Дюма Александр. Граф Монте-Кристо

   – Ну и пусть пьяница; тем хуже для тех, кто боится вина; у них, верно, дурные мысли, и они боятся, как бы вино не вывело их наружу.
   И Кадрусс затянул песенку, бывшую в то время в большой моде:

 
Все злодеи – водопийцы,
Что доказано потопом.
 

   – Вы говорили, – продолжал Фернан, – что хотели бы помочь моему горю, но, прибавили вы…
   – Да. Но чтобы помочь вашему горю, надо помешать Дантесу жениться на той, которую вы любите, свадьба, по-моему, легко может не состояться и без смерти Дантеса.
   – Только смерть может разлучить их, – сказал Фернан.
   – Вы рассуждаете, как устрица, друг мой, – прервал его Кадрусс, – а Данглар у нас умник, хитрец, учёный, он докажет вам, что вы ошибаетесь. Докажи, Данглар. Я поручился за тебя. Докажи, что Дантесу не нужно умирать; притом жалко будет, если Дантес умрёт. Он добрый малый, я люблю Дантеса. За твоё здоровье, Дантес!
   Фернан, досадливо махнув рукой, встал из-за стола.
   – Пусть его, – сказал Данглар, удерживая каталанца, – он хоть пьян, а не так далёк от истины. Разлука разделяет не хуже смерти; представьте себе, что между Дантесом и Мерседес выросла тюремная стена; она разлучит их точно так же, как могильный камень.
   – Да, но из тюрьмы выходят, – сказал Кадрусс, который, напрягая остатки соображения, цеплялся за разговор, – а когда человек выходит из тюрьмы и когда он зовётся Эдмон Дантес, то он мстит.
   – Пусть! – прошептал Фернан.
   – Притом же, – заметил Кадрусс, – за что сажать Дантеса в тюрьму? Он не украл, не убил, не зарезал…
   – Замолчи! – прервал его Данглар.
   – Не желаю молчать! – сказал Кадрусс. – Я желаю, чтобы мне сказали, за что сажать Дантеса в тюрьму. Я люблю Дантеса. За твоё здоровье, Дантес!
   И он осушил ещё стакан вина.
   Данглар посмотрел в окончательно посоловевшие глаза портного и, повернувшись к Фернану, сказал:
   – Теперь вы понимаете, что нет нужды убивать его?
   – Разумеется, не нужно, если только, как вы говорите, есть средство засадить Дантеса в тюрьму. Но где это средство?
   – Если хорошенько поискать, так найдётся, – сказал Данглар. – А впрочем, – продолжал он, – чего ради я путаюсь в это дело? Ведь меня оно не касается.
   – Не знаю, касается ли оно вас, – вскричал Фернан, хватая его за руку, – но знаю, что у вас есть причины ненавидеть Дантеса. Кто сам ненавидит, тот не ошибается и в чужом чувстве.
   – У меня причины ненавидеть Дантеса? Никаких, даю вам слово. Я видел, что вы несчастны, и ваше горе возбудило во мне участие, вот и всё. Но если вы думаете, что я стараюсь для себя, тогда прощайте, любезный друг, выпутывайтесь из беды, как знаете.
   Данглар сделал вид, что хочет встать.
   – Нет, останьтесь! – сказал Фернан, удерживая его. – Не всё ли мне равно в конце концов, ненавидите вы Дантеса или нет. Я его ненавижу и не скрываю этого. Найдите средство, и я всё исполню; только не смерть, потому что Мерседес сказала, что она умрёт, если убьют Дантеса.
   Кадрусс, опустивший голову на стол, поднял её и посмотрел тяжёлым и бессмысленным взглядом на Фернана и Данглара.
   – Убьют Дантеса! – сказал он. – Кто собирается убить Дантеса? Не желаю, чтобы его убивали. Он мне друг, ещё сегодня утром он предлагал поделиться со мной деньгами, как поделился с ним я. Не желаю, чтобы убивали Дантеса!
   – Да кто тебе говорит, что его хотят убить, дурак! – прервал Данглар.
