Дюма Александр. Сальватор

   - В чем дело? - резко спросил Сальватор.
   При звуке его голоса Жан Бычье Сердце побледнел, а Фифина стала пунцовой: она выпустила плотника и обернулась к Сальватору.
   - В чем дело-то? - переспросила она. - Вовремя вы пришли! Помогите мне, господин Сальватор!.. В чем дело? Это чудовище чуть меня не убил, как обычно.
   Жан Бычье Сердце уже поверил было, что он в самом деле побил мадемуазель Фифину.
   - Меня можно извинить, господин Сальватор, посудите сами: она меня изводит!
   - Ничего! Пострадаешь в этой жизни, зато на том свете будет легче!
   - Господин Сальватор! - закричал Жан Бычье Сердце, и в его голосе зазвенели слезы. - Она же говорит, что моя девочка, моя любимая доченька, похожая на меня как две капли воды, не от меня!
   - Раз девочка на тебя похожа, почему ты веришь мадемуазель Фифине?
   - Да не верю я, в этом-то ее счастье, не то давно бы взял девчонку за ноги и разбил бы ей голову об стену!
   - Только попробуй, злодей! Попробуй! То-то будет радости, когда ты взойдешь на эшафот!
   - Слышите, господин Сальватор?.. Для нее это радость, как она говорит.
   - Ну еще бы!
   - Пусть так, пусть я поднимусь на эшафот, - взвыл Бартелеми Лелонг. Но сначала укокошу господина Фафиу. Ведь она, господин Сальватор, выбрала себе такого мужика, что его соплей перешибешь! Не могу же я бить этого мозгляка, придется его прирезать!
   - Слышите? Это же убийца!
   Сальватор все слышал; не стоит и говорить, что он относился к угрозам Жана Бычье Сердце так, как они того заслуживали.
   - Почему всякий раз, как я к вам захожу, вы деретесь или ругаетесь? удивился Сальватор. - Вы плохо кончите, мадемуазель Фифина, уж вы мне поверьте. Получите вы когда-нибудь так, что и охнуть не успеете!
   - Ну, уж во всяком случае, не от этого ничтожества! - взвыла мадемуазель Фифина, скрипнув зубами от злости и поднеся к носу Бартелеми кулак.
   - Почему не от него? - удивился Сальватор.
   - Я решила его бросить, - заявила мадемуазель Фифина.
   Жан Бычье Сердце подпрыгнул, словно его ударило током.
   - Ты меня бросишь? - вскричал он. - И это после того, что я от тебя терпел, тысяча чертей?! Никуда ты от меня не денешься, будь уверена, или я тебя найду хоть на краю света и задушу собственными руками!
   - Слышите, слышите, господин Сальватор? Если я подам на его в суд, надеюсь, вы выступите свидетелем.
   - Замолчите, Бартелеми, - ласково проговорил Сальватор. - Хоть Фифина так и говорит, в глубине души она вас любит.
   Строго взглянув на молодую женщину, словно змеелов на гадюку, он прибавил:
   - Должна вас любить, во всяком случае. Что бы она ни говорила, вы все-таки отец ее ребенка.
   Женщина съежилась под угрожающим взглядом Сальватора и ласково, как ни в чем не бывало молвила:
   - Конечно, я его люблю, хотя он бьет меня смертным боем... Как я, по-вашему, могу быть ласковой с мужчиной, который грозит да ругается?
   Жана Бычье Сердце тронули слова возлюбленной.
   - Права ты, Фифина, - со слезами на глазах признал он, - я скотина, дикарь, турок! Но это выше моих сил, Фифина, ничего не могу с собой поделать!.. Когда ты говоришь мне об этом бандите Фафиу, когда грозишь отнять мою девочку и бросить меня, я теряю голову и помню только одно: что могу свалить кулаком быка. Тогда я поднимаю руку и говорю: "Кто хочет отведать? Подходите!"... Прости, Фифиночка! Ты же знаешь, что я так себя веду, потому что обожаю тебя!.. И потом, что такое два-три удара в жизни женщины?
   Мы не знаем, сочла ли мадемуазель Фифина этот довод убедительным, но повела себя именно так: она величаво протянула Бартелеми Лелонгу ручку, и тот стремительно поднес ее к губам, словно собирался съесть.
