Дюма Александр. Сальватор

   Бриз наполнил все паруса, и "Тереза" взрезала волны, как под рукой сильного пахаря взрезает землю лемех.
   Наступила минутная тишина, сто шестьдесят человек экипажа застыли, словно изваяния; слышны были лишь посвист ветра в парусах да гудение тросов.
   В этой тишине Пьер Берто снова подошел к капитану.
   - Готово? - спросил Эрбель.
   - Так точно, капитан!
   - Порты по-прежнему прикрыты?
   - Вы отлично знаете, что их расчехлят только по вашему личному приказанию.
   - Хорошо. Когда придет время, я отдам такой приказ.
   Попробуем пояснить эти последние слова, довольно невразумительные, может быть, по мнению наших читателей.
   Капитан Пьер Эрбель был не только оригиналом, о чем свидетельствует выбор им рода занятий, но еще обладал веселым характером. На первый взгляд, не считая несколько необычной оснастки, заметной лишь опытному моряку, "Прекрасная Тереза"
   имела столь же мирный вид, насколько привлекательным было ее название.
   Помимо того что ее короткие мачты были длиннее обыкновенного (это делало ее похожей на корабли, выходящие с верфей Нью-Йорка или Бостона), а в трюмах она везла не индиго или кошениль, а то, что на негритянском жаргоне зовется "черным деревом", в остальном она ничем не выдавала своей порывистой походки и неуживчивого характера.
   Более того, ее пушки, тщательно спрятанные в твиндеке, без разрешения хозяина и носа не посмели бы высунуть в порты. Да и сами порты были накрыты огромным куском старого паруса, выкрашенным в тот же цвет, что и подводная часть судна.
   Правда, во время сражения матросы сдергивали парус, словно театральную декорацию, по первому свисту, открывая взору ярко-красную полосу пушечных портов, в которую пушки, торопясь глотнуть свежего воздуха, сладострастно вытягивали свои бронзовые шеи. И так как одному капитану Пьеру Эрбелю пришла в голову эта веселая мысль, англичанин не знал, что имеет дело с человеком, который сам не станет просить пощады, но и другого не помилует.
   Итак, Эрбель и его экипаж стали ждать, как поведет себя английское судно.
   Англичане подняли все паруса вплоть до лиселей, похоже было, что они натянули все до единого лоскута, бывшие у них на борту.
   - Ну, теперь можно о нем забыть, - заметил капитан Эрбель. - Берусь довести его отсюда в Сен-Мало, так что ему не удастся сократить между нами расстояние ни на пядь. Догонит он нас только когда нам заблагорассудится его подождать
   - А почему бы не подождать его прямо сейчас, капитан, - предложили трое или четверо нетерпеливых матросов
   - Это ваше дело, ребятки. Если вы меня хорошенько попросите, я не смогу вам отказать.
   - Смерть англичанину! Да здравствует Франция! - прокричали как один все матросы.
   - Ну что ж, дети мои, англичанина слопаем на десерт, - предложил капитан Эрбель - А пока давайте обедать. Учитывая, что случай у нас торжественный, каждый получит двойную порцию вина и по стаканчику рома Слышишь, кок?
   Четверть часа спустя все сидели за столом и ели с таким аппетитом, словно для большинства из них эта трапеза должна была оказаться последней, как для царя Леонида.
   Обед был превосходным. Он напомнил парижанину счастливейшие часы его детства, и от имени всех собравшихся, а также с разрешения капитана он попросил своего товарища, матроса Пьера Берто по прозвищу Монтобанн-Верхолаз, спеть одну из любимых всеми моряками песен, которую он так хорошо исполнял, как среди людей сухопутных народная песня "Дела пойдут на лад", эта моряцкая песня была чем-то средним между Марсельезой и "Карманьолой".
   Пьер Берто по прозвищу Монтобанн не заставил себя упрашивать и звонким, словно труба, голосом завел сумасшедшую и вместе с тем грозную песню, ни слов, ни мотива которой мы, к сожалению, не знаем.
