Неизвестен Автор. История русской литературы в четырех томах (Том 3)

   Активизировалось и либерально-конституционное движение, господствующими формами которого явились всякого рода легальные собрания, речи, обращения к представителям самодержавной власти. Самая радикальная программа оппозиционного либерализма конца 70-х гг. сводилась к требованию свободы слова и печати, гарантии личности, созыва учредительного собрания. И все это сочеталось с воинственно-враждебным размежеванием с революционным лагерем, с программами подлинно демократического преобразования России. Либеральное общество еще раз, как и в 1859-1861 гг., продемонстрировало свою "политическую незрелость, неспособность поддержать борцов и оказать настоящее давление на правительство". [68]
   Если принять во внимание, что крестьянские волнения во время второй революционной ситуации далеко не получили того опасного размаха, который наблюдался в 1861 г., а выступления рабочих 70-х гг. не могли еще вылиться в единую и широкую организованную борьбу, то следует признать, что самой грозной силой для царизма оказалась революционная интеллигенция, вступившая к концу 70-х гг. па путь политического террора. Этот путь открыла Вера Засулич, которая 24 января 1878 г., на другой день после окончания процесса 193-х, стреляла в петербургского градоначальника Трепова. 4 августа того же года С. М. Кравчинский убил шефа жандармов Мезонцова. Наконец, 2 апреля 1879 г. последовало покушение А. К. Соловьева на Александра II. Развернулась героическая схватка горстки представителей "заговорщицкого социализма" [69] - народовольцев - с правительством. "Народная воля" вынесла смертный приговор Александру II. 5 февраля 1880 г. Степан Халтурин организовал взрыв столовой в Зимнем дворце. Однако назревший революционный кризис не стал и не мог стать по условиям того времени "поворотным пунктом" в истории России. Убийством Александра II (1881) революционеры-народники бесповоротно исчерпали все свои возможности; пробуждения народной революции они не могли вызвать. "Русский террор, - писал В. И. Ленин, - был и остается специфически интеллигентским способом борьбы <...> факты свидетельствуют неопровержимо, что у нас индивидуальные политические убийства не имеют ничего общего с насильственными действиями народной революции". [70]
   "Партия самодержавия", преодолев растерянность и колебания, вступила па путь разнузданной реакции, захватившей все сферы жизни. Вдохновителями этого курса явились обер-прокурор Синода К. Победоносцев и министр внутренних дел, шеф жандармов Д. Толстой, непримиримый противник буржуазных реформ 60-70-х гг. Недаром Лесков назвал это время "пошлым пяченъем назад". Однако и после 1881 г. были деятели, которые с честью держали знамя русской демократии, вели борьбу с либерализмом и реакцией, с ренегатством и идеализмом. В выполнении этих задач особенно важна роль Щедрина, Успенского и Чехова, для которых 60-70-е гг. были святым временем. Они не могли допустить, чтобы всякого рода "человечки-суслики" узурпировали и опошлили идеи героического поколения - "отцовское и дедовское наследие".
   Годы реакции ознаменованы переоценкой когда-то популярных верований. Шел процесс выработки нового понимания задач борцов с самодержавием. Изживший себя крестьянский утопический социализм, распадавшаяся народническая демократия уступали место все более распространявшемуся социал-демократическому мировоззрению. Революционеры России впервые в истории освободительного движения приобретали надежную "почву" в массовом рабочем движении. [71] Все эти глубинные социальные и идейные сдвиги нашли наиболее яркое отражение в первых работах Г. В. Плеханова, вступившего на путь марксизма, - в его предисловии к им же сделанному переводу "Манифеста Коммунистической партии" (1882), в его книгах "Социализм и политическая борьба" (1883) и "Наши разногласия" (1885). Он же возглавил и социал-демократическую группу "Освобождение труда".