   – Мы просто шутим. Выпей за его здоровье, – продолжал он, наполняя стакан Кадрусса, – и оставь нас в покое.
   – Да, да, за здоровье Дантеса! – сказал Кадрусс, выпивая вино. – За его здоровье!.. За его здоровье!.. Вот!..
   – Но… средство?.. средство? – спрашивал Фернан.
   – Так вы ещё не нашли его?
   – Нет, ведь вы взялись сами…
   – Это правда, – сказал Данглар. – У французов перед испанцами то преимущество, что испанцы обдумывают, а французы придумывают.
   – Ну, так придумайте! – нетерпеливо крикнул Фернан.
   – Человек! – крикнул Данглар. – Перо, чернил и бумаги!
   – Перо, чернил и бумаги? – пробормотал Фернан.
   – Да, я бухгалтер: перо, чернила и бумага – мои орудия, без них я ничего не могу сделать.
   – Перо, чернил и бумаги! – крикнул в свою очередь Фернан.
   – На том столе, – сказал трактирный слуга, указывая рукой.
   – Так подайте сюда.
   Слуга взял перо, чернила и бумагу и принёс их в беседку.
   – Как подумаешь, – сказал Кадрусс, ударяя рукой по бумаге, – что вот этим вернее можно убить человека, чем подкараулив его на опушке леса! Недаром я пера, чернил и бумаги всегда боялся больше, чем шпаги или пистолета.
   – Этот шут не так ещё пьян, как кажется, – заметил Данглар. – Подлейте ему, Фернан.
   Фернан наполнил стакан Кадрусса, и тот, как истый пьяница, отнял руку от бумаги и протянул её к стакану.
   Каталанец подождал, пока Кадрусс, почти сражённый этим новым залпом, не поставил или, вернее, не уронил стакан на стол.
   – Итак? – сказал каталанец, видя, что последние остатки рассудка Кадрусса утонули в этом стакане.
   – Итак, – продолжал Данглар, – если бы, например, после такого плавания, какое совершил Дантес, заходивший в Неаполь и на остров Эльба, кто-нибудь донёс на него королевскому прокурору, что он бонадартистский агент…
   – Я донесу! – живо вскричал каталанец.
   – Да, но вам придётся подписать донос, вас поставят на очную ставку с тем, на кого вы донесли. Я, разумеется, снабжу вас всем необходимым, чтобы поддерживать обвинение, но Дантес не вечно будет в тюрьме. Когда-нибудь он выйдет оттуда, и тогда горе тому, кто его засадил!
   – Мне только и нужно, чтобы он затеял со мною ссору.
   – А Мерседес? Мерседес, которая возненавидит вас, если вы хоть пальцем тронете её возлюбленного Эдмона!
   – Это верно, – сказал Фернан.
   – Нет, нет, – продолжал Данглар, – если уж решаться на такой поступок, то лучше всего просто взять перо, вот так, обмакнуть его в чернила и написать левой рукой, чтобы не узнали почерка, маленький доносец следующего содержания.
   И Данглар, дополняя наставление примером, написал левой рукой косыми буквами, которые не имели ничего общего с его обычным почерком, следующий документ, который и передал Фернану.
   Фернан прочёл вполголоса:

   – «Приверженец престола и веры уведомляет господина королевского прокурора о том, что Эдмон Дантес, помощник капитана на корабле „Фараон“, прибывшем сегодня из Смирны с заходом в Неаполь и Порто-Феррайо, имел от Мюрата письмо к узурпатору, а от узурпатора письмо к бонапартистскому комитету в Париже.
   Если он будет задержан, уличающее его письмо будет найдено при нём, или у его отца, или в его каюте на «Фараоне».

   – Ну вот, – сказал Данглар, – это похоже на дело, потому что такой донос никак не мог бы обернуться против вас самих, и всё пошло бы само собой. Оставалось бы только сложить письмо вот так и надписать: «Господину королевскому прокурору». И всё было бы кончено.
   И Данглар, посмеиваясь, написал адрес.
