Страница:
— Перестань, ты слышишь себя, что ты такое говоришь! — сказал он резко. — Не люблю жаловаться, но врагу бы не пожелал таких ночей. В камере меня отделали, как отбивную. Три недели я провалялся в больнице, сделали операцию на лёгких. Поставили диагноз «ушиб мозга», надо долечиваться, я выписался раньше. Почки… Ладно, не буду плакаться. Всё это время я жил одной мыслью — поскорее выбраться, и приехать к тебе. А ты съездила в Питер на экскурсию, и поехала домой во Владик. Догадываюсь, зачем: на свадьбу. Как жених? Хороший? Лучше, чем я?…
— Андрюша… О чём ты?
— О твоей свадьбе.
— О какой свадьбе?
— У тебя их так много намечалось, что ты не понимаешь, какую я имею в виду?
— Прекрати.
— Ты позовёшь меня на свадьбу? Хочешь, я вылечу к тебе?
— Ты хочешь приехать ко мне?
— Сплю и вижу, как… Ты знаешь, мои фантазии не отличаются сдержанностью…
— Так приезжай. Приди и возьми.
— А ты не хочешь сама приехать?
— Нет, такое решение я не поддерживаю.
Андрей вынул из стола блокнот и ручку.
— Какой у тебя адрес, телефон?
Он прижал сильнее трубку к уху. Катя молчала.
— Говори, я весь превратился в большие уши!
— Я встречу тебя в аэропорту.
— Что это значит? Ты не хочешь мне назвать свой адрес?
— Отца перевели в другую часть, тут нет определённого адреса. «ВЧ» и длинный номер.
— Но ты ведь откуда-то звонишь мне.
— Водитель привёз меня на переговорный пункт.
— Пусть будет так… Тогда другой вопрос начинается: как я тебе дам знать, какой у меня рейс, и всё такое?
— Я тебе позвоню… через час.
— Ты шутишь? Завтра выходной, послезавтра тоже. Мне нужно собрать деньги, самому собраться.
— Тогда ничего не получится.
— Катя, ты начинаешь капризничать! Тебе важен факт отъезда прямо сейчас, или ты хочешь, чтобы я приехал, и мы были вместе?!
— Меня воротит от одной мысли, что ты лишний час пробудешь вместе с ней.
— Катя! Что ты себе там надумала? Не было у нас ничего, и не могло быть.
— Решай! Или ты вылетаешь прямо сейчас, и завтра к ночи будешь у меня, или…
Растерявшись, Андрей стал оправдываться: денег в обрез, хватит только — чуть не сказал «только на праздничный ужин в кафе» — на билет до Москвы в общем вагоне; а если подождать, в первый же рабочий день он объедет клиентов, соберёт нужную сумму, и сразу же вылетит на Москву, а оттуда — во Владивосток. Опомнившись, он возмутился: если бы она не выдумывала себе глупые истории и позвонила раньше, то они давно были бы вместе.
— Мне всё ясно, — ответила она, — ты с ней спишь. Хочешь бросить палку на дорожку.
— Шайтан тебе напел про это! Не сплю я с ней.
— Да! Конечно, с ней не уснёшь, — ехидно ответила она. — Ты это хотел сказать?
— Катенька!
— Зачем только я тебя встретила? Ты отравил мне всю жизнь. Ты, вместе со своей тяжелой историей, отягощённой незабываемыми подругами.
Задыхаясь от возмущения, Андрей заговорил громко о том, что это она, женщина, не такая, как все, что в ней особенный яд, которым он отравлен на всю жизнь, что этот яд чувствуется в его жилах, во всём его существе. Зачем он узнал её?! А эти беспочвенные обвинения, это просто смешная ложь! Не мог он изменить, ни с Машей, ни с какой-либо другой девушкой, и в этом нет его заслуги. Когда узнаешь её, неповторимую, любые, даже самые красивые женщины кажутся бесцветными. И ему никогда в голову не приходило изменять ей. Её поцелуи, её дыхание, которое он чувствовал на своём лице, её голос, — всё это помнится так, будто они расстались пять минут назад. Он всем существом чувствует её любовь, доверяет ей, надеется на скорую встречу, и недоумевает, откуда взялось её недоверие.
— Недоверие… Я доверилась тебе, ты мне не доверяешь. Если б ты меня послушался, мы бы уехали в Питер, не заезжая в Волгоград; и не было бы милиции, не было бы неприятностей, не было бы… Маши…
Он промолчал. Объективно, Катя была права. Она продолжила:
— Не понимаю, чего ты ждёшь. Если б ты меня так сильно просил о чём-то, то уверена: я сделала бы то, что ты просишь, не раздумывая. Если вопрос в деньгах, попроси Второва, Трезора, наконец. Они тебе займут на неделю.
Острая, как кинжал, мысль, пронеслась в его голове. Трезор — Еремеев — Кондауров! Катя тщательно скрывала знакомство с ними. Только перестал об этом думать, и снова всплывает на поверхность эта неразгаданная тайна! Откуда у Кати такая уверенность, что Трезор запросто одолжит нужную сумму? Почему-то вспомнилась история, рассказанная Тинатин, и эти зловещие слова: «приди и возьми!»
И эта всепоглощающая ревность! Андрей вспомнил тело Кондаурова на секционном столе. Её любовник мёртв, но он был в её жизни. В чём-то, возможно, он уступал, а может, и нет… В основном — а это для девушки самое важное — Виктор превосходил Андрея: это был состоявшийся мужчина, зрелый, сильный, с закалённым характером, он вмещал все тайны жизни, он раскрывал перед ней вселенную.
— Мы с Романом не такие друзья, как прежде, — сухо сказал Андрей. — Это дело разъединило нас.
— Да ладно! Ты помог ему выбраться, он помог тебе.
Недоверие, возникшее внезапно, разрослось в нём до предела. Она всё знает, но откуда?!
— Раньше, чем девятого числа, я не смогу уехать, — у меня просто нет денег.
— Бабушкины рассказки! Поверила, если б не знала тебя. Ты можешь всё, когда захочешь. Просто не желаешь оторваться от своей Маши. Чем она тебя так прельстила? Она ведь лживая; фальшивая, как накладные ногти!
Ярость обуяла его. Но неожиданное здравомыслие возобладало, лестничное благоразумие, свойственное ему, возвратилось обратно на квартиру, и он, всё ещё полный недоверия, начал вдруг мыслить практически, исходя из предпосылок, которым не очень-то доверял. Ещё не поняв, должен ли он ехать во Владивосток, Андрей просчитал экономику этой поездки. Да, он сможет поехать, и непременно поедет! Пусть Катя играет им, но что с того! Он хочет обладать ею, какая бы она ни была!
