Страница:
— Получается, зря ездили, — грустно произнес Трезор, оглядывая помещение. — Может, в кассе будет что-то типа денег?
— Если мы возьмем деньги, это будет типа ограбление.
— Устроим небольшой пожарчик, — бросил Трезор, направляясь к кассе. — У меня в багажнике есть типа канистры с керосином.
Небо нависло какое-то безвоздушное, словно откачали из него воздух, и над землей стояла наполненная сухой пылью пустота. А беззвучный могучий насос, откачавший из неба воздух, все работал, работал, и уже не стало не только поселка с полыхающей розницей, но и ориентиров на дальнейший путь, — в огромной пустоте осталась только узкая полоска асфальта и мчавшаяся на полной скорости бежевая «шестерка».
— Ну и что будем делать? — спросил Трезор. — Последний папуас сгорел на работе.
— У папуасов могут обнаружиться другие потребности, — ответил, помедлив, блондин. — Жизнь в охраняемом кондоминиуме, коллективные прогулки и питание в одно и то же время, работа на свежем воздухе от зари до зари. Опять же, эти милые фенечки, так радующие глаз — индивидуальный номер на груди, и все такое.
Покосившись на товарища, Трезор попросил объяснить сказанное на доступном языке. И тот рассказал, что имел в виду, — сельскохозяйственные предприятия с привлечением дармовой рабочей силы.
— Азиаты, — устало произнес Трезор. — На этой теме сидят азиаты. У них организация, ресурсы, силы. Вдвоем мы это дело не потянем. «Король» не подпишется — своих забот хватает.
И два товарища умолкли, задумавшись каждый о своем. Будущее представлялось туманным, как это зыбкое серое марево, повисшее над землей.
Так они ехали, потеряв ощущение времени. Связь событий прошлых с настоящим и будущим стала вдруг неясной и потерялась совсем. Все, что реально существовало — это прямая, как стрела, дорога, и горячий душный ветер, со свистом врывавшийся в салон машины.
Глава 2
Глава 3
— Если мы возьмем деньги, это будет типа ограбление.
— Устроим небольшой пожарчик, — бросил Трезор, направляясь к кассе. — У меня в багажнике есть типа канистры с керосином.
Небо нависло какое-то безвоздушное, словно откачали из него воздух, и над землей стояла наполненная сухой пылью пустота. А беззвучный могучий насос, откачавший из неба воздух, все работал, работал, и уже не стало не только поселка с полыхающей розницей, но и ориентиров на дальнейший путь, — в огромной пустоте осталась только узкая полоска асфальта и мчавшаяся на полной скорости бежевая «шестерка».
— Ну и что будем делать? — спросил Трезор. — Последний папуас сгорел на работе.
— У папуасов могут обнаружиться другие потребности, — ответил, помедлив, блондин. — Жизнь в охраняемом кондоминиуме, коллективные прогулки и питание в одно и то же время, работа на свежем воздухе от зари до зари. Опять же, эти милые фенечки, так радующие глаз — индивидуальный номер на груди, и все такое.
Покосившись на товарища, Трезор попросил объяснить сказанное на доступном языке. И тот рассказал, что имел в виду, — сельскохозяйственные предприятия с привлечением дармовой рабочей силы.
— Азиаты, — устало произнес Трезор. — На этой теме сидят азиаты. У них организация, ресурсы, силы. Вдвоем мы это дело не потянем. «Король» не подпишется — своих забот хватает.
И два товарища умолкли, задумавшись каждый о своем. Будущее представлялось туманным, как это зыбкое серое марево, повисшее над землей.
Так они ехали, потеряв ощущение времени. Связь событий прошлых с настоящим и будущим стала вдруг неясной и потерялась совсем. Все, что реально существовало — это прямая, как стрела, дорога, и горячий душный ветер, со свистом врывавшийся в салон машины.
Глава 2
Королю банкнот бумажных,
Королю чинов продажных,
Королю пустых бутылок,
Королю монет копилок,
Королю братков на зоне,
Королю жокеев пони,
Королю бомжей и нищих,
Королю приема пищи,
Королю продажных женщин,
Королю морщин и трещин,
Королю детей капризных,
Королю безумной жизни,
Королю объятий нежных,
Королю обид небрежных,
Королю морозной бури,
Королю обычной дури,
Королю прекрасных песен,
Королю научной взвеси,
Королю томов романа,
Королю телеэкрана,
Королю степей бетона,
Королю рыданья-стона,
Королю оконной рамы,
Королю семейной драмы,
Королю разлуки черной,
Королю крутого порно,
Королю больных душевно,
Королю всех дел плачевных,
Королю смешных историй,
Королю мечты про море,
Королю крестов и храмов,
Королю военных планов,
Королю всего помногу,
Богу…
Прошение.
Любви, здоровья, счастья и удачи,
Не умирать и отдыхать почаще,
Не знать ни одиночества, ни бед,
И кушать вкусно, сытно на обед.
Подпись.
Писака, страшный графоман,
Бываю трезв, когда не пьян.
Дурак, но с проблеском ума,
А по секрету, я — она.
Глава 3
Среди россыпи воспоминаний, которые Андрей бережно хранил в своей памяти, история Маши Либерт занимала особое место.
Они были однокурсниками. Возможно, за годы обучения они бы так и не сблизились, но случай соединил их спустя месяц после поступления в мединститут.
Теплым сентябрьским вечером к Андрею ввалился пьяный товарищ с девушкой. Уединившись на кухне, Михаил, так звали друга, — 28-летний автомеханик с фактурой финского лесоруба, — объяснил, что встречается с девицей две недели и сегодня ночью рассчитывает на плотный контакт. Нужна территория.
— ОК, — кивнул Андрей, — родители на даче.
Узнав в случайной гостье однокурсницу, он сделал вид, что видит её впервые.
— Маша, — представилась девушка в темно-красной обтягивающей блузке и черных джинсах. Равнодушно взглянув на хозяина квартиры, она прошла в комнату.
Вечер проходил в алкогольно-кумарной атмосфере. Тачки, бабы, и бухло, по Михаилу, — полный список вещей, необходимых для счастья. Той ночью он был в ударе, чем дальше, тем отчетливее от его словоизлияний несло конюшней и крепким пивным духом.
Украдкой разглядывая хрупкую темноволосую девушку, Андрей удивлялся её спокойной красоте. Она не принимала участия в разговоре, меланхоличный взгляд её агатовых глаз блуждал по комнате, надолго не задерживаясь ни на одном предмете.
