Неизвестен Автор. История русской литературы в четырех томах (Том 3)

   Философский материализм Чернышевского сливался с революционным демократизмом и с социалистическим идеалом, служил теоретическим фундаментом идеи крестьянской революции и социалистического преобразования общества. Социализм Чернышевского, как и Герцена, был утопическим. Чернышевский торжество социализма видел в развитии крестьянской общины, освобожденной революцией от крепостнических пут, произвола властей, вооруженной наукой и техникой, огражденной от власти капитала. Такой "мужицкий социализм" был лишь мечтой, возникшей на почве экономически отсталой России. Свободное развитие "крестьянского мира" могло в то время породить только капитализм, классы буржуазного общества. Однако нельзя ограничиться лишь такой оценкой учения Чернышевского и других русских социалистов 60-х и 70-х гг. Слияние демократизма и социализма в одну неразрывную систему взглядов, в своеобразную идеологию русского революционно-демократического просветительства явилось на первых порах (до появления революционного социал-демократического движения) чрезвычайно плодотворным для идейных исканий и борьбы революционеров-демократов. Идеи их утопического социализма имели огромную мобилизующую и воодушевляющую силу, они воспитывали революционеров, подымали их на борьбу с самодержавием, с крепостническими пережитками, с капитализмом.
   В своей диссертации "Эстетические отношения искусства к действительности" (1855) Чернышевский создал материалистическую и революционно-социалистическую теорию искусства. Она направлена против идеалистической эстетики, теории "искусства для искусства", а также и против тех, кто, не отрицая связи искусства с жизнью, не вносил, однако, в этот тезис революционно-преобразующего, социалистического смысла. Учение Чернышевского о раскрепощенной личности, достигшей полноты выражения всего богатства своей человеческой природы, заключало в себе революционно-социалистическое содержание. Такой "новый" человек может сформироваться только в результате упорной работы над переделкой своей натуры, в ходе подготовки революции и в результате ее победы, на основе социалистического преобразования общества. Прекрасно то, учил Чернышевский, что связано со служением революции и социализму, что воплощает идеалы трудового народа. Такая концепция человеческой личности воплощена Чернышевским в романах "Что делать?" и "Пролог". Эксплуататорский, несправедливый строй, материальные и духовные лишения, уродливое воспитание и дикий быт обезображивают жизнь, а следовательно - и губят красоту. "Что портит жизнь, - утверждал Чернышевский, - то портит и красоту". [19] Ни одна из эстетических систем мировой философской мысли домарксового периода не заключала такого революционно-социалистического содержания. На протяжении длительного времени - от 50-х до 80-х гг. - "Эстетические отношения искусства к действительности" были знаменем, руководящим, программным произведением для демократического направления в литературе и искусстве.
   Такое же боевое и материалистическое направление приобрели и литературно-критические статьи вождей революционно-демократического движения. В конце 1853 г. Н. Г. Чернышевский начал печататься в "Современнике". В апреле 1856 г. он познакомился с Добролюбовым, а затем привлек его в качестве постоянного сотрудника журнала. В годы предшествующего "мрачного семилетия" (1848-1855) господствующее положение в "Современнике" занимали либеральные сотрудники. С ними Некрасов в то время должен был считаться, чтобы поддержать журнал в тяжелых условиях реакции, наступившей после подавления революций 1848 г. и разгрома петрашевцев. С приходом Чернышевского и Добролюбова положение в "Современнике" резко меняется. При всех своих тесных деловых и личных связях с либеральными кругами Некрасов неизменно поддерживает новых сотрудников. "Современник" превращается в орган русской революционной демократии, он становится легальным рупором крестьянских чаяний, отражая накал общественной борьбы в годы революционной ситуации. Из журнала постепенно уходят писатели и поэты дворянского круга (Л. Толстой, Фет, Майков, Григорович, Тургенев), их сменяют новые сотрудники демократического направления (Н. Щедрин, Н. Помяловский, Н. и Г. Успенские, В. Курочкин, Н. Шелгунов, М. Антонович, П. Якушкин и др.). Образовалась и новая редакция "Современника" в составе Некрасова, Чернышевского и Добролюбова. Среди авторов "Современника" были и люди, связанные с революционным подпольем (польский революционер С. Сераковский, Н. Серно-Соловьевич, В. Обручев, поэт М. Михайлов и др.). Вместе с обновлением журнала растет и его популярность. В 1858 г. "Современник" печатался в количестве 4900 экземпляров, а в 1861 г. - 7126 экземпляров. С 1859 г. в качестве сатирического приложения к "Современнику" начал выходить (по 1863 г.) "Свисток", созданный по инициативе Добролюбова.
