Страница:
Еремеев задумался. Поразмыслив, он сказал:
— Так-то оно так, но как эту байду следакам втюхать?
Стали обсуждать другие варианты, но в итоге, ничего, кроме Шавликова и Козина, не придумали. И на этом расстались.
Приехав домой, Андрей собрал вещи, которые могут понадобиться в ближайшие дни, и пошёл к Кате.
…Эти дни она находилась в постоянной депрессии, очень мало ела, много курила, неохотно разговаривала. На улицу не выходила, целыми днями сидела дома. Два раза к ней приходили подружки.
Однажды вечером она, стоя на коленях, умоляла его как можно быстрее уехать из Волгограда. Андрей ответил, что, во-первых, не будет с ней разговаривать, пока она не встанет с пола, и не успокоится. Подняв её и усадив к себе на колени, он сказал:
— Мне достаточно одного твоего слова, чтобы я всё понял, зачем ты так волнуешься? Мы же обо всём договорились — там, на море. Мы обязательно уедем. Мне нужно сделать кое-какие дела, и я свободен.
— Какие дела?
— Очень важные.
— Исчерпывающий ответ.
— Катюша! Я ж не перекати-поле — напялил кеды, и вперёд! Два-три дня, пожалуйста, потерпи.
— Я не могу ждать.
— Почему?
— Потому.
— Катя!
— Не спрашивай меня. Ты обещал мне верить на слово.
— Катя!!!
— Ты на себя посмотри! — неожиданно выкрикнула она, вскочив. — Сам не свой, носишься по городу, весь в мыле! Развёл тут тайны. Отмалчиваешься, ничего не говоришь. Думаешь, мне это приятно?! Нормально ты обходишься со мной? Что, закончилось наше лето?!
Настал его черед вставать на колени. Он умолял простить его, обещал всё рассказать, просто сейчас… голова идёт кругом, столько вопросов… Что называется, не успел приехать, тебя сцапали…
Какое-то время она выплескивала свои эмоции. Андрей молча слушал, бормоча извинения. Понемногу она успокоилась.
Время шло, а результатов не было. Козина разыскать не удалось, у Еремеева и Второва, игравших какую-то свою, непонятную игру, тоже ничего не получалось. В один из дней Андрей встретился с Еремеевым, чтобы обсудить текущую обстановку.
Адвокат назначил встречу напротив цирка, неподалёку от «жёлтого дома», — у него были какие-то дела в областном УВД. Пришлось подождать его возле машины — он задерживался. Когда Еремеев пришел, первым делом стал изрыгать проклятия в адрес какого-то полковника, у которого только что был:
— Подонок, чистоплюй грёбаный!
Оказалось, что Еремеев, пренебрегая осторожностью, просил за Трегубова, но ему отказали.
— Ему Ромку отмазать, как два пальца об асфальт. А он, гнидёныш…
Выругавшись, Игнат Захарович рассказал, что у Шавликова всё плохо получается. Ему только торговок семечками пугать. Люди, к которым он ездил, вызвали милицию, и его чуть не забрали. Хорошо, вовремя успел скрыться. Остается один путь — искать своих, альтернативных свидетелей. А это непростая задача. Ни один нормальный человек не подпишется, а ненормальных следователи быстро расколют.
— Козина я так и не нашёл, — сообщил Андрей. — Мать говорит, забухал с какими-то колдырями. Сейчас поеду, буду ждать до упора.
— Надо найти, надо! Ромка пока держится, но если следователь догадается, что дознаватели филонят…
Еремеев рассказал, что его помощник, молодой адвокат, объезжает свидетелей, и пытается с ними договориться по-хорошему. Пока что результатов никаких.
Пообещав, что позвонит, как только будет результат, Андрей вышел из машины. Подождав, пока проедет транспорт, пересек проезжую часть и быстрыми шагами направился в горсад. У входа в кинотеатр «Победа» он остановился.
«Куда я побежал? Трамвайная остановка в другой стороне!»
«А всё-таки, зачем я сюда пошёл?»
«Да, — заключил он, — я всё время думал о ней. Сначала зайду домой, потом поеду по делам».
И Андрей пошел выбранным маршрутом — через горсад, к своему дому.
Дома ему пришлось снова выдержать объяснение с Катей. Её уже не устраивали отговорки, она требовала, чтобы он выложил всю правду — почему задерживается отъезд. Он не был готов к такому всплеску эмоций, поэтому ответил бессмысленным молчанием и растерянными взглядами. Потом ему пришло в голову сослаться на родителей. Кое-как отговорившись, Андрей выбежал из квартиры.
В этот раз ему повезло. Козин был дома — бледно-сине-зеленый, небритый, еле стоявший на ногах. На него было страшно смотреть. В квартире стояла пронзительная вонь, кроме того, дома была мать. Андрей вывел его на улицу, и они пошли в парк, подальше от любопытных соседей.
Сели на первую попавшуюся лавочку — долго идти Леонид не мог, его шатало, как на палубе во время шторма. Худой, тщедушный, узкоплечий, сутулый, морщинистый, с ввалившимися глазами, он был похож на резко состарившегося юношу.
— Тебе нужно привести себя в порядок, — авторитетно заявил Андрей. — Тебя будут показывать по телевизору.
И приступил к объяснению того, что надо сделать, чтобы стать звездой: взять на себя… скажем, поджог магазина… с небольшими последствиями… ну, и… сбыт тех самых, хорошо ему известных микросхем. Так повторял Андрей несколько раз, акцентируя внимание то на передовицы газет и популярные телепередачи, то на прием в «офисе», и встречу с самим Каданниковым, то на особые условия и почет на зоне. Короче, путевка в жизнь, сбыча всех мечт.
Увлёкшись, размышляя уже о практической стороне вопроса — как провести рекогносцировку на местности, чтобы Леонид мог уверенно рассказывать на месте происшествия, как и что он делал, — Андрей не сразу заметил, что скоро будет некому предлагать путевку в жизнь. Собеседник был близок к тому, чтобы отправиться в менее обременительное путешествие. Глаза Леонида закатились, лицо посерело, сам он обмяк, и, безвольно привалившись к деревянной спинке, стал похож на тряпичную куклу.
«Не дай бог, крякнет раньше времени», — забеспокоился Андрей.
— Ты меня слышишь, звезда?
— Говори… говори… не молчи, — еле слышно проговорил Леонид.
Андрей встал, и, превозмогая отвращение, поднял его с места, и за руку потащил к дому.
— Куда? Так было хорошо… говори…
— Капризные вы, звёзды! Беда с вами.