Из колонок доносились угрюмые мелодраматические куплеты мрачного электро-рока. Синтезаторная пульсация, ледяной гитарный звук, и гипнотический бас, — этого коктейля оказалось достаточно для придания интимного вектора мыслям серьезно пьющего автомеханика Михаила.
— Так значит, где ты нам постелешь? — спросил он Андрея. Вставая с места, сказал Маше в виде заключения, — Ну что, пойдем…
Она сделала вид, что не понимает, и вдруг, задержав у самых губ кусочек пирожного, подняла на Михаила удивленные глаза:
— Что?
— Начинается… — недовольно пробормотал тот, опускаясь на стул. — Ты отлично знаешь, что…
Маша отпила шампанского и ничего не ответила.
Михаил, между тем, продолжил описание восстановления помятого джипа, за которое он вытряс с тупых клиентов кучу денег. Заметив пустую бутылку, он спросил:
— Водка кончилась, у тебя есть еще?
Поколебавшись немного, Андрей принес вместо водки коньяк. Смешивая его с шампанским, он наблюдал, как Михаил, обняв свою подругу, пытался её поцеловать.
Посмотрев на Андрея строгим и спокойным взглядом, Маша спросила:
— Кто у вас ведет анатомию?
— Липченко.
— Везет. А у нас этот маньяк, — Алейников.
Недовольный, Михаил залпом осушил бокал и вышел на балкон курить. Андрей посмотрел на Машу сочувственно.
— Выпроводи нас, — попросила она. — Пожалуйста. Мне надоело, я не хочу тут быть.
Понимающе улыбнувшись, Андрей ответил:
— Мы давно знаем друг друга. Вряд ли я смогу его запросто выпроводить. Почему ты не хочешь уйти сама?
— Даже не знаю, что сказать, — пожала она плечами. — Спроси меня после того… Короче, спросишь меня потом.
Она откинула со лба ярко-черную прядь волос и лениво потянулась. Её блузка при этом движении сильнее обтянула грудь.
Михаил вернулся, и беседа продолжилась. На этот раз речь пошла об отечественных машинах. После двух коктейлей он вновь коснулся диванной темы:
— … в конце концов, я мужик, это платоническое прозябание не для меня…
Красный, будто вынырнувший из кипятка, он раздраженно говорил те слова, с которыми, в конце концов, обращаются к некоторым женщинам, когда говорить с ними не о чем, нежничать с ними скучно, а переходить к существенному они не хотят.
При этих словах его лицо выражало наивную важность и несколько ребячливую гордость, и Маша посмотрела на него с сочувствием и состраданием, как смотрят на подопытных собак и на непризнанных гениев.
— … Очень много текста, — бесстрастно прервала она его.
Обменявшись с Андреем заговорщическими взглядами, тихо добавила:
— …Сходи, покури, если волнуешься, или выпей…
Следующий час этого вечера напоминал просмотр бездарного кинофильма, в котором неумелый актер безбожно врет, натужно выступает, пытаясь вжиться в роль. Михаил поочередно примерял на себя то образ нежного влюбленного, то крутого мужика, то хозяина, недовольного инвестициями, от которых нет отдачи.
Чувствуя себя лишним, Андрей хотел было удалиться, но Маша бросила на него такой красноречивый взгляд, что он был вынужден сесть обратно на свой стул.
Ему всё опротивело, но, притворяясь безучастным, он развлекал гостей веселыми рассказами и анекдотами. Магнитофон давно замолк, но Андрей не торопился ставить новую кассету. Почему? Потому, — поймал он себя на мысли, — что ждал неизбежного конца этой драмы. Всматриваясь в тонкое, большеглазое Машино личико, он видел в нем то же самое — ожидание. Спокойное ожидание охотника, понимавшего, что зверь загнан, и торопиться ни к чему.
…Михаил заснул прямо за столом, и Андрей не без труда перенес его габаритное тело на диван.
Они вышли из комнаты, не сговариваясь. Пошли по узкому коридору, их руки при этом соприкасались. Он почувствовал её опьяняющий запах, и кровь прилила к его лицу. Но в последнюю секунду он вдруг передумал, и повел её не в свою комнату, а в отцовский кабинет.
Там царил интимный полумрак — как раз подходящее освещение для того, что они задумали, и о чем договорились при помощи двух взглядов и одного кивка. Но он включил свет и нарушил установленную договоренность. Она это поняла, и, забравшись с ногами в кресло, села съежившись, как кошка перед прыжком.
— Это книги твоего отца? — спросила она, кивнув в сторону полок, занимавших целую стену, от пола до потолка.
— Да.
— И он их все прочитал?
— А ты думаешь, в кого я такой умный?! — улыбнулся Андрей.
Обитель книг огласилась веселым смехом. Маша стала выглядеть более непринужденно. Она уже сидела, закинув ногу на ногу.
Они немного поговорили об учебе. Стараясь выглядеть как можно более бесстрастным, Андрей сообщил Маше, что постелет ей тут, в отцовском кабинете. Она молчала, и он, натягивая наволочку на подушку, стал рассказывать очередной смешной случай.
— … Дубов — он из Молдавии, его фамилия у нас, как единица тупости. Мы говорим — это два дуба, а это тупо, как три дуба, и так далее. Одним словом, это реальный дуб, образцово-показательный дуб, дуб из дубов. Недавно мы сидим на занятии, а Дубову приспичило, и он спросил соседа, как зовут преподавателя. Сосед перед этим читал автомобильный журнал, и решил подшутить. Записывай, говорит он, а то забудешь: Ягуаров Лев Леопардович. Дубов старательно записал все в блокнот, повторил про себя для надежности, и стал тянуть руку. Все, кто слышал, сидели, еле сдерживая смех — неужели этот придурок повёлся? Преподаватель обратил внимание на Дубова и спросил, что ему нужно. «Лев Леопардович», — неуверенно произнес он, и тут все засмеялись. Преподаватель невозмутимо посмотрел на Дубова поверх очков и спросил, кого тот называет Львом Леопардовичем. Все притихли. И тогда Дубов, набрав в легкие побольше воздуха, сказал уже смелее: «Вы же Лев Леопардович. У меня так записано: Ягуаров Лев Леопардович. Вот я и спрашиваю: Лев Леопардович, можно мне выйти в туалет?» Тут все полегли со смеху. Даже преподаватель улыбнулся. Он сказал: — Идите, голубчик, но после занятия останетесь. Поговорим о зоологии.
Закончив рассказ, Андрей посмотрел на Машу. Да, он снова заслужил её смех.
Он достал из шкафа одеяло и аккуратно положил на кровать:
— Все готово. Прошу. Ванная и туалет по коридору направо, телефон — на столе. Что еще…
Маша встала с кресла и томно потянулась. Взгляд Андрея снова скользнул по её груди.
