Через короткое время Гольди выбрался на дорогу и направился к «ланче».
   Когда он оказался возле машины, Андрей освободил водительское сидение, пересев к Аз Гохару, комиссар опустился за руль и сказал:
   – Похоже, на станции никого нет.
   – Вы в этом уверены? – нахмурился старик.
   – Смотрителя там нет точно – обычно он приезжает сюда на машине, но сейчас парковочная площадка пуста. Что же касается гулов… – Комиссар двинул плечами: – Единственное, ради чего они могли здесь находиться, – наблюдение за городом сверху, но на площадке я никого не увидел. Если же предположить, что они спрятались возле станции, чтобы подкараулить какого-нибудь выжившего горожанина, то в этом тем более нету смысла – никто не сможет помешать им отсюда.
   Немного подумав, Аз Гохар согласно кивнул, комиссар же повернул ключ зажигания, и «ланча» тронулась с места.
   Минуту спустя, проехав по западному склону оврага, машина въехала на стоянку смотровой станции. Развернув «ланчу» капотом к дороге, Гольди заглушил двигатель и, обернувшись, оглядел лица сидящих: Джей Адамс, примостившаяся на переднем сидении, с беспокойством озиралась по сторонам, то же делали Аз Гохар и Андрей, замершая между мужчинами Паола в окно не смотрела – на лице ее было написано такое выражение, какое Гольди видел однажды у человека, пережившего железнодорожную катастрофу под Бари, – похоже, девушка все еще была в шоке.
   Осторожно кашлянув, он сказал:
   – Итак, мы на месте…
   Аз Гохар оторвал взгляд от склона и посмотрел на него.
   – Полагаю, мы можем начать действовать, – продолжал Гольди. – Нам нужны телескоп, аптечка для вас, – кивнул он на старика, – и еда. Предлагаю сразу же разделиться, чтобы не терять времени: аптечка должна находиться в баре, думаю вы найдете ее, синьор Аз Гохар… Синьор Белов, вы справитесь с телескопом?
   Андрей, не отрываясь от склона, кивнул.
   – Он находится в доме смотрителя, с задней стороны. Я же займусь едой… – Гольди, глядя на удивленное лицо Джей, пояснил: – Полагаю, сейчас ни у кого нет аппетита, но поесть нам необходимо – на одной нервной энергии мы много не сделаем.
   Аз Гохар одобрительно бросил:
   – Вы правы, комиссар, впереди у нас долгий день.
   Гольди кивнул:
   – Наконец, женщинам я предлагаю пройти под навес и подождать там. Другие предложения есть? – Он оглядел сидящих и, не услышав возражения, открыл дверь.
   Через пару секунд все пятеро выбрались из машины и двинулись по стоянке: Джей Адамс и Паола в сопровождении Гольди и Аз Гохара направились к стоящим под навесом столам, Андрей с автоматом в руке отправился к дому.
   Две минуты спустя комиссар вышел из бара, неся на подносе груду глазированных пончиков, шоколадных батончиков, две упаковки миндального печенья и несколько банок колы. Поставив поднос на стол, за которым сидели женщины, он вытащил из кармана пачку «Националя» и протянул ее Джей:
   – Это вам, Джей. К сожалению, американских я не нашел – это все, что там было.
   Джей, молча кивнув, взяла сигареты. – Выпейте колы, Паола, – Гольди протянул девушке уже открытую банку, – это вас успокоит.
   Он проследил за тем, как взяв банку, Паола поднесла ее ко рту, и нахмурился: вид девушки ему откровенно не нравился – она все больше уходила в себя.
   – В баре почти ничего нет, – сообщил он. – Я нашел там несколько порций жареной утки и пиццы, но они холодные, а микроволновка не работает – нет электричества. Впрочем, их можно съесть и холодными.
   Он перевел взгляд с Джей Адамс, взявшей шоколадный батончик, на сидящего за соседним столом старика – перед тем лежали бинт с пластырем и фарфоровая чашка, в которой Аз Гохар успел развести перекись водорода. Сейчас старик стянул тряпку, которой обмотал руку на автозаправочной станции, и обрабатывал рану смоченной в антисептике марлей.