Оказавшись у него на квартире, Андрей первым делом стал набирать отделение токсикологии больничного комплекса, в котором работал его однокурсник, Дмитрий Златьев. На месте его не оказалось, он уже ушел домой. Пришлось отправить ему сообщение на пейджер — чтобы он срочно перезвонил сюда, на квартиру Козину.
Дмитрий позвонил через несколько минут. Андрей кратко объяснил суть вопроса: надо оживить труп. Оплата сразу.
— По «скорой помощи»? Сегодня я не дежурю, но могу созвониться с ребятами.
— Не надо. Я привезу его на такси. Только ты меня встреть.
И они договорились встретиться у приёмного покоя больничного комплекса.
В ожидании машины он стоял на балконе и курил. Из комнаты доносились причитания матери Леонида, шестидесятипятилетней женщины, которой Андрей представился «другом» её сына, и, разговаривая с ней, старался не смотреть в глаза.
Когда приехали, Дмитрий уже был на месте. Андрей сразу приступил к делу:
— Внимание, Дима! Я тебе дам больше, чем мы договорились. У меня одна просьба: чтоб дядьку откачали, и… никому ни слова!.. Что?… Где я его подобрал и зачем он мне нужен?… Хороший вопрос. Давай, до связи.
А про себя подумал:
«Лишние люди всегда виноваты».
Глава 38
Глава 39
— Так-то оно так, но как эту байду следакам втюхать?
Стали обсуждать другие варианты, но в итоге, ничего, кроме Шавликова и Козина, не придумали. И на этом расстались.
Приехав домой, Андрей собрал вещи, которые могут понадобиться в ближайшие дни, и пошёл к Кате.
…Эти дни она находилась в постоянной депрессии, очень мало ела, много курила, неохотно разговаривала. На улицу не выходила, целыми днями сидела дома. Два раза к ней приходили подружки.
Однажды вечером она, стоя на коленях, умоляла его как можно быстрее уехать из Волгограда. Андрей ответил, что, во-первых, не будет с ней разговаривать, пока она не встанет с пола, и не успокоится. Подняв её и усадив к себе на колени, он сказал:
— Мне достаточно одного твоего слова, чтобы я всё понял, зачем ты так волнуешься? Мы же обо всём договорились — там, на море. Мы обязательно уедем. Мне нужно сделать кое-какие дела, и я свободен.
— Какие дела?
— Очень важные.
— Исчерпывающий ответ.
— Катюша! Я ж не перекати-поле — напялил кеды, и вперёд! Два-три дня, пожалуйста, потерпи.
— Я не могу ждать.
— Почему?
— Потому.
— Катя!
— Не спрашивай меня. Ты обещал мне верить на слово.
— Катя!!!
— Ты на себя посмотри! — неожиданно выкрикнула она, вскочив. — Сам не свой, носишься по городу, весь в мыле! Развёл тут тайны. Отмалчиваешься, ничего не говоришь. Думаешь, мне это приятно?! Нормально ты обходишься со мной? Что, закончилось наше лето?!
Настал его черед вставать на колени. Он умолял простить его, обещал всё рассказать, просто сейчас… голова идёт кругом, столько вопросов… Что называется, не успел приехать, тебя сцапали…
Какое-то время она выплескивала свои эмоции. Андрей молча слушал, бормоча извинения. Понемногу она успокоилась.
Время шло, а результатов не было. Козина разыскать не удалось, у Еремеева и Второва, игравших какую-то свою, непонятную игру, тоже ничего не получалось. В один из дней Андрей встретился с Еремеевым, чтобы обсудить текущую обстановку.
Адвокат назначил встречу напротив цирка, неподалёку от «жёлтого дома», — у него были какие-то дела в областном УВД. Пришлось подождать его возле машины — он задерживался. Когда Еремеев пришел, первым делом стал изрыгать проклятия в адрес какого-то полковника, у которого только что был:
— Подонок, чистоплюй грёбаный!
Оказалось, что Еремеев, пренебрегая осторожностью, просил за Трегубова, но ему отказали.
— Ему Ромку отмазать, как два пальца об асфальт. А он, гнидёныш…
Выругавшись, Игнат Захарович рассказал, что у Шавликова всё плохо получается. Ему только торговок семечками пугать. Люди, к которым он ездил, вызвали милицию, и его чуть не забрали. Хорошо, вовремя успел скрыться. Остается один путь — искать своих, альтернативных свидетелей. А это непростая задача. Ни один нормальный человек не подпишется, а ненормальных следователи быстро расколют.
— Козина я так и не нашёл, — сообщил Андрей. — Мать говорит, забухал с какими-то колдырями. Сейчас поеду, буду ждать до упора.
— Надо найти, надо! Ромка пока держится, но если следователь догадается, что дознаватели филонят…
Еремеев рассказал, что его помощник, молодой адвокат, объезжает свидетелей, и пытается с ними договориться по-хорошему. Пока что результатов никаких.
Пообещав, что позвонит, как только будет результат, Андрей вышел из машины. Подождав, пока проедет транспорт, пересек проезжую часть и быстрыми шагами направился в горсад. У входа в кинотеатр «Победа» он остановился.
«Куда я побежал? Трамвайная остановка в другой стороне!»
«А всё-таки, зачем я сюда пошёл?»
«Да, — заключил он, — я всё время думал о ней. Сначала зайду домой, потом поеду по делам».
И Андрей пошел выбранным маршрутом — через горсад, к своему дому.
Дома ему пришлось снова выдержать объяснение с Катей. Её уже не устраивали отговорки, она требовала, чтобы он выложил всю правду — почему задерживается отъезд. Он не был готов к такому всплеску эмоций, поэтому ответил бессмысленным молчанием и растерянными взглядами. Потом ему пришло в голову сослаться на родителей. Кое-как отговорившись, Андрей выбежал из квартиры.
В этот раз ему повезло. Козин был дома — бледно-сине-зеленый, небритый, еле стоявший на ногах. На него было страшно смотреть. В квартире стояла пронзительная вонь, кроме того, дома была мать. Андрей вывел его на улицу, и они пошли в парк, подальше от любопытных соседей.
Сели на первую попавшуюся лавочку — долго идти Леонид не мог, его шатало, как на палубе во время шторма. Худой, тщедушный, узкоплечий, сутулый, морщинистый, с ввалившимися глазами, он был похож на резко состарившегося юношу.
— Тебе нужно привести себя в порядок, — авторитетно заявил Андрей. — Тебя будут показывать по телевизору.
И приступил к объяснению того, что надо сделать, чтобы стать звездой: взять на себя… скажем, поджог магазина… с небольшими последствиями… ну, и… сбыт тех самых, хорошо ему известных микросхем. Так повторял Андрей несколько раз, акцентируя внимание то на передовицы газет и популярные телепередачи, то на прием в «офисе», и встречу с самим Каданниковым, то на особые условия и почет на зоне. Короче, путевка в жизнь, сбыча всех мечт.
