Московцев Федор. Темные изумрудные волны

   — Ну, знаешь, ты как скажешь что-нибудь. Какой-то бред ревности. То был папин знакомый.
   — Для половины города он был «знакомый», дело не в этом. Тут другой вопрос начинается. Что пользы в твоём обмане, если теперь я знаю то, чего не хотел знать? Я узнал то, чего не знал я один. Я не знал и не хотел знать, что ты принадлежала другому. Я и не спрашивал — из страха, что тебе не удастся солгать; я был осторожен, и случилось так, что какой-то болван, внезапно, грубо, в машине, открыл мне глаза, заставил меня узнать. Теперь я знаю, а ведь был счастлив, когда не знал, а просто сомневался. Ты любила его. Меня ты просто обманывала. Вот причина твоих депрессий.
   — Ты сумасшедший! Слово, брошенное на ветер, привело тебя в такое состояние. Одно слово повергло тебя в отчаяние и безумие. Тебе что, мало доказательств любви, которые ты получил от меня? Это лето… наше с тобой лето, оно что, уже ничего не значит для тебя?! Как мне ещё убедить тебя, скажи! Почему нигде не сказано, как утешать ревнивцев?
   — А что утешать… Ты была с ним.
   — Говорю же, у меня не было никакой связи с ним. Это наш знакомый.
   — Уже «наш», сейчас выяснится, что только твой.
   — Я объясню тебе при встрече. Мама…
   Зажав рукой трубку, Катя что-то сказала матери. Затем продолжила разговор.
   — Приезжай, и мы поговорим. Будем говорить долго-долго… и я тебе всё расскажу. Когда ты выезжаешь?
   У Андрея всё внутри кипело, ему хотелось ссоры, но он не знал, что говорить. Его мучило всё, что относилось к ней, но ускользало от него. Мучило, что она жила не им одним, и не ради него одного. Ему хотелось бы, чтобы она всецело была его, чтобы принадлежала ему и в прошлом.
   — Ты выпытывала о моём прошлом, но почему-то не похвасталась своими похождениями.
   — У меня ничего с ним не было — во-первых. Потом — что значит «в прошлом»? Прошлое — оно так мало значит! Оно — ничто!
   — Прошлое — это для человека единственная реальность. Всё, что есть, — уже прошло.
   Она повторила то, что уже сказала — у неё с этим человеком ничего не было. И не могло быть, потому что… При встрече она всё объяснит. И мягко напомнила про их уговор — забыть о прошлом друг друга, все эти разговоры — табу, раз и навсегда. Но Андрей никак не мог успокоиться.
   — Ты мне не ответила, почему ты это скрывала от меня? Открой мне страшную тайну: что ещё ты скрываешь, с какой стороны мне ждать сюрприз.
   — Знаешь, что, я не поддерживаю такие разговоры. В то время, как я тут в чужом городе устраиваю нашу будущую жизнь, ты встречаешься со своей бывшей любовницей. И у тебя хватает наглости меня в чём-то обвинять. Твои сведения о моём романе — смешная ложь, ну а Маша Либерт, ты с ней прожил, считай, пять лет. И вот она снова появилась на твоём горизонте, вернее, уже у твоего подъезда.
   Мысленно ругая, на чем свет стоит, эту шпионку, Риту, Андрей объяснил, что у Маши погиб муж, и она приезжала посоветоваться по поводу некоторых юридических вопросов. И вообще, она добродетельная мамаша…
   — …которую любой был бы не прочь трахнуть, — ехидно вставила Катя.
   Дальнейшие пререкания были бессмысленны. Можно вычерпать море ложкой, но не женские аргументы и контраргументы. Последнее слово осталось за Катей:
   — …ты просто устал от своих проблем. Когда я услышу дату твоего приезда и номер вагона?
   — Завтра утром.
