Страница:
Федор Московцев
Тёмные изумрудные волны
Пролог Абхазия. Октябрь 2007 года
…Зеленое с серым… Серое с зеленым… Голову, тяжелую, как обломок скалы, о которую бьются морские волны, наполняли видения. Это были скачущие по горным тропам всадники, это были солдаты в камуфляжной форме, это были палачи и жертвы, хищники и добыча.
Он открыл глаза, пытаясь прогнать остатки ночного кошмара. Видения исчезли. Было раннее утро. Бледная полоска света настойчиво проникала в узкую щель между неплотно прикрытыми шторами, будто маня взбежать по ней навстречу расцветавшему утру. Приподнявшись на локте, он посмотрел на детей. Мальчик и девочка, они спали рядом с ним. Девочка была укрыта одеялом, а мальчик спал, раскрывшись, одна ручонка в подсохших ссадинах была сжата в крохотный пухлый кулачок, а другой он обнимал плюшевого мишку.
Он поцеловал детей и накрыл сына одеялом. Потом поднялся, обошел вокруг кровати, приблизился к жене и поцеловал её разметавшиеся кудри. Она открыла глаза, чтобы устремить на него мгновенный взгляд своих лучистых глаз. От этого взгляда он сощурился, словно от солнца.
— Скажи, почему ты с таким фанатизмом стал ездить по утрам на берег? — спросила она.
— Я ненадолго, вот увидишь.
Очарование этого мягкого утра должно было омрачиться отсутствием любимого мужчины. Почему нигде не сказано, что делать с упрямцами?! Но — ничего не поделаешь. Она закрыла глаза и, погружаясь в сон, сказала тихо:
— Туда и обратно. Я жду.
Он кивнул и вышел из спальни. В кабинете, прежде чем одеться, остановился возле большого, в человеческий рост, зеркала. Отражение — высокий стройный блондин с хорошей осанкой, — на какое-то мгновение показалось другим человеком, живущим своей жизнью.
Повернувшись вполоборота, он критически осмотрел свою фигуру.
«Этот проклятый живот, — пронеслась в голове беспокойная мысль, — откуда он взялся? Тридцать четыре года — слишком ранний возраст для появления живота. Надо срочно от него избавляться, пока она, — быстрый взгляд в сторону спальни, — не начала дразниться».
— Моя неповторимая, — прошептал он, и счастье заполнило все его существо, отразившись в глазах светлым лучом.
Двойник подмигнул из глубины зеркала, как бы спрашивая: угадай с трех раз, что тебя сегодня ждет?!
Оделся он быстро. Майка и спортивный костюм — что еще нужно? Прошелся по комнате, рассматривая многочисленные предметы, которым пришлось проделать странный, долгий, непростой путь, прежде чем сюда попасть. Вот коллекция масок, взиравших со стены холодными застывшими взглядами. Вот статуэтки — люди, звери, и мифические существа — большие и маленькие, деревянные, бронзовые, гипсовые и мраморные.
Вот три картины — чудища, пожирающие друг друга, морской пейзаж, и венецианский маскарад. Возле последней он остановился. Девушка в белом парике и длинном белом платье, с завязанными глазами, выставив вперед руки, пытается кого-нибудь поймать. Вокруг неё беснуются люди в масках, плащах, куртках, камзолах и диковинных платьях. Контуры двух сплетающихся фигур — изображение, наложенное поверх основного, идущее вторым планом — это события, неизбежно следующие после того, как выбор сделан. Картина называлась «Мы выбираем, нас выбирают».
Он охватил взглядом веселящуюся группу и прислушался, будто пытаясь уловить застывшую мелодию. Ничего не слышно, кроме шелеста листвы в саду.
Спустившись по витой лестнице на первый этаж, он пересек просторный зал и вышел в холл. Улыбнулся, вспомнив, как нахмурилась жена, когда первый раз увидела скульптуру обнимающихся девушек, установленную в нише. Их позы показались ей слишком откровенными, да и сама идея — прижавшиеся друг к другу в сладострастном порыве девушки — это чересчур.
— Ты думаешь, было бы интереснее, если б это были мужчины? — возразил он ей тогда.
Она, скрепя сердце, уступила, но оставила за собой право убрать двух бесстыдниц подальше от детских глаз, если её оценка скульптуры, окончательно не сформированная, в конечном счете окажется отрицательной.
Он вышел на улицу. Причудливо освещенный небосвод напоминал озеро, на одном краю его ночь еще тянула черные сети с мерцавшими звездами, а на другом рассвет уже поднимал оранжевые паруса. Там, где небо рассекалось синеющей горой, плыли легкие туманы, цепляясь за верхушки леса.
Предрассветная тишь еще стелилась по отрогам. Угрюмые сосны безмолвно окружали сонный дом. Их ветви, словно слившиеся с побледневшей ночью, лениво шевелились, движимые прохладным октябрьским ветром.
Он подошел к автомобилю, — черному «Lincoln Town-Car», — терпеливо поджидавшему хозяина перед домом. Открыл дверь, завел мотор, и, выждав, пока машина прогреется, тронулся с места. Проехал по аллее, обсаженной туями и лавровыми деревьями, и выехал за ворота.
Дорога вилась по крутому склону, то появляясь из рассеивающейся мглы, то исчезая за деревьями, плотно обступившими узкую полоску асфальта. Там, где дорога приближалась к обрыву, были видны гребни, острые, как лезвия ножей, выступавшие из мрачных ущелий, еще забитых утренним туманом. В эти темные глубины через зубчатые грани скал текли потоки солнечного света, и потревоженный ими туман колыхался, бродил ленивыми волнами. А дальше, насколько хватало глаз, камень и камень — то в виде развалин, то в виде столбов, то в виде больших нагромождений. Разворачивавшаяся с выступа гребня панорама — обширное пространство первобытных гор — была видна во всех деталях. В провале, на дне седловины, в неподвижном воздухе будто отдыхало в каменной колыбели большое озеро. Оно густо-черное в тени и почти бирюзовое под солнечным светом. На его гладкой поверхности ни единой морщинки, ни единого всплеска, будто оно навеки застыло вместе с отображенными в нем скалами, небом, и одиноким облачком. Но стоило прошуметь ветерку, и озеро всколыхнулось серебристой рябью, словно стая каких-то неведомых птиц, пролетая мимо, коснулась крыльями его поверхности.
Озеро мертвое, в каменном ошейнике. К нему не вели звериные тропы, поблизости не жили птицы, и зелень отступила далеко от края. Только бури иногда прорывались к этому уединенному озеру, чтобы гулом волн разбудить спящих на дне его горных духов. Старожилы говорили, что именно духи из этого горного царства воют на хребте в непогоду.
