Неизвестен Автор. История русской литературы в четырех томах (Том 3)

   В русской поэзии второй половины XIX в. освоение народной, прежде всего крестьянской жизни совершалось почти исключительно в рамках некрасовского направления. В него вовлекаются и блестяще образованные литераторы, и скромные самоучки из крестьян. Диапазон поэтов некрасовской "школы" широк и в жанрах, и в сюжетам, и в отношении к фольклору, и в методах художественного исследования. Но есть в них то, что роднит всех и снова возвращает к Некрасову: народ для них не только литературная тема, предмет поэтического изображения, народ - начало, к которому в конце концов сводится смысл творчества, борьбы, жизни.
   В лирике поэтов-некрасовцев мы находим нового героя - человека общественного служения, гражданского долга. Были в "школе", осененной именем Некрасова, поэты революционного склада, которых роднит с Некрасовым пафос гражданского служения, но которые, в сущности, ушли от конкретного исследования народной жизни. Были в ней и поэты, близко стоявшие к стихии народной жизни н народной поэзии, но отнюдь не революционеры, - например, тот же И. С. Никитин. Для Некрасова, во всяком случае, оба эти начала оказывались в сложном взаимодействии. Опять-таки некрасовская поэзия и выражает особенности новой гражданской поэзии, и отделяется от нее, или, точнее, выделяется из нее. Особенности как самого Некрасова, так и поэтов его "школы" хорошо уясняются здесь на примере знаменитой "Песни Еремушке". Некрасов и ранее неоднократно обращался к образам людей, охваченных пафосом революционного подвига (Белинский, Крот в поэме "Несчастные"). "Песня Еремушке" особенно характерна, так как создавалась в накаленной атмосфере революционной ситуации конца 50-х гг. Она сконцентрировала многие важнейшие черты свободолюбивой поэзии той поры. Характер адресата, открытая декларативность, "плакатность" сатиры - все это важнейшие качества, получившие широкое и разнообразное выражение в революционной поэзии 60-х гг.
   Нарастающее напряжение в "Песне Еремушке" обрывается, однако, не доходя до самой высокой ноты:
   С этой ненавистью правою,
   С этой верою святой
   Над неправдою лукавою
   Грянешь божьею грозой...
   И тогда-то... [17]
   Снова вступает песня няни, старая песня.
   "Песня Еремушке" стала одной из любимых песен молодежи своего времени. Однако окончание некрасовской песни при этом как бы пропадало, снималось. [18] В этой оборванности много смысла. В самом совмещении пророчествующего "и тогда-то" со старой песней выразилось и ожидание, и надежда на будущее, пока неясное, и неуверенность, т. е. смысл, еще не определяемый никакими словами, ибо того еще нет, а есть лишь страстное ожидание его и пламенный ж нему призыв.
   Поэзия революционного призыва входила в литературу, подцензурную и потаенную, прежде всего с поэтами-революционерами, наиболее близко стоявшими к политической жизни и прямыми ее участниками. Перекликавшаяся во многом со стихами Некрасова современная ему революционная поэзия в гораздо большой мере связывалась с героической романтической традицией декабристской поэзии, особенно в пропагандистских, агитационных стихах.
   Один из первых здесь, конечно, Добролюбов-поэт. Блок очень точно назвал Добролюбова "дореволюционным писателем". [19] Он весь в надежде, в уверенности, горечь несовершившейся революции ему не было суждено ни испытать, ни пережить.
   Добролюбов часто как будто бы даже и не ищет новых средств воплощения темы, охотно удовлетворяясь уже найденными, предложенными поэтической традицией. Конечно, некоторая отвлеченность, абстрактность поэтических образов связана не только со слабостями Добролюбова-поэта, но и с особенностями Добролюбова-политика. Она соответствовала известной отвлеченности представлений о том, что же такое грядущая революция и как она может развиваться. Она, эта отвлеченность, доказывала не только то, что Добролюбов был политиком в поэзии, но и то, что он был поэтом в политике.
   В духе декабристской поэзии звучат у юного Добролюбова гражданские лозунги свободы, тираноборческие мотивы. Однако есть и новое. Интересен, например, сюжет "Думы при гробе Оленина" (1855) (характерно само определение жанра, как у Рылеева, - дума), в основе которого реальный случай - убийство жестокого помещика А. А. Оленина двумя крепостными 25 декабря 1854 г. За этим убийством молодой поэт стремится увидеть нарастающую стихию крестьянской войны.
