Дюма Александр. Сальватор

   - А вы его узнали? - пролепетала г-жа де Маранд.
   - Да, так мне по крайней мере кажется.
   - И... и... могу ли я вас спросить?..
   Слова застыли у нее на устах. Она трепетала при мысли, что муж встретил Жана Робера.
   - Разумеется, вы можете спросить, кто это был, - отвечал г-н де Маранд. - Полагаю, именно это вы хотели узнать. Это был господин де Вальженез.
   - Господин де Вальженез! - повторила молодая женщина.
   - Он самый, - подтвердил г-н де Маранд. - А теперь, дорогая Лидия, позвольте мне зажечь свечу.
   И господин де Маранд зажег свою свечу от небольшой лампы в оранжерее, а затем, приподняв портьеру, исчез со словами:
   - До скорой встречи, мадам, я сейчас вернусь.
   - Вернусь... - машинально повторила г-жа де Маранд.
   Что же будет? О чем г-н де Маранд намерен говорить с женой? Нельзя сказать, что банкир выглядел враждебно, но кто может что-нибудь понять по лицу банкира?
   О чем все-таки пойдет речь? Несомненно, выходка г-на де Вальженеза могла внести смятение в душу г-на де Маранда. Он предоставлял жене полную свободу, однако с условием избегать всяческого скандала.
   Но разве причиной скандала явилась несчастная женщина?
   А если так, то мог ли столь беспристрастный, даже снисходительный человек, как г-н де Маранд, обвинить ее?
   Тем не менее, вопреки этим утешительным доводам, несмотря на прошлое, исключавшее всякий страх, г-жа де Маранд почувствовала, как в ее жилах леденеет кровь. Когда она снова услышала из-за двери голос мужа: "Это я!" - она умирающим голосом ответила:
   - Войдите!
   Господин де Маранд вошел, поставил подсвечник и портфель на столик с выгнутыми ножками и, взяв стул, сел у постели жены.
   - Простите, дорогая Лидия, что я причиняю вам беспокойство, - ласково молвил он, - но король ждет меня завтра в девять часов, и у меня, возможно, за весь день не найдется минутки для разговора с вами.
   - Як вашим услугам, сударь, - так же ласково отозвалась г-жа де Маранд.
   - Ах, к моим услугам?! - вдруг рассердился банкир, но, в другой раз взяв жену за руку, поцеловал ее не менее почтительно. - К моим услугам! Нехорошее слово! Скорее уж к моим мольбам. Если кто и имеет право здесь повелевать, дорогая, так вы, а не я. Умоляю вас об этом помнить.
   - Мне неловко: вы так добры ко мне, сударь! - пролепетала молодая женщина.
   - По правде говоря, вы меня смущаете. То, что вы называете добротой, в действительности лишь справедливость, уверяю вас. Однако не буду злоупотреблять вашим временем. Итак, я начну с главного, что нам необходимо обсудить. Позвольте задать вам вопрос, с которым, как мне кажется, я к вам уже обращался. Вы любите господина де Вальженеза?
   - Да, сударь, вы в самом деле уже спрашивали меня об этом, и я ответила вам отрицательно. Чем объяснить вашу настойчивость?
   - Я задавал вам этот вопрос полгода назад, а за полгода многое может измениться.
   - Я люблю графа Лоредана сегодня не больше, чем тогда.
   - Вы не испытываете к нему ни малейшей симпатии?
   - Нет, - повторила г-жа де Маранд.
   - Вы в этом уверены?
   - Уверяю вас, клянусь вам. Более того, я испытываю к нему нечто вроде...
   - ...ненависти?
   - Да нет, скорее, презрение.
   - Как странно, что мы любим и ненавидим одни и те же вещи и, я бы сказал, тех же людей, дорогая Лидия! Итак, вот первый вопрос, по которому мы пришли к согласию: мы непременно договоримся и по второму вопросу, можете не сомневаться. Раз мы ненавидим и презираем господина де Вальженеза, как произошло, что мы встречаем его у себя на лестнице в столь поздний час? Когда я говорю "мы", я предполагаю, что вы могли бы встретить его, как и я, ведь он оказался в нашем доме не по вашему желанию и не по вашему приглашению, не так ли?
