Ланьлинский насмешник. Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

   У Юэнян же первым делом послала подарки, а потом, нарядившись, отправилась в большом паланкине на пир к госпоже Ся, жене командира императорского эскорта Ся. Ее сопровождали Лайань и Чуньхун, а также солдаты, которые окриками отгоняли с дороги зевак, но не о том пойдет наш рассказ.
   Дайань и Ван Цзин оставались дома. После полудня они заметили у главных ворот старуху Ван, владелицу чайной против управы, которая привела с собой Хэ Девятого.
   – Почтенный батюшка у себя? – спросила Дайаня старуха.
   – А, матушка Ван и почтенный Хэ! – воскликнул Дайань. – Давно не заглядывали. Какими судьбами?
   – Зря господ не беспокоят, – отвечала Ван. – Не случись с братом Хэ Девятым беда, не решилась бы и теперь явиться.
   – А батюшка провожают его сиятельство Хоу, – пояснил Дайань. – И матушки Старшей нет дома. Обождите, мамаша, я матушке Пятой доложу.
   Слуга удалился, а немного погодя воротился и объявил:
   – Матушка Пятая велела просить вас, мамаша.
   – Не смею я, – заметила Ван. – проводи меня, сынок. Собака не схватила бы.
   Дайань повел старуху через сад к покоям Цзиньлянь. Он отдернул гостье дверную занавеску, и она вошла.
   Прическу разодетой в парчу и атлас Цзиньлянь украшал, как обычно, отороченный мехом ободок, напоминавший спящего кролика. Напудренная и нарумяненная, блистающая нефритом, она сидела на кане, свесив ноги к жаровне, и грызла тыквенные семечки. Спальню ее украшал полог из узорной парчи, золотом сверкала кровать, одна ярче другой блестели безделушки, всеми цветами отливали коробочки и шкатулки.
   Ван не преминула отвесить поклон.
   – К чему эти церемонии, почтенная? – поспешно ответив на ее приветствие, говорила Цзиньлянь.
   Старуха села на край кана.
   – Давненько тебя не видала, – начала Цзиньлянь.
   – Помню я вас, сударыня, – говорила Ван, – в сердце держу, а заглянуть все не решалась. Обзавелась ли наследничком, сударыня?
   – Если бы … Дважды выкидывала. Ну, а ты? Женила ли сына?
   – Да все не подыщу ему пару. Он ведь у меня только с берегов реки Хуай воротился. Больше года с купцами разъезжал. Деньжат немного подкопил. Осла купил, мельницу завел. Так вот и живем. А пару я ему как-нибудь подыщу. Так батюшки, стало быть, нет дома?
   – Батюшка за город отбыл, губернатора Хоу провожают, – пояснила Цзиньлянь. – И хозяйки нет. А у тебя дело к нему?
   – Это у Хэ Девятого беда случилась. Меня и попросил с батюшкой поговорить. Брата его, Хэ Десятого, с шайкой грабителей задержали. А допрашивать будут в управе у батюшки. На него показали – будто он шайку сколотил, а он тут вовсе не при чем. Вот мы и пришли просить батюшку, чтобы Хэ Десятого отпустили. А грабителям пусть батюшка не верит. Хэ Десятый потом щедро отблагодарит за милости. Вот и прошение.
   Старуха достала бумагу и протянула Цзиньлянь.
   – Оставь, я покажу, как только сам вернется, – пробежав прошение, пообещала Цзиньлянь.
   – Хэ Девятый у ворот ждет, – сказала старуха. – Велю ему завтра за ответом придти.
   Цзиньлянь крикнула Цюцзюй. Та немного погодя подала чай.
   – Какое же вам счастье подвалило, сударыня! – заметила за чаем Ван.
   – Да, подвалило … – протянула Цзиньлянь. – Если б не волненья, а то без них дня не проходит.
   – Да что вы говорите, сударыня! – воскликнула старуха. – Вам и кушанья подают, и воду для умыванья подносят. Вы же в золоте да серебре купаетесь. Вон сколько служанок на побегушках! Какие же у вас могут быть волненья?!
