Дюма Александр. Сальватор

   Я вынужден провести несколько дней у постели дядюшки: он серьезно болен. Соблаговолите по получении этого письма зайти ко мне и сделать для своего друга то, на что он готов ради Вас просмотреть мою почту и ответить на письма по своему усмотрению.
   Вы столько раз предлагали мне воспользоваться Вашей дружбой, что простите мне, надеюсь, если я злоупотребляю ей теперь.
   Бесконечно признателен и сердечно Ваш,
   Петрус".
   Усевшись поудобнее, Сальватор распечатал письма.
   Первое было от Жана Робера, в котором тот извещал Петруса, что его драма "Гвельфы и гибеллины" непременно будет показана в конце недели, а потому еще можно успеть на генеральную репетицию.
   Второе письмо было от Людовика - настоящая пастораль, идиллия в прозе о любви молодого человека и Розочки.
   Последнее, непохожее на другие, так как бумага была тонкая и надушенная, а почерк - мелкий и изящный, оказалось тем самым письмом, что граф Рапт вырвал у Регины силой.
   Сальватор никогда не видел почерка княжны, однако немедленно угадал, что письмо от нее: настолько прикосновение любящей женщины чувствуется во всем.
   Он повертел письмо, прежде чем распечатать.
   Что может быть проще распечатывания писем, особенно если получил на это разрешение? Но письмо от женщины, да еще любимой! Он испытал вроде стыда, представив, что заглянет в этот храм.
   Разумеется, Петрус думал лишь о письмах, который мог получить от друзей, врагов или кредиторов, но не предвидел, что княжна тоже к нему напишет.
   "Следовательно, я не могу его вскрыть", - сказал себе Сальватор.
   Он встал и позвонил.
   - Кто принес это письмо? - спросил он лакея.
   - Господин в плаще, - отвечал слуга.
   - Тот, что выходил, когда вошел я?
   - Да, сударь.
   - Спасибо, - поблагодарил Сальватор. - Можете идти.
   Ага! Доверенный человек г-на Рапта, этот прощелыга Бордье, принес письмо? Но обычно любовные письма женщины не приносит секретарь мужа. Если я правильно понимаю Петруса, то есть влюбленного, он, должно быть, не преминул сообщить княжне о месте своего пребывания, и не сюда она должна адресовать свои послания. Кроме того, не стала бы она поручать это дело Бордье. Значит, если письмо отправила не она, это дело рук ее мужа. А это все меняет, и совесть моя чиста. Не знаю почему, но я смутно чую змею в этих цветочках. Оборвем-ка с них лепестки.
   С этими словами или, точнее, мыслями Сальватор сломал печать с гербом графа Рапта и прочел письмо, уже знакомое нашим читателям из предыдущей главы.
   Чтение бывает разное. Доказательство тому: двадцать адвокатов, взявшись за Кодекс, станут толковать букву закона каждый по-своему. Иными словами, можно просто читать слова, а можно за ними угадывать смысл. Это и сделал Сальватор.
   Стоило ему бросить на послание взгляд, и он понял: оно написано дрожащей рукой.
   Не увидев нежных слов, которыми влюбленные пересыпают обыкновенно свои письма, он догадался, что письмо по той или иной причине было написано под чьим-то давлением.
   "Я могу поступить следующим образом, - подумал Сальватор. - Либо переслать это письмо Петру су (а это означало бы его огорчить, ведь он не сможет отправиться на свидание), либо пойти вместо него и разгадать эту тайну".
   Сальватор положил письмо в карман, в задумчивости прошелся по мастерской и, взвесив все "за" и "против", решил отправиться вечером на свидание вместо своего друга.
   Он сбежал по лестнице и поспешил на улицу О-Фер, где ожидали его всегдашние клиенты, удивляясь, что его до сих пор нет, хотя пробило уже девять часов.
