Неизвестен Автор. История русской литературы в четырех томах (Том 3)

   Появление повести "Крестьяне-присяжные" (1874-1875) в "Отечественных записках", поддержка Некрасова и Салтыкова-Щедрина знаменовали начало нового и самого значительного этапа в творческом пути писателя-народника. В повести, перекликающейся некоторыми сюжетными мотивами с поэмой Некрасова "Кому на Руси жить хорошо", ярко сказались демократизм писателя, его народолюбие, хорошее знание крестьянской жизни, правдиво запечатлены картины ее глубокого неблагополучия. Здесь наметилась в какой-то мере та идеализация общинного уклада жизни, которая особенно проявится в последующих произведениях, в частности в очерках "В артели" (1875).
   Проблемам идейных и нравственных исканий народнической интеллигенции посвящена повесть "Золотые сердца" (1877-1878). Писатель с горячим сочувствием относится к своим героям, к их поискам жизненного призвания, стремлению помочь бедствующему народу. В произведении сказалась и явная идеализация благотворительной деятельности интеллигенции в деревне, а также смирения, терпения, религиозного отрешения от земных благ ряда персонажей из народной среды.
   Центральным произведением Златовратского о народной жизни, как и его творчества в целом, является роман "Устои. История одной деревни" (1878-1883). Одновременно с романом, перекликаясь с ним, создаются писателем и другие произведения на крестьянскую тему (рассказы "Авраам", "Деревенский король Лир", "Горе старого Кабана", циклы "Деревенские будни", "Очерки деревенского настроения" и др.). Все они - результат внимательного изучения деревенской действительности на материале преимущественно родной писателю Владимирской губернии. Весь этот широкий круг произведений Златовратский создает в те же годы, когда появляются и главнейшие крестьянские циклы очерков Гл. Успенского, включая "Из деревенского дневника", "Крестьянин и крестьянский труд" и др. Современники не без оснований воспринимали произведения обоих писателей как противоположные по своему характеру (Златовратский идеализировал крестьянскую действительность, Успенский же рисовал суровую правду). Однако в этих произведениях немало и общего, восходящего к самой русской действительности.
   Обширная панорама крестьянской жизни того времени создается в "Устоях" обилием персонажей, разнообразными картинами повседневного деревенского быта, подробностями судеб главных героев. Эпическую окраску произведению придают и нередкие обращения писателя к народному творчеству ("Сказка о двух голых и рубахе", "Слово о двух мужиках" и др.), экскурсы в прошлое деревни, выходы за ее пределы в эпизодах, посвященных городу. Значительна сама проблематика романа.
   Писатель с чрезвычайной симпатией повествует об "устоях" деревенской жизни, каковыми являются, по мысли автора, общинные порядки и соответствующие взаимоотношения крестьян. Романист не жалеет самых радужных красок для изображения общинных сходок с обсуждением мирских дел, картин общего труда, взаимной помощи крестьян. С чувством авторской симпатии рисуются в романе поборники общинных порядков - Мосей Волк, Ульяна, Мин Афанасьевич, Филаретушка и др. В русской литературе нет другого произведения, где столь же искренне и безоговорочно поэтизировалась бы крестьянская община, на которую столь много надежд возлагали идеологи народничества. Все же и Златовратский при всем его фанатическом преклонении перед общиной не мог не видеть, что процессы пореформенной действительности безжалостно разрушают "устои" общины. Внук Мосея Волка Петр выступает как бы персонифицированным выражением новых буржуазных принципов хозяйствования, от которых нет спасения старому, патриархальному царству. Роман "Устои" - это апофеоз крестьянской общины и вместе с тем печальное признание иллюзорности веры в нее.
   Разноречивость произведения сказалась и на художественных особенностях романа. Идеализация одного ряда картин и образов стоит в прямом противоречии с правдивым изображением той же деревни, которую хорошо знает писатель.
   Вместе с тем сама попытка создания романа, в котором в центр повествования поставлены общественные процессы народной жизни, во многом плодотворна и перспективна. Роман "Устои" - наиболее значительное явление в ряду народнических романов, посвященных крестьянской жизни.
