Страница:
Андрей: Здравствуйте.
Доктор: Проходи. Привёз?
Андрей (передавая коробку с препаратами): Вот, пожалуйста.
Доктор: Отлично, у меня уже заканчивается. Что Глеб, разобрался, где и как?
Андрей: Не понимаю, о чём речь.
Доктор: Ты не знаешь!?
Андрей: Что именно?
Доктор: Он прибегал на днях сдавать мазки. Опять где-то намотал на винт.
Андрей: Это у него вошло в систему. Проституток без резинки тянет.
Доктор: Да… Предупреждал его. Они, хоть и проверяются чаще, чем приличные дамы, всё же риск велик.
Андрей: А что «приличные»… Не вижу разницы. Всё то же самое. А в пересчете на один заход дороже получается.
Доктор: Да… Вот Клава…
Андрей: А что Клава… Тоже приходила проверяться?
Доктор: Да… Они всегда вместе приходят. На этот раз Глеб не может сказать точно, у кого он подцепил хламидии. Грешит на многих, в том числе на жену.
Андрей: Жаль, у них нельзя взять отпечатки пальцев. Тогда можно было проследить весь путь, что называется, разложить по мастям.
Доктор: «У них» — это у кого?
Андрей: У этих маленьких зверьков — хламидий.
Доктор: Да… Но Глеб старый шулер — разложил такой пасьянс… Эти его маленькие зверьки… проще сказать, где они не оставили свои отпечатки… Его Клава — такая же шустрая.
Андрей: Гармония. Общие интересы. Опять же, общие хламидии.
Доктор (передавая деньги за реализованный товар): Да… Передавай ему привет, и это… пожелания здоровья и удачи.
Андрей: Пожелаю, был бы толк…
Доктор: Был бы толк, сидел бы я без работы. Давай, беги. Скажи в коридоре, пусть очередной больной заходит.
Глава 62
Глава 63
Глава 64
Глава 65
Доктор: Проходи. Привёз?
Андрей (передавая коробку с препаратами): Вот, пожалуйста.
Доктор: Отлично, у меня уже заканчивается. Что Глеб, разобрался, где и как?
Андрей: Не понимаю, о чём речь.
Доктор: Ты не знаешь!?
Андрей: Что именно?
Доктор: Он прибегал на днях сдавать мазки. Опять где-то намотал на винт.
Андрей: Это у него вошло в систему. Проституток без резинки тянет.
Доктор: Да… Предупреждал его. Они, хоть и проверяются чаще, чем приличные дамы, всё же риск велик.
Андрей: А что «приличные»… Не вижу разницы. Всё то же самое. А в пересчете на один заход дороже получается.
Доктор: Да… Вот Клава…
Андрей: А что Клава… Тоже приходила проверяться?
Доктор: Да… Они всегда вместе приходят. На этот раз Глеб не может сказать точно, у кого он подцепил хламидии. Грешит на многих, в том числе на жену.
Андрей: Жаль, у них нельзя взять отпечатки пальцев. Тогда можно было проследить весь путь, что называется, разложить по мастям.
Доктор: «У них» — это у кого?
Андрей: У этих маленьких зверьков — хламидий.
Доктор: Да… Но Глеб старый шулер — разложил такой пасьянс… Эти его маленькие зверьки… проще сказать, где они не оставили свои отпечатки… Его Клава — такая же шустрая.
Андрей: Гармония. Общие интересы. Опять же, общие хламидии.
Доктор (передавая деньги за реализованный товар): Да… Передавай ему привет, и это… пожелания здоровья и удачи.
Андрей: Пожелаю, был бы толк…
Доктор: Был бы толк, сидел бы я без работы. Давай, беги. Скажи в коридоре, пусть очередной больной заходит.
Глава 62
Что такое осень для тебя
День рожденья счастья и удачи
Развлекаясь, радуясь, любя,
Вспоминай, что рядом кто-то плачет
О том, что своенравная Фортуна
Забыла постучаться в чей-то дом.
А созерцая в зимнем саде клумбу
Взгляни на мертвый лист лежащий за окном.
Что такое осень для меня
На кладбище убитых судеб
В склепе, где покоится мечта моя
На камне высечено будет
О том, что все на свете догорает,
А солнца закаты, прощальные, ясные
Расскажут тем, кто выживает
Что чья-то жизнь на смерть согласна
Золотыми листьями раздав всем карты
Осень покажет дорогу в тот край
Который принимает безвозвратно
Где смерть собирает свой урожай
Глава 63
Земля под ботинками скрипела и пружинила, как старый матрас, — это лежали листья, сверху лёгкие, хрупкие, отличные друг от друга и в смерти, а под ними засохшие уж годы назад, соединённые в одну хрусткую слитную коричневую массу — пепел от той жизни, что взрывала почки, шумела в грозу, блестела на солнце после дождей. Истлевший, почти невесомый хворост крошился под ногами. Тихий свет доходил до лесной земли, рассеянный лиственным абажуром. Воздух в лесу был застывший, густой. Нагретое дерево пахло сырой свежестью древесины. Но запах умерших деревьев и хвороста забивал запах живого леса.
Выбравшись из лесопосадки, Иосиф Григорьевич направился к дому. Домовладение — одноэтажный коттедж с мансардой и двенадцать соток земли, купленное за бесценок просто так, «чтоб было», приобрело вдруг особое значение. Появилось желание расстроить дом, высадить на участке вечнозелёные деревья, и приезжать сюда каждые выходные — отдыхать, дышать свежим воздухом, обдумывать важные решения. В последнее время стали одолевать тяжёлые мысли — сказывалась накопившаяся многолетняя усталость. Нельзя позволить негативу разрушить положительный настрой.
Они пили чай на веранде. Оказалось, Лариса думала в том же направлении, что и он. Она уже определила, где будет их комната, где комната сына, где гостевая; уже распланировала участок, решила, где высадит цветы, а где — деревья. Она даже поставила в церкви свечку Николаю угоднику — чтобы следующий год оказался таким же удачным, тогда можно будет сделать пристройку, построить баню с бассейном.
— Не будем загадывать, — неожиданно сказал Иосиф Григорьевич. — Удача — своенравная госпожа, сколько ни зазывай, как двери ни распахивай, если не по дороге — другой стороной пройдёт.
Лариса посмотрела на него с удивлением — что с ним, всегда жил по плану, сам с утра говорил, что дача будет достраиваться, а раз сказал, значит, так оно и будет. А тут вдруг заговорил об изменчивой Фортуне.
— Тебе нужно отдохнуть.
— Да, сейчас поедем.