— Ты такой заботливый. Волшебство, мечта любой девушки, — услышал он её неестественно-развязный голос.
Беспомощно улыбаясь, он стоял молча, борясь с желанием.
Она присела на письменный стол, и повернулась к окну:
— Институт через дорогу. Удобно. С утра можно выспаться. Торопиться не надо, одна минута — и ты в аудитории. Ты поэтому пошел в медицинский?
«Знаю я эти штучки», — подумал Андрей и что-то невнятно пробормотал в ответ, продолжая глупо улыбаться.
Поняв, что её игру не поддерживают, Маша опустилась в кресло, показывая своим видом, что разговор окончен.
«А может?…» — промелькнуло у Андрея в голове. Он мягко улыбнулся, обнажив красивые белые зубы, стараясь в свою улыбку вложить максимум обаяния. Когда заговорил, в его голосе зазвучали ласковые и дружелюбные нотки, как будто перед ним была не едва знакомая девушка, а горячо любимая сестра:
— Извини, если что не так… Располагайся с комфортом… Пульт от телевизора…
Взгляд его забегал по комнате.
— … В общем, не стесняйся… Если не хочешь утром с ним встречаться, — кивок в сторону комнаты, в которой спал Михаил, — я тебя провожу.
Маша немного покраснела, она была озадачена и смущена. Увидев, что попал в «десятку», Андрей неожиданно растерялся: Михаил не был лучшим другом, — всего-навсего «нужный человек», — но он был гость.
— Раньше под окнами ночь напролёт шумели эти старые венгерские автобусы, уходившие в аэропорт. Родители ужасно жаловались. Теперь ходят маршрутки, они не шумят. Ты будешь спать спокойно.
— Надеюсь, что нет… — улыбнулась она.
— Спокойной ночи, — пробормотал Андрей, едва владея собой, и вышел, оставив девушку в недоумении.
У себя в комнате он какое-то время ходил взад-вперед, проигрывая возможные варианты событий — как прошедших, так и будущих. Потом застелил диван и в изнеможении опустился на него. Так лежал он, уставившись в потолок — подавленный и недовольный самим собой. Сердце бешено стучало. Он вспомнил, что, уходя от Маши, пятясь к двери, он, возможно, увидел нечто такое, что не должен был видеть. Это был просящий взгляд брошенной девочки, с которой никто не хочет играть, которую никто не воспринимает всерьез. Да, это было так, — какую-то долю секунды перед тем, как её красивые черные глаза вновь стали равнодушными.
Тихо скрипнула дверь, и в темном дверном проеме появился стройный Машин силуэт.
— Андрюшка! — шепотом позвала она. — Я хотела спросить…
— Да, заходи… — не давая ей договорить, отозвался он, тяжело дыша.
Осторожно ступая босыми ногами, она прошла в комнату, с любопытством озираясь, и остановилась, не дойдя трех шагов до окна. Так она стояла, держа левую ногу на носке, её щиколотка при этом чуть заметно дрожала. Проведя рукой по животу, спросила с придыханием:
— Это окно выходит во двор?
Как будто все, что её интересовало в этом доме — это окна и то, в какую сторону они выходят.
— Да, — ответил Андрей, гостеприимно распахнув одеяло, — ты присядь, стоять же неудобно…
Она присела на край дивана, обхватив колени руками:
— Ты один в семье?
— У меня есть младший брат, — ответил он, распахивая одеяло еще шире, и заботливо прибавил, — заберись с ногами на диван, приляг, тебе же холодно…
Она послушно легла спиной к нему, и он укрыл её одеялом.
— Твой брат намного моложе тебя?
— На десять лет.
— Это ваша общая комната?
— Нет, он спит в зале.
Диван был узкий, они лежали, тесно прижавшись друг к другу.
— Тебе неудобно?
— Нет, мне хорошо… — ответил Андрей. — Твоя одежда, она может помяться… К ней прилипнут волосы, пыль, мы не сможем её с утра почистить… Надо бы снять её…
— Да, я не подумала, — ответила Маша будничным тоном. Повернувшись на спину, она принялась стягивать с себя блузку. Небрежно бросив её на пол, стала снимать джинсы. Потом повернулась к нему лицом:
— Всем мужикам нужно только одно — побыстрее раздеться. А поговорить?
— Видишь ли, — хрипло ответил он, целуя её почти по-дружески, — Михаил тебе не пара. Он мужлан, бросающий тень на всех остальных. Он не стоит и следа, оставленного твоей красивой ножкой на полу! И еще — твоя красота. Мало кто видит, что незаурядная красота скрывает тонкий ум, высокий интеллект. Увидев тебя, парни просто теряют голову. В таком состоянии не до общения…
Они лежали, лаская друг друга ленивыми движениями, так, будто делали это уже много-много раз.
— Моя мама говорит, что я — обычная. И я всегда думала, что со мной неинтересно, что только со мной можно так разговаривать, как этот… хмырь… Других можно обхаживать, как принцесс, а со мной — вот так, или в постель, или — до свидания.
— Какие твои годы, — ответил Андрей отеческим тоном, чувствуя, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди, — запомни: кто бы что ни говорил: ты — самая лучшая на свете девочка, ты — принцесса из принцесс, парням за счастье просто провести время с тобой, не говоря уж… обо всем остальном!
Говорил он страстно, с воодушевлением, — слова, которые сами по себе не имеют никакого смысла, но выражают желание.
Её глаза были полузакрыты, ресницы, казалось, отбрасывали голубоватые ночные тени на её щеки, влажные губы поблескивали, небольшая упругая грудь тяжело вздымалась. Вместе с её дыханием наружу вырывалось пламя, таившееся у неё в груди, он же не мог распознать, что она ощущает в эту минуту. Она обвила его шею тонкими руками, и горячая волна захлестнула Андрея. Они припали губами друг к другу, и в ночной тишине стоны наслаждения слились с неторопливыми гаммами громкого храпа спящего автомеханика.
…Вынырнув из омута блаженства, обретя способность говорить, он спросил:
— Послушай… Ты — чудо! Но за что мне… такой подарок?
— Какой же ты наивный! — откликнулась она. — Это я решила сделать себе подарок. У меня послезавтра день рождения. Вот, думаю, волшебный случай вырваться в реальный мир отношений между мужчинами и женщинами.