   - Ну и хорошо! - молвил Сальватор. - А теперь, когда мир восстановлен, поговорим о другом.
   - Да, - кивнула мадемуазель Фифина, ее наигранный гнев окончательно улегся, тогда как Жан Бычье Сердце, взволновавшись не на шутку, еще кипел в душе. - Вы поговорите, а я пока схожу за молоком.
   Мадемуазель Фифина в самом деле сняла с гвоздя бидон и продолжала елейным голоском, обращаясь к Сальватору:
   - Вы выпьете с нами кофе, господин Сальватор?
   - Спасибо, мадемуазель, - отвечал Сальватор. - Я уже пил кофе.
   Мадемуазель Фифина всплеснула руками, словно хотела сказать: "Какое несчастье!" - после чего пошла вниз по лестнице, напевая арию из водевиля.
   - У нее превосходное сердце, господин Сальватор, - вздохнул Бартелеми, - и я очень сержусь на себя за то, что не могу сделать ее счастливой! Но в жизни так бывает: или вы ревнивы, или нет. Я ревнив как тигр, но в том не моя вина.
   Силач тяжело вздохнул, мысленно он упрекал себя и боготворил мадемуазель Фифину.
   Сальватор наблюдал за ним с восхищением, смешанным с горечью.
   - Теперь, - сказал он, - поговорим с глазу на глаз, Бартелеми Лелонг.
   - Я весь к вашим услугам, господин Сальватор, телом и душой, - отвечал плотник.
   - Знаю, знаю, дружище. Если вы перенесете на своих товарищей немного дружеских чувств и в особенности снисходительности, которую питаете ко мне, то мне от этого хуже не станет, а вот другим будет гораздо лучше.
   - Ах, господин Сальватор, вы не можете сказать мне больше, чем я сам.
   - Хорошо, вы все это себе скажете, когда я уйду. А мне нужны вы на сегодняшний вечер.
   - Сегодня, завтра, послезавтра! Приказывайте, господин Сальватор.
   - Услуга, о которой я вас прошу, Жан Бычье Сердце, может задержать вас вне Парижа., возможно, на двадцать четыре часа... может, на сорок восемь часов... а то и больше.
   - На всю неделю! Идет, господин Сальватор?
   - Спасибо... На стройке сейчас много работы?
   - На сегодня и завтра - порядочно.
   - В таком случае, Бартелеми, я забираю свои слова назад.
   Я не хочу, чтобы вы потеряли дневной заработок и подвели хозяина.
   - А я не потеряю заработок, господин Сальватор.
   - Как это?
   - Я сделаю всю работу сегодня.
   - Наверное, это непросто.
   - Непросто? Да что вы, ерунда!
   - Как можно за один день сделать то, что намечено на два?
   - Хозяин предложил мне заплатить вчетверо больше, если я выполню работу за двоих, потому что, скажу без ложной скромности, работать я умею... Ну и вот... Сегодня я буду работать за двоих, а заплатят мне как обычно, зато я буду полезен человеку, ради которого готов броситься в огонь. Вот!
   - Спасибо, Бартелеми, я согласен.
   - Что нужно делать?
   - Вы поедете нынче вечером в Шатийон.
   - А там?..
   - Харчевня "Божья милость".
   - Знаю. В котором часу?
   - В девять.
   - Я непременно буду, господин Сальватор.
   - Подождите меня... только не пейте!
   - Ни глотка, господин Сальватор.
   - Обещаете?
   - Клянусь!
   Плотник поднял руку, словно клялся в суде, даже, может быть, еще торжественнее.
   Сальватор продолжал:
   - Возьмите с собой Туссена Бунтовщика, если он сегодня свободен.
   - Хорошо, господин Сальватор.
   - Тогда прощайте! До вечера!
   - До вечера, господин Сальватор.
   - Вы точно не хотите выпить с нами кофе? - спросила Фифина, появляясь в дверях с горшочком сливок в руках.
   - Спасибо, мадемуазель, - отказался Сальватор.