   Оставив женщин, Гольди подошел к Аз Гохару и опустился на стул рядом с ним.
   – Как вы?
   – В порядке. Это рана – простая царапина, комиссар. В обычной ситуации я бы даже не обратил на нее внимания… – Брови старика двинулись к переносице. – Правда, теперешняя ситуация далеко не обычная, и боюсь, в самый ответственный миг рука может меня подвести.
   – Есть онемение?
   – Небольшое. Возле локтя.
   – Давайте я вам помогу…
   Когда старик закончил обрабатывать рану, Гольди взял бинт и перевязал ему руку, закрепив свободные концы пластырем. Когда с этим было покончено, он вдруг нахмурился пришедшей ему на ум мысли: за сегодняшний день это была уже вторая повязка, которую ему пришлось делать, правда, в первый раз он сделал ее существу, час назад уничтожившему жителей города.
   В этот миг из-за дальнего угла дома вышел Андрей. В левой руке он нес треногий штатив, в правой метровую трубу телескопа, на шее у него болтались автомат и пара биноклей. Пройдя вдоль навеса, он остановился в метре от ограждения, поставил штатив на асфальт и принялся укреплять телескоп. Кивнув на соседний стол, Гольди сказал:
   – Думаю, вам стоит подкрепиться, синьор Аз Гохар, – шоколад подойдет в самый раз – он восстанавливает кровь. Если захотите мяса, в баре есть курица.
   Аз Гохар кивнул:
   – Спасибо, комиссар, – и вытащив из кармана куртки рукав, принялся пристегивать его к комбинезону.
   Гольди поднялся со стула и, выйдя из-под навеса, огляделся по сторонам. Легкий ветер шевелил кусты можжевельника и кроны росших на склоне деревьев, однако, кроме этого движения, ничего подозрительного ни возле стоянки, ни вдоль дороги, поднимающейся к группе сосен, от которых пять минут назад он наблюдал за площадкой, комиссар сейчас не увидел. Тогда он развернулся и подошел к парапету. К этому времени Андрей зафиксировал трубу телескопа на верхушке штатива и затягивал винтами крепящие хомуты. Гольди взял один из биноклей, которые демонолог повесил на парапет, повернулся к долине, но, прежде чем наводить прибор на Террено, спросил тихим голосом – так, что сидящие под навесом женщины его не услышали:
   – Синьор Белов, вы нашли кого-нибудь из людей в доме?
   – Нет, похоже, со вчерашнего вечера там никого не было… – Андрей сделал паузу, прежде чем задать встречный вопрос: – В баре тоже никого нет?
   – Нет.
   – Значит, как вы и предполагали, станция пуста… Куда же делся смотритель?
   – Не знаю, – пожал плечами Гольди. – Не исключено, что сегодня он сюда вообще не поднимался. А может быть, спустился в долину, увидев, что происходит в Террено?