   Вторая революционная ситуация не осталась бесследной и для русской литературы. Знаменательны идейно-художественные искания Островского заключительного периода его деятельности, бурное нарастание сатиры в произведениях Лескова, развенчание Щедриным основ общества того времени семьи, собственности, государственно-административного аппарата, религии. Последний роман Достоевского "Братья Карамазовы", с потрясающей глубиной изобразивший "всеобщее обособление" людей, одушевлен поисками путей "восстановления погибшего человека". В конце 70-х и в начале 80-х гг. Толстой завершает переход на позиции многомиллионных крестьянских масс. Автор "Исповеди" (1882) выдвинул такие требования по аграрно-крестьянскому вопросу, которые непосредственно шли от самого крестьянства и перекликались с программными положениями русских революционеров. Называя наследие Толстого зеркалом русской революции, В. И. Ленин имел в виду, помимо всего прочего, и то, как художник трактует аграрный вопрос, так как именно этот вопрос, по замечанию В. И. Ленина, "составляет основу буржуазной революции в России и обусловливает собой национальную особенность этой революции". И далее В. И. Ленин разъясняет: "Сущность этого вопроса составляет борьба крестьянства за уничтожение помещичьего землевладения и остатков крепостничества в земледельческом строе России, а следовательно, и во всех социальных и политических учреждениях ее". [72]
   В сущность крестьянского вопроса в пореформенной России проник и Щедрин. Он понимал, что затаенные мечтания крестьянских масс прикованы к помещичьим землям. Ликвидация помещичьего землевладения - таково заветное и неистребимое желание крестьянства. Глеб Успенский создал такую социологическую и философско-этическую концепцию "власти земли", которая обосновывала неизбежность крестьянской войны за землю, неизбежность сплочения крестьян в этой войне, а затем писатель "бежит" от "источника" из деревни - и обращается к "бродячей Руси", к изображению переселенцев, полупролетарских масс, выгнанных из деревни "адской нуждой". Сама российская действительность влекла художника-публициста на этот путь. Процесс раскрестьянивания - в смысле экономическом и в смысле духовном - захватил к 80-м гг. до 30% всех крестьянских хозяйств. В те же годы складывается новая школа реалистов, представленная Гаршиным, Чеховым и Короленко, которая вносит в классический реализм новаторские черты, вызванные условиями вступления России в непосредственно предреволюционный период своего развития.
   ----------------------------------------------------------------------
   [1] См : Ленин В.  И.  Полн. собр  соч, т. 20, с. 100.
   [2] Там же
   [3] Там же, с. 19.
   [4] Там же, с. 38
   [5] См : там же, т. 16, с. 424
   [6] Маркс К, Энгельс Ф. Соч., т. 22. с. 40.
   [7] Погодин М. П. Соч., т. 4. М" 1S74, с. 282-283.
   [8] См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 5, с. 29-30
   [9] Там же, т. 20. с. 174-175.
   [10] Там же, т. 21, с. 261, 259.
   [11] Колокол, 1861, 15 септ,, л. 107, с. 897.
   [12] Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 20, с. 175.
   [13] См.: там же, с. 325.
   [14] См.: там же, т. 16, с. 254.
   [15] См.: Речь профессора А. П. Щапова 16 апреля 1861 г. - Красный архив, 1923, т. 4, с. 407-410.
   [16] Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 20, с. 140.
   [17] Там же, с. 179.
   [18] См.: Линков Я. И. Революционная борьба А. И. Герцена и Н. П. Огарева и тайное общество "Земля и водя" 1860-х годов. М., 1964.
   [19] Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15-ти т., т. 2. М., 1949, с. 146.
   [20] См.:  Анненков П. В.  Воспоминания  и критические  очерки,  отд.  2. СПб, 1879, с. 102.
   [21] См.: Анненков П В  А. С. Пушкин. Материалы для его биографии и оценки произведений. Изд. 2-е. СПб., 1873, с. 423.
   [22] Отеч. зап., 1861, № 3, с. 1.
   [23] Завершением этого цикла статей являются "Парадоксы органической критики".
   [24] См.: Григорьев А. Лермонтов и его направление Крайние грани развития отрицательного взгляда. - Время, 1862, № 10-12.