   Молодой человек направился к выходу, а мадемуазель Фифина тем временем подошла к плотнику и, поглаживая ему подбородок, который совсем недавно она едва не лишила растительности, проворковала:
   - Выпейте кофейку, дорогой! Поцелуйте свою Фифиночку и не сердитесь!
   Жан Бычье Сердце заблеял от счастья и, едва не задушив Фифину в объятиях, выбежал за Сальватором на лестницу.
   - Ах, господин Сальватор! - вскричал он. - Вы совершенно правы: я грубиян и не стою такой женщины!
   Не говоря ни слова, Сальватор пожал мозолистую руку славного плотника, кивнул ему и пошел вниз.
   Четверть часа спустя он уже стучал в дверь Жюстена.
   Отворила ему сестрица Целеста: она подметала классную комнату, а Жюстен стоял у окна и очинял ученикам перья.
   - Здравствуйте, сестрица, - весело приветствовал тщедушную девушку Сальватор и протянул ей руку.
   - Здравствуйте, добрый вестник! - улыбнулась в ответ Целеста; она однажды слышала, как мать назвала этим именем молодого человека в память о его появлении в их Ковчеге, куда он всегда с тех пор приносил оливковую ветвь, и продолжала его так называть.
   - Тсс! - шепнул Сальватор, приложив палец к губам. - Мне кажется, я принес брату Жюстену добрую весть.
   - Как всегда, - кивнула Целеста.
   - Что? - очнувшись от задумчивости, спросил Жюстен, узнав голос Сальватора.
   Он выбежал на порог классной.
   Сестрица Целеста поднялась к себе.
   - В чем дело? - спросил Жюстен.
   - Есть новости, - отозвался Сальватор.
   - Новости?
   - Да, и немало.
   - О Господи! - так и задрожал молодой человек.
   - Если вы с самого начала дрожите, что с вами будет в конце? усмехнулся Сальватор.
   - Говорите, друг мой, говорите!
   Сальватор положил руку на плечо друга.
   - Жюстен, - продолжал он, - если бы кто-нибудь вам сказал: "С сегодняшнего дня Мина свободна и может быть вашей, но чтобы ее не потерять, вы должны все бросить: семью, друзей, отечество!" - что бы вы ответили?
   - Друг мой! Я ничего не ответил бы: я бы умер от счастья!
   - Вот уж для этого время неподходящее... Итак, продолжим. Если вам скажут: "Мина свободна, но при условии, что вы с ней уедете без промедления, без сожалений, без оглядки"?
   Несчастный Жюстен уронил голову на грудь и печально проговорил в ответ:
   - Я бы никуда не поехал, друг мой... Вы же знаете: я не могу ехать.
   - Продолжим, - сказал Сальватор. - Не исключено, что этому горю можно помочь.
   - Боже мой! - вскричал Жюстен, простирая к небу руки.
   - Чего больше всего на свете хотят ваши мать и сестра? - продолжал Сальватор.
   - Они бы хотели окончить свои дни в родной деревне, на родной земле.
   - Завтра они могут туда вернуться, Жюстен, - предложил Сальватор.
   - Дорогой Сальватор! Что вы такое говорите?
   - Говорю, что неподалеку от фермы, которой вы когда-то владели, или в ее окрестностях есть, должно быть, какой-нибудь уютный домик с черепичной или соломенной крышей; он так красиво смотрится на фоне закатного неба сквозь деревья, покачивающиеся от легкого ветерка, и ветер завивает дымок, поднимающийся над крышей!
   - О, да там не один такой домик!
   - А сколько может стоить такой дом с небольшим садом?
   - Откуда мне знать?.. Три-четыре тысячи франков, может быть.
   Сальватор вынул из кармана четыре банковских билета.
   Жюстен не знал, что и думать.
   - Четыре тысячи франков, - машинально отметил он.
   - Сколько денег им понадобится в год, чтобы жить прилично в этом доме? - продолжал Сальватор.
   - Благодаря экономии сестры и непритязательности матери они могли бы прожить на пятьсот франков и даже меньше.
   - Ваша мать больна, дорогой Жюстен, а у сестры слабое здоровье: пусть будет не пятьсот, а тысяча франков.
   - Тысячи франков более чем достаточно!
   - Вот десять тысяч франков на десять лет, - сказал Сальватор, присовокупив десять банковских билетов к первым четырем.
