Страница:
— Что будем делать с «микросхемщиками», давайте обсудим, обсудим, — уныло проговорил Зюбенко. — Не будем больше добывать улики, прокуратура пусть сама возится? У них есть три убийства, есть Козин, пускай лепят, что хотят. Для себя нам с этого дела ничего не выжать, кроме неприятностей, неприятностей. Правильно я думаю, Иосиф Григорьевич?
— Правильно, Валера. Зачем чужое… месить, когда своего сверх головы навалено.
Посмотрев на Иосифа Григорьевича, на отвернувшегося Павла Ильича, Зюбенко вдруг затрясся от смеха. Его поддержали остальные.
— Ловко Кекеев со своей головы… скинул, — проговорил, давясь смехом, Паперно.
— Высоко сидит, оттуда удобно с… кидывать, — добавил Климов.
— Ха-ха!
— Иосиф Григорьевич всегда рассмешит!
Глава 57
Глава 58
Глава 59
Глава 60
Глава 61
— Правильно, Валера. Зачем чужое… месить, когда своего сверх головы навалено.
Посмотрев на Иосифа Григорьевича, на отвернувшегося Павла Ильича, Зюбенко вдруг затрясся от смеха. Его поддержали остальные.
— Ловко Кекеев со своей головы… скинул, — проговорил, давясь смехом, Паперно.
— Высоко сидит, оттуда удобно с… кидывать, — добавил Климов.
— Ха-ха!
— Иосиф Григорьевич всегда рассмешит!
Глава 57
Когда тебе плохо, когда тоска,
Думай обо мне.
Когда сердце смерти сожмет рука,
Думай обо мне.
Когда холодно, сыро и темно,
Думай обо мне.
Когда в городе снегом заметено,
Думай обо мне.
Когда волчьим воем поет душа,
Думай обо мне.
Когда от боли не сможешь дышать,
Думай обо мне.
Когда страх накинется, как сатана,
Думай обо мне.
Когда вместо двери будет стена,
Думай обо мне.
Когда одиночество будет душить,
Думай обо мне.
Я буду Бога всегда молить —
Молить о тебе.
Глава 58
Находясь в машине напротив входа в серое двухэтажное здание, Трегубов повторял уже сказанное о фирме, которую сейчас предполагалось навестить; Андрей рассеяно слушал.
«Фармбизнес» — оптовая компания средней руки, торгующая фармацевтическими препаратами. До недавнего времени находилась под «крышей» «офиса», платила две тысячи долларов в месяц. Затем директор попросил дать тайм-аут — дела пошли неважно, продажи резко упали, зарплату людям нечем выплачивать, и так далее. Отсрочку дали. Но тайм-аут затянулся, и появилось подозрение, что фирмачи парят мозги. Оставлять так дело нельзя — чтоб у других соблазна не возникло; а с другой стороны, не убивать же их. Надо разобраться, придумать какое-то решение.
Не дослушав, Андрей прервал Романа на полуслове:
— А что, Трезор, Катя сидела с Кондауровым чуть ли не в обнимку?
Тот выпучил глаза:
— Что?!
Андрей повторил вопрос. Ему были интересны подробности последнего свидания Кати с Кондауровым… да и предыдущих свиданий тоже.
— Хватит, с меня довольно! — прорычал Роман. — Ничего тебе больше не скажу.
— Трезор!
— Ни с кем она не встречалась, ничего я не видел! И вообще, она святая мадонна, только без этой… круглой фигни над головой.
— Трезор!!!
— Рассказать? Ты хочешь?
Андрей кивнул. Роман показал неприличный знак.
— А вот тебе! Она объявится, упадёт в твои объятья, вы сойдётесь, а я останусь крайним в вашей непонятке! Хрен!
Выйдя из машины, он громко хлопнул дверью.
Оказавшись в здании, прежде чем зайти к директору, они прошлись по коридорам, заглядывая в кабинеты, офисы, не забыли и про склад. Повсюду наблюдалось оживление, деловая суета. Шли отгрузки, приёмка товара. Сотрудники непринуждённо болтали, перешучивались.
Когда поднялись на второй этаж, Роман, широкой ладонью толкнув директорскую дверь, вошёл в кабинет с обычной своей стремительностью неутомимого завоевателя, и плотно уселся на один из трёх стульев, стоявших у стены рядом с директорским столом. Андрей вошёл следом, взял стул, поставил напротив того, на котором сидел Роман, с другой стороны директорского стола.
Сам директор, тем временем, оживлённо разговаривал по телефону, изредка бросая настороженные взгляды на посетителей.
— Это Илья Брук, учредитель и директор, — развязно и нарочито громко объявил Роман. — Второй учредитель — Фима, казак иерусалимский, того же племени, что и этот…
При этих словах он небрежно махнул в сторону директора.
— … лупарик… Два друга — х… и подпруга!
И он громко и сочно засмеялся. Извинившись, сказав, что перезвонит, директор положил трубку, и поздоровался с Романом.
— А, ты здесь? — ответил тот с наигранным удивлением. — Мы уж забеспокоились, что случилось, может, помер, надел, как говорили раньше, деревян-бушлат, а мы тут ходим, смеемся.
Разговаривая в такой манере, он зорко наблюдал за директором, цвет лица которого беспрерывно менялся. Увидев зелёный, Роман приступил к изложению цели визита:
— Все равно не мешало бы тебя и Фиму свозить на Волгу, или в какой-нибудь карьер. Сказать, почему? Потому что вы пытаетесь мне скормить свою шнягу, а мой организм её не принимает. Так, ребята, не годится, раздвигайте ягодицы!
Разглядывая директора, как тигр наполовину растерзанного джейрана, Роман продолжил:
— Ты мне что втирал, типа, дела не идут, капусты нет, а? Так вы мне с Фимой тёрли?!
Илья что-то промычал в ответ. Роман обратился к Андрею:
— А что мы сегодня увидели, друг? Говори!
— Мне так описывали ваши дела, что я представил себе мерзость запустения. Мы посмотрели, увидели, что всё в порядке — приход, расход, отгрузки, все дела.
— Я привёл его, чтоб он тебе помог, — объяснил Роман Илье, — Андрей такие проблемы решает, перед которыми твоя проблема — перхоть! И что мы видим? Нате из-под кровати! Всё у тебя в порядке, оказывается, наша помощь не нужна. Так выходит?