Дорога круто спускалась под уклон, и, извиваясь змеевидной лентой, вновь пошла лесом. В том месте, где дорога загибалась почти под прямым углом, два дерева стояли ближе остальных к дороге. Старая сосна с усохшими сучьями, которые торчали, как обрубленные топором перекладины лестницы, а высоко в небе, будто гнезда аиста, колыхалась только светло-зеленая верхушка её с шишками, глядевшими вверх. Рядом с ней стояла молодая подруга её, чей ствол на высоте пяти метров раздваивался, исходящие ветви, очертив причудливыми изгибами сердечко, взмывали вверх. Лохмотья порыжевшего железа — остатки траурных венков — обнимали дерево у основания. Останки скал в виде обломков лежали вдоль дороги. Среди них — огромный серый валун, напоминавший могильный камень, а витиеватые трещины на нем — эпитафию на непонятном языке.
Ледники и вода, расчленявшие горы и углублявшие ущелья, не пощадили и этот камень. Разрушительный процесс не останавливается никогда. И еще не окончен спор о границах между представителями растительного мира и россыпями каменных глыб.
Вырвавшись из теснин, оставив позади лес, медленно стряхивавший с себя предрассветный туман, дорога побежала по равнине. На фоне неба четко выкраивалась линия ближних отрогов. Голодный ястреб в небесной синеве полоскал в лучах восхода упругие крылья. Постройки, недавно казавшиеся игрушечными, расплывавшимися в неясной полумгле, потянулись вдоль дороги. Впереди показалось море — серовато-голубые просторы, пронизанные золотисто-розовыми лучами.
Проехав поселком, «Линкольн» покатил вдоль побережья. Справа — вспененная полоса прибоя и бесконечно-мятежное море за ним. Слева замелькали ограды, палисадники, дома. Машина остановилась напротив двухэтажного особняка в стиле альпийского шале с каменным цоколем.
Мужчина в спортивном костюме вышел из автомобиля и, пройдя мимо стойки с рекламным щитом, — «Таверна „Берег мечты“, — пересек небольшой дворик и вошел в дом. Просторный зал был пуст. В этой части здания второго этажа не было, а потолком являлась двускатная крыша, обшитая изнутри массивом древесины.
Сторож узнал посетителя и попросил подождать хозяина здесь, в этом зале. Мужчина кивнул и сел в плетеное кресло с зелеными подушками.
Вскоре появился и хозяин таверны — плотный усатый мужчина пятидесяти лет. Он зашел с улицы и приветствовал гостя такими словами:
— А я вышел на зарядку. Смотрю: ты остановил бег своего черного крокодила возле ворот. Пришлось вернуться.
Они поздоровались за руку. Хозяин проследовал вглубь зала, и через несколько минут вернулся, держа в руках поднос с двумя дымящимися чашками кофе:
— Угощайся.
— Благодарствую, барин.
Устроившись поудобнее, хозяин спросил, как бы продолжая прерванный минуту назад разговор:
— Как ты попал на этот рейс? Совсем некуда было поехать?
— Мы бросали в карту дротики. Получилось, как в сказке: судьба поджидала там, куда легла стрела.
— Так взяли бы, да перебросили. Съездили бы за границу.
— Мы бросали три раза. Первые два выпали на Сургут и Атырау.
— Уж лучше в Атырау, чем на ужин к шайтану, — заметил хозяин, приглаживая свои пышные усы. — Представляю это пекло. Все каналы только об этом и жужжат.
Он покачал головой и прибавил:
— Не понимаю этих чудачеств. Вы знакомы уже… лет шесть?
— Семь.
— Семь лет! Пускай не все время вы были вместе, но все равно — это большой срок. Как можно после семи лет знакомства с женщиной играть с ней в какие-то дротики?!
Сделав осторожный глоток, он продолжил:
— Сказал бы: вот билеты, вот путевки! Полдня на сборы! И никаких гвоздей.
И, словно подводя черту, провел в воздухе горизонтальную линию.
Тут вбежал восьмилетний мальчик, вслед за ним появилась женщина средних лет. Оба в спортивных костюмах, раскрасневшиеся от утренней пробежки. Они поздоровались с гостем, а хозяин попросил женщину — свою супругу — принести с кухни сладости.
Удостоив мужа выразительным взглядом, она ответила, не останавливаясь:
— Они в красном холодильнике. Который в рабочей кухне.
И упругой походкой проследовала за сыном.
Досадливо поморщившись, хозяин поднялся с места и направился на кухню. Вскоре он вернулся с подносом пирожных. Гость нацелился было на медовик, но, передумав, откинулся на спинку кресла.
— А я не откажусь, — сказал хозяин.
Надкусив французское пирожное, он спросил:
— Удостой мой слух ответом — что за непреоборимое желание куда-то ездить? Ты до сих пор в федеральном розыске, не так ли? Самое лучшее для тебя — сидеть у себя в горах, и даже не ходить в поселок за покупками. Ты понимаешь, как ты рисковал? И все из-за глупой женской прихоти!
— Это не просто прихоть, — спокойно возразил гость.
— Тогда что?
— Ты же все знаешь — от начала до конца. Всю мою историю. Может, и осталась одна-единственная тайна, но вряд ли, даже такие старинные друзья, как мы, станут раскрывать друг другу карты до конца…
С этими словами он поднял вверх указательный палец правой руки, а лицо его сделалось таинственно-серьезным.
— Что еще за тайна? — настороженно спросил хозяин.
— Большая такая тайна, — непринужденно улыбнулся гость, наблюдая за реакцией собеседника. — Кто где прячет в доме сладкое.
Какое-то мгновение лицо хозяина оставалось удивленным, затем он громко расхохотался.
— Какой же ты артист! Сколько тебя знаю, ты все время обводишь меня вокруг этого своего пальца!
Насмеявшись, он вернулся к прежним расспросам:
— Допустим, я все знаю. Но картинка почему-то не складывается. Чего-то не хватает. Какой-то незначительной детали, без которой ничего не понять.
Гость задумался. Через широкие панорамные окна вгляделся в безграничную синюю даль, словно пытаясь там найти ответ. Люди и события потянулись длинной вереницей на зов его воображения. Что-то, помимо воли, с неизбежностью стихии влияло на его решения. И где-то был простой ответ — что это такое?
Эта головоломка — дать простое, но всеобъемлющее объяснение сразу многим вещам — вдруг всецело завладела им.