   В период разгрома народничества и его дальнейшей эволюции творчество Златовратского, как и ряда других писателей-народников, все более теряет свое значение. С этим связано и некоторое его увлечение непротивленческой проповедью Л. Толстого (рассказы "Искра божия", "Божий старичок"). О душевном смятении писателя, глубоком пессимизме свидетельствуют повести об эпигонах народничества ("Скиталец", "Барская дочь", "Безумец" и др.). Из реалистических зарисовок последнего периода в творчестве писателя представляют интерес очерк "Город рабочих", рассказ "Мечтатели", а также автобиографические произведения.
   Особую линию в развитии народнической прозы представляет творчество Сергея Михайловича Степняка-Кравчинского (1851-1895). Если не считать пропагандистских сказок, созданных с чисто практическими целями революционной борьбы, его основная литературная деятельность относится к 80-м и 90-м гг., однако проблематика, герои, даже художественное своеобразие произведений писателя-революционера продиктованы особенностями и драматическими перипетиями революционно-народнической борьбы 70-х гг., одним из выдающихся участников которой был сам писатель. В эту эпоху определились его склонность к литературе, понимание ее огромной роли в идейной жизни общества. Степняк-Кравчинский был одним из активнейших членов кружка "чайковцев", занимавшихся налаживанием "книжного дела". В период вынужденной эмиграции, в которой революционер-народник навсегда оказался после совершения убийства шефа жандармов Мезенцева в 1878 г., главным революционным делом и стала для него литература.
   Первым значительным произведением революционера-эмигранта явилась книга "Подпольная Россия" (1881) с подзаголовком "Очерки и профили революционеров". Она была написана и опубликована на итальянском языке, но вскоре переведена и на другие европейские языки (на русском языке она появилась в 1893 г.). В этой книге Степняк-Кравчинский ставил своей целью рассказать европейскому читателю правду о русском революционном движении 70-х гг., о героическом облике русских революционеров, их самоотверженной любви к своему народу. Можно сказать, что писатель достиг поставленной цели.
   Центральным для художественного творчества Степняка-Кравчинского является роман "Андрей Кожухов" (1889), написанный на английском языке и, так же как "Подпольная Россия", предназначавшийся для европейского читателя. В предисловии к роману о своих героях автор писал: "Я желал представить в романическом освещении сердечную и душевную сущность этих восторженных друзей человечества...". [13] Своеобразие романа вытекает из его замысла. В произведении ярко запечатлены особенности революционной борьбы народников конца 70-х гг., духовный и нравственный облик революционеров, их самоотверженность, товарищество, особенности избранной тактики в 'борьбе с самодержавием. Писатель не ставил целью воссоздания идейных споров народников, переживавших тогда фазу серьезных разногласий, поисков новых путей в революционной деятельности. Сам Степняк-Кравчинский не был безусловным сторонником тактики террора и считал ее вынужденной условиями борьбы с царизмом.
   Степняк-Кравчинский в своем творчестве опирался на опыт передовой русской литературы. Недаром он как литературный критик и публицист многое сделал, будучи в эмиграции, для пропаганды творчества Чернышевского, Тургенева, Л. Толстого, Гл. Успенского, Гаршина и других русских писателей.
   Написанные в эмиграции повесть "Домик на Волге" (1889), роман "Штундист Павел Руденко" (1892-1893) также связаны своим содержанием с революционным движением в России. Произведения Степняка-Кравчинского - важный вклад в литературу о "новых людях", в разработку темы русской революции. То, что эти произведения написаны без оглядок на царскую цензуру, придает им особую ценность. [14]
   Своеобразное явление русской литературы представляет собою творчество Андрея Осиповича Осиповича-Новодворского (1853-1882). Наше литературоведение разноречиво решает вопрос о принадлежности его к какому-либо литературному течению. Все же, думается, есть достаточные основания рассматривать это творчество в связи с литературным народничеством. Короткая деятельность писателя приходится на конец 70-х гг., когда кризис народнического движения стал уже фактически очевидным. Это было ясно в целом и Осиповичу-Новодворскому, что не исключало его глубоко сочувственного и даже восторженного отношения к людям революционного дела. Несомненны и его практические связи с деятельностью народников, судя по ряду мотивов его творчества и биографии - весьма, впрочем, скудной фактическими данными. Основное содержание произведений Осиповича-Новодворского связано с идейными исканиями и деятельностью (о которой можно было говорить лишь намеками) участников революционного народнического движения. В его рассказах и в повести "Эпизод из жизни ни павы, ни вороны" есть несомненная перекличка с мотивами и Златовратского ("Золотые сердца"), и Глеба Успенского ("Три письма", "Без определенных занятий"), и с более поздними произведениями Каронина-Петропавловского о народнической интеллигенции. В то же время Осиповичу-Новодворскому близки традиции Чернышевского, Салтыкова-Щедрина. Для него очевидно огромное значение творчества Тургенева, хотя он часто и полемизирует с ним.