— Э-это кажущаяся видимость. М-мы работаем с низкой наценкой, вхолостую, почти в убыток. Если б нам дали время развиться…
— Человек развивается всю жизнь, — заметил Андрей. — Тут другой вопрос начинается: по какому пути пойдёт развитие, долгая ли будет жизнь…
— Ты его слушай, — бросил Роман директору, — он грамотный, высшее образование имеет, сын профессора. Пока ты грыз ворованную мацу, он грыз научный камень в институте.
— Ладно, сейчас не об этом, — отмахнулся Андрей. — Все люди разные, чего уж там! Вот ты, Илья, не похож на меня, я не похож на тебя, слава богу. Но иногда наши интересы могут совпасть, — к обоюдной нашей пользе.
— Но как… Понимаете, в Волгоград приходят крупные московские дистрибьюторы, демпингуют, ломают рынок. Приходится снижать цены. Клиент становится капризным, разборчивым.
Перебив Илью, Андрей попросил прайс-лист компании. Получив, принялся внимательно его просматривать, одновременно прислушиваясь к тому, что рассказывает директор. Тот говорил о своих трудностях.
— Интересно? — спросил Роман.
— Да, фармацевтика — моя страсть, — ответил Андрей. — Илья, могу я взглянуть одним глазком на ваши приходные документы?
— На какие позиции?
Андрей назвал наугад несколько импортных, и несколько отечественных наименований. Директор позвонил бухгалтеру и сказал, чтобы та принесла нужные документы. И продолжил свои рассуждения о трудностях жизни. Слушая его вполуха, Андрей рассматривал обстановку кабинета. Необычные сувениры, небольшие искусственные деревца, причудливые вазочки, изречения в рамках: «Ничто так не развращает, и не деморализует, как небольшой, но стабильный заработок»; «С презрением отвергай бесплатные обеды»; «Приступай к делу без колебаний»; «Не принимай роли, которую навязывает тебе общество. Сотвори себя заново»; «Держи руки чистыми».
«Он думает, что умён, продвинут, оригинален, что у него хороший вкус», — мысленно усмехнулся Андрей.
Появилась бухгалтер, она положила на стол документы, и вышла. Андрей стал их изучать, сравнивать приходные цены с продажными. Поставщики были иногородние, в основном московские, некоторые наименования поставлялись напрямую от производителя, и растаможивались в Волгограде.
— На импортный товар у вас гораздо ниже наценка, чем на отечественный.
— Конкуренция, — объяснил директор, — иностранные компании открывают представительства, работают напрямую с клиентами. Приходится снижать цены.
Андрей бросил бесцеремонный взгляд на него, помолчал, затем сказал:
— Лучше б ты ничего не говорил. Вовремя промолчать — всё равно, что украсить разговор благоуханием весенних фиалок. А то ведь… И вывеска твоя плутовская, и говоришь, — как в лужу пукаешь.
И он пояснил:
— Иностранные компании дают приличные товарные скидки, то же самое делают их московские дилеры. И не всегда это проходит по бумагам — чтобы таким, как ты, было проще вести бухгалтерию. Бывает, вместо товарной скидки возвращают наличные по факту оплаты — процентов двадцать-тридцать. А отечественные заводы-производители пока не дошли до этого, вот и вся причина.
— Лохануть нас захотел, лупарик, — грозно рыкнул Роман. — Хрен тебе, разводилу не разведёшь!
И добавил уже спокойнее:
— Не хочешь говорить нормально, не надо. Думаешь, нам приятно тебя слушать? Гонишь одно отрицалово. Сколько мы тут сидим и разговариваем, ничего, кроме вонючих какашек, с твоего языка не слетело. Нам надоест, мы уйдём, и больше приходить не будем…
Выдержав многозначительную паузу, добавил:
— …Потому что приходить будет не к кому… Чьё-то развитие остановится, так и не начавшись.
— Ты же не можешь на один процент наценки содержать весь этот балаган, — подхватил Андрей, обводя взглядом кабинет, — у тебя тут забито минимум пятьдесят процентов.
— Гм… лучше промолчу, — тихо ответил Илья.
— Я тебя прекрасно понимаю, — продолжил Андрей, — но ты тоже постарайся меня понять. Мне нужно кое-что от тебя, ты, когда что-то понадобится, сможешь обратиться ко мне. Опять же повторю: всё решится к обоюдной нашей пользе. Конечно, ты живёшь тут бирюком, кайфуешь: играешь в погремушки, — снисходительный взгляд на сувениры и деревья, — набиваешь нифилями голову, — презрительный взгляд на рамки с изречениями, — но жизнь развивается, идёт вперед. Неразумно отгораживаться от мира.
— По братски надо жить, — подхватил Роман, — твой друг — мне друг, твой недруг — мне недруг.
Храня молчание, Илья опасливо поглядывал на своих собеседников. Зазвонил телефон, директор снял трубку, попросил, чтобы позвонили попозже. Затем, подперев ладонью голову, похожую на дикий каштан с приклеенным клочком хлопка, хмуро изрёк:
— Каковы будут ваши условия?
— Мы кто, по-твоему, вымогатели? — ответил Роман. — Мы ведём открытый диалог, ищем точки соприкосновения. У нас всё по согласию. Мы ж не насильники.
— Coitus letalis, — тихо обронил Андрей.
— Видишь, пока ты бегал в пампасах, гонял бродячих шавок, люди изучали языки, — нравоучительно произнёс Роман. — Это тебе, Илюша, не хрен собачий.
— Lingua Latina non penis canina, — подтвердил Андрей.
— Две тысячи я уже не потяну.
— Бери новые высоты, пусть будет три.
От этих слов директор вздрогнул, глаза его потемнели, складка перерезала нахмуренный лоб, стиснутые зубы насилу сдерживали стон.
Вспомнив Гордеева, Андрей предложил:
— Давай не так. Мы будем брать товар, скажем, на десять тысяч долларов в месяц, а оплачивать будем восемь. Потом берём новую партию, и так далее.
Видя непонимание в глазах директора, Андрей повторил предложение другими словами.
— Да всё он понял, — оборвал его Роман, — не настолько туп. Соображает, где мы тут его кинем.
— Не нужен нам твой товар, — обратился он к Илье. — Не продадим, вернем всё взад! И это, — давай отвечай быстрее. Если тебе сказали молчать, это не значит, что нужно заткнуться насовсем, и не говорить по делу.