   [25] Григорьев А. Собр. соч, вып. 9, М, 1916, с. 35.
   [26] Там же, с. 12.
   [27] См.: Григорьев А. Тургенев и его деятельность (по поводу романа "Дворянское гнездо"), - Рус. слово, 1859, № 6. отд. II, с. 48.
   [28] Дружинин А. В, Собр. соч., т. 7  СПб, 1866, с. 367.
   [29] См.: Анненков П. В. Воспоминания и критические очерки, отд. 2, с. 172.
   [30] См: там же, с. 105; см. также последующие работы П. Анненкова о Толстом: "Гр. Л. Н. Толстой" (1863), "Исторические и эстетические вопросы в романе гр. Л. Н. Толстого "Война и мир"" (1868).
   [31] Дружинин А. В. Собр. соч., т. 7, с. 173.
   [32] Так Чернышевский называл Дружинина, Боткина, Дудышкина.
   [33] Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем в 28-ми т. Письма, т. 3. М.-Л., 1961, с. 29.
   [34] Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15-ти т., т. 3. М., 1947, с. 6.
   [35] Время, 1861, № 12, с. 176.
   [36] Некоторые историки воспользовались для обозначения этой полемики выражением Достоевского "раскол в нигилистах".
   [37] Издание было анонимным, осуществлено оно А. Н. Пыпиным, сотрудником "Современника".
   [38] Стасов В. В. Собр. соч., т. 1, отд. I. СПб, 1894, с. 521.
   [39] Ленин В. И. Полн. собр. сеч., т. 25, с. 94.
   [40] Миртов П. Л. Исторические письма. СПб., 1870, с. 54.
   [41] Там же, с. 63.
   [42] См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 2, с. 462.
   [43] См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 33, с. 327-333.
   [44] Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 16, с. 213.
   [45] См.: Морозов Н. Повести моей жизни, т 2. М., 1917, с. 228-230.
   [46] Фигнер В. Полн. собр. соч. Изд. 2-е, т. 1. М., 1932, с. 116-118.
   [47] Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 4, с. 176.
   [48] См.: там же, т. 6, с. 25.
   [49] Там же, т. 7, с. 371.
   [50] Там же, т. 1, с. 287.
   [51] Там же, т. 41, с. 8.
   [52] См.: Плеханов Г. В. Соч., т. 3. М-Пг., 1923, с. 161-183.
   [53] Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 4, с. 377.
   [54] Там же, т. 22, с. 72.
   [55] Салтыков-Щедрин М. Е. Собр. соч. в 20-ти т., т. 9. М., 1970, с. 23-24.
   [56] Там же, с. 27.
   [57] См.: Шестидесятые годы. М.-Л , 1940, с. 185.
   [58] Печатались в "Отечественных записках". См.: Скабичевский А. Соч. в 2 т., т. 2, СПб, 1895, с. 128.
   [59] "Новое время" возникло в 1868 г., в 1876 г. оно перешло в руки Суворина.
   [60] Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 22, с. 44
   [61] См. Щербанъ Н. В. Политический разврат: народовольство и народовольцы (террористы) - Рус. вестник, 1887, № 8 и далее. - Катков выступил с отзывом о романе "Что делать?" в связи с деятельностью террористов.
   [62] См. "Материалы для характеристики современной русской литературы", выпущенные Антоновичем и Жуковским в 1869 г.
   [63] Наблюдатель, 1883, № 1.
   [64] Отеч. зап., 1883, № 3.
   [65] Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 34, с. 229.
   [66] Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 20, с. 222.
   [67] См.: Плеханов Г. В. Соч., т. 1. М., 1923, с. 69.
   [68] Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 5, с. 39.
   [69] Там же, т. 4, с. 247.
   [70] Там же, т. 9, с. 130.
   [71] См.: там же, т, 88, с. 75.
   [72] Там же, т. 16, с. 403.