   Для пущей правдивости прибавим, что, как бы восторженно ни принимал экипаж в целом, а Парижанин в частности, его необычайное пение, все испытывали такое нетерпение и так расшумелись, что капитану Пьеру Эрбелю пришлось призвать своих людей к тишине, чтобы виртуоз смог допеть восьмой куплет.
   Как помнят читатели, Пьер Берто был любимцем капитана, и тот не хотел, чтобы его грубо перебивали.
   Благодаря вмешательству капитана Пьер Берто допел не только восьмой, но и девятый, а за ним и десятый куплет.
   На этом песня кончалась.
   - Это все, капитан, - доложил певец.
   - Точно все? - спросил Пьер Эрбель.
   - Абсолютно все!
   - Да ты не стесняйся: если есть еще куплеты - валяй, у нас есть время! - предложил капитан.
   - Нет, это вся песня.
   Капитан огляделся по сторонам.
   - А где Парижанин? - громко спросил он. - Эй, Парижанин!
   - Я здесь, капитан, на своем посту: сижу на перекладине брам-стеньги И действительно, как только песня кончилась, Парижанин с обезьяньей проворностью снова занял место, которое называл своим постом.
   - На чем мы остановились перед обедом, Парижанин? - спросил капитан Как я имел честь вам докладывать, капитан, бриг очень похож на военное судно, от него за милю разит goddam'oм [Здесь "Чертовым англичанином" (англ )].
   - Что ты еще видишь?
   - Ничего. Он от нас на прежнем расстоянии. Но если бы у меня была подзорная труба...
   Капитан вложил собственную трубу юнге в руки и, дав ему пинка для скорости, напутствовал такими словами:
   - Отнеси-ка это Парижанину, Щелкунчик!
   Тот бросился вверх по вантам.
   Если Парижанин поднимался с проворностью обезьяны, то Щелкунчик, надо отдать ему должное, взлетел вверх, как белка. Он добрался до наблюдателя и передал ему требуемый инструмент.
   - Вы мне позволите побыть рядом с вами, сударь? - спросил юнга.
   - А разве капитан запретил? - поинтересовался Парижанин.
   - Нет, - сказал мальчик.
   - Что не запрещено, то разрешено: оставайся.
   Мальчик сел на рее, как грум - на крупе позади наездника.
   - Ну что, теперь лучше видно? - спросил капитан.
   - Да, теперь будто смотрю на него сверху.
   - У него один или два ряда зубов?
   - Один, но до чего ж сильна челюсть, черт возьми!
   - И сколько зубов?
   - Дьявол! На десяток больше, чем у нас.
   Как помнят читатели, у "Прекрасной Терезы" имелось на вооружении двадцать четыре пушки да еще две на корме, итого - двадцать шесть штук. Но те, что располагались на корме, капитан называл своим сюрпризом, учитывая, что они были вдвое большего калибра, чем остальные орудия.
   И котда с брига, вооруженного двадцатичетырехфунтовыми орудиями, внимательно осматривали "Прекрасную Терезу"
   с левого и с правого борта и видели, что у нее лишь восемнадцатифунтовые пушки, бриг доверчиво пускался за ней в погоню. "Прекрасная Тереза" уходила от преследования, и так как капитан был опытным артиллеристом, он подпускал неприятельский бриг на расстояние выстрела своих носовых пушек, а потом затевал так называемую игру в кегли.
   Пьер Берто был отменным наводчиком, только ему поручалось наводить две тридцатишестифунтовые пушки. Пока он наводил одну, другую в это время заряжали, и капитан Эрбель находил особенное удовольствие, наблюдая за тем, как из ютовых орудий ядра беспрерывно летели одно за другим в паруса или борт вражеского судна в зависимости от его собственного приказания: "Выше, Пьер!" или "Давай-ка пониже!"
   - Вы слышите? - спросил капитан матросов.
   - Что, капитан?
   - Что сказал Парижанин.
   - А что он сказал?
   - У англичанина на десять зубов больше, чем у нас.
   - А два наших клыка, капитан? По-вашему, они ничего не стоят? возразил Пьер Берто.
   - Значит, вы полагаете, ребята, что нам нечего бояться?
