Дюма Александр. Сальватор

   Говоривший до этого карбонарий обернулся к товарищам.
   - Братья! - сказал он. - Если среди вас есть человек, убежденный в невиновности господина Сарранти, он волен присоединиться к генералу и попытать вместе с ним счастья.
   От группы карбонариев отделился один человек. Он подошел к генералу и опустил левую руку на плечо графу де Премону, а правой рукой снял маску.
   - Я! - молвил он.
   - Сальватор! - воскликнули девятнадцать других заговорщиков.
   Это в самом деле был Сальватор. Будучи убежден в невиновности г-на Сарранти, он предложил генералу свою помощь.
   Остальные карбонарии потянулись один за другим в терновую аллею, которая вела к входу в подземелье, и исчезли в темноте.
   Сальватор остался с графом де Премоном.
   ХХХII
   Что можно и чего нельзя сделать за деньги
   Привалившись спиной к дереву, Сальватор с минуту разглядывал генерала Лебастара де Премона.
   Сам г-н Сарранти, слушая свой смертный приговор, был менее подавлен и бледен, чем генерал, получив такой жестокий ответ от друзей, к которым он, рискуя жизнью, пришел за помощью.
   Сальватор подошел к нему.
   Генерал подал ему руку.
   - Сударь! - заговорил генерал. - Я знаю вас только понаслышке. Ваши друзья произнесли ваше имя вслух, и мне это кажется добрым предзнаменованием. Кто вас называет, поминает Спасителя.
   - Это, сударь, в самом деле имя не случайное, - улыбнулся Сальватор.
   - Вы знакомы с Сарранти?
   - Нет, сударь, но я близкий и, главное, верный друг его сына. Признаюсь, генерал, я страдаю не меньше вашего и потому в деле спасения господина Сарранти я весь к вашим услугам.
   - Так вы не разделяете мнения ваших братьев? - обрадовался генерал, воспряв духом от добрых слов Сальватора.
   - Послушайте, генерал! - проговорил Сальватор. - Движение масс, почти всегда справедливое, потому что оно инстинктивно, зачастую бывает и слепо, сурово, жестоко. Каждый из этих людей, только что утвердивших смертный приговор господину Сарранти, вынес бы, спроси вы каждого по отдельности, совсем другой приговор, то есть тот, который вынесу я сам. Нет, в глубине души я не верю, что господин Сарранти виновен. Кто тридцать лет рискует головой на поле боя, в смертельных схватках политических партий, тот не способен на подлость и не может быть ничтожным вором и обыкновенным убийцей. Итак, душой я на стороне господина Сарранти.
   Генерал пожал Сальватору руку.
   - Спасибо, сударь, за ваши слова, - поблагодарил он.
   - Однако, - продолжал Сальватор, - с той минуты, как я предложил вам свою помощь, я предоставил себя в ваше распоряжение.
   - Что вы хотите сказать? Я волнуюсь.
   - Я имею в виду, сударь, что в данном положении недостаточно заявить о невиновности нашего друга, надо это доказать, да так, чтобы никто не мог этого оспорить. В борьбе заговорщиков с правительством, а значит и правительства с заговорщиками, любые средства хороши, а то оружие, которое нередко два порядочных человека отказываются употреблять во время дуэли, жадно подхватывают политические партии.
   - Прошу объяснить вашу мысль!
   - Правительство жаждет смерти господина Сарранти. Оно хочет, чтобы он умер с позором, потому что позор падает на противников этого правительства и можно будет сказать, что все заговорщики - негодяи, раз они выбрали своим главой человека, который оказался вором и убийцей.
   - Так вот почему королевский прокурор отклонил политическое обвинение! - догадался генерал.
   - Именно поэтому господин Сарранти так настойчиво пытался взять его на себя.
   - И что же?
   - Правительство уступит лишь по представлении видимых, осязаемых, явных доказательств. Дело не только в том, чтобы сказать: "Господин Сарранти невиновен в преступлении, которое вменяется ему в вину", надобно сказать: "Вот кто виновен в преступлении, в котором вы обвиняете господина Сарранти".
