Ордубади Мамед. Тавриз туманный

   - Дай бог и тебе испытать это, чтобы мы потанцевали на твоей свадьбе.
   - Все танцевали, - продолжала Нина, - предложили и мне танцевать, но я не знаю их танцев. Когда закончились танцы, стали собираться за невестой. Хотели и меня взять с собой. Тахмина-ханум едва вырвала меня из их рук. Сестры Гасан-аги стали приготовлять место для молодой. Привезли невесту и посадили на тюфячок. Все молодые женщины и девушки кольцом сели вокруг нее. Потом стали пересматривать приданое молодой и ругали Ага-Касума за то, что он дал такое скудное приданое. Затем пустился танцевать какой-то мальчик, и, подойдя к невесте, сорвал с нее покрывало. Голова невесты была осыпана серебряными и золотыми блестками, отчего она вся сверкала. Даже на лице ее блестели наклеенные блестки. Я с нетерпением ожидала увидеть невесту, так как Гасан-ага очень хвалил ее, говоря, что это первая красавица в Тавризе. Представь себе мое удивление, когда я увидела некрасивую девушку, слепую на один глаз и с паршой на голове.
   - Ах, мой несчастный сын! - завопила Тахмина-ханум, ударив себя по коленям.
   Поднялся невероятный шум. Женщины, переглядываясь, говорили:
   -Это не Назлы, это ее сводная сестра Сугра.
   - Девушка плакала и дрожала, - закончила Нина свое повествование. Вошел Гасан-ага и узнав о случившемся, хотел идти убить Ага-Касума, но его не пустили. Тахмина-ханум плакала, а дочери ее били себя по голове...
   Оставив Нину дома, я поехал к Саттар-хану узнать о перестрелке в Эхрабе.
   Я сообщил ему о приезде Эйнуддовле, о подготовке Рахим-хана к решительному наступлению и об инструкции, данной консулом военачальникам правительственных войск...
   Саттар-хан передал об этом по телефону Багир-хану и поручил ему быть осторожным и дать знать, если нужна будет помощь.
   Багир-хан успокоил Саттар-хана, сказав, что он готов ко всему и ничего не нужно.
   Пальба со стороны Эхраба все усиливалась. Немного пройдясь по комнате, Саттар-хан сел и потребовал кальян.
   - Эти подлые эхрабцы, - сказал он после нескольких затяжек, - не вовремя подняли раздор. Жаль, что в это дело вмешались братья Наиб-Али и Кербалай-Мамед. Я очень ценил их, и они относились ко мне хорошо. Если бы не я, они давно пристали бы к таким негодяям, как Аскер Даваткер-оглы, и выступили бы против конституции. Они не решались идти против меня. Сколько я ни старался, сколько я ни прощал и ни делал им добра, ничего не вышло. Их свели с пути собравшиеся в Эхрабе богачи.
   - Сардар, - сказал я, - раз они хотели богатства и денег, разве нельзя было удовлетворить их?
   - Я долго увещевал этих братьев, но ничего не вышло. Они захотели создать из Эхраба самостоятельное государство. Объявив "нейтралитет", они собрали под свое крыло всех контрреволюционеров и богачей, таким образом мы лишились возможности облагать этих толстосумов на содержание войска. Кого бы мы ни посылали за деньгами, они задерживают и сажают в темницу.
   Сказав это, Сардар задумался.
   - Трудно бороться с внешним врагом, когда имеешь таких внутренних врагов, - сказал я.
   - Эхраб для нас - второе Девечи, - продолжал сардар. - Находясь вблизи русского консульства, в армянской части, он далек от линии огня. Вот почему все богачи и состоятельные контрреволюционеры переселили туда свои семейства. Собравшиеся там и покровительствующие им Кербалай-Мамеды знают, что я избегаю конфликта с русским консулом и не хочу давать ему повода вмешаться в наши дела. Поэтому они чувствуют себя в безопасности, но забывают, что имеют дело с Саттаром. Я ведь впервые выступил против правительства, имея всего восемь человек. Если бы пришлось мне пожертвовать даже свободой, я все равно не пощажу Эхраба. Я не оставлю камня на камне, хотя деньгами богачей этот район обращен в настоящую крепость...
   Сардар вновь потребовал кальян. Перестрелка все усиливалась. Вскоре прибыл нарочный муджахид Теймур Чарандабли.
   - Революционеры окружили Эхраб со стороны Лильабада и Геджильского кладбища, - начал докладывать Теймур. - Чтобы открыть ворота Раста-кюча, мы заняли ближайшую мечеть, прикладами вышибли ворота и сбили всех, сидевших на воротах стрелков. Потом окружили дом Наиб-Мамеда и Наиб-Али. После ожесточенной перестрелки, оба брата прорвались сквозь цепь у Геджильского кладбища, причем убили одного муджахида и побежали по улице Кюча-баг, прячась то за деревьями, то в домах.