— Давайте так попробуем.
— Давать будешь в других местах, нам нужен понятный ответ — да-да, нет-нет, оральный секс!
— Coitus letalis.
— Да, — твёрдо ответил Илья.
— Товар я буду брать со скидкой двадцать процентов, — заявил Андрей.
— Но…
Роман угрожающе поднял руку:
— Будешь дёргаться, мы передумаем и уйдем.
— Тогда… чтоб Фима не был в курсе.
— Мы не обидимся, если у тебя будут тайны от компаньона, — насмешливо проговорил Роман, — ты многое скрывал бы и от нас, если б мы не обладали способностью всё видеть.
И, легко поднявшись, сказав директору «покедова», направился к двери. Андрей, взяв со стола прайс-лист, проследовал за ним.
Стоя в дверях, Роман на прощание сказал директору:
— Давай, махинатор, чтобы твоя голова, туго набитая этими… — тут он бросил быстрый взгляд на рамки с изречениями, — …шняжными штучками, всегда была на месте.
«Фармбизнес» — оптовая компания средней руки, торгующая фармацевтическими препаратами. До недавнего времени находилась под «крышей» «офиса», платила две тысячи долларов в месяц. Затем директор попросил дать тайм-аут — дела пошли неважно, продажи резко упали, зарплату людям нечем выплачивать, и так далее. Отсрочку дали. Но тайм-аут затянулся, и появилось подозрение, что фирмачи парят мозги. Оставлять так дело нельзя — чтоб у других соблазна не возникло; а с другой стороны, не убивать же их. Надо разобраться, придумать какое-то решение.
Не дослушав, Андрей прервал Романа на полуслове:
— А что, Трезор, Катя сидела с Кондауровым чуть ли не в обнимку?
Тот выпучил глаза:
— Что?!
Андрей повторил вопрос. Ему были интересны подробности последнего свидания Кати с Кондауровым… да и предыдущих свиданий тоже.
— Хватит, с меня довольно! — прорычал Роман. — Ничего тебе больше не скажу.
— Трезор!
— Ни с кем она не встречалась, ничего я не видел! И вообще, она святая мадонна, только без этой… круглой фигни над головой.
— Трезор!!!
— Рассказать? Ты хочешь?
Андрей кивнул. Роман показал неприличный знак.
— А вот тебе! Она объявится, упадёт в твои объятья, вы сойдётесь, а я останусь крайним в вашей непонятке! Хрен!
Выйдя из машины, он громко хлопнул дверью.
Оказавшись в здании, прежде чем зайти к директору, они прошлись по коридорам, заглядывая в кабинеты, офисы, не забыли и про склад. Повсюду наблюдалось оживление, деловая суета. Шли отгрузки, приёмка товара. Сотрудники непринуждённо болтали, перешучивались.
Когда поднялись на второй этаж, Роман, широкой ладонью толкнув директорскую дверь, вошёл в кабинет с обычной своей стремительностью неутомимого завоевателя, и плотно уселся на один из трёх стульев, стоявших у стены рядом с директорским столом. Андрей вошёл следом, взял стул, поставил напротив того, на котором сидел Роман, с другой стороны директорского стола.
Сам директор, тем временем, оживлённо разговаривал по телефону, изредка бросая настороженные взгляды на посетителей.
— Это Илья Брук, учредитель и директор, — развязно и нарочито громко объявил Роман. — Второй учредитель — Фима, казак иерусалимский, того же племени, что и этот…
При этих словах он небрежно махнул в сторону директора.
— … лупарик… Два друга — х… и подпруга!
И он громко и сочно засмеялся. Извинившись, сказав, что перезвонит, директор положил трубку, и поздоровался с Романом.
— А, ты здесь? — ответил тот с наигранным удивлением. — Мы уж забеспокоились, что случилось, может, помер, надел, как говорили раньше, деревян-бушлат, а мы тут ходим, смеемся.
Разговаривая в такой манере, он зорко наблюдал за директором, цвет лица которого беспрерывно менялся. Увидев зелёный, Роман приступил к изложению цели визита:
— Все равно не мешало бы тебя и Фиму свозить на Волгу, или в какой-нибудь карьер. Сказать, почему? Потому что вы пытаетесь мне скормить свою шнягу, а мой организм её не принимает. Так, ребята, не годится, раздвигайте ягодицы!
Разглядывая директора, как тигр наполовину растерзанного джейрана, Роман продолжил:
— Ты мне что втирал, типа, дела не идут, капусты нет, а? Так вы мне с Фимой тёрли?!
Илья что-то промычал в ответ. Роман обратился к Андрею:
— А что мы сегодня увидели, друг? Говори!
— Мне так описывали ваши дела, что я представил себе мерзость запустения. Мы посмотрели, увидели, что всё в порядке — приход, расход, отгрузки, все дела.
— Я привёл его, чтоб он тебе помог, — объяснил Роман Илье, — Андрей такие проблемы решает, перед которыми твоя проблема — перхоть! И что мы видим? Нате из-под кровати! Всё у тебя в порядке, оказывается, наша помощь не нужна. Так выходит?
— Э-это кажущаяся видимость. М-мы работаем с низкой наценкой, вхолостую, почти в убыток. Если б нам дали время развиться…
— Человек развивается всю жизнь, — заметил Андрей. — Тут другой вопрос начинается: по какому пути пойдёт развитие, долгая ли будет жизнь…
— Ты его слушай, — бросил Роман директору, — он грамотный, высшее образование имеет, сын профессора. Пока ты грыз ворованную мацу, он грыз научный камень в институте.
— Ладно, сейчас не об этом, — отмахнулся Андрей. — Все люди разные, чего уж там! Вот ты, Илья, не похож на меня, я не похож на тебя, слава богу. Но иногда наши интересы могут совпасть, — к обоюдной нашей пользе.
— Но как… Понимаете, в Волгоград приходят крупные московские дистрибьюторы, демпингуют, ломают рынок. Приходится снижать цены. Клиент становится капризным, разборчивым.
Перебив Илью, Андрей попросил прайс-лист компании. Получив, принялся внимательно его просматривать, одновременно прислушиваясь к тому, что рассказывает директор. Тот говорил о своих трудностях.
— Интересно? — спросил Роман.
— Да, фармацевтика — моя страсть, — ответил Андрей. — Илья, могу я взглянуть одним глазком на ваши приходные документы?