— Катюша, любовь моя! Неужели ты до сих пор не изучила меня, неужели ты не знаешь… границы моих импровизаций…
Тут Андрей запнулся. Он собирался с мыслями, молчал, слыша её прерывистое дыхание. Она ждала, что он скажет.
— Ты знаешь, — я притормаживаю, и ругать меня за это всё равно, что ругать верблюда за то, что он сопливится. Ты нарисовалась впервые за два месяца… спасибо огромное… сказала, чтобы я приехал. Ну и всё, девятого числа я собираю деньги, и выезжаю к тебе.
— Артист… Хватит строить из себя бомжатину, я прекрасно знаю…
Он прервал её:
— Катя! То, чем я располагаю, мне хватит, чтобы дойти до Иловли пешком, поужинать чипсами, и улечься спать в канаве.
— Разгон… Если бы ты знал, как я тебя ненавижу! Иди, празднуй свой день рождения, вместе со своей прошмондовкой, кушай, не обляпайся!
… Короткие гудки. Она бросила трубку.
Подумав о той, которую считала своей соперницей, Катя забыла сущность дела.
Довольный, Андрей прошёлся по комнате, затем опустился на диван. Произнесены нужные слова, и в нужное время. Кто теперь скажет, что он силён только задним умом? Катя позвонит девятого числа, может, перезвонит сегодня же. Главное, что она нашлась, она не исчезла. А самое важное — она помнит и любит его, и все недоразумения — какие бы ни были! — позади. Напряжение, мучившее его, исчезло. «Я тебя ненавижу!» — эти слова звучали чудесной музыкой. Она его любит!
Андрей решил, что сегодня же займёт деньги, купит билеты, а девятого числа возвратит долг, а если не получится, решит через Гордеева все вопросы. Активы есть, два-три дня, и всё образуется.
Всё же мрачные мысли не отпускали его. Что, если она играет? Просто не хочет брать на себя вину за их разрыв, хочет остаться чистенькой, оставить светлой «память об их дружбе»? Сказанные на прощание слова могли быть беспощадным приговором. Слова женщины! Они могут быть пропуском в рай, они же могут ниспровергнуть в ад! Андрей заметался по комнате, в изнеможении опустившись в кресло, решил, что всё-таки займёт деньги и купит билеты, а там, будь, что будет.
Открылась дверь, и в комнату вошел Максим. Следом появился Ренат, двоюродный брат Андрея, последней вошла Маша. Усевшись на диване, Максим стал листать журнал «Вокруг света».
— Пора уже выдвигаться, — сказал Ренат.
Взяв со стола нунчаки, он принялся ими размахивать.
— Аккуратнее, ниндзя, ты мне тут всё размолотишь, — остановил его Андрей.
Маша села на край стола, и, бросив на Андрея гневный взгляд, посмотрела на телефонную трубку, лежавшую на диване, затем перевела взгляд на Андрея. Поняв, что назревает «семейная ссора», Максим с Ренатом удалились.
«Она подслушивала на параллельном телефоне» — догадался Андрей.
— Дождался звоночка? — спросила Маша.
Он не ответил.
— С каких это пор тебе зазорно спать со мной? Почему ты стесняешься сказать об этом людям? Когда твой разбрызгиватель переполняется, ты можешь, еще как можешь… В эти минуты я не кажусь тебе бесцветной, — напротив, ты говоришь мне такие слова, что дух захватывает. А теперь выясняется, что ты со мной не можешь, что все, кроме Кати, для тебя бесцветные. Ну и дрянь же ты.
Выговорившись, она умолкла. Они сидели молча, не глядя друг на друга, в этой мучительной тишине думая об одном и том же — о состоявшемся телефонном разговоре. Маша первой нарушила молчание. Посмотрев на Андрея невидящим взглядом, она сказала холодно:
— Пойдём, пора уже идти в кафе.
Праздновали в кафе «Доблесть», находившемся в подвальном этаже музея Обороны. Это было внушительное помещение, напоминавшее спортзал. В тот день по центру зала накрыли большой стол, остальную мебель сдвинули к стене. Андрей, как именинник, сел во главе стола, Маша, исполнявшая роль хозяйки, разместилась справа от него. Это была её идея — горстке людей собраться в огромном пустом зале, за столом, рассчитанным на целый гарнизон. Андрею понравилось, он тоже любил такую помпезность.
Пока она отдавала распоряжения администратору, что в какой последовательности подавать, Андрей принимал подарки от друзей. Когда, наконец, Вадим, последним вручивший подарок, отошёл, и сел на своё место, а Ренат отнёс подарки на другой конец стола, и вернулся, Роман попросил Машу первой произнести тост за именинника, осторожно назвав её «хозяйкой сегодняшнего праздника».
Она обвела гостей отсутствующим взглядом, напоминая отпущенного ею администратора, постороннего человека, обслуживающего застолье, которого вдруг попросили выступить в незнакомой компании. Но через мгновение её лицо преобразилось. Маша приветливо улыбнулась, посмотрела на Андрея преданным взглядом, и, взяв фужер с шампанским, поднялась. Вслед за ней поднялся он.
— Мы знакомы с Андрюшкой семь лет…
При этих словах она нежно погладила его по голове, после чего, незаметно от всех, больно ущипнула за шею. Чуть не закричав от боли, он нашёл в себе силы улыбнуться ей. Наградив его обворожительной улыбкой, она продолжила:
— С осени 89-го года это восьмое по счёту день рождения. Одно я пропустила… по семейным обстоятельствам…
Все понимающе закивали — в тот год Маша родила дочь, и, по понятным причинам, отсутствовала.
— …Сказать, что, влюбившись в эту белокурую бестию, я потеряла голову — ничего не сказать. Он неподражаем. Во всём мире не найдётся другой такой мужчина, способный…
Тут она спросила Андрея:
— Сколько раз за ночь?
— Двенадцать.
— …двенадцать раз за ночь!.. сбегать в ларёк за цветами!
— Он оборвал все клумбы на Аллее Героев, — вставил Вадим.
— Он бегал за цветами после каждого… захода? — ехидно поинтересовался Роман.
— Волшебная ночь. С ума сойти! Семь лет этот человек не даёт мне скучать. Пройденные годы не прибавили ему сходства с кротким ангелом. Прибавляется другое: дерзость, амбиции, целеустремлённость, и так далее. А пережитые трудности закалили его. Всё же хочу пожелать тебе, Андрюшка, чтобы ты, приобретая новое, не слишком увлекался, ибо сказано: сколько ни кружись, всё к тому же столбу приходишь, где привязал свои мысли!
— Спасибо, Машенька!
С этими словами Андрей запечатлел на её губах нежный, почти дружеский поцелуй. Кто-то крикнул «Горько!», и под звон бокалов Маша вернула ему поцелуй, сделав это более страстно, чем полагалось на дне рождения друга.
Оторвавшись от его губ, она прошептала ему на ухо: «Дрянь!»