   - А у вас есть эти доказательства? - вскричал генерал. - Вы знаете имя настоящего преступника?
   - Доказательств у меня нет, виновный мне неизвестен, - признался Сальватор, - однако...
   - Однако?..
   - Возможно, я напал на его след.
   - Говорите же, говорите! И вы и впрямь будете достойны своего имени!
   - Слушайте то, что я не говорил никому, но вам скажу, - подходя к генералу вплотную, произнес Сальватор.
   - Говорите, говорите! - прошептал генерал, тоже подвигаясь к Сальватору.
   - В доме, принадлежавшем господину Жерару, куда господин Сарранти поступил как наставник; в доме, откуда он бежал девятнадцатого или двадцатого августа тысяча восемьсот двадцатого года - а все дело, возможно, как раз и состоит в том, чтобы установить точную дату его отъезда, - в парке Вири, наконец, я нашел доказательство, что по крайней мере один ребенок был убит.
   - Уверены ли вы, что это доказательство не усугубит и без того тяжелое положение нашего друга?
   - Сударь! Когда ищешь истину - а мы пытаемся установить истину, не так ли, и если господин Сарранти окажется виновен, мы отвернемся от него, как это сделали все остальные, - любое доказательство имеет большое значение, даже если на первый взгляд кажется, что оно свидетельствует против того, чью невиновность мы хотим установить. Истина несет свет в себе самой; если мы найдем истину, все станет ясно.
   - Пусть так... Однако как же вам удалось обнаружить это доказательство?
   - Однажды ночью я шел по парку Вири со своим псом по делу, не имеющему касательства к тому, что занимает нас с вами, и нашел в зарослях у подножия дуба, в ямке, которую с остервенением раскопал мой пес, останки ребенка, которого закопали стоя.
   - И вы полагаете, что это один из пропавших малышей?
   - Это более чем вероятно.
   - А другой, другой ребенок? Ведь в деле упоминалось о мальчике и девочке?
   - Другого ребенка я, кажется, тоже отыскал.
   - Тоже благодаря псу?
   - Да.
   - Ребенок жив?
   - Жив: это девочка.
   - Дальше?
   - Основываясь на этих двух обстоятельствах, я делаю вывод: если бы я мог действовать свободно, я, возможно, полностью раскрыл бы преступление, что неизбежно навело бы меня на след преступника.
   - Эх, если бы вы в самом деле нашли живую девочку! - вскричал генерал.
   - Да, живую!
   - Ей, вероятно, было лет шесть-семь, когда произошло преступление?
   - Да, шесть лет.
   - Стало быть, она могла бы вспомнить...
   - Она ничего не забыла.
   - В таком случае...
   - Она помнит слишком хорошо.
   - Не понимаю.
   - Когда я попытался напомнить несчастной девочке о той ужасной катастрофе, у нее едва не помутился разум. В такие минуты с ней случаются нервные припадки, это может привести к тому, что она лишится рассудка. А чего будет стоить показание ребенка, которого обвинят в сумасшествии и, одним словом, действительно доведут до безумия? О, я все взвесил!
   - Ну хорошо, давайте займемся мертвым ребенком, а не живым. Если молчит живой, то, может быть, заговорит мертвый?
   - Да, если бы у меня была свобода действий.
   - Кто же вам мешает? Ступайте к королевскому прокурору, изложите ему все дело, заставьте правосудие докопаться до истины, к которой вы взываете, и...
   - Да, и полиция в одну ночь уберет следы, на которые придет посмотреть на следующий день правосудие. Я же вам сказал, что полиция заинтересована в том, чтобы отвести эти доказательства и потопить господина Сарранти в этом грязном деле о краже и убийстве.
   - Тогда продолжайте расследование сами. Давайте продолжим его вместе. Вы говорите, что могли бы найти истину, если бы действовали свободно Что может вам помешать?