«Что, если попробовать объяснить явление указанием на его истоки? — размышлял он. — Ведь начало имеет определяющую моделирующую функцию — оно не только свидетельство существования, но и замена более поздней категории причинности. Тогда другой вопрос начинается: как все началось?»
Тёплая волна прилила к сердцу.
Он вспомнил картину, хранившуюся в кладовке. На ней в полный рост изображена девушка. Обнаженная, она бежит к морю по вспененной полосе прибоя. Она беззаботно улыбается, и во всей её легкомысленной непринужденности читается жизнелюбие и влюбленность в собственное стройное тело. Жизнерадостная и веселая, она торопится навстречу своему счастью.
«Какую власть имеют воспоминания! — подумал он. — Сколько лет прошло, а я все помню. Человек может объехать много мест, встречать необычайных людей, пережить множество разнообразных ощущений, достичь высот, упасть с них, перерасти самого себя, и вдруг вспомнить одно событие и почувствовать, что все пережитое — мираж в пустыне, не стоящий внимания».
Он открыл глаза, пытаясь прогнать остатки ночного кошмара. Видения исчезли. Было раннее утро. Бледная полоска света настойчиво проникала в узкую щель между неплотно прикрытыми шторами, будто маня взбежать по ней навстречу расцветавшему утру. Приподнявшись на локте, он посмотрел на детей. Мальчик и девочка, они спали рядом с ним. Девочка была укрыта одеялом, а мальчик спал, раскрывшись, одна ручонка в подсохших ссадинах была сжата в крохотный пухлый кулачок, а другой он обнимал плюшевого мишку.
Он поцеловал детей и накрыл сына одеялом. Потом поднялся, обошел вокруг кровати, приблизился к жене и поцеловал её разметавшиеся кудри. Она открыла глаза, чтобы устремить на него мгновенный взгляд своих лучистых глаз. От этого взгляда он сощурился, словно от солнца.
— Скажи, почему ты с таким фанатизмом стал ездить по утрам на берег? — спросила она.
— Я ненадолго, вот увидишь.
Очарование этого мягкого утра должно было омрачиться отсутствием любимого мужчины. Почему нигде не сказано, что делать с упрямцами?! Но — ничего не поделаешь. Она закрыла глаза и, погружаясь в сон, сказала тихо:
— Туда и обратно. Я жду.
Он кивнул и вышел из спальни. В кабинете, прежде чем одеться, остановился возле большого, в человеческий рост, зеркала. Отражение — высокий стройный блондин с хорошей осанкой, — на какое-то мгновение показалось другим человеком, живущим своей жизнью.
Повернувшись вполоборота, он критически осмотрел свою фигуру.
«Этот проклятый живот, — пронеслась в голове беспокойная мысль, — откуда он взялся? Тридцать четыре года — слишком ранний возраст для появления живота. Надо срочно от него избавляться, пока она, — быстрый взгляд в сторону спальни, — не начала дразниться».
— Моя неповторимая, — прошептал он, и счастье заполнило все его существо, отразившись в глазах светлым лучом.
Двойник подмигнул из глубины зеркала, как бы спрашивая: угадай с трех раз, что тебя сегодня ждет?!
Оделся он быстро. Майка и спортивный костюм — что еще нужно? Прошелся по комнате, рассматривая многочисленные предметы, которым пришлось проделать странный, долгий, непростой путь, прежде чем сюда попасть. Вот коллекция масок, взиравших со стены холодными застывшими взглядами. Вот статуэтки — люди, звери, и мифические существа — большие и маленькие, деревянные, бронзовые, гипсовые и мраморные.
Вот три картины — чудища, пожирающие друг друга, морской пейзаж, и венецианский маскарад. Возле последней он остановился. Девушка в белом парике и длинном белом платье, с завязанными глазами, выставив вперед руки, пытается кого-нибудь поймать. Вокруг неё беснуются люди в масках, плащах, куртках, камзолах и диковинных платьях. Контуры двух сплетающихся фигур — изображение, наложенное поверх основного, идущее вторым планом — это события, неизбежно следующие после того, как выбор сделан. Картина называлась «Мы выбираем, нас выбирают».
Он охватил взглядом веселящуюся группу и прислушался, будто пытаясь уловить застывшую мелодию. Ничего не слышно, кроме шелеста листвы в саду.
Спустившись по витой лестнице на первый этаж, он пересек просторный зал и вышел в холл. Улыбнулся, вспомнив, как нахмурилась жена, когда первый раз увидела скульптуру обнимающихся девушек, установленную в нише. Их позы показались ей слишком откровенными, да и сама идея — прижавшиеся друг к другу в сладострастном порыве девушки — это чересчур.
— Ты думаешь, было бы интереснее, если б это были мужчины? — возразил он ей тогда.
Она, скрепя сердце, уступила, но оставила за собой право убрать двух бесстыдниц подальше от детских глаз, если её оценка скульптуры, окончательно не сформированная, в конечном счете окажется отрицательной.
Он вышел на улицу. Причудливо освещенный небосвод напоминал озеро, на одном краю его ночь еще тянула черные сети с мерцавшими звездами, а на другом рассвет уже поднимал оранжевые паруса. Там, где небо рассекалось синеющей горой, плыли легкие туманы, цепляясь за верхушки леса.
Предрассветная тишь еще стелилась по отрогам. Угрюмые сосны безмолвно окружали сонный дом. Их ветви, словно слившиеся с побледневшей ночью, лениво шевелились, движимые прохладным октябрьским ветром.
Он подошел к автомобилю, — черному «Lincoln Town-Car», — терпеливо поджидавшему хозяина перед домом. Открыл дверь, завел мотор, и, выждав, пока машина прогреется, тронулся с места. Проехал по аллее, обсаженной туями и лавровыми деревьями, и выехал за ворота.
Дорога вилась по крутому склону, то появляясь из рассеивающейся мглы, то исчезая за деревьями, плотно обступившими узкую полоску асфальта. Там, где дорога приближалась к обрыву, были видны гребни, острые, как лезвия ножей, выступавшие из мрачных ущелий, еще забитых утренним туманом. В эти темные глубины через зубчатые грани скал текли потоки солнечного света, и потревоженный ими туман колыхался, бродил ленивыми волнами. А дальше, насколько хватало глаз, камень и камень — то в виде развалин, то в виде столбов, то в виде больших нагромождений. Разворачивавшаяся с выступа гребня панорама — обширное пространство первобытных гор — была видна во всех деталях. В провале, на дне седловины, в неподвижном воздухе будто отдыхало в каменной колыбели большое озеро. Оно густо-черное в тени и почти бирюзовое под солнечным светом. На его гладкой поверхности ни единой морщинки, ни единого всплеска, будто оно навеки застыло вместе с отображенными в нем скалами, небом, и одиноким облачком. Но стоило прошуметь ветерку, и озеро всколыхнулось серебристой рябью, словно стая каких-то неведомых птиц, пролетая мимо, коснулась крыльями его поверхности.