   Повесть "Эпизод из жизни ни павы, ни вороны" (1877) была первым произведением Осиповича-Новодворского; она появилась в "Отечественных записках"; Салтыков-Щедрин до конца жизни писателя дорожил его сотрудничеством. Повесть - программное произведение молодого литератора не только по идейному содержанию, но и по творческим, эстетическим принципам. Осипович-Новодворский был одним из первых писателей последней трети XIX в., осознавших необходимость дальнейшего обновления реализма русской литературы, выработки новых приемов художественного письма. Своеобразие его повествования, приемы иносказания, возрастание роли подтекста диктовались не только эзоповской манерой борьбы с царской цензурой.
   "Эпизод из жизни ни павы, ни вороны" был острой полемикой с дворянской литературой о "лишних людях", с Тургеневым прежде всего. Повесть явилась во многом непосредственным откликом на роман "Новь". Критика автора "Эпизода...", направленная против части народников, имеет иную почву, чем у Тургенева. Если Преображенский - в какой-то мере вариант Нежданова, то Печерица воплощает оптимистический взгляд на будущее революционного движения. Несмотря на скорбно-трагические судьбы героев рассказов Осиповича-Новодворского ("Карьера", "Тетушка", "Сувенир" и др.), все они согреты глубоким авторским сочувствием, он сам - из их рядов. Он понимал историческую неизбежность жертв, во он же и провидец будущего, которое связано с глубинными силами исторического прогресса, прокладывающего путь сквозь разнообразные связи явлений жизни. Именно в этом состоит смысл слов Алексея Ивановича - героя рассказа "Роман" - о бесчисленных ручейках, речках, потоках современной действительности: "Они переплетаются, сталкиваются, некоторые временно поворачивают назад, образуют мимоходом стоячие озера, вонючие болот, дают множество второстепенных разветвлений; но между ними есть непременно чистая, серебряная струйка, текущая прямее других... В этой струйке как будто сосредоточена идея, логика истории, и кто смешал ее с побочными, часто грязными течениями, кто за беспорядочным гулом и клокотанием не различил ее мелодического журчания и не откликнулся на него - тот даром прожил жизнь...". [15]
   Новизна поэтики Осиповича-Новодворского - в пренебрежении эффектным сюжетом, в стремлении вскрыть глубинный смысл внешнего, обыденного хода жизни, в перенесении главного смысла повествования за пределы сюжета, который нередко становится лишь предлогом для указания на главное, на подлинных героев произведений. Таков, например, смысл рассказа "Тетушка", таков охарактеризованный намеками герой "Истории". Часто в пародийных целях используя приемы классической литературы, Осипович-Новодворский в то же время сам виртуозно использовал многозначность художественного слова.
   Преждевременная смерть помешала полному раскрытию, дарования писателя. Но и то немногое, что он успел создать, позволяет говорить о нем как о пролагателе новых путей в литературе.
   Художественная проза - несомненно самое значительное явление в народнической литературе. Помимо наиболее заметных ее представителей к этому течению принадлежала или в какой-то мере тяготела к нему почти вся демократическая литература, увидевшая свет на страницах "Отечественных записок", "Дела". "Русского богатства", "Слова" и других прогрессивных изданий 70-х и отчасти 80-х гг. К этому направлению на определенных этапах и в разной степени принадлежали К. М. Станюкович, А. И. Эртель, Г. И. Недетовский, Н. М. Астырев и многие другие. О необходимости знать этот широкий поток демократической литературы неоднократно говорил А. М. Горький.
   ----------------------------------------------------------------------
   [1] Плеханов Г. В. Избранные философские произведения, т. 5. М., 1958,с. 71.
   [2] Там же, с. 46.
   [3] См.: Маевская Т. П. Идеи и образы народнического романа (70- 80-е годы XIX века). Киев, 1975.
   [4] Успенский Г. И. Полн. собр. соч., т. 8. М.-Л., 1949, с. 79.
   [5] См.: Агитационная литература русских революционных народников. Потаенные произведения 1873-1875 гг. Л., 1970.