   Попрощавшись, Андрей положил трубку и лёг спать. Разноречивые мысли волновали его. Обдумывание отъезда, житейские вопросы, и то недосказанное, что осталось между ним и Катей. Звонок прервал его мысли. Кто ещё? Он не стал брать трубку. В комнату заглянул Максим, младший брат:
   — Умный дяденька, это тебя.
   «Маша! — промелькнуло в голове. — Начинается…»
   Андрей поднял трубку. Это была Катя. С новыми силами, с энергией, пробудившейся в ней, она стала убеждать его, что всё слышанное им — чудовищная ложь, ошибка, и что единственно важное на всём белом свете — это их неповторимая история, их большая, как небо, любовь. Он поверил. Могло ли быть иначе? Они ведь поклялись друг другу. Успокоившись, она пожелала ему спокойной ночи. Но, оговорилась она, наутро он должен пойти на вокзал — как можно раньше — и взять билет на Петербург. Она будет ждать звонка в гостинице, чтобы узнать номер вагона. И, проверив ещё раз, правильно ли записаны номера телефонов — гостиничный и квартирный — Андрей попрощался с ней, и лёг спать.

Глава 45

   Андрею снился сон. Вот он поговорил с Катей, и выяснил, что её роман с Кондауровым — чья-то выдумка, это просто знакомый Сергея Владимировича, а что у них за взаимоотношения, — не всё ли равно. Закончив разговор, Андрей лёг спать. А в это время милицейский «УАЗ» въехал во двор, из машины вышли два милиционера, и направились к подъезду. Вот они поднялись на лифте на седьмой этаж, звонят в дверь. Отец смотрит в глазок, спрашивает, что нужно. «Милиция», — отвечают ему. «А я кто», — ворчит отец, и открывает дверь. Ему показывают санкцию на арест Андрея, он начинает возмущаться. В коридоре появляется мама, вступает в разговор. Они пытаются выпроводить милиционеров, завязывается шумная перепалка.
   Андрей спокоен — ведь это всего лишь сон. Тут он вспомнил Катины насмешки по поводу того, что «слышит голоса». А ведь тогда это были не голоса, он явно слышал, как она разговаривала во сне.
   Вдруг до него дошло, что всё это ему не снится, из коридора действительно раздаются голоса. Андрей вскочил с постели, и открыл дверь комнаты.
   Два вооруженных милиционера в бронежилетах стояли в прихожей, они пытались пройти в квартиру, дорогу им преградили.
   — Что за вшивую бумажку вы мне тут показываете? — говорил отец. — Сверните её трубочкой, и засуньте в задницу тому, кто её подписал!
   — Вообще-то прокурор… — отвечал первый милиционер.
   — Я — полковник милиции! Выйдите из квартиры, сейчас я буду во всём этом разбираться!
   — Полковники так себя не ведут. Позвольте мне пройти.
   — Много вы знаете про полковников, — язвительно сказала мать. — Судя по вашим званиям, вы не оканчивали высшую школу милиции.
   — Оля! Давай не будем переходить на личности, — урезонил её отец. — Малограмотные ребята, что с них взять.
   «Какой же я идиот! — мысленно выругался Андрей. — Ведь предупреждал Трезор — не ходи домой».
   Так, в стычках и препирательствах, удалось выяснить суть вопроса, а также то, куда собираются милиционеры препроводить задержанного. В этой суматохе Андрею удалось сказать брату, чтобы тот срочно скинул сообщение Трезору, и нашёл слова объяснения для Кати, когда она позвонит. Собираясь, и в то же время думая, что всё происходящее — продолжение его дурацкого сна, он бормотал:
   — Голова идёт кругом, ничего не понимаю, что происходит. Бред, недоразумение.
   Но это уже не были слова свободного человека.
   Остаток ночи Андрей провёл в «обезьяннике» Центрального РОВД, а рано утром его отвезли в «желтый дом» — областное УВД. Там, в душной комнате без окон с прожекторно ярким светом, со столом и двумя табуретами, его оставили наедине с двумя громилами.
