Неизвестен Автор. История русской литературы в четырех томах (Том 3)

   [9] Из-за решетки. Женева, 1877, с. XXVIII.
   [10] Блок А. Собр. соч. в 8-ми т., т. 5. М.-Л., 1962, с. 439.
   [11] Успенский Г. И. Полн. собр. соч., т. 13. М., 1951, с. 398.
   [12] Революционное народничество 70-х годов XIX века. Сборник документов и материалов в 2-х т., т. 2. М.-Л., 1965, с. 255.
   [13] Вольная русская поэзия второй половины XIX в. Л., 1959, с. 359.
   [14] Поэты-демократы 1870-1880-х годов. Л, 1968, с. 75. (Ниже ссылки в трксте даются на страницы этого издания).
   [15] См.: Лотман Л. М. Поэзия революционного народничества. - В кн.: История русской поэзии, т. 2. Л., 1969, с. 110-111.
   [16] Чарушин Н. А. О далеком прошлом. Из воспоминаний о революционном движении 70-х годов XIX века. М., 1973, с. 150.
   [17] Базанов В. Г. От фольклора к народной книге. Л., 1973, с. 115.
   [18] Там же, с. 140.
   [19] См.: Лупанова И. П. Русская народная сказка в творчестве писателей первой половины XIX века. Петрозаводск, 1959.
   [20] Степняк-Кравчинский С. Подпольная Россия, с. 54-55.
   [21] Морозов Я. А. Повести моей жизни, т. 1, с. 247.
   [22] Там же, с. 91-92.
   [23] Дебагорий-Мокриевич Вл. Воспоминания. Изд. 3-е. СПб., [б. г.], с. 260-261.
   [24] См.: Революционное народничество 70-х годов XIX века Сб. документов и материалов в 2-х т., т. 1. М.-Л., 1965.
   [25] Попов М. "Земля и Воля" накануне Воронежского съезда. - Былое, 1906, № 8, с. 26-27.
   [26] Здесь и далее используется периодизация Н. В. Осьмакова. См.: Осьмаков Н. В. Поэзия революционного народничества. М., 1961.
   [27] Фигнер В. Запечатленный труд, т. 2. М., 1964, с. 37.
   [28] См.: Богучарский В. Я. Активное народничество 70-х годов. М., 1912, с. 182.
   [29] Из-за решетки, с. VII.
   [30] Новорусский М. В Шлисселъбургской крепости. - Былое, 1906, № 11, с. 152.
   [31] Вольная русская поэзия второй подовияы XIX в., с. 468.
   [32] См.: Никитина А. И. М. Ф. Лаговский - поэт-народоволец. - Рус лит., 1965, № 3. с. 215.
   [33] Там же, с. 212.
   Глава двадцатая
   Г. И. УСПЕНСКИЙ
   В Глебе Ивановиче Успенском (1843-1902) ярко и самобытно воплотились характерные черты движения революционно-социалистического народничества. Подвижническое служение словом и делом трудовому народу, "аскетизм" художественной формы, тяга к активному революционеру, поиски путей к торжеству гармонии в человеческой личности и общественном устройстве, идея гражданского долга и стремление поставить личное поведение под контроль убеждений - все это талантливо и неповторимо выразилось в Успенском, в его личности, в его писательской позиции.
   В русскую литературу он пришел как художник нового типа. В своей творческой работе Успенский опирался на богатейший опыт личного общения с трудовым народом. Писатель в совершенстве знал тульский ремесленный люд н тульскую деревню. Хорошо ему были известны самарские часто голодавшие крестьяне, земледельцы-новгородцы, беспомощные в то время перед суровой природой. Успенский специально изучал и наблюдал переселенческое движение, побывал в Сибири, познакомился с капитализирующимся Кавказом, обратил пристальное внимание на многомиллионных батраков, интересовался массовыми "беспорядками" на юге России. Он тщательно и любовно собирал и исследовал произведения устного народного творчества, вел обширную переписку с корреспондентами из народа. Писатель ставил перед собой задачу активного воздействия на жизнь народа и деятельность интеллигенции. Он считал, что необходимо не только писать и сочувствовать, но и практически принимать участие "в живом деле". "Надобно действовать и действовать прямо!" рассуждает Успенский в одном из своих писем. "Ты, писатель, сочувствуешь и тому-то и тому-то? - Ну так докажи. Беда тебе будет? Плохо? До этого нам нет дела <....> Если вы, писатели, пишете то-то и то-то, - то и на деле пожалуйте". [1]
   По произведениям Успенского демократическая молодежь 70-80-х гг. училась жить и работать во имя блага народа. "Великий писатель, друг народа", "незабвенный друг-учитель", "великий печальник земли русской" такими словами характеризовали Успенского представители рабочих, разночинной интеллигенции и крестьянства. Автор "Власти земли" пользовался исключительной популярностью среди широких кругов читателей. Современники свидетельствуют, что произведения М. Е. Салтыкова-Щедрина и Гл. Успенского заставляли всю читающую Россию ждать с нетерпением выхода каждой книжки "Отечественных записок".