   [6] Лавров П. Л. Народники-пропагандисты. 1873-1878 гг. Л., 1925, с. 127.
   [7] Фигнер В. Н. Запечааленный труд, т. 1. М., 1964, с. 164.
   [8] См. об этом, как и о пропагандистской литературе в целом, в книге: Соколов Н. И. Русская литература и народничество. Литературное движение 70-х годов XIX века. Л., 1968, с. 134-151.
   [9] Плеханов Г. В. Избранные философские произведения, т. 5, с. 138.
   [10] См. об этом: Соколов Н. И. С. Л. Перовская - пропагандистка. (Ив истории "хождения в народ"). - В кн.: Русские писатели и народничество. Межвузовский сборник, вып. 1. Горький, 1975, г. 123-131.
   [11] Плеханов Г. В. Избранные философские произведения, т. 5, с. 145.
   [12] См.: Якушин Н. По градам и весям. Очерк жизни и творчества П. В. Засодимского. М., 1965.
   [13] Степняк-Кравчинский С. Соч., т. 1. М , 1958, с. 622.
   [14] См.: Таратута Е. С. М. Степняк-Кравчипский - революционер и писатель. М., 1973.
   [15] Осипович А. (А. О. Новодворский). Собр. соч. СПб., 1897, с. 219-220.
   Глава восемнадцатая
   ПОЭЗИЯ 70-х ГОДОВ
   1
   "В течение семидесятых и восьмидесятых годов русским обществом овладела особенная стихомания, выразившаяся в появлении несметной массы молодых поэтов <...> никакие издания не продавались так ходко и быстро, как стихотворные сборники любимых поэтов". [1] Так охарактеризовал А. М. Скабичевский наступление новой эпохи в истории русской поэзии, начало которой положили 70-е годы.
   Уже самый беглый просмотр поэтических сборников крупных русских поэтов убеждает в справедливости этих слов. После бурной "поэтической эпохи" 50-х гг., резко поднявшей престиж поэзии, в чем-то потеснившей тогда гегемонию прозы, начиная с 1863 г. поэтическая волна заметно иссякает. Наступают "сумерки" русской поэзии. Почти не пишут стихов А. А. Фет (1820-1892), А. Н. Майков (1821-1897), Я. П. Полонский (1819-1898), А. Н. Апухтин (1840-1893), К. К. Случевский (1837-1904), А. К. Толстой (1817-1875). В эти годы выдерживает натиск прозаических жанров лишь поэзия Некрасова. Но лучшие ее достижения связаны не с лирическими стихами, а с крупными жанровыми формами: "Рыцарь на час" (1860), "Коробейники" (1861), "Мороз, Красный нос" (1863). Наступает время, когда о Фете, например, критика вспоминает не иначе как в прошедшем времени. И Фет действительно уходит из поэзии, превращаясь в рачительного хозяина - Шеншина. Не случайно именно тогда он создает нашумевшие своей откровенной консервативностью очерки "Из деревни".
   В 70-е гг. ситуация изменяется. Общественная потребность в поэзии возрастает. Скептический взгляд на поэзию исчезает даже в среде революционно настроенной молодежи, еще не так давно с задорной прямолинейностью отмахивавшейся от "лепетания в стихах". Впервые в истории России стихи начинают звучать с эстрады: так велика окажется их популярность. И отныне ни одно из тайных революционных собраний не обойдется без чтения стихов и коллективного исполнения революционных песен. [2]
   В это время как бы возрождаются к новой литературной жизни канувшие в лету имена: значительно оживляется творческая деятельность Фета, Полонского, Майкова, Толстого. Сошедшие со сцены Апухтин и Случевский вновь обретают поэтический голос. Появляется целая плеяда новых поэтов некрасовского направления - поэты революционного народничества, суриковцы, - а в конце десятилетия - С. Я. Надсон (1862-1887), П. Ф. Якубович (1860-1911), Н. М. Минский (1856-1937), А. А. Голеншцев-Кутузов (1848-1913). Как объяснить очередной прилив поэтических сил? Какие процессы в истории русской литературно-общественной жизни способствовали их пробуждению? Не было ли в развитии самой литературы на рубеже 60-70-х гг. каких-то специфических процессов, пробудивших к жизни дремавшие до времени возможности поэзии?