   В том же году возник сатирический еженедельник "Искра" (прекратил существование в 1873 г.), который вместе с (Современником" развивал идеи русской революционной демократии. Редакторами и издателями "Искры" были поэт В. Курочкин и художник-карикатурист Н. Степанов. В "Искре" печатались Д. Минаев, П. Вейнберг, П. Якушкин, Л. Пальмин и др. На страницах "Искры" появлялись и произведения Щедрина, Г. Успенского, Добролюбова, Некрасова и Герцена. Успех "Искры" у массового читателя был огромный; ее тираж в 1861 г. достиг 9 тысяч экземпляров (в 1859 г. - 6 тысяч).
   В 1854-1856 гг. в "Современнике" сложилась напряженная обстановка. Хотя Чернышевский и вытесняет из критического отдела журнала представителей либерально-эстетической критики (Дружинина, Боткина, Анненкова), однако они пока остаются в журнале. Начались первые схватки сторонников Дружинина с Чернышевским.
   Эстетствующие критики и либеральные писатели пытаются захватить идейное руководство "Современником", добиться от Некрасова приглашения в журнал критика-славянофила, сотрудника закрывшегося в 1856 г. "Москвитянина" А. Григорьева. По их планам, он должен был вытеснить "бездарного* и "сухого" Чернышевского. Но из всех этих замыслов ничего но вышло. В конце 1856 г. Дружинин ушел из "Современника" и возглавил журнал "Библиотека для чтения", который превратился в орган умеренного западнического либерализма. В основной своей "работе, направленной против заветов Белинского и идей Чернышевского-Добролюбова, - в статье "Критика гоголевского периода русской литературы и наши к ней отношения" (1856) - Дружинин, полемизируя с "дидактической" теорией искусства (так он называл критику Белинского и Чернышевского), пытался обосновать свою "артистическую" теорию искусства. Редактор "Библиотеки для чтения" утверждал, что критика гоголевского периода (т. е. критика Белинского и его последователей) оказалась бесплодной.
   Другие представители либерально-западнической критики не шли слепо за всеми выпадами дружининской критики против Чернышевского. Но и они выступали в духе этой критики по основным вопросам. Характерна в этом отношении программная для всего лагеря "эстетической" критики статья В. Боткина о поэзии Огарева и Фета, напечатанная на страницах "Современника" в 1857 г. Автор статьи, в противовес диссертации Чернышевского, считает, что искусство относится к такой сфере человеческого духа, которую нельзя познать. Поэтому невозможно создать и эстетику как науку, объясняющую законы развития искусства и его природу. Искусство, считает Боткин, должно быть свободно от классовой борьбы, от интересов современности, оно выражает неизменные и коренные свойства природы и человеческой души, нравственные потребности человека. П. Анненков в статьях "Литературный тип слабого человека. По поводу тургеневской "Аси" и "Романы и рассказы из простонародного быта в 1853 году", а также в трактате "О значении художественных произведений для общества" утверждал, что главная задача писателя состоит в том, чтобы "оторвать" характеры от действительности и перенести их в искусство. "Истина жизни" и "литературная истина" разорваны, их, по убеждению Анненкова, нельзя примирить, они находятся в обратной арифметической пропорции. На этой основе возникает "литературная выдумка", создающая видимость жизни. [20]
   Представители "эстетической" критики знаменем своей "артистической" теории искусства, носителем "объективного" творчества и "олимпийского" отношения к жизни пытались сделать Пушкина, высоким авторитетом которого они прикрывались в своей борьбе с критикой Белинского, Чернышевского, Добролюбова. В 1855 г. П. Анненков напечатал "Материалы для биографии А. С. Пушкина", составившие первый том осуществленного им в 1855-1857 гг. семитомного издания сочинений великого поэта. Положительное значение работ Анненкова для развития пушкиноведения несомненно. Они положили начало научному изучению биографии и текстологии Пушкина. Но в этих работах определились и характерные для Анненкова тенденции - игнорирование связей Пушкина с декабристским движением, стремление найти в его мироощущении консервативные начала, мотивы примирения, попытка опровергнуть взгляды Белинского на творчество поэта. [21]
   На издания Анненкова широко откликнулась литературная критика и журналистика разных направлений. Вспыхнула полемика о пушкинском и гоголевском направлениях, об их соотношении и роли в литературе того времени. Эти вопросы оживленно обсуждались на страницах "Современника", "Отечественных записок", "Библиотеки для чтения", "Русского вестника". Из этих журналов только "Современник" стоял на позициях защиты и творческого развития реалистических традиций Пушкина и гоголевского направления.