   По-прежнему не поднимая бинокль, он посмотрел на восток. Смотровую станцию не случайно построили именно в этом месте горы – склон Кальва-Монтанья здесь выдавался, и с семидесятиметровой высоты лежащий внизу город просматривался полностью: у самого горизонта сверкала лента реки, ограничивающая Террено с востока и уходящая на север к куполам Морте-Коллине, от реки начиналось рыжеватое «море», образованное крышами домов «старого» города, – оно протягивалось на запад, занимая четверть долины, и обрывалось у Золотого бульвара, за которым начиналась совсем другая картина – кирпично-красное море сменялось разноцветной мозаикой «американского» квартала, к северо-западу от которого темнел гигантский прямоугольник циркониевого завода, а на севере, за тонкой ниточкой объездной дороги, тянулись километры взлетных полос…
   Какое-то время Гольди смотрел на Террено, понимая, что через бинокль ничего не увидит: город находится слишком далеко – до ближайшей к горе юго-западной оконечности, где расположено чимитеро ди Джовани, не меньше полутора километров, а до северо-восточной – все шесть, и все-таки поднял его и посмотрел в центр Террено, пытаясь разглядеть пьяцца дель Фуоко… Несколько мгновений в окулярах плясала мешанина из крыш и фонарных столбов, потом он заметил ярко-зеленое пятно, окружающее центр Террено. Комиссар постарался зафиксировать бинокль и вскоре различил купол ратуши. То, что находилось внизу, увидеть было нельзя, но Гольди хорошо еще помнил картину гибели карабинеров, и чтобы представить себе лежащие на площади трупы, ему необязательно было их видеть… Мгновение он смотрел на пьяцца дель Фуоко, а потом перевел бинокль в сторону Золотого бульвара. Бульвар являлся вторым по ширине проспектом Террено и единственным в старом городе, который просматривался со смотровой станции. Несколько секунд комиссар всматривался в дорогу, стараясь увидеть на ней хоть какое-нибудь движение, но ничего не увидел – обычно кажущийся живым из-за движущихся по нему машин, проспект был сейчас мертв. Тогда он опустил бинокль и перевел взгляд на демонолога – тот почти закончил укреплять телескоп. Через него можно будет разглядеть происходящее в городе, подумал комиссар, впрочем, ничего хорошего они там наверняка не увидят…
   Неожиданно в сознании его всплыли картины, виденные им на выезде из Террено, и Гольди нахмурился. Повернувшись к навесу, под которым замерли три человека, прошел к старику и, усевшись напротив него, протянул:
   – Синьор Аз Гохар, не пора ли вам рассказать нам о гулах?
   Бен Аз Гохар оторвался от упаковки миндального печенья и перевел взгляд на комиссара. Джей Адамс и Паола механически взглянули на старика.
   Секунду Аз Гохар сидел молча, глядя на Гольди и словно не зная, что ответить ему, наконец выдавил:
   – Рассказать вам о гулах?
   Из груди его вырвался вздох.
   – Не так это просто – в двух словах этого не сделаешь. – Он взглянул на часы, стрелки которых показывали четверть первого. – Для этого потребуется не менее часа!
   – Ничего, этот час у нас есть. Пока гулы не начнут действовать, мы тоже ничего сделать не сможем, – произнес Гольди.
   Старик скользнул взглядом по лицам сидящих – у Паолы в глазах светилось отчаяние, и ее, кажется, совсем не интересовало, что мог сказать Аз Гохар, на лице Джей Адамс отражалась усталость, – потом поднял банку и сделал глоток. Неожиданно у комиссара возникло странное чувство, что Аз Гохар специально оттягивает время, не желая отвечать ему.
   Он нетерпеливо шевельнулся на стуле и повторил:
   – Синьор Аз Гохар, вы обещали рассказать нам о гулах. Мы ждем…
 
   Черное дуло, обрамленное серым прямоугольником стали, завораживало, словно створ волшебной пещеры. Глядя в его манящую черноту, так просто было поверить, что в нем разрешение всех проблем, что достаточно легкого нажатия на курок, и он избавится от этих страданий: не будет боли, заполнившей грудь, пустоты, разрывающей душу, и отчаяния – невыносимо-тоскливого, в миллионы раз худшего, чем мгновенная смерть.
   Черный кругляшок приближался к нему, разрастаясь и заполняя собой все вокруг. Внезапно вселенская чернота проглотила его, окутав непроницаемым коконом, и только яркими метеорами проскальзывали в ней обрывки воспоминаний.