   Говорите!
   - О, это уже совсем другая история, не менее серьезная, страшная и отвратительная, чем дело господина Сарранти.
   - Пусть так. Давайте же будем действовать!
   - Согласен! По мне, так ничего лучше и не надо, однако прежде...
   - Что?
   - ...давайте найдем способ свободно осмотреть дом и парк, где преступление или, вернее, преступления были совершены.
   - Возможно ли изыскать такое средство?
   - Да.
   - Какой ценой?
   - За деньги.
   - Я же сказал, что сказочно богат.
   - Да, генерал, но это не все.
   - Что еще?
   - Немного ловкости и много упорства.
   - Я сказал, что ради достижения этой цели готов отдать не только все свое состояние, но предоставить личную помощь и даже пожертвовать жизнью.
   - Думаю, мы сумеем договориться, генерал.
   Сальватор огляделся и, обратив внимание на то, что луна ярко освещает терновник, под которым они стоят, сказал генералу:
   - Давайте отойдем в тень, сударь. Нам предстоит обсудить дело, которое может стоить нам жизни, и не только на эшафоте, но и в чаще леса за углом дома. Ведь сейчас мы выступаем против полиции как заговорщики, а также против подлецов как честные люди.
   И Сальватор увлек г-на Лебастара де Премона в такое место, где тень была гуще.
   Генерал подождал, пока молодой человек осмотрелся, прислушался к малейшему шороху и, видя, что тот удовлетворен осмотром, попросил:
   - Говорите!
   - Прежде всего, - продолжал Сальватор, - следовало бы стать полноправными владельцами замка и парка Вири.
   - Нет ничего легче.
   - То есть?
   - Мы их купим.
   - К сожалению, генерал, они не продаются.
   - Неужели на свете существует что-то такое, что не продается?
   - Увы, да, генерал: именно этот дом и этот парк.
   - Почему?
   - Они служат ширмой, убежищем, укрытием для другого преступления, почти столь же чудовищного, что и то, которое пытаемся раскрыть мы с вами.
   - Значит, в этом доме кто-то живет?
   - Один могущественный человек.
   - По политическому положению?
   - Нет, он принадлежит к Церкви, что не менее надежно!
   - Как его имя?
   - Граф Лоредан де Вальженез.
   - Погодите, - остановил его граф и сгреб в руку подбородок, - мне знакомо это имя...
   - Вполне возможно, ведь это одно из известнейших имен французской аристократии.
   - Если мне не изменяет память, - задумчиво продолжал генерал, - маркиз де Вальженез, тот, которого я знавал, был человеком весьма и весьма порядочным.
   - Маркиз - да! - воскликнул Сальватор. - Благороднейший и вернейший из всех, кого я когда-либо встречал!
   - Вы тоже его знали, сударь?
   - Да, - только и ответил Сальватор, - но речь не о нем.
   - Верно, о графе... Ну, о нем я не могу сказать того же, что о его брате.
   Сальватор молчал, словно не желая обсуждать графа де Вальженеза.
   Генерал продолжил:
   - Что сталось с маркизом?
   - Умер! - ответил Сальватор и горестно уронил голову на грудь.
   - Умер?
   - Да, генерал... внезапно... в результате апоплексического удара.
   - У него был сын... незаконнорожденный, кажется?
   - Это так.
   - Что с сыном?
   - Умер через год после смерти отца.
   - Умер... Я знал его ребенком, вот таким малышом, - сказал генерал, показывая рукой, какого роста был мальчик. - Удивительный был ребенок и уже с характером... Умер!..
   А как?
   - Застрелился, - коротко бросил Сальватор.
   - От горя, должно быть?
   - Да, вероятно.
   - Так вы говорите, замок и парк Вири купил брат маркиза?
   - Сын брата, граф Лоредан, и не купил, а снял парк с замком.
   - Желаю ему не быть похожим на своего отца.
   - Отец - образец чести и неподкупности по сравнению с сыном.