Вскоре за первым тостом был произнесён второй, затем третий, четвёртый… За короткое время высыпали столько пожеланий, что, казалось, складывай их в мешки, одному не унести. А в его мыслях кружились только два — Катино формальное, послужившее поводом для звонка, и Машино откровенное, наполненное глубоким смыслом. Неужели он так нужен ей? Или это страсть хищника, от которого ускользает добыча?
И Андрей задался вопросом: кто мог рассказать Кате про Машу в то время, когда он находился в больнице, когда у них еще ничего не было? Рассказать в красках, — иначе, чем мотивирован поспешный отъезд из Петербурга, без звонка, без предупреждения, без объяснений? Неужели… сама Маша?! Она ведь знакома с Ритой, запросто могла сочинить подробности тысяча второй ночи Шахерезады, за ней не заржавеет. Дочь шайтана!
Мысли путались, он потянулся за бутылкой. Опередив его, Маша налила ему треть стопки:
— Много не пей!
Принесли горячее — шашлыки нескольких видов: из баранины, из курицы, свиной — на косточке и мякоть. Официанты принесли под второе блюдо чистые тарелки. Не увидев соус, Маша вышла из-за стола, и направилась на поиски администратора. В этот момент в зале появился Максим. Усевшись на приготовленное ему место слева от Андрея, он сообщил, что купил авиабилеты на девятое ноября: Волгоград-Москва, и Москва-Владивосток.
— Тоже мне, султан, — недовольно фыркнула Алина, — развёл себе гарем. Одна, вторая… ещё я его видела с какой-то нерусской девицей.
Вадим пожал плечами и принялся накладывать в свою тарелку мясо.
— А эта клюшка тоже хороша, — продолжила она, — едва похоронила мужа, и тут же с головой погрузилась в своего любовника.
К Второвым подошла Маша, спросила, всего ли у них достаточно, хватает ли спиртного.
— Ай, куколка! — приторно улыбаясь, воскликнула Алина. — Ты просто великолепна! Тебе так идёт это красное платье!
— Спасибо, у нас всё есть, — сказал Вадим, и, когда Маша удалилась, прошипел жене на ухо:
— Не ори так громко, дурында!
Глотая мясо, почти не прожёвывая, Гордеев распространялся по поводу того, как важно «мужику оставаться мужиком». А с бабами нужно быть особенно жёстким, — это единственный способ сделать их послушными и верными.
— … я своей Клаве сразу сказал: узнаю, что изменяешь, башку отобью! А если что-то не нравится — проваливай, таких, как ты — сотни, да что я говорю, — тысячи! Таких мужиков, как я, ещё поискать придётся.
— Крутой пацан, — с иронией произнёс Ренат.
— Крутой, как гора; или крутой, как яйцо? — сказала Маша в сторону.
В зале появился Роман, следом за ним — Клава Гордеева; они выходили покурить на улицу. Усевшись за стол, Роман первым делом вытер салфеткой губы, потом стал высматривать, чего бы положить себе в тарелку.
Перехватив взгляд Маши, внимательно следившей за обоими, Андрей сказал, кивая в сторону Трегубова:
— Испачкал сигаретой губы.
— Все изменяют и бросают, — ответила она. — Ни на кого нельзя положиться. И люди и вещи — всё ненадёжно. Жизнь — непрерывная измена. Одна Полиночка любит и ждёт меня всё время. Моя маленькая дочурка, единственный верный человечек.
— Не награждён пока такой радостью, — произнёс Андрей, погружая кусок мяса в соус, — но люди говорят, что неблагодарность детей — хуже всякой измены.
Сложив на тарелке пирамидку из кусков мяса, Трегубов, прежде чем приступить к еде, взяв в правую руку стопку водки, обратился к Андрею, поднявшись:
— Ещё раз за тебя, друг! Ты не сломался, держался, как мужчина. Да еще двух ментовских жополизов… Ну, ты понял, друг… Молодец, не побоялся! Мне и в голову не приходило, что так можно, а то б я…
Обойдя вокруг стола, приблизившись к Андрею, он обнял его, и, обращаясь ко всем, спросил:
— Знаете, за что я его уважаю?
И сам ответил:
— Потому, что Андрей — настоящий друг, это раз. И у него характер, твёрдый, как…
Тут Роман нахмурился, подбирая нужные сравнения, на его широком лице отобразились муки слова.
— Подсказать? — тихо спросила Маша.
— Не надо, я сам…
Просияв, Роман закончил фразу:
— … твёрдый, как дно бездны, и холодный, как потолок высоты.
И, чокнувшись сначала с Андреем, потом с Машей, залпом осушил стопку.
Маша, поверенная сердечных тайн Рената, выслушивала историю его расставания с очередной пассией. Закончив рассказ, он заявил, что Лена внушила ему отвращение ко всем блондинкам, и была на волосок от того, чтобы внушить отвращение вообще ко всем женщинам на свете.
— Да что ты в ней нашёл, в этой крокодилице, — с готовностью поддержала его Маша, — большие буфера, хватит на десятерых, смазливая мордашка… щёки, как у хомячка. Ну, гладкий плоский животик, подумаешь… Фигуры никакой, ножки коротенькие, походка, как у орангутанга, — ух, ух, ух! И всё туда же, королевский гонор. Плебейка, кошёлка рыночная с замашками элитной гейши.
Рубанув по воздуху ладонью, как бы подводя черту, Ренат отрезал:
— Всё, не напоминай мне о ней больше! Животное, лживая, фальшивая сучка!
И, разливая водку по рюмкам, спросил:
— У тебя нет подружек на примете?
— Среди девушек таких не осталось, — отпив шампанского, ответила Маша.
— Это точно, — язвительно заметил Андрей.
Прихватив рюмку, Ренат поднялся с места, — его позвал Аркадий Решетников, одноклассник Андрея, работавший в международном отделе областной администрации.
— Завидую его будущей жене, — сказала Маша. — Открытый, честный парень, с правильными взглядами на жизнь.
Андрей знал всю его историю, что называется, «от и до» — всего несколько дней назад Ренат пришёл к философскому состоянию духа. До этого он месяц мучился, переживая разрыв с Леной, сравниваемую с многопользовательской системой, в которой каждый мужчина имел свой уровень доступа, каждый знал об остальных участниках игры, и каждый думал, что только ему отдаётся предпочтение. Со всеми Лена была одинаково приветлива, и по-разному доступна.
— Дура она тёмная, вопросов нет, — сказал Андрей. — Дело не в этом.
— А в чём же?