   Революция близка, а сделает ее мужик. Это, конечно, совершенно новый в сравнении с декабристской поэзией мотив. Добролюбовское произведение содержит прямой призыв к топору, к мужицкому топору:
   Без малодушия, боязни
   Уж раб на барина восстал
   И, не страшась позорной казни,
   Топор на деспота поднял. [20]
   В отличие от самого Некрасова в поэзии иных революционеров-некрасовцев мужик часто представал только в двух обличиях: угнетенный раб или пламенный революционер.
   Думы о революции неизбежно должны были ставить вопрос о ее деятелях, о своем собственном месте в ней.
   Так в поэзии Некрасова, Добролюбова и других поэтов некрасовского направления возникают образы людей, уже отдавших себя общему делу. Иногда это собирательный, идеальный тип, высшая норма гражданского подвига.
   В сравнении с добролюбовской поэзия революционного призыва в гораздо большей мере осложнена драматическими, тревожными мотивами у Михайлова. С этой точки зрения не случайно для Михайлова обращение к декабристской теме, характерны и особенности ее разработки ("Вадим", "Пятеро"). Если Добролюбову близки оптимистические начала декабристской поэзии, какой она была до 14 декабря, то для Михайлова образы декабристов, их судьбы и поэзия - не только героическая и вдохновляющая традиция. В драматизме их судеб уже угадан и драматизм собственной судьбы. Но есть и в стихах Михайлова то, что проходит даже через самые печальные из них, - твердая вера в правильность избранного пути. Есть горечь, что революция не состоялась, но нет сомнения. Этот - еще более драматичный - момент появится у другого поэта, Ивана Ивановича Гольц-Миллера.
   Если Добролюбов был "дореволюционным писателем", то Гольц-Миллер поэт, переживший несостоявшуюся революцию. И это прежде всего определило общий характер его творчества.
   В стихотворении "К Родине" у него есть также строки:
   Но если жизнь моя нужна - она твоя,
   Мой труд - и он тебе принадлежит всецело,
   И только мысль моя - одна вполне моя,
   Она дороже мне, чем кровь моя и тело! [21]
   Здесь заявлен пафос самоутверждения ума сильного и смелого, противопоставление выражено с большой искренностью, но, скажем, для Некрасова само такое противопоставление просто немыслимо. У Гольц-Миллера пафос индивидуальности где-то начинал переходить в пафос индивидуализма, что было характерно для многих радикалов 60-70-х гг. Когда Гольц-Миллер скорбел о неосуществившейся революции, то за этим стояла его личная скорбь прежде всего, за разрушенными иллюзиями он угадывал страшный призрак всеразрушающего сомнения, распада самой личности (его единственного, в сущности, символа веры):
   Только приди ты скорей, заповедная!
   Ждем мы тебя, как невесту жених
   Не допусти ж, чтоб в сердца наши бедные
   Дух ядовитый сомненья проник. [22]
   Так начинаются сомнения в себе и, шире, сомнения во всем. Трагизм несостоявшейся революции как трагизм своего личного существования и выразила с большой силой муза Гольц-Миллера:
   Сочти все радости, что на житейском пире
   Из чаши счастия пришлось тебе испить,
   И убедись, что чем бы ни был ты в сем мире
   Есть нечто более отрадное: не быть! [23]
   И у Некрасова немало стихов, в которых есть и тоска, и разочарование. Но даже в самых скорбных есть не только боль, но и сила трагедии. Вспомним хотя бы "Пророка". Для Гольц-Миллера народа как бы не существовало, даже в том суммарном и несколько абстрактном виде, в каком мы находим его в стихах Добролюбова или отчасти Михайлова. Некрасов как подлинно народный поэт именно в народе в конечном счете видел залог и того будущего, о котором страстно мечтая.
   Гражданская поэзия как строй мыслей и чувств нового человека, ощущавшийся им самим, определяла во многом и интимную лирику в демократической поэзии середины века. Совершенно новые отношения устанавливались в стихах поэтов школы Некрасова между лирическим героем и женщиной. Здесь заявляли себя новые демократические социальные и моральные тенденции. У Некрасова преодолевается лирическая замкнутость. Общение лирического героя Некрасова с миром многообразно. Многообразно и включение других людей в сферу его сознания. Сам герой при этом часто отступает на второй план, лирический эгоцентризм преодолевается. Во имя принципа равенства как бы разрушаются принципы самой лирики: так, женщина входит в лирическое стихотворение и оказывается значимой сама по себе, предстает как самостоятельная героиня. Почти все поэты-некрасовцы писали интимные стихи: Плещеев и Михайлов, Минаев и Гольц-Миллер, Добролюбов. Но это не значит, что гражданские чувства просто проецировались на мир интимных чувств, хотя часто можно встретить и это. Наоборот, соотношение тех и других оказывалось очень сложным и драматичным. Белее всего выявляет это интимная лирика Добролюбова. Мало сказать (хотя обычно говорят именно так), что стихи эти дополняют привычное, хрестоматийное представление о знаменитом журнальном трибуне. Эти стихи открывают новые стороны одной из самых замечательных личностей 60-х гг.