   Он сразу вспомнил то, что рассказывал ему Трегубов. Сейчас, пока прокуратура и следственное управление чинит препятствия защите, пытающейся проникнуть на допрос, дознаватели будут выбивать показания. Широкая, как лопата, ладонь, вдавила его в табурет.
   — Присаживайся, голубчик. Рассказывай про свои злодейства.
   Один из дознавателей прошёлся по камере, другой сидел за столом.
   — А на убийцу не похож, — сказал один.
   — Ты думаешь, Чикатило был похож, — отвечал второй, потрясая кувалдообразным кулаком.
   Так они перешучивались некоторое время, затем тот, что ходил, неожиданно мягко спросил:
   — Устал, небось, не выспался?
   Андрей промолчал.
   «Сейчас начнётся!» — подумал он.
   И началось. Ему предложили пододвинуть табурет к стене, чтобы, прислонившись к ней, вздремнуть. Дознаватель — тот, что прохаживался по камере, сел на край стола, вынул из кармана колоду карт, и принялся сдавать.
   У Андрея отлегло от сердца. «Молодец, Трезор!» — подумал он.
   Прошло два часа, а может, три. Дознаватели резались в секу, на кону были спички. Одна спичка означала энное количество денег. Стены сотрясались от громких криков, — проигрывая, один из игроков злобно кричал, обращаясь к Андрею: «Говори, падла! Признавайся, куда дел бабки!» Сидевший за столом выиграл у товарища целый коробок спичек. Проигравший встал, размял ноги, прошёлся по камере.
   — Хватит! — сказал он.
   И, обратившись к Андрею, сообщил, что им необходимо получить признательные показания по целому ряду преступлений — убийство тех селян из Урюпинска, организация мошеннической схемы с радиодеталями, учреждение финансовой пирамиды «Три-Эн», организация конторы по обналичиванию денег, хищения на заводе «Каустик».
   — У нас тут все признаются, — осклабившись, сказал он, — поэтому ты сейчас подпишешь кое-что, а там видно будет.
   Сидевший за столом вынул бланк протокола допроса и, размышляя вслух, начал писать. Андрей Александрович Разгон, задержанный по обвинению в совершении убийства и целого ряда экономических преступлений, признаётся, что был участником преступной группы, виновным признает себя частично, был осведомлен о готовящихся преступлениях, сам не участвовал в их подготовке и совершении, но готов дать нужные следствию показания. Сейчас себя чувствует плохо — усталость, головная боль, и так далее. Отдохнув и выспавшись, будет готов к даче показаний.
   Закончив писать, дознаватель передал Андрею листок:
   — Подпиши.
   — Так надо, сынок, — добавил его коллега, положив Андрею на плечо свою увесистую руку. — Потом тупо откажешься от показаний… адвокат подскажет, что делать.
   — Или во всём признаешься, — хохотнул первый.
   — Это уж, как карта ляжет! — резюмировал второй.
   Затем его вывели в царство душного казённого воздуха и бешеного казённого света, в жизнь, шедшую вне свободной жизни, помимо свободы, над свободой. Он поднимался в ярко освещенном лифте, шёл по ковровой тропинке длинным, пустым коридором мимо дверей с круглыми глазками. Как странно идти по прямому, стрелой выстреленному коридору, а жизнь такая путаная, лесные тропки, горные тропинки, Волга, горные кавказские хребты, море, лес, а судьба прямая, струночкой идёшь, коридоры, коридоры, в коридорах двери…
   Андрей шёл размеренно, не быстро и не медленно, словно конвоир шагал не сзади него, а впереди него. Он чувствовал, что теряет себя. Это был не тот человек, что учился, работал, ездил на море отдыхать с любимой девушкой, — всё по своей воле, самостоятельно. Тут за него решают, что он скажет, о чём умолчит. При виде коридора пропала радостная мысль о том, что дознаватели на его стороне. Казалось, что признание, которое, возможно, он бы никогда не подписал, вырвано обманным путём, и что теперь одно осталось: суд, и приговор.