   – Да, всё было бы кончено, – закричал Кадрусс, который, собрав последние остатки рассудка, следил за чтением письма и инстинктивно чувствовал, какие страшные последствия мог иметь подобный донос, – да, всё было бы кончено, но это было бы подло!
   И он протянул руку, чтобы взять письмо.
   – Именно потому, – отвечал Данглар, отодвигая (от него письмо, – всё, что я говорю, и всё, что я делаю, это только шутка, и я первый был бы весьма огорчён, если бы что-нибудь случилось с нашим славном Дантесом. Посмотри!
   Он взял письмо, скомкал его и бросил в угол беседки.
   – Вот это дело! – сказал Кадрусс. – Дантес – мой друг, и я не хочу, чтобы ему вредили.
   – Да кто же думает ему вредить! Уж верно не я и не Фернан! – сказал Данглар, вставая и посматривая на каталанца, который искоса поглядывал на бумагу брошенную в угол.
   – В таком случае, – продолжал Кадрусс, – ещё вина! Я хочу выпить за здоровье Эдмона и прекрасной Мерседес.
   – Ты и так уж слишком много пил, бражник, – сказал Данглар, – и если ещё выпьешь, то тебе придётся заночевать здесь, потому что ты не сможешь держаться на ногах.
   – Я? – с пьяным хвастовством сказал Кадрусс, поднимаясь. – Я не могу держаться на ногах? Бьюсь об заклад, что взберусь на Аккульскую колокольню и даже не покачнусь.
   – Хорошо, – прервал Данглар, побьёмся об заклад, но только завтра. А сегодня пора домой. Дай мне руку и пойдём.
   – Пойдём, – отвечал Кадрусс, – но мне не требуется твоей руки. А ты идёшь, Фернан? Идёшь с нами в Марсель?
   – Нет, – сказал Фернан, – я пойду домой, в Каталаны.
   – Напрасно; пойдём с нами в Марсель, пойдём.
   – Мне незачем в Марсель, я не хочу туда.
   – Как ты сказал? Не хочешь?.. Ну, ладно, как хочешь! Вольному воля… Пойдём, Данглар, а этот господин пусть идёт в Каталаны, если ему угодно.
   Данглар воспользовался уступчивостью Кадрусса и повёл его по марсельской дороге. Но только, чтобы оставить Фернану более короткий и удобный путь, он пошёл не вдоль набережной Рив-Нев, а к воротам Сен-Виктор. Кадрусс, шатаясь, следовал за ним, повиснув у него на руке.
   Пройдя шагов двадцать, Данглар обернулся и увидел, как Фернан бросился к измятому письму, схватил его и, выскочив из беседки, побежал к городу.
   – Что же он делает? – сказал Кадрусс. – Он соврал: сказал, что пойдёт в Каталаны, а сам идёт в город. Эй, Фернан! Ты не туда идёшь, приятель!
   – Это у тебя в глазах мутится, – прервал Данглар, – он идёт прямо к Старой Больнице.
   – Правда? – сказал Кадрусс. – А я бы поклялся, что он свернул направо… Верно говорят, что вино-предатель.
   – Дело как будто на мази, – прошептал Данглар, – теперь уж оно пойдёт само собой.

Глава 5.
Обручение

   На следующий день утро выдалось тёплое и ясное. Солнце встало яркое и сверкающее, и его первые пурпурные лучи расцветили рубинами пенистые гребни волн.
   Пир был приготовлен во втором этаже того самого «Резерва», с беседкой которого мы уже знакомы. Это была большая зала, в шесть окон, и над каждым окном (бог весть почему) было начертано имя одного из крупнейших французских городов.
   Вдоль этих окон шла галерея, деревянная, как и все здание.
   Хотя обед назначен был только в полдень, однако уже с одиннадцати часов по галерее прогуливались нетерпеливые гости. То были моряки с «Фараона» и несколько солдат, приятелей Дантеса. Все они из уважения к жениху и невесте нарядились в парадное платье.
   Среди гостей пронёсся слух, что свадебный пир почтят своим присутствием хозяева «Фараона», но это была такая честь для Дантеса, что никто не решался этому доверить.
