Московцев Федор. Темные изумрудные волны

   Помолчав, добавила:
   — Одного не пойму: зачем он приходил ко мне? Хотел ограбить? Изнасиловать? Что ему было нужно?
   Андрей вспомнил, как один знакомый рассказывал, что стал жертвой такой вот «агрессивной кокетки». Испытав на нём свою власть, вызвав вполне ожидаемую эрекцию, она разыграла удивление, возмущение, когда он попросил её что-нибудь с этим сделать. Он признавался, что в тот момент самое незначительное, чего хотелось — взять её силой. Грубо, по-скотски оттрахать. И даже об убийстве были мысли.
   Андрей промолчал. Сейчас не время, но потом он все равно ей скажет, зачем приходил Никитин, как бы она не злилась на то, что её «лучший друг — зануда».
   — Его всё равно поймают. Он в розыске. Думаю, он где-нибудь еще засветится, и тогда ему крышка. Тебе надо снова поехать туда, где тебя не сможет найти этот шакал. И милиция. К родственникам в область. Или в санаторий. Ситуация рассосется, и станет ясно, что делать.
   И они обсудили, как ей лучше быть. Андрей пообещал, что будет навещать её. Она спросила, что у него за проблемы.
   — Трезора взяли по тем нашим делам. На голом месте пытаются состряпать дело.
   — Но тут же нет состава преступления, ты сам говорил!
   — Да-а… заказуха. Сама знаешь, как это у нас делается: кто-то кому-то позвонил, что-то шепнул. Слово за слово, х…м по столу. Вот и дело сгондобили.
   — И это так опасно?
   — Да, опасно.
   — А куда ты ночью ездил?
   — Договаривался с одними демонами — чтоб поработали со свидетелями, и чтоб где-нибудь нашли таких людей, которые бы дали нужные нам показания. Мол, видели не тех, а совсем других ребят — ну, и дадут описание… скажем, Джорджа Буша…, или Винни-Пуха.
   — Может, тебе чем-то помочь? Знакомый моего папы, ты знаешь, он работает в ГСУ.
   Она задумалась. Потом сказала:
   — И насчет свидетелей можно что-нибудь придумать.
   — Не надо, Маш. Я справлюсь. Когда много людей задействовано, только хуже.
   — Я так хотела с тобой поговорить! Всегда твоя мама вмешивается.
   — Да, я ей уже поставил на вид.
   — А помнишь, я была к вам вхожа? Распоряжалась, как у себя дома…
   Андрей кивнул. Да, он помнил всё.
   — Что у тебя с Катей? Рита говорит, у вас волшебный роман — с морями, горами, голубями, и драгоценными камнями.
   Она смотрела на него в упор. Андрей промолчал.
   — Не хочешь говорить, не надо!
   И она завела машину.
   — Куда тебя подвезти?
   — Домой.
   Маша остановила машину у его подъезда. Посмотрев на Андрея долгим взглядом, прижалась губами к его щеке. Он чувствовал её дыхание. Потом она отстранилась.
   — Ты нужен мне. Мне страшно без тебя, мне плохо.
   — Держись. Я позвоню… вечером.
   И он вышел из машины. Постояв несколько минут в подъезде, вернулся во двор, и, выйдя через арку на проспект Ленина, направился на остановку. Надо было навестить Леонида Козина, чтобы проконсультировать его, как должна вести себя звезда.

Глава 40

   Все в Михаиле Алексеевиче Синельникове по отдельности было большим, — лысая голова-башка, широкий, обширный лоб, богатый мясом нос, ладони, пальцы, плечи, толстая мощная шея. Но сам он, соединение больших и массивных частей, был небольшого роста. В его большом лице привлекали и запоминались маленькие глаза: они были узкими, едва видимыми из-под набухших век. Цвет их был неясный — не определишь, чего в них больше: серого или голубого. Но заключалось в них много пронзительного, живого, мощная проницательность.