   Утро этого дня: они завтракают на веранде, Нанда озорно смотрит на мать. Он спрашивает, не хочет ли она снова побывать в доме у дедушки и поиграть с его догом? Нанда смеется, отчего становится видна дырка на месте выпавшего зуба, и отвечает: «Конечно!»…
   Два года назад: день рождения дочери. Доминик Пальоли приносит ей в подарок плюшевого зайца. Нанда бросается целовать его – она всегда любила Доминика и, сколько ни говорил он ей, называла его «дядя Толстуш», – а потом начинает носиться по саду вокруг импровизированного стола, устроенного под эвкалиптами…
   Пять лет назад: у Нанды какая-то редкая болезнь. Лекарство от болезни есть только в Голландии. Он отправляет за лекарством Армандо, а сам сидит у кровати дочери, попеременно с Мальдой, не спит двое суток, пока не приезжает помощник. Нанде дают лекарство, но еще сутки, пока оно не начинает действовать, он не ложится…
   Шесть лет назад: самый разгар Большого передела Террено. Жена и дочь далеко от Италии, но каждый вечер Мальда звонит ему, и он слушает голос Нанды, которую Мальда подносит к трубке, и если в эту минуту приезжают Доминик и Армандо, он заставляет их ждать, и они ждут, хотя где-то льется кровь и нужно принимать срочное решение, пока дон Франческо слушает лепет дочери…
   Десять лет назад: они с Мальдой в семидесяти километрах к северу от Реджоди-Калабрия, на берегу Тирренского моря, – это их медовый месяц. На прибрежной вилле, охраняемой людьми Эрбы, они с женой проводят месяц между кроватью и морем. Никогда больше не чувствует он себя настолько расслабленным и счастливым, свободным от всех забот и волнений.
   Легкий щелчок прервал картины из прошлого – большой палец правой руки сам собой взвел курок. Внезапно кругляшок дула словно ощерился, и на Франческо дохнуло холодом смерти. «Почему я не умер полчаса назад вместе с Мальдой и Нандой?» – пронеслось в голове. Он должен был умереть вместе с ними – тогда бы он не чувствовал этой опустошающей боли, непреходящего чувства вины, разрывающего сознание от мысли о том, что не успел их спасти. Если бы комиссар выпустил его из машины, пока они находились в Террено, он бы умер вместе с дочерью и женой, теперь же их мертвые тела стынут в библиотеке, а он сидит в десяти метрах от них – еще не мертвый, но уже не живой.
   Глядя на пистолет, он почти физически слышал этот голос: «Ну, давай, спусти курок, и все твои проблемы исчезнут – ведь это так просто!» Сжимая рукоятку оружия, он думал, что это действительно просто, и не видел что бы могло удержать его от этого шага. Двадцать лет назад, когда, скорчившись в трюме рыбацкой шхуны, направляющейся в Матаморос, он дрожал, каждую минуту ожидая, что вот сейчас их остановит береговая охрана и его бросят в тюрьму, он бы ни за что не выбрал этот путь – вся жизнь была у него впереди, с надеждами и неосуществленными планами. Пять лет спустя, когда уже в Милане он командовал небольшим отрядом возле порта, они с Армандо нарвались на двух обкуренных наркоманов и были на волосок от смерти – он уже видел дуло обреза, направленного ему в лицо, но сделал отчаянный прыжок, и картечь просвистела мимо плеча. Десять лет спустя на шоссе близ Варесе его машину обстреляли люди Пандоры – пули щелкали по кузову, осыпая его стеклянными крошками, но он выжил, ибо у него была цель, чтобы жить: дочь и жена, ждавшие его дома. Теперь же у него этой цели нет: Мальда и Нанда мертвы, дело всей его жизни рухнуло – все его люди погибли, – а его собственный дом полон покойников. Так что же может удержать его от этого шага?
   Глядя в черноту дула, Франческо провел языком по губам. Если выстрелить в сердце или висок, смерть будет мгновенной. Можно также выстрелить в рот – пуля пробьет небо и разрушит мозг… Медленно подняв пистолет, он коснулся дула губами и почувствовал металлический вкус. Достаточно легкого движения пальца, и все будет кончено – он умрет и, если парни из Ватикана не врут, увидит дочь и жену, если же там ничего нет, то что ж – даже это намного лучше того, что он испытывает сейчас.
   Он надавил на спусковой крючок, и пистолет, словно живой организм, отозвался на движение: в глубине его что-то скрипнуло, и это подействовало на Франческо, заставив опять перенестись в прошлое он вдруг увидел себя двадцатилетним рядом с Карло Гарцетти. Он не помнил точно, где это было: на автодроме, где его учили уходить от погони, или в тире, где Карло натаскивал его по мишеням, – сцена была смазанной, но лицо самого Карло было до неправдоподобия четким. Он не знал, почему вспомнил именно этот эпизод жизни, но слова Карло Гарцетти зазвучали вдруг в голове с оглушительным громом.