   Лирика Добролюбова по-своему отразила драматические коллизии, с которыми сталкивались новые люди в сфере чувств, - и пафос принесения всего богатства чувств в жертву гражданскому служению, и сомнение в правомерности такой жертвы. В его интимной лирике раскрывались и сложность эпохи, и драматизм ее. У Добролюбова немало любовных стихов, и в них поэт приходил к тому же открытию, которое было сделано Некрасовым в области интимной лирики; вернее, он стоял перед вопросами, которые решались Некрасовым или уже были им решены.
   "Идеальность" и "земность" - вот проблема, перед которой оказывалась новая поэзия. Были поэты-некрасовцы, которые почти обошли ее. К таким относится Плещеев: его любовные стихи очень традиционны, написаны часто под прямым влиянием любовной лирики Пушкина и Лермонтова. Добролюбов же, во всяком случае, ощущал здесь новые проблемы, и, таким образом, его искания в любовной лирике лежат не в стороне от исканий Некрасова.
   Особое внимание поэтов школы Некрасова уделялось женщине униженной, оскорбленной, падшей. По противоречие между "идеальностью" и "земностью" оказалось здесь еще большим и труднее разрешимым. Стихи Добролюбова "Не диво доброе влеченье..." (1857), "Не в блеске и тепле природы обновленной..." (1860 или 1861), наиболее близкие некрасовским или написанные под их прямым влиянием ("Когда из мрака заблужденья...", "Еду ли ночью по улице темной..."), особенно ясно показывают драматизм лирики Добролюбова, не преодолевший этого противоречия, и тем более подчеркивают суть художественного открытия Некрасова, это противоречие разрешившего.
   В сложных взаимодействиях с сатирической поэзией эпохи рождалась некрасовская сатира. Эти взаимодействия были разнообразными, - например, совместная работа Некрасова и Добролюбова в "Свистке", которая часто переходила в соавторство. Конечно, и в рамках демократической поэзии мы не находим поэта, приближающегося к Некрасову по размаху сатирического дарования, но почти все лучшее, что есть в сатирической поэзии эпохи, рождалось в недрах именно некрасовской "школы": Н. Добролюбов, В. Курочкин, Д. Минаев и другие поэты-искровцы, Л. Трефолев.
   В демократической поэзии 60-х гг., развивавшейся под влиянием Некрасова, сформировалось целое особое направление, разрабатывавшее повседневную сатиру, условно называвшуюся юмористической поэзией.
   Д. Минаев в статье о В. Курочкине, подчеркивая оригинальность и своеобразие этой поэзии, даже противопоставляет ее некрасовской. "В наши дни Некрасов - лирик по преимуществу - пробовал писать юмористические песни, но этот род ему никогда не удавался". [24]
   Минаев вряд ли прав, противопоставляя такую "юмористическую" поэзию поэзии Некрасова, ибо многие импульсы развития ее тоже были даны Некрасовым ранее, чуть ли не за 10 лет. [25] Но во всяком случае здесь Минаевым очень точно выражено ощущение своего места в истории и в поэзии, своей индивидуальности.
   Будучи волнуем сегодняшним, "сейчасным", великий поэт видит в нем и через пего вчерашнее и завтрашнее и послезавтрашнее. Меньший поэт меньше не потому, что он более злободневен, но он более заключен в злободневности, более ею ограничен.Здесь есть своя самоотверженность, вкус к черновой работе, работе рядовых, не просто идущих за великими, но и сопровождающих, и расчищающих почву, и утверждающих новое повседневным трудом. Так, В. С. Курочкин (1831-1875) и Минаев более ограничены, чем Некрасов, в своих темах, в поэтическом освоении бытия, но эта сравнительная ограниченность, локальность поэтической площадки предполагает в то же время тщательность разработки своей темы, возможность выявления и заявления своего поэтического я, собственных поэтических открытий.