   XXV
   Глава, в которой доказывается, что профессия комиссионера по-настоящему привилегированный род занятий
   В этот вечер сад или, вернее, парк Ламот-Гуданов, заснеженный, в голубоватом свете луны, был похож в центре на Швейцарское озеро. Газоны сверкали, словно жемчужины, кусты были будто осыпаны бриллиантами, а ветви деревьев, казалось, унизаны драгоценными камнями. Стояла чудесная и ясная зимняя ночь, когда даже мороз не охлаждает пыл настоящих любителей природы.
   Поэт нашел бы в этом прекраснейший и величайший сюжет для созерцания, влюбленный - предмет для сладчайших мечтаний.
   Прибыв на бульвар Инвалидов, Сальватор увидел сквозь решетку прекрасный парк, ярко освещенный луной, и замер в восхищении. Но продолжалось это недолго: ему не терпелось узнать, чем кончится свидание, похожее на западню.
   Скажем несколько слов о том, как помимо естественного инстинкта его вывел на этот след случай.
   Выйдя из мастерской Петруса, он, прежде чем занять свое обычное место на улице О-Фер, забежал домой. Там он рассказал Фраголе о случившемся. Молодая женщина, как и всегда в подобных обстоятельствах, торопливо набросила на голову капюшон, закуталась в накидку и побежала к княжне Регине, у которой и попросила объяснений.
   Княжна в это время принимала соболезнования по поводу смерти ее матери и потому ответила Фраголе кратко и многозначительно:
   - Меня заставили написать. Пусть Петрус не приходит, ему грозит опасность.
   Вот почему, узнав о грозившей Петрусу опасности, Сальватор, вооруженный и готовый к любым неожиданностям, отправился на свидание вместо друга.
   Итак, по достоинству оценив открывшееся его взору великолепное зрелище, он осмотрел решетку и стал ломать голову над тем, как проникнуть внутрь.
   Долго ему раздумывать не пришлось: калитка была не заперта.
   "Подозрительно!" - подумал он, вынул на всякий случай из кармана пистолет, зарядил его и спрятал под плащом.
   Он медленно отворил калитку, предварительно посмотрев направо и налево в кусты. Затем прошел несколько шагов по аллее, увидел в рощице фигуру в белом и узнал Регину.
   Он собирался было подойти к ней, но, как истинный могиканин, каковым он являлся, повернул голову и вгляделся в рощицу, раскинувшуюся справа от него.
   Это были заросли сирени, сквозь которые была проложена узкая тропинка; в конце тропинки он заметил человека, прятавшегося за большим каштаном.
   "Вот и враг!" - подумал он, положив палец на курок пистолета. Остановившись, он приготовился к защите.
   Притаившийся за деревом человек действительно был враг:
   граф Рапт. Зажав в каждой руке по пистолету, он в лихорадочном нетерпении поджидал возлюбленного княжны.
   В половине десятого он спустился в сад, сам отпер калитку и затаился в роще, как вдруг, обернувшись, в трех шагах перед собой заметил белую, неподвижную, похожую на призрак княжну Регину.
   Увидевшись с Фраголой, княжна перестала опасаться за Петруса. Она знала, что Сальватор - преданный друг, и в эту минуту боялась только за него.
   - Вы здесь! - вскричал граф Рапт.
   - Разумеется, - холодно отозвалась княжна. - Не вы ли сказали, что я могу присутствовать при вашей встрече?
   - Как вы можете пренебрегать своим нежным здоровьем, ведь ночь такая морозная! Я скажу молодому человеку всего несколько слов. Ступайте к себе!
   - Нет, - отказалась княжна. - Мне всю ночь не давали покоя дурные предчувствия, и ничто на свете не заставит меня покинуть парк в эту минуту.
   - Предчувствия, - повторил граф Рапт и с насмешливым видом пожал плечами. - Вот что значит женщина! По правде говоря, княжна, это безумие! И если, как я вам уже говорил, вы не думаете, что я покушаюсь на жизнь этого молодого человека, то в ваших предчувствиях нет ни крупицы здравого смысла.
   - А если я именно так и думаю? - спросила Регина.
   - В таком случае, княжна, мне искренне вас жаль: это означает, что вы думаете обо мне не даже хуже, чем я сам.