   Видя, что он слишком растягивает свой рапорт, Саттар-хан прервал его нетерпеливо.
   - Говори короче! Что случилось дальше?
   - Наконец, мы их открыли и после долгой перестрелки убили.
   - Жаль!.. А вы не могли поймать их живьем?
   - Клянусь головой сардара, это было невозможно. Мы кричали им, чтобы сдались, но они не захотели нас слушать.
   - Найдите их трупы и отдайте родным. Имущества их не трогать. Ступай!
   Вот в какой опасный день произошла злополучная свадьба нашего Гасан-аги. Мы не узнали, чем она кончилась и что стало с подставной невестой. Нина очень сожалела о неудаче Гасан-аги. Уже несколько дней мы не видели и Тахмины-ханум.
   Наш маленький Меджид был болен. Ребенок сильно тосковал по убитым в окопе родителям. Он не хотел верить, что мать куда-то уехала. Бедное дитя как бы чувствовало, что ее нет в живых. Нина страдала вместе с ним.
   Я был у Нины, когда неожиданно пришел Гасан-ага. На наше приглашение сесть, он отказался.
   - Почему не садишься? - спросил я.
   - Нину хотят видеть во дворе, - стыдливо промолвил он.
   Нина вышла. Гасан-ага сел и по обыкновению стал рассказывать Меджиду сказку о лисице и петухе.
   Нина вернулась с какой-то женщиной, закутанной в чадру и, весело улыбаясь, сказала:
   - Это жена Гасан-аги.
   - Какая жена?
   - Назлы... Та, которую любит Гасан-ага.
   Гасан-ага, опустив голову, молчал. Я стал расспрашивать, как все случилось.
   - Подсунув мне вместо Назлы свою падчерицу, - стал рассказывать смущенно Гасан-ага, - Ага-Касум взял Назлы, маленького сына и жену и скрылся в район Девечи. Рано утром мы повели Сугру назад. Кроме шестидесятилетней старухи в доме никого не было. Девушку мы поручили ей.
   - А как же пришла Назлы?
   - Она сама прибежала.
   Мы все были очень рады. Нина принесла Назлы купленный для нее платок, дала ей еще золотое кольцо и увела ее в свою комнату.
   Новая наша работница накрыла на стол и подала ужин.
   Тут вышла и Нина, таща за собой упирающуюся Назлы, которая была в новом платке, подаренном Ниной.
   Она стыдливо прикрывала рот. Гасан-ага увещевал ее:
   - Это дом моего брата, - говорил ей Гасан-ага. - Не стесняйся, Нина-ханум ведь такая же девушка, как и ты. Видишь, она совсем не стесняется.
   И на самом деле Назлы была красавицей. Она училась дома грамоте и умела читать и писать по-азербайджански и по-фарсидски.
   Наша работница недружелюбно поглядывала на нее, возмущаясь тем, что молодая женщина сидит с открытым лицом, а муж ей позволяет это неприличие.
   Она была настолько сердита, что отказалась от ужина.
   КОРРЕСПОНДЕНТЫ ГАЗЕТ
   С целью повидать Саттар-хана и получить у него интервью, в Тавриз приехали корреспонденты центральных русских газет "Новое время" и "Русское слово"* и остановились в русском консульстве.
   ______________ * "Новое время" - крайне реакционная газета, орган русских черносотенцев. "Русское слово" - либерально-буржуазная газета.
   Придя домой к обеду, Нина стала просить меня устроить гак, чтобы вместе с корреспондентами к Саттар-хану попала и она.
   - Это на редкость удобный случай, - доказывала она. - Одна я никогда не смогу пойти к нему, чтобы не вызвать подозрений консульства. Если Тардов пойдет с женой, то могу пойти и я. Недопустимо, чтобы я прожила в Тавризе и не видела главного героя тавризской революции.
   - Я не возражаю, - ответил я. - Сардар сам не раз говорил, что хотел бы познакомить тебя со своей семьей, но боится вызвать подозрение.
   - Они сегодня обратятся к Саттар-хану с просьбой дать им свидание и, если он разрешит, завтра пойдут к нему.
   Я решил помешать свиданию корреспондента "Нового времени", этой черносотенной газеты, обливавшей грязью иранское революционное движение.
   Я должен был видеться с Саттар-ханом в пять часов вечера, но я пошел раньше, чтобы успеть предупредить его о приезде корреспондентов русских газет.
   Узнав о желании Нины сопровождать корреспондентов, сардар выразил свое удовлетворение.