Увлёкшись, размышляя уже о практической стороне вопроса — как провести рекогносцировку на местности, чтобы Леонид мог уверенно рассказывать на месте происшествия, как и что он делал, — Андрей не сразу заметил, что скоро будет некому предлагать путевку в жизнь. Собеседник был близок к тому, чтобы отправиться в менее обременительное путешествие. Глаза Леонида закатились, лицо посерело, сам он обмяк, и, безвольно привалившись к деревянной спинке, стал похож на тряпичную куклу.
«Не дай бог, крякнет раньше времени», — забеспокоился Андрей.
— Ты меня слышишь, звезда?
— Говори… говори… не молчи, — еле слышно проговорил Леонид.
Андрей встал, и, превозмогая отвращение, поднял его с места, и за руку потащил к дому.
— Куда? Так было хорошо… говори…
— Капризные вы, звёзды! Беда с вами.
Оказавшись у него на квартире, Андрей первым делом стал набирать отделение токсикологии больничного комплекса, в котором работал его однокурсник, Дмитрий Златьев. На месте его не оказалось, он уже ушел домой. Пришлось отправить ему сообщение на пейджер — чтобы он срочно перезвонил сюда, на квартиру Козину.
Дмитрий позвонил через несколько минут. Андрей кратко объяснил суть вопроса: надо оживить труп. Оплата сразу.
— По «скорой помощи»? Сегодня я не дежурю, но могу созвониться с ребятами.
— Не надо. Я привезу его на такси. Только ты меня встреть.
И они договорились встретиться у приёмного покоя больничного комплекса.
В ожидании машины он стоял на балконе и курил. Из комнаты доносились причитания матери Леонида, шестидесятипятилетней женщины, которой Андрей представился «другом» её сына, и, разговаривая с ней, старался не смотреть в глаза.
Когда приехали, Дмитрий уже был на месте. Андрей сразу приступил к делу:
— Внимание, Дима! Я тебе дам больше, чем мы договорились. У меня одна просьба: чтоб дядьку откачали, и… никому ни слова!.. Что?… Где я его подобрал и зачем он мне нужен?… Хороший вопрос. Давай, до связи.
А про себя подумал:
«Лишние люди всегда виноваты».
Глава 38
«Может, и вправду уехать?» — думал Андрей.
Когда он вернулся с больничного комплекса, Катя немного остыла. Она уже не требовала объяснений, просто уговаривала его завтра же отправиться в Петербург, мотивируя спешку тем, что там, по просьбе отца, ей уже подыскали работу, а еще тем, что чувствует какую-то опасность.
«Ты чувствуешь, а я знаю, что это за опасность, — пронеслось у него в голове. — Действительно, почему б не бросить всё, и не уехать?»
Андрей уже собрался ответить «Да!!!», мысленно представляя радостное Катино лицо, представил, как она, отчужденно сидевшая на диване, бросится ему на шею.
Но волнение, словно железными прутьями, сжало ему горло. Эта стая шакалов — Еремеев, Второв, и, как выясняется, Трегубов — все они причастны к убийству Кондаурова. Каждый что-то получил. Да и черт с ним, пускай подавятся! Почему же сейчас, когда самое время немного раскошелиться, чтобы сохранить остальное… не то, что остальное, сохранить жизнь, все вдруг застеснялись. Ни у кого ничего не получается, вот, Разгон, пускай старается. Засветился по Урюпинску, теперь расхлёбывай всю кашу! Опять же, заплатил за Козина, а вдруг не удастся с ним договориться? А если даже удастся, кто поверит этому болвану?!
Но, с другой стороны, сбежав, подвергнешь себя, да и не только! еще большему риску. Никто не будет упрашивать. Найдут, замочат, а следствию предоставят неопровержимые улики причастности ко всем делам, которые, как сказал Второв, объединены в одно большое производство.
Так, придя к выводу, что уехать завтра не сможет, Андрей сказал:
— Нет, Катюша. Завтра никак. Через неделю… максимум, дней десять.
— Но почему?
Резко поднявшись с дивана, Катя подошла к креслу, и, толкнув Андрея так, что он откинулся на спинку, сказала:
— Ты не работаешь, дел у тебя никаких нет. Родственники все живы, не болеют. Что тебя здесь держит? Отвечай! Или ты мне сейчас всё скажешь, или…
— Катенька…
И он решился. Спокойно, четко, и обстоятельно, Андрей рассказал ей всё — от начала и до конца. Она ходила по ковру, время от времени бросая на него испуганные взгляды. Когда он закончил, она села к нему на колени. Он почувствовал огромное облегчение — оттого, что поделился с близким человеком, и оттого, что она его поняла.
— Ты, правда… не убивал тех двоих, селян?
— Правда.
— Хорошо, что ты мне рассказал. Теперь я всё понимаю. Это нехорошо, это ужасно… я… по своей женской глупости… подумала, бог знает что…
— Катя!?
— Я думала, у тебя тут баба.
— Катя!!!
— Значит, виноват тот самый — как ты его назвал — Трегубов?
Андрей кивнул.
— Который приходил тебя провожать?
— И он работал у того… мужика, которого убили, и которого ты вскрывал вместе с Вадимом? Его звали…
— Кондауров.
— Да, вспомнила. И ты говоришь, эти все люди, включая адвоката, как его зовут…
— Еремеев.
— И Еремеев в том числе, — все причастны к убийству?
— Я изложил тебе все факты. Как решит следствие, — не знаю. Но там не дураки сидят. Они поняли, что кавказца подставили, и начали расследование по новой. Мне надо обработать того синяка, получить согласие Еремеева на отъезд, и свалить. Время от времени я буду звонить — просто, чтобы быть в курсе. А, может, лечь на дно? Не знаю.
— Но я всё равно должна уехать завтра.
— Да, тебе лучше уехать.
— Андрюша… Да я бы лучше осталась. Представляю, как тебе тяжело. Но пойми: если я сейчас прозеваю этот шанс… другой такой не скоро подвернется. А жить на что-то надо! Господи, почему мы сразу не поехали в Питер, почему ты меня не послушался, зачем нам эти проблемы?
Закурив, она встала, и, прохаживаясь по комнате, стряхивая пепел прямо на пол, стала рассуждать о возможных действиях.
Договориться с Козиным, сразу уехать, и позвонить Еремееву из другого города? Дождаться освобождения Трегубова? Найти еще «свидетелей», а еще лучше — «сидетелей»? Самому лечь в больницу? Бросить всё, уехать сразу, взять другой паспорт, изменить внешность?