   - Итак, сударь, вы мне клянетесь?..
   - Нет, княжна, ничего я не собираюсь обещать. Клятвы существуют для тех, кто хочет их нарушить. А я желаю, чтобы вы полностью положились на меня. Вы намерены остаться в парке и присутствовать при нашем разговоре хорошо! Я не возражаю, присутствуйте, но издалека. Вы же понимаете, какую кислую мину я могу состроить, если вы будете стоять рядом.
   Завернитесь-ка в накидку - здесь очень холодно - и погуляйте в роще. Долго нам ждать не придется, только что пробило десять, если точность вежливость королей, она тем более является преимуществом влюбленных.
   Граф проводил княжну в рощу, где Сальватор, едва войдя в парк, сразу ее заметил, а сам скрылся в роще напротив и стал там прогуливаться, а когда увидел того, кого он принимал за Петруса, - спрятался за каштан.
   Княжна издали приметила это движение и, смутно догадываясь о его значении, бросилась бежать из рощи навстречу Сальватору. Она была от него всего в десяти шагах, когда раздался выстрел.
   Княжна громко закричала и рухнула наземь.
   Пуля графа, попав Сальватору в грудь, отозвалась металлическим звоном.
   Однако комиссионер не дрогнул, будто она пролетела от него в нескольких шагах. Пуля угодила в металлическую бляху комиссионера.
   - Похоже, я правильно выбрал род занятий, - сказал он, после чего прицелился в графа, несмотря на темноту, в ту самую минуту, как граф вытянул руку, приготовившись разрядить второй пистолет.
   Раздался выстрел, граф рухнул на землю, а Сальватор положил пистолет в карман и направился к аллее, где упала княжна.
   - Судя по тому, как граф упал, - заметил Сальватор, - он на некоторое время оставит нас в покое. - Княжна, - вполголоса прибавил он и приподнял ей голову. - Княжна, откройте глаза!
   Однако она его не слышала.
   Он зачерпнул рукой снегу и потер Регине виски. Она постепенно пришла в себя, открыла глаза и, с грустью глядя на Сальватора, молвила:
   - Что произошло?
   - Ничего, - отвечал молодой человек. - Ничего такого, что могло бы вас огорчить.
   - А выстрел? - спросила Регина, вглядываясь в Сальватора, чтобы узнать, не ранен ли он.
   - В меня стрелял тот, кто прятался за деревом, - сказал он, - но я не ранен.
   - Это был граф, - живо проговорила Регина. Она поднялась, опираясь на руку своего спасителя.
   - Я в этом сомневался.
   - Нет, это был точно он, - продолжала настаивать княжна.
   - В таком случае мне его жаль, - заметил Сальватор. - Ведь я в него стрелял, а у него на груди нет такой спасительной бляхи, как у меня.
   - Вы убили графа? - ужаснулась Регина.
   - Понятия не имею, - отвечал Сальватор, - зато я уверен, что попал в него: я видел, как он упал на газон. Если позволите, княжна, я пойду его проверить.
   Сальватор торопливо пошел по аллее, в конце которой упал граф Рапт.
   Прежде всего Сальватор различил в темноте его лицо, и всегда-то бледное, а теперь и вовсе бескровное, то ли из-за потери крови, то ли из-за тусклого света луны. Вокруг него снег был выпачкан кровью.
   Он подошел ближе, склонился над графом и, не слыша его дыхания, приложил руку к его груди Граф был мертв! Пуля угодила в самое сердце.
   - Да простит его Господь! - философски заметил Сальватор, поднимаясь.
   Он снова пошел к княжне.
   - Мертв! - коротко доложил он.
   Регина опустила голову.
   Вдруг господин высокого роста словно вырос из-под земли и встал между ними, скрестив на груди руки и пристально разглядывая комиссионера и девушку. Он строго спросил:
   - Что происходит?
   - Отец! - вскричала княжна, напуганная внезапным появлением маршала.
   - Господин маршал! - с поклоном подхватил Сальватор Это действительно был г-н де Ламот-Гудан.
   Всю предыдущую ночь слуги не спали.