   – Быть старшей женой-хозяйкой – одно, ходить в младших – совсем другое, – отвечала Цзиньлянь. – Одна в теплом гнездышке наслаждается, другая в глухой норе прозябает. Из одной чашки хлебать да соседа не зацепить? Нет, без волнений не прожить.
   – Сударыня, вы же умнее других, дорогая вы моя! И супруг ваш, батюшка, наслаждается процветанием. Вот и пользуйтесь счастьем сполна. – И старуха добавила: – Так я завтра велю ему придти за ответом, хорошо?
   Она стала откланиваться.
   – Посидела бы еще, почтенная, – оставляла старуху Цзиньлянь.
   – Неловко задерживаться-то. Он, чай, заждался там. Пойду. Я лучше как-нибудь в другой раз загляну.
   Цзиньлянь больше не стала ее удерживать.
   У ворот Ван еще раз напомнила Дайаню.
   – Знаю, мамаша, не волнуйтесь, – заверил ее слуга. – Я доложу батюшке тотчас же, как они прибудут.
   – Брат, – обратился к Дайаню Хэ Девятый, – я завтра утром за ответом приду.
   С этими словами старуха Ван и Хэ Девятый и ушли.
   К вечеру вернулся Симэнь. Дайань доложил ему о Хэ Десятом. Хозяин пошел к Цзиньлянь, где, ознакомившись с прошением, передал его слуге со словами:
   – В управе напомнишь.
   После этого Симэнь Цин велел Чэнь Цзинцзи разослать приглашения на третье число, а с Циньтуном поручил украдкой от Чуньмэй отнести лян серебра и коробку сладостей в дом Хань Даого.
   – Это для барышни Шэнь Второй, – пояснил он. – Скажи, чтобы она не сердилась.
   Ван Шестая, жена Хань Даого, с радостью приняла подарки.
   – Она не посмеет серчать, – говорила Ван Шестая. – Поблагодари батюшку с матушкой и извинись за неприятность, причиненную барышне Чуньмэй.
   Однако не о том пойдет рассказ.
   Под вечер вернулась Юэнян. На ней была горностаевая шуба, расшитая золотом куртка и голубая парчовая юбка. Юэнян несли в большом паланкине, который сопровождали двое слуг с фонарями. Она поклонилась сперва старшей невестке У и остальным женщинам, потом приветствовала пировавшего в ее покоях Симэня.
   – Госпожа Ся была очень рада моему прибытию и благодарила за щедрые подношения, – рассказывала Юэнян. – Было много гостей – родственниц и соседок. От господина Ся письмо пришло. Он и тебе написал. Завтра принесут. Госпожа Ся числа шестого или седьмого выезжать собирается. Всей семьей в столицу переезжают. Госпожа Ся очень хотела бы, чтобы их сопровождал Бэнь Четвертый. Мы, говорит, его в столице не задержим. А дочка его, Чжанъэр, мне земные поклоны отвесила. Совсем взрослая стала и собой недурна. Что это, думаю себе, чай подает и все на меня украдкой поглядывает. Я-то ее совсем забыла. Там ее Жуйюнь назвали. Кликнула ее хозяйка и говорит: «в ноги матушке Симэнь поклонись». Поставила она чайный прибор и мне в ноги. Четырьмя поклонами приветствовала. Я ей два золотых цветка подарила. А как ее хозяйка выделяет. Будто она не горничная, а дочь родная.
   – А повезло девчонке! – заметил Симэнь. – У кого другого «выделили» бы! Одно прозванье – заноза, сучье отродье – вот и вся честь.
   – Чтоб у тебя язык отсох! – строго взглянув на мужа, сказала Юэнян. – Это ты на любимую горничную намекаешь, а? На ту, которой от меня досталось?
   Симэнь засмеялся.
   – Стало быть, ей хочется, чтобы Бэнь Четвертый провожатым поехал, да? – переспросил он. – А кого я в шелковую лавку поставлю?
   – Можно, небось, и закрыть на эти дни.
   – Как закрыть? Прервать торговлю? – недоумевал Симэнь. – Ни в коем случае! Тем более в канун Нового года, когда так разбирают шелка. Нет, об этом потом потолкуем.
   Юэнян проследовала во внутреннюю комнату, где разделась и сняла головные украшения, а потом и села рядом с невесткой – госпожой У Старшей. Тут к ней подошли по старшинству домочадцы и отвесили земные поклоны.