— Зачем менять совершенство? — улыбнулся Андрей.
— Да… «Скромный» мальчик!
Так они проговорили до утра, перебирая всевозможные варианты.
Неумолчный щебет птиц врывался в окна. Во дворе сигналили машины. Хлопали двери. Раздавались голоса. Город просыпался.
Недопитая чашка кофе стояла на столе. В пепельнице лежала истлевшая сигарета.
Засыпая, Катя пожелала ему удачи. Андрей поехал на больничный комплекс, чтобы поработать с «сидетелем».
Там он пробыл до обеда. Козин чувствовал себя намного лучше, чем вчера. Андрею удалось ему растолковать то, что от него требовалось, и получить согласие. Непременным условием было, чтобы в момент задержания приехала пресса и телевидение. Тогда Леонид скажет следователю всё, что нужно. И анаша. В этой чертовой больнице совсем не дают покурить, кошмар какой-то. Андрей пообещал, что привезет дурь, привезет телевизионщиков и журналистов. Будет реально весело.
Под конец Андрей заснул на стуле. Разбудила медсестра, подумавшая, не надо ли его госпитализировать — так же, как его друга.
— Нет, спасибо, я в порядке, — ответил Андрей.
Попрощавшись с Леонидом, он ушёл.
Когда приехал домой, Катя засыпала его расспросами. И радостно улыбнулась, услышав, что переговоры прошли успешно.
— Тогда доведи всё до конца, потом выезжай ко мне.
Андрей почувствовал, что начинает вырываться из тягостного мира, в который окунулся по приезду в Волгоград.
«Передать Козина Второву, а самому уехать вместе с ней?» — промелькнула мысль.
Катя бросилась к нему в объятия и замерла. Он на руках понёс её, неподвижную, казавшуюся безвольной. Она призналась, что наслаждается сознанием своей беззащитности перед ним.
— Тут другой вопрос начинается, — ответил он, мгновенно позабыв всё, о чём только что думал. — Кто перед кем беззащитен?
Она упала на постель, и потянула его за собой.
Придя в себя, они веселились, как дети. Они смеялись, говорили всякий вздор, играли, пробовали апельсины, дыни, персики, лежавшие возле них на разрисованных тарелках. В одной только розовой тонкой рубашке, которая, соскользнув на плечо, открывала одну грудь и еле прикрывала другую с проступавшим сквозь ткань соском, Катя спросила, считает ли Андрей до сих пор, что ей непременно нужно носить закрытую одежду.
— Ненавижу, когда пялятся на то, что мне принадлежит. Придушил бы всех вот этими руками, кого не придушил бы, застрелил, остальных отправил бы в Сибирь!
— Это кто так говорит? Еремеев?
— Да. А ты откуда знаешь?
— Ты ж мне сам рассказывал, ты что, забыл?
— Ну да… рассказывал… забыл…
В ласковом свете дня, проникавшем в комнату, он с юношеской радостью рассматривал её. Он целовал её, делал бесчисленные комплименты.
Они забывались среди шутливых ласк, нежных пререканий, бросая друг на друга счастливые взгляды. Потом, внезапно став серьёзными, с отуманенными глазами, сжав губы, во власти неистовства, которое делает любовь похожей на ненависть, они снова отдавались друг другу, сливаясь, погружаясь в бездну.
И она снова открывала влажные глаза и улыбалась, не поднимая головы с подушки, по которой разметались её волосы, томная, как после болезни.
Они стали перебирать в памяти события прошедшего лета, короткую и прекрасную историю жизни, начавшейся только с того дня, как они обрели друг друга.
— Помнишь, как твоя подружка, Тинатин, рассказала историю любви царевича Александра и царевны, с таким странным именем, звучащим, как ветер, запутавшийся в цветах?
— Историю помню, а то, что жена Анзора — моя подружка, не помню. Там законного мужа царевны выманили, пообещав вернуть жену, и он, потеряв голову, поехал в Телави. Вернее, сначала поехал, а в Телави ему отрубили его неразумную голову.
— Да. Я про другое. Ты помнишь, как дал мне клятву? Помнишь, как обещал меня любить, верить каждому моему слову?
Андрей помнил, и вновь поклялся любить её, и верить каждому её слову. Он налил ей алазанское вино, которое они привезли из Сухуми.
— Помнишь, мы пили это вино, когда ездили в долину семи озер?
— Под Питером тоже есть такое место, его называют «Семиозерье». Оно находится рядом с Зеленогорском, мы обязательно туда съездим.
Он упрекнул её в том, что она без него узнавала красоту мира. Она ответила:
— Вина в этом твоя. Почему ты сам не появился раньше? Как Теймураз говорил своему зятю? «Приди и возьми»!
Андрей зажал ей рот долгим поцелуем. А когда Катя очнулась, изнемогая от радости, усталая и счастливая, она едва слышно проронила:
— Мы слишком счастливы. Мы обкрадываем жизнь.
Поезд, поданный на первую платформу, постепенно наполнялся пассажирами. В купе, куда Андрей занёс Катины вещи, уже расположились муж с женой и маленькой дочкой, раскладывая свои чемоданы, пакеты, и сумки. Жена выговаривала мужу, что он зациклился на своей работе, и нет ему дела до семьи. Карьера — всё, семья — ничто.
— Всё, как у людей, — сказала Катя, когда они вышли на перрон.
— Сразу позвони, как приедешь.
— А ты будь осторожен. Может, тебе лучше пожить на даче, или где-нибудь… не дома?
Они стояли молча, обнявшись, среди суетившихся пассажиров. Громкий голос проводницы возвестил, что поезд отправляется, и пассажирам следует пройти в купе, а провожающим — выйти из вагона.
— Думай обо мне, — сказала Катя на прощание.
Поезд отошёл от перрона. Воздух был туманный от пыли, от дыма, от чада, идущего из кухни привокзального ресторана.
Фонарь всё уплывал, удалялся, а потом стал казаться неподвижным среди других зелёных и красных огней.
Когда он вернулся с больничного комплекса, Катя немного остыла. Она уже не требовала объяснений, просто уговаривала его завтра же отправиться в Петербург, мотивируя спешку тем, что там, по просьбе отца, ей уже подыскали работу, а еще тем, что чувствует какую-то опасность.
«Ты чувствуешь, а я знаю, что это за опасность, — пронеслось у него в голове. — Действительно, почему б не бросить всё, и не уехать?»
Андрей уже собрался ответить «Да!!!», мысленно представляя радостное Катино лицо, представил, как она, отчужденно сидевшая на диване, бросится ему на шею.