   Два выстрела, прогремевшие у них почти над ухом, не смогли их разбудить.
   Только маршал не сомкнул глаз.
   Заслышав грохот пистолетов, он вздрогнул и бросился в парк, откуда, как ему показалось, донесся шум.
   Он растерялся, застав в столь поздний час, а также в мороз княжну Регину наедине с комиссионером.
   Он не мог выразить своего удивления иначе чем вопросом:
   - Что происходит?
   Княжна молчала.
   Сальватор шагнул маршалу навстречу и, отвесив еще один поклон, сказал:
   - Если господину маршалу угодно будет меня выслушать, я дам ему объяснения происходящего.
   - Говорите, сударь, - строго приказал маршал, - хотя спрашивал я не вас и мне крайне странно видеть вас у себя так поздно и в обществе княжны.
   - Отец, - вскрикнула молодая женщина, - вы все узнаете!
   Но заранее можете быть уверены, что не произошло ничего предосудительного.
   - Ну так пусть кто-нибудь из вас говорит! - приказал г-н де Ламот-Гудан.
   - Если вы позволяете, господин маршал, я буду иметь честь дать вам необходимые объяснения.
   - Хорошо, сударь, - кивнул маршал, - только поскорее! И прежде всего сделайте удовольствие: сообщите, с кем я имею честь говорить.
   - Меня зовут Конрад де Вальженез.
   - Это вы?.. - пристально вглядываясь в молодого человека, воскликнул маршал де Ламот-Гудан.
   - Так точно, господин маршал, - подтвердил Сальватор.
   - В этом костюме? - удивился г-н де Ламот-Гудан, разглядывая бархатные панталоны и куртку комиссионера.
   - Я положу конец вашему удивлению в другой раз, господин маршал. Сегодня же соблаговолите довольствоваться свидетельством ее сиятельства княжны, которая давно меня знает.
   Маршал повернул голову к молодой женщине и вопросительно на нее посмотрел.
   - Отец! - сказала Регина. - Позвольте вам представить господина Конрада де Вальженеза как преданнейшего и достойнейшего человека, какого я только знаю, не считая вас.
   - Говорите же, сударь, - попросил старик, снова повернувшись к Сальватору.
   - Господин маршал! - начал тот. - Одного из моих друзей пригласили, по приказу господина Рапта, явиться сюда, в этот парк, в десять часов. Моего друга дома не оказалось, и я пришел вместо него. Но перед выходом сюда я по некоторым признакам, известным княжне, определил, что могу попасть в ловушку.
   Тогда я взял с собой пистолет и пришел.
   - Кому господин Рапт может дать приказание прийти? - перебил его г-н де Ламот-Гудан.
   - Человеку, который не мог ни подозревать ловушки, ни усомниться в честности графа, господин маршал.
   - Мне, отец! - вмешалась княжна Регина. - Граф силой приказал мне вызвать сюда вечером, не знаю уж с какой целью, господина Петруса Эрбеля.
   - А и верно: с какой же целью? - спросил маршал.
   - Тогда я не знала, зато теперь уверена: чтобы его убить, отец.
   - О! - обронил возмущенный маршал.
   - И я пришел, - продолжал Сальватор, - в условленное время вместо моего друга Петруса. Едва войдя в сад, калитку которого умышленно оставили незапертой, я получил пулю в грудь, вернее, в бляху комиссионера; стрелял человек, которого я разглядел в сумерках. Повторяю: я был вооружен, и, опасаясь повторного нападения, я его опередил.
   - И этот человек?.. - с непередаваемым беспокойством спросил г-н де Ламот-Гудан. - Этот человек...
   - Я не знал, кто это был, господин маршал. Но ее сиятельство княжна, которая, как и я, заподозрила неладное и спряталась в роще, чтобы предупредить несчастье, сказала мне, что это господин Рапт.
   - Он! - глухо пробормотал г-н де Ламот-Гудан.
   - Он самый, господин маршал. Теперь я уверен, что это именно так.
   - Он! - в бешенстве повторил маршал.