Они стояли под душем, обнявшись. Андрей ничего не видел, и не ощущал, думая о том, что произошло, и как себя дальше вести. Не будучи ханжой, он все-таки считал, что девушка, расставаясь с невинностью, должна обставить это как-нибудь иначе. Все вокруг казалось зыбким и расплывчатым, как их отражение в запотевшем зеркале, которое она разглядывала.
— Какой ты красивый.
— И это всё? — спросил он, целуя её влажные волосы.
Тут он заметил шрамы на её левом предплечье и спросил, что это такое. Она ответила после долгой паузы, избегая встретиться с ним взглядом:
— У меня был период ужасного отчаяния. Мне было реально плохо. Даже не знаю, как объяснить… Короче, спроси меня потом об этом.
…Ночь была на исходе, полоска на востоке чуть посветлела, а они все не могли наговориться. Маша рассказывала о себе сумбурно, сбивчиво. Она была обижена на свою семью. Старшую сестру всегда считали более красивой, её больше любили и больше старались для неё. И она капризная, испорченная девка. Именно благодаря ей Маша страдала от депрессий. И благодаря старшей сестре софизм «жизнь — предельно тоскливая штука» проник в сознание Маши гораздо раньше, чем у её сверстников. Она себя считала существом отсталым, неудачливым, обреченным прожить тусклую, тяжелую жизнь.
— Мне еще надо заехать домой, погладить халат, взять учебники, — опомнилась она, обрывая разговор на полуслове.
И выскользнула из-под одеяла. Мгновение она стояла, застыв в свободной позе — восхитительная, как радуга, разорвавшая сетку дождя. Потом начала собирать вещи по комнатам.
Рассвет надвигался стремительно. Уже было светло, когда она, одевшись, стала приводить себя в порядок перед зеркалом.
Андрей вызвал такси, вместе с Машей спустился вниз.
Расплатившись с шофером сразу, спросил её:
— Когда мы увидимся?
— Ты этого реально хочешь? — спросила она, в свою очередь, приглаживая его взъерошенные волосы. — Или ты спрашиваешь так, для приличия?
— Ты разве сама не чувствуешь?
— Да, что-то есть. Ты с кем-нибудь встречаешься?
— Нет.
— Обманываешь, — недоверчиво сказала она, внимательно посмотрев ему в глаза.
— Нет, — ответил он открыто, — у меня была несчастная любовь, — в школе. Потом я сам был объектом страсти, — тоже не получилось.
Простодушно рассмеявшись, Маша толкнула его в плечо:
— Ничего, какие твои годы! Вернутся обе!
— Не вернутся, они уехали: одна в Москву, другая — во Владивосток.
Спохватившись, он добавил:
— А вообще, — зачем они мне?! У меня есть ты!
Маша вскинула брови:
— Неужели?!
Помолчав, она задумчиво спросила:
— И я могу называть тебя своим парнем?
— Только если перестанешь называть меня «красивым».
Отношения «встречался парень с девушкой», которые определяются как «лучшая пора в любви», продолжались чуть больше года. Слияние их существ совершалось в особом мире, где другие человеческие связи не имели значения. Ничего вокруг не было, они плыли в мягком, медлительном гуле любви.
Маша первой сняла розовые очки. Появились «другие человеческие связи». Андрей узнал, что она была замечена с Михаилом, и предъявил ей это. Она ответила, что это всего-навсего «друг», и ничего, кроме «дружбы», у них быть не может. Андрей терпеливо начал объяснять, что дружат только геи, все остальные воспринимают общение с девушкой как прелюдию к сексу. Ничего не помогло, даже напоминание истории знакомства. Она сказала, что «Михаил всё понял, ему нужно просто общение». «А тебе что от него нужно?» — спросил он, и получил ответ: — «Мы просто пересеклись и поговорили, что тут такого?»
Так они ни до чего не договорились. Андрей оставил за собой последнее слово, запретив ей общение с посторонними мужчинами, но по её глазам понял, что ей это, как тогда говорили, «монопенисно». Казалось, она смотрела куда-то мимо него, в темноту вселенной.
Он легко пережил это потрясение, просто сделал для себя вывод, что оставляет за собой право «общения» с другими девушками — если подвернётся случай.
Потом стали появляться новые «друзья». С невинной улыбкой Маша говорила, что её «подвёз Жорик на машине», она «посидела с Пашей в кафе». Андрей не проявлял признаков беспокойства, просто его отношение к ней изменилось. Если она уже не пылает страстью, то почему он должен?! Но своим «правом на лево» не пользовался — она его полностью устраивала. Тем более, не давала поводов для серьёзного беспокойства — не пропадала по ночам, не отменяла свидания. Не было такого, чтобы он захотел, а ему было отказано. Может, ей действительно нужно разностороннее общение, ничего страшного, если она посидит с кем-нибудь полчаса в кафе.
Маша лепила отмазки, которым не поверил бы последний профан.
«Ну, поговорила с парнем, ты же знаешь, что я одного тебя люблю».
«Да это глупые мальчишки, сам знаешь, что я прежде всего — твоя».
«Гарик, он милый юноша… ну, немножко нравится, все равно, ты — самый лучший».
«Миша… мы с ним немного дружим, но ты всё равно — лучший из друзей».
Понимая, что означают в устах девушки слова «милый» и «красивый», Андрей снисходительно смотрел на всех этих «юношей», усердно пытавшихся добиться её благосклонности. Ещё бы, ночная кукушка дневную перекукует по любому. Повертеть её так, потом этак…
Его скепсис возрастал пропорционально тому, как возрастала смелость её суждений.
«Я вдруг открыла, что мне интересно общаться с самыми разными людьми. Так я нахожу себя, и лучше понимаю, что мне нужно».
Какая чушь! — думал он, выслушивая её откровения. Когда наешься чёрной икры, неизбежно потянет на дешёвую ливерную колбаску, и это неизбежное стремление можно объяснить каким-нибудь скоропостижным авитаминозом.
Неужели трагедия, случившаяся с ним, когда он был подростком, зарядила его здоровым цинизмом на всю оставшуюся жизнь, и теперь всякую женщину неизбежно воспринимать, как блудницу? Таня Демидова, с которой он встречался в школьные годы, изменила ему со взрослым мужчиной, и это был действительно сильный удар. Тогда была яростная одержимость, растворение всех красок жизни в янтарно-карих глазах любимой девушки. Ему делалось физически дурно от одной мысли, что она может полюбить другого, а когда это случилось, он готов был наложить на себя руки.
Что же с Машей? Очень быстро Андрей свыкся с мыслью, что войдёт в её жизнь ненадолго. Среди её «милых юношей» найдётся тот, для которого соевый концентрат — это мясо, а перепихнин — лучший витамин, и они сольются в мутном поп-корновом экстазе. Пусть это будет их удешевлённая мещанская история, ему-то что.