— Отдохнуть говорю, куда собрался, сегодня выходной.
— Встретиться надо с одним человеком. Дело очень важное.
По приезду в город Иосиф Григорьевич связался с Еремеевым, и уже через час они сидели за столиком ресторана «Маяк». Обсудили предвыборную кампанию Рубайлова и пришли к единодушному мнению: победа вице-губернатору обеспечена. Он убедительно доказал избирателям свои деловые качества как первый заместитель главы областной администрации, а временно курируя комитет экономики, добился успехов и на этом поприще. Об этом говорится по телевидению, пишется в газетах. Факты достоверны, и, подчеркнул Иосиф Григорьевич, возможно, обошлось бы без дополнительного вмешательства. Но тут же сам себя поправил: нельзя пускать дело на самотёк, ситуация должна быть под контролем.
Главным противником Рубайлова почему-то оказался Синельников. Более достойные люди выдвигали свои кандидатуры, но именно «чокнутый профессор» своей болтовнёй сумел привлечь внимание избирателей, и, по оценкам специалистов, в предвыборной гонке являлся «кандидатом номер два». Плюс ко всем своим многочисленным должностям и членствам в различных комитетах, он возглавлял Общество охотников и рыболовов. «Городские утки» — официальное издание общества — регулярно публиковало статьи Синельникова, содержавшие злобные выпады в адрес конкурентов, и размышления по поводу происходящих в мире событий без каких-либо конструктивных решений, как на них повлиять. Курам на смех. Единственное, до чего он додумался — ухватился за отвергнутую Рубайловым идею с бесплатными обедами для бездомных, и довёл её до абсурда. Пропагандируемая им агрессивная благотворительность вызвала вполне ожидаемую реакцию отторжения. Появилась карикатура, изображавшая Синельникова, одной рукой схватившего бомжа за горло, а другой пытающегося втиснуть ему в рот баранью ногу. Подпись гласила: редкий бомж съест хотя бы половину того, что пытается скормить ему Синельников. Экономисты подсчитали, что расходы на ночлежки, и на помощь бездомным превышают все разумные пределы, оказалось, что на одного бомжа тратиться больше денег, чем на пенсионера, честным трудом заработавшего свою пенсию. Заговорили о рассаднике паразитов общества и деморализации общественного сознания. Идея заглохла. А поскольку других не было, Синельников продолжил своё злопыхательство и умничанье на страницах «Городских уток», на заседаниях комитетов и обществ, в которых состоял, на собраниях всех тех, кого удавалось собрать.
Еремеев присовокупил к сказанному, что силовые структуры, которым дана команда проголосовать за Рубайлова — это серьёзный ресурс, и скромно добавил, что коллегия адвокатов тоже не пальцем сделана. А поддержка Москвы, а областная администрация!
— Мы победили, — заключил Иосиф Григорьевич. — Но давайте дождёмся выборов, ибо сказано: фазана раньше ловят, потом ощипывают. Моё мнение такое: может, подстраховаться, хлобукнуть профессорский кооператив — «Медторг», или как его там обзывают.
— Гнилой он человек, скользкий, не уцепишь, сам обмажешься говнищем. Придушил бы своими… нет, не своими… отправил бы в Сибирь.
— Ну, а так, пощупать за живое?
— Ребята пробовали прибить его контору — бесполезно, — отмахнулся Еремеев. — А они люди опытные.
— Вот это колобок. Он от дедушки ушёл, и от бабушки ушёл.
Позлословив по поводу того, что ушёл, потому что никому не нужен, Иосиф Григорьевич приступил к вопросу, ради которого и вызвал Игната Захаровича в выходной день.
— Помните, нам с вами нужно довести до логического конца одно дело. Фирма «Бизнес-Плюс», а вернее, её учредители.
От неожиданности Еремеев широко раскрыл глаза, потом вдруг часто заморгал.
— Иосиф Григорьевич, что же вы… Вы ж забрали базу в Гумраке, или это меня неправильно проинформировали?
— Надо же! Вспомнили… При чём тут база, и наши с вами дела?
— Просто я примерно так подумал, что вам нужен объект… соответствующего профиля, и неважно, как он вам достанется.
— Ответ такой: мы говорили о судьбе Светланы Васильевой.
Лицо Еремеева расплылось в улыбке. Иосиф Григорьевич гадал, что этому причиной — новые личные связи адвоката, или он успокоился, вызволив сына из рук правосудия, и упрятав за решётку его дружка как единственного участника преступления.
— Бог с вами, Иосиф Григорьевич, она ж вам не родственница. Забудем об этом недоразумении. Вы ничего не говорили, я ничего не слышал.
— Она мне близкий человек.
— Только она отродясь про вас не слышала, — желчно произнёс Еремеев.
— Вот это да! Всё вы знаете про всех.
Иосиф Григорьевич укрепился во мнении, что у адвоката появилась очень влиятельные знакомые, — слишком самоуверенно он стал себя вести. Интересно, кто?
— Бросьте, зачем вам это нужно, — заговорил Еремеев с подчеркнутой дружелюбностью. — Была б ваша родственница, понятно. А так…
И, бурно жестикулируя, он стал объяснять свою позицию.
— Судите сами: ей дали несколько угрожающих сигналов, на которые она не отреагировала.
При этих словах он ткнул указательным пальцем в сторону собеседника, подчеркнув: «Её предупреждали!», и продолжил:
— Поведение ребят в такси, на кладбище, предупреждение таксиста, помощь которого она отвергла. Больше того, после всего случившегося, она повела их к себе домой. Вывод: она потворствовала тому, что произошло, и получила то, чего хотела — групповуху с двумя молодыми парнями. То, что изобьют, тоже было очевидно, жертва знала, на что идёт. И если бы не эти парни, нашла бы других. Не записывайте её в круг своих знакомых. Это грязная шлюшка, вы просто не осведомлены о её моральном облике. Содержала бездельника моложе себя, откровенного козла. Разве это приличная женщина?
— Но почему ваш сын пошёл на это? Почему не предоставил, как вы говорите, другим это сделать? Ему бабы не дают? На проституток нету денег?
— Иосиф Григорьевич, дорогой! Не будем углубляться в дебри морали, в чистые сущности — мифы. Мы же с вами не носители трафаретных представлений о мире. Вляпался парень, ну, я его вытащил, всё-таки сын. Привёл домой, коробку звездюлей ему распечатал. Что ещё с ним делать? Отправить в колонию, чтобы его там отпетрушили? Прямо вам скажу, у меня не хватает силы быть принципиальным к детям. Надо бы, но не хватает духу. Я смотрю: были бы здоровы. Дети — смысл жизни.