   Однако Данглар, придя вместе с Кадруссом, в свою очередь подтвердил это известие. Утром он сам видел г-на Морреля, и г-н Моррель сказал ему, что будет обедать в «Резерве».
   И в самом деле через несколько минут в залу вошёл Моррель. Матросы приветствовали его дружными рукоплесканиями. Присутствие арматора служило для них подтверждением уже распространившегося слуха, что Дантес будет назначен капитаном. Они очень любили Дантеса и выражали благодарность своему хозяину за то, что хоть раз его выбор совпал с их желаниями. Едва г-н Моррель вошёл, как, по единодушному требованию, Данглара и Кадрусса послали к жениху с поручением известить его о прибытии арматора, появление которого возбудило всеобщую радость, и сказать ему, чтобы он поторопился.
   Данглар и Кадрусс пустились бегом, но не пробежали и ста шагов, как встретили жениха и невесту.
   Четыре каталанки, подруги Мерседес, провожали невесту; Эдмон вёл её под руку. Рядом с невестой шёл старик Дантес, а сзади Фернан. Злобная улыбка кривила его губы.
   Ни Мерседес, ни Эдмон не замечали этой улыбки. Они были так счастливы, что видели только себя и безоблачное небо, которое, казалось, благословляло их.
   Данглар и Кадрусс исполнили возложенное на них поручение; потом, крепко и дружески пожав руку Эдмону, заняли свои места, – Данглар рядом с Фернаном, а Кадрусс рядом со стариком Дантесом, предметом всеобщего внимания.
   Старик надел свой шёлковый кафтан с гранёными стальными пуговицами. Его худые, но мускулистые ноги Красовались в великолепных бумажных чулках с мушками, которые за версту отдавали английской контрабандой. На треугольной шляпе висел пук белых и голубых лент. Он опирался на витую палку, загнутую наверху, как античный посох. Словом, он ничем не отличался от щёголей 1796 года, прохаживавшихся во вновь открытых садах Люксембургского и Тюильрийского дворцов.
   К нему, как мы уже сказали, присоединился Кадрусс, Кадрусс, которого надежда на хороший обед окончательно примирила с Дантесами, Кадрусс, у которого в уме осталось смутное воспоминание о том, что происходило накануне, как бывает, когда, проснувшись утром, сохраняешь в памяти тень сна, виденного ночью.
   Данглар, подойдя к Фернану, пристально взглянул на обиженного поклонника. Фернан, шагая за будущими супругами, совершенно забытый Мерседес, которая в упоении юной любви, ничего не видела, кроме своего Эдмона, то бледнел, то краснел. Время от времени он посматривал в сторону Марселя и при этом всякий раз невольно вздрагивал. Казалось, Фернан ожидал или по крайней мере предвидел какое-то важнее событие.
   Дантес был одет просто. Служа в торговом флоте, он носил форму, среднюю между военным мундиром и штатским платьем, и его открытое лицо, просветлённое радостью, было очень красиво.
   Мерседес была хороша, как кипрская или хиосская гречанка, с чёрными глазами и коралловыми губами. Она шла шагом вольным и свободным, как ходят арлезианки и андалузки. Городская девушка попыталась бы, может быть, скрыть свою радость под вуалей или по крайней мере под бархатом ресниц, но Мерседес улыбалась и смотрела на всех окружавших, и её улыбка и взгляд говорили так же откровенно, как могли бы сказать уста: «Если вы друзья мне, то радуйтесь со мною, потому что я поистине очень счастлива!»
   Когда жених, невеста и провожатые подошли к «Резерву», г-н Моррель пошёл к ним навстречу, окружённый матросами и солдатами, которым он повторил обещание, данное Дантесу, что он будет назначен капитаном на место покойного Леклера. Увидав его, Дантес выпустил руку Мерседес и уступил место г-ну Моррелю. Арматор и невеста, подавая пример гостям, взошли по лестнице в столовую, и ещё добрых пять минут деревянные ступени скрипели под тяжёлыми шагами гостей.