Но его с ней история продолжала развиваться, и в ней ещё было рано ставить точку.
Однажды, во время летней сессии, они пришли в институт на консультацию раньше всех. Закрыв глаза, Маша монотонно твердила над учебником анатомии:
— Labium majus pudendi, labium minus pudendi, hymen…
Открыв глаза, она обратилась к Андрею:
— Проверь меня, спроси что-нибудь!
Немного поразмыслив, он произнес гнусавым голосом, копируя преподавателя:
— Ну-с, скажите, милочка, musculus gluteus maximus, — это жевательная мышца, или мимическая?
На секунду глаза Маши расширились от удивления, и тут же по аудитории прокатился её веселый смех. Она вскинула руки, её белый халат распахнулся, обнажив бедра. Андрей посмотрел на неё тем откровенным взглядом, значение которого она прекрасно понимала без лишних слов. Смех затих, губы её остались приоткрытыми, а глаза, подобно двум раскаленным звездам, были устремлены на него. Схватив Машу в охапку, он посадил её на стол, торопливо освобождаясь от ненужной одежды. Желание, как клинок, вонзилось в него, и если бы она не закрыла ему рукой рот, он бы закричал. Пока ничто им не мешало, они воспользовались случаем… не упуская при этом ни малейшего звука, доносившегося из коридора, зная, что можно, еще… и еще… до изнеможения…
Анатомию они сдали на «отлично». Так у них появился обычай заниматься любовью в аудитории рано утром перед экзаменом.
Впоследствии, когда Андрея спрашивали, был ли у него какой-нибудь специальный ритуал перед экзаменом, «на счастье», он загадочно улыбался, с удовольствием вспоминая этот необычный обычай.
— … Так, ничего… — отмахивался он, если собеседника интересовала причина таинственной улыбки.
Андрей всерьёз заволновался, когда у неё стали появляться дорогие вещи, и она начала сама расплачиваться в ресторане. Состоялся крупный разговор. Маша, опять же, с невинной улыбкой, сказала, что ей делают подарки, не может же она отказаться, если взамен ничего не просят. Последовало объяснение, что так не бывает, и снова она отмахнулась: «Ещё как бывает». И снова невозможно было не поверить ей: она — сама невинность, перед её взглядом отступали похоть и разврат, судьба поворачивалась по-другому, логика и здравый смысл теряли всякую силу. Действительно, разве можно желать такую к себе в постель? Такую осыпают подарками, снабжают деньгами, а потом с комфортом отвозят к парню, который тянет её так, что пыль столбом.
Они были однокурсниками. Возможно, за годы обучения они бы так и не сблизились, но случай соединил их спустя месяц после поступления в мединститут.
Теплым сентябрьским вечером к Андрею ввалился пьяный товарищ с девушкой. Уединившись на кухне, Михаил, так звали друга, — 28-летний автомеханик с фактурой финского лесоруба, — объяснил, что встречается с девицей две недели и сегодня ночью рассчитывает на плотный контакт. Нужна территория.
— ОК, — кивнул Андрей, — родители на даче.
Узнав в случайной гостье однокурсницу, он сделал вид, что видит её впервые.
— Маша, — представилась девушка в темно-красной обтягивающей блузке и черных джинсах. Равнодушно взглянув на хозяина квартиры, она прошла в комнату.
Вечер проходил в алкогольно-кумарной атмосфере. Тачки, бабы, и бухло, по Михаилу, — полный список вещей, необходимых для счастья. Той ночью он был в ударе, чем дальше, тем отчетливее от его словоизлияний несло конюшней и крепким пивным духом.
Украдкой разглядывая хрупкую темноволосую девушку, Андрей удивлялся её спокойной красоте. Она не принимала участия в разговоре, меланхоличный взгляд её агатовых глаз блуждал по комнате, надолго не задерживаясь ни на одном предмете.
Из колонок доносились угрюмые мелодраматические куплеты мрачного электро-рока. Синтезаторная пульсация, ледяной гитарный звук, и гипнотический бас, — этого коктейля оказалось достаточно для придания интимного вектора мыслям серьезно пьющего автомеханика Михаила.
— Так значит, где ты нам постелешь? — спросил он Андрея. Вставая с места, сказал Маше в виде заключения, — Ну что, пойдем…
Она сделала вид, что не понимает, и вдруг, задержав у самых губ кусочек пирожного, подняла на Михаила удивленные глаза:
— Что?
— Начинается… — недовольно пробормотал тот, опускаясь на стул. — Ты отлично знаешь, что…
Маша отпила шампанского и ничего не ответила.
Михаил, между тем, продолжил описание восстановления помятого джипа, за которое он вытряс с тупых клиентов кучу денег. Заметив пустую бутылку, он спросил:
— Водка кончилась, у тебя есть еще?
Поколебавшись немного, Андрей принес вместо водки коньяк. Смешивая его с шампанским, он наблюдал, как Михаил, обняв свою подругу, пытался её поцеловать.
Посмотрев на Андрея строгим и спокойным взглядом, Маша спросила:
— Кто у вас ведет анатомию?
— Липченко.
— Везет. А у нас этот маньяк, — Алейников.
Недовольный, Михаил залпом осушил бокал и вышел на балкон курить. Андрей посмотрел на Машу сочувственно.
— Выпроводи нас, — попросила она. — Пожалуйста. Мне надоело, я не хочу тут быть.
Понимающе улыбнувшись, Андрей ответил:
— Мы давно знаем друг друга. Вряд ли я смогу его запросто выпроводить. Почему ты не хочешь уйти сама?
— Даже не знаю, что сказать, — пожала она плечами. — Спроси меня после того… Короче, спросишь меня потом.
Она откинула со лба ярко-черную прядь волос и лениво потянулась. Её блузка при этом движении сильнее обтянула грудь.
Михаил вернулся, и беседа продолжилась. На этот раз речь пошла об отечественных машинах. После двух коктейлей он вновь коснулся диванной темы:
— … в конце концов, я мужик, это платоническое прозябание не для меня…
Красный, будто вынырнувший из кипятка, он раздраженно говорил те слова, с которыми, в конце концов, обращаются к некоторым женщинам, когда говорить с ними не о чем, нежничать с ними скучно, а переходить к существенному они не хотят.
При этих словах его лицо выражало наивную важность и несколько ребячливую гордость, и Маша посмотрела на него с сочувствием и состраданием, как смотрят на подопытных собак и на непризнанных гениев.
— … Очень много текста, — бесстрастно прервала она его.