   Глава первая
   ШКОЛА БЕЛЛЕТРИСТОВ-РАЗНОЧИНЦЕВ 60-х ГОДОВ
   1
   В условиях первой революционной ситуации 1859-1861 гг. складывалось оригинальное течение демократической беллетристики, представленное плеядой писателей-разночинцев - Н. Г. Помяловским (1835-1863), В. А. Слепцовым (1836-1878), Г. И. Успенским (1843-1902), Н. В. Успенским (1837-1889), Ф. М. Решетниковым (1841 - 1871), А. И. Левитовым (1835- 1877), М. А. Вороновым (1840-1873) и др. Их обычно называют беллетристами-шестидесятниками.
   Начало рассматриваемой беллетристики было положено Н. Успенским, который с первым своим рассказом "Старуха" выступил в 1857 г. Затем последовали произведения Помяловского "Данилушка" (1858-1859), "Вукол" (1859), а в 1861-1862 гг. начали свой творческий путь Решетников, Левитов, Гл. Успенский. Большинство своих произведений они опубликовали на страницах "Современника" и "Отечественных записок", "Русского слова" и "Дела". Художественное наследие каждого из них, разумеется, имеет ярко выраженные индивидуальные черты. Некоторые из этих черт точно определил М. Горький, когда говорил о трепете "гнева и отвращения" у Гл. Успенского, о "хмельной", "многословной лирике" Левитова, когда называл Н. Успенского "озлобленным и грубым "натуралистом"", Слепцова "осторожным и скромным скептиком", Решетникова "мрачным", а Помяловского "талантливым и суровым реалистом". [1]
   Индивидуальные особенности выражены у рассматриваемых беллетристов и во многом другом. Н. Успенского, например, характеризует присущий его очеркам и рассказам своеобразный "анекдотизм" в разработке сюжетов и характеров, что отражало бестолковщину, дикость народной жизни, фантастичность народных представлений ("Змей", 1858). Ядовитая ирония и беспощадная, суровая сатира Слепцова противоположны шутливо-иронической манере и лирически мягкому таланту Левитова, хотя последний создавал и сатирические произведения. Углубленный психологический анализ Помяловского, слившийся с задушевным лиризмом, отличал автора "Мещанского счастья" (1861) от других беллетристов-демократов и давал Н. Г. Чернышевскому основания говорить о гоголевско-лермонтовской силе таланта этого писателя. Молодой Гл. Успенский выделялся в рассматриваемой плеяде своим "физиологическим натурализмом", веселым, задорным юмором, который, однако, постепенно уступал место юмору печальному и скорбному.
   Решетникова, как и некоторых других беллетристов-шестидесятников, порой воспринимали в отечественной и зарубежной критике в качестве писателя-натуралиста, предшественника Золя. Шарль Нейруд, например, в предисловии к французскому переводу "Подлиповцев" обосновывал именно эту точку зрения. [2] Е. Н. Эдельсон свою статью о беллетристах-шестидесятниках, опубликованную в "Библиотеке для чтения." (1864, № 3), назвал "Современная натуральная школа". Советская историко-литературная наука [3] отклонила такое толкование, показав, что писатели демократического течения 60-х гг. по своему творческому методу, по писательской позиции и общему мировоззрению не были натуралистами. Они преклонялись перед точными фактами, перед "голой правдой", перед анализом, обращали особое внимание на экономические и нравственные "гнойные язвы" общества, рассматривали творческую работу как эксперимент или исследование, - все это сближало рассматриваемых литераторов с натуралистами, но сближало преимущественно терминологически, по приемам, по средствам изображения, а не по методу, но по внутренним органическим качествам их реализма, эстетики и мировосприятия.