Последнее было сказано с такой душевностью, что Иосиф Григорьевич сразу ощутил теплоту его слов. И всё же возразил:
— Не понимаю. Дети — обязательное условие существования нормального человека. Дыхание и питание — тоже. Но мы ведь не можем сказать, что живём ради того, чтобы дышать и есть.
— Хорошо, вы нашли какой-то смысл, какую-то высокую цель в жизни. У вас так, у меня немного иначе. Но объясните, на что вам эта Света, в жопе х…, во рту конфета? Тупое животное. Устроила садо-мазо сессию, немного переборщила. Знаете, как у наркоманов бывают передозы. Может, вам повезло с женой, и вы так трепетно относитесь к этому, а я вовсе разочаровался в женщинах. Я был предпринимателем, вы знаете. У меня была фирма, но дело не пошло. Я не бизнесмен, — там не просчитал, здесь недосмотрел, сотрудники приворовывали, — всё, как обычно. В год, когда я разорился, от меня ушла жена. Нашла формальный повод, какой могла найти в любой другой год. Два года барахтался, вытащил свой диплом юриста, кое-как выполз. Так за это время мне ни одна баба не дала. А я был ещё достаточно молод, держался в форме, не то, что сейчас. От меня отворачивались те, которых я бы раньше даже не удостоил взглядом! Они уходили к тем, кто был хуже меня, у кого на кармане было меньше денег, чем даже у меня на тот момент. Одним словом — животные. Чувствовали какое-то неблагополучие, и не желали связываться. Одно время меня от баб вообще воротило, не поверите, вызываю девочек, они, бедные, трудятся, и всё без толку, у меня он смотрит на полшестого. Из-за этого кризиса у меня какой-то комплекс неполноценности развился, потому и нестояк. Девчата на себя принимали, тоже комплексовали.
«Ну, разошёлся, сейчас заплачу!» — подумал Иосиф Григорьевич.
— Что же Арина Кондаурова, вдова, с ней как быть?
Лицо Еремеева вытянулось.
— К-Кондаурова?! При чём тут…
— Говорю же: «вдова», вы помогли её мужу умереть. Не отпирайтесь, это всем известно. Этот цирк, что был устроен с поимкой Никитина — вернее, с отловом его тела из Волги — вы даже не удосужились обставить дело поприличнее.
— Вы слишком много на себя берёте. С чего вы взяли, что я во всём замешан? Хотя, догадываюсь, с… скажем… с неба.
— С небом поосторожнее. А с чего взял, отвечу так: с известных фактов. Вы контролируете одну из дилерских компаний «ВХК». Вы дружите с Першиным. Кстати, он мне наврал, но… ладно, с ним отдельный разговор. Никитин в течение полугода числился на заводе охранником, но на работе показывался несколько раз — в дни приезда Кондаурова. Вы использовали Трегубова как приманку, чтобы устранить Никитина, который стал слишком опасен. И многое другое. Да что я вам говорю, прокуратура и ГУВД размотают весь клубок. А вы не Рубайлов, зампрокурора глазом не моргнёт, выпишет ордер на арест. Одна загадка остаётся: почему Каданников и Солодовников, «друзья семьи», не реагируют? Забили место в составе учредителей «ВХК»? Поэтому, мужчина, определяйтесь: у нас состоится откровенный разговор, или нет?
Еремеев оцепенело уставился на Давиденко, смотря на него, и в то же время мимо, сквозь него:
— Но мотив? Мне всё понятно: ГУВД, прокуратура. Вам какой резон заниматься всем этим?
— Мотив вы знаете: «Бизнес-Плюс».
— Неужели вы собираетесь отжать «Бизнес-Плюс» только для того, чтобы отдать его Кондауровой, которая уже получила отступные за свою долю?
— Игнат Захарович… Мне нужен «Бизнес-Плюс». Хотя… согласен на отступные… Надо посчитать.
— Чует моё сердце, Шарифулин крепко запал на него.
— Давайте не будем копаться в моих мотивах, вы же мне не докладываете о своих, — неодобрительно поглядывая на Еремеева, сказал Давиденко.
— Напротив, я высказался перед вами, как на исповеди.
— Не смешите мои тапочки. Сексуальные переживания — это серьёзно, как мужчина, понимаю вас. Это может свести с ума потребителей массовой культуры, — все мы видим нарождающееся поколение невинных ухоженных мужчин. А то и просто имбецилов. В вашем случае это не катит.
— А как вам такой мотив, Иосиф Григорьевич: разочарование в людях?! Порядочных, сознательных людей — один на десять, на двадцать миллионов! Когда мне было плохо, все отвернулись от меня, — все мои друзья, знакомые, все те, кого я приподнял. Когда я вытаскивал их из грязи, они скитались по помойкам, а когда я просил их о помощи, никто мне не помог. Охренели от счастья, уже х… за мясо не считали, а отказывали мне даже в самой малости! Что это, по-вашему, не свинство?! Один-единственный человек не отвернулся от меня, — школьный товарищ, у которого я только брал, ничего не давая взамен. Он выслушивал ночами мои вопли, он был моей жилеткой, о которую я вытирал свои слюни.
Отдышавшись, Еремеев прибавил:
— Поэтому этот человек остаётся единственным, кого я считаю за человека. Выкарабкавшись, я помог ему с жильём, купил машину. Ему одному доверяю. Всех остальных — придушил бы собственными руками, отправил бы в Сибирь, на лесоповал. Люди хуже животных. Хотя бы потому, что не оправдывают инвестиций — как материальных, так и нематериальных. Скотина — её зарежь, она отобьётся натурой, мясом. Человек — никогда.
— Принимается, Игнат Захарович, тут я вас тоже понимаю. Хотя не очень. Почему вы решили, что вам непременно нужно побывать на дне, чтобы познать все ужасы жизни на собственной шкуре? На это есть книги, фильмы, телевизор. Почему вы считаете, что за ваши ошибки — разорились ведь вы сами — должно расплачиваться остальное человечество, — все, за исключением вашего друга?
— Иосиф Григорьевич, дорогой! Мы с вами начали немного понимать друг друга.
— Не набиваюсь вам в друзья, Игнат Захарович, я пока что недостоин. Но в Сибирь я тоже не поеду, извините, зимой там очень холодно, а летом мошкара и гнус.
— Давайте так: нужны бизнесплюсовские заправки, — сделаем. Сядем, посидим, покушаем водочки, порешаем все вопросы. Только не надо всех этих Васильевых, Кондауровых, и других подон… посторонних, не относящихся к делу. Годится?