Обменявшись с Андреем заговорщическими взглядами, тихо добавила:
— …Сходи, покури, если волнуешься, или выпей…
Следующий час этого вечера напоминал просмотр бездарного кинофильма, в котором неумелый актер безбожно врет, натужно выступает, пытаясь вжиться в роль. Михаил поочередно примерял на себя то образ нежного влюбленного, то крутого мужика, то хозяина, недовольного инвестициями, от которых нет отдачи.
Чувствуя себя лишним, Андрей хотел было удалиться, но Маша бросила на него такой красноречивый взгляд, что он был вынужден сесть обратно на свой стул.
Ему всё опротивело, но, притворяясь безучастным, он развлекал гостей веселыми рассказами и анекдотами. Магнитофон давно замолк, но Андрей не торопился ставить новую кассету. Почему? Потому, — поймал он себя на мысли, — что ждал неизбежного конца этой драмы. Всматриваясь в тонкое, большеглазое Машино личико, он видел в нем то же самое — ожидание. Спокойное ожидание охотника, понимавшего, что зверь загнан, и торопиться ни к чему.
…Михаил заснул прямо за столом, и Андрей не без труда перенес его габаритное тело на диван.
Они вышли из комнаты, не сговариваясь. Пошли по узкому коридору, их руки при этом соприкасались. Он почувствовал её опьяняющий запах, и кровь прилила к его лицу. Но в последнюю секунду он вдруг передумал, и повел её не в свою комнату, а в отцовский кабинет.
Там царил интимный полумрак — как раз подходящее освещение для того, что они задумали, и о чем договорились при помощи двух взглядов и одного кивка. Но он включил свет и нарушил установленную договоренность. Она это поняла, и, забравшись с ногами в кресло, села съежившись, как кошка перед прыжком.
— Это книги твоего отца? — спросила она, кивнув в сторону полок, занимавших целую стену, от пола до потолка.
— Да.
— И он их все прочитал?
— А ты думаешь, в кого я такой умный?! — улыбнулся Андрей.
Обитель книг огласилась веселым смехом. Маша стала выглядеть более непринужденно. Она уже сидела, закинув ногу на ногу.
Они немного поговорили об учебе. Стараясь выглядеть как можно более бесстрастным, Андрей сообщил Маше, что постелет ей тут, в отцовском кабинете. Она молчала, и он, натягивая наволочку на подушку, стал рассказывать очередной смешной случай.
— … Дубов — он из Молдавии, его фамилия у нас, как единица тупости. Мы говорим — это два дуба, а это тупо, как три дуба, и так далее. Одним словом, это реальный дуб, образцово-показательный дуб, дуб из дубов. Недавно мы сидим на занятии, а Дубову приспичило, и он спросил соседа, как зовут преподавателя. Сосед перед этим читал автомобильный журнал, и решил подшутить. Записывай, говорит он, а то забудешь: Ягуаров Лев Леопардович. Дубов старательно записал все в блокнот, повторил про себя для надежности, и стал тянуть руку. Все, кто слышал, сидели, еле сдерживая смех — неужели этот придурок повёлся? Преподаватель обратил внимание на Дубова и спросил, что ему нужно. «Лев Леопардович», — неуверенно произнес он, и тут все засмеялись. Преподаватель невозмутимо посмотрел на Дубова поверх очков и спросил, кого тот называет Львом Леопардовичем. Все притихли. И тогда Дубов, набрав в легкие побольше воздуха, сказал уже смелее: «Вы же Лев Леопардович. У меня так записано: Ягуаров Лев Леопардович. Вот я и спрашиваю: Лев Леопардович, можно мне выйти в туалет?» Тут все полегли со смеху. Даже преподаватель улыбнулся. Он сказал: — Идите, голубчик, но после занятия останетесь. Поговорим о зоологии.
Закончив рассказ, Андрей посмотрел на Машу. Да, он снова заслужил её смех.
Он достал из шкафа одеяло и аккуратно положил на кровать:
— Все готово. Прошу. Ванная и туалет по коридору направо, телефон — на столе. Что еще…
Маша встала с кресла и томно потянулась. Взгляд Андрея снова скользнул по её груди.
— Ты такой заботливый. Волшебство, мечта любой девушки, — услышал он её неестественно-развязный голос.
Беспомощно улыбаясь, он стоял молча, борясь с желанием.
Она присела на письменный стол, и повернулась к окну:
— Институт через дорогу. Удобно. С утра можно выспаться. Торопиться не надо, одна минута — и ты в аудитории. Ты поэтому пошел в медицинский?
«Знаю я эти штучки», — подумал Андрей и что-то невнятно пробормотал в ответ, продолжая глупо улыбаться.
Поняв, что её игру не поддерживают, Маша опустилась в кресло, показывая своим видом, что разговор окончен.
«А может?…» — промелькнуло у Андрея в голове. Он мягко улыбнулся, обнажив красивые белые зубы, стараясь в свою улыбку вложить максимум обаяния. Когда заговорил, в его голосе зазвучали ласковые и дружелюбные нотки, как будто перед ним была не едва знакомая девушка, а горячо любимая сестра:
— Извини, если что не так… Располагайся с комфортом… Пульт от телевизора…
Взгляд его забегал по комнате.
— … В общем, не стесняйся… Если не хочешь утром с ним встречаться, — кивок в сторону комнаты, в которой спал Михаил, — я тебя провожу.
Маша немного покраснела, она была озадачена и смущена. Увидев, что попал в «десятку», Андрей неожиданно растерялся: Михаил не был лучшим другом, — всего-навсего «нужный человек», — но он был гость.
— Раньше под окнами ночь напролёт шумели эти старые венгерские автобусы, уходившие в аэропорт. Родители ужасно жаловались. Теперь ходят маршрутки, они не шумят. Ты будешь спать спокойно.
— Надеюсь, что нет… — улыбнулась она.
— Спокойной ночи, — пробормотал Андрей, едва владея собой, и вышел, оставив девушку в недоумении.
У себя в комнате он какое-то время ходил взад-вперед, проигрывая возможные варианты событий — как прошедших, так и будущих. Потом застелил диван и в изнеможении опустился на него. Так лежал он, уставившись в потолок — подавленный и недовольный самим собой. Сердце бешено стучало. Он вспомнил, что, уходя от Маши, пятясь к двери, он, возможно, увидел нечто такое, что не должен был видеть. Это был просящий взгляд брошенной девочки, с которой никто не хочет играть, которую никто не воспринимает всерьез. Да, это было так, — какую-то долю секунды перед тем, как её красивые черные глаза вновь стали равнодушными.