   «…Франческо, – говорил Карло, – ты знаешь, что самое главное в нашем деле? Умение хорошо стрелять? Просчитывать выгодные комбинации? Командовать людьми?.. Нет! Все это важно, но не самое главное. Самое главное – дух!.. Что ты сделаешь, если в один черный день окажешься вдруг один? Если твою семью уничтожат? Если настанет момент, когда твоих родных и друзей достанут враги?.. Если в тебе силен дух, ты не сдашься. Если в тебе крепок дух, ты будешь помнить лишь об одном: кровь смывается кровью! И если ты останешься один, а твои враги будут праздновать победу, ты возьмешь пистолет и отомстишь им, даже если при этом погибнешь… Кровь смывается кровью – помни об этом, Франческо. И если ты будешь помнить об этом, и твои враги будут знать, что ты помнишь, они побоятся трогать даже малейшего из твоих друзей, ибо будут уверены, что месть неизбежна!..»
   Медленно опустив пистолет, Франческо поставил его на предохранитель и убрал палец с курка. С неожиданной ясностью он осознал вдруг, что есть одна вещь, которую ему необходимо сделать, без осуществления которой он попросту не успокоится. Пусть потом опять придет боль, пусть снова навалится это отчаяние, мешающее дышать, но сначала он должен сделать это, потому что, кроме него, сейчас это сделать некому.
   Опустив руку, он разжал пальцы, и пистолет упал на ковер. Мгновение Франческо смотрел на лежащих посреди холла покойников, потом тяжело поднялся с дивана и двинулся к двери гостиной…

Глава тридцать третья

   Задав вопрос, комиссар замолчал. Мгновение глаза Аз Гохара были прикованы к раскинувшемуся внизу городу: зрачки их были похожи на лесные озера – глянцево-черные и безмолвные, хранящие на немыслимо-ледяной глубине свои тайны, – или входы в туннель, ведущий в такую туманную неизвестность, что невозможно было представить, что скрывается в голове этого человека… Наконец, переведя взгляд на стол, старик проговорил голосом уставшего человека:
   – То, что вы просите меня рассказать, комиссар, является секретом, который люди нашего рода оберегали на протяжении тысячелетий. Каждый мужчина из рода Аз Гохар, вступая на путь воина, приносит клятву отцу не открывать знания о гулах непосвященным, чтобы оно не проникло в человеческий мир. Бог света наделил нас этим знанием, оградив от него остальных. Знание о гулах – тяжкий груз, с которым каждый из нас живет свою жизнь, и если я расскажу вам о гулах, вы не сможете повернуться и уйти – вам придется присоединиться ко мне в борьбе против них. Если же вы выживете, то должны будете хранить эту тайну остаток жизни.
   Договорив предложение, Аз Гохар замолчал. Глядя в его глаза, подернувшиеся странной пленкой, делавшей их абсолютно непроницаемыми, Гольди подумал, что пленка эта, словно экран, загораживает от него мысли старика, и, обычно легко понимающий скрытый смысл слов собеседника, сейчас он не мог понять истинного значения услышанного.
   Медленно облизнув губы, он протянул:
   – Но мы и так готовы присоединиться к вам. Кроме того, мы уже кое-что знаем о гулах, поэтому не все ли равно: узнаем мы больше или нет?
   – Не обманывайтесь, комиссар, – ответил старик, – сейчас вам практически ничего не известно о гулах – только то, что они не похожи на людей и способны убивать не задумываясь.
   – Но послушайте: я решил, что мы уже твердо договорились о том, что вы расскажете нам о гулах, – на автозаправочной станции. Теперь вы хотите изменить решение?
   – Нет, я готов рассказать вам о них, но с условием: выслушав меня, вы поможете мне уничтожить гулов, захвативших Террено. Никаких других вариантов, наподобие выбраться из города, чтобы объяснить все властям, или связаться с Миланом по телефону.
   – Но послушайте…
   – Если я выполню обещание, вам придется встать на мою сторону, – жестко повторил Аз Гохар. – Только на этом условии я расскажу вам о гулах.