   Известно, что у Л. Н. Толстого в 70-е гг. после длительного перерыва появляется вторичное увлечение лирикой Фета, и как раз в тот момент, когда в толстовской прозе совершаются очень существенные изменения. В "Анне Карениной" изображается распад "мира"; эпические стихии "Войны и мира" вытесняются драматическими. Б. М. Эйхенбаум в книге о творчестве Л. Н. Толстого 70-х гг. показывает, как нарастает при этом в толстовской прозе удельный вес лирической образности, аналогичной символике поздних фетовских пейзажей. "Ночь, проведенная Левиным на копне <...> описана по следам фетовской лирики. Психологические подробности опущены и заменены пейзажной символикой: повествовательный метод явно заменен лирическим <...> Толстой, ища выхода из своего прежнего метода <...> ориентируется в "Анне Карениной" на метод философской лирики, усваивая ее импрессионизм и символику". [3] Здесь неточно лишь одно. "Импрессионизм" в фетовской лирике, изображавшей мимолетные состояния в душевной жизни человека, привлекал Толстого не в 70-е, а в 50-е гг. В 70-е гг. Толстого-романиста привлекают в лирике Фета иные, никак не связанные с "импрессионизмом" качества: пейзажная символика, по-фетовски смелое соединение конкретных поэтических деталей с космически широкими обобщениями. И лирика Фета именно в этот период теряет "импрессионистическую" непосредственность прошлой эпохи и как бы идет навстречу потребностям толстовской прозы.
   Не потому ли осмеянный шестидесятниками за дерзкие столкновения бытовых и философских образов поэт К. Случевский в 70-х гг. начинает обретать имя и популярность? В эпоху "Анны Карениной" и "Братьев Карамазовых" попытки "прорваться" сквозь быт к философской многозначности осознавались уже как эстетически правомерные и актуальные. Говоря о поздних романах Достоевского, Случевский находил в них сгустки почти поэтической, концентрированной образности, пригодной для создания целого цикла своеобразнейших стихотворений. Он назвал эти места "яркими цветными камешками" на "широких плоскостях" романов Достоевского. [4] Но подобными же "цветными камешками" пестрит и толстовская "Анна Каренина" (сцены косьбы, скачек, символика вокзалов, раковина из облаков, увиденная Левиным на копне, и т. д.). Само развитие русской прозы 70-х гг. побуждало к возрождению поэтическую образность, способную от конкретных и повседневных деталей подняться к емкому художественному обобщению.
   И вот Случевский, поэт более прочно укорененный в быте, чем А. Фет, создает в 70-е гг. оригинальный жанр психологической новеллы, осваивая поэтические открытия фетовской лирики. А сам Фет, по природе своего лирического дарования чуждающийся больших повествовательных жанров, пытается "интегрировать" отдельные душевные состояния не в лирических циклах (как было в 50-е гг.), а в коротких стихотворениях. Случевский же на основе более сложного синтеза, захватывающего быт, создает новеллу с живыми и сложными человеческими характерами - "В снегах" (1879). Одновременно со Случевским к жанру новеллы в стихах, соединяющему некрасовскую сюжетность с фетовским проникновением в психологические состояния, обращается Голенищев-Кутузов. А. Н. Апухтин пишет лирическую новеллу "С курьерским поездом" (начало 70-х гг.), а затем создает цикл-"роман" "Год в монастыре" (1885).
   Жанр психологической новеллы не случайно оформляется в 70-е гг., на том этапе развития русской поэзии, когда "диалектика души" в прозе подготовила почву для создания психологически утонченного образа человека в более сжатом и емком поэтическом искусстве.
   2
   В поэзии 70-х гг. по-прежнему сосуществовали в полемике друг с другом два направления: некрасовское, гражданское, и фетовское, направление "чистого искусства". Борьба между ними не только не ослабела, но напротив, заметно усилилась, драматическая напряженность в их противостоянии достигла апогея. И одновременно внутри каждого из направлений обнаружились свои собственные противоречия, последствия которых нашли отражение в русском искусстве 80-90-х гг. В творчестве русских поэтов 70-х гг. даже при самом беглом знакомстве с ним поражает обилие поэтических деклараций. Большая часть стихов Фета о назначении поэта и поэзии создана в 70-80-е гг. Именно тогда у Фета появляется внутренняя потребность постоянно отстаивать свою позицию поэта-олимнийца ("Музе", "Пришла и села...", 1882; "Ласточки", 1884; "Одним толчком согнать ладью живую...", 1887), причем сама эта позиция существенно изменяется, становится все более "агрессивной" и элитарной. Если в "Музе" 1854 г. Фету чужда гордая богиня искусства и мила Муза женственная, домашняя, то в конце 70-х-начале 80-х гг. Муза Фета предстанет "на облаке, незримая земле, в венце из звезд", как "нетленная богиня".