   - Не очень-то вы лестного мнения о сыне, дорогой господин Сальватор... Еще один знатный род уходит в небытие, - меланхолично выговорил генерал. Скоро он обратится в прах и, что еще хуже, запятнает себя позором!
   Помолчав, он спросил:
   - А зачем господину Лоредану де Вальженезу дом, которым он так дорожит?
   - Я же сказал, что в стенах дома кроется преступление!
   - Вот поэтому я и спрашиваю: зачем господину де Вальженезу дом?
   - Он прячет там похищенную девочку.
   - Девочку?
   - Да, ей шестнадцать лет.
   - Девочка... Шестнадцати лет! - пробормотал генерал. - Как и моя...
   Потом, словно спохватившись, спросил:
   - Раз вы знаете об этом преступлении или, скорее, раз вам известен преступник, почему вы не выдаете его правосудию?
   - Потому что в трудные времена - а мы переживаем именно такое время, генерал, - существуют не только преступления, на которые правосудие закрывает глаза, но и преступники, которых оно берет под свою защиту.
   - Ого! - вскричал генерал. - Неужели вся Франция не может подняться, восстать против подобного порядка вещей?
   Сальватор усмехнулся:
   - Франция ждет удобного случая, генерал.
   - Можно, как мне кажется, его поторопить.
   - В этом мы с вами непохожи.
   - Вернемся к насущным делам. Поскольку Франция не восстанет нарочно для спасения господина Сарранти и надобно, чтоб его спас я... Раз дом не продается, как вы рассчитываете им завладеть?
   - Прежде всего, генерал, позвольте мне ввести вас в курс дела.
   - Я слушаю.
   - Один из моих друзей подобрал около девяти лет назад бездомную девочку. Он ее вырастил, воспитал; девочка превратилась в прелестную шестнадцатилетнюю девушку. Он собирался на ней жениться, как вдруг ее похитили из пансиона, где она жила в Версале, - девушка бесследно исчезла. Я вам уже рассказывал, что случайно напал на след другого преступления, когда нашел с помощью своего пса тело мальчика. Пока я стоял на коленях перед его разрытой могилой и в ужасе ощупывал волосы жертвы, я услышал шаги и увидел, что ко мне приближается чья-то тень. Я вгляделся и при свете луны узнал невесту моего друга, похищенную и бесследно исчезнувшую. Я оставил расследование одного преступления и занялся другим. Я назвался и спросил у девушки, почему она не пытается бежать. Она рассказала, как пригрозила похитителю написать и призвать на помощь друзей, даже бежать, но тот раздобыл приказ об аресте Жюстена...
   - Кто такой Жюстен? - полюбопытствовал генерал, заинтересовавшись рассказом Сальватора.
   - Жюстен - это мой друг, жених похищенной девушки.
   - Как граф мог добиться приказа об аресте?
   - Жюстену вменили в вину его же доброе дело, генерал. Его обвинили в том, что он похитил девочку. Заботу, которой он окружал ее все девять лет, назвали заточением, а готовившуюся свадьбу - насилием. Возникло подозрение, что девушка из богатой семьи, а Уголовный кодекс предусматривает наказание: ссылка от трех до пяти лет на галеры, смотря по обстоятельствам, для мужчины, уличенного в заточении несовершеннолетней. Как вы понимаете, генерал, обстоятельства оказались самые что ни на есть отягчающие, и мой друг оказался осужден на пять лет галер за преступление, которого не совершал.
   - Невероятно! Невероятно! - воскликнул генерал.
   - А разве господина Сарранти не приговорили к смертной казни как вора и убийцу? - холодно возразил Сальватор.
   Генерал понурился.
   - Ужасные времена, - пробормотал он. - Страшные времена!
   - Пришлось набраться терпения. . И я не решаюсь продолжать расследование по делу господина Сарранти потому, что, если я призову правосудие в замок и парк Вири, Вальженез решит, что кто-то хочет у него отнять его жертву, и будет слепо мстить Жюстену.