   – Батюшка, – сказала Мерседес, остановившись у середины стола, – садитесь по правую руку от меня, прошу вас, а по левую я посажу того, кто заменил мне брата, – прибавила она с лаской в голосе, которая кинжалом ударила Фернана в самое сердце. Губы его посинели, и видно было, как под загорелой кожей вся кровь, приливая к сердцу, отхлынула от лица.
   Дантес возле себя посадил г-на Морреля и Данглара: первого по правую, второго по левую сторону; потом сделал знак рукой, приглашая остальных рассаживаться, как им угодно.
   Уже путешествовали вокруг стола румяные и пахучие аральские колбасы, лангусты в ослепительных латах, венерки с розоватой раковиной, морские ежи, напоминающие каштаны с их колючей оболочкой, кяовиссы, с успехом заменяющие южным гастрономам северные устрицы; словом, все те изысканные лакомства, которые полна выносит на песчаный берег и которые благодарные рыбаки называют общим именем «морские плоды».
   – Какая тишина! – сказал старик Дантес, прихлёбывая жёлтое, как топаз, вино, принесённое и поставленное перед Мерседес самим хозяином. – Кто бы сказал, что здесь тридцать человек, которые только и ждут, чтобы побалагурить?
   – Жених не всегда бывает весел, – заметил Кадрусс.
   – Да, – подхватил Эдмон, – я слишком счастлив, чтобы быть весёлым. Если вы это хотели сказать, сосед, то вы совершенно правы. Радость производит иногда странное действие, она гнетёт, как печаль.
   Данглар взглянул на Фернана, на лице которого отражалось каждое движение его души, – Полноте! Или вы боитесь чего-нибудь? – спросил он. – Мне, напротив, кажется, что все ваши желания исполняются.
   – Это-то и пугает меня, – отвечал Дантес. – Мне кажется, что человек не создан для такого лёгкого счастья! Счастье похоже на сказочные дворцы, двери которых стерегут драконы. Надобно бороться, чтобы овладеть ими, а я, право, не знаю, чем я заслужил счастье быть мужем Мерседес.
   – Мужем!.. – сказал Кадрусс со смехом. – Нет ещё, капитан; попробуй-ка разыгрывать мужа, так увидишь, как тебя примут.
   Мерседес покраснела.
   Фернан ёрзал на стуле, вздрагивал при малейшем шуме и то и дело отирал пот, который выступал на его лбу, словно первые капли грозового дождя.
   – Не стоит спорить из-за мелочей, сосед, – отвечал Эдмон Кадруссу, Мерседес ещё не жена мне, это верно…
   Он посмотрел на часы.
   – Но через полтора часа она ею будет!
   Все вскрикнули от удивления, кроме старика Дантеса, который широко осклабился, показывая ещё крепкие зубы. Мерседес улыбнулась, но уже не покраснела. Фернан судорожно схватился за ручку своего ножа.
   – Через полтора часа! – сказал Данглар, тоже побледнев – Как так?
   – Да, друзья мои, – отвечал Дантес, – благодаря содействию господина Морреля, которому, после моего отца, я обязан больше всех на свете, все препятствия устранены. Мы сделали денежный взнос, чтобы обойтись без оглашения, и в половине третьего марсельский мэр ждёт вас в ратуше. А так как уже пробило четверть второго, то едва ли я очень ошибусь, если скажу, что через час и тридцать минут Мерседес будет называться госпожою Дантес.
   Фернан закрыл глаза: огненный туман обжёг ему веки; он облокотился на стол, чтобы не упасть, и, несмотря на все свои усилия, не мог удержать стона, который потонул в хохоте и шумных возгласах гостей.
   – Вот это дело, – как вы находите? – сказал старик Дантес. – Это называется не терять времени! Вчера утром приехал. Сегодня в три часа женат! Только моряки так умеют!
   – Но разные формальности, – нерешительно вставил Данглар, – контракт, бумаги?..
   – Контракт! – сказал Дантес смеясь. – Контракт готов. У Мерседес ничего нет, у меня тоже! Всё у нас общее… Это недолго было написать, да и стоит недорого.