   - Нет, - подтвердил Пьер Берто. - Мы их прихлопнем вот так.
   Он прищелкнул большим и средним пальцами.
   - Давайте сначала узнаем, с кем имеем дело, - предложил капитан.
   Он снова обратился к Парижанину.
   - Эй, наверху! Ты знаешь все посудины этих еретиков, словно сам их крестил. Можешь мне сказать, что это за бриг?
   Парижанин поднес трубу к глазам, осмотрел бриг со вниманием, свидетельствовавшим о том, как горячо ему хотелось оправдать доверие капитана, и, сложив наконец трубу, словно ему нечего больше высматривать, произнес:
   - Капитан! Это "Калипсо".
   - Браво! - сказал Пьер Эрбель. - Ну что ж, ребятки, пойдемте утешим ее после отъезда "Улисса".
   Экипаж понял эти слова буквально, так как матросы не знали, что хотел сказать капитан, однако смекнули, что это одна из обычных странных шуток Пьера Эрбеля, какие он любит отпускать перед стычкой.
   Слова капитана были встречены таким громким криком "ура!", что, прозвучи он на римском форуме, пролетающий над ним ворон упал бы замертво от страха.
   Другой капитан долго бы думал, прежде чем напасть на корабль, в полтора раза превышающий по вооружению его самого; однако капитан Эрбель испытывал удовлетворение, знакомое каждому смельчаку, встречающему достойного противника.
   Как только отзвучали крики одобрения, капитан с довольным видом посмотрел на загорелые лица матросов, не сводивших с него горящих глаз и показывавших в улыбке белоснежные зубы.
   - Спрашиваю в последний раз: вы твердо решили? - громко произнес он.
   - Да, да, - единодушно отозвались матросы.
   - Вы готовы биться до последнего?
   - Да! - донеслось со всех сторон.
   - И даже больше! - прибавил Парижанин со своей выбленки.
   - В таком случае, братцы, вперед! Поднимите трехцветный флаг и внимательно следите за тем? как поведет себя "Калипсо".
   Приказание капитана было исполнено. Война разгоралась, подобно радуге, и все взгляды были направлены в сторону неприятельского брига.
   Едва французский флаг был водружен, как, словно приняв вызов, англичане подняли и свой флаг, да еще сопроводили это пушечным выстрелом.
   "Прекрасная Тереза" пока не трогала чехол, скрывавший батарею, сохраняя скромный и безобидный вид, более подобавший простому торговому судну.
   - Мы посмотрели, теперь давайте послушаем, - предложил Пьер Эрбель.
   Матросы "Прекрасной Терезы" стали прислушиваться, и, хотя их еще отделяло от "Калипсо" приличное расстояние, ветер донес до их слуха барабанный бой.
   - Отлично! Их нельзя обвинить в том, что они скрывают свои намерения, молвил Пьер Эрбель. - Ну, дети мои, покажем, на что мы способны, мэтру Джону Булю; пусть знает, что если зубов у нас и не полон рот, как у него, то кусаться мы все-таки умеем.
   Едва он успел отдать этот приказ, как чехол, скрывавший батарею "Прекрасной Терезы", исчез как по волшебству, и с борта "Калипсо" могли теперь, в свою очередь, насчитать с каждой стороны "Прекрасной Терезы" по дюжине портов, а в каждом из них - по восемнадцатифунтовой пушке.
   Затем Щелкунчик, бывший на судне не только юнгой, но еще и флейтистом, соскользнул с марса на палубу в одно время с барабанщиком; тот поднял палочки, приготовившись по знаку капитана извлечь первый звук из своего певучего инструмента.
   Капитан подал долгожданный знак.
   На "Прекрасной Терезе" заиграли "По местам стоять, к бою готовиться!": барабанная дробь прокатилась по палубе, проникла в задний люк и снова вырвалась через передний на свободу под аккомпанемент Щелкунчика, умудрявшегося играть к бою в виде вариации на тему народной песни: "Счастливого пути, мсье Моле!"
   Первые же звуки обоих инструментов произвели поистине магическое действие.