— Допускаю. Сразу скажу: не надо этих ваших штучек… вы поняли, каких. Я вам не Никитин — он родился мертворожденным, просто не знал об этом, пришлось немного просветить. И не Кондауров — одинокий был человек, судя по реакции друзей. Я не одинок, у меня целая система работает.
— Ну, что вы так сразу.
Еремеев протянул руку, Давиденко ответил на рукопожатие, напоминающее обхват клешнёй гигантского краба.
Они подозвали официантку, чтобы расплатиться. Заказ — минеральная вода и салаты — остался на столе нетронутым.
Выбравшись из лесопосадки, Иосиф Григорьевич направился к дому. Домовладение — одноэтажный коттедж с мансардой и двенадцать соток земли, купленное за бесценок просто так, «чтоб было», приобрело вдруг особое значение. Появилось желание расстроить дом, высадить на участке вечнозелёные деревья, и приезжать сюда каждые выходные — отдыхать, дышать свежим воздухом, обдумывать важные решения. В последнее время стали одолевать тяжёлые мысли — сказывалась накопившаяся многолетняя усталость. Нельзя позволить негативу разрушить положительный настрой.
Они пили чай на веранде. Оказалось, Лариса думала в том же направлении, что и он. Она уже определила, где будет их комната, где комната сына, где гостевая; уже распланировала участок, решила, где высадит цветы, а где — деревья. Она даже поставила в церкви свечку Николаю угоднику — чтобы следующий год оказался таким же удачным, тогда можно будет сделать пристройку, построить баню с бассейном.
— Не будем загадывать, — неожиданно сказал Иосиф Григорьевич. — Удача — своенравная госпожа, сколько ни зазывай, как двери ни распахивай, если не по дороге — другой стороной пройдёт.
Лариса посмотрела на него с удивлением — что с ним, всегда жил по плану, сам с утра говорил, что дача будет достраиваться, а раз сказал, значит, так оно и будет. А тут вдруг заговорил об изменчивой Фортуне.
— Тебе нужно отдохнуть.
— Да, сейчас поедем.
— Отдохнуть говорю, куда собрался, сегодня выходной.
— Встретиться надо с одним человеком. Дело очень важное.
По приезду в город Иосиф Григорьевич связался с Еремеевым, и уже через час они сидели за столиком ресторана «Маяк». Обсудили предвыборную кампанию Рубайлова и пришли к единодушному мнению: победа вице-губернатору обеспечена. Он убедительно доказал избирателям свои деловые качества как первый заместитель главы областной администрации, а временно курируя комитет экономики, добился успехов и на этом поприще. Об этом говорится по телевидению, пишется в газетах. Факты достоверны, и, подчеркнул Иосиф Григорьевич, возможно, обошлось бы без дополнительного вмешательства. Но тут же сам себя поправил: нельзя пускать дело на самотёк, ситуация должна быть под контролем.
Главным противником Рубайлова почему-то оказался Синельников. Более достойные люди выдвигали свои кандидатуры, но именно «чокнутый профессор» своей болтовнёй сумел привлечь внимание избирателей, и, по оценкам специалистов, в предвыборной гонке являлся «кандидатом номер два». Плюс ко всем своим многочисленным должностям и членствам в различных комитетах, он возглавлял Общество охотников и рыболовов. «Городские утки» — официальное издание общества — регулярно публиковало статьи Синельникова, содержавшие злобные выпады в адрес конкурентов, и размышления по поводу происходящих в мире событий без каких-либо конструктивных решений, как на них повлиять. Курам на смех. Единственное, до чего он додумался — ухватился за отвергнутую Рубайловым идею с бесплатными обедами для бездомных, и довёл её до абсурда. Пропагандируемая им агрессивная благотворительность вызвала вполне ожидаемую реакцию отторжения. Появилась карикатура, изображавшая Синельникова, одной рукой схватившего бомжа за горло, а другой пытающегося втиснуть ему в рот баранью ногу. Подпись гласила: редкий бомж съест хотя бы половину того, что пытается скормить ему Синельников. Экономисты подсчитали, что расходы на ночлежки, и на помощь бездомным превышают все разумные пределы, оказалось, что на одного бомжа тратиться больше денег, чем на пенсионера, честным трудом заработавшего свою пенсию. Заговорили о рассаднике паразитов общества и деморализации общественного сознания. Идея заглохла. А поскольку других не было, Синельников продолжил своё злопыхательство и умничанье на страницах «Городских уток», на заседаниях комитетов и обществ, в которых состоял, на собраниях всех тех, кого удавалось собрать.
Еремеев присовокупил к сказанному, что силовые структуры, которым дана команда проголосовать за Рубайлова — это серьёзный ресурс, и скромно добавил, что коллегия адвокатов тоже не пальцем сделана. А поддержка Москвы, а областная администрация!
— Мы победили, — заключил Иосиф Григорьевич. — Но давайте дождёмся выборов, ибо сказано: фазана раньше ловят, потом ощипывают. Моё мнение такое: может, подстраховаться, хлобукнуть профессорский кооператив — «Медторг», или как его там обзывают.
— Гнилой он человек, скользкий, не уцепишь, сам обмажешься говнищем. Придушил бы своими… нет, не своими… отправил бы в Сибирь.
— Ну, а так, пощупать за живое?
— Ребята пробовали прибить его контору — бесполезно, — отмахнулся Еремеев. — А они люди опытные.
— Вот это колобок. Он от дедушки ушёл, и от бабушки ушёл.
Позлословив по поводу того, что ушёл, потому что никому не нужен, Иосиф Григорьевич приступил к вопросу, ради которого и вызвал Игната Захаровича в выходной день.
— Помните, нам с вами нужно довести до логического конца одно дело. Фирма «Бизнес-Плюс», а вернее, её учредители.
От неожиданности Еремеев широко раскрыл глаза, потом вдруг часто заморгал.
— Иосиф Григорьевич, что же вы… Вы ж забрали базу в Гумраке, или это меня неправильно проинформировали?
— Надо же! Вспомнили… При чём тут база, и наши с вами дела?
— Просто я примерно так подумал, что вам нужен объект… соответствующего профиля, и неважно, как он вам достанется.
— Ответ такой: мы говорили о судьбе Светланы Васильевой.
Лицо Еремеева расплылось в улыбке. Иосиф Григорьевич гадал, что этому причиной — новые личные связи адвоката, или он успокоился, вызволив сына из рук правосудия, и упрятав за решётку его дружка как единственного участника преступления.
— Бог с вами, Иосиф Григорьевич, она ж вам не родственница. Забудем об этом недоразумении. Вы ничего не говорили, я ничего не слышал.