   - Нет, сударь, за это я вам отвечаю.
   - Поскольку я тоже не разрешал ему приходить, - продолжал банкир, - не будете ли вы так добры помочь мне понять, с какой целью или под каким предлогом он оказался здесь без приглашения, против нашей воли и в такое время?
   - Сударь, - смущенно пролепетала молодая женщина, - несмотря на вашу бесконечную доброту, мне очень трудно и совестно вам ответить.
   - Не говорите о моей доброте, Лидия, и поверьте, что, обращаясь к вам с вопросом, я стремлюсь скорее успокоить, нежели смутить вас. Я знаю многое, но не подаю виду. Мне известны ваши тайны, хотя вы думаете, что я пребываю в неведении. Если вам трудно отвечать, потому что вы боитесь затронуть одну из таких тайн, позвольте мне помочь вам. Обопритесь на меня, и путь покажется вам менее трудным.
   - Ах, сударь, вы - воплощение снисходительности.
   - Нет, Лидия, - невесело усмехнувшись, возразил г-н де Маранд. - Просто я следую совету мудреца: "Узнай самого себя". Это помогло мне стать не только снисходительным, но и философом.
   - Полчаса тому назад, сударь, я была не одна, - призналась Лидия, ободренная благодушием супруга.
   - Я знаю, Лидия. Вы ведь только что вернулись. Господин Жан Робер не видел вас больше недели и пришел к вам с визитом. Итак, вы находились в обществе господина Жана Робера.
   Вы это хотели сказать, не правда ли?
   - Да, - кивнула молодая женщина и слегка покраснела.
   - Это более чем естественно... Что же было дальше?
   - А дальше, - продолжала г-жа де Маранд, - мы услышали, как у нас за спиной скрипнул паркет. Мы обернулись и увидели, как колышется полог...
   - Значит, в вашей комнате находился кто-то третий? - спросил г-н де Маранд.
   - Да, сударь, - молвила молодая женщина. - В комнате был господин де Вальженез.
   - Фу! - с отвращением обронил банкир. - Этот господин шпионил!
   Госпожа де Маранд, ни слова не говоря, опустила голову.
   Наступило молчание.
   Первым его нарушил банкир.
   - И что сделал господин Жан Робер при виде этого негодяя? - спросил он.
   - Бросился на него! - поспешила ответить г-жа де Маранд.
   Видя, что муж нахмурился, она прибавила: - Как и вы, он назвал его негодяем.
   - Досадная сцена! - промолвил банкир.
   - Да, сударь, - вскричала молодая женщина, не совсем понимая мысль своего мужа, - действительно досадная, потому что она могла привести к скандалу, причем первопричиной его послужила я, а последствия пали бы на вас.
   - Кто вам об этом говорит, дорогая Лидия, - ласково продолжал г-н де Маранд. - Если я говорю "досадная сцена", поверьте, я не думаю при этом о себе.
   - Как, сударь?! - воскликнула г-жа де Маранд. - Неужели вы думаете в такую минуту только обо мне?
   - Ну конечно, дорогая. Я вижу вас меж двух мужчин; одного вы любите, другого мы оба презираем. Я представляю, как эти двое схватились у вас на глазах, и думаю про себя: "Бедняжке пришлось присутствовать при такой неприятной сцене!" - потому что, полагаю, несмотря на уважение, которое Жан Робер к вам питает, - чего же вы хотите: мужчины всегда остаются мужчинами! - он, должно быть, вызвал графа на дуэль?
   - Увы, да, сударь, именно с этого все и началось.
   - Началось! Что же произошло потом?
   - Господин де Вальженез бежал через туалетную комнату.
   - Ну, теперь понятно, почему я встретил господина де Вальженеза, ведь ваша туалетная выходит на мою лестницу.