— Дело в их анатомо-физиологических особенностях. Она трахала ему мозги, но не удовлетворяла физически. Уступала нехотя, как будто ему одному это было нужно. Могла остаться на ночь, а когда он притрагивался к ней, говорила, что устала, и хочет спать. А уж если подпускала к телу, лежала, как бревно. И не было ни разу, чтобы она удовлетворила его полностью — так, чтоб на всю катушку. То немногое, что она давала, делала с великим одолжением, как будто это не девушка, а вместилище некоего клада, требующего постоянной охраны, явно преувеличивая то значение, которое придают этому мужчины. Она почитала себя каким-то ходячим святым даром. Если подумать хорошенько, в этом стремлении чересчур высоко ценить свою плоть и хранить её с излишней щепетильностью, — во всём этом есть нечто слишком уж чувственное, и даже кощунственное. Подумаешь, тушка, что с того?! Таких, и даже много лучше, очень много. И, если разобраться…
Андрей задумался. Что-то не туда его понесло, ведь рядом с ним находится женщина, а не подвыпивший приятель. Отодвинув в сторону бокал, Маша скрестила руки на груди:
— И если разобраться… Продолжай, заканчивай свою мысль.
— …она просто не любила его.
— Универсальный ответ, одинаково непонятный и бестолковый. А что, если не она, а он для неё был примитивен? Что, если она что-то искала в нём, и не нашла? Что, если она разочаровалась, и не знала, как закончить игру, и встречалась с ним, великим спортсменом, из жалости? Ты говоришь — «любовь», а что это такое? Я удовлетворяла тебя полностью — ты этого не можешь отрицать — ну и что, разве ты стал меня хоть чуточку любить?
— А ты? Ты меня любила?
— Я!? Если не я, то кто тебя любил? Может, ты скажешь, кто любил тебя больше, чем я? Честное слово, вышлю корзину цветов… назови только адрес этой волшебницы…
Она смотрела на него своим глубоким, всепроникающим взглядом, — взглядом, который он слишком хорошо знал. Что бы он сейчас ни сказал, на всё нашёлся бы исчерпывающий, беспощадный ответ. Андрей счёл нужным промолчать.
— …что же ты молчишь, не знаешь сам? — презрительно спросила Маша. — Так-то. А всё туда же — любовь… Знаешь, что…
— Что?
— Ничего, налей мне водки.
Уничтожив горку мяса, Роман наложил себе салатов, подцепил вилкой окорочок, и, поразмыслив, присовокупил к набранной снеди корейку. Тем временем Вадим рассказывал анекдот.
— Старый пидор соблазняет юношу. Кое-как уговорив, присунул. Мальчик взвыл от боли. Пидор ему: терпи, ты же мужик…
— Второв! — возмутилась Алина.
— Ай, молчи, женщина! — отмахнулся Вадим.
— Я считаю так, — разглагольствовал Гордеев, наливая себе водку в высокий винный бокал, — семья — это главное. Ради неё я готов на всё. Для меня семья — это папка, мамка, сеструха, доча, и…
Тут он повернулся к жене.
— … эта Клава. Можно предать Родину, семью — никогда. Семья — это самая главная ценность. Нет другой истины.
Гордеев, обожавший вести глубокомысленный трёп, оседлал своего любимого конька. Да, по-прежнему не оставалось такой проблемы, мимо которой Гордеев прошёл бы равнодушно. Слушая его, и наблюдая за его поступками, становилось ясно, что собой представляет человек, живущий в мыслях явно не здесь и не сейчас.
Маша скривила губы, и, подавляя усмешку, обронила:
— Ах, семья…
— Истина непостоянна, — сентенциозно заметил Аркадий. — Постоянны лишь страсти людей. И одинаков в мире хаос, где всего много, а многого слишком мало.
И, отпив вина, продолжил с Ренатом прерванное обсуждение мест, где можно познакомиться с девушками.
Алина, подсев к Маше, защебетала:
— Второв сделал из меня цех по разведению детей, он, видите ли, хочет второго ребёнка. А я бы хотела… я бы хотела куда-нибудь устроиться. Хочу поглотиться в работу. Я так устала сидеть дома! Знаешь, сейчас развелось столько представительств иностранных фармацевтических фирм, с ума сойти. Туда берут всех подряд, было бы медицинское образование. Вот Гордеев, что он сделал такого, чтобы устроиться на «Яманучи»?
— Он — ничего. Зато его жена — всё, — небрежно ответила Маша и выпила залпом рюмку водки.
Вадим рассказывал Роману, как он продулся в казино.
— У меня собирается карэ. Офигительно! Я сгребаю все, ставлю на кон все фишки. Тут, мазафака, вылез какой-то рябоконь, и уделал всех, как мальчишек.
— И адвокат?
— Захарыч тоже глубокой заднице!
— Ебучий случай. И что, этот фильдиперсовый игрок, так просто скрылся в пампасах с выигрышем?
— Забрал все фишки и ушёл.
— А что за казино?
— «Фараон».
— Странно. Надо разузнать.
Отодвинув пустую тарелку, Роман вытер рот салфеткой, и, поглаживая живот, умиротворённо произнёс:
— Ну, всё, теперь могу терпеть наравне с голодными. Пойдём на улицу, подышим свежим воздухом.
Андрей присоединился к Роману и Вадиму.
Ночь сомкнула свои чёрные крылья над городом. Холодно мерцали звёзды. Поздняя луна холодными бликами расплескалась по Волге, качалась по каменным стенам. В сгустившейся мгле утонуло всё вокруг — огромное цилиндрическое здание музея-панорамы Сталинградской битвы, разрушенная немцами мельница, — здание-памятник времён Великой Отечественной войны, другие памятники — советские самолёты, гаубицы, танки, выстроившиеся вокруг комплекса. Глухой рокот города доносился со стороны проспекта Ленина.
Возле входа стояла машина с милицейскими номерами, из-за приоткрытой двери доносился треск рации. Мимо прошмыгнул неприметный гражданин с казённой физиономией уставшего оперативника.
— Что-то стало холодать, не пора ли нам поддать, — сказал Вадим, поёживаясь.
— Завтра похолодание, — сообщил Андрей.
Роман, закуривая, вальяжно произнёс:
— Синоптик, всегда всё знает.
— Двадцать четыре года это знаю. Шестого ноября ещё тепло, а седьмого — уже заморозки.
Неслышно подобралась Маша, обняла Андрея сзади.
— Ты не простудишься, малыш?
— Как там твои взаимозачёты? — спросил Андрей Вадима.
— Работаем, дружище. Парилка жуткая, летом планируется выкуп госпакета акций, будем рубить капусту на аренде. А ты как с этим гуманоидом?
— А что гуманоид… Подогнал реальную тему, сто процентов чистыми.
— Что… Сто процентов…
— Сто процентов, Вадим, — вмешался Трегубов. — Они объезжают гинекологические базы и триппер-холлы, развозят таблетки, и получают прибыль. Нате из-под кровати сто процентов грёбаной прибыли на чужих жидомасонских деньгах. Это тебе не мелочь по карманам тырить.