— Она мне близкий человек.
— Только она отродясь про вас не слышала, — желчно произнёс Еремеев.
— Вот это да! Всё вы знаете про всех.
Иосиф Григорьевич укрепился во мнении, что у адвоката появилась очень влиятельные знакомые, — слишком самоуверенно он стал себя вести. Интересно, кто?
— Бросьте, зачем вам это нужно, — заговорил Еремеев с подчеркнутой дружелюбностью. — Была б ваша родственница, понятно. А так…
И, бурно жестикулируя, он стал объяснять свою позицию.
— Судите сами: ей дали несколько угрожающих сигналов, на которые она не отреагировала.
При этих словах он ткнул указательным пальцем в сторону собеседника, подчеркнув: «Её предупреждали!», и продолжил:
— Поведение ребят в такси, на кладбище, предупреждение таксиста, помощь которого она отвергла. Больше того, после всего случившегося, она повела их к себе домой. Вывод: она потворствовала тому, что произошло, и получила то, чего хотела — групповуху с двумя молодыми парнями. То, что изобьют, тоже было очевидно, жертва знала, на что идёт. И если бы не эти парни, нашла бы других. Не записывайте её в круг своих знакомых. Это грязная шлюшка, вы просто не осведомлены о её моральном облике. Содержала бездельника моложе себя, откровенного козла. Разве это приличная женщина?
— Но почему ваш сын пошёл на это? Почему не предоставил, как вы говорите, другим это сделать? Ему бабы не дают? На проституток нету денег?
— Иосиф Григорьевич, дорогой! Не будем углубляться в дебри морали, в чистые сущности — мифы. Мы же с вами не носители трафаретных представлений о мире. Вляпался парень, ну, я его вытащил, всё-таки сын. Привёл домой, коробку звездюлей ему распечатал. Что ещё с ним делать? Отправить в колонию, чтобы его там отпетрушили? Прямо вам скажу, у меня не хватает силы быть принципиальным к детям. Надо бы, но не хватает духу. Я смотрю: были бы здоровы. Дети — смысл жизни.
Последнее было сказано с такой душевностью, что Иосиф Григорьевич сразу ощутил теплоту его слов. И всё же возразил:
— Не понимаю. Дети — обязательное условие существования нормального человека. Дыхание и питание — тоже. Но мы ведь не можем сказать, что живём ради того, чтобы дышать и есть.
— Хорошо, вы нашли какой-то смысл, какую-то высокую цель в жизни. У вас так, у меня немного иначе. Но объясните, на что вам эта Света, в жопе х…, во рту конфета? Тупое животное. Устроила садо-мазо сессию, немного переборщила. Знаете, как у наркоманов бывают передозы. Может, вам повезло с женой, и вы так трепетно относитесь к этому, а я вовсе разочаровался в женщинах. Я был предпринимателем, вы знаете. У меня была фирма, но дело не пошло. Я не бизнесмен, — там не просчитал, здесь недосмотрел, сотрудники приворовывали, — всё, как обычно. В год, когда я разорился, от меня ушла жена. Нашла формальный повод, какой могла найти в любой другой год. Два года барахтался, вытащил свой диплом юриста, кое-как выполз. Так за это время мне ни одна баба не дала. А я был ещё достаточно молод, держался в форме, не то, что сейчас. От меня отворачивались те, которых я бы раньше даже не удостоил взглядом! Они уходили к тем, кто был хуже меня, у кого на кармане было меньше денег, чем даже у меня на тот момент. Одним словом — животные. Чувствовали какое-то неблагополучие, и не желали связываться. Одно время меня от баб вообще воротило, не поверите, вызываю девочек, они, бедные, трудятся, и всё без толку, у меня он смотрит на полшестого. Из-за этого кризиса у меня какой-то комплекс неполноценности развился, потому и нестояк. Девчата на себя принимали, тоже комплексовали.
«Ну, разошёлся, сейчас заплачу!» — подумал Иосиф Григорьевич.
— Что же Арина Кондаурова, вдова, с ней как быть?
Лицо Еремеева вытянулось.
— К-Кондаурова?! При чём тут…
— Говорю же: «вдова», вы помогли её мужу умереть. Не отпирайтесь, это всем известно. Этот цирк, что был устроен с поимкой Никитина — вернее, с отловом его тела из Волги — вы даже не удосужились обставить дело поприличнее.
— Вы слишком много на себя берёте. С чего вы взяли, что я во всём замешан? Хотя, догадываюсь, с… скажем… с неба.
— С небом поосторожнее. А с чего взял, отвечу так: с известных фактов. Вы контролируете одну из дилерских компаний «ВХК». Вы дружите с Першиным. Кстати, он мне наврал, но… ладно, с ним отдельный разговор. Никитин в течение полугода числился на заводе охранником, но на работе показывался несколько раз — в дни приезда Кондаурова. Вы использовали Трегубова как приманку, чтобы устранить Никитина, который стал слишком опасен. И многое другое. Да что я вам говорю, прокуратура и ГУВД размотают весь клубок. А вы не Рубайлов, зампрокурора глазом не моргнёт, выпишет ордер на арест. Одна загадка остаётся: почему Каданников и Солодовников, «друзья семьи», не реагируют? Забили место в составе учредителей «ВХК»? Поэтому, мужчина, определяйтесь: у нас состоится откровенный разговор, или нет?
Еремеев оцепенело уставился на Давиденко, смотря на него, и в то же время мимо, сквозь него:
— Но мотив? Мне всё понятно: ГУВД, прокуратура. Вам какой резон заниматься всем этим?
— Мотив вы знаете: «Бизнес-Плюс».
— Неужели вы собираетесь отжать «Бизнес-Плюс» только для того, чтобы отдать его Кондауровой, которая уже получила отступные за свою долю?
— Игнат Захарович… Мне нужен «Бизнес-Плюс». Хотя… согласен на отступные… Надо посчитать.
— Чует моё сердце, Шарифулин крепко запал на него.
— Давайте не будем копаться в моих мотивах, вы же мне не докладываете о своих, — неодобрительно поглядывая на Еремеева, сказал Давиденко.
— Напротив, я высказался перед вами, как на исповеди.
— Не смешите мои тапочки. Сексуальные переживания — это серьёзно, как мужчина, понимаю вас. Это может свести с ума потребителей массовой культуры, — все мы видим нарождающееся поколение невинных ухоженных мужчин. А то и просто имбецилов. В вашем случае это не катит.