   Аналогичная эволюция ощутима и в поэтических декларациях Майкова. В стихотворении 40-х гг. "Октава" поэт, предостерегая искусство от книжной мудрости, учит творца прислушиваться "душой к шептанью тростников". А в конце 60-х гг. "возвышенная мысль" его поэзии "достойной хочет брони".
   Богиня строгая - ей нужен пьедестал,
   И храм, ж жертвенник, я лира, и кимвал... [5]
   Параллельно с изменением поэтических деклараций суще" ственно изменяется сам облик поэзии школы "чистого искусства". В лирике Фета свободные переливы "природных" и "человеческих" стихий вытесняются нарастающим драматическим напря жением. Поздний Фет стремится к максимальному расширению образных возможностей поэтического языка. В стихотворении "Горячий ключ" (1879), например, в "образотворчество" вовлекаются все поэтические ресурсы слова - вплоть до его звукового состава - и в пейзажной картине горного ключа ищется прямой символический смысл. В 70-е гг. у Фета по-прежнему сохраняется традиционная тема мгновенности, мимолетности неповтори-мых "мигов" бытия. Но сам образ мгновения становится иным, Если раньше его лирика ловила время в микроскопических отсчетах, секундных состояниях, то в 70-е гг. все чаще и чаше к мгновению сводится вся жизнь человека. Стихотворение "Когда б в полете скоротечном..." (1870) содержит образы скоротечных мгновений детства, юности, молодости, старости, на которых складывается образ скоротечного мгновения жизни в целом, причем от конкретных деталей Фет прямо и решительно идет к громадному художественному обобщению: от "детей, прудящих бег ручья", - к неповторимому образу детства, к целой эпохе в жизни человека.
   Вместе с тем именно в 70-е гг. становится особенно ощутимым внутренний драматизм позиции поэта "чистого искусства". С укрупнением образных обобщений "чистая поэзия" лишается полнокровных, живых связей с действительностью, которые и в 50-е гг. были крайне обуженными и локальными. Этот драматизм незамедлительно сказывается в своеобразной "дематериализации" многих стихов поэтов "чистого искусства". В поэзии Фета, например, нередко теряется свойственная ей ранее поэтическая зоркость в реалистическом воспроизведении художественной детали. В стихотворении 1854 г. "Первая борозда" образ пахоты еще по-фетовски чист и "материализован" в обилии тонко схваченных, крупным планом зафиксированных деталей. [6] Но уже в 1866 г. в стихотворении на ту же тему ("Ф. И. Тютчеву") в связи с укрупнением масштаба восприятия мира заметно приглушается и живописная, пластическая точность пейзажных зарисовок:
   На плуг знакомый налегли
   Все, кем владеет труд упорный;
   Опять сухую грудь земли
   Взрезает конь и вол покорный...
   (363)
   Все стихотворение держится на устойчивых поэтических формулах ("знакомый плуг", "удорный труд", "сухая грудь земли"). Появляется странная, хотя и объяснимая, нечуткость Фета к частностям, мелочам сюжета. Живой "пахарь" стихотворения 1854 г. сменяется, например, "сладко смущенным тружеником", улыбающимся "сквозь сон под яркий посвист соловьиный". В контексте стихотворения 1866 г. "Ф. И. Тютчеву" такое пренебрежение конкретными деталями, разумеется, оправдано. Речь идет не только и не столько о пахаре, сколько о труженике вообще, о всех, "кем владеет труд упорный". Но стремление Фета к широкому охвату мира поэзией неизбежно обнаруживает скрытый драматизм. Символизируя деталь, Фет часто лишает ее конкретной изобразительности. В 70-е-80-е гг. искусству Фета явно недостает многогранных и многозвучных связей с миром. Обрести же эти связи можно или ценой отказа от позиции гордого олимпийца, чего Фет не только не может, но и сознательно не хочет делать, или ценою лирического напряжения образной системы - вплоть до символизации поэтического языка. Поэтому в стихах Фета 70-х гг. наряду с подлинными поэтическими шедеврами появляются вещи бесплотные, художественно неполноценные.