   Его ввели в камеру — прямоугольник с начищенным полом, с двумя койками, застеленными туго, без складок натянутыми одеялами. Дверь лязгнула, он остался один.
   В этом душном, слепом воздухе трудно было думать. Сон, явь, бред, прошлое, будущее схлестнулись. Андрей терял ощущение самого себя. Было ли прошлое? Звёзды меж сосен, оранжевый закат, Кондауров на секционном столе, ключи, Арина, деньги, Еремеев, Второв, охваченный огнем Урюпинский магазин, холодильная камера, обгоревшие трупы на носилках, сверчковый стрекот, горячие слова любви, Гелатский храм, Катя, неужели посадят…
   А над всеми мыслями и страхами доминировала одна мысль, один страх — он не сможет позвонить Кате и сообщить ей радостную новость о том, что взял билет и выезжает к ней в Питер.
   В «пытошную камеру» его отвели утром следующего дня, и там он послушно подписал новый протокол, который, морща лоб, посмеиваясь и подмигивая, написал дознаватель. Руководимый неким лидером ОПГ, имя которого назвать пока затрудняется — из страха — он, Андрей Александрович Разгон, совершал противоправные действия: ездил по магазинам, предлагал радиодетали, договаривался об обналичивании крупных денежных средств. Что касается реализации похищенной с химического завода продукции — этим занимались другие. Находясь в тяжелом состоянии, в плохом самочувствии, ничего конкретного пока сказать не может. Но непременно скажет, потому что осознал свою вину. Об Урюпинске в этом протоколе не было ни слова.
   После этого Андрея отвезли в СИЗО.

Глава 46

   Вынув из тумбочки нужную папку, старший следователь следственного управления областной прокуратуры Сташин стал просматривать материалы дела. Показания свидетелей — работников магазинов, жителей близлежащих домов, заводских рабочих. Компанией «Три-Эн» занимался ОБЭП, а «микросхемщиками», совершивших двойное, и даже тройное убийство — прокуратура.
   Поставлена точка в деле об убийстве украинских коммерсантов, в раскрытии которого были задействованы сотрудники управления уголовного розыска, ГУВД, и областной прокуратуры. Огромная, кропотливая, и подчас не оцененная по достоинству работа десятков сотрудников, и вот — закономерный результат. Костюк, исполнитель осужден; Клюев, соучастник, отделался условным сроком — учитывая оказанное им содействие следствию. Никитин, организатор убийства, виновный в совершении ряда других преступлений, убит при задержании. С Евсеевой сложнее — свидетели сомневаются, что видели именно эту девушку.
   Та же самая проблема у коллег из ГУВД, расследовавших «машинные убийства». Свидетели, проходившие по этому делу, также затрудняются сказать, та ли это девушка.
   Сташин был доволен — у него закрыты все хвосты. И он втайне радовался, что Никитина с места задержания увезли в морг. В конце концов, он понёс заслуженное наказание. Обидно, когда судья сводит на нет результаты тяжелой работы следственных органов, а такое, хоть и редко, но бывает.
   Совсем иначе у ребят из ГУВД. Если дело о «машинных убийствах» раскрыто полностью, не считая мелкой неувязки — Евсеевой — то дело об убийстве Кондаурова зашло в тупик. Исполнитель — доказано, что это был Никитин — убит, теперь не выйти на заказчика. Те, кто прикрывал его — Шеховцов и Звягинцев — по неофициальным данным, убиты во время разборки. Соответственно, тоже не смогут пролить свет на это дело — на заказчика не выйти.