   В тот день Симэнь ночевал у Сюээ, а утром отбыл в управу.
   Утром же прибыл Хэ Девятый и, протянув Дайаню лян серебра, узнал, в чем дело.
   – Дело обстоит так, – объяснил ему Дайань. – Батюшке я еще вчера доложил, как только он воротился. Твоего брата нынче выпустят. Ступай в управу, там обожди.
   Обрадованный Хэ Девятый направился прямо в управу.
   Симэнь тотчас же по прибытии открыл присутствие. Ввели грабителей. Каждому было приказано надеть тиски и всыпать по два десятка палок. Хэ Десятого освободили, а вместо него был задержан монах из буддийской обители Всеобщего спасения. Объяснили этот арест тем, что грабители как-то заночевали в монастыре.
   Вот какая бывает на свете несправедливость!

 
Да, Чжану пить вино – прослыть пропойцей Ли.
Смоковницу срубить – над ивой слезы лить.
 

   Тому свидетельством стихи:

 
Дни Сунского двора уж были сочтены,
Когда несправедливости творили судьи
И чистоту со скверною мешали без вины,
Но не укрыть от глаз Земли и Неба сути.
 

   В тот день Симэнь позвал певиц У Иньэр, Чжэн Айюэ, Хун Четвертую и Ци Сян. Они прибыли у полудню и, держа в руках узлы с нарядами, проследовали в покои Юэнян, где отвесили земные поклоны хозяйке дома, ее старшей невестке У и остальным женщинам. Юэнян распорядилась напоить их чаем, после чего они настроили инструменты и услаждали пением собравшихся.
   В покоях неожиданно появился вернувшийся из управы Симэнь. Певицы отложили инструменты и, улыбаясь, грациозно склонились перед ним в земном поклоне.
   – Что тебя так задержало в управе? – спросила Юэнян.
   – Все дела разбирали, – объяснил Симэнь и, взглянув в сторону Цзиньлянь, продолжал. – Вчера вот мамаша Ван за брата Хэ Девятого просила. Освободил я его, а грабители под стражей сидят. Тисков отведали и по два десятка палок. Вместо Хэ Девятого монаха посадили. Завтра дело в Дунпин отправим. Потом дело о прелюбодеянии рассматривали. Теща с зятем жила. Зятю Сун Дэ тридцать с небольшим, а жил в доме жены. После смерти тещи тесть взял в жены некую Чжоу. Не проходит и года, умирает тесть. Не устояла молодая теща и давай с зятем зубоскалить в открытую и шутки отпускать. Когда об этом узнали все домочадцы, зять решил проводить тещу, отправившуюся навестить родителей. «Мы не совершили предосудительного, – обратилась она к зятю. – Нас оклеветали ни за что. Так давай станем мужем и женою на этом глухом пустыре». Тогда Сун Дэ и вступил с тещей в преступную связь, которая не прекращалась и после возвращения тещи. Как-то теща наказала служанку, которая и рассказала про них соседям, а те подали жалобу. Нынче их допрашивал, добыл признание вины, и дело их будет направлено в Дунпинское управление. А за прелюбодеяние с матерью жены, то есть родней, их ждет повешение.
   – А я бы, по-своему, служанку, рабское отродье, избила так, чтобы на всю жизнь запомнила, как язык распускать, – вставила Цзиньлянь. – Ее за это мало наказать. Куда лезла? Знай сверчок свой шесток. И надо же! Словом хозяев порешить!
   – Ей тоже от меня досталось, – продолжал Симэнь. – Отведала тисков. Из-за ничтожной служанки, рабского отродья, две жизни загубить …
   – Когда не проявляют доброту высшие, не будет почтения со стороны низших, – заявила Юэнян. – Коль сука не захочет, кобель не вскочит. Что ни говорите, а женщина зла от природы. Кто посмел бы задеть доброго?!
   – Матушка совершенно права! – хором поддержали ее улыбающиеся певицы. – Даже наша сестра, певица, не примет приятеля своего постоянного поклонника. Тем более щепетильны должны быть женщины, живущие в семье.
   На столе появились кушанья, и Симэнь принялся за еду.