Тихо скрипнула дверь, и в темном дверном проеме появился стройный Машин силуэт.
— Андрюшка! — шепотом позвала она. — Я хотела спросить…
— Да, заходи… — не давая ей договорить, отозвался он, тяжело дыша.
Осторожно ступая босыми ногами, она прошла в комнату, с любопытством озираясь, и остановилась, не дойдя трех шагов до окна. Так она стояла, держа левую ногу на носке, её щиколотка при этом чуть заметно дрожала. Проведя рукой по животу, спросила с придыханием:
— Это окно выходит во двор?
Как будто все, что её интересовало в этом доме — это окна и то, в какую сторону они выходят.
— Да, — ответил Андрей, гостеприимно распахнув одеяло, — ты присядь, стоять же неудобно…
Она присела на край дивана, обхватив колени руками:
— Ты один в семье?
— У меня есть младший брат, — ответил он, распахивая одеяло еще шире, и заботливо прибавил, — заберись с ногами на диван, приляг, тебе же холодно…
Она послушно легла спиной к нему, и он укрыл её одеялом.
— Твой брат намного моложе тебя?
— На десять лет.
— Это ваша общая комната?
— Нет, он спит в зале.
Диван был узкий, они лежали, тесно прижавшись друг к другу.
— Тебе неудобно?
— Нет, мне хорошо… — ответил Андрей. — Твоя одежда, она может помяться… К ней прилипнут волосы, пыль, мы не сможем её с утра почистить… Надо бы снять её…
— Да, я не подумала, — ответила Маша будничным тоном. Повернувшись на спину, она принялась стягивать с себя блузку. Небрежно бросив её на пол, стала снимать джинсы. Потом повернулась к нему лицом:
— Всем мужикам нужно только одно — побыстрее раздеться. А поговорить?
— Видишь ли, — хрипло ответил он, целуя её почти по-дружески, — Михаил тебе не пара. Он мужлан, бросающий тень на всех остальных. Он не стоит и следа, оставленного твоей красивой ножкой на полу! И еще — твоя красота. Мало кто видит, что незаурядная красота скрывает тонкий ум, высокий интеллект. Увидев тебя, парни просто теряют голову. В таком состоянии не до общения…
Они лежали, лаская друг друга ленивыми движениями, так, будто делали это уже много-много раз.
— Моя мама говорит, что я — обычная. И я всегда думала, что со мной неинтересно, что только со мной можно так разговаривать, как этот… хмырь… Других можно обхаживать, как принцесс, а со мной — вот так, или в постель, или — до свидания.
— Какие твои годы, — ответил Андрей отеческим тоном, чувствуя, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди, — запомни: кто бы что ни говорил: ты — самая лучшая на свете девочка, ты — принцесса из принцесс, парням за счастье просто провести время с тобой, не говоря уж… обо всем остальном!
Говорил он страстно, с воодушевлением, — слова, которые сами по себе не имеют никакого смысла, но выражают желание.
Её глаза были полузакрыты, ресницы, казалось, отбрасывали голубоватые ночные тени на её щеки, влажные губы поблескивали, небольшая упругая грудь тяжело вздымалась. Вместе с её дыханием наружу вырывалось пламя, таившееся у неё в груди, он же не мог распознать, что она ощущает в эту минуту. Она обвила его шею тонкими руками, и горячая волна захлестнула Андрея. Они припали губами друг к другу, и в ночной тишине стоны наслаждения слились с неторопливыми гаммами громкого храпа спящего автомеханика.
…Вынырнув из омута блаженства, обретя способность говорить, он спросил:
— Послушай… Ты — чудо! Но за что мне… такой подарок?
— Какой же ты наивный! — откликнулась она. — Это я решила сделать себе подарок. У меня послезавтра день рождения. Вот, думаю, волшебный случай вырваться в реальный мир отношений между мужчинами и женщинами.
Они стояли под душем, обнявшись. Андрей ничего не видел, и не ощущал, думая о том, что произошло, и как себя дальше вести. Не будучи ханжой, он все-таки считал, что девушка, расставаясь с невинностью, должна обставить это как-нибудь иначе. Все вокруг казалось зыбким и расплывчатым, как их отражение в запотевшем зеркале, которое она разглядывала.
— Какой ты красивый.
— И это всё? — спросил он, целуя её влажные волосы.
Тут он заметил шрамы на её левом предплечье и спросил, что это такое. Она ответила после долгой паузы, избегая встретиться с ним взглядом:
— У меня был период ужасного отчаяния. Мне было реально плохо. Даже не знаю, как объяснить… Короче, спроси меня потом об этом.
…Ночь была на исходе, полоска на востоке чуть посветлела, а они все не могли наговориться. Маша рассказывала о себе сумбурно, сбивчиво. Она была обижена на свою семью. Старшую сестру всегда считали более красивой, её больше любили и больше старались для неё. И она капризная, испорченная девка. Именно благодаря ей Маша страдала от депрессий. И благодаря старшей сестре софизм «жизнь — предельно тоскливая штука» проник в сознание Маши гораздо раньше, чем у её сверстников. Она себя считала существом отсталым, неудачливым, обреченным прожить тусклую, тяжелую жизнь.
— Мне еще надо заехать домой, погладить халат, взять учебники, — опомнилась она, обрывая разговор на полуслове.
И выскользнула из-под одеяла. Мгновение она стояла, застыв в свободной позе — восхитительная, как радуга, разорвавшая сетку дождя. Потом начала собирать вещи по комнатам.
Рассвет надвигался стремительно. Уже было светло, когда она, одевшись, стала приводить себя в порядок перед зеркалом.
Андрей вызвал такси, вместе с Машей спустился вниз.
Расплатившись с шофером сразу, спросил её:
— Когда мы увидимся?
— Ты этого реально хочешь? — спросила она, в свою очередь, приглаживая его взъерошенные волосы. — Или ты спрашиваешь так, для приличия?
— Ты разве сама не чувствуешь?
— Да, что-то есть. Ты с кем-нибудь встречаешься?
— Нет.
— Обманываешь, — недоверчиво сказала она, внимательно посмотрев ему в глаза.
— Нет, — ответил он открыто, — у меня была несчастная любовь, — в школе. Потом я сам был объектом страсти, — тоже не получилось.
Простодушно рассмеявшись, Маша толкнула его в плечо:
— Ничего, какие твои годы! Вернутся обе!
— Не вернутся, они уехали: одна в Москву, другая — во Владивосток.
Спохватившись, он добавил:
— А вообще, — зачем они мне?! У меня есть ты!
Маша вскинула брови:
— Неужели?!