   - А можно как-нибудь проникнуть в этот парк?
   - Конечно, раз это сделал я.
   - Вы хотите сказать, что, если туда пробрались вы, это под
   силу кому-то еще?
   - Жюстен навещает там иногда свою невесту.
   - И оба хранят невинность?
   - Они оба верят в Бога и неспособны на дурную мысль.
   - Допустим, что так. Почему же Жюстен на похитит девушку?
   - И куда он ее увезет?
   - За пределы Франции.
   Сальватор улыбнулся.
   - Вы думаете, Жюстен так же богат, как Вальженез? Он бедный школьный учитель, зарабатывает едва ли пять франков в день и на эти деньги содержит мать и сестру.
   - Неужели у него нет друзей?
   - У него есть два друга, готовые отдать за него жизнь.
   - Кто же они?
   - Господин Мюллер и я.
   - И что?
   - Старик Мюллер - учитель музыки, я - простой комиссионер.
   - Разве как глава венты вы не располагаете значительными суммами?
   - У меня в распоряжении более миллиона.
   - Так что же?
   - Это не мои деньги, генерал, и даже если на моих глазах будет умирать от голода любимое существо, я не истрачу из этих денег ни гроша.
   Генерал протянул Сальватору руку.
   - Правильно! - одобрил он.
   Потом прибавил:
   - Предлагаю сто тысяч франков в распоряжение вашего друга, этого довольно?
   - Это вдвое больше, чем нужно, генерал, но...
   - ...но что?
   - Меня смущает вот что: когда-нибудь родители девушки объявятся.
   - И?..
   - Если они знатны, богаты, могущественны, не упрекнут ли они Жюстена?
   - Человека, подобравшего их дочь, после того как они ее бросили? Воспитавшего ее как родную сестру? Спасшего ее от бесчестья?.. Ну вы и скажете!
   - Значит, если бы вы были отцом, генерал, и в ваше отсутствие дочери угрожала опасность, которую сейчас переживает невеста Жюстена, вы простили бы человека, который, будучи вам далеко не ровней, разделил ее судьбу?
   - Я не только обнял бы его как супруга своей дочери, но и благословил его как спасителя моей девочки.
   - В таком случае все прекрасно, генерал. Если у меня и оставалось сомнение, вы его совершенно рассеяли... Через неделю Жюстен и его невеста уедут из Франции и мы сможем без помех осмотреть замок и парк Вири.
   Господин Лебастар де Премон сделал несколько шагов по направлению к опушке, чтобы встать поближе к свету.
   Сальватор последовал за ним.
   Выйдя на такое место, которое показалось ему подходящим, генерал вынул из кармана небольшую записную книжку, черкнул карандашом несколько слов и протянул листок Сальватору со словами:
   - Возьмите, сударь.
   - Что это? - поинтересовался тот.
   - Что я вам и обещал: чек на сто тысяч франков в банке господина де Маранда.
   - Я же вам сказал, что пятидесяти тысяч хватило бы с избытком, генерал.
   - Об остальной сумме вы дадите мне отчет. В таком важном деле, как наше с вами, нельзя допустить, чтобы нас остановила какая-нибудь безделица.
   Сальватор поклонился.
   Генерал с минуту вглядывался в него, потом протянул РУку.
   - Вашу руку, сударь!
   Сальватор схватил руку графа де Премона и крепко ее пожал.
   - Я знаком с вами всего час, господин Сальватор, - в волнении произнес генерал, - и не знаю, кто вы такой. Но я многое повидал на своем веку, изучил лица всех типов и цветов и полагаю, что разбираюсь в людях. Смею вас уверить, господин Сальватор: вы представляетесь мне приятнейшим человеком из всех, кого я когда-либо встречал.
   Кажется, мы уже говорили, что красивый и честный молодой человек неизменно производил сильное впечатление на окружающих. Он с первого взгляда располагал к себе людей и умел увлечь их за собой: их привлекал его ласковый и выразительный взгляд.