   Однако позвольте вам заметить, что в доме, должно быть, есть шпион. Во-первых, потому, что он вошел без вашего позволения, во-вторых, так как вышел без моего. Иными словами, когда моя свеча погасла, он исчез, и я не успел его схватить. Этот пройдоха знает дом лучше меня.
   - Его провела сюда моя камеристка Натали.
   - А откуда у вас это создание, дорогая?
   - Мне порекомендовала ее мадемуазель Сюзанна де Вальженез.
   - Эта тоже плохо кончит, - нахмурившись, пробормотал банкир. - Боюсь или, вернее, надеюсь, что так и будет. Однако чем, по-вашему, закончится это происшествие? Господин Жан Робер непременно будет драться с господином де Вальженезом на дуэли!
   - О нет, сударь, - вскрикнула г-жа де Маранд.
   - Как - нет? - с сомнением произнес г-н де Маранд. - Вы же сами сказали, что он вызвал негодяя на дуэль, а теперь уверяете, что они не будут драться!
   - Нет! Господин Жан Робер обещал, что не будет с ним драться. Он мне поклялся.
   - Это невозможно, дорогая Лидия.
   - Повторяю: он мне поклялся.
   - А я повторяю, что это невозможно.
   - Сударь! Он дал мне слово, а вы сами мне сто раз говорили, что господин Жан Робер - честный человек, - продолжала настаивать г-жа де Маранд.
   - Я готов повторять вам это до тех пор, пока не смогу убедиться в обратном. Но есть клятвы, которым честный человек изменяет именно потому, что он честный человек. А обещание не драться в сложившихся обстоятельствах - как раз такого рода.
   - Как, сударь? Неужели вы полагаете?.
   - Я думаю, что Жан Робер будет драться. Не только думаю - я в этом совершенно уверен.
   Госпожа де Маранд непроизвольно уронила голову на грудь Она чувствовала себя глубоко несчастной.
   "Бедняжка! - подумал г-н де Маранд. - Она боится, что любимый мужчина погибнет!"
   - Дорогая! - молвил он, взяв жену за руку - Извольте выслушать меня спокойно, то есть без смущения, без волнения, без страха. Я пришел вас успокоить.
   - Слушаю вас, - вздохнула г-жа де Маранд.
   - Что бы вы подумали о господине Жане Робере - прошу заметить, что я говорю с вами как отец или священник и прошу вас спросить свое сердце, если бы он не защитил вас от человека, глубоко вас оскорбившего и способного повторить оскорбление? Что вы подумаете о его гордости, чести, отваге, даже любви, если он не станет драться просто потому, что вы его об этом попросили, с человеком, нанесшим вам подобную обиду?
   - Не спрашивайте, сударь! - воскликнула несчастная женщина. - У меня путаются мысли, а когда я пытаюсь рассудить все по совести, понимаю ничуть не больше.
   - В третий раз вам повторяю, Лидия, что я пришел вас успокоить. Давайте вместе предположим, что господин Жан Робер будет драться, что, откровенно говоря, явилось бы необходимым доказательством его любви к вам, хотя я со своей стороны клянусь, что он драться не будет - Вы клянетесь? - вскричала г-жа де Маранд, пристально глядя на мужа.
   - Да, я, - подтвердил банкир, - а моим клятвам вы можете доверять, Лидия. Ведь, к несчастью, - грустно прибавил он, - мои клятвы - не любовные Госпожа де Маранд просияла от счастья, но банкир словно не замечал ее радости.
   Он продолжал:
   - Как будет встречена в свете, позвольте вас спросить, новость о дуэли между господином Жаном Робером и господином де Вальженезом? Чему ее припишут? Начнут выдвигать самые нелепые предположения, пока не всплывет правда. Ведь между поэтом и фатом никакого другого соперничества быть не может. Я окажусь по воле обстоятельств втянут в эту историю.