   … Микросхемщики, а ну-ка… По указанию Кекеева пришлось выпустить Романа Трегубова под подписку о невыезде, хотя Сташин не доверял свидетелям, изменившим свои показания, как не поверил девице, утверждавшей, что в разгар Урюпинских событий она находилась в постели с подозреваемым, и у них там происходили не менее захватывающие события. Но у зампрокурора свои соображения, возможно, он ведёт какую-то игру. Сташин надеялся, что удастся доказать очевидное: Трегубов виновен в совершении двойного убийства.
   Просмотрев протоколы допросов Андрея Разгона, Сташин приступил к изучению вещей, изъятых при обыске его квартиры. Ох, уж эти дети влиятельных родителей! Оперативники принесли кожаный портфель, две записные книжки, два железнодорожных билета Сочи-Волгоград, непроявленную фотопленку, книгу с пометками на полях, и стопку исписанных бумаг. Если бы нагрянуть туда с ОМОНом, загнать крикливых родителей в чулан, наверняка бы обнаружили шутовской наряд, в котором подследственный ходил на дело, ящик непроданных микросхем, и что-нибудь еще.
   Итак, блокноты. Буква «А»… Ничего интересного. Буква «Б»… Телефоны сотрудников Бюро СМЭ… Понятно, он там работал. Куча фамилий… Надо проверить, посмотреть по базам… Буква «В»… Второв… Странно, дважды встречается — и на букву «Б», и здесь. Васильев, Виноградов, и…
   Строчки запрыгали, в глазах потемнело, яркими звёздами замелькали, закружились буквы… Сташин проморгался, стал вглядываться в строчки, написанные небрежной рукой, размашистым, «врачебным» почерком. Вика Ст., три восклицательных знака, и номер пейджера. Боже правый! Это же номер Виктории Сташиной, его жены!
   В памяти всплыли сообщения, случайно прочитанные им, над которыми он задумывался, от которых отмахивалась, отшучивалась Вика, их истинный смысл стал ясен только сейчас. Да и раньше он был ясен, но как этой блуднице удавалось отрицать очевидное?!
   «Взял разгон, лечу к тебе!» «С разгона влуплю тебе по самые помидоры!» «Сегодня буду разгоняться медленно, как тебе нравится» И так далее…
   Вспомнились майские праздники, когда Вика уезжала к родителям в Райгород, а он, позвонив туда, не обнаружил её на месте. Мать удивлённо ответила, что Вики нет, на следующий день перезвонила, сказала, что «обозналась», «в огороде зашпарилась, сразу не увидела». Именно тогда было одно из таких подозрительных сообщений.
   Вот она, самоотверженная работа! Недосыпы, переработки, постоянные задержки. Жалобы Вики на хроническое невнимание. Вот её цветущий вид после «поездки к родителям». Вот сообщения «доброжелателей», видевших Вику в компании симпатичного блондина. Ах, Разгон, каков мерзавец! Жулик, аферист, в карманах которого всегда водятся лишние деньги; не пренебрегающий утренними пробежками и тренировками в спортзале.
   И, в ярости, следователь прокуратуры отшвырнул блокнот. Всё! Он упрячет за решётку самонадеянного донжуана!

Глава 47

   Двадцатиминутное ожидание, и шлагбаум, наконец, открылся. Иосиф Григорьевич не любил эти бесполезные траты времени, препятствующие движению вперед. Еще десять минут, и служебная «Волга» въехала в рабочий посёлок Гумрак. Следуя за машиной сопровождения, пыльными улицами доехали до огороженного кирпичным забором участка. А еще через несколько минут Павел Ильич, успевший обежать предприятие, вернулся и доложил:
   — Все на месте. Пойдёмте, провожу.
   Иосиф Григорьевич вышел из машины, и вместе с заместителем, миновав ворота, направился к продолговатому двухэтажному зданию. Поднявшись на второй этаж, они прошли через приемную, и оказались в просторном директорском кабинете. Двое мужчин и женщина встретили их. С удовлетворением отметив их растерянный вид, Иосиф Григорьевич, глядя на сидевшего за директорским столом мужчину, спросил у Павла Ильича:
   — Ты уже… всё осмотрел тут?