   - Друг мой! - вскричал Жюстен, задыхаясь от счастья и хватая Сальватора за руку.
   - Прибавим тысячу франков на переезд, - продолжал тот, - итого: пятнадцать тысяч. Отложите эти деньги, они принадлежат вашей матери.
   Жюстен растерялся от радости.
   - Теперь, - проговорил Сальватор, - перейдем к вам.
   - Как - ко мне? - задрожал Жюстен.
   - Ну конечно, раз мы покончили с вопросом о вашей матери.
   - Говорите, Сальватор! Говорите скорее! Мне кажется, я сойду с ума!
   - Дорогой Жюстен! Нынче ночью мы похитим Мину.
   - Нынче ночью.. Мину... Похитим Мину?! - вскричал Жюстен.
   - Если, конечно, вы ничего не имеете против.
   - Я - против?! Куда же я ее увезу?
   - В Голландию.
   - В Голландию?
   - Вы останетесь там на год, на два, на десять, если будет нужно, до тех пор, пока не изменится настоящий порядок вещей; тогда вы сможете вернуться во Францию.
   - Чтобы жить в Голландии, нужны средства.
   - Это более чем справедливо, мой друг. Мы прикинем, сколько денег вам может понадобиться.
   Жюстен схватился за голову.
   - Считайте сами, дорогой Сальватор! - вскричал он. - Я не в себе и не понимаю ни одного вашего слова!
   - Ну-ну, - непреклонно продолжал Сальватор, отводя руки Жюстена от em лица, - будьте мужчиной. В минуты процветания не теряйте присутствия духа, не оставлявшего вас в дни несчастий.
   Жюстен сделал над собой усилие: его дрожащие мускулы расслабились, он остановил сосредоточенный взгляд на Сальваторе и поднес платок к взмокшему от пота лбу.
   - Говорите, друг мой, - попросил он.
   - Подсчитайте, сколько вам потребуется, чтобы прожить за границей с Миной.
   - С Миной?.. Но Мина не жена мне, следовательно, мы не можем жить вместе.
   - Узнаю вас, мой добрый, славный, честный Жюстен! - улыбнулся Сальватор. - Нет, вы не сможете жить с Миной, пока она вам не стала женой, а Мина не сможет быть вашей женой, пока мы не найдем ее отца и тот не даст своего согласия.
   - А если он никогда не найдется?!.. - в отчаянии вскричал Жюстен - Друг мой! - заметил Сальватор. - Вам вздумалось усомниться в Провидении.
   - А если он умер?
   - Если он умер, мы констатируем его смерть, и, поскольку Мина будет зависеть только от себя, она станет вашей женой.
   - Ах, дорогой Сальватор!
   - Вернемся к нашему делу.
   - Да, да, вернемся!
   - Если Мина не может стать вашей, пока не найдется ее отец, она должна находиться в пансионе.
   - Друг мой! Вспомните, что случилось в Версальском пансионе.
   - За границей все будет иначе, нежели во Франции. Вы, кстати, устроите так, чтобы можно было навещать ее ежедневно, и снимете квартиру напротив пансиона.
   - Думаю, со всеми этими предосторожностями...
   - Во сколько вы оцениваете пансион и содержание Мины?
   - Думаю, в Голландии тысяча франков за пансион...
   - Тысяча за пансион?
   - ...и пятьсот на содержание...
   - Положим тысячу...
   - Как это - положим тысячу?
   - ...что составит две тысячи франков в год для Мины.
   Совершеннолетней она станет через пять лет: вот вам десять тысяч франков.
   - Друг мой, я ничего не понимаю.
   - К счастью, вам ничего понимать и не надо... Теперь поговорим о вас.
   - Обо мне?
   - Да. Сколько вам нужно в год?
   - Мне? Ничего! Я проживу на уроки музыки и французского языка.
   - Которые вы найдете через год, а то и вовсе не найдете.
   - Ну что же, на шестьсот франков в год...
   - Положим тысячу двести.
   - Тысячу дести в год... на меня одного? Друг мой, я буду чересчур богат!
   - Тем лучше. Лишнее раздадите нищим, Жюстен! Нищие есть везде. Пять лет по тысяче двести франков - итого ровно шесть тысяч. Вот они.