   А ведь ни мне, ни вам этого не хочется, верно? Я убежден, что и господин Жан Робер к этому не стремится. Так что не беспокойтесь, дорогая, и положитесь на меня. Простите, что я невольно причинил вам беспокойство в поздний час.
   - Что же будет?.. - отважилась спросить г-жа де Маранд. На ее лице отразился ужас: она начала смутно догадываться, что именно ее муж займет во всем этом деле место любовника.
   - Ничего необычного не произойдет, дорогая Лидия, - продолжал банкир, я берусь все уладить наилучшим образом.
   - Сударь! Сударь! - вскричала г-жа де Маранд, привскочив на постели, так что ее белая шея и округлые плечи предстали взору банкира, словно бесценное сокровище. - Сударь! Вы будете из-за меня драться?
   Господин де Маранд задрожал от восхищения.
   - Дорогая моя! - молвил он. - Клянусь, что сделаю все возможное, дабы вы как можно дольше были уверены в моей почтительнейшей нежности.
   Он встал и в третий раз поцеловал жене руку:
   - Усните с миром!
   Госпожа де Маранд схватила его за обе руки и проникновенно проговорила:
   - Ах, сударь, сударь! Отчего же вы меня не полюбили!
   - Тсс! - приложил г-н де Маранд палец к губам. - Не будем говорить о веревке в доме повешенного.
   Забрав свечу и портфель, г-н де Маранд удалился так же тихо, как и вошел.
   VIII
   Глава, в которой г-н де Маранд чрезвычайно последователен
   Господин фон Гумбольдт, великий философ и геолог, сказал где-то по поводу впечатлений от землетрясений:
   "Это впечатление объясняется не тем, что впечатления от катастроф, история которых сохранилась в памяти, представляются нашему воображению в большом количестве. Нас захватывает то, что мы вдруг теряем врожденную веру в устойчивость Земли. С самого нашего детства мы привыкли к контрасту между подвижностью Океана и неподвижностью Земли.
   Все свидетельства наших чувств укрепили нас в этой уверенности; но стоит Земле дрогнуть, и этой минуты довольно, чтобы разрушить опыт всей нашей жизни. Неожиданно открывается неведомая мощь; покой в природе - не более чем иллюзия, и мы вдруг чувствуем, что оказались безжалостно отброшены в хаос разрушительной силы".
   У этого физического впечатления имеется эквивалент во впечатлении морального свойства, которое приобретается через несколько лет супружеской жизни, когда, после того как мужчина обожал свою жену и полностью ей доверял, он внезапно видит, что у него под ногами разверзлась бездна сомнения.
   И впрямь, знаете ли вы положение более тяжелое и плачевное, чем то, в котором оказывается мужчина, крепко привязавшийся к женщине, проживший с ней бок о бок годы в полной безмятежности и вдруг чувствующий, что его вере и спокойствию нанесен удар. Сомнение, берущее начало в женщине, которую он любит, распространяется на все мироздание. Он сомневается в себе, в других, в божественном свете. Наконец, он становится похож на того, о ком говорит г-н фон Гумбодьдт и кто прожил тридцать лет в полной уверенности, что у него под ногами твердая почва, но неожиданно чувствует, что она дрожит и уходит у него из-под ног.
   К счастью, г-н де Маранд находился в другом положении, вообще трудно поддающемся описанию. Как он и сказал жене, "знание себя самого" заставило его с большой снисходительностью относиться к прекрасной грешнице, которая в результате приведенных нами обстоятельств связала с ним свою судьбу.
   И за снисходительность, которую он проявлял по отношению к г-же де Маранд, ему нужно было тем более отдать должное, что он любил свою жену так, как никогда не мог бы полюбить никакую другую женщину в целом свете. Но поскольку не бывает любви без ревности, г-н де Маранд в глубине души, должно быть, ревновал жену к Жану Роберу. И действительно, ему случалось переживать жгучую, глубокую, неодолимую ревность.
   Однако стоило ли быть умным человеком, если бы ум служил лишь прикрытием для тех из наших страданий, к которым общество относится не с жалостью, а с насмешкой?