Но волнение, словно железными прутьями, сжало ему горло. Эта стая шакалов — Еремеев, Второв, и, как выясняется, Трегубов — все они причастны к убийству Кондаурова. Каждый что-то получил. Да и черт с ним, пускай подавятся! Почему же сейчас, когда самое время немного раскошелиться, чтобы сохранить остальное… не то, что остальное, сохранить жизнь, все вдруг застеснялись. Ни у кого ничего не получается, вот, Разгон, пускай старается. Засветился по Урюпинску, теперь расхлёбывай всю кашу! Опять же, заплатил за Козина, а вдруг не удастся с ним договориться? А если даже удастся, кто поверит этому болвану?!
Но, с другой стороны, сбежав, подвергнешь себя, да и не только! еще большему риску. Никто не будет упрашивать. Найдут, замочат, а следствию предоставят неопровержимые улики причастности ко всем делам, которые, как сказал Второв, объединены в одно большое производство.
Так, придя к выводу, что уехать завтра не сможет, Андрей сказал:
— Нет, Катюша. Завтра никак. Через неделю… максимум, дней десять.
— Но почему?
Резко поднявшись с дивана, Катя подошла к креслу, и, толкнув Андрея так, что он откинулся на спинку, сказала:
— Ты не работаешь, дел у тебя никаких нет. Родственники все живы, не болеют. Что тебя здесь держит? Отвечай! Или ты мне сейчас всё скажешь, или…
— Катенька…
И он решился. Спокойно, четко, и обстоятельно, Андрей рассказал ей всё — от начала и до конца. Она ходила по ковру, время от времени бросая на него испуганные взгляды. Когда он закончил, она села к нему на колени. Он почувствовал огромное облегчение — оттого, что поделился с близким человеком, и оттого, что она его поняла.
— Ты, правда… не убивал тех двоих, селян?
— Правда.
— Хорошо, что ты мне рассказал. Теперь я всё понимаю. Это нехорошо, это ужасно… я… по своей женской глупости… подумала, бог знает что…
— Катя!?
— Я думала, у тебя тут баба.
— Катя!!!
— Значит, виноват тот самый — как ты его назвал — Трегубов?
Андрей кивнул.
— Который приходил тебя провожать?
— И он работал у того… мужика, которого убили, и которого ты вскрывал вместе с Вадимом? Его звали…
— Кондауров.
— Да, вспомнила. И ты говоришь, эти все люди, включая адвоката, как его зовут…
— Еремеев.
— И Еремеев в том числе, — все причастны к убийству?
— Я изложил тебе все факты. Как решит следствие, — не знаю. Но там не дураки сидят. Они поняли, что кавказца подставили, и начали расследование по новой. Мне надо обработать того синяка, получить согласие Еремеева на отъезд, и свалить. Время от времени я буду звонить — просто, чтобы быть в курсе. А, может, лечь на дно? Не знаю.
— Но я всё равно должна уехать завтра.
— Да, тебе лучше уехать.
— Андрюша… Да я бы лучше осталась. Представляю, как тебе тяжело. Но пойми: если я сейчас прозеваю этот шанс… другой такой не скоро подвернется. А жить на что-то надо! Господи, почему мы сразу не поехали в Питер, почему ты меня не послушался, зачем нам эти проблемы?
Закурив, она встала, и, прохаживаясь по комнате, стряхивая пепел прямо на пол, стала рассуждать о возможных действиях.
Договориться с Козиным, сразу уехать, и позвонить Еремееву из другого города? Дождаться освобождения Трегубова? Найти еще «свидетелей», а еще лучше — «сидетелей»? Самому лечь в больницу? Бросить всё, уехать сразу, взять другой паспорт, изменить внешность?
— Зачем менять совершенство? — улыбнулся Андрей.
— Да… «Скромный» мальчик!
Так они проговорили до утра, перебирая всевозможные варианты.
Неумолчный щебет птиц врывался в окна. Во дворе сигналили машины. Хлопали двери. Раздавались голоса. Город просыпался.
Недопитая чашка кофе стояла на столе. В пепельнице лежала истлевшая сигарета.
Засыпая, Катя пожелала ему удачи. Андрей поехал на больничный комплекс, чтобы поработать с «сидетелем».
Там он пробыл до обеда. Козин чувствовал себя намного лучше, чем вчера. Андрею удалось ему растолковать то, что от него требовалось, и получить согласие. Непременным условием было, чтобы в момент задержания приехала пресса и телевидение. Тогда Леонид скажет следователю всё, что нужно. И анаша. В этой чертовой больнице совсем не дают покурить, кошмар какой-то. Андрей пообещал, что привезет дурь, привезет телевизионщиков и журналистов. Будет реально весело.
Под конец Андрей заснул на стуле. Разбудила медсестра, подумавшая, не надо ли его госпитализировать — так же, как его друга.
— Нет, спасибо, я в порядке, — ответил Андрей.
Попрощавшись с Леонидом, он ушёл.
Когда приехал домой, Катя засыпала его расспросами. И радостно улыбнулась, услышав, что переговоры прошли успешно.
— Тогда доведи всё до конца, потом выезжай ко мне.
Андрей почувствовал, что начинает вырываться из тягостного мира, в который окунулся по приезду в Волгоград.
«Передать Козина Второву, а самому уехать вместе с ней?» — промелькнула мысль.
Катя бросилась к нему в объятия и замерла. Он на руках понёс её, неподвижную, казавшуюся безвольной. Она призналась, что наслаждается сознанием своей беззащитности перед ним.
— Тут другой вопрос начинается, — ответил он, мгновенно позабыв всё, о чём только что думал. — Кто перед кем беззащитен?
Она упала на постель, и потянула его за собой.
Придя в себя, они веселились, как дети. Они смеялись, говорили всякий вздор, играли, пробовали апельсины, дыни, персики, лежавшие возле них на разрисованных тарелках. В одной только розовой тонкой рубашке, которая, соскользнув на плечо, открывала одну грудь и еле прикрывала другую с проступавшим сквозь ткань соском, Катя спросила, считает ли Андрей до сих пор, что ей непременно нужно носить закрытую одежду.
— Ненавижу, когда пялятся на то, что мне принадлежит. Придушил бы всех вот этими руками, кого не придушил бы, застрелил, остальных отправил бы в Сибирь!
— Это кто так говорит? Еремеев?
— Да. А ты откуда знаешь?
— Ты ж мне сам рассказывал, ты что, забыл?
— Ну да… рассказывал… забыл…
В ласковом свете дня, проникавшем в комнату, он с юношеской радостью рассматривал её. Он целовал её, делал бесчисленные комплименты.