   В политику Синельников пришёл недавно. За те полгода, что он окучивал электорат, ему удалось прослыть человеком бескомпромиссным, готовым на всё ради дела.
   В обстановке публичных собраний он освоился давно — всё-таки профессор. Это стало хорошим подспорьем. Говорил он без удержу, и ничто не могло его остановить. Синельников изумлял избирателей быстрым потоком слов и привлекал их симпатии скудным подбором и незатейливостью своих мыслей и тем, что всегда говорил лишь так, как сказали бы они сами, или, по крайней мере, хотели сказать. Он беспрерывно твердил о своей честности, и о честности своих политических друзей, повторял, что надо выбирать честных людей, и что его партия была партией честных людей. А так как это была новая партия, то ему верили. Он не занимал муниципальную должность, и не был замешан в разных делах, и поэтому обывателям легче было поверить в его исключительную честность. Михаил Алексеевич реально сверкал блеском невинности.
   Синельников был полным профаном в вопросах городского управления, не имел ни малейшего понятия о круге деятельности муниципальных комитетов. Это неведение шло ему на пользу. Оно позволяло его красноречию свободно парить, в то время как противники, люди с опытом, увязали в деталях. Деловая хватка, привычка к техническому подходу, пристрастие к цифрам, знание избирателя, понимание недопустимости угощения его слишком явными враками, — всё это казалось непонятным и скучным. Выступления кандидатов-спецов навевали тоску и холод.
   Его спичи большей частью состояли из высказываний, раскрывающих его отношение к разным вещам — событиям, явлениям, историческим фактам. Синельников выработал четкую позицию по отношению ко всему происходившему, происходящему, и к тому, что должно произойти. И он считал своим долгом оповестить об этом граждан. Граждане, считал Синельников, должны знать, как он относится к алкоголизации, ассенизации, инфляции, дефляции, дефлорации, деградации, эрекции и секреции, индексации, крепитации, наркотизации, самоликвидации, вальвации и девальвации, имитации и медитации.
   Его определения были емкими, исчерпывающими. На выступлениях царил дух правдоискательства. Высказываемые идеи были непременно национальными, общенациональными и общепризнанными. Всё дышало истребительным патриотизмом и ненавистнической любовью к России.
   Михаил Алексеевич был уверен, что программа его партии наполнена идейным содержимым, словесные конструкции которого оправдывают её название — «Интеллектуальный резерв России». И эту свою уверенность, это мнение, в котором он утвердился, он пытался навязать населению. А чтобы подкрепить свои слова, приглашал на выступление разных людей, имеющих какой-то вес, — опять же, с их слов. То были люди, знавшие людей, которые знали крупных областных и городских чиновников. Также присутствовали люди, знавшие людей, которые знали крупных бизнесменов и общественных деятелей. В общем, собирались все те, кого привлекала бесплатная выпивка по окончанию выступления. Оправдывая халяву, они что-то произносили перед избирателями — в пользу «Интеллектуального резерва», разумеется.
   Глеб Гордеев привёл Андрея на выступление Синельникова перед медицинскими работниками и студентами-медиками. Собрание проводилось в актовом зале медицинской академии. Цель мероприятия — задействовать население, трудоустроенное в медицинских учреждениях города и области, убедить людей голосовать за него на предстоящих депутатских выборах.
   Окинув взглядом аудиторию, Андрей спросил:
   — Что это за сбор блатных и нищих? Чего ты меня сюда привел?
   — Давай послушаем.
   — С какой целью слушать?
   — Михаил Алексеевич серьёзный человек.
   — До сегодняшнего дня я тоже так считал. Лучше бы ему заниматься научной работой. Или же своим «Медторгом».
   Глеб объяснил, что Синельникову необходима поддержка лидеров молодёжных движений, а также представителей мелких и средних предпринимателей. Если на следующем собрании кто-то, умеющий говорить, скажет что-нибудь положительное о партии, это зачтется, когда Синельников станет депутатом Госдумы. Это великолепный шанс выдвинуться.