   Тонкий аналитический ум писателя, проникающий в сердцевину явлений, постигал то новое, что складывалось в России, вступившей после 1861 г. в капиталистическую эпоху своего развития. Нарождавшееся воспринималось и осознавалось Успенским в форме трагических раздумий, скорбных недоумений, неотступных вопросов и сомнений, проницательных гипотез. Новое властно влекло его, он был порой гениален в своем разгадывании, в своем понимании сущности того, что нес с собою капитализм. Но многое в "купонном" строе жизни он и не понимал - видел, знал, но не мог объяснить, а потому оно, это новое, вызывало в Успенском страх, боль и отчаяние за судьбу простых людей, попавших в лапы "господина Купона". Неотступным предметом его раздумий, источником его светлых надежд и его страданий всегда был трудовой народ. Позиции Успенского был присущ боевой демократизм, писатель возвышался до революционной постановки общественных вопросов, а в революционерах своего времени видел совершенный тип личности и образец служения народу. Вместе с тем Успенскому были присущи и некоторые патриархально-демократические иллюзии. До конца своих дней он так и не расстался с любовью к тому мужичку, который жил в условиях натурального хозяйства, хотя писатель прекрасно видел, что любимый им старый тип крестьянина под ударами жестоких и неумолимых "железных законов" капитализма исчезает с лица русской земли. Художник в смятении и тревоге метался между заветным, как ему казалось, желанным и подлинно человечным, но умирающим, с одной стороны, а с другой сурово-беспощадным, кровожадным и бесчеловечным Ваалом...
   Успенский находился в состоянии непрерывных напряженных исканий истины и справедливости, вступая то и дело в споры с самим собой. И его мысль, и его художественно-публицистический стиль отличаются почти лихорадочной страстностью. Писатель не знал реальных путей нового жизнестроительства. Его искания вылились в глубочайшую духовную драму и кончились крахом, психической болезнью. С его именем связана одна из самых трагических страниц в истории русской литературы и общественной мысли XIX в.
   Художнику я мыслителю Успенскому были присущи великая правдивость и исключительная искренность. Он решительно ничего не брал на веру и сдерживал себя в мечтаниях и обольщениях, безжалостно разрушая собственные и чужие иллюзорные представления. И хотя взамен разрушаемого он ничего (или почти ничего) не получал, но во имя истины он шел и на разрушение того, что так любил. "Разрушитель иллюзий" - так следовало бы назвать Успенского. И разрушал он самые популярные и самые укоренившиеся, наиболее им любимые и воодушевляющие иллюзии. Такой художник должен был объективно оказать (и оказал!) огромное положительное воздействие на ход революционного движения и на ход развития демократических идей своего времени. Как отметила в 1902 г. ленинская "Искра" в редакционной статье "По поводу смерти Г. И. Успенского", для самого писателя свойственные ему противоречия были "безвыходно трагическими". Но многим читателям, подчеркивала "Искра", они "расчищали путь к принятию нового революционного мировоззрения, указавшего выход". [2] По объективному смыслу своих исканий Г. Успенский, далекий от научно-социалистической идеологии социал-демократического движения, стоял в его преддверии. В. И. Ленин относился к Успенскому с особой любовью, широко использовал созданные им образы и изображаемые им факты в борьбе с народничеством, с буржуазно-дворянской реакцией. Он называл Успенского одним из лучших писателей, изображавших крестьянскую жизнь, [3] находил у него такое воспроизведение социально-экономической деятельности, которое иногда совпадало с характеристиками пореформенной России в работах Энгельса. [4]
   1
   Родился Глеб Успенский в Туле 13(25) октября 1843 г.; детство и раннюю юность провел в среде зажиточного провинциального чиновничества. Сослуживцы его отца, Ивана Яковлевича Успенского, занимавшего должность секретаря Тульской палаты государственных имуществ, были большей частью люди низменные и малограмотные, интересовавшиеся только взятками, продвижением по службе и игрой в карты.