   В одно мгновение каждый матрос занял положенное ему в подобных обстоятельствах место, вооружившись тем, что ему полагалось.
   Марсовые матросы бросились на марсы с карабинами в руках; те, что были вооружены мушкетами, выстроились на баке и шкафуте; мушкетоны были устроены на подставках, а пушки выкатили. Запасы гранат были приготовлены на каждом шагу, откуда только можно было вести огонь по палубе неприятельского судна. Наконец главный старшина приказал подобрать все шкоты и приготовить запалы и абордажные крючья.
   Вот что происходило на палубе.
   Но под палубой, или, иначе говоря, в утробе судна, поднялась ничуть не меньшая суета.
   Пороховые склады были вскрыты, сигнальные огни зажжены, а перегородки разобраны.
   Образовалась группа шутников: это были самые высокие и мускулистые матросы "Прекрасной Терезы". Каждый выбрал оружие по себе: один - топорик, другой - гарпун, третий - копье.
   Они напоминали великанов, вооруженных давно уже исчезнувшим из обихода оружием, бывшим в употреблении в дни титанов, но незнакомым со славных времен Антея, Анкелада и Жериона.
   Капитан Эрбель, сунув руки в карманы бархатной куртки, в которой он сильно смахивал на мирного буржуа из Сен-Мало, гуляющего на молу в воскресный денек, обошел судно, удовлетворенно подмигивая то тому, то другому; при этом он щедро раздавал табак, отламывая от скрученных в трубку табачных листьев, торчавших у него из кармана, будто голова любопытного ужа.
   Окончив осмотр, он сказал:
   - Дети мои! Вы, вероятно, знаете, что на днях я женюсь.
   - Нет, капитан, - возразили матросы, - нам об этом ничего не известно.
   - Ну, будем считать, что я поставил вас в известность.
   - Спасибо, капитан, - поблагодарили матросы. - А когда свадьба?
   - Пока не знаю точно. Зато одно я знаю твердо.
   - Что, капитан?
   - Если уж я женюсь, то подарю госпоже Эрбель мальчика.
   - Надеемся, что так и будет, - засмеялись матросы.
   - Обещаю вам, братцы: кто спрыгнет на палубу "Калипсо"
   вторым, станет крестным отцом моего сына.
   - А первый что получит? - не утерпел Парижанин.
   - Первому я раскрою топором череп, - пригрозил капитан. - Пока я здесь, я не потерплю, чтобы кто-то лез вперед меня!
   Итак, договорились, ребятки: подтягивайте на гитовы грот и бизань, убирайте бом-кливер, иначе англичанин никогда нас не догонит и мы так и не поговорим.
   - Отлично! - обрадовался Парижанин. - Я вижу, капитан не прочь сыграть в кегли. Займи свое место, Пьер Берто!
   Тот взглянул на капитана, желая понять, следует ли ему исполнить предложение Парижанина.
   Эрбель кивнул.
   - Скажите, капитан... - начал Пьер Берто.
   - В чем дело, Пьер? - спросил капитан.
   - Вы ничего не имеете против Луизы, правда ведь?
   - Нет, мальчик мой, а почему ты об этом спрашиваешь?
   - Я надеюсь, что, когда мы вернемся, она станет не только моей женой, но и крестной матерью вашего сына.
   - Хвастун! - хмыкнул капитан.
   В мгновение ока указанные капитаном паруса были подтянуты, а Пьер Берто, стоя на своем посту, любовно поглаживал свои тридцатишестифунтовые пушки, словно паша - своих султанов.
   XXV
   Сражение
   Так как с этой минуты французский бриг замедлил ход, а англичане двигались с прежней скоростью, расстояние между преследуемым и преследовавшим кораблями постепенно стало сокращаться.
   Капитан стоял на возвышении и проверял расстояние по компасу.
   Однако как ни торопился он начать, по выражению Пьера Берто, свою игру в кегли, огонь все же открыл не он.
   Несомненно, капитан неприятельского брига видел отделявшее его от "Прекрасной Терезы" расстояние иначе: он приказал убрать некоторые паруса, так что "Калипсо" повернулась боком.