   Два только что подружившихся человека еще раз пожали друг другу руки и, направившись в терновую аллею, вскоре спустились в подземелье, через которое часом раньше ушли девятнадцать заговорщиков.
   XXXIII
   Утро комиссионера
   Спустя два дня в семь часов утра Сальватор стучался в дверь к Петрусу.
   Молодой художник еще спал, убаюканный сладкими снами, что витают над влюбленными. Он спрыгнул с кровати, отпер дверь и принял Сальватора с распростертыми объятиями, но еще смеженными веками.
   - Что нового? - улыбнулся Петрус. - Вы мне принесли какие-нибудь новости или опять пришли оказать услугу?
   - Наоборот, дорогой Петрус, - возразил Сальватор, - я пришел просить вашей помощи.
   - Говорите, мой друг, - протянув ему руку, сказал Петрус. - Но я хочу оказать вам серьезную услугу. Вы же знаете, я только и жду случая прыгнуть ради вас в огонь.
   - Я никогда в этом не сомневался, Петрус... Дело вот в чем.
   У меня был паспорт, я отдал его около месяца тому назад Доминику, который отправлялся в Италию и боялся, что его арестуют, если он будет путешествовать под своим именем.
   Сегодня ради одного большого дела, о котором я вам как-нибудь расскажу, уезжает Жюстен...
   - Уезжает?
   - Нынче или завтра ночью.
   - Надеюсь, с ним все в порядке? - спросил Петрус.
   - Нет, напротив. Но он должен уехать так, чтобы никто об этом не знал, а для этого ему, как и Доминику, необходимо уехать под чужим именем. Он всего на два года старше вас, описания примет схожи... Вы можете дать свой паспорт Жюстену?
   - Я в отчаянии, дорогой Сальватор, - отвечал Петрус. - Вы же знаете, с какой приятной целью я сижу в Париже уже полгода. У меня есть только старый римский паспорт, уже год как просроченный.
   - Дьявольщина! - выругался Сальватор. - Вот досада!
   Жюстен не может пойти за паспортом в полицию: это привлекло бы к нему внимание... Пойду к Жану Роберу... Хотя он на целую голову выше Жюстена!
   - Погодите-ка...
   - Вы возвращаете меня к жизни.
   - Жюстен отправляется в какую-то определенную страну?
   - Нет, ему важно уехать из Франции.
   - Тогда я смогу ему помочь.
   - Каким образом?
   - Я дам ему паспорт Людовика.
   - Паспорт Людовика? Как же он оказался у вас?
   - Да очень просто. Он ездил в Голландию и вернулся третьего дня. Он брал у меня небольшой чемодан и оставил в кармашке паспорт.
   - А что если Людовику понадобится вернуться в Голландию?
   - Это маловероятно. Но в таком случае он скажет, что потерял паспорт, и закажет другой.
   - Хорошо.
   Петрус подошел к сундуку и вынул бумагу.
   - Вот вам паспорт, - сказал он. - Счастливого путешествия Жюстену!
   - Спасибо.
   Молодые люди пожали друг другу руки и расстались.
   Пройдя Восточную улицу, Сальватор зашагал по аллее Обсерватуар, потом по улице Анфер со стороны заставы и, подойдя к приюту Анфан-Труве, поискал глазами дом каретника.
   Хозяин стоял на пороге, Сальватор хлопнул его по плечу.
   Каретник обернулся, узнал молодого человека и приветствовал его дружески и вместе с тем почтительно.
   - Мне нужно с вами поговорить, мэтр, - молвил Сальватор.
   - Со мной?
   - Да.
   - Всегда к вашим услугам, господин Сальватор! Не угодно ли войти?
   Сальватор кивнул, и они вошли в дом.
   Пройдя магазинчик, Сальватор вошел во двор и в глубине под огромным навесом обнаружил нечто вроде прогулочной коляски; очевидно, он о ней знал, потому что подошел прямо к ней.