   Гимназия, где учился будущий писатель, была расположена на Хлебной площади, на которой по мере надобности сооружался эшафот, а дом Успенских находился на Барановой (ныне Тургеневской) улице, в конце которой стоял острог. По улице гоняли арестантов и возили на мрачной колеснице приговоренных к наказанию. Такие страшные картины вызывали в наблюдательном и впечатлительном ребенке глубокие нравственные страдания. Продолжались они и в Чернигове, куда Успенские переехали в 1856 г. Будучи гимназистом черниговской гимназии, Успенский часто приходил домой, по рассказам его родственников, в одних обрывках рубахи, изорвав ее всю на перевязки какому-нибудь больному нищему.
   Необыкновенно обостренное восприятие чужих страданий формировало душу мальчика, давало богатую пищу для размышлений над окружающим. Зарождалась первая критическая мысль. Почему в этом мире только немногие сыты, а многие голодны? Это вело к протесту против убаюкивающей и одурманивающей среды, пропитанной своекорыстием и тунеядством. Явилась и вторая мысль - мысль о краденой сытости, возникло желание вырваться из этого "жирного" уюта, уйти к голодным и несчастным... "Меня спасало то, - говорится в одном из автобиографических признаний писателя, - что в моем маленьком зверушечьем сердце, помимо ощущения тяжести пережитого, было уже зерно жалости, жалостливой тоски не о моем горе и беде, а о каком-то чужом горе и беде" (8, 394).
   Юный Успенский много читал. В черниговской гимназии он познакомился с сочинениями Белинского и Герцена, Чернышевского и Добролюбова, следил за новинками художественной литературы. Он стал душой кружка молодежи, участники которого издавали рукописный журнал "Молодые побеги". В одном из его выпусков был помещен рассказ будущего писателя "Богомолка".
   В 1861 г. Успенский закончил гимназию и поступил на юридический факультет Петербургского университета. В декабре того же года университет закрыли вследствие студенческих волнений, и Успенский был отчислен из состава его слушателей. Он решил продолжить образование в Московском университете, но через год оставил и его: нечем было платить за слушание лекций. В начале 1864 г. умер отец Успенского, материальное положение семьи пришло в упадок. На содержании молодого человека осталась, как он говорил, "куча" людей, которые мучили его своими нуждами. Он поступил на должность корректора в газету "Московские ведомости", а затем начал и сам писать.
   Первые литературные опыты Глеба Успенского появились в печати в 1862 г., один из них - рассказ "Михалыч" - на страницах журнала "Ясная Поляна", который издавал Л. Н. Толстой. И с тех пор писатель всецело принадлежал только родной словесности: "...вся моя новая биография, после забвения старой, пересказана почти из дня в день в моих книгах. Больше у меня ничего в жизни личной не было и нет" (14, 580). Успенский сравнительно быстро вошел в "большую литературу" и уже в конце 60-х гг. имел крупное писательское имя. Н. А. Некрасов сразу же разгадал и оценил талант начинающего писателя, привлек его к сотрудничеству в своем журнале "Современник", где были напечатаны первые четыре главы "Нравов Растеряевой улицы" (1866) - первого выдающегося произведения Успенского. В 1868 г. Некрасов и Салтыков-Щедрин возглавили журнал "Отечественные записки". Успенский становится их постоянным и ближайшим сотрудником, проработав в этом журнале вплоть до его закрытия (1884), В одном из писем к Некрасову он признался: "...вес мои работы принадлежат только Вам одним..." (13, 44). "По-моему, это самый для нас необходимый писатель" - так определял в 1881 г. Щедрин отношение к Успенскому передовых кругов русской литературной общественности. [5]
   Выход на "большую дорогу" творческой жизни Успенский буквально выстрадал. Ему, говорит М. Горький, приходилось ""опустошать душу от личной биографии" - то есть от воспоминаний о том прошлом, которое так или иначе соприкасалось с развращающим влиянием рабства". [6] Речь здесь идет о том духовном рабстве, которое царило в родной писателю среде. О "вытравливании" из себя всего, что связывало Успенского с "глубокими началами рабства", он искренно рассказал в "Автобиографии", написанной приблизительно в 1883 г. С огромной целеустремленностью рвался Глеб Иванович навстречу иной жизни рвался к народу, к борьбе, к знаниям, к искусству, к великим идеям своего века. Этот поиск иного, светлого мира осознавался им как очищение от скверны крепостничества.