   Дружинин в статье "А. С. Пушкин и последнее издание его сочинений" (1855) развернул поход против гоголевского направления. Защитник Пушкина оказался в роли фальсификатора идейно-художественных заветов поэта, в роли критика, принижающего общественное значение его творчества. Пушкин в изображении Дружинина превращался в олимпийца, стоящего выше школ и борьбы. Дружинину вторил Катков, в то время еще остававшийся на позициях умеренного либерализма. В 1856 г. он основал в Москве журнал "Русский вестник", который начиная с 1861 г. становится (как и газета "Московские ведомости", тоже оказавшаяся в 1863 г. в руках Каткова) идейным центром общественной и литературной реакции. Печатным органом этой реакции был также еженедельник "Домашняя беседа" (1858-1877) В. И. Аскоченского, имя которого стало в то время в русской журналистике синонимом мракобесия.
   Катков, выдавая себя за защитника пушкинской поэзии и истинного искусства, приписывает "Современнику" отрицание искусства, стремится преподнести читателю Пушкина как поэта "мгновения" и как вождя той "русской партии" (т. е. партии либералов), от лица которой выступал "Русский вестник". У Пушкина, по мнению Каткова, нельзя искать полных характеров. "Борис Годунов" - только "слепок отдельных сцен". Таковы и болдинские пушкинские трагедии, а "Евгений Онегин" представляется Каткову романом, в котором дано искусственное сцепление ряда картин.
   "Русский вестник" вел систематическую борьбу с материализмом, с заветами Белинского и традициями гоголевскою направления, с идеями "Современника" и "Русского слова". Б статьях "Старые боги и новые боги" и "Одного поля ягода", опубликованных в "Русском вестнике" за 1861 г., философию разночинцев Катков характеризовал как шарлатанство и глумление над нравственностью, как проповедь вульгарных представлений о человеке. Философии Чернышевского и Добролюбова "Русский вестник" противопоставил откровенный поповский идеализм П. Юркевича, реакционное сочинение которого "Из науки о человеческом духе" (оно было направлено против "Антропологического принципа в философии" Чернышевского) журнал Каткова всячески популяризировал на своих страницах. Н. Г. Чернышевский в статье "Полемические красоты" дал убийственную отповедь всему реакционно-либеральному лагерю.
   Характерна и позиция умеренно-либеральных и бесцветных "Отечественных записок" 60-х гг. во главе с А. Краевским и С. Дудышкиным. Если "Современник" игнорировал крестьянскую реформу, то "Отечественные записки" всячески ее восхваляли. Мартовский номер журнала в 1861 г. открывался манифестом, который объявлялся "благовестом царского слова, призывающего всю Россию после долгого ночного бдения к светлой заутрени воскресения русской свободы". [22] Журнал Краевского утверждал, что после объявления воли в России не должно быть борющихся партий, оппозиции к царю - все объединились в общем деле освобождения народа, который-де с благоговением принимает положения манифеста, открывающие ему путь к процветанию.