Озеро мертвое, в каменном ошейнике. К нему не вели звериные тропы, поблизости не жили птицы, и зелень отступила далеко от края. Только бури иногда прорывались к этому уединенному озеру, чтобы гулом волн разбудить спящих на дне его горных духов. Старожилы говорили, что именно духи из этого горного царства воют на хребте в непогоду.
Дорога круто спускалась под уклон, и, извиваясь змеевидной лентой, вновь пошла лесом. В том месте, где дорога загибалась почти под прямым углом, два дерева стояли ближе остальных к дороге. Старая сосна с усохшими сучьями, которые торчали, как обрубленные топором перекладины лестницы, а высоко в небе, будто гнезда аиста, колыхалась только светло-зеленая верхушка её с шишками, глядевшими вверх. Рядом с ней стояла молодая подруга её, чей ствол на высоте пяти метров раздваивался, исходящие ветви, очертив причудливыми изгибами сердечко, взмывали вверх. Лохмотья порыжевшего железа — остатки траурных венков — обнимали дерево у основания. Останки скал в виде обломков лежали вдоль дороги. Среди них — огромный серый валун, напоминавший могильный камень, а витиеватые трещины на нем — эпитафию на непонятном языке.
Ледники и вода, расчленявшие горы и углублявшие ущелья, не пощадили и этот камень. Разрушительный процесс не останавливается никогда. И еще не окончен спор о границах между представителями растительного мира и россыпями каменных глыб.
Вырвавшись из теснин, оставив позади лес, медленно стряхивавший с себя предрассветный туман, дорога побежала по равнине. На фоне неба четко выкраивалась линия ближних отрогов. Голодный ястреб в небесной синеве полоскал в лучах восхода упругие крылья. Постройки, недавно казавшиеся игрушечными, расплывавшимися в неясной полумгле, потянулись вдоль дороги. Впереди показалось море — серовато-голубые просторы, пронизанные золотисто-розовыми лучами.
Проехав поселком, «Линкольн» покатил вдоль побережья. Справа — вспененная полоса прибоя и бесконечно-мятежное море за ним. Слева замелькали ограды, палисадники, дома. Машина остановилась напротив двухэтажного особняка в стиле альпийского шале с каменным цоколем.
Мужчина в спортивном костюме вышел из автомобиля и, пройдя мимо стойки с рекламным щитом, — «Таверна „Берег мечты“, — пересек небольшой дворик и вошел в дом. Просторный зал был пуст. В этой части здания второго этажа не было, а потолком являлась двускатная крыша, обшитая изнутри массивом древесины.
Сторож узнал посетителя и попросил подождать хозяина здесь, в этом зале. Мужчина кивнул и сел в плетеное кресло с зелеными подушками.
Вскоре появился и хозяин таверны — плотный усатый мужчина пятидесяти лет. Он зашел с улицы и приветствовал гостя такими словами:
— А я вышел на зарядку. Смотрю: ты остановил бег своего черного крокодила возле ворот. Пришлось вернуться.
Они поздоровались за руку. Хозяин проследовал вглубь зала, и через несколько минут вернулся, держа в руках поднос с двумя дымящимися чашками кофе:
— Угощайся.
— Благодарствую, барин.
Устроившись поудобнее, хозяин спросил, как бы продолжая прерванный минуту назад разговор:
— Как ты попал на этот рейс? Совсем некуда было поехать?
— Мы бросали в карту дротики. Получилось, как в сказке: судьба поджидала там, куда легла стрела.
— Так взяли бы, да перебросили. Съездили бы за границу.
— Мы бросали три раза. Первые два выпали на Сургут и Атырау.
— Уж лучше в Атырау, чем на ужин к шайтану, — заметил хозяин, приглаживая свои пышные усы. — Представляю это пекло. Все каналы только об этом и жужжат.
Он покачал головой и прибавил:
— Не понимаю этих чудачеств. Вы знакомы уже… лет шесть?
— Семь.
— Семь лет! Пускай не все время вы были вместе, но все равно — это большой срок. Как можно после семи лет знакомства с женщиной играть с ней в какие-то дротики?!
Сделав осторожный глоток, он продолжил:
— Сказал бы: вот билеты, вот путевки! Полдня на сборы! И никаких гвоздей.
И, словно подводя черту, провел в воздухе горизонтальную линию.
Тут вбежал восьмилетний мальчик, вслед за ним появилась женщина средних лет. Оба в спортивных костюмах, раскрасневшиеся от утренней пробежки. Они поздоровались с гостем, а хозяин попросил женщину — свою супругу — принести с кухни сладости.
Удостоив мужа выразительным взглядом, она ответила, не останавливаясь:
— Они в красном холодильнике. Который в рабочей кухне.
И упругой походкой проследовала за сыном.
Досадливо поморщившись, хозяин поднялся с места и направился на кухню. Вскоре он вернулся с подносом пирожных. Гость нацелился было на медовик, но, передумав, откинулся на спинку кресла.
— А я не откажусь, — сказал хозяин.
Надкусив французское пирожное, он спросил:
— Удостой мой слух ответом — что за непреоборимое желание куда-то ездить? Ты до сих пор в федеральном розыске, не так ли? Самое лучшее для тебя — сидеть у себя в горах, и даже не ходить в поселок за покупками. Ты понимаешь, как ты рисковал? И все из-за глупой женской прихоти!
— Это не просто прихоть, — спокойно возразил гость.
— Тогда что?
— Ты же все знаешь — от начала до конца. Всю мою историю. Может, и осталась одна-единственная тайна, но вряд ли, даже такие старинные друзья, как мы, станут раскрывать друг другу карты до конца…
С этими словами он поднял вверх указательный палец правой руки, а лицо его сделалось таинственно-серьезным.
— Что еще за тайна? — настороженно спросил хозяин.
— Большая такая тайна, — непринужденно улыбнулся гость, наблюдая за реакцией собеседника. — Кто где прячет в доме сладкое.
Какое-то мгновение лицо хозяина оставалось удивленным, затем он громко расхохотался.
— Какой же ты артист! Сколько тебя знаю, ты все время обводишь меня вокруг этого своего пальца!
Насмеявшись, он вернулся к прежним расспросам:
— Допустим, я все знаю. Но картинка почему-то не складывается. Чего-то не хватает. Какой-то незначительной детали, без которой ничего не понять.