— На какие позиции?
Андрей назвал наугад несколько импортных, и несколько отечественных наименований. Директор позвонил бухгалтеру и сказал, чтобы та принесла нужные документы. И продолжил свои рассуждения о трудностях жизни. Слушая его вполуха, Андрей рассматривал обстановку кабинета. Необычные сувениры, небольшие искусственные деревца, причудливые вазочки, изречения в рамках: «Ничто так не развращает, и не деморализует, как небольшой, но стабильный заработок»; «С презрением отвергай бесплатные обеды»; «Приступай к делу без колебаний»; «Не принимай роли, которую навязывает тебе общество. Сотвори себя заново»; «Держи руки чистыми».
«Он думает, что умён, продвинут, оригинален, что у него хороший вкус», — мысленно усмехнулся Андрей.
Появилась бухгалтер, она положила на стол документы, и вышла. Андрей стал их изучать, сравнивать приходные цены с продажными. Поставщики были иногородние, в основном московские, некоторые наименования поставлялись напрямую от производителя, и растаможивались в Волгограде.
— На импортный товар у вас гораздо ниже наценка, чем на отечественный.
— Конкуренция, — объяснил директор, — иностранные компании открывают представительства, работают напрямую с клиентами. Приходится снижать цены.
Андрей бросил бесцеремонный взгляд на него, помолчал, затем сказал:
— Лучше б ты ничего не говорил. Вовремя промолчать — всё равно, что украсить разговор благоуханием весенних фиалок. А то ведь… И вывеска твоя плутовская, и говоришь, — как в лужу пукаешь.
И он пояснил:
— Иностранные компании дают приличные товарные скидки, то же самое делают их московские дилеры. И не всегда это проходит по бумагам — чтобы таким, как ты, было проще вести бухгалтерию. Бывает, вместо товарной скидки возвращают наличные по факту оплаты — процентов двадцать-тридцать. А отечественные заводы-производители пока не дошли до этого, вот и вся причина.
— Лохануть нас захотел, лупарик, — грозно рыкнул Роман. — Хрен тебе, разводилу не разведёшь!
И добавил уже спокойнее:
— Не хочешь говорить нормально, не надо. Думаешь, нам приятно тебя слушать? Гонишь одно отрицалово. Сколько мы тут сидим и разговариваем, ничего, кроме вонючих какашек, с твоего языка не слетело. Нам надоест, мы уйдём, и больше приходить не будем…
Выдержав многозначительную паузу, добавил:
— …Потому что приходить будет не к кому… Чьё-то развитие остановится, так и не начавшись.
— Ты же не можешь на один процент наценки содержать весь этот балаган, — подхватил Андрей, обводя взглядом кабинет, — у тебя тут забито минимум пятьдесят процентов.
— Гм… лучше промолчу, — тихо ответил Илья.
— Я тебя прекрасно понимаю, — продолжил Андрей, — но ты тоже постарайся меня понять. Мне нужно кое-что от тебя, ты, когда что-то понадобится, сможешь обратиться ко мне. Опять же повторю: всё решится к обоюдной нашей пользе. Конечно, ты живёшь тут бирюком, кайфуешь: играешь в погремушки, — снисходительный взгляд на сувениры и деревья, — набиваешь нифилями голову, — презрительный взгляд на рамки с изречениями, — но жизнь развивается, идёт вперед. Неразумно отгораживаться от мира.
— По братски надо жить, — подхватил Роман, — твой друг — мне друг, твой недруг — мне недруг.
Храня молчание, Илья опасливо поглядывал на своих собеседников. Зазвонил телефон, директор снял трубку, попросил, чтобы позвонили попозже. Затем, подперев ладонью голову, похожую на дикий каштан с приклеенным клочком хлопка, хмуро изрёк:
— Каковы будут ваши условия?
— Мы кто, по-твоему, вымогатели? — ответил Роман. — Мы ведём открытый диалог, ищем точки соприкосновения. У нас всё по согласию. Мы ж не насильники.
— Coitus letalis, — тихо обронил Андрей.
— Видишь, пока ты бегал в пампасах, гонял бродячих шавок, люди изучали языки, — нравоучительно произнёс Роман. — Это тебе, Илюша, не хрен собачий.
— Lingua Latina non penis canina, — подтвердил Андрей.
— Две тысячи я уже не потяну.
— Бери новые высоты, пусть будет три.
От этих слов директор вздрогнул, глаза его потемнели, складка перерезала нахмуренный лоб, стиснутые зубы насилу сдерживали стон.
Вспомнив Гордеева, Андрей предложил:
— Давай не так. Мы будем брать товар, скажем, на десять тысяч долларов в месяц, а оплачивать будем восемь. Потом берём новую партию, и так далее.
Видя непонимание в глазах директора, Андрей повторил предложение другими словами.
— Да всё он понял, — оборвал его Роман, — не настолько туп. Соображает, где мы тут его кинем.
— Не нужен нам твой товар, — обратился он к Илье. — Не продадим, вернем всё взад! И это, — давай отвечай быстрее. Если тебе сказали молчать, это не значит, что нужно заткнуться насовсем, и не говорить по делу.
— Давайте так попробуем.
— Давать будешь в других местах, нам нужен понятный ответ — да-да, нет-нет, оральный секс!
— Coitus letalis.
— Да, — твёрдо ответил Илья.
— Товар я буду брать со скидкой двадцать процентов, — заявил Андрей.
— Но…
Роман угрожающе поднял руку:
— Будешь дёргаться, мы передумаем и уйдем.
— Тогда… чтоб Фима не был в курсе.
— Мы не обидимся, если у тебя будут тайны от компаньона, — насмешливо проговорил Роман, — ты многое скрывал бы и от нас, если б мы не обладали способностью всё видеть.
И, легко поднявшись, сказав директору «покедова», направился к двери. Андрей, взяв со стола прайс-лист, проследовал за ним.
Стоя в дверях, Роман на прощание сказал директору:
— Давай, махинатор, чтобы твоя голова, туго набитая этими… — тут он бросил быстрый взгляд на рамки с изречениями, — …шняжными штучками, всегда была на месте.
Глава 59
Недвижимый, задумчивый, он сидел в кресле; напротив него, у стены, стоял Катин портрет, нарисованный сухумским художником. Андрей смотрел и ничего не видел. Он пробовал успокоить себя: может, семейные неурядицы? Но, возразил он сам себе, тогда бы она позвонила, и всё рассказала. Её молчание длится больше трёх недель.