   - Вот это мне и нужно, - сказал он.
   - Отличная коляска, господин Сальватор! Превосходная коляска! И отдам я ее недорого, по случаю.
   - А надежная она?
   - Господин Сальватор, я за нее ручаюсь. Можете объехать на ней хоть всю землю и привезти сюда: я заберу ее у вас с разницей в двести франков.
   Не слушая похвалы, которыми как всякий торговец, расхваливающий свой товар, каретник осыпал свою коляску, Сальватор взял экипаж за дышло с той же легкостью, словно это была детская коляска, вывез ее во двор и стал тщательно осматривать с видом знатока.
   Она показалась Сальватору подходящей, за исключением некоторых мелких недостатков, на которые он указал каретнику, и тот обещал, что к вечеру все исправит. Славный каретник сказал правду: коляска была хороша и, что особенно важно, очень надежна.
   Сальватор сторговался на шестистах франков; он условился с каретником, что вечером к половине седьмого коляска, запряженная парой отличных почтовых лошадей, будет стоять на внешнем бульваре между заставой Крульбарб и Итальянскими воротами.
   С оплатой же все было просто. Сальватор, плативший только когда все его приказы точно исполнялись, назначил каретнику встречу через день утром (очевидно, следующий день у Сальватора был занят), и каретник, зная его за надежного партнера, как говорится на языке деловых людей, счел вполне приемлемым предоставить ему кредит на сорок восемь часов.
   Сальватор покинул каретника, пошел вниз по улице Анфер, свернул на улицу Бурб (сегодня она носит название Пор-Руаяль)
   и подошел к низкой двери напротив приюта Матерните.
   Там жили плотник Жан Бычье Сердце и мадемуазель Фифина, его любовница и повелительница.
   Сальватору не пришлось спрашивать у сторожа, дома ли плотник: едва он ступил на лестницу, как услышал рев, свидетельствовавший о том, что человек, окрестивший Бартелеми Лелонга Бычьим Сердцем, правильно выбрал прозвище.
   Крики мадемуазель Фифины, врезавшиеся пронзительными нотами в его речитатив, доказывали, что Жан Бычье Сердце исполнял не соло, а пьесу на два голоса. Мелодия рвалась через дверь на волю и катилась по лестнице, долетая до слуха Сальватора и словно направляя его шаги.
   Когда Сальватор дошел до пятого этажа, его буквально захлестнула эта мелодия. Он вошел без стука, так как дверь была не заперта предусмотрительной мадемуазель Фифиной, непременно оставлявшей пути к отступлению перед бушующим великаном.
   Ступив за порог, Сальватор увидел, что противники стоят друг против друга: медемуазель Фифина, с рассыпавшимися волосами и бледная как смерть, грозила Жану Бычье Сердце кулаком, а тот, побагровев от ненависти, рвал на себе волосы.
   - У, проклятый! - выла мадемуазель Фифина! - Ах ты, дурачина! Ах, недотепа! Ты, значит, думал, что девочка от тебя?
   - Фифина! - возопил Жан Бычье Сердце. - Не выводи меня из себя, не то худо будет.
   - Нет, она не от тебя, а от него.
   - Фифина! Я оболью вас обоих раствором и сотру в пыль!
   - Ты?! - угрожающе ревела Фифина. - Только попробуй!..
   Ты?! Ты?! Ты?!
   И с каждым "ты" она все ближе подбиралась к Жану, а тот постепенно отступал.
   - Это ты-то? - закончила она, вцепившись ему в бороду и тряся его, словно яблоню, в ожидании, пока с нее посыплются плоды. - Попробуй только меня тронуть, трус! Тронь-ка, ну, ничтожество! Негодяй!
   Жан Бычье Сердце занес было руку... Он мог бы одним ударом свалить быка, а уж снести мадемуазель Фифине башку ему и вовсе ничего не стоило. Однако рука его так и застыла в воздухе.