   Эта шутка вызвала новый взрыв хохота и рукоплесканий.
   – Значит, мы присутствуем не на обручении, – сказал Данглар, – а попросту на свадьбе.
   – Нет, – возразил Эдмон, – вы ничего не потеряете, будьте спокойны.
   Завтра утром я еду в Париж. Четыре дня туда, четыре дня обратно, один день на выполнение данного мне поручения, и девятого марта я буду здесь, а десятого числа будет настоящий свадебный пир.
   Надежда на новое пиршество удвоила общую весёлость, так что старик Дантес, который в начале обеда жаловался да тишину, теперь среди общего шума тщетно пытался предложить тост за счастье будущих супругов.
   Дантес угадал мысль отца и отвечал ему улыбкой, полной любви. Мерседес посмотрела на стенные часы и кивнула Эдмону.
   За столом царило то шумное и непринуждённое веселье, которое всегда сопровождает конец обеда у простых людей. Недовольные своими местами встали из-за стола и подсели к другим, более приятным собеседникам. Все говорили зараз, никто не отвечал на вопросы, каждый был занят только своими собственными мыслями.
   Данглар был почти так же бледен, как Фернан; что же касается последнего, то он еле дышал и казался преступником, погружённым в огненное озеро. Он встал одним из первых и прохаживался по зале, напрягая слух среди голосов и стука стаканов.
   Кадрусс подошёл к Фернану, и тотчас же к ним присоединился Данглар, которого Фернан, казалось, избегал.
   – Что верно, то верно, – сказал Кадрусс, в котором радушие Эдмона и доброе вино старика Памфила окончательно заглушили зависть, зародившуюся в его душе при виде неожиданного счастья Дантеса. – Дантес – славный малый; гляжу я на него, как он сидит со своей невестой, и думаю: нехорошо было бы сыграть с ним ту скверную штуку, которую вы вчера задумали.
   – Да ведь ты видел, что мы не дали ей ходу, – сказал Данглар. – Бедный Фернан был в таком отчаянии, что сначала мне стало жаль его; но раз он примирился со своим горем, даже согласился быть шафером у своего соперника, так и говорить больше нечего.
   Кадрусс взглянул на Фернана. Тот был мертвенно бледен.
   – Жертва тем более велика, что невеста в самом деле красавица, – продолжал Данглар. – Чёрт возьми! Мой будущий капитан – счастливчик! Хотел бы я зваться Дантесом хоть один денёк.
   – Идём? – раздался нежный голос Мерседес. – Вот уже бьёт два часа, а нас ждут в четверть третьего.
   – Да, да, идём, – сказал Дантес, быстро вставая.
   – Идём! – хором подхватили гости.
   В ту же минуту Данглар, который пристально следил за Фернаном, сидевшим на подоконнике, увидел, что тот дико вытаращил глаза, привскочил и снова сел на подоконник. Снаружи донёсся неясный шум; стук тяжёлых шагов, невнятные голоса и бряцание оружия заглушили весёлый говор гостей, который сразу сменился тревожным молчанием.
   Шум приближался; в дверь три раза ударили. Гости с изумлением переглянулись.
   – Именем закона! – раздался громкий голос; никто не ответил.
   Тотчас дверь отворилась, и полицейский комиссар, опоясанный шарфом, вошёл в залу в сопровождении четырех вооружённых солдат и капрала.
   Тревога сменилась ужасом.
   – В чём дело? – спросил арматор, подходя к комиссару, с которым был знаком. – Это, наверно, недоразумение.
   – Если это недоразумение, господин Моррель, – отвечал комиссар, – то можете быть уверены, что оно быстро разъяснится, а пока у меня есть приказ об аресте, и хоть я с сожалением исполняю этот долг, я всё же должен его исполнить. Кто из вас, господа, Эдмон Дантес?
   Все взгляды обратились на Эдмона, который в сильном волнении, но сохраняя достоинство, выступил вперёд и сказал:
   – Я. Что вам угодно?
   – Эдмон Дантес, – сказал комиссар, – именем закона я вас арестую!