«А если неприятности у неё самой? — промелькнула острая мысль. Но тут же само собой пришло возражение и на это. — Будь что-то серьёзное, об этом бы знала бабушка, и если б не сказала, то на её лице всё было бы написано».
Что же остаётся? Почему она не звонит? Причину нетрудно угадать. У Кати кто-то есть.
Казалось, провалился в пропасть мир. Какой обвал можно противопоставить обвалу надежд? Рухнула ледяная гора и похоронила под своей тяжестью цветущий лес, полный солнечного блеска.
А он, Андрей, — над бездной, на дне которой под грудой льда погребена его любовь, его вера в любимую девушку, в себя. Незачем бояться правды: Катя ушла. В тяжёлый час она оставила его.
Одиночество его, его потрясение вытеснили из сознания всё остальное. Работа, дела, — всё налаживалось, но стало безразличным, ничего не значило.
«Мы были вместе, у нас была любовь. Наши слова были словами одной силы, одного устремления. И сердца бились одним ударом. С какого изменчивого часа всё переменилось?»
Он пытался думать её мыслями, анализировал её поступки, экстраполировал эти данные на новые, предполагаемые, обстоятельства, и неизменно приходил к одному и тому же выводу: у неё был просто курортный роман, который, по определению, по приезду с курорта, забывается.
Она дала испытать то, что, раз попробовав, будешь искать всю жизнь. Ну, и что делать? Ждать? Искать?
«А если неприятности у неё самой? — промелькнула острая мысль. Но тут же само собой пришло возражение и на это. — Будь что-то серьёзное, об этом бы знала бабушка, и если б не сказала, то на её лице всё было бы написано».
Что же остаётся? Почему она не звонит? Причину нетрудно угадать. У Кати кто-то есть.
Казалось, провалился в пропасть мир. Какой обвал можно противопоставить обвалу надежд? Рухнула ледяная гора и похоронила под своей тяжестью цветущий лес, полный солнечного блеска.
А он, Андрей, — над бездной, на дне которой под грудой льда погребена его любовь, его вера в любимую девушку, в себя. Незачем бояться правды: Катя ушла. В тяжёлый час она оставила его.
Одиночество его, его потрясение вытеснили из сознания всё остальное. Работа, дела, — всё налаживалось, но стало безразличным, ничего не значило.
«Мы были вместе, у нас была любовь. Наши слова были словами одной силы, одного устремления. И сердца бились одним ударом. С какого изменчивого часа всё переменилось?»
Он пытался думать её мыслями, анализировал её поступки, экстраполировал эти данные на новые, предполагаемые, обстоятельства, и неизменно приходил к одному и тому же выводу: у неё был просто курортный роман, который, по определению, по приезду с курорта, забывается.
Она дала испытать то, что, раз попробовав, будешь искать всю жизнь. Ну, и что делать? Ждать? Искать?
Глава 60
Осенние ветры гнали нахмуренные облака. Поникли увядающие ветви деревьев. Примолкли птицы. Озарённые сверкающими лучами нежаркого солнца, сады Горной Поляны были как бы запорошены золотой пылью.
Оставив машину на стоянке, они направились к многоэтажному корпусу санатория «Волгоград», возносившемуся над аллейкой молодых тополей.
— Никак не могу понять, — сказала Маша, беря Андрея под руку, — оттяпали три сегмента, и вся операция?
— Удалили повреждённые места, откуда подтекал воздух в плевральное пространство, наложили титановую скобу, и все дела. А ты не знаешь, как это делается? Ты ведь лучше меня училась.
Она его толкнула бедром, и тут же притянула к себе рукой:
— Не умничай!
Так они разговаривали, как старые друзья, и шли к гостиничному корпусу, как бы не понимая, что рядом — привлекательное существо другого пола, близится вечер, и каждый знает, что «дома никто не ждёт».
— Ты мне так и не рассказал про Никитина.
— А что тут рассказывать. У них были какие-то общие дела, и Еремеев дал понять следователю, что если Трезора выпустить, то Никитин обязательно на него выйдет. Так и сделали. Трезор пошлялся по разным местам, съездил на турбазу. В одном из гадюшников ему повезло — он увидел Трифонова, это правая рука Никитина. Они разговорились, нашли общие точки соприкосновения. Оказалось, у Никитина к Трезору есть вопросы; Трезор, в свою очередь, может кое-что предложить по работе. Возникла необходимость личной встречи. Тут пришлось повести очень тонкую игру. Еремеев предупредил: нужно так договориться, чтобы до предполагаемой встречи оставались сутки в запасе. И Трезор, дав согласие Трифонову, начал ссылаться на «сложности по работе» — командировки, сильную занятость. Так, прибегнув к разного рода ухищрениям, он добился, чтобы ему за сутки сообщили время и место встречи. После этого передал данные Еремееву. Было опасно — за ним следила милиция, приходилось петлять, звонить из разных общественных мест. Один раз он, находясь в парикмахерской, попросил у администратора разрешения воспользоваться служебным телефоном; другой раз позвонил из магазина игрушек. В итоге Еремеев приказал: сообщить милиционерам одно место, потом, за полтора часа до встречи, придёт сообщение на пейджер о том, что встреча переносится. Трезор сказал оперативникам, с которыми поддерживал связь, что встреча назначена у «Гасителя». Он туда приехал, и за полтора часа до реальной встречи получил сообщение, которое тут же показал милиционерам в штатском. Пришлось всем передислоцироваться. Конечно, бедняга перенервничал — он догадывался, зачем Еремеев разыгрывает весь этот спектакль, и боялся, как бы шальная пуля не оборвала его молодую жизнь. К счастью, всё обошлось. Пули легли кучно у цели. Никитин пришёл по воде, на катере. Милиционеры открыли по нему огонь. Во время перестрелки никто и не заметил, чей выстрел оказался смертельным. Второв узнал, что на вскрытии вытащили пулю от снайперской винтовки, стали прочёсывать всё вокруг того места, и в мусорной куче обнаружили саму винтовку. Вот так получилось с твоим работодателем.
— Бедный Гера, — тихо проговорила Маша.
Изначально предполагалось, что она довезёт Андрея до санатория, а сама поедет домой. Но, так получилось, что они стояли возле корпуса и общались, и непонятно было, чем закончится эта беседа.