— Кстати, ты в курсе, что Илюха, сын Иуды, заказал своего лепшего кореша Фиму? — обратился он к Андрею.
— Ефима, компаньона? Что за братоубийственный сионизм.
Метнув окурок в милицейскую машину, Роман повёл своими могучими плечами.
— Компаньона-Фиму заказал, Андрей. Иудейского брата по разуму.
— Андрюша… О чём ты?
— О твоей свадьбе.
— О какой свадьбе?
— У тебя их так много намечалось, что ты не понимаешь, какую я имею в виду?
— Прекрати.
— Ты позовёшь меня на свадьбу? Хочешь, я вылечу к тебе?
— Ты хочешь приехать ко мне?
— Сплю и вижу, как… Ты знаешь, мои фантазии не отличаются сдержанностью…
— Так приезжай. Приди и возьми.
— А ты не хочешь сама приехать?
— Нет, такое решение я не поддерживаю.
Андрей вынул из стола блокнот и ручку.
— Какой у тебя адрес, телефон?
Он прижал сильнее трубку к уху. Катя молчала.
— Говори, я весь превратился в большие уши!
— Я встречу тебя в аэропорту.
— Что это значит? Ты не хочешь мне назвать свой адрес?
— Отца перевели в другую часть, тут нет определённого адреса. «ВЧ» и длинный номер.
— Но ты ведь откуда-то звонишь мне.
— Водитель привёз меня на переговорный пункт.
— Пусть будет так… Тогда другой вопрос начинается: как я тебе дам знать, какой у меня рейс, и всё такое?
— Я тебе позвоню… через час.
— Ты шутишь? Завтра выходной, послезавтра тоже. Мне нужно собрать деньги, самому собраться.
— Тогда ничего не получится.
— Катя, ты начинаешь капризничать! Тебе важен факт отъезда прямо сейчас, или ты хочешь, чтобы я приехал, и мы были вместе?!
— Меня воротит от одной мысли, что ты лишний час пробудешь вместе с ней.
— Катя! Что ты себе там надумала? Не было у нас ничего, и не могло быть.
— Решай! Или ты вылетаешь прямо сейчас, и завтра к ночи будешь у меня, или…
Растерявшись, Андрей стал оправдываться: денег в обрез, хватит только — чуть не сказал «только на праздничный ужин в кафе» — на билет до Москвы в общем вагоне; а если подождать, в первый же рабочий день он объедет клиентов, соберёт нужную сумму, и сразу же вылетит на Москву, а оттуда — во Владивосток. Опомнившись, он возмутился: если бы она не выдумывала себе глупые истории и позвонила раньше, то они давно были бы вместе.
— Мне всё ясно, — ответила она, — ты с ней спишь. Хочешь бросить палку на дорожку.
— Шайтан тебе напел про это! Не сплю я с ней.
— Да! Конечно, с ней не уснёшь, — ехидно ответила она. — Ты это хотел сказать?
— Катенька!
— Зачем только я тебя встретила? Ты отравил мне всю жизнь. Ты, вместе со своей тяжелой историей, отягощённой незабываемыми подругами.
Задыхаясь от возмущения, Андрей заговорил громко о том, что это она, женщина, не такая, как все, что в ней особенный яд, которым он отравлен на всю жизнь, что этот яд чувствуется в его жилах, во всём его существе. Зачем он узнал её?! А эти беспочвенные обвинения, это просто смешная ложь! Не мог он изменить, ни с Машей, ни с какой-либо другой девушкой, и в этом нет его заслуги. Когда узнаешь её, неповторимую, любые, даже самые красивые женщины кажутся бесцветными. И ему никогда в голову не приходило изменять ей. Её поцелуи, её дыхание, которое он чувствовал на своём лице, её голос, — всё это помнится так, будто они расстались пять минут назад. Он всем существом чувствует её любовь, доверяет ей, надеется на скорую встречу, и недоумевает, откуда взялось её недоверие.
— Недоверие… Я доверилась тебе, ты мне не доверяешь. Если б ты меня послушался, мы бы уехали в Питер, не заезжая в Волгоград; и не было бы милиции, не было бы неприятностей, не было бы… Маши…
Он промолчал. Объективно, Катя была права. Она продолжила:
— Не понимаю, чего ты ждёшь. Если б ты меня так сильно просил о чём-то, то уверена: я сделала бы то, что ты просишь, не раздумывая. Если вопрос в деньгах, попроси Второва, Трезора, наконец. Они тебе займут на неделю.
Острая, как кинжал, мысль, пронеслась в его голове. Трезор — Еремеев — Кондауров! Катя тщательно скрывала знакомство с ними. Только перестал об этом думать, и снова всплывает на поверхность эта неразгаданная тайна! Откуда у Кати такая уверенность, что Трезор запросто одолжит нужную сумму? Почему-то вспомнилась история, рассказанная Тинатин, и эти зловещие слова: «приди и возьми!»
И эта всепоглощающая ревность! Андрей вспомнил тело Кондаурова на секционном столе. Её любовник мёртв, но он был в её жизни. В чём-то, возможно, он уступал, а может, и нет… В основном — а это для девушки самое важное — Виктор превосходил Андрея: это был состоявшийся мужчина, зрелый, сильный, с закалённым характером, он вмещал все тайны жизни, он раскрывал перед ней вселенную.
— Мы с Романом не такие друзья, как прежде, — сухо сказал Андрей. — Это дело разъединило нас.
— Да ладно! Ты помог ему выбраться, он помог тебе.
Недоверие, возникшее внезапно, разрослось в нём до предела. Она всё знает, но откуда?!
— Раньше, чем девятого числа, я не смогу уехать, — у меня просто нет денег.
— Бабушкины рассказки! Поверила, если б не знала тебя. Ты можешь всё, когда захочешь. Просто не желаешь оторваться от своей Маши. Чем она тебя так прельстила? Она ведь лживая; фальшивая, как накладные ногти!
Ярость обуяла его. Но неожиданное здравомыслие возобладало, лестничное благоразумие, свойственное ему, возвратилось обратно на квартиру, и он, всё ещё полный недоверия, начал вдруг мыслить практически, исходя из предпосылок, которым не очень-то доверял. Ещё не поняв, должен ли он ехать во Владивосток, Андрей просчитал экономику этой поездки. Да, он сможет поехать, и непременно поедет! Пусть Катя играет им, но что с того! Он хочет обладать ею, какая бы она ни была!
— Катюша, любовь моя! Неужели ты до сих пор не изучила меня, неужели ты не знаешь… границы моих импровизаций…
Тут Андрей запнулся. Он собирался с мыслями, молчал, слыша её прерывистое дыхание. Она ждала, что он скажет.
— Ты знаешь, — я притормаживаю, и ругать меня за это всё равно, что ругать верблюда за то, что он сопливится. Ты нарисовалась впервые за два месяца… спасибо огромное… сказала, чтобы я приехал. Ну и всё, девятого числа я собираю деньги, и выезжаю к тебе.