   Глеб Успенский с честью выдержал испытания, выпавшие на его долю: и трудности борьбы с родной, но постылой Растеряевкой, и разрыв с "пьяным гибельным периодом" петербургской жизни, и освобождение от идейного разброда в среде интеллигенции после смерти Добролюбова, ссылки Чернышевского и заточения Писарева в Петропавловскую крепость. Людей близких по духу Успенский нашел в кружке обновленных "Отечественных записок", среди русских революционеров-эмигрантов, с которыми он сблизился во время своих зарубежных поездок 1872 и 1875-1876 гг. В их лице он видел деятелей, вынужденных скитаться за границей "с постоянной мыслью о России и с постоянно сознаваемой невозможностью быть в пей и трудиться для нее" (6, 45).
   Поддержку и понимание Успенский нашел и в среде революционеров, боровшихся в самой России 70-80-х гг. В революционном подполье, говорил В. И. Ленин, "действовали самые последовательные и решительные демократы разночинцы". [7] Они-то и влекли неудержимо к себе писателя. В мемуарной литературе встречаются высказывания о том, что он писал в интересах революционного движения и вдохновлялся этим движением. В. Н. Фигнер указывала, что Успенский был самым любимым писателем ее поколения, что он "чувствовал тягу к революционеру", к тем, кто уходил
   ...в стан погибающих
   За великое дело любви... [8]
   Успенский с сердечной задушевностью выразил настроения, верования и горькие разочарования революционеров своего времени. То были и его верования, и его разочарования...
   2
   В очерках и рассказах 60-х гг. Успенский взволнованно говорит о судьбе людей, обреченных на непосильный труд и нужду. Трудовая жизнь "черного народа", в особенности ремесленного люда и крестьянства, противопоставление ее господской, нетрудовой жизни - эта тема становится одной из центральных в творчестве Успенского. Он обнаруживает исключительную чуткость к "негодности окружающего", создает целую систему социально-психологических характеристик, раскрывающих "безобразие" жизни того времени. "Увечья жизни", "вместо счастья" - "минутный обман" и "вечная кабала", торжество "великого дела обезображивания", "жизнь на авось", "голод и нищета", играющие с человеком, как "кошка с мышкой", быт, основанный на "неправых делах", "дремотное оцепенение вековечных, тусклых провинциальных будней", которые всосали человека "в глубины своей вонючей тины", - таков облик столичной и провинциальной чиновничье-мещанской жизни в пореформенной России в восприятии Успенского. Присущие ему горький комизм и печальный юмор в изображении обывателей соединяются с сатирой на пореформенные порядки. Проведение "великих реформ" писатель характеризует как эпоху "разыгравшегося телячества" ("Петербургские очерки", 1865). Комическое в произведениях Успенского постепенно наполняется трагическим содержанием ("Нужда песенки поет", 1866). Складывающаяся в 60-е гг. художественная манера Успенского разнообразные переходы юмора в сатиру и комического в трагическое - тесно связана с традицией Гоголя.
   Писать о народе правду без всяких прикрас и выяснять коренную причину "тяжелого хода" народной жизни - эта задача явилась руководящей для всей деятельности Успенского. Он высмеивает лживо-оптимистические, казенные приемы пореформенной официальной публицистики, фальсифицирующей и идеализирующей действительное положение дол в городах и селах, извращающей правду с помощью красивых и обманчивых словесных декораций ("В деревне", "Неизвестный", "Сторона наша убогая" и др.).
   Писательская позиция Успенского 60-х гг. особенно ярко про явилась в известном его очерке 1868 г. "Будка", с которого началось его постоянное сотрудничество в некрасовских "Отечественных записках". В центре этого классического произведения стоит образ будочника Мымрецова. Про него можно сказать словами В. Г. Белинского об Иване Антоновиче из "Мертвых душ": "Конечно, какой-нибудь Иван Антонович, кувшинное рыло, очень смешон в книге Гоголя и очень мелкое явление в жизни; но если у вас случится до него дело, так вы и смеяться над ним потеряете охоту, да и мелким его не найдете... Почему он так может показаться важным для вас в жизни, - вот вопрос!..". [9] Успенский, как и Гоголь, отвечает на этот вопрос. Мымрецов, подобно Ивану Антоновичу, - не случайное, не мелкое или только смешное явление в жизни; в нем воплощена злая сила заведенного порядка вещей; он, подобно позднейшему чеховскому Пришибееву, - обобщенный, нарицательный образ, характеризующий отношение самодержавно-полицейского строя к народу. В революционной подпольной печати 70-х гг., а позже в печати социал-демократической образ Мымрецова, с его теорией и практикой "тащить и не пущать", стал обозначением российского самодержавия. В. И. Ленин неоднократно обращался к образу будочника Мымрецова в борьбе с врагами рабочего класса и марксизма.