   Своей сферой в рамках некрасовского направления и стала для Минаева, Курочкина и других поэтов-искровцев непосредственная повседневная общественная, политическая и бытовая жизнь, а методом ее поэтического освоения - юмористическая поэзия.
   Сама поэтическая деятельность этого рода не могла не быть связана с газетой, с журналом. Таким журналом стала "Искра", которая вместе со "Свистком" колоссальной популярностью своей доказывала историческую необходимость своего появления.
   Потребность в такой поэзии вызывалась самой общественной жизнью.
   Реализация же оказалась возможной на путях оплодотворения русской поэзии особого рода демократической поэзией, а именно поэзией Беранже. "В этой-то симпатии к народу, - писал Добролюбов, - и заключается причина необыкновенной популярности Беранже, этим-то и отличается он от эфемерных памфлетистов, сочиняющих зажигательные политические стихи, вызванные потребностью минуты и интересом партии". [26] Эта возникшая уже в 50-е гг. необходимость в своем "русском Беранже" и вызвала к жизни в известном смысле уникальное явление - так называемые переводы Курочкина из Беранже. "Так называемые", потому что со времен Жуковского никогда еще не обнаруживалась в России так ясно необходимость появления определенных форм в искусстве и невозможность их появления. Это и рождает оригинальный сплав родного и заимствованного в удивительном искусстве "поэта-переводчика", как назвал себя сам Курочкин.
   Однако возможность появления переводов Курочкина была подготовлена Некрасовым, "русский Беранже" мог возникнуть лишь в рамках демократического некрасовского направления, и не только потому, что его представителям был близок общественно-политический пафос и демократизм великого французского поэта, но и вследствие художественных открытий некрасовской поэзии, сместившей привычные представления о поэтическом. "Это <...> стих г. Некрасова, - писал о такой поэзии Б. Алмазов, - ...на Руси существует целая школа такого рода поэзии; отличительная черта поэтов этой школы - уменье укладывать в стих обыкновенную разговорную речь". [27] Курочкин смог воспринять и передать Беранже, только будучи некрасовцем.
   В связи с Минаевым был употреблен сам термин "некрасовская школа". Рецензент "Иллюстрации" писал: "Если мы станем вчитываться в думы и песни г. Минаева, мы увидим, что в каждой строчке их так и сквозит муза г. Некрасова <...> г. Минаев, принадлежа к некрасовской школе, хотя и не может возвыситься до лучших произведений г. Некрасова, сознает, однако же, вполне ее сущность и значение, ее отличие от старой лирической школы, чем он и отличается от г. Розенгейма, который, ограничиваясь одной внешностью, одними фразами, не проникает дальше этих фраз, от того под фразистостью г. Розенгейма и чудится бездонная пустота". [28]
   Н. К. Крупская писала о сатире "Искры": "Это был своеобразный фольклор тогдашней разночинной интеллигенции: авторов не знали, а стихи знали. Ленин знал их немало. Эти стихи входили как-то в быт". [29]
   Стихи Минаева (и не только Минаева - он лишь наиболее характерен), вся его деятельность вырастали из быта, в чем-то относительно освобождавшегося и раскрепощавшегося после николаевской реакции, стихи эти сами "входили в быт", становясь его элементом.
   Литературное событие, житейский казус, театральная премьера и вернисаж тотчас находили отклик в стихах, эпиграммах и обзорах, подчас просто в шутках, которые тут же подхватывались, разносились, становились достоянием всех, так что иногда автор забывался или его просто не знали, не видели за частоколом псевдонимов, масок, которыми Минаев пользовался: "Темный человек", "Обличительный поэт", "Михаил Бурбонов" и т. д. Условия и характер деятельности предполагали импровизацию, легкость обращения со словом, возможность игры с ним, словесный фокус, неожиданную рифму, каламбур.
   Конечно, такая работа, прорастающая в быт, в пестроту житейских отношений, вела подчас к случайным темам, к известной смещенности акцентов. В сочувственных рецензиях на произведения Минаева и "Современник" и "Русское слово" все же указывают на некоторую беспредметность юмора Минаева, на его водевильность, советуют быть строже к себе. Но в целом позиции Минаева бесспорно четко демократичны. Брат Вас. Курочкина, тоже известный искровец Н. Курочкин, не случайно относил поэзию Д. Д. Минаева к "новому у нас дельно-юмористическому направлению". [30] Рутина, консерватизм, все надутое и пошлое находят в нем врага непримиримого. Особенно ожесточенно преследовал Минаев реакционную литературу и поэзию чистого искусства. Здесь постоянно используемым орудием становилась пародия.