   — Мне позволят приходить на «Медторг» и бесплатно там работать?
   И Андрей направился к выходу. У него были свои мотивы к этой встрече, и они расходились с Глебовыми.
   Мятое, розового цвета лицо Гордеева, с голубыми, пластмассовыми глазами, выражало в этот день благодушие. Пухлая, белоснежная, без единого волоска рука, с пальцами, способными удавить лошадь, полезла в карман, и вытащила оттуда пачку сигарет. Он закурил.
   Ругая Синельникова за его жлобство и прижимистость, он твердил, что обязан профессору своим нынешним благополучием, которое, опять же, видел только он один. Его, вчерашнего студента, Михаил Алексеевич трудоустроил, дал возможность заработать. Какое-то время Глеб работал в отделе продаж, затем, не увольняясь из «Медторга», он устроился — по рекомендации Синельникова — в голландскую фармацевтическую компанию, где получил стабильный оклад и служебный автомобиль. А еще ему удалось наладить сбыт дефицитных антибиотиков через анонимные кабинеты кожвендиспансеров и женские консультации. Конъюнктура позволяла делать высокую наценку, и эти операции давали неплохой доход. И спрос заметно превышал предложение. Глебу нужен был постоянный приток товара на условиях отсрочки платежа — врачи брали товар только на реализацию, а директор «Медторга» отдавал товар по предоплате.
   Вываливая в одну кучу и хорошее, и плохое, Глеб приговаривал, что всегда говорит одну лишь правду, поэтому люди верят ему.
   — Ты дашь мне деньги под процент? — спросил он, неожиданно прервав разглагольствования.
   Оказалось, что нет. У Андрея не было планов ссужать деньгами случайных знакомых.
   — Внимание, Глеб! Ты можешь взять нужные тебе деньги не в долг, а насовсем.
   И Андрей пояснил сказанное. Родители Гордеева были из Урюпинска, там проживало много его родственников. Кто-то из них мог быть в тот июньский день возле магазина «Промтоваров» и видеть людей, описание которых будет предоставлено. Всё это нужно сказать следователю прокуратуры. Цена вопроса — тысяча, может, две тысячи долларов. Именно та сумма, которая нужна Глебу на раскрутку своего дела.
   — А Роман сможет занять?
   Андрей не стал объяснять, что свидетели нужны для того, чтоб вызволить Романа из кутузки.
   — Мы с Трезором не инвестируем деньги. Сейчас нам нужны свидетели. Твои Урюпинские родственники, Глеб.
   Мимо медакадемии проходили две девушки — высокая брюнетка в короткой юбке, и среднего роста худая блондинка.
   — Смотри, какие тёлки! — сказал Глеб.
   Увидев Андрея, брюнетка улыбнулась. Он вышел ей навстречу, чтобы отойти подальше от Глеба, отличавшегося удручающим вкусом в отношении одежды, и обладавшего манерами балаганного шута; всё это могло отпугнуть девушек и воспрепятствовать беседе.
   — О-о, Марина, привет!
   — Мариам… если что.
   — Извини.
   — Ты куда пропал?
   — Я… потерял твой телефон.
   Они разговорились. Он рассказал, что весь в делах, уволился с работы, и подыскивает себе другую, она сообщила, что благополучно сдала летнюю сессию, и перешла на второй курс. Андрей взял для приличия телефон и пообещал позвонить.
   — Ты должен мне пачку сигарет, — сказала Мариам на прощание.
   Андрей вернулся к Глебу.
   — Ты чего тормознулся? — спросил Глеб. — Она смотрела на тебя так, как… Давай их в баню вытащим.
   — Свидетели, Глеб! Будут свидетели, будут и девушки, и юноши, и деньги. Реальные деньги на твоё дело.
   — Какие ещё свидетели, не загружай меня лишней информацией.

Глава 41

   Припарковавшись напротив Витебского вокзала, Владимир вышел из машины. Полчаса он ждал на обочине. Наконец, появился Артур.