   "Нравы Растеряевой улицы" (1866) - глубоко оригинальное произведение. Автор смело ломает канонические приемы художественной беллетристики, выступает ее реформатором. "Нравы..." построены как единая серия или целостный цикл очерков, связанных сквозной проблематикой, воссоздающих живописно пеструю портретную галерею разнообразных растеряевских типов. Горький писал: "Социальная ценность этих книг (он имел в виду и "Власть земли", - Н. П.) не утрачена и для наших дней, да и вообще рассказы Успенского не потеряли своего воспитательного значения". [10] В "Нравах..." с большой силой обнаружились присущие Успенскому черты: его беспощадная правдивость, задушевность в изображении трудового народа, скорбь за его долю и, как говорил М. Горький, "трепет <...> гнева и отвращения пред "повсеместным душегубством"". [11] Растеряевский мир искажает природу человека, делает его беспомощным и растерянным перед жизнью. Писателя интересует прежде всего вопрос о том, как растеряевский общественный быт, моральные заповеди Растеряевки формируют характеры ее обитателей, превращая одного в кулака (Прохор), другого в мучителя, наслаждающегося унижением и забитостью зависимых от него людей (Толоконников), третьего в шарлатана (Хрипушин) и т. д.
   Успенский по-разному выражает свое отношение к различным представителям гибельного растеряевского мира. Юмор очерков безотраден и печален, но вместе с тем и мягок, когда автор рисует мелкий растеряевский люд, в среде которого были действительно талантливые работники, не потерявшие своего рабочего достоинства. Таков образ мастерового Игнатыча. Писатель любил этих людей и скорбел за них, он рисовал их с глубоким пониманием трагизма их положения. Талантливые люди спивались, горестно недоумевали и кляли свою судьбу, свыкаясь с жизнью-каторгой. С другой стороны, Успенский на той же улице видел Прохора, который избрал путь живоглота, маленького (пока!), но зловредного и цепкого хищника. Здесь юмор становится язвительным, сливается с иронией и сарказмом. В плане таких сопоставлении и противопоставлении (с одной стороны, эксплуататоры "кармана и ума", с другой - их жертвы) Успенский и развернул безотрадную картину быта и нравов Растеряевой улицы.
   Растеряевщина - воплощение страшного российского мещанства, все ужасы зоологического быта которого испытал лично и Успенский. Растеряевка несовместима с уважением к человеку, это та гнилая почва, которая отравляет жизнь, порождает людей без своей воли, без понимания человеческого достоинства, во всем подчиняющихся квартальному. "Надо постоянно бояться это корень жизненной правды" - так характеризует Успенский "философию" растеряевцев. Автор "Нравов..." страстно искал выход из растеряевщины, мечтал о приобщении Растеряевки к великой жизни мира, но ни одной светлой точки не было видно на мертвой улице...
   Изображая жизнь "обглоданного люда", Успенский подметив в ней не только "всевозможные калечества". Показал он и живую душу своих измученных героев, заметил в людях ощущение негодности окружающего, стремление к иной жизни. В трилогии "Разоренье" (1869-1871) писатель перешел от изображения растеряевского сна, апатии и забитости к показу активных натур, "просияния ума", нарождения "новых, неясных стремлений в толпе". Успенский одержал значительную победу, создав образ тульского оружейника-бунтаря Михаила Ивановича. Особенно важны зажигательные, взволнованно-обличительные речи этого пролетария. Его озлобленная "прижимкой" душа "не могла быть покойной". Все, что накопилось в его груди, "вырвалось наружу и хлынуло рекой"; "ему нужно было говорить, высказываться". "Пора простому человеку дать дыхание! <...> Дайте ход!.." - заявляет он (3, 14, 12).
   Созданный Успенским образ Михаила Ивановича, "махнувшего" камнем в "арендателя" и изгнанного с завода, не был произвольной, лишенной почвы художественной выдумкой писателя. Он взят из русской жизни 60-х гг., ознаменованных началом рабочего движения. Выдающейся заслугой Успенского является то, что он увидел огромную силу подъема чувства личности и человеческого достоинства еще на заре российского пролетарского движения, прежде всего в представителе рабочего класса.