   — Оборудование, танки, бензовозы… — ответил Павел Ильич. — Обычная нефтебаза, Иосиф Григорьевич.
   «Только без обычных, полагающихся для нефтебазы, документов», — подумал про себя Давиденко.
   На этот подпольный нефтеперерабатывающий завод вышли сотрудники следственного управления Следственного комитета при прокуратуре области в ходе расследования уголовного дела по факту сбыта некачественного топлива на одной из автозаправок. Следователь следственного управления проделал необходимую работу, а материал в отношении подпольного завода передал в ОБЭП для проведения полной проверки и принятия решения.
   — Итак, Борис Иванович, — генеральским голосом загремел полковник Давиденко, обращаясь к тому, в ком угадал директора, — коль скоро гора пришла к Магомету, то и разговор должен получиться магометанский, горский, доверительный…
   Присутствовавшие переглянулись, и через полминуты в кабинете остались двое — директор и начальник ОБЭП. Иосиф Григорьевич пристально всматривался в лицо собеседника.
   — Что ж это вы, Борис Иванович, не соблюдаете правила лицензирования? Где ваша гражданская совесть? Знаете ведь, что полагается иметь кооперативу, наподобие вашего, для того, чтобы начать переработку углеводородов…
   — Так ведь, Иосиф Григорьевич…
   — Так ведь не положено так действовать. Это статья, и не в газете, а в УК! Прокуратура вами заинтересовалась, люди в курсе… Дело должно быть доведено до логического конца.
   Директор рассыпался в извинениях, которые Иосиф Григорьевич выслушал с мефистофельской улыбкой. Затем Борис Иванович стал что-то говорить про чиновничий произвол, и про то, что «в этой стране невозможно работать по закону». И это тоже было выслушано с улыбкой, и долженствующим вниманием.
   — Да всё понятно, все так говорят, — перебил Давиденко. — С какими АЗС вы работаете?
   Директор стал перечислять. Не услышав то, что хотел — названия заправок, принадлежащих фирме «Бизнес-Плюс», — Иосиф Григорьевич спросил:
   — Вы хотите сказать, что работаете сами: закупаете сырье в Саратове, хотя я уверен, что здесь у нас, на «Лукойле», гоните продукцию, и продаёте местным, и неместным автозаправкам и другим предприятиям?!
   Выяснилось, что именно так и обстоят дела. Ни под кем он не «сидит», этот директор нефтебазы, сам по себе «шурупит» потихоньку. А для «урегулирования вопроса» Борис Иванович предложил «обмозговать сумму премиальных» для сотрудников ОБЭП, не поленившихся приехать сюда, в пригород.
   — Надеетесь, что гора разродится мышью? — усмехнулся Иосиф Григорьевич. — Напрасно, не тот я человек.
   «Откуда столько самостоятельных пиндосов?!» — подумал он при этом.
   И, буравя помрачневшее лицо директора, добавил:
   — Помогу я вам, хоть не в моих это правилах — протягивать руку помощи нарушителям закона. Есть покупатель на ваше хозяйство, хорошую цену предлагает.
   И он написал на клочке бумаги цифру.
   Приподнявшись со своего места, чтобы посмотреть, директор, увидев эту цифру, безвольно опустился в кресло. Одной рукой он держал авторучку, судорожно взятую со стола, другой вытирал платком пот, выступивший на груди. Рубашка его была расстегнута, из раскрытого ворота выступали тяжёлые жировые складки у основания шеи, достигнутые уже багровыми пятнами, секунду назад появившимися на лице. Преодолевая одышку, он ответил с неторопливостью полного человека, который не только умом, но всем телом понимает, что волноваться ему нельзя:
   — Сюда столько денег инвестировано… Моих, личных денег! Капитальные затраты, знаете, сколько всё это стоит?! Земля, оборудование, строительство… Если уж на то пошло, оценщиков надо пригласить. По науке, по закону просчитать!