   Вдруг из передней донесся бой барабанов и гонгов.
   – Его сиятельство Цзин, военный комендант, прибыли.
   Симэнь, одевшись в парадное платье, поспешил навстречу гостю и проводил его в залу, где после взаимных приветствий поблагодарил его за щедрые подношения. После того как каждый из них занял соответствующее место, им подали чай.
   – Так вот, – начал Симэнь. – Цензор Сун ваш послужной список принял и пообещал сделать, что может. Так что вскоре вас ждет повышение, сударь.
   – Я вам весьма обязан за хлопоты, сударь! – со сложенными на груди руками благодарил гость хозяина. – Никогда не забуду вашего старания, сударь!
   – Я и насчет командующего Чжоу цензору напомнил, – продолжал Симэнь. – Тоже обещал поиметь в виду.
   Во время их беседы доложили о прибытии дворцовых евнухов-смотрителей Лю и Сюэ. Они вошли под барабанный бой и удары в гонг. Симэнь спустился со ступеней и ввел их в залу, где все обменялись приветствиями. Гости были в украшенных драгоценными камнями и бахромою темных халатах из шерстяной ткани, затканной драконами о четырех когтях. Они заняли места в центре залы. За ними прибыл столичный воевода Чжоу. Завязалась беседа.
   – Как великодушен Сыцюань! – обращаясь к Чжоу, воскликнул Цзин. – Он и о вас замолвил доброе слово на пиру в честь его сиятельства Хоу. Цензор Сун тоже будет иметь в виду. И вас ожидает повышение в чине.
   Столичный воевода Чжоу склонился перед Симэнем:
   – Я бесконечно вам благодарен, сударь, – проговорил он.
   Немного погодя один за другим прибыли командующий ополчением Чжан, тысяцкий Хэ, Ван Третий, тысяцкий Фань, шурин У Старший и сват Цяо в перетянут поясом темном халате и парадной чиновничьей шапке. Его сопровождали четверо слуг. Цяо Хун приветствовал собравшихся, потом четырежды поклонился Симэнь Цину. Когда его стали расспрашивать о назначении, Симэнь ответил:
   – Мой сватушка удостоился от областного управления чина главы ритуальной службы.
   – Раз вы Сыцюаню сват, поздравляю вас с пожалованием, – обратился к Цяо воевода Чжоу.
   – Весьма тронут вашим вниманием, господа, – сказал Цяо Хун. – Не извольте беспокоиться.
   Каждый занял подобающее по чину место. Подали чай, после чего за парчовой ширмой накрыли пиршественный стол. В расписной палате блистали и сверкали дорогие вещицы, одна другой краше. Перед ступенями играли на свирелях и пели. Стол ломился от редких яств. Принесли вино. К каждому из гостей подошли и взяли верхние одежды. Все заняли свои места. Только Ван Третий, как его ни упрашивали, не решался сесть за стол.
   – Будь же как дома, садись с господами за компанию, – уговаривал его Симэнь. – Нынче ведь не званый обед.
   Вану пришлось, наконец, занять место с левого боку. Немного погодя подали суп и рис. А когда поставили на стол жареного гуся внизу начались пляски казенных танцоров. За ними выступили забавники и скоморохи, актеры разыгрывали небольшие сценки, а потом вышли не спеша певицы и поклонились господам.
   Каждая из них была прекраснее цветка, на какую ни глянь – фея в жемчугах и бирюзе. Они заиграли на серебряных цитрах, ударили в нефритовые кастаньеты, и полились чудные мелодии, а среди букетов ярких цветов слышались шутки и смех.
   Да,

 
Снова пляски и смех, и пиры по ночам,
А иссякнет мошна – гол и некуда деться!
Не сорите же златом, скажу богачам:
Бережливость от бедности лучшее средство.
 

   Почетное место, само собою разумеется, занимал бывший дворцовый евнух-смотритель Лю. На чаевые ушло много серебра. Пировали и веселились вплоть до первой ночной стражи. Когда гости отбыли, Симэнь отпустил музыкантов и актеров, предварительно наградив их серебром. Певицы все еще пели в покоях Юэнян. У Иньэр хозяйка оставила ночевать, а остальные перед уходом зашли в залу, чтобы поклониться Симэню.