   - Я подошел к нему, - продолжал Сальватор, - в надежде ему помочь. Оказалось, я опоздал, господин маршал: пуля попала в грудь, и господин Рапт мертв.
   - Мертв! - с величайшим страданием в голосе вскричал маршал. - Мертв!.. И убил его не я!.. Что вы наделали? - прибавил он, обращаясь к молодому человеку, и на глаза его навернулись злые слезы.
   - Простите, господин маршал, - сказал Сальватор, неверно истолковав переживания маршала. - Богом клянусь, я лишь защищал свою жизнь.
   Господин де Ламот-Гудан словно не слышал его слов. По его щекам текли слезы отчаяния, он рвал на себе волосы.
   - Итак, - молвил он чуть слышно, будто разговаривая с самим собой, но так, что Регина и Сальватор разобрали его слова, - я был в его руках игрушкой, жертвой обмана целых двадцать лет. Он свел в могилу мою жену, вселил в мое бедное сердце неизбывное отчаяние, украл у меня счастье, опозорил имя, а в минуту расплаты пал от руки другого. Где он? Где?
   - Отец! Отец! - закричала Регина.
   - Где он? - проревел маршал.
   - Отец! - обхватив его руками, повторила Регина. - Вы простудитесь. Уйдем из этого парка! Вернемся в дом!
   - А я говорю, что хочу его видеть! Где он? - затравленно озираясь, не унимался маршал.
   - Умоляю вас, вернемся, отец! - продолжала настаивать Регина.
   - Я не твой отец! - прохрипел старик, с силой оттолкнув девушку.
   Бедняжка вскрикнула, да так жалобно, словно прощалась с жизнью.
   Она закрыла лицо руками и горько заплакала.
   - Господин маршал! - заметил Сальватор. - Княжна права: ночь нынче холодная, и вы можете простудиться.
   - Да какое мне до этого дело?! - выкрикнул старик. - Да пусть я окоченею, пускай меня засыплет снегом, пусть под покровом ночи умрет мой позор!
   - Во имя Неба, господин маршал, успокойтесь! Такое возбуждение опасно! - ласково предупредил Сальватор.
   - Да вы разве не видите, что у меня голова горит, кровь закипает в жилах, что близок мой конец?.. Послушайте же меня, как слушают умирающего человека... Вы убили моего врага, я хочу его видеть.
   - Господин маршал! - с рыданиями в голосе проговорила несчастная Регина. - Если я не имею права называть вас отцом, то вправе любить вас как дочь. Во имя любви, которую я всегда к вам питала, уйдемте подальше от этого страшного места.
   Вернемся в дом!
   - Нет, я сказал! - грубо отозвался маршал и снова ее оттолкнул. - Я хочу его видеть. Раз вы не хотите принести его ко мне, я сам пойду и разыщу его.
   Он резко развернулся и направился в рощу напротив, где мы видели княжну Регину.
   Сальватор последовал за ним, поравнялся с маршалом, взял его за руку и сказал:
   - Идемте, господин маршал, я провожу вас.
   Они скорым шагом прошли аллею, отделявшую их от трупа; подойдя к тому месту, где он лежал, старик опустился на одно колено, приподнял голову уже остывшего тела, вгляделся в черты лица, освещаемые луной, и, в бешенстве сверкая глазами, прокричал:
   - Ты всего-навсего труп! Я не могу ни дать тебе пощечину, ни плюнуть в лицо! Тело твое бесчувственно, из-за твоей неподвижности я не могу утолить жажду мести!
   Он снова уронил голову графа на снег, поднялся, взглянул на Сальватора со слезами на глазах.
   - О, несчастный! И зачем только вы его убили?
   - Пути Господни неисповедимы, - строго проговорил молодой человек.
   Но испытания, выпавшие на долю несчастного старика, оказались непосильными. Сначала по всем его членам пробежала дрожь, а затем его стало бить как в ознобе.
   - Обопритесь на мою руку, господин маршал, - предложил Сальватор, приблизившись к г-ну де Ламот-Гудану.