   В то же мгновение над ее портами показались белые дымки, и прежде чем раздались звуки выстрелов, ядра зашлепали по воде в нескольких кабельтовых от "Прекрасной Терезы".
   - Похоже, у наших английских друзей лишние ядра и порох и они просто не знают, куда их девать, - заметил капитан Эрбель. - Мы будем более экономными, чем они, правда, Пьер?
   - Вы же знаете, капитан, - отозвался наводчик, - как вы скажете, так и будет. Прикажите только начать, а уж мы им покажем!
   - Подпустите его еще на несколько саженей, нам торопиться некуда.
   - Да, - мечтательно произнес Парижанин. - Нынче ночь будет лунная... Скажите, капитан, должно быть, красивое зрелище - сражение при луне! Вы бы угостили нас им, а?
   - Прекрасная мысль! - обрадовался капитан. - Скажи, Парижанин, тебе этого в самом деле хочется?
   - Слово чести, я был бы вам весьма признателен.
   - Ну что же, никогда не следует забывать о своих друзьях.
   Он вынул часы.
   - Пять часов вечера, дети мои, - сказал он. - Мы поиграем с "Калипсо" до одиннадцати, а в пять минут двенадцатого возьмем его на абордаж. Думаю, за полчаса мы управимся и в половине двенадцатого каждый из вас уже будет лежать в подвесной койке: "Прекрасная Тереза" - девушка воспитанная и ложится не поздно даже в те дни, когда у нее бал.
   - Тем более, - заметил Парижанин, - что к половине двенадцатого у всех танцоров ноги будут отваливаться.
   - Капитан, - обратился к Эрбелю Пьер Берто, - у меня руки чешутся.
   - Ну что ж, пальни по ним пару раз, - отозвался тот, - но предупреждаю: эти два ядра запишешь на свой счет, а не на мой.
   - Будь что будет, - махнул рукой Пьер Берто.
   - Погоди немного, Пьер, пусть Парижанин нам расскажет, что они там делают.
   - Сейчас доложу, - пообещал Парижанин, вскарабкавшись на самый маленький марс: на сей раз суда находились друг от друга так близко, что ему не нужно было подниматься на рею брамселя.
   - Видишь ли ты кого-нибудь, сестрица Анна?
   - Вижу лишь, как зеленеет море, - подхватил Парижанин, - да реет флаг ее английского величества.
   - А что между морем и флагом? - уточнил капитан.
   - Каждый стоит на своем боевом посту: пушкари - у батареи, матросы - на шкафутах и юте, а капитан подносит рупор к губам.
   - Как жаль, Парижанин, что слух у тебя не такой же тонкий, как зрение! - посетовал Пьер Эрбель. - Не то ты бы пересказал нам слова капитана.
   - Да вы прислушайтесь, - предложил Парижанин, - и сами все узнаете.
   Не успел Парижанин договорить, как из носовой части вражеского судна полыхнули две вспышки, раздался оглушительный грохот и два ядра упали в фарватерную струю "Прекрасной Терезы".
   - Ага! - бросил капитан Эрбель. - Похоже на кадриль для четверых. А ну, Пьер, давай! Пускай кавалер подаст даме ручку.
   Стреляй сразу из двух!
   Как только капитан выговорил эти слова, Пьер Берто на мгновение склонился над орудием, потом снова поднялся и тоже поднес запал.
   Раздался выстрел.
   Капитан пристально всматривался в даль, словно пытаясь разглядеть летящее ядро.
   Ядро ударило в носовую часть.
   Почти тотчас послышался второй выстрел, и второе ядро полетело вслед за первым, будто пытаясь его догнать.
   - Так-то лучше! - обрадовался Пьер Берто, видя, как у англичан оторвался огромный кусок надводного борта. - Что вы на это скажете, капитан?
   - Ты понапрасну теряешь время, дружище Пьер - Почему?
   - Да попади ты ему в корпус хоть двадцать раз, ты задашь работу плотнику, и только. Врежь ему как следует, черт возьми!