   — Час уже стою здесь, дрочу на проходящих мимо баб!
   — Извини, Вовок, попал в пробку.
   — В пробку попал… Пробка у тебя в голове.
   Так они разговаривали. Владимир возмущался по поводу того, что Артур постоянно опаздывает на встречи, Артур же оправдывался тем, что машина постоянно ломается, а движение в Петербурге такое, что впору покупать вертолёт.
   — Вертолёт… — проворчал Владимир. — На нём ты будешь опаздывать на сутки. Ты устроился на работу?
   — Да.
   — Зарплата?
   — Она не нужна, Вовок. Директор — гребень. Ссыкун, каких мало. Мы сделаем его, я это вижу.
   — Сделаем… Ты уже много кого сделал.
   Они обменялись многозначительными взглядами. Оба уже поняли, что вклиниться в чужой бизнес намного выгоднее, чем затевать свой, и стали обсуждать план действий. Владимиру тоже нужно было устроиться на строительную фирму, — туда же, куда устроился Артур.
   — Чем они занимаются?
   Артур объяснил, что фирма выполняет субподрядные работы у крупных застройщиков. Кроме того, ремонтирует производственные помещения на крупных предприятиях, есть два магазина, торгующие стройматериалами.
   — Два магазина… Бизнес крупный, или так, поссать вышли?
   — Поссать это мы сюда приехали, Вовок. У них реальная контора.
   — Уже страшно, Артур. Оттого, каких людей мы поимеем.
   — Ну, чего? Поедем, посидим в ЛДМ?
   — Нет, мне надо к брату зайти.
   И Владимир махнул рукой в сторону здания клиники Военно-медицинской академии. Ещё раз детально проговорив то, что нужно сделать, они расстались. Владимир пересек проезжую часть, прошел через проходную, кивнув охраннику вместо предъявления пропуска, повернул вправо, и направился в сторону главного корпуса.
   «Вот он удивится, когда увидит, что вместо одного Быстрова вышли двое!» — подумал он. Поднимаясь по лестнице, Владимир здоровался с незнакомыми людьми в белых халатах, пожимал руки, и обменивался репликами.
   — Как операция, Игорь Викторович?
   — Нечеловеческая работа! Неимоверный, чисто… адский труд.
   — Больной выживет?
   — Время… закопает всех… пардон… покажет. Не могу ничего обещать, всё очень серьёзно.
   Так он дошёл до кардиологического отделения, и, остановившись у кабинета с табличкой «Заведующий отделением. Быстров Игорь Викторович», постучался в дверь, затем заглянул вовнутрь. Брат его, извинившись перед посетителем, вышел в коридор.
   — Где ты подобрал его? — спросил Владимир, заглядывая в кабинет через неплотно прикрытую дверь. — Чисто… глиномес какой-то.
   — Этот крендель заплатил за своего друга… или подругу, хрен поймёшь их эпидерсию. Дорогая получилась операция. Он… человек со связями, с деньгами, с положением.
   — Да… Пидор со связями, с деньгами, и с положением — совсем не то, что пидор без связей, без денег, и без положения. Это уже… чисто… гей!
   — Мне надо с ним перетереть…
   — Смотри аккуратнее растирай! Как бы он тебя не лишил того… невинности.
   — Мне надо с ним поговорить. Чисто из вежливости. Он здесь оставил кучу денег.
   — Логично, логично, — сказал Владимир и посмотрел на часы. — Но мне что тут делать, я на встречу опаздываю? Артур на два часа задержался, теперь ты.
   — Посиди в коридоре.
   — Ты мне обещал медсестру подогнать, неотложку.
   Игорь позвал постовую медсестру.
   — Тамара Ивановна!
   Пожилая женщина, оторвавшись от журнала, встала из-за стола, и, подойдя к ним, с удивлением уставилась на близнецов. Владимир поморщился.
   — Геронтофилией страдаешь, брат?!