Они забывались среди шутливых ласк, нежных пререканий, бросая друг на друга счастливые взгляды. Потом, внезапно став серьёзными, с отуманенными глазами, сжав губы, во власти неистовства, которое делает любовь похожей на ненависть, они снова отдавались друг другу, сливаясь, погружаясь в бездну.
И она снова открывала влажные глаза и улыбалась, не поднимая головы с подушки, по которой разметались её волосы, томная, как после болезни.
Они стали перебирать в памяти события прошедшего лета, короткую и прекрасную историю жизни, начавшейся только с того дня, как они обрели друг друга.
— Помнишь, как твоя подружка, Тинатин, рассказала историю любви царевича Александра и царевны, с таким странным именем, звучащим, как ветер, запутавшийся в цветах?
— Историю помню, а то, что жена Анзора — моя подружка, не помню. Там законного мужа царевны выманили, пообещав вернуть жену, и он, потеряв голову, поехал в Телави. Вернее, сначала поехал, а в Телави ему отрубили его неразумную голову.
— Да. Я про другое. Ты помнишь, как дал мне клятву? Помнишь, как обещал меня любить, верить каждому моему слову?
Андрей помнил, и вновь поклялся любить её, и верить каждому её слову. Он налил ей алазанское вино, которое они привезли из Сухуми.
— Помнишь, мы пили это вино, когда ездили в долину семи озер?
— Под Питером тоже есть такое место, его называют «Семиозерье». Оно находится рядом с Зеленогорском, мы обязательно туда съездим.
Он упрекнул её в том, что она без него узнавала красоту мира. Она ответила:
— Вина в этом твоя. Почему ты сам не появился раньше? Как Теймураз говорил своему зятю? «Приди и возьми»!
Андрей зажал ей рот долгим поцелуем. А когда Катя очнулась, изнемогая от радости, усталая и счастливая, она едва слышно проронила:
— Мы слишком счастливы. Мы обкрадываем жизнь.
Поезд, поданный на первую платформу, постепенно наполнялся пассажирами. В купе, куда Андрей занёс Катины вещи, уже расположились муж с женой и маленькой дочкой, раскладывая свои чемоданы, пакеты, и сумки. Жена выговаривала мужу, что он зациклился на своей работе, и нет ему дела до семьи. Карьера — всё, семья — ничто.
— Всё, как у людей, — сказала Катя, когда они вышли на перрон.
— Сразу позвони, как приедешь.
— А ты будь осторожен. Может, тебе лучше пожить на даче, или где-нибудь… не дома?
Они стояли молча, обнявшись, среди суетившихся пассажиров. Громкий голос проводницы возвестил, что поезд отправляется, и пассажирам следует пройти в купе, а провожающим — выйти из вагона.
— Думай обо мне, — сказала Катя на прощание.
Поезд отошёл от перрона. Воздух был туманный от пыли, от дыма, от чада, идущего из кухни привокзального ресторана.
Фонарь всё уплывал, удалялся, а потом стал казаться неподвижным среди других зелёных и красных огней.
Глава 39
Это была первая за последние три месяца ночь, которую ему предстояло провести без Кати. Мысли его уносились вслед уходящему поезду, туда, где она сидела в купе и наблюдала за семьёй, где всё, как у людей.
Его разбудил звонок. Это была Маша. Вместо приветствия она разразилась упрёками — две недели пытается дозвониться, оставляет сообщения матери, и всё без толку.
Да, Андрей знал эту мамину привычку фильтровать звонки. Если девушка ей не нравилась, она могла запросто не сообщать сыну, что ему звонили, и даже, подойдя к телефону, сказать в его присутствии, что его нет дома.
И в этот раз, она не сообщила ему о том, что звонила Маша, хотя знала местонахождение сына — в соседнем подъезде, у Кати.
Выругавшись по матушке, Мария сказала, что нужно срочно встретиться.
— Хорошо. Давай с утра встретимся. А что случилось?
— Гера погиб.
— Как?! Когда?
— Давай встретимся. Прямо сейчас.
— Но… я не могу.
— Бросай последнюю палку… кого ты там шпилишь, мне неинтересно… и приезжай.
— Маша! Ёбс-тудэй! Во-первых, я один. Во-вторых, у меня серьёзные проблемы. Я влип… не по телефону. Забежал домой на шесть секунд и убегаю, меня машина ждёт.
— Что случилось? — обеспокоено спросила она.
— Не по телефону, Машунь.
— Заезжай по пути, мне очень надо!
— Постараюсь, но… не обещаю.
— Скажи, что хочешь расцеловать меня во все места, в том числе в…
Андрей сказал.
— Громче!
Он повторил громче.
— Теперь верю, что один. А что с тобой? Устал твой непоседа?
Она всё же попыталась выбить с него обещание приехать немедленно, но Андрей стоял на своём: постарается, но, возможно, не получится.
Закончив разговор, он отключил телефон, и лёг спать.
Утром они встретились на набережной, у памятника Хользунову. На ней были строгие черные брюки и ярко-красная кофточка. Бледная, под глазами темные круги.
Она рассказала, что произошло две недели назад.
Около года назад объявился Семён Никитин. Как узнал её новый адрес — загадка. Возможно, случайно увидел и выследил. В общем, подкараулил у подъезда. И сказал буквально следующее: «Ладно, динамщица, секс у нас не получился, давай займемся бизнесом». Вёл себя предельно корректно, и даже извинился за прошлые выходки. Словом, произвёл впечатление и убедил в своей адекватности. Она поставила условие: в этот двор не приезжать, встречи только в офисе. Он согласился. На следующий день они поехали к нему на «работу». «Фирма» находилась в Волжском. Это был типичный бандитский «офис»: вооруженные головорезы, ни папок с документами, ни оргтехники. Семен не скрывал, чем занимается. Он рассказал, что у него «прибиты» разные коммерческие структуры, в основном фермы, и организации, торгующие сельскохозяйственной продукцией. Но, времена меняются, нужно легализоваться, вкладывать деньги в законный бизнес. Сейчас их «фирма» ищет свою нишу. То ли это будет продажа автозапчастей, то ли цветных металлов. Пока не ясно. Что нужно делать? Ездить по организациям, договариваться о различных сделках. Сбыт, или закупка — по ситуации. В её обязанности входил также сбор информации — крупная ли фирма, какими суммами располагает. Почему он вспомнил Машу? Грамотных людей найти трудно. Еще труднее найти людей, кто так хорошо умеет «прибалтывать». Это действительно талант — имитировать отношения, и, не давая ничего взамен получаемого, благополучно соскакивать. А в бизнесе как раз нужно налаживать контакт с клиентами, давая им понять, что не только голый коммерческий интерес движет представителем фирмы, а существуют еще чисто человеческие отношения. А Маша обладает ценным, и редким качеством — умеет разжигать к себе повышенный интерес, и вместе с тем умело держит дистанцию, не подкладывается тупо под мужиков. Таким образом, если у клиентов появляется интерес к представителю компании, значит, сохраняется высокая заинтересованность в самой компании.