   – Завтра Ли Гуйцзе с собой приводи, опять петь будете, – обратился он к Чжэн Айюэ.
   Айюэ понимала, что не звали Гуйцзе из-за приглашенного на пир Вана Третьего.
   – Что, батюшка, овладел полководец логовом, и бежали разбойники? – улыбаясь, говорила певица. – Кого же завтра приглашаете?
   – Только родных и друзей.
   – Если будет Попрошайка Ин, я не приду, – заявила Айюэ. – Видеть не могу этого урода – приставалу противного.
   – Его не будет.
   – Вот и хорошо! Придет задира, петь не станем.
   Певица отвесила земной поклон и, выпрямившись во весь рост, ушла.
   Симэнь дождался, пока убрали посуду, и направился в покои Ли Пинъэр, где провел ночь с Жуи, но не о том пойдет наш рассказ.
   Утром Симэнь отбыл в управу, чтобы препроводить в управление в Дунпин допрошенных накануне преступников.
   Когда Симэнь вернулся, было накрыто двенадцать столов. Приглашение получили настоятель У, шурин У Второй, шурин Хуа Старший, свояк Шэнь, свояк Хань, доктор Жэнь, сюцай Вэнь, Ин Боцзюэ с побратимами, Ли Чжи, Хуан Четвертый и Ду Третий, а также двое приказчиков. Вином обносили гостей певицы Ли Гуйцзе, У Иньэр и Чжэн Айюэ. Пели Ли Мин, У Хуэй и Чжэн Фэн.
   Во время пира вошел Пинъань и доложил:
   – Дядя Юнь Второй свидетельствует свое глубокое почтение по случаю получения наследственного чина.
   За облаченным в темный полотняный халат с квадратными нашивками и круглым воротником Юнь Лишоу, который шествовал в чиновничьей шапке, препоясанный золотым поясом, следовали слуги, несшие подношения. Первым делом хозяину была вручена визитная карточка. Симэнь прочитал:
   «Недавно получивший по наследству пост помощника командира правого гарнизона в уезде Цинхэ, Шаньдун, ваш покорный слуга Юнь Лишоу с нижайшим поклоном и почтением подносит скромные дары здешних мест: десять собольих шкурок, морскую рыбу, пакет сушенных креветок, четыре копченных гуся, десяток уток и пару занавесей из глянцевитой промасленной бумаги. Не осудите за столь скромные знаки внимания».
   Симэнь велел слугам принять подношения и поблагодарить Юнь Лишоу.
   – Ваш покорный слуга только вчера вернулся домой и тотчас же поспешил нанести вам визит, сударь. – Юнь сделал полагающиеся земные поклоны и продолжал: – Я от души благодарен вам за великие милости. Пусть скромные дары здешней природы будут выражением моей искренней признательности.
   Юнь Лишоу потом поклонился остальным собравшимся. Как к особе чиновной Симэнь относился к Юнь Лишоу с особым почтением и предложил место рядом с шурином У Вторым. Слуги сей же час поставили перед ним прибор, подали суп и рис. Сопровождающих Юня было велено накормить мясным и поднести вина.
   Симэнь осведомился о постигшей Юнь Лишоу утрате и получении потомственного титула. Юнь обстоятельно рассказал, как обстояло дело.
   – Благодаря его сиятельству Юю из Военного ведомства, – говорил Юнь, – весьма сочувствовавшему нам по случаю кончины на своем посту моего старшего брата, переходивший по наследству титул и пост был сохранен за нами и о моем назначении в здешнее управление было послано надлежащее письменное уведомление.
   – Поздравляю, от души поздравляю тебя! – воскликнул Симэнь. – Как-нибудь на днях отдам тебе визит и с назначением поздравлю.
   Гостей угощали вином сперва слуги, потом певицы. Немного погодя захмелел Юнь Лишоу. А Ин Боцзюэ походил на куклу, которую дергают за веревочки. Он то и дело вскакивал с места и непрестанно дразнил Ли Гуйцзе и Чжэн Айюэ. Одна из них называла его оборотнем, злодеем м скандалистом, другая величала противным мучителем, смутьяном, Боровом^[1444] и грабителем с большой дороги.