   В произведениях Н. и Г. Успенских, Помяловского, Воронова и Решетникова встречаются, конечно, случаи увлечения жаргонами и диалектами, натуралистическими зарисовками быта и сцен, по эти порой неоправданные излишества или изживались по мере роста писателя, или же натуралистические приемы и формы более органически ассимилировались, объяснялись самой жизнью и становились особенностью их реализма. Опыт творческой работы шестидесятников-демократов подтверждает, что натуралистические приемы воспроизведения могут успешно, плодотворно трансформироваться и ассимилироваться реалистами, служить реалистическому методу, что они оправданы, когда у беллетриста речь идет об уродливых, "гнойных" сторонах жизни, о быте и обитателях "дна", ночлежных и работных домов, проституции, "мастеровщине". Натуралистический цинизм своих некоторых описаний бурсы Помяловский объяснил именно цинизмом ("до последнего предела") самой жизни. Но писатели-демократы не были объективистски бесстрастными регистраторами фактов и документов. Позитивизм, столь характерный для позиции натуралистов, фетишизирующих детерминизм, был им чужд. Они не подменяли социологию физиологией и не были фаталистами в объяснении отношений человека и среды, а выступали убежденными просветителями, писателями-социологами, в центре внимания которых - люди труда, их трагические судьбы. Сознательное служение им, стремление облегчить их положение, вмешаться в ход жизни, дать ей определенную оценку, призыв к переделке социально-экономических отношений как путь к изменению положения и сущности человека - все это воодушевляло шестидесятников-демократов, придавало их произведениям высокую и открытую тенденциозность. "Я задумал, - писал Решетников Некрасову о "Подлиповцах", написать бурлацкую жизнь с целью хоть сколько-нибудь помочь этим бедным труженикам <...> Вы не поверите, я даже плакал, когда передо мною очерчивался образ Пилы во время его мучений". [4] Такая установка и подобные признания невозможны в устах натуралиста. Народная беллетристика 60-х гг. взывала к совести русского образованного общества. Ее создатели ставили перед собой задачу, как говорил Горький в каприйских лекциях по русской литературе, "просветить мужика, воскресить в нем человека". [5] Они чувствовали перед трудовым народом моральную ответственность. Его страдания и бедствия были вместе с тем и личной болью писателей. Автор-рассказчик в их художественной системе слился с героем, с человеком из народа. Ничего подобного не могло быть у натуралистов.
   Оригинальны тематика, герои и беллетристические жанры у каждого из писателей-демократов. Они обогатили арену реализма, расширили "реальную правду", а на этой основе создали и новые прозаические жанровые образования, новый тип повествования. Решетников создал народный роман, изображающий всероссийское разорение крестьянства, становление в среде бродячего рабочего люда нового поколения людей с пробуждающимся общественным самосознанием, с формирующимся чувством собственного человеческого достоинства. Имя Решетникова навсегда сохранится в истории русской литературы как имя первого бытописателя уральского рабочего класса, заводской жизни, создателя "рабочей трилогии" ("Горнорабочие", 1866; "Глумовы", 1866- 1867; "Где лучше?", 1868). Глеб Успенский 60-х гг. изображал преимущественно мещанско-чиновничью провинциальную Русь, "мастеровщину", но в канун 70-х гг. он обратился к исследованию "просияния ума" в толпе, к воспроизведению мыслей и поведения рабочего, осознавшего "механику" несправедливого строя жизни ("Разоренье", 1869). Помяловский вошел в русскую литературу как основоположник социально-психологической повести, в центре которой - образованный разночинец. Автор "Мещанского счастья" первый столкнул осознавшего себя героя-плебея с помещичьей средой, занялся разъяснением отношения разночинства и барства. Слепцов в "Трудном времени" (1865) пошел дальше по этому же пути, создав образ разночинца-революционера в том же помещичьем окружении, но близкого народу и черпающего в народной жизни опору для своего поведения, материал для своих критических идей. Воронов, напротив, рисует судьбу рядового разночинца, он бытописатель также дна городской жизни болота, трущоб и вертепов. "Все, что только есть в мире циничного, преступного, глубоко оскорбляющего человеческое достоинство, что унижает людей до скотов и гасит в них даже самые последние, микроскопические искры разума и воли, - все соединилось в этой вонючей помойной яме на погибель слабого человека". [6] Эти слова характеризуют позицию писателя, его понимание трагедии обитателей "дна".