   Итак, г-н де Маранд действовал не только как философ, но и как сердечный человек. Имея в руках женщину, от которой он, строго говоря, не мог требовать физической и чувственной любви, он все устроил так, чтобы она была вынуждена платить ему моральным расположением, зовущимся любовью.
   Таким образом, г-н де Маранд был, может быть, самым ревнивым человеком на свете, хотя производил совершенно иное впечатление.
   Неудивительно поэтому, что, решившись быть другом Жана Робера, он торопился стать врагом г-на де Вальженеза. Его ненависть к этому человеку была чем-то вроде клапана безопасности, через который он выплескивал ревность к поэту; если бы не это ниспосланное Небом приспособление, рано или поздно на воздух взлетела бы вся машина.
   И вот представился удобный случай выпустить эту ненависть.
   На следующий день после описанной нами ночной сцены г-н де Маранд, вместо того чтобы отправиться в девять часов в собственной карете в Тюильри, вышел в семь часов пешком, нанял на бульваре кабриолет и приказал отвезти его на Университетскую улицу, где жил Жан Робер.
   Господин де Маранд поднялся в четвертый этаж к молодому поэту и позвонил.
   Слуга открыл дверь. Господин де Маранд собрался узнать, может ли он видеть г-на Жана Робера, и украдкой осмотрел приемную.
   На столе лежал футляр с пистолетами, а в углу ждала пара дуэльных шпаг.
   Господин де Маранд осведомился о хозяине дома. Лакей отвечал, что тот никого не принимает.
   К несчастью, г-н де Маранд, обладавший столь же тонким слухом, что и проницательным взглядом, отчетливо разобрал несколько мужских голосов, споривших в спальне.
   Он передал свою карточку слуге и приказал вручить ее хозяину дома, когда тот останется один. Г-н де Маранд прибавил, что снова зайдет около десяти часов утра, то есть после своего визита к королю.
   Слова "после визита к королю" возымели магическое действие, и лакей заверил г-на Маранда, что его приказание будет в точности исполнено.
   Банкир ушел.
   Но в нескольких шагах от двери Жана Робера он приказал кучеру остановить и развернуть кабриолет так, чтобы он мог увидеть посетителей поэта.
   Вскоре из дома вышли два молодых человека, и он их узнал.
   Это были Людовик и Петрус. Они направились в его сторону, так что г-ну де Маранду осталось только выйти из кабриолета, и он очутился прямо перед ними.
   Молодые люди попятились, вежливо раскланиваясь с банкиром, к которому питали огромную симпатию, а также уважали как политика. Им и в голову не могло прийти, что у г-на де Маранда может быть к ним дело, но он остановил их улыбкой.
   - Простите, господа, - сказал он, - но я жду именно вас.
   - Нас? - хором переспросили молодые люди и удивленно переглянулись.
   - Да, вас. Я так и думал, что ваш друг пошлет за вами нынче утром, и хотел сказать вам два слова о поручении, которое он вам только что дал.
   Молодые люди снова переглянулись со всевозраставшим удивлением.
   - Вы меня знаете, господа, - продолжал г-н де Маранд с покоряющей улыбкой. - Я человек серьезный, привык с уважением относиться к вопросам чести, и вы не можете заподозрить меня в намерении оскорбить вашего друга.
   Молодые люди поклонились.
   - Итак, сделайте мне милость...
   - Какую?
   - Ответьте откровенно на мои вопросы.
   - Постараемся, сударь, - в свою очередь улыбнувшись, пообещал Петрус.
   - Вы идете к господину де Вальженезу, не так ли?
   - Да, сударь, - не скрывая изумления, кивнули молодые люди.
   - Вы идете обсудить с ним или его секундантами условия дуэли?
   - Сударь...
   - Отвечайте смело. Я министр финансов, а не префект полиции. Речь идет о дуэли?
   - Это так, сударь.
   - О дуэли, причина коей вам неизвестна?