Гость задумался. Через широкие панорамные окна вгляделся в безграничную синюю даль, словно пытаясь там найти ответ. Люди и события потянулись длинной вереницей на зов его воображения. Что-то, помимо воли, с неизбежностью стихии влияло на его решения. И где-то был простой ответ — что это такое?
Эта головоломка — дать простое, но всеобъемлющее объяснение сразу многим вещам — вдруг всецело завладела им.
«Что, если попробовать объяснить явление указанием на его истоки? — размышлял он. — Ведь начало имеет определяющую моделирующую функцию — оно не только свидетельство существования, но и замена более поздней категории причинности. Тогда другой вопрос начинается: как все началось?»
Тёплая волна прилила к сердцу.
Он вспомнил картину, хранившуюся в кладовке. На ней в полный рост изображена девушка. Обнаженная, она бежит к морю по вспененной полосе прибоя. Она беззаботно улыбается, и во всей её легкомысленной непринужденности читается жизнелюбие и влюбленность в собственное стройное тело. Жизнерадостная и веселая, она торопится навстречу своему счастью.
«Какую власть имеют воспоминания! — подумал он. — Сколько лет прошло, а я все помню. Человек может объехать много мест, встречать необычайных людей, пережить множество разнообразных ощущений, достичь высот, упасть с них, перерасти самого себя, и вдруг вспомнить одно событие и почувствовать, что все пережитое — мираж в пустыне, не стоящий внимания».
Глава 1 Июнь 1996 года Волгоград
Светло-бежевая «шестерка» Жигули выехала из города и, оставив вправо от себя милицейский пост, а влево — дорогу на аэропорт, двинулась по московской трассе. Утренняя прохлада врывалась в открытые окна. Там, где небо сливалось с землёй, поднималось кроваво-красное солнце. День обещал быть жарким.
Сидевший на переднем сиденье неряшливо одетый худощавый блондин спросил:
— Послушай, Трезор, эти наши последние клиенты, может, ты сам с ними пообщаешься?
— Хватит! С меня довольно, — откликнулся водитель, — крупный, сильный, краснощекий молодой человек. — Рассказывать истории — не по моей части.
— Какая разница? Это последний район, где мы не были.
— Такая разница — одна дает, другая дразнится, — проворчал Трезор. — У тебя болтушка лучше подвешена, у меня так не получится.
Немного помолчав, добавил:
— Нет, если ты хочешь на шару прокатать шестьсот километров — давай, пожалуйста! Схожу, базара нет. Будет ли приход, не обещаю.
Блондин в задумчивости обозревал пустынный горизонт. Бесконечные поля и степи. Глазу не за что зацепиться.
— Что будет, когда последнему папуасу будет продан стеклянный шарик? — задумчиво проговорил он, обращаясь больше к самому себе. — С кем дальше работать?
— Мне бы твои проблемы. У тебя же есть работа.
— Я — низкооплачиваемый государственный служащий. Едва свожу концы с концами. А ты — крутой пацан, бандит, гангстер. Реальный мужик.
Трезор повернул к собеседнику свою голову, — квадратную, с широким и низким лбом и крепкой челюстью, — и насмешливо сказал:
— Слышь, ты, служащий! Расскажешь бабушке своей, кому ты служишь.
Некоторое время они ехали молча. Затем Трезор стал жаловаться на то, как плохо у него идут дела. Хозяин урезал содержание. Заказы есть, работы полно, а с деньгами обижают. Невыгодно стало жизнью рисковать. Да, милиция хозяина прижала, рамсы какие-то идут, но они, большие дядьки, знают, за что борются. А простым солдатам что с этого достается?! Оральное удовольствие!? Нет, хватит, с него довольно! Теперь он поведет свою игру, по своим правилам.
Так говорил он, изредка бросая на своего напарника испытующие взгляды.
Напарник, в свою очередь, ни в чем не возражал, но и не поддерживал его. Особенно в части, касавшейся обсуждения «Короля» — хозяина, на которого работал его друг.
Они въехали в районный центр, когда солнце, поднимаясь все выше и выше над синей пучиной, достигло зенита. Оттуда, с высоты, будто лился текучий пламень. А на земле, в пыльном зное, было нечем дышать.
За окном замелькали силуэты фабрик, зернохранилищ, домики под шиферными крышами, бараки. Пустынно было на душных сельских улицах.
— Где у них этот долбанный магазин? — обливаясь потом, недовольно буркнул Трезор. — Все уже объехали, и даже памятник козе увидели. А магазина нигде нет. Машина скоро закипит.
Немного поплутав, «шестерка» остановилась у длинного одноэтажного магазина, на крыше которого красовалась потрескавшаяся вывеска «Промтовары». Взбудораженная пыль вздыбилась подобно тяжелой туче. Блондин вышел из машины. Игнорируя вопли Трезора, требовавшего поскорее закрыть дверь, он нарочито медленно сделал это, и, улыбнувшись, скользнул в тень, неровно лежавшую перед зданием.
— Что за место такое, — прорычал Трезор. — В этом гнезде шайтана пыль скрипит уже не только на зубах, но и в…
Он вдавил педаль в пол. Колеса «шестерки» бешено закрутились, и машина отъехала за угол.
Блондин вынул из нагрудного кармана рубашки «старушачьи» очки с толстыми линзами, надел их, и направился ко входу. Войдя, осмотрелся. Это был обычный сельский магазин. Убогие прилавки, на которых было разложено всего понемногу — начиная от гвоздей и молотков, веревок и мыла, паяльников, ножей, топоров, тисков, мясорубок, и заканчивая батарейками, радиоприемниками, удобрениями, посудой, и канцтоварами. Ни одного покупателя. И продавцов не видно. Вымерли все, что ли?
— Есть кто живой?
Из-за кассы высунулась голова.
— Живые все пока!
«Пока…» — подумал он.
Поправив на носу очки, блондин подошел к кассе. Продавщица, дюжая бабища в сером халате, что-то записывала в толстой тетради. Блондин улыбнулся, вспомнив, как несуразно выглядит в этих уродливых очках, и обратился к продавщице.
— Добрый день, хозяюшка! А кто у вас решает вопросы по закупкам?
— Директор, — улыбнулась она в ответ, видимо, приняв улыбку посетителя на свой счет. — Геннадий Иванович Костров.
— Могу я взглянуть на него одним глазком? Он сейчас здесь?
— Я вам его позову, — сказала она и гаркнула в открытую дверь:
— Геннадий Иванович! К вам пришли!
От её резкого, громового голоса, блондин невольно отступил на шаг.