   - Да... Да... - пролепетал тот; он хотел было прибавить что-то еще, но вымолвил нечто нечленораздельное.
   Сальватор на него посмотрел. Старик побледнел, его лицо покрылось холодной испариной, глаза закрылись, губы побелели.
   Молодой человек подхватил его, словно ребенка, на руки и пошел в конце аллеи, где ждала княжна Регина.
   - Княжна! - сказал Сальватор. - Жизнь маршала в опасности. Проводите меня в его апартаменты.
   Они направились к павильону, где находились комнаты маршала, вошли в спальню и уложили маршала на диван. Старик был без сознания.
   Регина попыталась привести его в чувство, но безуспешно.
   Сальватор позвонил камердинеру - тоже тщетно. Как мы уже говорили выше, прислуга спала глубоким сном после ночи, проведенной накануне в хлопотах.
   - Пойду разбужу Нанон, - предложила княжна.
   - Сначала зайдите к себе, княжна, и принесите соли и уксус, - попросил Сальватор.
   Княжна поторопилась сделать так, как сказал молодой человек. Когда она вернулась с флаконами в руках, то застала Сальватора беседующим с маршалом: благодаря растираниям молодому человеку удалось привести его в чувство.
   - Подойдите, - с трудом выговаривая слова, сказал г-н де Ламот-Гудан, едва завидев княжну. - Простите, что я был с вами слишком суров. Простите меня, дитя мое. Я так несчастен!
   Поцелуйте меня!
   - Отец! - по привычке называя его так, молвила княжна. - Я посвящу свою жизнь тому, чтобы вы забыли о своих страданиях.
   - Тебе не придется долго этим заниматься, бедная девочка! - покачал головой маршал. - Как видишь, мне осталось жить всего несколько часов.
   - Не говорите так, отец! - вскричала молодая женщина.
   Сальватор многозначительно на нее посмотрел, словно хотел сказать: "Оставьте всякую надежду".
   Регина вздрогнула и опустила голову, чтобы скрыть брызнувшие из ее глаз слезы.
   Старик знаком приказал Сальватору подойти ближе, потому что зрение его начинало слабеть.
   - Дайте мне все необходимое для письма, - попросил он едва слышно.
   Молодой человек придвинул к постели стол, вынул из бумажника листок, окунул перо в чернила и подал маршалу.
   Перед тем как взяться за перо, маршал посмотрел на княжну с необычайной нежностью и спросил отеческим тоном:
   - Ты, конечно, любишь того молодого человека, девочка моя, которому граф Рапт готовил западню?
   - Да, - сквозь слезы ответила княжна и покраснела.
   - Благословляю тебя! Будь счастлива, дочь моя.
   Он повернулся к Сальватору и протянул ему руку:
   - Вы рисковали жизнью, спасая друга... Вы достойный сын своего отца. Примите благодарность честного человека!
   Маршал вдруг побагровел, его глаза налились кровью.
   - Скорее, скорее, - приказал он. - Бумагу!
   Сальватор поднес его руку к листу бумаги.
   Господин де Ламот-Гудан наклонился к столу и написал твердой рукой, что было совершенно неожиданно, учитывая его состояние, следующие строки:
   "Прошу никого не винить в смерти графа Рапта. Его убил я нынче вечером в десять часов за оскорбление, которое я заставил его искупить.
   Подпись: маршал де Ламот-Гудан".
   Казалось, смерть словно только и ждала этого последнего благодеяния от благородного человека, после чего завладела им целиком.
   Едва дописав до конца, маршал поднялся, будто подброшенный пружиной, пронзительно закричал и рухнул на диван, получив апоплексический удар! На следующий день во всех газетах сообщалось о том, что маршал не смог пережить жену. Их похоронили в один день на одном кладбище и в одной могиле.
   Что же касается г-на Рапта, то в соответствии с прошением г-на де Ламот-Гудана на имя короля, прилагавшемся к его завещанию, тело графа было отправлено в Венгрию и погребено в деревне Рапт, где граф родился и взял себе имя.