   Следует, однако, принять во внимание не только высокую сознательность фабричного пролетария Михаила Ивановича. Свойственны ему н определенные иллюзорные надежды, он еще не борец, а мечтатель-одиночка, лишь далекий предтеча пролетарских революционеров, Михаил Иванович верил, что "новые времена", наступившие после 1861 г., принесут народу долгожданную свободу. Но в действительности все это оказалось миражом. Это понимал Успенский, но в этом не разобрался любимый им герой. На что рассчитывал народ, чет о он терпеливо ждал от "воли" и что получил па самом деле - вот тот аспект, в котором изображается русская жизнь в трилогии. Автор горько подсмеивается над иллюзорными "счастливейшими минутами" Михаила Ивановича. Комизм отстаивания им своих прав в том и заключается, что права эти можно было осуществить, например, в такой - с точки зрения писателя ничтожной, но с точки зрения героя важной - области, как посещение (вместе с господами!) железнодорожного буфета. Такое изображение вскрывало самую суть эпохи "великих реформ". Разговоры о свободе разлакомили народ, который мечтал вздохнуть полной грудью и ждал освобождения, как дня "пришествия мессии". Но вместо всего этого парод обманули жалкими утешениями. Вот почему так много грусти и горького чувства в рассказе о мечтаниях Михаила Ивановича, о предвкушениях им совершенно новой жизни, о его "триумфальном" (с "сахарными пирожками"!) путешествии в Петербург.
   3
   В 1872 г., а затем в 1875-1876 гг. и во второй половине 80-х гг. Успенский совершил поездки за границу. Он выступил глубоким, страстным обличителем буржуазной цивилизации. Его возмущала "микроскопическая земля" Греция, вся покрытая тюрьмами и изощряющаяся в "тюрьмоведении" ("На тюремной выставке", 1890). В очерке "С человеком - тихо!" (1881) Успенский высмеял грабительскую колониальную политику Англии, техническая изобретательность которой рассчитана только на то, чтобы превратить народы колоний в рабов. В Париж писатель приехал через несколько месяцев после разгрома Коммуны и был свидетелем судебной расправы над ее защитниками. Гневное отношение к душителям Коммуны и глубокое сострадание к коммунарам навсегда сохранились, по признанию автора, в его "душевной родословной". С негодованием пишет он позднее в статье "Горький упрек" о франко-прусской реакции, о ер объединении против Коммуны. Писатель разоблачал захватнический характер немецких войн; он, как и Щедрин, с тревогой за судьбы человечества говорил о милитаристской Германии: "...уже высовываются сверкающие копчики штыков" ("Поездки к переселенцам", 1891).
   Если бисмарковская Германия преследовала в международных отношениях агрессивные цели, а торгово-промышленная Англия грабила свои колонии, то "демократическая" Франция, в представлении Успенского, выступила носительницей другого "знамения" современного писателю века, В ней наиболее грубо сказались измена свободолюбивым идеям, извращение демократических порядков, паразитизм буржуазии, опошление искусства, крайне бедственное положение трудящихся. В повести "На старом пепелище" (1876) Успенский говорит о ничтожных результатах буржуазных революций в деле облегчения положения трудящихся. Революция, пишет автор, уверив рабочего, что "он - не скот, а человек, все-таки до сей минуты не дала ему уюта, а оставила одного среди пустой площади и сказала: "ну, брат, теперь живи, как знаешь"" (4, 119). Писатель понял, что буржуазия осквернила знамя демократических свобод, сделала его орудием обмана народа.
   В "душевной родословной" Успенского существенна и его поездка в Сербию в октябре-декабре 1876 г., во время сербско-турецкой войны. Значение этой поездки раскрыто в произведениях "Письма из Сербии" (1876) и "Не воскрес" (1877). Их автор великолепно разобрался в корыстных махинациях высокопоставленных "освободителей". Но это не помешало Успенскому увидеть и прогрессивное, революционизирующее значение участия русских в национально-освободительном движении на Балканах. Писателю чрезвычайно важно было знать, как простой русский народ проявит себя в действии, как он будет там бороться за свободу. Вместе с тем Успенский рассчитывал, что общественный подъем, вызванный славянским делом, явится началом борьбы за демократические преобразования и в родной России.