   Однако эта социальная идиллия разрушалась действиями мужика, его бунтами, сопротивлением введению манифеста. И тогда "Отечественные записки" обрушились на народ, на "свистунов" и "мальчишек" (т. е. на революционную интеллигенцию, на деятелей "Современника"). Совсем в духе Каткова публицисты "Отечественных записок" (С. С. Громека прежде всего) утверждали, что "нигилисты" не имеют почвы в России, что они отрицают авторитеты, не знают фактов, руководствуются не наукой, а отвлеченными теориями (т. е. теориями революции и социализма). В области литературной "Отечественные записки" устами своего главного критика Дудышкина заявили о своей приверженности к эстетической теории искусства.
   С либерально-эстетическим лагерем сближался и талантливый критик А. Григорьев, выступавший на страницах погодинско-шевыревского журнала "Москвитянин", славянофильской "Русской беседы". Позже он стал сотрудником журналов братьев Достоевских ("Время", "Эпоха"). В рассматриваемый период Григорьев опубликовал ряд своих работ ("О правде и искренности в искусстве", "Критический взгляд на основы, значение и приемы современной критики искусства", "Несколько слов о законах и терминах органической критики" и др.). [23]
   Исходный принцип своей "органической критики" А. Григорьев строил на теории "косвенного" и "прямого" отношения художника к действительности. Под косвенным отношением критик разумел сатирическое, гоголевское - или, как он говорил, "раздраженное" - изображение жизни, проявившееся у Лермонтова, [24] у писателей гоголевского направления. В основе истинного искусства лежит прямое, непосредственное отношение художника к действительности, сущность которого не в "раздражении", а в "ясном уразумении действительности". [25] С этой точки зрения А. Григорьев истолковывает основные явления русской литературы. Оказывается, что в "желчном негодовании" Гоголя, в его сатире торжествует примирение. Пусть холод сжимает сердце при чтении "Шинели", но, подчеркивает Григорьев, "вы чувствуете, что этот холод освежил и отрезвил вас <...> и на душе у вас как-то торжественно. Миросозерцание поэта, невидимо присутствующее в создании, примирило вас, уяснивши вам смысл жизни". [26] Представители либерально-"эстетической" критики стремились противопоставить всех выдающихся писателей того времени традициям гоголевского направления, пытаясь "оторвать" Толстого, Островского, Тургенева, Гончарова и Писемского от заветов Белинского и Гоголя и противопоставить их лагерю "Современника" Чернышевского и Добролюбова. А. Григорьев, используя другую аргументацию, делает то же самое. Он говорит, например, об "освобождении" Тургенева от "односторонностей" школы Гоголя. Он высоко оценивает роман "Дворянское гнездо", считая, что Лаврецкий - человек "почвы", в нем художник дал положительный тип, в котором отразился процесс роста национального самосознания, что нашло свое выражение в "святой связи пушкинской натуры с Ариной Родионовной". [27] Чтобы понять эту программную формулу критика, следует иметь в виду, что в образе Арины Родионовны, с его точки зрения, получили выражение самобытные, коренные основы русской национальной жизни. Пушкина же критик в известном смысле отождествлял с Белкиным. Слияние того и другою и является русским идеалом человеческой личности.
   Подлинными защитниками Пушкина, продолжателями дела Белинского в изучении наследия поэта явились Чернышевский и Добролюбов, которые в 1855-1856 гг. также откликнулись на анненковское издание сочинений Пушкина. Правда, представители революционно-демократической критики не могли в силу ряда обстоятельств (условия литературно-общественной борьбы того времени и задачи, которые ставили Чернышевский и Добролюбов перед литературой, а также отсутствие многих материалов о жизни и творчестве Пушкина) вполне правильно понять смысл духовных исканий великого поэта. Им далеко не все было ясно в позиции Пушкина, особенно после восстания декабристов. Но главная линия в критических суждениях Чернышевского и Добролюбова о Пушкине была верной и очень важной.