— А как вам такой мотив, Иосиф Григорьевич: разочарование в людях?! Порядочных, сознательных людей — один на десять, на двадцать миллионов! Когда мне было плохо, все отвернулись от меня, — все мои друзья, знакомые, все те, кого я приподнял. Когда я вытаскивал их из грязи, они скитались по помойкам, а когда я просил их о помощи, никто мне не помог. Охренели от счастья, уже х… за мясо не считали, а отказывали мне даже в самой малости! Что это, по-вашему, не свинство?! Один-единственный человек не отвернулся от меня, — школьный товарищ, у которого я только брал, ничего не давая взамен. Он выслушивал ночами мои вопли, он был моей жилеткой, о которую я вытирал свои слюни.
Отдышавшись, Еремеев прибавил:
— Поэтому этот человек остаётся единственным, кого я считаю за человека. Выкарабкавшись, я помог ему с жильём, купил машину. Ему одному доверяю. Всех остальных — придушил бы собственными руками, отправил бы в Сибирь, на лесоповал. Люди хуже животных. Хотя бы потому, что не оправдывают инвестиций — как материальных, так и нематериальных. Скотина — её зарежь, она отобьётся натурой, мясом. Человек — никогда.
— Принимается, Игнат Захарович, тут я вас тоже понимаю. Хотя не очень. Почему вы решили, что вам непременно нужно побывать на дне, чтобы познать все ужасы жизни на собственной шкуре? На это есть книги, фильмы, телевизор. Почему вы считаете, что за ваши ошибки — разорились ведь вы сами — должно расплачиваться остальное человечество, — все, за исключением вашего друга?
— Иосиф Григорьевич, дорогой! Мы с вами начали немного понимать друг друга.
— Не набиваюсь вам в друзья, Игнат Захарович, я пока что недостоин. Но в Сибирь я тоже не поеду, извините, зимой там очень холодно, а летом мошкара и гнус.
— Давайте так: нужны бизнесплюсовские заправки, — сделаем. Сядем, посидим, покушаем водочки, порешаем все вопросы. Только не надо всех этих Васильевых, Кондауровых, и других подон… посторонних, не относящихся к делу. Годится?
— Допускаю. Сразу скажу: не надо этих ваших штучек… вы поняли, каких. Я вам не Никитин — он родился мертворожденным, просто не знал об этом, пришлось немного просветить. И не Кондауров — одинокий был человек, судя по реакции друзей. Я не одинок, у меня целая система работает.
— Ну, что вы так сразу.
Еремеев протянул руку, Давиденко ответил на рукопожатие, напоминающее обхват клешнёй гигантского краба.
Они подозвали официантку, чтобы расплатиться. Заказ — минеральная вода и салаты — остался на столе нетронутым.
Глава 64
Убийство Никитина прибавило хлопот убойному отделу. Двух мнений не было — заказчиков нужно искать среди акционеров «ВХК», но как к ним подобраться? Шеф сказал прямо: до окончания выборов собирайте данные, выполняйте свою рутинную работу, там посмотрим. Но если он считал, что у кого-то есть время гоняться попусту за ветром в поле, то другие так не считали.
Другая проблема — Еремеев. Фигура одиозная, никто не знал, как он себя поведёт, и кем будет прикрываться в этот раз.
Следователь Галеев решил не суетиться до выборов, а там, как начальство скажет. Коллеги его поддержали. Он хотел посоветоваться с Константином Сташиным, но тот взял отпуск, и куда-то уехал.
Неожиданная ориентировка из Москвы заставила всех зашевелиться, и начать работать по снайперу. Москвичи передали, что в Волгограде находится некий Джоник, оператор, принимавший заявки на убийства, и распределявший заказы среди исполнителей. Приметы довольно расплывчатые: лицо кавказской национальности, возраст около сорока лет, средний рост, большая залысина. Орудовал в Москве, Ростове, и, как выяснилось, не обошёл своим вниманием и Волгоград. Руководство ГУВД с замиранием сердца следило за событиями — очевидно, должно произойти убийство, не на рыбалку же приехал оператор. Вспомнили про убийство Зосимова, генерального директора «ВХК», застреленного год назад в собственном подъезде. Орудие убийства — пистолет ПМ — брошен рядом с телом убитого. Преступление до сих пор не раскрыто.
Было выдвинуто предположение — может, Джонику был заказан Никитин, и это всё, что ему нужно в городе? Хотелось бы верить, но Джоника видели в Москве уже после убийства Никитина, и вот «оператор» снова выдвинулся на Волгоград.
В кабинет следователя Галеева ввели Трифонова. У него уже была одна судимость — за разбой и вымогательство. В этот раз, кроме этого, ему вменялось в вину соучастие в убийстве Новикова, коммерсанта; и Тарасова — валютчика, работавшего возле сберкассы на углу проспекта Ленина и Аллеи Героев. На допросах он сдал всех членов банды, рассказал о многих преступлениях, благодаря его показаниям задержано двенадцать человек, закрыто несколько безнадёжных дел. Наудачу Галеев решил попробовать раскрутить Трифонова на новые откровения.
— Как дела, Трифонов?
— Всё, как обычно, гражданин следователь, — ответил подследственный, осторожно садясь на стул. — Одышка, изжога, газы. Когда состоится суд?
— В «санаторий» торопишься?
— Вы обещали поблажку. Я же много рассказал вам.
— Много, но не всё.
— Как же не всё? Выложил, как на духу.
— Хватит гундосить, — бесцеремонно прервал Галеев. — Лучше расскажи-ка про Джоника.
— Не знаю такого, — удивлённо ответил Трифонов.
— О, брось, ты знаешь.
— Нет, совсем не знаю, — искренне возразил подследственный. — Кто такой, чем занимается?
— Я в эти игры не играю, вязальщика не перевяжешь. Что связано следаком, не разрубишь топором. Расскажи-ка про Джоника.
— Я… я…
— Кто заказал ему Никитина?
— А… он занимался заказухой?
— Хватит юлить, Трифонов.
— Но… гражданин следователь, тут я не в курсах.
— Кто стрелял в Лиманского? Как поделили деньги?
И снова искреннее удивление, непонимание в глазах подследственного.
— Что за дела у тебя были с Трегубовым?
— Никаких. Вы же сами знаете, он не захотел со мной разговаривать. Ему был нужен Никитин.
— Какие у них были дела?
— Не знаю, гражданин следователь.
Галеев вынул из папки копии бланков почтовых переводов, положил их перед собой так, чтобы они были видны Трифонову, какое-то время рассматривал их, потом спросил:
— Узнаёшь?
Тот кивнул.
— Кого заказал тебе Третьяков? Не торопись, излагай так же, как излагал все предыдущие свои дела.