— Артист… Хватит строить из себя бомжатину, я прекрасно знаю…
Он прервал её:
— Катя! То, чем я располагаю, мне хватит, чтобы дойти до Иловли пешком, поужинать чипсами, и улечься спать в канаве.
— Разгон… Если бы ты знал, как я тебя ненавижу! Иди, празднуй свой день рождения, вместе со своей прошмондовкой, кушай, не обляпайся!
… Короткие гудки. Она бросила трубку.
Подумав о той, которую считала своей соперницей, Катя забыла сущность дела.
Довольный, Андрей прошёлся по комнате, затем опустился на диван. Произнесены нужные слова, и в нужное время. Кто теперь скажет, что он силён только задним умом? Катя позвонит девятого числа, может, перезвонит сегодня же. Главное, что она нашлась, она не исчезла. А самое важное — она помнит и любит его, и все недоразумения — какие бы ни были! — позади. Напряжение, мучившее его, исчезло. «Я тебя ненавижу!» — эти слова звучали чудесной музыкой. Она его любит!
Андрей решил, что сегодня же займёт деньги, купит билеты, а девятого числа возвратит долг, а если не получится, решит через Гордеева все вопросы. Активы есть, два-три дня, и всё образуется.
Всё же мрачные мысли не отпускали его. Что, если она играет? Просто не хочет брать на себя вину за их разрыв, хочет остаться чистенькой, оставить светлой «память об их дружбе»? Сказанные на прощание слова могли быть беспощадным приговором. Слова женщины! Они могут быть пропуском в рай, они же могут ниспровергнуть в ад! Андрей заметался по комнате, в изнеможении опустившись в кресло, решил, что всё-таки займёт деньги и купит билеты, а там, будь, что будет.
Открылась дверь, и в комнату вошел Максим. Следом появился Ренат, двоюродный брат Андрея, последней вошла Маша. Усевшись на диване, Максим стал листать журнал «Вокруг света».
— Пора уже выдвигаться, — сказал Ренат.
Взяв со стола нунчаки, он принялся ими размахивать.
— Аккуратнее, ниндзя, ты мне тут всё размолотишь, — остановил его Андрей.
Маша села на край стола, и, бросив на Андрея гневный взгляд, посмотрела на телефонную трубку, лежавшую на диване, затем перевела взгляд на Андрея. Поняв, что назревает «семейная ссора», Максим с Ренатом удалились.
«Она подслушивала на параллельном телефоне» — догадался Андрей.
— Дождался звоночка? — спросила Маша.
Он не ответил.
— С каких это пор тебе зазорно спать со мной? Почему ты стесняешься сказать об этом людям? Когда твой разбрызгиватель переполняется, ты можешь, еще как можешь… В эти минуты я не кажусь тебе бесцветной, — напротив, ты говоришь мне такие слова, что дух захватывает. А теперь выясняется, что ты со мной не можешь, что все, кроме Кати, для тебя бесцветные. Ну и дрянь же ты.
Выговорившись, она умолкла. Они сидели молча, не глядя друг на друга, в этой мучительной тишине думая об одном и том же — о состоявшемся телефонном разговоре. Маша первой нарушила молчание. Посмотрев на Андрея невидящим взглядом, она сказала холодно:
— Пойдём, пора уже идти в кафе.
Праздновали в кафе «Доблесть», находившемся в подвальном этаже музея Обороны. Это было внушительное помещение, напоминавшее спортзал. В тот день по центру зала накрыли большой стол, остальную мебель сдвинули к стене. Андрей, как именинник, сел во главе стола, Маша, исполнявшая роль хозяйки, разместилась справа от него. Это была её идея — горстке людей собраться в огромном пустом зале, за столом, рассчитанным на целый гарнизон. Андрею понравилось, он тоже любил такую помпезность.
Пока она отдавала распоряжения администратору, что в какой последовательности подавать, Андрей принимал подарки от друзей. Когда, наконец, Вадим, последним вручивший подарок, отошёл, и сел на своё место, а Ренат отнёс подарки на другой конец стола, и вернулся, Роман попросил Машу первой произнести тост за именинника, осторожно назвав её «хозяйкой сегодняшнего праздника».
Она обвела гостей отсутствующим взглядом, напоминая отпущенного ею администратора, постороннего человека, обслуживающего застолье, которого вдруг попросили выступить в незнакомой компании. Но через мгновение её лицо преобразилось. Маша приветливо улыбнулась, посмотрела на Андрея преданным взглядом, и, взяв фужер с шампанским, поднялась. Вслед за ней поднялся он.
— Мы знакомы с Андрюшкой семь лет…
При этих словах она нежно погладила его по голове, после чего, незаметно от всех, больно ущипнула за шею. Чуть не закричав от боли, он нашёл в себе силы улыбнуться ей. Наградив его обворожительной улыбкой, она продолжила:
— С осени 89-го года это восьмое по счёту день рождения. Одно я пропустила… по семейным обстоятельствам…
Все понимающе закивали — в тот год Маша родила дочь, и, по понятным причинам, отсутствовала.
— …Сказать, что, влюбившись в эту белокурую бестию, я потеряла голову — ничего не сказать. Он неподражаем. Во всём мире не найдётся другой такой мужчина, способный…
Тут она спросила Андрея:
— Сколько раз за ночь?
— Двенадцать.
— …двенадцать раз за ночь!.. сбегать в ларёк за цветами!
— Он оборвал все клумбы на Аллее Героев, — вставил Вадим.
— Он бегал за цветами после каждого… захода? — ехидно поинтересовался Роман.
— Волшебная ночь. С ума сойти! Семь лет этот человек не даёт мне скучать. Пройденные годы не прибавили ему сходства с кротким ангелом. Прибавляется другое: дерзость, амбиции, целеустремлённость, и так далее. А пережитые трудности закалили его. Всё же хочу пожелать тебе, Андрюшка, чтобы ты, приобретая новое, не слишком увлекался, ибо сказано: сколько ни кружись, всё к тому же столбу приходишь, где привязал свои мысли!
— Спасибо, Машенька!
С этими словами Андрей запечатлел на её губах нежный, почти дружеский поцелуй. Кто-то крикнул «Горько!», и под звон бокалов Маша вернула ему поцелуй, сделав это более страстно, чем полагалось на дне рождения друга.
Оторвавшись от его губ, она прошептала ему на ухо: «Дрянь!»
Вскоре за первым тостом был произнесён второй, затем третий, четвёртый… За короткое время высыпали столько пожеланий, что, казалось, складывай их в мешки, одному не унести. А в его мыслях кружились только два — Катино формальное, послужившее поводом для звонка, и Машино откровенное, наполненное глубоким смыслом. Неужели он так нужен ей? Или это страсть хищника, от которого ускользает добыча?