   Целься в рангоут, переломай ему ноги, перебей крылья: дерево и холст ему сейчас дороже, чем плоть.
   Во время их разговора "Калипсо" по-прежнему приближался к "Прекрасной Терезе"; она полыхнула из двух своих носовых пушек: одно из ядер упало на расстоянии пистолетного выстрела от кормы брига, другое же рикошетом ударило "Терезе" в борт, но не сильно и плюхнулось в воду.
   - Знаете, капитан, - заговорил Пьер Берто, растянувшись на одной из двух пушек, - по-моему, мы на приличном расстоянии от англичан - хорошо бы не подпускать их ближе, уж вы мне поверьте.
   - А что для этого необходимо?
   - Поднять на "Прекрасной Терезе" все паруса. Ах, если бы я мог стоять у руля и в то же время стрелять из пушек, я бы, капитан, так повел судно, что, будь между двумя кораблями натянута паутинка, она осталась бы цела.
   - Разверните грот и бизань и переложите бом-кливер! - крикнул капитан Эрбель, в то время как Пьер Берто взялся за запал и выстрелил.
   На сей раз ядро угодило в рею.
   - Вот это настоящий удар! - похвалил капитан Эрбель. - Ну, Пьер, получишь десять луидоров на то, чтобы прогулять их в первой же гавани, если попадешь в фок-мачту или в грот-мачту между верхним и нижним марселем.
   - Да здравствует капитан! - закричали матросы.
   - А можно стрелять книпелями? - уточнил Пьер.
   - Да стреляй чем хочешь, черт подери! - махнул рукой капитан.
   Пьер Берто потребовал у боцмана необходимые снаряды; тот приказал поднести стопку зарядных картузов, состоявших из двух ядер, связанных между собой цепью.
   Зарядив обе пушки, Пьер Берто прицелился и выстрелил.
   Ядро прошло сквозь фок и грот в полу футе от мачты.
   - Ну-ну, намерение похвальное, - пошутил капитан Эрбель.
   Весь экипаж побежал в конец палубы, к юту.
   Часть матросов, чтобы лучше видеть происходящее, вскарабкалась на ванты. Марсовые, сидя на марсах, сидели неподвижно, словно в ложе на благотворительном спектакле.
   Пьер Берто зарядил обе пушки новыми картузами.
   - Э-гей, капитан! - крикнул Парижанин.
   - Что там нового, гражданин Муфтар?
   - Они, капитан, перетаскивают одну пушку с кормы на нос, а две - с носа на корму.
   - И что ты сам об этом думаешь, Парижанин?
   - Наверное, им надоело получать от нас по лбу, а самим в ответ щекотать нам пятки, и потому они решили угостить нас тридцатишестифунтовой пушкой.
   - Слышишь, Пьер?
   - Да, капитан
   - Пьер, десять луидоров!
   - Капитан, я и без того постарался бы изо всех сил. Судите сами: огонь!
   И, приказав себе стрелять, Пьер поднес фитиль к пороху; прогремел выстрел: в парусах зияла огромная дыра.
   Почти в тот же миг "Калипсо" ответило таким же грохотом, и ядро, отломив кусок реи большого марселя, разорвало висевшего на вантах матроса пополам.
   - Слушай, Пьер, - закричал Парижанин, - неужели ты позволишь, чтобы нас всех вот так перебили?
   - Тысяча чертей! - выругался Пьер. - Похоже, у них тоже есть тридцатишестифунтовая пушка. Погоди, погоди, Парижанин, сейчас ты кое-что увидишь!
   На этот раз Пьер Берто прицелился особенно старательно, потом торопливо поднялся, поднес фитиль, и все это заняло считанные секунды.
   Послышался оглушительный треск. Грот-стеньга покачнулась, словно не зная, куда упасть - вперед или назад, наконец накренилась вперед и, надломившись над марсом, рухнула на палубу, накрыв ее парусом: цепь ядра ее подрубила.
   - Пьер! - радостно прокричал капитан. - Я слышал, есть такая книга "Опасные связи" [Принадлежит перу Шадерло де Лакло]. Ты ее случаем не читал? Ты выиграл десять луидоров, мальчик мой!