   XXVI
   Размышления господина Жакаля
   Можете считать наше мнение парадоксальным, но мы утверждаем: лучшее правительство - то, которое сможет обойтись без министров.
   Люди нашего возраста, принимавшие участие в политической борьбе, министерских интригах конца 1827 года, если только они помнят о последних днях Реставрации, разделят наше мнение. Мы в этом не сомневаемся.
   После временного кабинета министров, куда входили г-н маршал де Ламот-Гудан и г-н де Маранд, король поручил г-ну де Шабролю составить постоянный кабинет.
   Узнав 26 декабря из газет, что г-н де Шаброль отправляется в Бретань, все решили, что кабинет составлен, и с тревогой стали ожидать, когда эту новость опубликуют в "Мониторе". Мы говорим "с тревогой", так как со времени беспорядков 19 - 20 ноября весь Париж находился в оцепенении и падение кабинета министров, возглавляемого де Виллелем, хотя и было встречено обществом с удовлетворение, не могло ни заставить позабыть о прошлом, ни предвещать лучшее будущее. Все партии взволновались, и вот-вот могла появиться совсем новая волна с требованием назначить герцога Орлеанского опекуном Франции и таким образом спасти королевскую власть от нависшей опасности.
   Однако тщетно все ждали новостей от "Монитора" 27-го, 28-го, 29-го, 30-го и 31 декабря.
   "Монитор" молчал, будто заснул в подражание "Спящей красавице". Все надеялись, что он проснется хотя бы 1 января 1828 года, но этого не произошло. Стало лишь известно, что Карл X рассердился на роялистов, ускоривших падение г-на де Виллеля, и вычеркнул одно за другим имена всех кандидатов в кабинет министров, предложенных г-ном де Шабролем, и между прочими - г-на де Шатобриана и г-на де Лабурдоне.
   В то же время политики, которых призывали войти в новый кабинет, знали, что г-н де Виллель продолжает оказывать влияние на короля, и не горели желанием, с одной стороны, получить в наследство ненависть, которую оставил по себе бывший председатель совета, а с другой стороны, стать подставными лицами.
   Вот почему они наотрез отказались от этого предложения. Этим объясняются затруднения г-на де Шаброля, и мы просим, дорогие читатели, позволения сказать: "Пока будут существовать министры, не будет хорошего правительства".
   Наконец 2 января (expectata dies [Долгожданный день (латин.)]) было объявлено, что дело сделано; иными словами - что г-ну де Шабролю удалось составить кабинет министров.
   Кризис продолжался два дня, 3 - 4 января, и, судя по выражению отчаяния на лицах придворных, - кризис страшнейший.
   Вечером 4-го распространился слух о том, что новый кабинет министров, представленный г-ном де Шабролем, окончательно утвержден королем.
   И действительно, в "Мониторе" от 5 января был опубликован ордонанс, датированный 4-м числом, в первой статье которого перечислялись следующие имена:
   господин Портали - министр юстиции; господин де ла Ферроне - министр иностранных дел; господин де Ко - военный министр; назначение на вакантные должности в армии находится в ведении дофина; господин де Мартиньяк министр внутренних дел, из компетенции которого исключаются вопросы торговли и производства и передаются в ведение комитета по торговле и колониям; господин де Сен-Криек - председатель высшего совета по торговле и колониям, а также государственный секретарь; господин Руа - министр финансов, и так далее.
   Этот кабинет министров, сформированный с единственной целью - успокоить общество, посеял недоверие и страх во все партии, ведь он явился лишь подправкой, тенью предыдущего кабинета. Господа де Виллель, Корбьер, Пейроне, де Дама и де Клермон-Тоннер выходили, разумеется, из игры. Но и господа де Мартиньяк, де Ко и де ла Ферроне, принадлежавшие к администрации, один - как государственный советник, другой - как директор одной из служб военного министерства, третий - как посол в Санкт-Петербурге, были людьми далеко не новыми и, похоже, ждали-люлько удобного случая, чтобы г-н де Виллель снова стал официальным главой правительства. "Ему не хватает достаточно убедительной причины для существования, он рожден нежизнеспособным", - говорили либералы.