   — Позовите Аню, где она ходит, — сказал Игорь.
   Тамара Ивановна отправилась на поиски медсестры, а Игорь пояснил:
   — Поговоришь с ней, как я, вон в том кабинете, в процедурной.
   — Как я… А как ты с ней обычно разговариваешь?
   — Ну… она делает своё дело, а я её глажу по головке, рассказываю смешные случаи. Потом прикладываемся на кушетку… Потом говорю, какая она умница, намекаю на премию. Только не перепутай: сначала она делает дело — «Oral B», потом кушетка, потом «умница» и премия. И это… кушетка, а не стол, стол уже качается, сломан на хрен!
   — Разговор тут слышал про тебя. Два пациента в коридоре обсуждают, к кому идти на операцию. Один говорит: «Хочешь, чтоб подешевле — иди к Началову, хочешь жить — иди к Быстрову!»
   Оставив брата в коридоре, Игорь вернулся в кабинет, к своему посетителю. Это был сорокалетний платиновый блондин, со стильной прической, с серьгами, макияжем, подведенными бровями, холеными руками, пальцами, унизанными перстнями.
   — Итак, Эрнест Адамович…
   — Просто Эрик. Для вас я просто Эрик. К чему условности, жизнь и так усложнена до предела.
   — Хорошо… Мы остановились на том, что…
   — …Как дорог мне мой Серафим. Поэтому я не жалею ни сил, ни средств, чтобы спасти своего любимого мужчину. Когда любишь, не считаешь усилий. Конечно, есть в этом что-то эгоистичное — я как бы спасаю его не для него самого, а для себя. Но, что поделаешь, такова жизнь. Все мы люди, все мы человеки.
   И он достал из дамской сумочки зеркальце, посмотрелся, затем подкрасил тушью ресницы. И проговорил с шальным лукавством:
   — Хо-хо! Да! Я создан для любви!
   Упрятав все принадлежности обратно, он продолжил:
   — Нам непросто далась эта гармония. Мы долго притирались друг к другу. Самыми трудными годами нашей совместной жизни были третий, пятый, и седьмой.
   — И как, притерлись?…
   Эрнест Адамович потупил взор.
   — Хо-хо! Как видите. Но было жутко трудно.
   — Представляю… Жуть!
   — Да, поверьте. Любовь — это жуткий труд. Иногда меня охватывало отчаяние. В эти тревожные часы словно дьявол вселялся в моё тело. Подчиняясь потребностям своей ненасытной плоти, я совершал ужасные ошибки. Я изменял… О, да! Я делал это. Но эти похождения лишь укрепляли нашу любовь. Хо-хо! Я лишний раз убеждался в том, что мой мужчина — самый лучший! А как он ревнует. Вы бы знали, как мой Серафим ревнует! И знаете, когда он устраивает мне сцены ревности, я испытываю такое сладостное волнение. По телу пробегает дрожь, и такое… жжение, как в…
   — Как в духовке?
   — Да, вы угадали, доктор. Серафиму тоже нравится это слово — «духовка». Хо-хо! Он говорит: «сейчас порву твою духовку»!
   — Наверное, вам трудно найти достойного собеседника? Разобщенность, урбанизация, индивидуализация, и всё такое.
   — Нет, напротив. Сейчас так много милых, понимающих людей. Кроме того, у меня очень лёгкий характер. Слаб я на…
   — Понятно, — кивнул Игорь. — Легко находите контакт… на уровне слизистых.
   — Хо-хо! И знаете, я решил существенно расширить круг общения.
   — Выставить на поток свою дух…
   — Я пишу книгу.
   — Вот так сразу — книгу!?
   — Это не сразу, всё это выстрадано. Это будет книга о любви, о жизни.
   — Легко ли вам дается писани…, я хотел сказать — написание? Знакомы ли вам «муки слова»?