Он ждал директора, охваченный смутными сомнениями. Впервые за всю историю продаж «радиодеталей» почувствовалась какая-то неуверенность. К чему бы это? Даже если клиент откажется сотрудничать, беды большой не будет. Ну, устроили прогулку — триста километров сюда, триста обратно.
Так размышлял он, прикидывая в уме, сколько времени понадобится на обработку этого финального клиента. Сейчас, в первый, ознакомительный, визит будут предложены радиодетали, купленные на рынке. Куплены за копейки, а продать их планируется в сотни раз дороже. Магазин примет на реализацию несколько штук — попробовать. После этого подставные покупатели скупят все. Станет ясно, что товар востребован. Директор магазина позвонит и попросит подвезти товар, который снова будет раскуплен. А дальше — тонкая работа. «Покупатели» будут спрашивать продукцию, директор магазина будет звонить поставщику, и тогда пойдут разговоры о фантастическом спросе на товар, объяснения, что, несмотря на хорошие отношения, придется переходить на предоплату. Возможно, в дальнейшем, когда ажиотаж уляжется, условия могут быть пересмотрены, и цены снижены, а пока…
В среднем период созревания клиентов длился месяц. Они сами звонили и делали крупные заявки. Расплачивались наличными и получали вожделенную продукцию.
Но здесь, — подумал вдруг «купец», — такая дыра, что новейшие разработки могут вызвать не интерес, а нездоровую деревенскую подозрительность. Опять же, люди все друг друга знают, и приезжие «покупатели» сразу попадут на заметку.
Ладно, — подумал он, — нет такого коня, на котором можно судьбу объехать.
В торговый зал вышел директор, невысокий мужчина сорока пяти лет, толстогубый, с мясистыми налитыми ушами, и, протягивая руку, представился:
— Геннадий Иванович.
— Артемий.
— По-нашему — это Артем?
— Пусть будет по-вашему. Только не называйте меня Артемоном.
Директор магазина улыбнулся и вопросительно уставился на коммивояжера — мол, что там у вас? Выкладывайте.
На несколько секунду воцарилось молчание. Блондин медлил. Он нервно проводил пальцами по краю прилавка, не решаясь начать разговор. Наконец, проговорил хорошо заученный текст:
— Наша фирма занимается поставками радиоэлектронной аппаратуры. Мы предлагаем последнюю разработку американской корпорации «Radiohead»…
С этими словами он вынул из кармана микросхему и протянул директору.
— … новинка под названием «Fuck off Decoder» позволяет существенно улучшить работу телевизора. Расширение зоны охвата, возможность подсоединения дополнительного оборудования, улучшение качества изображения, и много других полезных вещей. Фактически, получается новый телевизор. К чудо-прибору прилагается подробная инструкция. Правда, она на английском языке.
Он улыбнулся и добавил извиняющимся тоном:
— В настоящее время мы готовим перевод. И еще. Хотя прибор достаточно прост в обращении, лучше бы, чтобы настройку производил квалифицированный мастер. Но, думаю, у вас с этим проблем не будет. У вас, в вашем городе, наверняка есть сервис-центр, специализирующийся на обслуживании радиоэлектронной аппаратуры. Так что…
Располагающе улыбнувшись, он завершил свой монолог следующими словами:
— Попробуйте. Возьмите на реализацию несколько штук, а там, — как дело пойдет.
Повисла пауза. Директор смотрел на коммивояжера странным, диковатым взглядом. Вероятно, он не верил ни в научно-технический прогресс, ни в торжество микросхем. Продавщица в сером халате гремела счетами, и заносила в тетрадку какие-то цифры. Наконец, Геннадий Иванович нарушил молчание.
— Значит, Артем, товар твой очень ходовой?
— Не буду ничего утверждать. Как пойдет, так пойдет.
У директора магазина созрело какое-то решение. Он посмотрел на часы, сказал продавщице, чтобы та сходила на обед, и «вертанулась» через час. Еще он попросил её, чтобы она позвала сюда со склада некоего Степана. Когда она ушла, Геннадий Иванович сообщил, что сам не разбирается в таком товаре, поэтому зовет специалиста.
Степан, высокий, смуглый, с вытаращенными глазами тридцатилетний парень, не заставил себя долго ждать. Геннадий Иванович передал ему микросхему, которую до этого вертел в руках.
— Вот, полюбуйся. Фирма предлагает микросхему. Говорят, что хорошо продается.
Степан зачем-то вышел из-за прилавка, прошелся по торговому залу.
— Где мы разложим эти микросхемы? — задумчиво сказал он. — Сюда, где радиоприемники…
Затем спросил у коммивояжера:
— Надолго к нам?
— Все от вас зависит.
— Один приехал?
У очкарика, ожидавшего к концу месяца получить гарантированную прибыль, вдруг появились тревожные мысли. Секунду помедлив, он ответил, что приехал один.
— А ты не пробовал продавать смывные бачки по цене бормашин? — спросил Степан, ощерившись.
«Дело дрянь! — подумал очкарик. — Они наслышаны об этой схеме».
По всему выходило, что план потерпел неудачу, и необходимо как можно скорее выбраться из этого чертова магазина.
Глупо улыбаясь, он стоял, продумывая ходы отступления. Геннадий Иванович, перемахнув через прилавок, встал позади него. Очкарик повернулся лицом к директору и сделал шаг в сторону.
— Этот артист, Артемон, за ту цену, по которой впаривает нам свою шароборку, закупает их на рынке целый мешок, — сказал директор магазина своему подчиненному.
— Мужики, я всего-навсего продавец… Наемный… — залепетал коммивояжер, вглядываясь в лица противников.
— Валенком решил прикинуться, — усмехнулся директор. — Половина области торчит с твоим товаром, как слива в жопе.
И он угрожающе придвинулся к коммивояжеру, который отступил еще на шаг.
— Ну что, попался, Артемон?! — добавил Геннадий Иванович, поднимая руку, вероятно за тем, чтобы взять противника за шиворот.
Коммивояжер отступил еще на шаг. Дальше отступать было некуда. Позади него высилась стеклянная витрина с радиоприемниками, батарейками, паяльниками, и лампочками.
Тут за спиной Степана показалась могучая фигура Трезора. Никто так не умеет неслышно подкрадываться, как этот массивный, неповоротливый с виду колосс. Мощная рука его, утяжеленная кастетом, грузно опустилась на голову Степана. Одного удара хватило, чтобы тот рухнул на пол, как подкошенный.