Легкий ветерок играл завитками её волос, и склонившееся к закату солнце зажигало искры в её глубоких черных глазах. Позади неё высился главный корпус санатория, с его грязе— и водолечебницами, диагностическим и реабилитационным отделениями; к нему примыкала пристройка, — бассейн.
— Твоя сбежавшая невеста, она не нашлась? — спросила Маша.
— Нет.
— Ты всё еще надеешься, что она вернётся?
— Машуня, к чему эти разговоры?
Тут она высказала все те мысли, которые и ему самому приходили в голову: Владивостокский жених, Кондауров, двойная и даже тройная игра, курортный роман, свадьба, которая состоится в назначенный срок. Андрей слушал Машу, и ему казалось, что он слушает самого себя — так её мысли были созвучны его мыслям. Своё участие она объяснила тем, что не может спокойно смотреть, как её лучший друг хоронит себя заживо из-за девушки, которая пренебрегла им.
— Ты всё еще любишь её?
Он ничего не ответил, но его взгляд говорил красноречивее любых слов. Маша недовольно поджала губы. Он чуть пожал плечами: мол, ничего не могу поделать. Она обхватила руками его талию, прижалась к нему. Отстранившись, на правах старого друга, которому всё дозволено, полезла рукой под пуловер, стала ощупывать грудь.
— Ты мне так и не показал свой шов, где он?
Он невольно задрожал от её ласкающих, почти дружеских прикосновений.
— Под мышкой, правой.
— А… Что-то не чувствую…
Она вынула руку, поправила пуловер:
— Пойдём, покажешь…
И, решительно взяв его за руку, повела к входу.
Оставив машину на стоянке, они направились к многоэтажному корпусу санатория «Волгоград», возносившемуся над аллейкой молодых тополей.
— Никак не могу понять, — сказала Маша, беря Андрея под руку, — оттяпали три сегмента, и вся операция?
— Удалили повреждённые места, откуда подтекал воздух в плевральное пространство, наложили титановую скобу, и все дела. А ты не знаешь, как это делается? Ты ведь лучше меня училась.
Она его толкнула бедром, и тут же притянула к себе рукой:
— Не умничай!
Так они разговаривали, как старые друзья, и шли к гостиничному корпусу, как бы не понимая, что рядом — привлекательное существо другого пола, близится вечер, и каждый знает, что «дома никто не ждёт».
— Ты мне так и не рассказал про Никитина.
— А что тут рассказывать. У них были какие-то общие дела, и Еремеев дал понять следователю, что если Трезора выпустить, то Никитин обязательно на него выйдет. Так и сделали. Трезор пошлялся по разным местам, съездил на турбазу. В одном из гадюшников ему повезло — он увидел Трифонова, это правая рука Никитина. Они разговорились, нашли общие точки соприкосновения. Оказалось, у Никитина к Трезору есть вопросы; Трезор, в свою очередь, может кое-что предложить по работе. Возникла необходимость личной встречи. Тут пришлось повести очень тонкую игру. Еремеев предупредил: нужно так договориться, чтобы до предполагаемой встречи оставались сутки в запасе. И Трезор, дав согласие Трифонову, начал ссылаться на «сложности по работе» — командировки, сильную занятость. Так, прибегнув к разного рода ухищрениям, он добился, чтобы ему за сутки сообщили время и место встречи. После этого передал данные Еремееву. Было опасно — за ним следила милиция, приходилось петлять, звонить из разных общественных мест. Один раз он, находясь в парикмахерской, попросил у администратора разрешения воспользоваться служебным телефоном; другой раз позвонил из магазина игрушек. В итоге Еремеев приказал: сообщить милиционерам одно место, потом, за полтора часа до встречи, придёт сообщение на пейджер о том, что встреча переносится. Трезор сказал оперативникам, с которыми поддерживал связь, что встреча назначена у «Гасителя». Он туда приехал, и за полтора часа до реальной встречи получил сообщение, которое тут же показал милиционерам в штатском. Пришлось всем передислоцироваться. Конечно, бедняга перенервничал — он догадывался, зачем Еремеев разыгрывает весь этот спектакль, и боялся, как бы шальная пуля не оборвала его молодую жизнь. К счастью, всё обошлось. Пули легли кучно у цели. Никитин пришёл по воде, на катере. Милиционеры открыли по нему огонь. Во время перестрелки никто и не заметил, чей выстрел оказался смертельным. Второв узнал, что на вскрытии вытащили пулю от снайперской винтовки, стали прочёсывать всё вокруг того места, и в мусорной куче обнаружили саму винтовку. Вот так получилось с твоим работодателем.
— Бедный Гера, — тихо проговорила Маша.
Изначально предполагалось, что она довезёт Андрея до санатория, а сама поедет домой. Но, так получилось, что они стояли возле корпуса и общались, и непонятно было, чем закончится эта беседа.
Легкий ветерок играл завитками её волос, и склонившееся к закату солнце зажигало искры в её глубоких черных глазах. Позади неё высился главный корпус санатория, с его грязе— и водолечебницами, диагностическим и реабилитационным отделениями; к нему примыкала пристройка, — бассейн.
— Твоя сбежавшая невеста, она не нашлась? — спросила Маша.
— Нет.
— Ты всё еще надеешься, что она вернётся?
— Машуня, к чему эти разговоры?
Тут она высказала все те мысли, которые и ему самому приходили в голову: Владивостокский жених, Кондауров, двойная и даже тройная игра, курортный роман, свадьба, которая состоится в назначенный срок. Андрей слушал Машу, и ему казалось, что он слушает самого себя — так её мысли были созвучны его мыслям. Своё участие она объяснила тем, что не может спокойно смотреть, как её лучший друг хоронит себя заживо из-за девушки, которая пренебрегла им.
— Ты всё еще любишь её?
Он ничего не ответил, но его взгляд говорил красноречивее любых слов. Маша недовольно поджала губы. Он чуть пожал плечами: мол, ничего не могу поделать. Она обхватила руками его талию, прижалась к нему. Отстранившись, на правах старого друга, которому всё дозволено, полезла рукой под пуловер, стала ощупывать грудь.
— Ты мне так и не показал свой шов, где он?
Он невольно задрожал от её ласкающих, почти дружеских прикосновений.
— Под мышкой, правой.
— А… Что-то не чувствую…
Она вынула руку, поправила пуловер:
— Пойдём, покажешь…
И, решительно взяв его за руку, повела к входу.