Помолчав, она задумчиво спросила:
— И я могу называть тебя своим парнем?
— Только если перестанешь называть меня «красивым».
Отношения «встречался парень с девушкой», которые определяются как «лучшая пора в любви», продолжались чуть больше года. Слияние их существ совершалось в особом мире, где другие человеческие связи не имели значения. Ничего вокруг не было, они плыли в мягком, медлительном гуле любви.
Маша первой сняла розовые очки. Появились «другие человеческие связи». Андрей узнал, что она была замечена с Михаилом, и предъявил ей это. Она ответила, что это всего-навсего «друг», и ничего, кроме «дружбы», у них быть не может. Андрей терпеливо начал объяснять, что дружат только геи, все остальные воспринимают общение с девушкой как прелюдию к сексу. Ничего не помогло, даже напоминание истории знакомства. Она сказала, что «Михаил всё понял, ему нужно просто общение». «А тебе что от него нужно?» — спросил он, и получил ответ: — «Мы просто пересеклись и поговорили, что тут такого?»
Так они ни до чего не договорились. Андрей оставил за собой последнее слово, запретив ей общение с посторонними мужчинами, но по её глазам понял, что ей это, как тогда говорили, «монопенисно». Казалось, она смотрела куда-то мимо него, в темноту вселенной.
Он легко пережил это потрясение, просто сделал для себя вывод, что оставляет за собой право «общения» с другими девушками — если подвернётся случай.
Потом стали появляться новые «друзья». С невинной улыбкой Маша говорила, что её «подвёз Жорик на машине», она «посидела с Пашей в кафе». Андрей не проявлял признаков беспокойства, просто его отношение к ней изменилось. Если она уже не пылает страстью, то почему он должен?! Но своим «правом на лево» не пользовался — она его полностью устраивала. Тем более, не давала поводов для серьёзного беспокойства — не пропадала по ночам, не отменяла свидания. Не было такого, чтобы он захотел, а ему было отказано. Может, ей действительно нужно разностороннее общение, ничего страшного, если она посидит с кем-нибудь полчаса в кафе.
Маша лепила отмазки, которым не поверил бы последний профан.
«Ну, поговорила с парнем, ты же знаешь, что я одного тебя люблю».
«Да это глупые мальчишки, сам знаешь, что я прежде всего — твоя».
«Гарик, он милый юноша… ну, немножко нравится, все равно, ты — самый лучший».
«Миша… мы с ним немного дружим, но ты всё равно — лучший из друзей».
Понимая, что означают в устах девушки слова «милый» и «красивый», Андрей снисходительно смотрел на всех этих «юношей», усердно пытавшихся добиться её благосклонности. Ещё бы, ночная кукушка дневную перекукует по любому. Повертеть её так, потом этак…
Его скепсис возрастал пропорционально тому, как возрастала смелость её суждений.
«Я вдруг открыла, что мне интересно общаться с самыми разными людьми. Так я нахожу себя, и лучше понимаю, что мне нужно».
Какая чушь! — думал он, выслушивая её откровения. Когда наешься чёрной икры, неизбежно потянет на дешёвую ливерную колбаску, и это неизбежное стремление можно объяснить каким-нибудь скоропостижным авитаминозом.
Неужели трагедия, случившаяся с ним, когда он был подростком, зарядила его здоровым цинизмом на всю оставшуюся жизнь, и теперь всякую женщину неизбежно воспринимать, как блудницу? Таня Демидова, с которой он встречался в школьные годы, изменила ему со взрослым мужчиной, и это был действительно сильный удар. Тогда была яростная одержимость, растворение всех красок жизни в янтарно-карих глазах любимой девушки. Ему делалось физически дурно от одной мысли, что она может полюбить другого, а когда это случилось, он готов был наложить на себя руки.
Что же с Машей? Очень быстро Андрей свыкся с мыслью, что войдёт в её жизнь ненадолго. Среди её «милых юношей» найдётся тот, для которого соевый концентрат — это мясо, а перепихнин — лучший витамин, и они сольются в мутном поп-корновом экстазе. Пусть это будет их удешевлённая мещанская история, ему-то что.
Но его с ней история продолжала развиваться, и в ней ещё было рано ставить точку.
Однажды, во время летней сессии, они пришли в институт на консультацию раньше всех. Закрыв глаза, Маша монотонно твердила над учебником анатомии:
— Labium majus pudendi, labium minus pudendi, hymen…
Открыв глаза, она обратилась к Андрею:
— Проверь меня, спроси что-нибудь!
Немного поразмыслив, он произнес гнусавым голосом, копируя преподавателя:
— Ну-с, скажите, милочка, musculus gluteus maximus, — это жевательная мышца, или мимическая?
На секунду глаза Маши расширились от удивления, и тут же по аудитории прокатился её веселый смех. Она вскинула руки, её белый халат распахнулся, обнажив бедра. Андрей посмотрел на неё тем откровенным взглядом, значение которого она прекрасно понимала без лишних слов. Смех затих, губы её остались приоткрытыми, а глаза, подобно двум раскаленным звездам, были устремлены на него. Схватив Машу в охапку, он посадил её на стол, торопливо освобождаясь от ненужной одежды. Желание, как клинок, вонзилось в него, и если бы она не закрыла ему рукой рот, он бы закричал. Пока ничто им не мешало, они воспользовались случаем… не упуская при этом ни малейшего звука, доносившегося из коридора, зная, что можно, еще… и еще… до изнеможения…
Анатомию они сдали на «отлично». Так у них появился обычай заниматься любовью в аудитории рано утром перед экзаменом.
Впоследствии, когда Андрея спрашивали, был ли у него какой-нибудь специальный ритуал перед экзаменом, «на счастье», он загадочно улыбался, с удовольствием вспоминая этот необычный обычай.
— … Так, ничего… — отмахивался он, если собеседника интересовала причина таинственной улыбки.
Андрей всерьёз заволновался, когда у неё стали появляться дорогие вещи, и она начала сама расплачиваться в ресторане. Состоялся крупный разговор. Маша, опять же, с невинной улыбкой, сказала, что ей делают подарки, не может же она отказаться, если взамен ничего не просят. Последовало объяснение, что так не бывает, и снова она отмахнулась: «Ещё как бывает». И снова невозможно было не поверить ей: она — сама невинность, перед её взглядом отступали похоть и разврат, судьба поворачивалась по-другому, логика и здравый смысл теряли всякую силу. Действительно, разве можно желать такую к себе в постель? Такую осыпают подарками, снабжают деньгами, а потом с комфортом отвозят к парню, который тянет её так, что пыль столбом.