— Я… я…
— Он перевёл тебе из Москвы в общей сложности пятнадцать тысяч долларов. Это была оплата за убийство Кондаурова. Как вы поделили эти деньги, сколько взял Никитин, сколько досталось тебе?
— Сергей возвратил долг, он занимал у меня полгода назад.
— Брось, Трифонов. Раз уж начал сотрудничать с нами, будь последователен.
— Это правда. Сергей был в Волгограде, но мы не встретились. Потом он уехал, и позвонил мне из Москвы. Я попросил его прислать деньги переводом.
— Так кого в итоге заказал Третьяков?
— Говорю же, это долг.
— А с какой стати ты давал ему в долг? Он кто тебе — брат, сват?
— Он мой друг, мы служили вместе, — ответил просто Трифонов.
— Служили… Где служили?
— В Афганистане.
С минуту помедлив, Галеев сказал:
— Ладно, вопросов нет. Чем докажешь, что передавал ему пятнадцать тысяч долларов?
— У меня остались квитанции, я посылал перевод. Полгода назад.
— Еремеев и Першин заказали Кондаурова; какой у них был мотив?
— Вы уже спрашивали, гражданин следователь. Я не знаю, этим занимался Никитин с Шахом.
— У Никитина и Еремеева были общие дела, что это были за дела, расскажи мне о них.
— И это тоже вы спрашивали, и не один раз. Говорю вам: не знаю, что это были за дела.
Решив, что на сегодня достаточно, Галеев закончил допрос. Когда Трифонова увели, Галеев собрал совещание. Было решено установить наблюдение за Еремеевым и Трегубовым, проверить все гостиницы города и частные квартиры, сдаваемые посуточно приезжим. Отпустив оперативников, Галеев некоторое время собирался с духом, потом решительно поднялся с кресла, и вышел из кабинета. Предстоял разговор с шефом — нужна была санкция на то, чтобы начать конкретную работу с Першиным.
Другая проблема — Еремеев. Фигура одиозная, никто не знал, как он себя поведёт, и кем будет прикрываться в этот раз.
Следователь Галеев решил не суетиться до выборов, а там, как начальство скажет. Коллеги его поддержали. Он хотел посоветоваться с Константином Сташиным, но тот взял отпуск, и куда-то уехал.
Неожиданная ориентировка из Москвы заставила всех зашевелиться, и начать работать по снайперу. Москвичи передали, что в Волгограде находится некий Джоник, оператор, принимавший заявки на убийства, и распределявший заказы среди исполнителей. Приметы довольно расплывчатые: лицо кавказской национальности, возраст около сорока лет, средний рост, большая залысина. Орудовал в Москве, Ростове, и, как выяснилось, не обошёл своим вниманием и Волгоград. Руководство ГУВД с замиранием сердца следило за событиями — очевидно, должно произойти убийство, не на рыбалку же приехал оператор. Вспомнили про убийство Зосимова, генерального директора «ВХК», застреленного год назад в собственном подъезде. Орудие убийства — пистолет ПМ — брошен рядом с телом убитого. Преступление до сих пор не раскрыто.
Было выдвинуто предположение — может, Джонику был заказан Никитин, и это всё, что ему нужно в городе? Хотелось бы верить, но Джоника видели в Москве уже после убийства Никитина, и вот «оператор» снова выдвинулся на Волгоград.
В кабинет следователя Галеева ввели Трифонова. У него уже была одна судимость — за разбой и вымогательство. В этот раз, кроме этого, ему вменялось в вину соучастие в убийстве Новикова, коммерсанта; и Тарасова — валютчика, работавшего возле сберкассы на углу проспекта Ленина и Аллеи Героев. На допросах он сдал всех членов банды, рассказал о многих преступлениях, благодаря его показаниям задержано двенадцать человек, закрыто несколько безнадёжных дел. Наудачу Галеев решил попробовать раскрутить Трифонова на новые откровения.
— Как дела, Трифонов?
— Всё, как обычно, гражданин следователь, — ответил подследственный, осторожно садясь на стул. — Одышка, изжога, газы. Когда состоится суд?
— В «санаторий» торопишься?
— Вы обещали поблажку. Я же много рассказал вам.
— Много, но не всё.
— Как же не всё? Выложил, как на духу.
— Хватит гундосить, — бесцеремонно прервал Галеев. — Лучше расскажи-ка про Джоника.
— Не знаю такого, — удивлённо ответил Трифонов.
— О, брось, ты знаешь.
— Нет, совсем не знаю, — искренне возразил подследственный. — Кто такой, чем занимается?
— Я в эти игры не играю, вязальщика не перевяжешь. Что связано следаком, не разрубишь топором. Расскажи-ка про Джоника.
— Я… я…
— Кто заказал ему Никитина?
— А… он занимался заказухой?
— Хватит юлить, Трифонов.
— Но… гражданин следователь, тут я не в курсах.
— Кто стрелял в Лиманского? Как поделили деньги?
И снова искреннее удивление, непонимание в глазах подследственного.
— Что за дела у тебя были с Трегубовым?
— Никаких. Вы же сами знаете, он не захотел со мной разговаривать. Ему был нужен Никитин.
— Какие у них были дела?
— Не знаю, гражданин следователь.
Галеев вынул из папки копии бланков почтовых переводов, положил их перед собой так, чтобы они были видны Трифонову, какое-то время рассматривал их, потом спросил:
— Узнаёшь?
Тот кивнул.
— Кого заказал тебе Третьяков? Не торопись, излагай так же, как излагал все предыдущие свои дела.
— Я… я…
— Он перевёл тебе из Москвы в общей сложности пятнадцать тысяч долларов. Это была оплата за убийство Кондаурова. Как вы поделили эти деньги, сколько взял Никитин, сколько досталось тебе?
— Сергей возвратил долг, он занимал у меня полгода назад.
— Брось, Трифонов. Раз уж начал сотрудничать с нами, будь последователен.
— Это правда. Сергей был в Волгограде, но мы не встретились. Потом он уехал, и позвонил мне из Москвы. Я попросил его прислать деньги переводом.
— Так кого в итоге заказал Третьяков?
— Говорю же, это долг.
— А с какой стати ты давал ему в долг? Он кто тебе — брат, сват?
— Он мой друг, мы служили вместе, — ответил просто Трифонов.
— Служили… Где служили?
— В Афганистане.
С минуту помедлив, Галеев сказал:
— Ладно, вопросов нет. Чем докажешь, что передавал ему пятнадцать тысяч долларов?
— У меня остались квитанции, я посылал перевод. Полгода назад.
— Еремеев и Першин заказали Кондаурова; какой у них был мотив?