   – Ну а вы? Кто вы такие?! – не уступал Боцзюэ. – Рабские отродья! Гнать вас следовало бы, дикарок чернявых! Стоит вам рот открыть – на рвоту тянет.
   Но не будем говорить, как пировали и шутили гости. Казалось, их окружали букеты ярких цветов. Вздымались кубки – пир был в самом разгаре. Веселье длилось до второй ночной стражи. Когда все разошлись, Симэнь отпустил певиц и пошел ночевать к Старшей.
   На другой день он встал поздно и, позавтракав рисовым отваром в покоях Юэнян, облачился в парадное платье. Он намеревался отдать визит Юнь Лишоу, но тут вошел Дайань.
   – С вами хочет поговорить Бэнь Четвертый, батюшка, – доложил он.
   Симэнь догадался, зачем пришел Бэнь Дичуань. Его просили сопроводить семейство Ся Лунси в столицу. Симэнь направился в переднюю залу.
   Бэнь достал из рукава письмо командира Ся и, вручая его хозяину, сказал:
   – Его сиятельство Ся хотят, чтобы я проводил их семейство в столицу. Я скоро вернусь. Пришел за вашим разрешением, батюшка.
   Симэнь Цин пробежал письмо. В нем говорилось о расставании, выражалась благодарность Симэню за постоянную заботу о его семье и содержалась просьба отпустить на время переезда Бэнь Дичуаня.
   – Раз тебя просят, надо ехать, – согласился Симэнь. – А когда в путь трогаются?
   – Меня нынче с утра просили прийти, – отвечал Бэнь. – Отъезд назначен на шестое число. Я только месяца через полтора вернусь. С этими словами он вручил хозяину ключи от лавки на Львиной.
   – Ладно, поезжай, – заключил хозяин. – А я шурина У Второго попрошу. Он пока в лавке поторгует.
   Бэнь Дичуань откланялся и ушел домой собирать вещи.
   Симэнь в парадном одеянии сопровождаемый слугами отбыл с визитом к командиру Юню.
   В тот день собиралась домой супруга У Старшего. Нанятый паланкин ожидал ее у ворот. Хозяйка устроила в честь гостьи прощальное угощение и вручила две коробки сладостей.
   Когда они вышли к паланкину, – и надо же было тому случиться! – Юэнян заслышала плач. Неподалеку от ворот, прижавшись к конюшне, рыдал Хуатун. Как его ни уговаривал Пинъань, он не унимался.
   – Ты что к нему пристаешь, арестант? – проводив сноху, спросила Пинъаня хозяйка. – Что случилось?
   – Его учитель Вэнь зовет, а он идти не хочет, – пояснил Пинъань – И меня ругает.
   – Ну и пусть идет, – говорила Юэнян. – Раз тебя учитель зовет, надо идти. И нечего плакать!
   – Не лезь не в свое дело! – заявил Пинъаню Хуатун. – Не пойду я и все и не приставай ко мне.
   – Почему ты не пойдешь? – спрашивала хозяйка.
   Хуатун молчал.
   – Ишь ты какой упрямец! – вмешалась Цзиньлянь. – Почему не отвечаешь, арестант проклятый, когда тебя матушка спрашивает, а?
   Пинъань дал Хуатуну пощечину, и тот зарыдал громче прежнего.
   – А ты его за что бьешь, негодник? – возмутилась Юэнян. – Надо по-хорошему уговорить. Но почему ты все-таки не хочешь идти?
   Тут верхом на коне в ворота въехал Дайань.
   – Батюшка вернулся? – спросила его хозяйка.
   – Батюшку дядя Юнь пировать оставил, – пояснил Дайань. – А меня с парадной одеждой отпустил. За войлочной шапкой послал. – Дайань заметил плачущего Хуатуна и спросил. – А ты, сударь, чего нюни распустил? Чего глотку дерешь? Или угостили головой да об стену?
   – Его учитель Вэнь зовет, а он ни в какую, – пояснил Пинъань. – Плачет, да еще огрызается на меня.