   - Кто же дал все эти деньги, Сальватор?
   - Провидение, в котором вы совсем недавно усомнились, когда сказали, что Мина не найдет отца.
   - Как я вам благодарен!
   - Не меня нужно благодарить, дорогой Жюстен; вы же знаете, что я беден.
   - Значит, этим счастьем я обязан незнакомцу?
   - Незнакомцу? Нет.
   - Стало быть, иноземцу?
   - Не совсем.
   - Друг мой! Могу ли я принять от него тридцать одну тысячу франков?
   - Да, - с упреком произнес Сальватор, - потому что предлагаю их я.
   - Вы правы, простите... Тысячу раз простите! - воскликнул Жюстен, пожимая Сальватору обе руки.
   - Итак, нынешней ночью...
   - Нынешней ночью?.. - повторил Жюстен.
   - ...мы похитим Мину, и вы уедете.
   - Ах, Сальватор! - вскричал Жюстен, и сердце его наполнилось радостью, а глаза - слезами.
   И, словно в комнату бедного школьного учителя снизошел ангел-хранитель, он молитвенно сложил руки и долго не сводил с Сальватора взгляда; он был знаком с комиссионером не больше трех месяцев, но тот позволил ему вкусить несказанные радости, которые Жюстен тщетно требовал у Провидения вот уже девятнадцать лет!
   - Кстати, - вдруг спохватился Жюстен, - а как же паспорт?
   - На этот счет не беспокойтесь, друг мой: вот вам паспорт Людовика. Вы с ним одного роста, у вас почти одного цвета волосы, а остальное значения не имеет: за исключением волос и роста, все описания примет одинаковы, и, если только вы не нарветесь на границе на жандарма-колориста, вам опасаться нечего.
   - Значит, мне осталось подумать только об экипаже?
   - Запряженная коляска будет ждать вас нынче вечером в пятидесяти шагах от заставы Крульбарб.
   - Так вы позаботились обо всем?
   - Надеюсь, что так, - улыбнулся Сальватор.
   - Кроме моих несчастных учеников, - проговорил Жюстен и встряхнул головой, словно пытаясь отделаться от угрызений совести.
   В эту минуту послышались три удара в дверь
   - Не знаю почему, - заметил Сальватор, - но мне кажется, что пришел тот, кто готов ответить на ваш вопрос.
   Дело в том, что со своего места Сальватор увидел, как через двор шагает старик Мюллер.
   Жюстен отворил дверь и вскрикнул от радости, узнав старого школьного товарища самого Вебера; прогулявшись по внешним бульварам, старый учитель решил навестить Жюстена.
   Ему изложили суть дела, и когда г-н Мюллер выразил радость по поводу происходящего, Сальватор сказал:
   - Есть одно обстоятельство, которое не позволяет Жюстену почувствовать себя счастливым в полной мере, дорогой господин Мюллер.
   - Какое же, господин Сальватор?
   - Он задается вопросом: кто заменит его в классе?
   - А я на что? - просто сказал добряк Мюллер.
   - Разве я не сказал, дорогой Жюстен, что человек, стучащий в вашу дверь, ответит на ваш вопрос?..
   Жюстен бросился обнимать г-на Мюллера и крепко его расцеловал.
   Они договорились, что в тот же день г-н Мюллер встретит учеников, так как Жюстен не в состоянии думать о занятиях.
   В каникулы школьникам объявят, что отсутствие Жюстена затягивается на неопределенное время, и родители, у которых будет впереди весь сентябрь, должны подыскать своим детям другого учителя.
   Сальватор удалился, поручив г-ну Мюллеру провести уроки, а Жюстену подготовить г-жу Корби и сестрицу Целесту к скорому изменению в их жизни в такую минуту, когда они меньше всего об этом думали. Сальватор торопливо зашагал вниз по улице Сен-Жак, а ровно в девять растянулся на солнышке на своем обычном месте на улице О-Фер рядом с кабачком "Золотая ракушка", где мы видели, как папаша Фрикасе выставил невероятный счет своему верному другу Костылю.
   Как видели читатели, Сальватор неплохо начал день; из следующей главы мы узнаем, как этот день закончился.