Очкарик, сбросив с себя руку Геннадия Ивановича, ударил его локтем в челюсть. Директор магазина отшатнулся, провел рукой по губам и носу, посмотрел на свою ладонь и увидел на ней кровь, смешанную со слюной. Смыкая и размыкая губы, слегка причмокивая, он будто пробовал на вкус. Посмотрев на крашеный дощатый пол, он проглотил кровь. Затем перевел взгляд на ухмылявшегося Трезора, увидел то, что произошло с его работником, и злобно выпалил:
— Сволочи!
— Просил тебя, как человека: не называй меня Артемоном, — укоризненно сказал блондин, снимая ставшие ненужными очки. — Почему люди избегают быть учтивыми?
Он положил очки в нагрудный карман рубашки, затем сделал обманное движение правой рукой, будто собираясь ею нанести удар. Директор магазина инстинктивно вскинул руки, и в этот момент блондин нанес ему прямой удар ногой в живот, после чего подался вправо, и, заходя сбоку, провел мощный удар под ухо. Геннадий Иванович повалился на пол и застыл.
Сидевший на переднем сиденье неряшливо одетый худощавый блондин спросил:
— Послушай, Трезор, эти наши последние клиенты, может, ты сам с ними пообщаешься?
— Хватит! С меня довольно, — откликнулся водитель, — крупный, сильный, краснощекий молодой человек. — Рассказывать истории — не по моей части.
— Какая разница? Это последний район, где мы не были.
— Такая разница — одна дает, другая дразнится, — проворчал Трезор. — У тебя болтушка лучше подвешена, у меня так не получится.
Немного помолчав, добавил:
— Нет, если ты хочешь на шару прокатать шестьсот километров — давай, пожалуйста! Схожу, базара нет. Будет ли приход, не обещаю.
Блондин в задумчивости обозревал пустынный горизонт. Бесконечные поля и степи. Глазу не за что зацепиться.
— Что будет, когда последнему папуасу будет продан стеклянный шарик? — задумчиво проговорил он, обращаясь больше к самому себе. — С кем дальше работать?
— Мне бы твои проблемы. У тебя же есть работа.
— Я — низкооплачиваемый государственный служащий. Едва свожу концы с концами. А ты — крутой пацан, бандит, гангстер. Реальный мужик.
Трезор повернул к собеседнику свою голову, — квадратную, с широким и низким лбом и крепкой челюстью, — и насмешливо сказал:
— Слышь, ты, служащий! Расскажешь бабушке своей, кому ты служишь.
Некоторое время они ехали молча. Затем Трезор стал жаловаться на то, как плохо у него идут дела. Хозяин урезал содержание. Заказы есть, работы полно, а с деньгами обижают. Невыгодно стало жизнью рисковать. Да, милиция хозяина прижала, рамсы какие-то идут, но они, большие дядьки, знают, за что борются. А простым солдатам что с этого достается?! Оральное удовольствие!? Нет, хватит, с него довольно! Теперь он поведет свою игру, по своим правилам.
Так говорил он, изредка бросая на своего напарника испытующие взгляды.
Напарник, в свою очередь, ни в чем не возражал, но и не поддерживал его. Особенно в части, касавшейся обсуждения «Короля» — хозяина, на которого работал его друг.
Они въехали в районный центр, когда солнце, поднимаясь все выше и выше над синей пучиной, достигло зенита. Оттуда, с высоты, будто лился текучий пламень. А на земле, в пыльном зное, было нечем дышать.
За окном замелькали силуэты фабрик, зернохранилищ, домики под шиферными крышами, бараки. Пустынно было на душных сельских улицах.
— Где у них этот долбанный магазин? — обливаясь потом, недовольно буркнул Трезор. — Все уже объехали, и даже памятник козе увидели. А магазина нигде нет. Машина скоро закипит.
Немного поплутав, «шестерка» остановилась у длинного одноэтажного магазина, на крыше которого красовалась потрескавшаяся вывеска «Промтовары». Взбудораженная пыль вздыбилась подобно тяжелой туче. Блондин вышел из машины. Игнорируя вопли Трезора, требовавшего поскорее закрыть дверь, он нарочито медленно сделал это, и, улыбнувшись, скользнул в тень, неровно лежавшую перед зданием.
— Что за место такое, — прорычал Трезор. — В этом гнезде шайтана пыль скрипит уже не только на зубах, но и в…
Он вдавил педаль в пол. Колеса «шестерки» бешено закрутились, и машина отъехала за угол.
Блондин вынул из нагрудного кармана рубашки «старушачьи» очки с толстыми линзами, надел их, и направился ко входу. Войдя, осмотрелся. Это был обычный сельский магазин. Убогие прилавки, на которых было разложено всего понемногу — начиная от гвоздей и молотков, веревок и мыла, паяльников, ножей, топоров, тисков, мясорубок, и заканчивая батарейками, радиоприемниками, удобрениями, посудой, и канцтоварами. Ни одного покупателя. И продавцов не видно. Вымерли все, что ли?
— Есть кто живой?
Из-за кассы высунулась голова.
— Живые все пока!
«Пока…» — подумал он.
Поправив на носу очки, блондин подошел к кассе. Продавщица, дюжая бабища в сером халате, что-то записывала в толстой тетради. Блондин улыбнулся, вспомнив, как несуразно выглядит в этих уродливых очках, и обратился к продавщице.
— Добрый день, хозяюшка! А кто у вас решает вопросы по закупкам?
— Директор, — улыбнулась она в ответ, видимо, приняв улыбку посетителя на свой счет. — Геннадий Иванович Костров.
— Могу я взглянуть на него одним глазком? Он сейчас здесь?
— Я вам его позову, — сказала она и гаркнула в открытую дверь:
— Геннадий Иванович! К вам пришли!
От её резкого, громового голоса, блондин невольно отступил на шаг.
Он ждал директора, охваченный смутными сомнениями. Впервые за всю историю продаж «радиодеталей» почувствовалась какая-то неуверенность. К чему бы это? Даже если клиент откажется сотрудничать, беды большой не будет. Ну, устроили прогулку — триста километров сюда, триста обратно.
Так размышлял он, прикидывая в уме, сколько времени понадобится на обработку этого финального клиента. Сейчас, в первый, ознакомительный, визит будут предложены радиодетали, купленные на рынке. Куплены за копейки, а продать их планируется в сотни раз дороже. Магазин примет на реализацию несколько штук — попробовать. После этого подставные покупатели скупят все. Станет ясно, что товар востребован. Директор магазина позвонит и попросит подвезти товар, который снова будет раскуплен. А дальше — тонкая работа. «Покупатели» будут спрашивать продукцию, директор магазина будет звонить поставщику, и тогда пойдут разговоры о фантастическом спросе на товар, объяснения, что, несмотря на хорошие отношения, придется переходить на предоплату. Возможно, в дальнейшем, когда ажиотаж уляжется, условия могут быть пересмотрены, и цены снижены, а пока…
В среднем период созревания клиентов длился месяц. Они сами звонили и делали крупные заявки. Расплачивались наличными и получали вожделенную продукцию.