И Андрей задался вопросом: кто мог рассказать Кате про Машу в то время, когда он находился в больнице, когда у них еще ничего не было? Рассказать в красках, — иначе, чем мотивирован поспешный отъезд из Петербурга, без звонка, без предупреждения, без объяснений? Неужели… сама Маша?! Она ведь знакома с Ритой, запросто могла сочинить подробности тысяча второй ночи Шахерезады, за ней не заржавеет. Дочь шайтана!
Мысли путались, он потянулся за бутылкой. Опередив его, Маша налила ему треть стопки:
— Много не пей!
Принесли горячее — шашлыки нескольких видов: из баранины, из курицы, свиной — на косточке и мякоть. Официанты принесли под второе блюдо чистые тарелки. Не увидев соус, Маша вышла из-за стола, и направилась на поиски администратора. В этот момент в зале появился Максим. Усевшись на приготовленное ему место слева от Андрея, он сообщил, что купил авиабилеты на девятое ноября: Волгоград-Москва, и Москва-Владивосток.
— Тоже мне, султан, — недовольно фыркнула Алина, — развёл себе гарем. Одна, вторая… ещё я его видела с какой-то нерусской девицей.
Вадим пожал плечами и принялся накладывать в свою тарелку мясо.
— А эта клюшка тоже хороша, — продолжила она, — едва похоронила мужа, и тут же с головой погрузилась в своего любовника.
К Второвым подошла Маша, спросила, всего ли у них достаточно, хватает ли спиртного.
— Ай, куколка! — приторно улыбаясь, воскликнула Алина. — Ты просто великолепна! Тебе так идёт это красное платье!
— Спасибо, у нас всё есть, — сказал Вадим, и, когда Маша удалилась, прошипел жене на ухо:
— Не ори так громко, дурында!
Глотая мясо, почти не прожёвывая, Гордеев распространялся по поводу того, как важно «мужику оставаться мужиком». А с бабами нужно быть особенно жёстким, — это единственный способ сделать их послушными и верными.
— … я своей Клаве сразу сказал: узнаю, что изменяешь, башку отобью! А если что-то не нравится — проваливай, таких, как ты — сотни, да что я говорю, — тысячи! Таких мужиков, как я, ещё поискать придётся.
— Крутой пацан, — с иронией произнёс Ренат.
— Крутой, как гора; или крутой, как яйцо? — сказала Маша в сторону.
В зале появился Роман, следом за ним — Клава Гордеева; они выходили покурить на улицу. Усевшись за стол, Роман первым делом вытер салфеткой губы, потом стал высматривать, чего бы положить себе в тарелку.
Перехватив взгляд Маши, внимательно следившей за обоими, Андрей сказал, кивая в сторону Трегубова:
— Испачкал сигаретой губы.
— Все изменяют и бросают, — ответила она. — Ни на кого нельзя положиться. И люди и вещи — всё ненадёжно. Жизнь — непрерывная измена. Одна Полиночка любит и ждёт меня всё время. Моя маленькая дочурка, единственный верный человечек.
— Не награждён пока такой радостью, — произнёс Андрей, погружая кусок мяса в соус, — но люди говорят, что неблагодарность детей — хуже всякой измены.
Сложив на тарелке пирамидку из кусков мяса, Трегубов, прежде чем приступить к еде, взяв в правую руку стопку водки, обратился к Андрею, поднявшись:
— Ещё раз за тебя, друг! Ты не сломался, держался, как мужчина. Да еще двух ментовских жополизов… Ну, ты понял, друг… Молодец, не побоялся! Мне и в голову не приходило, что так можно, а то б я…
Обойдя вокруг стола, приблизившись к Андрею, он обнял его, и, обращаясь ко всем, спросил:
— Знаете, за что я его уважаю?
И сам ответил:
— Потому, что Андрей — настоящий друг, это раз. И у него характер, твёрдый, как…
Тут Роман нахмурился, подбирая нужные сравнения, на его широком лице отобразились муки слова.
— Подсказать? — тихо спросила Маша.
— Не надо, я сам…
Просияв, Роман закончил фразу:
— … твёрдый, как дно бездны, и холодный, как потолок высоты.
И, чокнувшись сначала с Андреем, потом с Машей, залпом осушил стопку.
Маша, поверенная сердечных тайн Рената, выслушивала историю его расставания с очередной пассией. Закончив рассказ, он заявил, что Лена внушила ему отвращение ко всем блондинкам, и была на волосок от того, чтобы внушить отвращение вообще ко всем женщинам на свете.
— Да что ты в ней нашёл, в этой крокодилице, — с готовностью поддержала его Маша, — большие буфера, хватит на десятерых, смазливая мордашка… щёки, как у хомячка. Ну, гладкий плоский животик, подумаешь… Фигуры никакой, ножки коротенькие, походка, как у орангутанга, — ух, ух, ух! И всё туда же, королевский гонор. Плебейка, кошёлка рыночная с замашками элитной гейши.
Рубанув по воздуху ладонью, как бы подводя черту, Ренат отрезал:
— Всё, не напоминай мне о ней больше! Животное, лживая, фальшивая сучка!
И, разливая водку по рюмкам, спросил:
— У тебя нет подружек на примете?
— Среди девушек таких не осталось, — отпив шампанского, ответила Маша.
— Это точно, — язвительно заметил Андрей.
Прихватив рюмку, Ренат поднялся с места, — его позвал Аркадий Решетников, одноклассник Андрея, работавший в международном отделе областной администрации.
— Завидую его будущей жене, — сказала Маша. — Открытый, честный парень, с правильными взглядами на жизнь.
Андрей знал всю его историю, что называется, «от и до» — всего несколько дней назад Ренат пришёл к философскому состоянию духа. До этого он месяц мучился, переживая разрыв с Леной, сравниваемую с многопользовательской системой, в которой каждый мужчина имел свой уровень доступа, каждый знал об остальных участниках игры, и каждый думал, что только ему отдаётся предпочтение. Со всеми Лена была одинаково приветлива, и по-разному доступна.
— Дура она тёмная, вопросов нет, — сказал Андрей. — Дело не в этом.
— А в чём же?
— Дело в их анатомо-физиологических особенностях. Она трахала ему мозги, но не удовлетворяла физически. Уступала нехотя, как будто ему одному это было нужно. Могла остаться на ночь, а когда он притрагивался к ней, говорила, что устала, и хочет спать. А уж если подпускала к телу, лежала, как бревно. И не было ни разу, чтобы она удовлетворила его полностью — так, чтоб на всю катушку. То немногое, что она давала, делала с великим одолжением, как будто это не девушка, а вместилище некоего клада, требующего постоянной охраны, явно преувеличивая то значение, которое придают этому мужчины. Она почитала себя каким-то ходячим святым даром. Если подумать хорошенько, в этом стремлении чересчур высоко ценить свою плоть и хранить её с излишней щепетильностью, — во всём этом есть нечто слишком уж чувственное, и даже кощунственное. Подумаешь, тушка, что с того?! Таких, и даже много лучше, очень много. И, если разобраться…
Андрей задумался. Что-то не туда его понесло, ведь рядом с ним находится женщина, а не подвыпивший приятель. Отодвинув в сторону бокал, Маша скрестила руки на груди:
— И если разобраться… Продолжай, заканчивай свою мысль.