   XXXIV
   Вечер комиссионера
   Вечером в назначенное время дорожная коляска, приведенная каретником в полный порядок, остановилась в пятидесяти шагах от заставы Крульбарб.
   Форейтор, гнавший во весь дух и прибывший за десять минут до условленного часа, решил было, что его разыграли, когда увидел, что люди, заставившие его поторопиться, не собираются являться на встречу.
   Однако спустя несколько минут, заметив двух молодых людей, державшихся под руку и подходивших быстрым шагом, форейтор, который уже успел спешиться, снова вскочил в седло и застыл, не поворачивая головы, словно каменный.
   Сальватор и Жюстен подошли к коляске; впереди трусил Роланд, и хотя друзья шагали быстро, пес их опережал. Сальватор распахнул дверцу, разложил подножку и сказал Жюстену: - Садитесь!
   Услышав это слово, форейтор обернулся, словно от электрического удара, и, разглядев, кто его произнес, порозовел от удовольствия.
   Неторопливо приподняв шляпу, он почтительно кивнул Сальватору.
   - Здравствуй, приятель! - улыбнулся Сальватор, подавая форейтору свою изящную аристократическую руку. - Как поживает твой славный папаша?
   - Как в сказке, господин Сальватор! - отвечал форейтор. - И если бы он знал, что в путешествие отправляетесь вы, он приехал бы сам, несмотря на семидесятитрехлетний возраст.
   - Хорошо. Я навещу его на днях. Он по-прежнему живет
   в Бастилии?
   - Черт побери! - горделиво ответствовал форейтор. - Кому же еще там и жить, как не ему?
   - Да, ты прав, - согласился Сальватор. - Это так естественно, если победитель живет в том месте, которое он захватил.
   Поднявшись вслед за Жюстеном, который уже устроился в экипаже, он обратился к псу:
   - Ты сядешь, Роланд?
   Тот помотал кудлатой головой.
   - Нет? - продолжал Сальватор. - Предпочитаешь бежать за каретой? Ну, как хочешь.
   - Куда едем, господин Сальватор? - спросил форейтор.
   - Дорога на Фонтенбло... Тсс! Сразу видно, плохо ты меня знаешь.
   - Я, конечно, не настаиваю, господин Сальватор, поскольку во всем этом кроется какая-то тайна, но, может, вы скажете мне по дружбе, куда едем?
   - Тебе, Бернар, я готов открыть любую тайну.. Я собираюсь в Кур-де-Франс.
   - И долго вы там пробудете?
   - Всю ночь.
   - Отлично! Шпионить за вами никто не будет, за это я ручаюсь.
   - Что ты хочешь этим сказать?
   - Ничего особенного, уж это мое дело, господин Сальватор. Положитесь на меня! Ехать надобно быстро?
   - Нет, Бернар, не быстрее, чем обычно; мы должны приехать в Кур-де-Франс к десяти часам.
   - Тогда поедем потихоньку, трусцой... Эх, не так бы я хотел вас прокатить, господин Сальватор.
   - А как, любезный?
   - Как возил я императора в пятнадцатом году: пять лье в час.
   Потом шепотом прибавил:
   - А вы случайно не наш император, господин Сальватор?
   Когда бы вы призвали: "К оружию!" - разве все вай не подчинились бы? А если вы скажете: "Вперед!" - все пойдут за вами, так?
   - Ну, Бернар, ты скажешь тоже! - рассмеялся Сальватор.
   - Тсс! Тише!.. Ба! Да разве друзья наших друзей не наши друзья? Раз этот господин здесь с вами, он, стало быть, вам друг.
   И Бернар подал масонский знак.
   - Да, дружище, ты прав: я ваш, - кивнул Жюстен, - и могу оказаться здесь в тот день, когда, как ты только что сказал, надо будет взяться за оружие и пойти вперед!
   - Как видите, господин Сальватор, все идет хорошо! Нам остается запеть:
   Сыны отечества! Впервые
   Свободы нашей пробил час.
   [Стихи в переводе Ю Денисова]
   Напевая припев национального гимна, форейтор огрел лошадей кнутом.