   Однако за индивидуальными чертами творческого облика каждого из шестидесятников легко просматриваются и общие для них особенности. Последние выражаются и в способах реалистического воспроизведения социальной действительности, и в средствах ее "озарения", и в понимании главной драмы жизни своего времени, и в общественной, эстетической позиции беллетристов. При этом необходимо иметь в виду, что индивидуальное начало - и опыт личной школы жизни, и особенности дарования - служило общему, входило в процесс складывания типических черт всего течения демократической беллетристики. И это вполне естественно, если принять во внимание, что создателями этого течения были разночинцы, люди одного поколения, одной социальной судьбы, единого в своем многообразии опыта жизни. Что же касается индивидуального выражения их художественных дарований, то они развивались под воздействием возникающих в то время общих задач литературы, а также и под влиянием определенных литературных традиций.
   Нетрудно заметить, что наследие демократов-шестидесятников глубоко связано с традициями Гоголя, особенно с традициями натуральной школы, с "физиологиями" 40-х гг. Их произведениям присущи разнообразные формы комического, они широко пользуются средствами юмора, иронии и сатиры. Разрабатываемые ими сюжеты, отдельные ситуации по своей необычности порой граничат с фантастическим, анекдотическим, воспринимаются как забавные истории. Но на "дне" этого смешного всегда много драматизма и грусти, горечи и печали. Поэтому в сюжетах шестидесятников совершаются переходы комического в трагическое. Их очеркам и рассказам присуще также сатирическое изображение действительности. Все эти разнообразные переходы юмора в сатиру, комического в трагическое, слияние патетики и лиризма с сатирой, с скорбным тоном живо напоминают художественную манеру Гоголя и некоторых писателей его школы.
   Течение демократической беллетристики 60-х гг. характеризуется смелыми новаторскими завоеваниями, значительно обогатившими русский художественный реализм в целом.
   Шестидесятники создали особое течение или школу в русском критическом реализме. Они остро и воинственно осознавали свою противоположность либерализму, дворянской литературе и эстетике. В их произведениях встречаются прямые и порой довольно язвительные иронические замечания против, как говорил Горький, "старой дворянской литературной церкви". Правда, демократы понимали выдающееся общественное значение своих великих предшественников. В "Лирических воспоминаниях Ивана Сизова" (1863) Левитов от своего лица заявляет: "От грома уст Пушкина и Гоголя, Лермонтова и Белинского, сразу, без необходимых потяжек и зевоты, глушь встала на ноги и пошла". [7] Некоторые из беллетристов-разночинцев испытали сильнейшее воздействие Гоголя (особенно Левитов), а также и Лермонтова (Помяловский). Но вместе с тем сюжеты и типы, созданные Пушкиным и Лермонтовым в "Дубровском" и "Герое нашего времени", подвергаются в некоторых случаях (у того же Левитова, например) осмеянию. И герои этих литераторов, особенно думающая над своей судьбой Надя Дорогова, а также и проницательный нигилист Череванин (у Помяловского), противопоставляют два образа жизни и два способа ее изображения. С одной стороны, речь идет о жизни, воссозданной И. С. Тургеневым в "Дворянском гнезде" или "Накануне" (здесь высокие любовные драмы). а с другой - о том мире, в котором живут герои Помяловского ("у нас и любви нет"; "нет дуэлей"; "у пас выйдет простенький роман с веселенькими пейзажиками вместо трагических событий"). И дело не ограничивалось только литературно-эстетическими декларациями. Беллетристические способы воспроизведения и оценки жизни, вводимые шестидесятниками, обновляли или разрушали привычные жанровые формы и сюжетные построения. Вместо любовных перипетий - выяснение отношений хозяина и работника, этот господствующий "экономический национальный закон", как говорит Помяловский. Предметом романа становится русская простонародная жизнь, которая в условиях перевала русской истории давала, по убеждению Н. Щедрина, богатый материал для романа, в основе которого - конфликт между тру дом и капиталом, драматический процесс пробуждения самосознания трудящихся. Изучение, как говорил Горький, "всех участников жизни", а не только избранных, исследование "гнойной язвы" общества, типическое изображение голой, неподдельной правды - таковы задачи, которые ставили перед собой литераторы-демократы и которые оказали позднее воздействие на формирование писательской позиции Горького. Роман широко и органично вобрал в себя очерк социально-экономической жизни, факты статистические, этнографические и исторические. "Трудное время" Д. И. Писарев назвал "сельскими картинами" (подзаголовок его статьи "Подрастающая гуманность").