   Задавая этот вопрос, г-н де Маранд пристально посмотрел на молодых людей.
   - И это верно, - подтвердили те.
   - Да, - улыбнулся г-н де Маранд, - я знал, что Жан Робер - джентльмен.
   Петрус и Людовик ждали объяснений.
   - Я-то знаю причину, - продолжал банкир, - и должен сказать господину Жану Роберу, что буду иметь честь оказать через час влияние на ход событий, а это, возможно, изменит решение вашего друга.
   - Я так не думаю, сударь. Нам показалось, что наш друг настроен весьма решительно.
   - Окажите мне милость, господа.
   - Охотно! - отозвались оба приятеля.
   - Не ходите к господину де Вальженезу, пока я не увижусь с господином Жаном Робером и он снова не переговорит с вами.
   - Сударь! Это противоречит указаниям нашего друга. Мы даже не знаем...
   - Это дело двух часов.
   - В некоторых вопросах двухчасовое промедление может пагубно сказаться на результате.
   - Уверяю вас, господа, ваш друг не рассердится, будет вам благодарен за задержку.
   - Вы точно знаете?
   - Слово чести.
   Молодые люди переглянулись.
   Петрус спросил:
   - Почему бы вам, сударь, не подняться к Жану Роберу прямо сейчас?
   Господин де Маранд вынул часы.
   - Сейчас без десяти минут девять; ровно в девять я должен быть в Тюильри, а я еще не настолько давно стал министром, чтобы заставлять себя ждать.
   - Не позволите ли вы нам хотя бы подняться и предупредить нашего друга об изменениях?
   - Нет, господа, нет, умоляю вас этого не делать. Намерения господина Жана Робера должны измениться после того, что сообщу ему я. Но в одиннадцать часов будьте у него.
   - Тем не менее... - продолжал настаивать Людовик.
   - Представьте, - проговорил г-н де Маранд, - что вы не застали господина де Вальженеза дома и вынуждены принять это промедление.
   - Друг мой! - заметил Петрус - Когда такой человек, как господин де Маранд, уверяет, что в нашем поступке не будет ничего предосудительного, мы можем - таково по крайней мере мое мнение - положиться на его слово.
   Он поклонился банкиру и продолжал:
   - Мы будем у нашего друга, сударь, а до тех пор не предпримем ничего, что противоречило бы вашим намерениям.
   Молодые люди снова поклонились, давая г-ну де Маранду понять, что не хотят больше задерживать его на улице.
   Банкир вскочил в кабриолет и приказал гнать в Тюильри.
   Друзья зашли в кафе "Демар" и заказали завтрак, желая с пользой употребить время, дарованное им г-ном де Марандом.
   Тем временем лакей Жана Робера передал хозяину карточку министра, не забыв, разумеется, прибавить, что тот зайдет к поэту после визита к королю.
   Жан Робер заставил слугу дважды повторить поручение, взял карточку, прочел имя и непроизвольно насупился. Не то чтобы он испугался - молодой человек был храбр, - но неизвестность тревожила его.
   Что было нужно г-ну де Маранду в восемь часов утра?
   Ведь в это время банкиры и министры уже просыпаются, но поэты еще спят!
   К счастью, долго ждать ему не пришлось.
   Ровно в десять часов в дверь позвонили, а спустя мгновение слуга ввел г-на де Маранда.
   Жан Робер встал.
   - Примите мои извинения, сударь, - молвил он, - вы оказали мне честь своим визитом в половине девятого...
   - ...а вы не смогли меня принять, - закончил за него г-н де Маранд. Это понятно, вы обсуждали один важный вопрос со своими друзьями, господином Петрусом и господином Людовиком. Это о нас, банкирах, пословица говорит: "Делу время - потехе час". Вы отсрочили мое удовольствие от встречи с вами, но от этого удовольствие только больше.
   Эти слова можно было принять и за насмешку, и за любезность. Не зная, как к ним отнестись, Жан Робер указал г-ну де Маранду на кресло.