   - Стало быть, выпьем за здоровье капитана! - обрадованно зашумели матросы.
   - А теперь, - продолжал капитан, - "Калипсо" наша, и досталась она нам почти даром, но надо дождаться появления луны, верно, Парижанин?
   - Я думаю, осторожность не помешает, - отвечал тот. - Уже смеркается, а в той работе, которая нам еще предстоит, не мешало бы видеть, куда ставишь ногу.
   - Раз уж вы вели себя примерно, - прибавил капитан, - обещаю вам фейерверк.
   Сумерки сгустились, темнело с невероятной быстротой, что характерно для тропических широт.
   Капитан Эрбель приказал поднять фонари на брам-стеньге, чтобы англичане не подумали, будто их противник решил скрыться в темноте.
   Приказание было исполнено.
   Англичанин в знак того, что он тоже не считает эту партию завершенной, водрузил сигнальные огни.
   Похоже, обе стороны с одинаковым нетерпением ждали появления луны.
   Оба судна вышли из ветра, словно потерпели аварию; в темноте они напоминали две грозовые тучи, плывущие по волнам, в недрах которых кроются гром и молния.
   В одиннадцать часов появилась луна.
   В то же мгновение нежный свет осветил все вокруг и посеребрил море.
   Капитан Эрбель вынул часы.
   - Дети мои! - сказал он. - Как я вам сказал, в четверть двенадцатого мы должны захватить "Калипсо", а в половине двенадцатого - уже лежать в своих койках. Времени у нас мало.
   Не будем обращать внимания на неприятеля, он волен поступать как знает. Нам же предстоит следующее... Пьер Берто перетащил свою упряжку вперед?
   - Так точно, капитан, - доложил Пьер Берто.
   - Заряжено шрапнелью?
   - Да, капитан.
   - Мы пойдем прямо на англичанина. Пьер Берто отсалютует из обеих своих красавиц; мы пошлем привет из всех пушек левого борта, потом быстро развернемся, подойдем вплотную, забросим наши крюки и выстрелим из пушек правого борта: превосходно! Так как англичане лишились своей стеньги и проворны теперь не больше, чем человек с переломанной ногой, они в нас успеют выстрелить лишь из пушек правого борта; восемнадцать двадцатичетырехфунтовых орудий против двадцати четырех восемнадцатифунтовых и двух тридцатишестифунтовых: считайте сами, и вы увидите, что у нас чистый перевес в восемь выстрелов. А теперь вперед остальное за мной. Вперед, братцы! Да здравствует Франция!
   Громкие крики: "Да здравствует Франция!" - вырвались, казалось, из самой глубины моря и возвестили англичанам, что бой сейчас вспыхнет с новой силой.
   В ту же минуту "Прекрасная Тереза" развернулась, чтобы воспользоваться попутным ветром.
   Сначала даже могло показаться, что она удаляется от "Калипсо", но как только она почувствовала, что ветер дует ей в корму, направилась на неприятеля и налетела на него, будто морская хищница на свою жертву.
   Надобно отметить, что матросы капитана Эрбеля слепо повиновались любому его приказанию.
   Если бы он повелел идти прямо на "Мальстрем" - эту легендарную бездну из скандинавских сказок, заглатывающую трехпалубные корабли не хуже Сатурна, пожиравшего детей, - штурман направил бы корабль прямо на "Мальстрем".
   Все приказания были исполнены с безупречной точностью.
   Пьер Берто послал два шрапнельных снаряда почти в одно время с тем, как в "Прекрасную Терезу" англичане выстрелили из пушек своего левого борта. Потом прогрохотали в ответ и пушки "Терезы". И не успела "Калипсо" развернуться правым бортом и перезарядить пушки, как бушприт "Прекрасной Терезы", облепленный людьми, словно виноградная гроздь - ягодами, врезался в ванты грот-мачты, а капитан, стараясь перекричать скрип снастей, приказал:
   - Огонь, дети мои! Последний залп! Врежьте ему как следует, а потом мы возьмем его, слово крепость, приступом!