   Представители демократического течения 60-х гг. реформируют прозаические жанры, в частности очерковый жанр. Их не вполне удовлетворяла эта форма, сложившаяся в школе Гоголя 40-х гг. И вместо очерка в его классических формах представители "плебейского течения" часто создают "маленькие отрывочки", "письма", "листки, вырванные из чего нибудь", эскизные зарисовки, "дорожные заметки", типы и сцены, диалоги и т. п. Но все же очерк широко распространится и в беллетристике демократов, приобретя здесь новые черты, иной колорит, другую структуру.
   Очерк "натуралистов" 40-х гг. основывался обычно на изображении конкретного факта, конкретного лица. Их интересовал человек определенной профессии, как например в классическом очерке Д. В. Григоровича "Петербургские шарманщики". Некоторые из писателей-демократов продолжили эту традицию. Таков очерк молодого Гл. Успенского "Старьевщик" (1863). Но даже и в этом очерке заметно нечто существенно новое. Григорович изобразил шарманщика как человека данной профессии, данного бытового уклада. Успенский же дал обобщающую биографию старьевщика как социально-психологического типа. Показ народных нравов, обычаев и народной психологии, занятий, семейных отношений, разнообразных психологических типов из народа, что было ток характерно для "физиологической" беллетристики 40-х гг., у шестидесятников дополняется изображением социально-экономических отношений и социальных типов. Перестраивается вся структура очерка. На первый план в нем, как и в романе (у Решетникова), в повести (у Слепцова), выдвигается народная среда, коллективный герой, человек толпы, художественное изображение которых сливается с самораскрытием образа автора, с комментарием, с лирическими отступлениями, с публицистикой. Главное в очерке шестидесятников - не фотография, описание и классификация, а сцены, диалоги, социально острые ситуации и столкновения, сопровождающиеся авторскими рассуждениями, выводами и оценками Сердцевиной очерка является зачастую самый обыденный, самый незначительный, иногда даже анекдотический случай из повседневной народной жизни. Именно на этой основе строят, к примеру, свои очерки И. Успенский ("Проезжий", 1861) или Слепцов ("Свиньи", 1864). Но этот мелочный факт писатели-демократы изображают в таком озарении, под таким углом зрения, что невольно возникают обобщения, типизация, позволяющие судить о "механизме" жизни, об экономическом, социальном и правовом положении народа, о его самосознании. И к народу они подошли совсем не с той стороны, которая была предметом особого, любовного внимания писателей "натуральной школы". В их произведениях ощутима последовательно просветительская точка зрения на народ. И она противостояла не только Григоровичу, но и будущему народничеству, представители которого нередко идеализировали крестьянские массы, впадали в сентиментальный тон, превозносили мирские порядки, верили в спасительность общины. Но "какие такие устои могут быть у бедняка, у человека голодного?" - спрашивал Левитов в 70-е гг. [8] Это было смелой и обоснованной дерзостью, разрушающей привычные представления. Стало жизненным делом в условиях вызревания революционной обстановки в стране указать на "глуповство" народа: на рутинность и рабство души, суеверия, умственную дремоту и пассивность, непонимание своих интересов и незнание, как защитить себя. Это и есть "правда без всяких прикрас", революционизирующую силу которой великолепно почувствовал и проницательно растолковал глава революционно-крестьянской демократии Н. Г. Чернышевский.