   Не уловив иронии, Эрнест Адамович ответил:
   — Что вы? Когда знаешь, о чем пишешь, все идет легко. Муки тела — да! Это было. Поэтому и пишется легко, потому что всё, о чем идет повествование, — всё это пропущено через себя.
   — Это будет что-то вроде «Книги о вкусной и здоровой пище»?
   — Хо-хо! Вы настоящий доктор. Вы словно читаете мои мысли. Я уделяю огромное внимание правильному питанию. Овощи, трава, морская капуста…
   — …Пропущенная через лошадь… — сказал Игорь в сторону.
   — …Питание — это жизнь, любовь — это жизнь, — продолжил Эрнест Адамович. — Это будет необычная книга.
   — В этом я не сомневаюсь…
   — Освещаемые вопросы, и сам сюжет, — всё это выходит за рамки повествования. Авторская энергетика бьёт поверх текста. Мой перформанс не просто сопровождает книгу, но выступает как «второй том». Такой тип взаимоотношений писателя и книги как нельзя правильнее вписывается в современное информационное пространство.
   — Рассказывая о себе, вы делитесь опытом? Рецепты, позы… Или сообщаете читателю свою философию?
   — Всё это, вместе взятое! И даже больше. Я высказываю своё отношение к происходящим событиям, даю оценку людям, явлениям, тенденциям.
   — Вы считаете, что это будет интересно?
   — О, да! Люди должны знать, что я чувствую. Им должно быть известно моё отношение… например, к сносу памятников, или, к разгону гей-парадов. У меня резко негативная позиция к засилью женских тел на обложках журналов, на рекламных плакатах, и так далее. Обнаженная женская плоть стала универсальным рекламоносителем. Что бы ни продавалось — автомобили, бытовая химия, мягкая кровля, металлочерепица, автомоечное оборудование, ядохимикаты, — всюду привлекаются женские сиськи и ляжки. Фу! Какая гадость! Мужское тело намного эротичнее, и чувственнее. Поверьте моему опыту!
   — Нет оснований вам не доверять…
   — Другой вопрос: безудержное распространение порнографии. Вакханалия разврата ужасает. Яростная пропаганда отживших отношений, противоестественных отношений. Фу! Какая гадость! Женщина — бестолковое существо, как ни крути… Женщин, в конце концов, оставят для продолжения рода, и то — зачатие будет происходить при помощи экстракорпорального оплодотворения. В дальнейшем ученые решат и эту проблему. Но сейчас прогрессивные люди должны закладывать фундамент естественных, нормальных, взаимоотношений. Чистая, крепкая мужская дружба, — что может быть прекраснее? Закрытые мужские коллективы — армия, монастыри — не знаю, есть ли на свете больший соблазн… Что касается противоестественных контактов с женщинами — они скоро изживут себя, поверьте! И этот порнографический угар, что мы наблюдаем, лишь подтверждает мою мысль.
   Тут за стеной раздался грохот.
   «Порушил стол, зараза! Я так и знал», — подумал Игорь, и постучал по стене. Взглянув на часы, он сказал:
   — Всё. Вынужден покинуть вас, у меня обход. Надо посмотреть, как там ваш… друг сердешный.
   Они поднялись со своих мест. Эрнест Адамович подошёл к зеркалу, и стал прихорашиваться.
   — Скоро самому придётся лечь в больницу. Знаете, я такой чувствительный.
   — Могу посоветовать хорошего проктолога…
   — Хо-хо! Поверьте, с этим всё в порядке. Единственный здоровый орган. Все завидуют.
   Они вышли в коридор. Игорь спросил:
   — Как без Серафимки, — эротические сны не мучают?
   Лицо Эрнеста Адамовича слегка порозовело.
   — Почему мучают…
   Дверь соседнего кабинета приоткрылась, оттуда вышла молодая медсестра в халате на голое тело. Увидев Игоря, она, остановилась, обомлев.
   — Игорь Викторович… Сколько вас тут…
   И посмотрела в сторону кабинета, откуда только что вышла, затем вновь уставилась на заведующего.