   Старик опять замолчал.
   Мгновение Гольди смотрел на него, а потом перевел взгляд на женщин: у Паолы в глазах отражалось страдание, и вряд ли она могла что-то сказать, на лице Джей Адамс светилась тревога. Он вернул взгляд на старика и с минуту раздумывал над услышанным… На личном опыте он успел убедиться, что от внешнего мира Террено отрезан: дорога к Милану блокирована, шоссе на Варесе – с большой вероятностью, тоже. Телефоны и электричество в городе отключены – это бы сделали даже начинающие террористы, что уж говорить о существах, возглавляемых тем, кто ждал этого дня сотни лет?.. Существовало несколько способов сообщить внешнему миру о происшедшем в Террено: первый – по радиотелефону, работающему через спутник, второй – с помощью рации, которые имеются в аэропорту, комиссариате и паре других мест Террено. Однако телефона космической связи у них нет, и для того чтобы достать его, необходимо идти в город, а в тех местах, где есть рация, сейчас наверняка сидят гулы. Наконец, чтобы без машины добраться до ближайшего работающего телефона, потребуется перебраться через гору и идти на запад без малого четыре часа, либо переплыть реку и, рискуя увязнуть в болотах, пройти столько же на восток. Впрочем то, что предлагает старик, еще более опасно: бросить вызов созданиям, уничтожившим население города, существам, которых не берут пули и которые способны расправиться с человеком, даже не приближаясь к нему. В любой другой ситуации он бы ни за что не пошел на такое – слишком неоправдан был риск, и он не видел веской причины помогать старику, – но ведь можно поступить по-другому, подумал вдруг комиссар, – сказать Аз Гохару «да», и если из рассказанного им выйдет, что бороться с гулами слишком опасно, можно будет изменить решение – ведь не сможет старик силой заставить его убивать гулов…
   Двинувшись над столом, он сказал:
   – Ладно, выезды из города сейчас перекрыты, а карабкаться через гору мне неохота… Скажите хотя бы одно: этих тварей можно убить?
   – Да.
   – Ладно, – повторил комиссар, – так и быть: я готов помериться силами с гулами.
   Аз Гохар перевел взгляд на Джей. Скомкав обертку от шоколадного батончика, который съела минуту назад, женщина вытащила из лежащей на столе пачки сигарету. Через секунду она щелкнула зажигалкой и произнесла, словно отвечая на вопрос старика:
   – Если вы спрашиваете меня: согласна ли я пойти с вами, чтобы прикончить парочку тварей, то да – за последние сутки они доставили мне массу неприятностей.
   Аз Гохар молча кивнул и повернул голову к Паоле. Однако на лице ее он увидел то же, что комиссар, – девушка была сейчас не в том состоянии, чтобы что-то решать. Тогда он перевел взгляд на Гольди.
   – Ну, что ж, комиссар, синьор Белов уже в курсе того, что вы хотите узнать, поэтому, если вы приняли окончательное решение, я расскажу вам о гулах. – Подняв банку колы, он сделал глоток. – Но прежде вы должны показать мне ладони.
   – Это еще зачем?
   – Мне необходимо кое-что выяснить.
   Гольди и Джей Адамс с недоумением переглянулись. Аз Гохар нетерпеливо двинул рукой и, когда комиссар положил правую руку на стол, перевернул ее ладонью вверх и быстро ее осмотрел. Однако, что бы он ни увидел на ней, выражение его лица не изменилось. Отпустив руку комиссара, старик поднялся из-за стола и, подойдя к Джей, осмотрел и ее руку. Наконец, он повернулся к сидящим и без всяких вступлений принялся говорить:
   – История гулов настолько же стара, как и сам мир: гулы существуют столько же, сколько и человек. Они всегда жили, прячась среди людей. Однако и люди знали о гулах – древние арамейцы, шумеры, индусы и египтяне, все они знали о сынах Ахримана…
   – Ахримана? – с недоумением повторил Гольди.