— Вы уже спрашивали, гражданин следователь. Я не знаю, этим занимался Никитин с Шахом.
— У Никитина и Еремеева были общие дела, что это были за дела, расскажи мне о них.
— И это тоже вы спрашивали, и не один раз. Говорю вам: не знаю, что это были за дела.
Решив, что на сегодня достаточно, Галеев закончил допрос. Когда Трифонова увели, Галеев собрал совещание. Было решено установить наблюдение за Еремеевым и Трегубовым, проверить все гостиницы города и частные квартиры, сдаваемые посуточно приезжим. Отпустив оперативников, Галеев некоторое время собирался с духом, потом решительно поднялся с кресла, и вышел из кабинета. Предстоял разговор с шефом — нужна была санкция на то, чтобы начать конкретную работу с Першиным.
Глава 65
По-другому представлял Андрей празднование дня рождения. Лес, прогулка по берегу Финского залива, вечер, проведенный вдвоём в какой-нибудь тихой гостинице. Но Катя уехала.
Сидя на диване в своей комнате, он рассматривал сухумские фотографии, вспоминая их с Катей лето, и невыразимая тоска переполняла его. Видимо, недостаточно обладать женщиной, чтобы оставить в её душе глубокий и неизгладимый след.
«Интересно, помнит ли она обо мне? — думал он. — Нет, надеяться оставить о себе память в её сердце — то же самое, что желать оставить след на глади бегущих вод».
Так он рассматривал фотографии — след непоправимой любви. Катя на берегу моря, Катя в лесу, Катя у водопада, Катя на краю обрыва. Он восхищался ею, злился на себя за то, что не смог внушить ей чувство глубокой привязанности, досадовал на неё за её непостоянство.
Два месяца они не виделись. Время шло, его нельзя было удержать ни восхищением, ни злостью, ни досадой.
Телефон надрывался вовсю, но Андрей его не слышал. Наконец, когда от звона заломило в ушах, он спохватился.
«Что там все, оглохли, почему не возьмут параллельный телефон?» — недовольно подумал он, и, убрав фотографии в стол, потянулся за трубкой.
— У аппарата.
— Приветики! — услышал он такой знакомый грудной голос.
И, едва владея собой, громко воскликнул:
— Катя! Катюша!
Перебивая, с наигранной весёлостью, она поздравила его с днём рождения, пожелала благополучия, успехов во всех начинаниях, здоровья, счастья, любви. И, подчеркивая свою отстраненность, добавила еще раз: «И счастья в личной жизни!»
— Что всё это значит? — возмутился он.
— Ты что, недоволен, что я звоню тебе?
— Сегодня шестое ноября. Ты где была два месяца? Где ты сейчас?
— Во Владивостоке.
— Понимаю, что не в соседнем подъезде, у бабушки, — там я проверяю каждый день. Объясни же, наконец, что происходит! Почему ты уехала из Питера? Мы договаривались, что я к тебе приеду.
— Ты не догадываешься?
— Тебе не понравилось, что я сижу в тюрьме? Не захотела иметь дело с арестантом?
— Не ерничай, совсем не в этом дело. Ты изменил мне.
— С кем? С сокамерниками?
— Ты мне изменил. Хочешь сказать, что этого не было?
— Не было, — ответил он уверенно.
Она заговорила быстро, горячо, будто не слыша его.
— После всего, что у нас было, как ты мог?! Чем ты отличаешься от других мужиков?! Хорошими манерами, тем, что красиво говоришь? Что стоят твои клятвы верности? Я ведь боготворила тебя, думала, ты не такой, как все, что ты любящий, верный. А что на самом деле?! Ты оказался обычным… Не буду портить тебе праздник. Маша там рядом с тобой? Передавай ей привет. Не удивлюсь, если окажется, что это ты убил её мужа. Ты можешь, я знаю.
Сидя на диване в своей комнате, он рассматривал сухумские фотографии, вспоминая их с Катей лето, и невыразимая тоска переполняла его. Видимо, недостаточно обладать женщиной, чтобы оставить в её душе глубокий и неизгладимый след.
«Интересно, помнит ли она обо мне? — думал он. — Нет, надеяться оставить о себе память в её сердце — то же самое, что желать оставить след на глади бегущих вод».
Так он рассматривал фотографии — след непоправимой любви. Катя на берегу моря, Катя в лесу, Катя у водопада, Катя на краю обрыва. Он восхищался ею, злился на себя за то, что не смог внушить ей чувство глубокой привязанности, досадовал на неё за её непостоянство.
Два месяца они не виделись. Время шло, его нельзя было удержать ни восхищением, ни злостью, ни досадой.
Телефон надрывался вовсю, но Андрей его не слышал. Наконец, когда от звона заломило в ушах, он спохватился.
«Что там все, оглохли, почему не возьмут параллельный телефон?» — недовольно подумал он, и, убрав фотографии в стол, потянулся за трубкой.
— У аппарата.
— Приветики! — услышал он такой знакомый грудной голос.
И, едва владея собой, громко воскликнул:
— Катя! Катюша!
Перебивая, с наигранной весёлостью, она поздравила его с днём рождения, пожелала благополучия, успехов во всех начинаниях, здоровья, счастья, любви. И, подчеркивая свою отстраненность, добавила еще раз: «И счастья в личной жизни!»
— Что всё это значит? — возмутился он.
— Ты что, недоволен, что я звоню тебе?
— Сегодня шестое ноября. Ты где была два месяца? Где ты сейчас?
— Во Владивостоке.
— Понимаю, что не в соседнем подъезде, у бабушки, — там я проверяю каждый день. Объясни же, наконец, что происходит! Почему ты уехала из Питера? Мы договаривались, что я к тебе приеду.
— Ты не догадываешься?
— Тебе не понравилось, что я сижу в тюрьме? Не захотела иметь дело с арестантом?
— Не ерничай, совсем не в этом дело. Ты изменил мне.
— С кем? С сокамерниками?
— Ты мне изменил. Хочешь сказать, что этого не было?
— Не было, — ответил он уверенно.
Она заговорила быстро, горячо, будто не слыша его.
— После всего, что у нас было, как ты мог?! Чем ты отличаешься от других мужиков?! Хорошими манерами, тем, что красиво говоришь? Что стоят твои клятвы верности? Я ведь боготворила тебя, думала, ты не такой, как все, что ты любящий, верный. А что на самом деле?! Ты оказался обычным… Не буду портить тебе праздник. Маша там рядом с тобой? Передавай ей привет. Не удивлюсь, если окажется, что это ты убил её мужа. Ты можешь, я знаю.