   Именно пародистом прежде всего был Добролюбов-сатирик. И началась его сатирическая деятельность в кругу Некрасова и в рамках сатирического приложения к "Современнику" - в "Свистке", который как бы продолжил во многом критический раздел журнала, но уже в сатирическом духе, а первые сатирически-пародийные стихи Добролюбова возникли прямо из его литературно-критической работы.
   Вообще в демократической сатирической литературе 50-60-х гг. пародия в разных вариациях, пожалуй, излюбленный жанр. Пародия оказывалась и действенным орудием идейной критики, и средством зарождения новой литературной формы или, во всяком случае, способом освобождения от старой. Здесь-то решающую роль и сыграл Некрасов.
   Еще в середине 40-х гг. Некрасов напечатал свою "Колыбельную", назвав ее подражанием Лермонтову. Он нашел форму, указал принципы, дал сигнал, который, впрочем, будет принят литературой лишь через несколько лет. Позднее почти все некрасовцы вернутся к некрасовской "Колыбельной" 40-х гг. как к исходной и предложат свои варианты сатирических колыбельных, Конечно, все эти "колыбельные" лишены глубины и сложности некрасовского произведения, но именно Некрасов открыл возможность таких подражаний-пародий и перепевов.
   Сам тип пародии у некрасовцев 60-х гг. идет от Некрасова: не пародия на произведение, а лишь форма пародии на произведение, содержание же при этом направлено не против пародируемого произведения, а против какого-то безобразного акта, порока и т. д. Именно об этом типе пародии писал Добролюбов, называя хорошими пародии, обращенные на стихотворение, "имеющее большую известность". Таковы у Минаева "Просьба", которая пародирует лермонтовские "Молитву" и "Тучи", стихотворение "Отцы и дети", пародирующее знаменитое "Бородино". Часты пародии и на самого Некрасова: "Проселком" ("Влас"), "Из И. Аксакова" ("Школьник") и другие.
   Широко использует пародии и Вас. Курочкин, даже скорее не пародии, а перепевы известных стихотворений. В "Казацких стихотворениях" есть перепевы Жуковского и Пушкина, в "Легендах о Кукельване" - Пушкина и Лермонтова, в стихотворении "Розги - ветви с древа знания!.." перепевается некрасовская "Песня Еремушке". Обычны такие пародии-перепевы и у других поэтов некрасовской "школы".
   Стихи, пародии, фельетоны Минаева и других искровцев в 60-е гг., как правило, очень веселы и задорны. В них есть оптимизм, ощущение участия в совершающемся прогрессе. Добролюбов уверенно писал: "...для насмешки и пародии предстоит еще большая работа: сопровождать русскую жизнь в новом пути". [31]
   Пока была вера в то, что русская жизнь идет "новым путем", насмешка и пародия могли быть по крайней мере веселы. Чем больше было разочарований, понимания того, что этот "новый путь" не состоялся, тем более горечи рождалось у Минаева и других родственных ему поэтов. Развитие русской жизни, русского общества выбивало у них почву из-под ног, лишало эстетических основ их поэзию.
   Кризиса, подобного тому, который переживал Минаев, не избежал и Василий Курочкин. "Когда начиналась "Искра", - писал он, - в русском обществе стояли светлые, прекрасные дни. То была пора самых светлых надежд и упований, пора увлечений, может быть, юных, незрелых, но увлечений чистых, бескорыстных, полных самоотвержения, проникнутых одною целию - целию общего добра и счастия, и единодушных... Литература несла общее, дорогое всем знамя". [32]
   В надписи П. А. Ефремову на шестом издании "Песен Беранже" Курочкин шутливо, но точно сказал об этом кризисе:
   Изданну книжицу мной подношу вам, друже,
   Аще и не нравен слог - мните, мог быть хуже.
   Чтите убо без гневу, меня не кляните:
   Невозможно на Руси Беранжером быти. [33]
   Невозможность "Беранжером быти" заставила искать каких-то новых путей в сатире.
   Курочкин делает попытку обратиться к народнопоэтическим истокам. Видимо, в 1872-1873 гг. он работает над оригинальными по жанру драматическими произведениями - кукольными комедиями. До нас дошла одна из этих пьес - "Принц Лутоня". Стремление приблизиться к стихии народной речи, народного юмора, народного стиха явственно. Оказала свое влияние на Курочкина и народная кукольная драма.