Но здесь, — подумал вдруг «купец», — такая дыра, что новейшие разработки могут вызвать не интерес, а нездоровую деревенскую подозрительность. Опять же, люди все друг друга знают, и приезжие «покупатели» сразу попадут на заметку.
Ладно, — подумал он, — нет такого коня, на котором можно судьбу объехать.
В торговый зал вышел директор, невысокий мужчина сорока пяти лет, толстогубый, с мясистыми налитыми ушами, и, протягивая руку, представился:
— Геннадий Иванович.
— Артемий.
— По-нашему — это Артем?
— Пусть будет по-вашему. Только не называйте меня Артемоном.
Директор магазина улыбнулся и вопросительно уставился на коммивояжера — мол, что там у вас? Выкладывайте.
На несколько секунду воцарилось молчание. Блондин медлил. Он нервно проводил пальцами по краю прилавка, не решаясь начать разговор. Наконец, проговорил хорошо заученный текст:
— Наша фирма занимается поставками радиоэлектронной аппаратуры. Мы предлагаем последнюю разработку американской корпорации «Radiohead»…
С этими словами он вынул из кармана микросхему и протянул директору.
— … новинка под названием «Fuck off Decoder» позволяет существенно улучшить работу телевизора. Расширение зоны охвата, возможность подсоединения дополнительного оборудования, улучшение качества изображения, и много других полезных вещей. Фактически, получается новый телевизор. К чудо-прибору прилагается подробная инструкция. Правда, она на английском языке.
Он улыбнулся и добавил извиняющимся тоном:
— В настоящее время мы готовим перевод. И еще. Хотя прибор достаточно прост в обращении, лучше бы, чтобы настройку производил квалифицированный мастер. Но, думаю, у вас с этим проблем не будет. У вас, в вашем городе, наверняка есть сервис-центр, специализирующийся на обслуживании радиоэлектронной аппаратуры. Так что…
Располагающе улыбнувшись, он завершил свой монолог следующими словами:
— Попробуйте. Возьмите на реализацию несколько штук, а там, — как дело пойдет.
Повисла пауза. Директор смотрел на коммивояжера странным, диковатым взглядом. Вероятно, он не верил ни в научно-технический прогресс, ни в торжество микросхем. Продавщица в сером халате гремела счетами, и заносила в тетрадку какие-то цифры. Наконец, Геннадий Иванович нарушил молчание.
— Значит, Артем, товар твой очень ходовой?
— Не буду ничего утверждать. Как пойдет, так пойдет.
У директора магазина созрело какое-то решение. Он посмотрел на часы, сказал продавщице, чтобы та сходила на обед, и «вертанулась» через час. Еще он попросил её, чтобы она позвала сюда со склада некоего Степана. Когда она ушла, Геннадий Иванович сообщил, что сам не разбирается в таком товаре, поэтому зовет специалиста.
Степан, высокий, смуглый, с вытаращенными глазами тридцатилетний парень, не заставил себя долго ждать. Геннадий Иванович передал ему микросхему, которую до этого вертел в руках.
— Вот, полюбуйся. Фирма предлагает микросхему. Говорят, что хорошо продается.
Степан зачем-то вышел из-за прилавка, прошелся по торговому залу.
— Где мы разложим эти микросхемы? — задумчиво сказал он. — Сюда, где радиоприемники…
Затем спросил у коммивояжера:
— Надолго к нам?
— Все от вас зависит.
— Один приехал?
У очкарика, ожидавшего к концу месяца получить гарантированную прибыль, вдруг появились тревожные мысли. Секунду помедлив, он ответил, что приехал один.
— А ты не пробовал продавать смывные бачки по цене бормашин? — спросил Степан, ощерившись.
«Дело дрянь! — подумал очкарик. — Они наслышаны об этой схеме».
По всему выходило, что план потерпел неудачу, и необходимо как можно скорее выбраться из этого чертова магазина.
Глупо улыбаясь, он стоял, продумывая ходы отступления. Геннадий Иванович, перемахнув через прилавок, встал позади него. Очкарик повернулся лицом к директору и сделал шаг в сторону.
— Этот артист, Артемон, за ту цену, по которой впаривает нам свою шароборку, закупает их на рынке целый мешок, — сказал директор магазина своему подчиненному.
— Мужики, я всего-навсего продавец… Наемный… — залепетал коммивояжер, вглядываясь в лица противников.
— Валенком решил прикинуться, — усмехнулся директор. — Половина области торчит с твоим товаром, как слива в жопе.
И он угрожающе придвинулся к коммивояжеру, который отступил еще на шаг.
— Ну что, попался, Артемон?! — добавил Геннадий Иванович, поднимая руку, вероятно за тем, чтобы взять противника за шиворот.
Коммивояжер отступил еще на шаг. Дальше отступать было некуда. Позади него высилась стеклянная витрина с радиоприемниками, батарейками, паяльниками, и лампочками.
Тут за спиной Степана показалась могучая фигура Трезора. Никто так не умеет неслышно подкрадываться, как этот массивный, неповоротливый с виду колосс. Мощная рука его, утяжеленная кастетом, грузно опустилась на голову Степана. Одного удара хватило, чтобы тот рухнул на пол, как подкошенный.
Очкарик, сбросив с себя руку Геннадия Ивановича, ударил его локтем в челюсть. Директор магазина отшатнулся, провел рукой по губам и носу, посмотрел на свою ладонь и увидел на ней кровь, смешанную со слюной. Смыкая и размыкая губы, слегка причмокивая, он будто пробовал на вкус. Посмотрев на крашеный дощатый пол, он проглотил кровь. Затем перевел взгляд на ухмылявшегося Трезора, увидел то, что произошло с его работником, и злобно выпалил:
— Сволочи!
— Просил тебя, как человека: не называй меня Артемоном, — укоризненно сказал блондин, снимая ставшие ненужными очки. — Почему люди избегают быть учтивыми?
Он положил очки в нагрудный карман рубашки, затем сделал обманное движение правой рукой, будто собираясь ею нанести удар. Директор магазина инстинктивно вскинул руки, и в этот момент блондин нанес ему прямой удар ногой в живот, после чего подался вправо, и, заходя сбоку, провел мощный удар под ухо. Геннадий Иванович повалился на пол и застыл.