Глава 61
Находясь в санатории, Андрей каждый день выезжал в город по делам. Для разъездов Трегубов предоставил свою старую «шестёрку», сказав, что готов, если нужно, продать её в рассрочку.
Гордеев выбрал из прайс-листа «Фармбизнеса» всего несколько позиций — антибиотики широкого спектра действия для лечения заболеваний урогенитальной сферы, и заказал наименования, которые были ему нужны, но в списке их не оказалось. Выбрал он, таким образом, не всю оговоренную с Ильёй сумму, а только половину. Пришлось ему навязывать оставшееся — нужно было, чтобы на руках постоянно находился товар «Фармбизнеса» на десять тысяч долларов. Андрей изначально позиционировал себя как крупного дельца и планировал за короткий срок увеличить обороты, поэтому выбирать продукцию меньше оговоренной суммы было как-то несолидно. Кроме того, товар находился в залоге на случай, если директор «Фармбизнеса» снова начнёт буксовать.
Глеб не просто брал товар, он привлёк в свой бизнес. Схема была простая — продажа препаратов через врачей КВД, женских консультаций, центров планирования семьи, отделений урологии, частных кабинетов, и так далее, — то есть в тех местах, где доктор берет деньги с пациента за «курс лечения», и в эту сумму входит стоимость лекарств. Особенность этих сбытовых точек состояла в том, что пациент, обращаясь по поводу венерических заболеваний, бесплодия, инфекций мочеполовой сферы, изначально готов понести крупные расходы, и — что самое главное — готов расплатиться непосредственно с доктором. Причина — видимо, специфика заболеваний предполагает установление близкого, доверительного контакта между пациентом и врачом, и последнему проще перейти к вопросу об оплате, а первому как-то неловко торговаться. Кроме того, так исторически сложилось, что врачи именно этих специальностей — гинекологи и дерматовенерологи — брали деньги за свои услуги, не обращая внимание на то, что пациент пришёл на приём по полису, и за него заплатила страховая компания. В любом другом месте — у невропатолога или у кардиолога — заикнись врач об оплате, у пациента это бы вызвало шок, и желание пойти пожаловаться «куда следует».
Для распространения выбирались эффективные, и в то же время редкие препараты, которых не было в аптеках. Наценка составляла от ста процентов и выше. Людям не с чем было сравнивать, негде узнать реальную стоимость.
У Гордеева было всего несколько точек сбыта. Когда Андрей вступил в дело, за короткое время удалось охватить весь Волгоград и Волжский. Вместо трёх-четырёх позиций стали предлагать пятнадцать-двадцать.
Андрею приходилось иметь дело со странными людьми, но Гордеев переплюнул их всех. Это был апологет странностей, противоречий, и необъяснимых поступков.
В один день он мог выговорить Андрею за то, что машина не заправлена с вечера, и приходится терять время — пять минут драгоценного утреннего времени! — на заправке. На следующий день он мог проспать до обеда, или вообще очнуться только к вечеру.
Он на чем свет ругал Синельникова за жадность и двуличность, и в то же время носился по городу по его поручениям, делая это совершенно бесплатно. Он держал в тайне от профессора свой бизнес, говорил, что если тот пронюхает про эту простую, и в то же время доходную схему, то влезет в дело сам; а однажды выяснилось, что Глеб не просто всё выболтал, но и предложил Синельникову стать компаньоном.
Гордеев утверждал, что все вещи покупает только новыми. Он себя слишком высоко ценит, и должен быть первым хозяином. Зачем вещи с изъянами, доставшимися от прежних владельцев?! Если приобретается машина, то она непременно должна быть с нулевым пробегом. А в один прекрасный день он купил у Синельникова подержанную «ВАЗ 21099» — битую, с большим пробегом, с двигателем, нуждавшимся в капремонте, целым букетом других неполадок; да еще по цене чуть дешевле новой.
С женщинами… Та же история…
С Клавой он познакомился на улице, и тут же повёл в гости к друзьям. Там была шумная пьянка — много народу, много выпивки, в общем, бардак. Не проходя в комнаты, она отдалась ему в ванной. Когда они вышли, Глеб представил её своим друзьям: моя невеста. На следующий день они подали заявление в ЗАГС, он действительно на ней женился.
Он мог часами говорить, как ему не повезло с жениными родственниками. Есть ли на свете справедливость? Как бог допустил, чтобы на свет появились Гитлер, Чикатило, и тесть с тёщей — родители Клавы? И тут же Глеб входил в образ заботливого зятя — без напоминания предлагал свою помощь, ездил по поручениям, помогал тестю на даче, дарил тёще цветы и так далее.
Больше, чем тестя и тёщу он ругал только свою жену. Во-первых, не девкой взял. Во-вторых, ленивая, глупая, непрактичная, транжира, совсем не хозяйка. Пироги не печет. То ли дело его мать! Да что там говорить, таких женщин, как его мама, на свете просто нет! Поругавшись с женой, Глеб мог до утра хлестать водку, плакать, жаловаться на жену. Клава унижает его как мужчину — говорит, что у её предыдущих парней достоинство было больше и толще, особенно у Жорика, о котором она вспоминала с особенной нежностью. Был он выносливее Глеба, не так быстро выдыхался, и на выдумки горазд.
Разве можно терпеть, когда жена тебе такое высказывает?! После таких оскорблений — только развод! Однако, на следующий день Глеб, как ни в чем не бывало, гулял с женой по городу в обнимку, демонстрируя, как он с ней счастлив.
Ударяя себя в грудь, Глеб кричал: я мужик, я хозяин в семье! Но его поведение можно было описать одним словом — подкаблучник.
Он считал себя человеком принципиальным, честным и прямолинейным. Если жена не устраивает, и потянуло налево, надо прямо об этом сказать, и разойтись. Однако, походы в баню с девочками любил, как медведь бороться.
Глеб утверждал, что человек он сильный, сам справляется с трудностями, сопли не распускает, и сор из избы не выносит. А в конфидентах у него было полгорода, все были в курсе его проблем, знали его семейную жизнь во всех её душераздирающих подробностях.
Когда Андрей приезжал к клиентам, первый вопрос, который ему задавали, был: ну, как там Глеб?… Беседа начиналась с обсуждения последних сводок с личного фронта Гордеева. Неразумно и неэтично было обсуждать компаньона, но тот сам себя так поставил, что обсуждение проходило легко и непринуждённо, как разговоры о погоде — разбираемый предмет знали все.