   – Дьявол, – пояснил Аз Гохар. – В вашем понимании это дьявол, комиссар. Гулы – это дети бога тьмы, его народ, созданный им в отместку богу света, Ормазду… Шумеры и египтяне называли их сетами. В Европе их тоже знали, но, не понимая истинной сущности, путали с ограми…
   – Синьор Аз Гохар, – осторожно перебил старика Гольди – давайте не будем вдаваться в историю названий этих существ – нам бы хотелось услышать об их способностях, о том, как они рождаются, как их можно убить – что-нибудь в этом роде, понимаете?
   Старик поднял руку:
   – Я лишь пытаюсь объяснить все так, чтобы вам было понятно.
   – Прекрасно. Но перечисление имен этих существ нам вряд ли поможет.
   Аз Гохар вздохнул:
   – Хорошо. Я попытаюсь рассказать покороче и не останавливаясь на деталях…
   Гольди кивнул.
   – Если излагать самую суть, то в мире существует две силы: света и тьмы. На протяжении всей истории люди знали о них – в разных религиях они назывались по-разному: Ормазд и Ахриман, Озирис и Сет, Аллах и Иблис – но сущность их во всех религиях оставалась одна: первая сила животворящая, дающая жизнь и любовь, вторая – несущая смерть и сеющая ненависть. Они находятся в извечной борьбе, и у каждой из них есть свои последователи. Изначально бог света сильней, однако темная сила не успокаивается и постоянно пытается перестроить мир, устроить в нем все на свой лад… Думаю, всем вам известна история о сотворении мира? – Увидев качнувшиеся головы Джей Адамс и Гольди, Аз Гохар продолжал: – В каждой религии он излагается по-своему, но и здесь суть его остается одна: бог света – Ормазд – сотворил человека, слепив его тело и вложив в него душу, однако бог тьмы – Ахриман – ввел человека в искушение и посеял в его душе зерна греха. С тех пор между Ормаздом и Ахриманом идет непрерывная борьба за души людей. Средства Ахримана бесчисленны, и многих ему удалось привлечь на свою сторону, но он всегда понимал, что в конечном счете борьба эта не имеет смысла, потому что люди – дети света, – и как бы он ни старался, души их в конце концов вернутся к Ормазду. И тогда он решил создать свой народ, который изначально принадлежал бы только ему…
   Аз Гохар сделал паузу, поправляя повязку.
   – По этой причине Ахриман и создал гулов. Они заняли особое место в иерархии его слуг, ибо они не дэвы, которые приходят на Землю искушать души людей, и не «живые покойники», оживленные силой Ахримана, без которой они ничего не стоят, потому что лишенные этой силы превращаются в то, чем и являются, – куски мертвой плоти. Гулы – истинные сыны Ахримана, потому что, единожды прикоснувшись к ним своим дыханием, он оставляет их жить на Земле, и они не нуждаются больше в его покровительстве. Ахриман создал их похожими на людей, для того чтобы последние не могли распознать их, пока они слабы, и уничтожить. Но похожи они на людей только внешне. Так как тьма изначально слабее света, Ахриман не смог сотворить свой народ сам – ему, словно падальщику, пришлось использовать то, что создал Ормазд, – тела людей: гулы рождаются на костях умерших и делают это в тайне от света – в земле. Создавая гулов, Ахриман надеялся сотворить народ, противный человеческому роду, но его постигла неудача – он не смог вдохнуть в гулов души – они не способны ни на что, кроме простого существования. Гулы не могут творить и любить, свет в их душах занимает тьма, и вместо любви они ощущают ненависть. Жизнь их лишь жалкое подобие жизни людей, а сами они злая пародия на человека, которого они ненавидят. Поняв, что его народ не сможет равняться сынам Ормазда, Ахриман решил дать гулам то, чего не дал своим детям бог света, – вечную жизнь на Земле. Однако Ормазд отнял у них эту способность и сделал так, что они умирают, хотя и способны жить тысячи лет. Создав свой народ, Ахриман хотел заселить гулами Землю, вытеснив с нее всех людей, но Ормазд и здесь помешал ему: он дал человечеству знания о гулах и защищает его через своих воинов – кахмаров и тахши.