   — Жесть! — проговорила она, разглядывая обоих — Игоря Викторовича и Эрнеста Адамовича.
   И, громко расхохотавшись, побежала в сторону поста.
   Когда они подошли к машине, у Владимира зазвонил мобильный телефон.
   — Алло!
   Звонила девушка. Перекрывая громким голосом грохот проезжавшего трамвая, Владимир стал оправдываться перед ней — не смог встретиться, потому что срочно поехал в Сестрорецк по делам. Закончив разговор, он сел в машину.
   — В Сестрорецке нет трамваев, — сообщил Игорь.
   Владимир отмахнулся — мол, какая разница.
   — С кем у тебя встреча?
   — С кем у меня встреча… Катя, дочь Сергея Третьякова.
   — А что она тут делает? — удивился Игорь.
   — Хочет устроиться в редакцию журнала, или в издательство. Она журналистка. Я пообещал Сергею, потом закружился, и забыл.
   — Катя… Она была хорошенькая.
   — Стала еще лучше, ты б её видел.
   — Сейчас увижу. Одна приехала?
   Владимир кивнул — да, одна, живёт в гостинице, подыскивает съемную квартиру.
   — Так мы ей можем снять, и по очереди с ней пожить.
   — У неё там кто-то есть.
   — Это понятно — раз хорошенькая, наверняка кто-то есть. Но пока она тут одна…
   — Сергей убьёт. В казино, куда мы ходили, он спалил её с каким-то взрослым мужиком. Глаза на лоб полезли, как увидел. Пошёл разбираться, не знаю, чем закончилось. Во Владике, я слышал, у неё был тоже какой-то женатый «папик». Сергей её отправил в Москву, там хотел пристроить. А она попёрлась в Волгоград приключения искать.
   — Ну, и мы с тобой женаты. Как раз подходим.
   По Фонтанке они доехали до Итальянской улицы, и там оставили машину. Затем по Караванной дошли до Невского проспекта. На углу они увидели Катю, и подошли к ней.
   — Привет, красавица, давно ждешь?
   — Добрый день.
   Владимир стал объясняться — якобы человек, который должен был уволиться, на место которого её должны были устроить, неожиданно остался на работе, и всё провалилось. Но какой-нибудь вариант обязательно будет найден.
   — Но я всё бросила, приехала! — возмутилась Катя.
   Она объяснила, что очень рассчитывала на эту работу, у неё обстоятельства. Как можно давать пустые обещания, ведь ей пришлось отложить очень важные дела, чтобы приехать в Петербург! Владимир принялся её успокаивать — раз он дал слово, то обязательно сдержит его. Потом спросил, могут ли они встретиться как-нибудь вечером, он покажет ей достопримечательности. Игорь сказал, что у Кати расстёгнута пуговица на кофточке, и потянулся за тем, чтобы её застегнуть.
   — Это что, обязательное условие — встречаться для «осмотра достопримечательностей»? — отстраняясь, спросила она резко. — И ещё… У меня есть мужчина, который застегивает и расстегивает мне пуговицы.
   Владимир извинился, и сказал, что позвонит в самое ближайшее время. Только куда?
   — Я вам сама позвоню, — холодно ответила она, и, не попрощавшись, направилась в сторону Аничкова моста.
   — Да, брат, попали мы с тобой, — протянул Владимир, глядя ей вслед. — Серёга нас теперь убьёт. Надо срочно найти ей работу.
   — Ну, ищи. Ты ж ей стал назначать свидания.
   — А ты первый полез её лапать. И у тебя тут больше знакомых, логично? Чем занимается твой мужиковед?
   — Директор туристической компании. Он сделал мне путёвку на Мадейру.
   — Озадачь его, брат. Пусть найдет Катьке место в какой-нибудь редакции. Энергично!
   — Поговори с ним сам — как я!
   — Поговори с ним… — недовольно буркнул Владимир. — Откуда я знаю, как ты с ним разговариваешь.