Гордеев выбрал из прайс-листа «Фармбизнеса» всего несколько позиций — антибиотики широкого спектра действия для лечения заболеваний урогенитальной сферы, и заказал наименования, которые были ему нужны, но в списке их не оказалось. Выбрал он, таким образом, не всю оговоренную с Ильёй сумму, а только половину. Пришлось ему навязывать оставшееся — нужно было, чтобы на руках постоянно находился товар «Фармбизнеса» на десять тысяч долларов. Андрей изначально позиционировал себя как крупного дельца и планировал за короткий срок увеличить обороты, поэтому выбирать продукцию меньше оговоренной суммы было как-то несолидно. Кроме того, товар находился в залоге на случай, если директор «Фармбизнеса» снова начнёт буксовать.
Глеб не просто брал товар, он привлёк в свой бизнес. Схема была простая — продажа препаратов через врачей КВД, женских консультаций, центров планирования семьи, отделений урологии, частных кабинетов, и так далее, — то есть в тех местах, где доктор берет деньги с пациента за «курс лечения», и в эту сумму входит стоимость лекарств. Особенность этих сбытовых точек состояла в том, что пациент, обращаясь по поводу венерических заболеваний, бесплодия, инфекций мочеполовой сферы, изначально готов понести крупные расходы, и — что самое главное — готов расплатиться непосредственно с доктором. Причина — видимо, специфика заболеваний предполагает установление близкого, доверительного контакта между пациентом и врачом, и последнему проще перейти к вопросу об оплате, а первому как-то неловко торговаться. Кроме того, так исторически сложилось, что врачи именно этих специальностей — гинекологи и дерматовенерологи — брали деньги за свои услуги, не обращая внимание на то, что пациент пришёл на приём по полису, и за него заплатила страховая компания. В любом другом месте — у невропатолога или у кардиолога — заикнись врач об оплате, у пациента это бы вызвало шок, и желание пойти пожаловаться «куда следует».
Для распространения выбирались эффективные, и в то же время редкие препараты, которых не было в аптеках. Наценка составляла от ста процентов и выше. Людям не с чем было сравнивать, негде узнать реальную стоимость.
У Гордеева было всего несколько точек сбыта. Когда Андрей вступил в дело, за короткое время удалось охватить весь Волгоград и Волжский. Вместо трёх-четырёх позиций стали предлагать пятнадцать-двадцать.
Андрею приходилось иметь дело со странными людьми, но Гордеев переплюнул их всех. Это был апологет странностей, противоречий, и необъяснимых поступков.
В один день он мог выговорить Андрею за то, что машина не заправлена с вечера, и приходится терять время — пять минут драгоценного утреннего времени! — на заправке. На следующий день он мог проспать до обеда, или вообще очнуться только к вечеру.
Он на чем свет ругал Синельникова за жадность и двуличность, и в то же время носился по городу по его поручениям, делая это совершенно бесплатно. Он держал в тайне от профессора свой бизнес, говорил, что если тот пронюхает про эту простую, и в то же время доходную схему, то влезет в дело сам; а однажды выяснилось, что Глеб не просто всё выболтал, но и предложил Синельникову стать компаньоном.
Гордеев утверждал, что все вещи покупает только новыми. Он себя слишком высоко ценит, и должен быть первым хозяином. Зачем вещи с изъянами, доставшимися от прежних владельцев?! Если приобретается машина, то она непременно должна быть с нулевым пробегом. А в один прекрасный день он купил у Синельникова подержанную «ВАЗ 21099» — битую, с большим пробегом, с двигателем, нуждавшимся в капремонте, целым букетом других неполадок; да еще по цене чуть дешевле новой.
С женщинами… Та же история…
С Клавой он познакомился на улице, и тут же повёл в гости к друзьям. Там была шумная пьянка — много народу, много выпивки, в общем, бардак. Не проходя в комнаты, она отдалась ему в ванной. Когда они вышли, Глеб представил её своим друзьям: моя невеста. На следующий день они подали заявление в ЗАГС, он действительно на ней женился.
Он мог часами говорить, как ему не повезло с жениными родственниками. Есть ли на свете справедливость? Как бог допустил, чтобы на свет появились Гитлер, Чикатило, и тесть с тёщей — родители Клавы? И тут же Глеб входил в образ заботливого зятя — без напоминания предлагал свою помощь, ездил по поручениям, помогал тестю на даче, дарил тёще цветы и так далее.
Больше, чем тестя и тёщу он ругал только свою жену. Во-первых, не девкой взял. Во-вторых, ленивая, глупая, непрактичная, транжира, совсем не хозяйка. Пироги не печет. То ли дело его мать! Да что там говорить, таких женщин, как его мама, на свете просто нет! Поругавшись с женой, Глеб мог до утра хлестать водку, плакать, жаловаться на жену. Клава унижает его как мужчину — говорит, что у её предыдущих парней достоинство было больше и толще, особенно у Жорика, о котором она вспоминала с особенной нежностью. Был он выносливее Глеба, не так быстро выдыхался, и на выдумки горазд.
Разве можно терпеть, когда жена тебе такое высказывает?! После таких оскорблений — только развод! Однако, на следующий день Глеб, как ни в чем не бывало, гулял с женой по городу в обнимку, демонстрируя, как он с ней счастлив.
Ударяя себя в грудь, Глеб кричал: я мужик, я хозяин в семье! Но его поведение можно было описать одним словом — подкаблучник.
Он считал себя человеком принципиальным, честным и прямолинейным. Если жена не устраивает, и потянуло налево, надо прямо об этом сказать, и разойтись. Однако, походы в баню с девочками любил, как медведь бороться.
Глеб утверждал, что человек он сильный, сам справляется с трудностями, сопли не распускает, и сор из избы не выносит. А в конфидентах у него было полгорода, все были в курсе его проблем, знали его семейную жизнь во всех её душераздирающих подробностях.
Когда Андрей приезжал к клиентам, первый вопрос, который ему задавали, был: ну, как там Глеб?… Беседа начиналась с обсуждения последних сводок с личного фронта Гордеева. Неразумно и неэтично было обсуждать компаньона, но тот сам себя так поставил, что обсуждение проходило легко и непринуждённо, как разговоры о погоде — разбираемый предмет знали все.