   Экипаж тронулся с места, подняв облако пыли; она вспыхнула в золотых лучах закатного солнца, и коляска приобрела на мгновение сходство с золотой колесницей, спустившейся с неба на землю.
   Мы не станем передавать разговор двух друзей, в то время как вокруг них постепенно сгущалась темнота. Как, очевидно, понимают читатели, основной темой их разговора была надежда.
   Еще четыре часа, три, два - и они достигнут вершины блаженства, которую уже давно наблюдали сквозь густые облака и черную мглу.
   Госпожа Корби и сестрица Целеста с восторгом встретили готовившееся событие. Они были добрыми христианками и надеялись, что Господь не оставит Жюстена в минуту опасности.
   Вынужденная разлука была только временной; они надеялись вскоре снова сойтись у семейного очага, чтобы никогда больше не расставаться.
   Все складывалось к лучшему, и в надвигавшемся изменении положения всем чудились лишь надежда и несказанное счастье да невероятные радости.
   Коляска остановилась в Вильжюиф, лошадей переменили и снова пустились в путь.
   Сальватор высунулся из окна, потом взглянул на часы: было половина десятого.
   Через час друзья увидели очертания фонтанов Кур-де-Франс или, если называть их правильно, фонтаны Жювизи - пышные, украшенные трофеями и гениями на пьедесталах, образцы типичной архитектуры времен Людовика XV, то есть середины XVIII века.
   Форейтор остановился, спешился и распахнул дверцу.
   - Приехали, господин Сальватор, - доложил он.
   - Как! Это ты, Бернар?
   - Да, это я!
   - Ты проехал с нами два перегона?
   - Ну конечно!
   - Я думал, это запрещено.
   - Разве для вас может быть что-нибудь запрещено, господин Сальватор?
   - Я все-таки не понимаю...
   - Дело было так. Я подумал: господин Сальватор готовит нечто важное, ему нужен человек, который глух и слеп, но может быть полезен вместе со своей парой рук. Такой человек - я!
   И в Вильжюифе я сделал вот что: сказал Пьеру Ланглюме, кому был черед выезжать: "Пьер, дружище, этот Жак Бернар обожает фонтаны Кур-де-Франс, и неспроста: уступи ему свое место, пусть он шепнет пару слов своей подружке, а когда вернется, вы с ним разопьете бутылочку. Идет?" "Договорились!" - согласился Ланглюме. Мы ударили по рукам, и вот я здесь. Теперь скажите, господин Сальватор, разве я был не прав? Вот он я перед вами.
   Пусть я проеду на пять лье больше положенного: от меня не убудет... Ведь я правильно сделал? Приказывайте! И если даже я за это получу по физиономии, то молча оботру кровь и слова не скажу.
   Сальватор протянул Жаку Бернару руку.
   - Друг мой, - сказал он. - Не думаю, что ты мне нынче понадобишься. Но можешь не сомневаться: как только представится случай прибегнуть к твоей помощи, я не премину это сделать.
   - Это точно, господин Сальватор?
   - Точно.
   - Идет!.. А теперь что от меня требуется?
   - Садись в седло, проедешь не меньше ста пятидесяти футов.
   - А потом что?
   - Остановишься.
   Бернар вскочил на лошадь, проехал сто пятьдесят футов, затем спешился и отворил дверцу.
   Сальватор ступил на землю и направился к придорожной канаве.
   В двадцати шагах от него поднялся человек и сосчитал до четырех. Сальватор сосчитал до восьми и пошел ему навстречу.
   Незнакомцем оказался генерал Лебастар де Премон.
   Сальватор подвел генерала к карете, где тот занял место, потом поднялся вслед за ним и приказал Бернару:
   - В Шатийон!
   - В какое место в Шатийоне, учитель?
   - В харчевню "Божья милость".
   - Знаю... Ну, держитесь!
   И, огрев кнутом лошадей, Жак Бернар покатил по дороге на Шатийон. А десять минут спустя коляска уже остановилась, покачиваясь на осях, перед харчевней "Божья милость".
   Пока ехали, Сальватор представил Жюстена генералу; но если генерал знал от Сальватора, кто такой Жюстен, то школьный учитель ничего не слыхал о генерале, в том числе и об оказанной им Жюстену услуге.