   Господин де Маранд сел, жестом приглашая Жана Робера занять место рядом.
   - Похоже, мой визит вас удивляет, сударь, - заметил банкир.
   - Это большая честь для меня...
   Господин де Маранд его перебил:
   - Меня самого удивляет то обстоятельство, что я не пришел к вам раньше. Но чего же вы хотите?! Мы, финансисты, люди неблагодарные; за работой мы несправедливо забываем о людях, доставляющих нам истинное наслаждение. Вы давно оказываете мне честь бывать в особняке на улице Лаффит, я же впервые явился к вам с ответным визитом. Должен признаться, мне весьма неловко.
   - Сударь! - смущенно пролепетал Жан Робер, не понимая, куда клонит банкир.
   - Почему же, - продолжал г-н де Маранд, - вы благодарите меня, вместо того чтобы выразить мне совершенно заслуженный упрек? Вы ведете себя со мной - простите мне терминологию финансиста - как с кредитором, а должны бы относиться как к должнику. Я обязан вам бесчисленными визитами; я еще вчера вечером говорил об этом с госпожой де Маранд сразу после вашего ухода.
   "Ну, вот мы и дошли до сути, - подумал Жан Робер. - Он видел, как я выходил вчера из его особняка в неурочное время, и пришел узнать причину позднего визита".
   - Госпожа де Маранд, - продолжал банкир, видя, что Жан Робер молчит, очень вас любит.
   - Сударь!..
   - Она любит вас как брата.
   Господин де Маранд с особенным выражением произнес последние два слова.
   - Но меня особенно удивляет и огорчает, - продолжал г-н де Маранд, что ей не удалось внушить вам хотя бы отчасти то чувство, которое она сама питает к вам.
   - Сударь! - поспешил заметить Жан Робер, растерявшись от того, какой оборот принимает их разговор и даже не догадываясь о его цели. - Мы с вами представляем настолько разные виды деятельности, что...
   - Это вам мешает испытывать ко мне дружеские чувства? - перебил г-н де Маранд. - Неужели вы полагаете, дорогой поэт, что в банковской деятельности совсем не нужен ум? Вы думаете, как и те, кто знает о финансовой игре лишь по потерям, что все банкиры - дураки или?..
   - О, сударь! - вскричал поэт. - Я далек от подобной мысли!
   - Я был заранее в этом уверен, - продолжал банкир, - и потому говорю вам: наши виды деятельности - хотя это не бросается в глаза - имеют немало общего. Финансы, так сказать, дают жизнь. Поэзия же учит нас получать от жизни удовольствие. Мы представляем два противоположных полюса и, следовательно, оба необходимы для того, чтобы вращалась Земля.
   - Из этих нескольких слов видно, что вы поэт не меньше меня, сударь.
   - Вы мне льстите, - отвечал г-н де Маранд, - я не заслуживаю это звание, хотя пытался его завоевать.
   - Вы?
   - Да. А вас это удивляет?
   - Нисколько. Однако...
   - Понимаю. Вам кажется, что банк и поэзия несовместимы.
   - Я этого не говорю, сударь.
   - Но думаете так. А это одно и то же.
   - Нет. Я только говорю, что не знаю о вас ничего...
   - ...что доказывало бы мое призвание?.. Будьте осторожны.
   Однажды, когда у меня будет повод вас упрекнуть, я приду сюда с рукописью в руках. Но сегодня я от этого далек; напротив, я пришел извиниться. Ах, вы сомневаетесь, молодой человек! Так знайте: я, как и все, написал собственную трагедию "Кориолан"; затем шесть первых песен поэмы под названием "Человечество"; потом еще томик стихов о любви; еще... еще...
   да почем мне знать? Однако, так как поэзия - это культ, который не кормит своих жрецов, мне пришлось трудиться в материальной сфере, а не только в духовной. Вот как я стал просто банкиром, когда - позвольте мне сказать об этом одному вам, опасаясь, как бы меня не обвинили в гордыне, мог бы оказаться вашим собратом.