Маша согласилась. Ей наскучило сидеть дома. Тем более, визиты к клиентам были нечастыми. Очень даже редкими. Это обстоятельство, а также постоянный высокий оклад, её насторожило. Она почувствовала неладное, — учитывая личность работодателя, — и на работу стала ездить общественным транспортом, предварительно загримировавшись, надев белый парик; людям представлялась Дашей.
В декабре прошлого года ей поручили съездить в Михайловку, познакомиться с двумя украинскими коммерсантами, приехавшими закупить зерно, и повозить их по хозяйствам, где они ничего не смогут купить. Маша поехала, вошла с ними в контакт, сказала, что великолепно владеет ситуацией, знает, где можно дешевле всего приобрести зерно, и, за небольшую плату пообещала выступить посредником. Вместе с ними она ездила по фермерским хозяйствам, обещая, что вот сейчас, вот здесь, им будут предложены фантастически низкие цены. В конце концов, она привезла их на базу к некоему Клюеву, и там оставила. Никитин объяснил суть дела так: Клюев — партнер, «свой бизнесмен», и вся игра затевалась с целью продать подороже зерно.
Весной этого года Маша случайно узнала, что те двое украинцев были убиты. Почти одновременно стало известно, что убито несколько человек, к которым она ездила договариваться о продаже шин и автозапчастей. Всё стало ясно: она ездила договариваться о сделке, назначала встречу, на которую клиенты приезжали с деньгами, туда приезжали сподручные Никитина, или он сам, и при передаче наличных покупателей убивали. Ей стало страшно. Её подставили, она могла схлопотать срок за соучастие в убийстве.
Встретившись с Никитиным, она сказала, что вынуждена лечь с дочерью в больницу, поэтому временно оставляет «интересную» работу. Как дальше сложится, не знает, так как заболевание тяжелое. После этого она пробыла три недели в санатории «Волгоград», затем почти месяц — у родственников в области.
И вот, две недели назад, вечером, кто-то позвонил в дверь. Гера пошел открывать. Маша услышала крик, дверь с шумом закрылась. Гера кричал: «Милиция! Вызывай милицию!» Оказалось, что он вышел из квартиры, и на него напали, но он успел захлопнуть дверь, и спас, таким образом, жену и ребёнка. Маша вызвала милицию и скорую помощь. Из окна она увидела, как из подъезда вышли двое. Один из них был Никитин.
Она открыла дверь, и увидела мужа, исполосованного ножом, лежавшего на полу в луже крови. Он был мертв.
— Ты сообщила милиции, что узнала Никитина? — спросил Андрей.
Нет, она ничего пока не говорила. И не знает, что делать. Во-первых, непонятно, как объяснить свое знакомство с Никитиным. Если следствие располагает данными, что в банде была девушка, и, сопоставив сведения, вызвав свидетелей, сможет её вычислить. Есть такой шанс, несмотря на макияж и парик.
Еще один аргумент — свекровь. Если откроется, что Гера погиб из-за жены, путавшейся с бандитом, отношения с его матерью испортятся навсегда. А она отличная женщина, Маша подружилась с ней.
— Этот ужас будет преследовать меня всю жизнь. Гера погиб из-за меня, я подставила его. Что мне делать, Андрей? Что мне делать?!
Она заплакала.
— Ты где сейчас живёшь?
— У своих родителей. Тесно, и бог с ним. Свекровь зовёт, у них большой коттедж, но мне стыдно показываться ей на глаза.
— Почему ты мне весной ничего не сказала?
— А ты подумай, почему! Потому что ты бы помог, да, ты хороший. Но при этом ты бы выклевал мне мозг: «говорил тебе, не занимайся этим делом, доиграешься». Ты никогда не мог со мной нормально поговорить, всегда одни упрёки и претензии. Твоё занудство в кишках уже сидело! Лучше б ты ничего не делал, — только бы молчал!
Положив голову на руль, она громко разрыдалась.
— Прости, Машунь…
— Прости меня, Андрюшка, — сказала она, вытирая слёзы платком. — Дура, не умею себя в руках держать.
— То ты говоришь — мало с тобой общался, сейчас говоришь — слишком много. Голова идёт кругом.
— Говорю: мозги клевал, а не разговаривал. Когда моешь уши компотом, не забывай вытаскивать оттуда косточки.
— Я могу через знакомых донести информацию до следователей. Они узнают от информаторов, что это дело рук Никитина.
— Если его поймают, он меня выдаст. Что тогда?
— А он выдаст?
— В том-то и дело, что не знаю. Это абсолютно непредсказуемый человек. Будет выгодно — сдаст, если это ему ни к чему — не сдаст.
Его разбудил звонок. Это была Маша. Вместо приветствия она разразилась упрёками — две недели пытается дозвониться, оставляет сообщения матери, и всё без толку.
Да, Андрей знал эту мамину привычку фильтровать звонки. Если девушка ей не нравилась, она могла запросто не сообщать сыну, что ему звонили, и даже, подойдя к телефону, сказать в его присутствии, что его нет дома.
И в этот раз, она не сообщила ему о том, что звонила Маша, хотя знала местонахождение сына — в соседнем подъезде, у Кати.
Выругавшись по матушке, Мария сказала, что нужно срочно встретиться.
— Хорошо. Давай с утра встретимся. А что случилось?
— Гера погиб.
— Как?! Когда?
— Давай встретимся. Прямо сейчас.
— Но… я не могу.
— Бросай последнюю палку… кого ты там шпилишь, мне неинтересно… и приезжай.
— Маша! Ёбс-тудэй! Во-первых, я один. Во-вторых, у меня серьёзные проблемы. Я влип… не по телефону. Забежал домой на шесть секунд и убегаю, меня машина ждёт.
— Что случилось? — обеспокоено спросила она.
— Не по телефону, Машунь.
— Заезжай по пути, мне очень надо!
— Постараюсь, но… не обещаю.
— Скажи, что хочешь расцеловать меня во все места, в том числе в…
Андрей сказал.
— Громче!
Он повторил громче.
— Теперь верю, что один. А что с тобой? Устал твой непоседа?
Она всё же попыталась выбить с него обещание приехать немедленно, но Андрей стоял на своём: постарается, но, возможно, не получится.
Закончив разговор, он отключил телефон, и лёг спать.
Утром они встретились на набережной, у памятника Хользунову. На ней были строгие черные брюки и ярко-красная кофточка. Бледная, под глазами темные круги.