   – Братец ты мой! – обращаясь к Хуатуну, говорил Дайань. – Раз учитель зовет, не плошай, а будь начеку. Хоть он и величает себя Вэнь Старины Любитель, а прославился-то он как юнцов растлитель. Ему без чужой задницы дня не прожить.^[1445] Что ж ты, брат, до сих пор ублажал, а нынче прятаться вздумал, а?
   – Ах ты, арестантское твое отродье! – заругалась Юэнян. – Растлитель? Что это значит?
   – А вы, матушка, его спросите, что это значит, – отвечал Дайань.
   Падкая до скандалов Цзиньлянь отозвала Хуатуна в сторонку и стала допрашивать:
   – Говори, рабское отродье, чего он от тебя хочет, а? Не скажешь – я тебя поучу и матушка задаст как следует.
   Хуатун долго молчал, потом, не выдержав, рассказал:
   – Заманил он меня да засадил свой товарец в мой зад. У него распирает, а мне больно. Хватит, говорю, вынимай, а он не вынимает, лишь норовит еще задвинуть. И в руки брать заставляет. Не стерпел я и убежал, а он опять зовет.
   – Ах ты, рабское твое отродье! – услыхав, что говорит Хуатун, воскликнула Юэнян. – Убирайся и чтоб я тебя не видала, разбойник! А ты еще допытываешься, сестрица! Такая мерзость мне и в голову не приходила. Уши-то развесила. Слушать тошно! Женатый, а чем занимается, пакостник! А мы-то ему юнца в услужение…
   – И какой женатый пойдет на такие пакости, матушка?! – заметила Цзиньлянь. – Нищие бродяги из ночлежки – еще понятно …
   – И как этому южному дикарю не стыдно?! – говорила Юйлоу. – У него ведь жена есть.
   – А почему я ее ни разу не видала? – спрашивала удивленная Цзиньлянь.
   – А вам, матушки, ее и не увидеть, – вставил Пинъань. – Он, прежде чем уйти, ее на замок запирает. Я-то за эти полгода всего раз видел, как она в паланкин садилась, когда родителей навещала. И уже к вечеру была дома. А больше она за дверь не показывается. Разве что нужник выплеснуть.
   – Тоже, должно быть, хороша, раз за такого вышла! – продолжала Цзиньлянь. – Сидит в четырех стенах, света не видит, как заточенная.
   После разговора Юэнян и остальные женщины удалились в свои покои.
   На закате вернулся Симэнь и прошел к Юэнян.
   – У Юня засиделся? – спросила она.
   – Я хотел было откланяться, а он ни в какую, – пояснил Симэнь. – Стол накрыл, жбан вина откупорил. Пришлось остаться. Да! Цзин Наньцзяна повысили. А Юнь Лишоу будет заведовать печатями. Надо будет со сватом Цяо насчет подношений договориться, а от сослуживцев вручим поздравительный свиток. Нужно свиток купить, а надписи сделает Вэнь Куйсюань.
   – Ох уж этот Куйсюань поганый! – протянула Юэнян. – Связался с пакостником! Дойдут слухи до соседей, стыда не оберешься!
   – А что такое?! – спросил крайне удивленный Симэнь.
   – Чего меня спрашиваешь! Слугу допроси!
   – Какого слугу!
   – Известно какого! – вмешалась Цзиньлянь. – Негодника Хуатуна. Мы жену У Старшего провожали, а он у ворот стоит, плачет. Его, оказывается, мерзавец Вэнь отделывал.
   – А ну-ка, позовите его ко мне, – распорядился хозяин, не совсем поверивший Цзиньлянь. – Я его сам допрошу.
   Он послал за слугою Дайаня, и тот привел его в покои Юэнян.
   – Зачем он тебя звал? – громко допрашивал Симэнь, держа наготове тиски для зажима пальцев. – Говори, разбойник, все выкладывай, рабское твое отродье!
   – Он меня вином поил, потом малость попользовал, – отвечал слуга. – Зад у меня болит, я и спрятался. А он Пинъаня за мной послал. Пинъань бил меня. Потом меня матушки увидали. Он меня все время выспрашивает обо всем, что делается в матушкиных покоях. Только я не смею ему рассказывать. А когда пир был, он меня за серебряной посудой послал, чтобы я ему принес. Он ваши письма, батюшка, учителю Ни носил, а учитель Ни их господину Ся показывал.