   Сатира поэтов-некрасовцев - одна из самых примечательных страниц в истории русской сатирической поэзии. Создававшаяся в большой мере как литература на злобу дня, она сумела на десятилетия сохранить живой общественный смысл и художественную значимость. Вот почему позднее, особенно в годы революционных потрясений, передовая русская журналистика и поэзия так охотно обращались к традициям своих предшественников - поэтов-сатириков середины века.
   ----------------------------------------------------------------------
   [1] Некрасов Н. А. Неизданные стихотворения, варианты и письма, Пг,1922, с. 12.
   [2] Чуйко В. В. Современная русская поэзия в ее представителях. СПб., 1885, с. 58.
   [3] См.: Иллюстрация, 1863, 9 мая, с. 274-275.
   [4] Салтыков-Щедрин М. Е. Собр. соч. в 20-ти т., т. 9. М., 1970, с. 343-344.
   [5] Жемчужников А. М. Стихотворения, т. 1. Изд. 4-е. СПб., 1910, с. XII.
   [6] Михайлов М. Л. Соч., т. 1. М., 1958, с. 59.
   [7] Там же, с. 89-90.
   [8] Трефолев Л. Н. Стихотворения. Л., 1958, с. 174.
   [9] Никитин И. С. Соч. М., 1955, с. 15.
   [10] Там же, с. 248.
   [11] Там же, с 45.
   [12] " Рукописный отд. Ин-та русской литературы АН СССР, ф. 569, № 7. Письмо публиковалось с искажениями: Литературный Воронеж, 1949, № 3, с. 249.
   [13] Никитин И. С. Соч., с, 220.
   [14] Там же, с. 34.
   [15] Цит. по кн.: И. С. Никитин. Сб. статей. Воронеж, 1962, с. 50-51.
   [16] С-н (А. С. Суворин). Сочинения И. С. Никитина. - Вестн. Европы, 1869, № 8, с. 898.
   [17] Некрасов Н. А. Полн. собр. соч. и писем, т. 2. М., 1948, с. 58.
   [18] Обычно для вольной поэзии этой поры характерны концовки-лозунги (см.: Бушканец Е. Г. Вольная русская поэзия 1860-х годов. - В кн.: Народ герой русской литературы. Казань, 1966, с. 23.
   [19] Блок А. Собр. соч. в 8-ми т., т. 5. М.-Л., 1962, с. 348.
   [20] Добролюбов Н. A. Coбp. Соч. в 9-ти т., т. 8, М.-Л., 1964, с. 23.
   [21] Поэт-революционер И. И. Гольц-Миллер, М., 1930, с. 49.
   [22] Литературное наследство, т. 25-26, М., 1936, с. 452.
   [23] Поэт-революционер И. И. Гольц-Миллер, с. 60.
   [24] Аноним (Д. Д. Минаев). Старая и новая поэзия (Собрание стихотворений В. Курочкина. 2 тома. СПб., 1868), - Дело, 1869, № 5, с. 23-24.
   [25] См.: Бухштаб Б. Я. Начальный период сатирической деятельности Некрасова. - В кн.: Некрасовский сборник, 2. М.-Л., 1956, с. 150.
   [26] Добролюбов Н. А. Собр. соч. в 9-ти т., т. 3. М.-Л., 1962, с. 442.
   [27] Б. А. Взгляд на русскую литературу в 1858 году. - В кн.: Утро. М., 1859, с. 69.
   [28] См.: Иллюстрация, 1863, № 268, с. 274-275.
   [29] Крупская Н. K. Педагогические соч. в 10-ти т., т. 3. М., 1959, с. 663-664.
   [30] Курочкин Н. Библиографическая параллель (В сумерках. Сатиры и песни. Д. Д. Минаев, СПб., 1868; - Стихотворения графа А. К. Толстого, СПб, 1867). - Дело, 1868, № 1, с. 22.
   [31] Добролюбов Н. А. Собр. соч. в 9-ти т., т. 6. М.-Л., 1963, с. 218.
   [32] Курочкин В. Стихотворения, статьи, фельетоны. М., 1957, с. 599.
   [33] Там же, с. 256.
   Глава одиннадцатая
   Ф. И. ТЮТЧЕВ
   Имя Федора Ивановича Тютчева (1803-1873) оставалось неизвестным русскому читателю долгое время после того, как художественное дарование этого замечательного поэта достигло зрелости и он не только создал, но и опубликовал многие свои стихотворения, ставшие впоследствии хрестоматийными и вошедшие в число лучших образцов русской лирики.