   Опровергая домыслы либерально-эстетической и славянофильской критики, Чернышевский и Добролюбов говорили о Пушкине и Гоголе как о великих деятелях двух разных исторических периодов в развитии русской литературы. Критическая борьба разгорелась вокруг творчества выдающихся ее представителей, продолжателей Пушкина и Гоголя. Так, в связи с произведениями Тургенева возникла полемика о положительном герое, об образе "лишнего человека". В статье 1857 г. об отдельном издании "Повестей и рассказов И. С. Тургенева" (1856) Дружинин изложил типично либеральный взгляд и на "лишнего человека", и на положительного героя в русской литературе. Он готов согласиться с тем, что главная беда Рудина состоит в неумении связать слово с практической деятельностью. Но не этим озабочен критик. С его точки зрения, в проповеди Рудина было много необузданной горячности, упорства, его идеалы были слишком высоки, поэтому лишены мудрости, своевременности. Дружинин говорит о необходимости практического дела как основы жизни положительного героя. Но практическое дело Дружинин понимает в смысле примирения с жизнью. Чтобы перейти к делу, Рудин должен, по мнению Дружинина, возвыситься "до возможной и необходимой гармонии с средой, его окружающей". [28]
   Такая точка зрения получила широкое распространение в либеральной критике о Тургеневе, ее высказывали Анненков и Дудышкин. Последний в 1857 г. выступил на страницах "Отечественных записок" со статьей, в которой критиковал Тургенева за то, что его герои не гармонируют с обстановкой, т. е. не приспосабливаются к ней, и поэтому превращаются в "лишних людей".
   Н. Г. Чернышевский в статье "Русский человек на rendezvous" (1858) проблему положительного героя связал с революционным делом. Критики-эстеты не могли принять злую и меткую характеристику российского либерализма, содержащуюся в статье Чернышевского. В ней они узнали самих себя. В 1858 г. П. В. Анненков в статье "Литературный тип слабого человека" выступил против концепции положительного героя у автора статьи "Русский человек на rendezvous". Внешне Анненков выразил согласие с Чернышевским, а в действительности противопоставил ему типично либеральную программу. Он отверг необходимость "героических личностей", "цельных характеров", "доблестных мужей". Они России не нужны, не от них следует ждать обновления жизни. Анненков завершил статью поэтизацией "слабого человека", т. е. "лишнего человека", считая, что круг слабых характеров - исторический материал, из него-то и творится сама жизнь, из него вышли и лучшие общественные деятели. [29] Такая концепция положительного деятеля России была направлена против героя-революционера, того поколения "новых людей", во главе которых стояли Чернышевский и Добролюбов.
   Борьба развернулась и вокруг первых произведений Л. Н. Толстого. В 1855 г. П. В. Анненков, сравнивая Толстого с Тургеневым, пришел к выводу, что создатель автобиографической трилогии "избегнул <...> пятен современной литературы" гоголевского направления. [30] В 1856 г. Дружинин написал статью, посвященную повестям "Метель" и "Два гусара". Здесь Толстой был объявлен "бессознательным представителем той теории свободного творчества, которая одна кажется нам истинной теориею всякого искусства". [31] В. Боткин пытался совместно с Дружининым взять Л. Н. Толстого под свое идейное влияние и подготовить его для борьбы с Чернышевским. Боткин стремился увести Толстого от жизни "толпы", от вопросов современности. Как и в случае с Тургеневым, лагерь революционной демократии вел борьбу за Толстого против его советчиков-либералов. Чернышевский считал, что для Толстого будет лучше, если удастся сблизить его с "Современником". В этом плане Чернышевский смотрел и на свои критические статьи о произведениях Толстого (""Детство и отрочество" гр. Л. Н. Толстого"; ""Военные рассказы" гр. Л. Н. Толстого", 1856).