— …она просто не любила его.
— Универсальный ответ, одинаково непонятный и бестолковый. А что, если не она, а он для неё был примитивен? Что, если она что-то искала в нём, и не нашла? Что, если она разочаровалась, и не знала, как закончить игру, и встречалась с ним, великим спортсменом, из жалости? Ты говоришь — «любовь», а что это такое? Я удовлетворяла тебя полностью — ты этого не можешь отрицать — ну и что, разве ты стал меня хоть чуточку любить?
— А ты? Ты меня любила?
— Я!? Если не я, то кто тебя любил? Может, ты скажешь, кто любил тебя больше, чем я? Честное слово, вышлю корзину цветов… назови только адрес этой волшебницы…
Она смотрела на него своим глубоким, всепроникающим взглядом, — взглядом, который он слишком хорошо знал. Что бы он сейчас ни сказал, на всё нашёлся бы исчерпывающий, беспощадный ответ. Андрей счёл нужным промолчать.
— …что же ты молчишь, не знаешь сам? — презрительно спросила Маша. — Так-то. А всё туда же — любовь… Знаешь, что…
— Что?
— Ничего, налей мне водки.
Уничтожив горку мяса, Роман наложил себе салатов, подцепил вилкой окорочок, и, поразмыслив, присовокупил к набранной снеди корейку. Тем временем Вадим рассказывал анекдот.
— Старый пидор соблазняет юношу. Кое-как уговорив, присунул. Мальчик взвыл от боли. Пидор ему: терпи, ты же мужик…
— Второв! — возмутилась Алина.
— Ай, молчи, женщина! — отмахнулся Вадим.
— Я считаю так, — разглагольствовал Гордеев, наливая себе водку в высокий винный бокал, — семья — это главное. Ради неё я готов на всё. Для меня семья — это папка, мамка, сеструха, доча, и…
Тут он повернулся к жене.
— … эта Клава. Можно предать Родину, семью — никогда. Семья — это самая главная ценность. Нет другой истины.
Гордеев, обожавший вести глубокомысленный трёп, оседлал своего любимого конька. Да, по-прежнему не оставалось такой проблемы, мимо которой Гордеев прошёл бы равнодушно. Слушая его, и наблюдая за его поступками, становилось ясно, что собой представляет человек, живущий в мыслях явно не здесь и не сейчас.
Маша скривила губы, и, подавляя усмешку, обронила:
— Ах, семья…
— Истина непостоянна, — сентенциозно заметил Аркадий. — Постоянны лишь страсти людей. И одинаков в мире хаос, где всего много, а многого слишком мало.
И, отпив вина, продолжил с Ренатом прерванное обсуждение мест, где можно познакомиться с девушками.
Алина, подсев к Маше, защебетала:
— Второв сделал из меня цех по разведению детей, он, видите ли, хочет второго ребёнка. А я бы хотела… я бы хотела куда-нибудь устроиться. Хочу поглотиться в работу. Я так устала сидеть дома! Знаешь, сейчас развелось столько представительств иностранных фармацевтических фирм, с ума сойти. Туда берут всех подряд, было бы медицинское образование. Вот Гордеев, что он сделал такого, чтобы устроиться на «Яманучи»?
— Он — ничего. Зато его жена — всё, — небрежно ответила Маша и выпила залпом рюмку водки.
Вадим рассказывал Роману, как он продулся в казино.
— У меня собирается карэ. Офигительно! Я сгребаю все, ставлю на кон все фишки. Тут, мазафака, вылез какой-то рябоконь, и уделал всех, как мальчишек.
— И адвокат?
— Захарыч тоже глубокой заднице!
— Ебучий случай. И что, этот фильдиперсовый игрок, так просто скрылся в пампасах с выигрышем?
— Забрал все фишки и ушёл.
— А что за казино?
— «Фараон».
— Странно. Надо разузнать.
Отодвинув пустую тарелку, Роман вытер рот салфеткой, и, поглаживая живот, умиротворённо произнёс:
— Ну, всё, теперь могу терпеть наравне с голодными. Пойдём на улицу, подышим свежим воздухом.
Андрей присоединился к Роману и Вадиму.
Ночь сомкнула свои чёрные крылья над городом. Холодно мерцали звёзды. Поздняя луна холодными бликами расплескалась по Волге, качалась по каменным стенам. В сгустившейся мгле утонуло всё вокруг — огромное цилиндрическое здание музея-панорамы Сталинградской битвы, разрушенная немцами мельница, — здание-памятник времён Великой Отечественной войны, другие памятники — советские самолёты, гаубицы, танки, выстроившиеся вокруг комплекса. Глухой рокот города доносился со стороны проспекта Ленина.
Возле входа стояла машина с милицейскими номерами, из-за приоткрытой двери доносился треск рации. Мимо прошмыгнул неприметный гражданин с казённой физиономией уставшего оперативника.
— Что-то стало холодать, не пора ли нам поддать, — сказал Вадим, поёживаясь.
— Завтра похолодание, — сообщил Андрей.
Роман, закуривая, вальяжно произнёс:
— Синоптик, всегда всё знает.
— Двадцать четыре года это знаю. Шестого ноября ещё тепло, а седьмого — уже заморозки.
Неслышно подобралась Маша, обняла Андрея сзади.
— Ты не простудишься, малыш?
— Как там твои взаимозачёты? — спросил Андрей Вадима.
— Работаем, дружище. Парилка жуткая, летом планируется выкуп госпакета акций, будем рубить капусту на аренде. А ты как с этим гуманоидом?
— А что гуманоид… Подогнал реальную тему, сто процентов чистыми.
— Что… Сто процентов…
— Сто процентов, Вадим, — вмешался Трегубов. — Они объезжают гинекологические базы и триппер-холлы, развозят таблетки, и получают прибыль. Нате из-под кровати сто процентов грёбаной прибыли на чужих жидомасонских деньгах. Это тебе не мелочь по карманам тырить.
— Кстати, ты в курсе, что Илюха, сын Иуды, заказал своего лепшего кореша Фиму? — обратился он к Андрею.
— Ефима, компаньона? Что за братоубийственный сионизм.
Метнув окурок в милицейскую машину, Роман повёл своими могучими плечами.
— Компаньона-Фиму заказал, Андрей. Иудейского брата по разуму.