Она рассказала, что произошло две недели назад.
Около года назад объявился Семён Никитин. Как узнал её новый адрес — загадка. Возможно, случайно увидел и выследил. В общем, подкараулил у подъезда. И сказал буквально следующее: «Ладно, динамщица, секс у нас не получился, давай займемся бизнесом». Вёл себя предельно корректно, и даже извинился за прошлые выходки. Словом, произвёл впечатление и убедил в своей адекватности. Она поставила условие: в этот двор не приезжать, встречи только в офисе. Он согласился. На следующий день они поехали к нему на «работу». «Фирма» находилась в Волжском. Это был типичный бандитский «офис»: вооруженные головорезы, ни папок с документами, ни оргтехники. Семен не скрывал, чем занимается. Он рассказал, что у него «прибиты» разные коммерческие структуры, в основном фермы, и организации, торгующие сельскохозяйственной продукцией. Но, времена меняются, нужно легализоваться, вкладывать деньги в законный бизнес. Сейчас их «фирма» ищет свою нишу. То ли это будет продажа автозапчастей, то ли цветных металлов. Пока не ясно. Что нужно делать? Ездить по организациям, договариваться о различных сделках. Сбыт, или закупка — по ситуации. В её обязанности входил также сбор информации — крупная ли фирма, какими суммами располагает. Почему он вспомнил Машу? Грамотных людей найти трудно. Еще труднее найти людей, кто так хорошо умеет «прибалтывать». Это действительно талант — имитировать отношения, и, не давая ничего взамен получаемого, благополучно соскакивать. А в бизнесе как раз нужно налаживать контакт с клиентами, давая им понять, что не только голый коммерческий интерес движет представителем фирмы, а существуют еще чисто человеческие отношения. А Маша обладает ценным, и редким качеством — умеет разжигать к себе повышенный интерес, и вместе с тем умело держит дистанцию, не подкладывается тупо под мужиков. Таким образом, если у клиентов появляется интерес к представителю компании, значит, сохраняется высокая заинтересованность в самой компании.
Маша согласилась. Ей наскучило сидеть дома. Тем более, визиты к клиентам были нечастыми. Очень даже редкими. Это обстоятельство, а также постоянный высокий оклад, её насторожило. Она почувствовала неладное, — учитывая личность работодателя, — и на работу стала ездить общественным транспортом, предварительно загримировавшись, надев белый парик; людям представлялась Дашей.
В декабре прошлого года ей поручили съездить в Михайловку, познакомиться с двумя украинскими коммерсантами, приехавшими закупить зерно, и повозить их по хозяйствам, где они ничего не смогут купить. Маша поехала, вошла с ними в контакт, сказала, что великолепно владеет ситуацией, знает, где можно дешевле всего приобрести зерно, и, за небольшую плату пообещала выступить посредником. Вместе с ними она ездила по фермерским хозяйствам, обещая, что вот сейчас, вот здесь, им будут предложены фантастически низкие цены. В конце концов, она привезла их на базу к некоему Клюеву, и там оставила. Никитин объяснил суть дела так: Клюев — партнер, «свой бизнесмен», и вся игра затевалась с целью продать подороже зерно.
Весной этого года Маша случайно узнала, что те двое украинцев были убиты. Почти одновременно стало известно, что убито несколько человек, к которым она ездила договариваться о продаже шин и автозапчастей. Всё стало ясно: она ездила договариваться о сделке, назначала встречу, на которую клиенты приезжали с деньгами, туда приезжали сподручные Никитина, или он сам, и при передаче наличных покупателей убивали. Ей стало страшно. Её подставили, она могла схлопотать срок за соучастие в убийстве.
Встретившись с Никитиным, она сказала, что вынуждена лечь с дочерью в больницу, поэтому временно оставляет «интересную» работу. Как дальше сложится, не знает, так как заболевание тяжелое. После этого она пробыла три недели в санатории «Волгоград», затем почти месяц — у родственников в области.
И вот, две недели назад, вечером, кто-то позвонил в дверь. Гера пошел открывать. Маша услышала крик, дверь с шумом закрылась. Гера кричал: «Милиция! Вызывай милицию!» Оказалось, что он вышел из квартиры, и на него напали, но он успел захлопнуть дверь, и спас, таким образом, жену и ребёнка. Маша вызвала милицию и скорую помощь. Из окна она увидела, как из подъезда вышли двое. Один из них был Никитин.
Она открыла дверь, и увидела мужа, исполосованного ножом, лежавшего на полу в луже крови. Он был мертв.
— Ты сообщила милиции, что узнала Никитина? — спросил Андрей.
Нет, она ничего пока не говорила. И не знает, что делать. Во-первых, непонятно, как объяснить свое знакомство с Никитиным. Если следствие располагает данными, что в банде была девушка, и, сопоставив сведения, вызвав свидетелей, сможет её вычислить. Есть такой шанс, несмотря на макияж и парик.
Еще один аргумент — свекровь. Если откроется, что Гера погиб из-за жены, путавшейся с бандитом, отношения с его матерью испортятся навсегда. А она отличная женщина, Маша подружилась с ней.
— Этот ужас будет преследовать меня всю жизнь. Гера погиб из-за меня, я подставила его. Что мне делать, Андрей? Что мне делать?!
Она заплакала.
— Ты где сейчас живёшь?
— У своих родителей. Тесно, и бог с ним. Свекровь зовёт, у них большой коттедж, но мне стыдно показываться ей на глаза.
— Почему ты мне весной ничего не сказала?
— А ты подумай, почему! Потому что ты бы помог, да, ты хороший. Но при этом ты бы выклевал мне мозг: «говорил тебе, не занимайся этим делом, доиграешься». Ты никогда не мог со мной нормально поговорить, всегда одни упрёки и претензии. Твоё занудство в кишках уже сидело! Лучше б ты ничего не делал, — только бы молчал!
Положив голову на руль, она громко разрыдалась.
— Прости, Машунь…
— Прости меня, Андрюшка, — сказала она, вытирая слёзы платком. — Дура, не умею себя в руках держать.
— То ты говоришь — мало с тобой общался, сейчас говоришь — слишком много. Голова идёт кругом.
— Говорю: мозги клевал, а не разговаривал. Когда моешь уши компотом, не забывай вытаскивать оттуда косточки.
— Я могу через знакомых донести информацию до следователей. Они узнают от информаторов, что это дело рук Никитина.
— Если его поймают, он меня выдаст. Что тогда?
— А он выдаст?
— В том-то и дело, что не знаю. Это абсолютно непредсказуемый человек. Будет выгодно — сдаст, если это ему ни к чему — не сдаст.