   Либеральная критика пыталась оказать воздействие и на таких писателей как Островский, Гончаров, Писемский и Салтыков-Щедрин. Но несмотря на все свои усилия, она не смогла возглавить литературное движение. В конечном счете никто из больших писателей-реалистов не пошел за Дружининым или Григорьевым. Островский уже в середине 50-х гг. освободился из-под влияния идей "москвитянинского" кружка и стал активным сотрудником сперва "Современника", а затем "Отечественных записок" Некрасова и Щедрина. Гончаров был глубоко не удовлетворен восторженными отзывами "аристархов" [32] о его мастерстве словесной живописи, так как ждал не оценок частностей, а общего осмысления своего романа "Обрыв". Решительно разошелся с "эстетической" критикой уже в 50-е гг. и Л. Н. Толстой. Крайне противоречивыми были отношения Тургенева с лагерем либеральных эстетов. Тургенев первоначально резко отрицательно высказался об "Эстетических отношениях искусства к действительности" Чернышевского и в этом сошелся с Дружининым. Однако позже автор "Отцов и детей" высоко оценил литературно-критическую деятельность идейного вдохновителя "Современника", считая, что в его статьях видна "струя живая", что Чернышевский "понимает <...> потребности действительной современной жизни". [33]
   Идеологи революционно-крестьянской демократии - Чернышевский и Добролюбов - в первых же своих выступлениях провозгласили требование: передовая русская литература должна следовать великим заветам Белинского и Гоголя, развивать их. В историко-литературной работе 1855-1856 гг. "Очерки гоголевского периода" Чернышевский подчеркнул, что "гоголевское направление <...> до сих пор остается в нашей литературе единственным сильным и плодотворным". [34] С этой точки зрения Чернышевский и Добролюбов подходят, например, к "Обломову", к комедиям Островского и к первым произведениям Толстого. Особенно наглядно указанная точка зрения нашла свое выражение в их статьях о "Губернских очерках" Н. Щедрина. Но критики-революционеры видят в его очерках не простое следование реалистическим принципам Гоголя, а их обогащение.
   Вопрос о необходимости нового этапа в жизни русской литературы после Гоголя Чернышевский поставил в программной статье "Не начало ли перемены?" (1861), посвященной сборнику рассказов писателя-демократа Н. Успенского. В статье подведены итоги развития литературы предшествующего периода и выдвинуты новые задачи, соответствующие сложившейся к 1861 г. революционной обстановке в России. Статья Чернышевского "Не начало ли перемены?" имела значение литературно-политического манифеста, определившего актуальные задачи литературы и передовой демократической интеллигенции в свете перспектив революционно-освободительной борьбы в пореформенные десятилетия. Естественно, что она вызвала острую и продолжительную полемику, которая шла не только в первые годы после выступления Чернышевского (статьи Ф. Достоевского, 1861; Е. Эдельсона, П. Анненкова и А. Головачева, 1864, и др.) и касалась не только творчества В, Успенского. Она получила отражение в журналистике на протяжении всего периода 60-х гг. (статья Н. Щедрина "Напрасные опасения", А. Скабичевского "Живая струя", П. Ткачева "Разбитые иллюзии", 1868; Е. Утина "Задачи новейшей литературы", 1869, и др.) и перешла в полемику по общему вопросу о демократической беллетристике 60-х гг. в целом.
   Характерна литературная позиция Достоевского. Он издавал журналы "Время" (1861-1863) и "Эпоха" (1864-1865), которые развивали "почвеннические" взгляды. Столпами "почвенничества" были (помимо самого Достоевского) А. Григорьев и Н. Страхов. В журнале "Время" Достоевский опубликовал свою статью "Г-н -бов и вопрос об искусстве", которая была направлена против общественно-эстетической программы революционной демократии. Достоевский звал к всеобщему примирению сословий. Россию - эту, по его убеждению, страну классового мира - он противопоставлял революционной Европе, раздираемой классовыми противоречиями. Достоевский и в подборе сотрудников своих журналов стремился встать выше борющихся "партий". На страницах "Времени" печатались А. Майков, Л. Мей, А. Апухтин, Я. Полонский, а рядом - Н. Щедрин, Н. Помяловский, А. Плещеев.
   Достоевский откликнулся на статью Чернышевского "Не начало ли перемены?". В декабрьской книжке журнала "Время" появилась без имени автора его статья "Рассказы Н. В. Успенского", в которой формула Чернышевского о "правде без всяких-прикрас" рассматривалась как вредное направление искусства, ведущее его к превращению в "фотографическую машину". Автор дал свое, "почвенническое" толкование творчества Успенского. В противовес Чернышевскому и Добролюбову Достоевский утверждал, что "идея смирения перед народом", сознание того, что "мы еще не доросли до понятия о народе", должна "одушевить описывателей народного быта". Это и поставит их "на верный и плодотворный путь". Однако беда писателей, а также и всей русской интеллигенции состоит в том, что эта идея "не вошла во всеобщее сознание и потребность", что привело к "отчуждению от родной почвы". [35]