   – Арестуете? – переспросил Эдмон, слегка побледнев. – За что вы меня арестуете?
   – Не знаю, но на первом допросе вы всё узнаете.
   Моррель понял, что делать нечего: комиссар, опоясанный шарфом, – не человек; это статуя, воплощающая закон, холодная, глухая, безмолвная.
   Но старик Дантес бросился к комиссару; есть вещи, которые сердце отца или матери понять не может. Он просил, умолял. Слёзы и мольбы были напрасны. Но отчаяние его было так велико, что комиссар почувствовал сострадание.
   – Успокойтесь, сударь! – сказал он. – Может быть, ваш сын не исполнил каких-нибудь карантинных или таможенных предписаний, и, когда он даст нужные разъяснения, его, вероятно, тотчас же освободят.
   – Что это значит? – спросил, нахмурив брови, Кадрусс у Данглара, который притворялся удивлённым.
   – Я почём знаю! – отвечал Данглар. – Я, как и ты, вижу, что делается, ничего не понимаю и дивлюсь.
   Кадрусс искал глазами Фернана, но тот исчез.
   Тогда вся вчерашняя сцена представилась ему с ужасающей ясностью: разыгравшаяся трагедия словно сдёрнула покров, который вчерашнее опьянение набросило на его память.
   – Уж не последствия ли это шутки, о которой вы говорили вчера? – оказал он хрипло. – В таком случае горе тому, кто её затеял, – в ней весёлого мало.
   – Да нет же! – воскликнул Данглар. – Ведь ты знаешь, что я разорвал записку.
   – Ты не разорвал её, – сказал Кадрусс, – а бросил в угол, только и всего.
   – Молчи, ты ничего не видел, ты был пьян.
   – Где Фернан? – спросил Кадрусс.
   – Почём я знаю? – отвечал Данглар. – Верно, ушёл по своим делам. Но чем заниматься пустяками, пойдём лучше поможем несчастному старику.
   Дантес уже успел с улыбкой подать руки всем своим друзьям и отдался в руки солдат.
   – Будьте спокойны, ошибка объяснится, и, вероятно, я даже не дойду до тюрьмы, – сказал он.
   – О, разумеется, я готов поручиться! – подхватил подошедший Данглар.
   Дантес спустился с лестницы. Впереди него шёл комиссар, по бокам солдаты. Карета с раскрытой дверцей ждала у порога. Дантес сел, с ним сели комиссар и два солдата. Дверца захлопнулась, и карета покатила в Марсель.
   – Прощай, Дантес! Прощай, Эдмон! – закричала Мерседес, выбегая на галерею.
   Узник услышал этот последний крик, вырвавшийся, словно рыдание, из растерзанного сердца его невесты, выглянул в окно кареты, крикнул: «До свидания, Мерседес!» – и исчез за углом форта св. Николая.
   – Подождите меня здесь, – сказал арматор, – я сяду в первую карету, какая мне встретится, съезжу в Марсель и вернусь к вам с известиями.
   – Поезжайте, – закричали все в один голос, – поезжайте и возвращайтесь поскорее!
   После этого двойного отъезда среди оставшихся несколько минут царило мрачное уныние.
   Отец Эдмона и Мерседес долго стояли врозь, погружённые каждый в свою скорбь; наконец, глаза их встретились. Оба почувствовали, что они две жертвы, поражённые одним и тем же ударом, и бросились друг другу в объятия.
   В это время в залу воротился Фернан, налил себе стакан воды, выпил и сел на стул.
   Случайно на соседний стул опустилась Мерседес.
   Фернан невольно отодвинул свой стул.
   – Это он! – сказал Данглару Кадрусс, не спускавший глаз с каталанца.
   – Не думаю, – отвечал Данглар, – он слишком глуп; во всяком случае грех на том, кто это сделал.
   – Ты забываешь о том, кто ему посоветовал, – сказал Кадрусс.
   – Ну, знаешь! – ответил Данглар. – Если бы пришлось отвечать за всё то, что говоришь на ветер!
   – Должен отвечать, когда то, что говоришь на ветер, падает другому на голову!