   — Мысль, высказанная вами, несомненно, была верна для своего времени, — сочувственно ответил Иосиф Григорьевич, — и, как большинство мыслей, высказанных людьми, она не обладает вечной жизнью.
   И добавил печально:
   — Не я диктую цены! Рынок! Знаете, эту новомодную штучку: стоимость вещи не оценивается затратами на её изготовление. Стоимость определяется тем, за какую цену можно эту вещь реализовать сейчас на рынке. Подумайте: во что оценит покупатель ваши самостийные постройки! К моменту, когда их опечатают судебные приставы, и можно будет всё это законным образом продать… знаете, сколько это будет в реальных цифрах… с учетом всех издержек?! Очень мало, и уверен, что это очень мало… всё равно не попадёт в ваш директорский карман.
   Он выжидающе посмотрел на директора, напоминавшего баранью тушу, которую обжаривают на вертеле.
   — А, Борис Иванович… тяжела гора, которую надо сбросить с плеч?!
   Увидев сомнения в глазах собеседника, начальник ОБЭП счел нужным напомнить:
   — Логический конец: уголовное дело, статья, конфискация, срок, Сибирь…
   — Прибавьте хоть немного… затраты всё ж таки!
   — А чего они стоят, понесённые уже затраты! — воскликнул Иосиф Григорьевич.
   И добавил оправдывающимся тоном:
   — Это ж не я, это всё проклятая экономическая теория.
   Поднявшись с места, он сказал:
   — Давай, Борис Иванович, как сейчас принято среди важных дядек, договоримся так. Мы, на своём уровне, приняли решение, теперь дело за исполнителями. Мои люди приедут к твоим людям, и решат все технические вопросы.
   И, уже в дверях, прибавил:
   — Удачи, не попадайся больше.
   Сев за руль «Волги», Иосиф Григорьевич сказал подчинённым, чтоб ехали на службу, и дожидались его. Выехав на трассу, он направился следом за машиной сопровождения. Так две машины областного УВД ехали до улицы Мира. На светофоре «шестерка» повернула направо, а «Волга» налево.
   «Еремеев, подлец, перехитрил», — думал Иосиф Григорьевич, проезжая по улице, первой в разрушенном Сталинграде восстановленной пленёнными немцами.
   Установлено, что Никитин погиб не от милицейских пуль. Вскрывая тело, судмедэксперты обнаружили пулю от патрона СП-6. Входное отверстие — под левой лопаткой, сама пуля застряла в грудине. Такими патронами пользуются при стрельбе из снайперской винтовки ВСС. Аналогичная пуля пробила навылет череп Никитина, и находится где-то на дне Волги. Пули от пистолета ПМ — из которого милиционеры стреляли по бандиту — были извлечены из подключичной ткани убитого, а также из бедра. Автоматной очередью прошит борт катера и мотор, тремя пулями АК угостился Никитин, но это тоже не смертельные ранения. Если бы стреляли только милиционеры, Никитина удалось бы взять живым.
   Остаётся один выход — давить на Еремеева, который устроил эту войнушку. Все это понимают, но до конца выборов адвокат — личность неприкосновенная. Интересно, каким будет его следующий ход?
 
   Управление компании «Волга-Трансойл» высилось своими тремя строгими этажами над зеленым двором и садом, окруженным массивной чугунной оградой. Припарковавшись на специально отведенной для сотрудников стоянке, Иосиф Григорьевич вышел из машины, и направился ко входу. Охранник впустил его, не проверяя документы.
   Поднявшись на второй этаж, Иосиф Григорьевич прошел в приемную. Там его встретил генеральный директор, Рустэм Раисович Шарифулин, и провел в свой кабинет.
   — Здравствуйте, Иосиф Григорьевич! Я вас увидел в окно, и сразу понял, что вы привезли хорошие новости!