   - Это прекрасный случай. Мне очень неприятно, что до сих пор мне не удалось познакомить Нину-ханум с моей семьей и угостить ее хоть чашкой кофе. Она - участница наших побед. Я предупрежу наших, пусть Нина-ханум придет. Но корреспондента "Нового времени" я к себе не пущу, он постоянно оскорбляет нас, восхваляя Мамед-Али.
   Зазвонил телефон. Мирза-Мамед доложил Саттар-хану, что купеческий староста Гаджи-Мухамед-ага просит сардара принять его.
   - Если он успеет прийти до шести часов, я уделю ему десять минут.
   - Чтобы не мешать вашему свиданию, разрешите мне уйти, - попросил я.
   - Нет, сидите. У меня нет тайн от вас. Я думаю, что этот прихвостень царского консула хочет предъявить еще какое-нибудь требование консула.
   Я остался. Я рассказал сардару, что из Ардебиля в Тавриз едет мирная делегация и везет от Эйнуддовле требования для предъявления революционерам. Тут же мы обсудили целый ряд вопросов, касающихся снабжения войск.
   Наконец, сардару доложили о приходе Гаджи-Мухамед-аги.
   Войдя в комнату, Гаджи-Мухамед-ага поздоровался и хотел исполнить традиционный обряд преклонения, но сардар остановил его.
   - Здравствуйте, господин гаджи. Садитесь, но клонить голову нет нужды. У нас, несчастных иранцев, ничего не осталось кроме головы, и та как будто создана для поклонов... Так, так... Добро пожаловать!
   Сардар приказал подать гаджи кальян и продолжал обращаясь к гостю:
   - А теперь разрешите услышать ваши приказания.
   Гаджи-Мухамед-ага поперхнулся. Страх ли взял его, забыл ли он, что хотел сказать, или не знал, с чего начать, но говорил он с большим трудом.
   - Желая узнать состояние здоровья господина сардара и передать ему свой искренний привет, господин генеральный консул послал к вам вашего покорного слугу, - промямлил он кое-как.
   - Состояние моего здоровья неплохое. Мы тронуты вниманием господина генерального консула.
   - И еще, - продолжал гаджи, - в Тавриз приехали представители центральных русских газет, чтобы повидать господина сардара и побеседовать с ним. Господин консул просит, если на то будет благоволение господина сардара, разрешить им навестить вас.
   - Представители каких газет? - спросил сардар.
   - Один - "Русского слова", а другой - "Нового времени".
   Сардар открыл шкаф и, достав большую пачку газет "Новое время", показал Гаджи-Мухамеду:
   - Передайте, - сказал он сурово, - господину генеральному консулу, который так любезно справляется о моем здоровье, чтобы он еще раз прочитал эти газеты и не беспокоился присылать ко мне представителя газеты, печатающей о нас такие оскорбительные статьи. Ему нечего здесь делать. Он может и без свидания с нами писать, что взбредет на ум. И еще предупредите этого представителя, что если его поймают в зоне революции и приведут ко мне, я велю немедленно расстрелять его. Что же касается корреспондента газеты "Русское слово", то ему я разрешаю прийти. Я могу принять его завтра к двум часам.
   - "Новое время", - сказал гаджи, немного замявшись, - ежедневная газета великого русского народа. Не принять ее корреспондента равносильно тому, как если бы задеть честь нации.
   - Болтовни я не разрешаю, - рассердился сардар. - "Новое время" не есть орган русской нации. Это - орган угнетателей и душителей русского народа, орган князей, помещиков и богачей, которые позором покрывают русскую нацию перед всем миром. Вы свободны!
   Гаджи-Мухамед струсил не на шутку.
   - Слава богу, я узнал о состоянии здоровья господина сардара, о чем могу сообщить господину генеральному консулу, - пролепетал он и поспешил уйти.
   ПРИЕМ У САТТАР-ХАНА
   Вот что рассказала Нина потом о свидании с Саттар-ханом и о знакомстве с его женами.
   - В дверях стояли вооруженные часовые, а бывших там вооруженных людей нельзя было и перечесть. Свои удостоверения мы передали стоявшему в дверях муджахиду, который хорошо читал по-русски. По типу и разговору он был похож на кавказца. Наши удостоверения были проверены вторично и все же нас не пропустили. Наконец, взяли их к Саттар-хану. Не прошло и минуты, как караульные получили распоряжение пропустить нас, Тардова с женой и меня. Мы прошли в приемную комнату сардара. Он сидел на тюфячке с открытой головой и курил кальян. При виде нас он накрыл голову папахой. За нами вошел Тардов. Сардар, не подымаясь с места, разрешил Тардову сесть и, когда тот садился, чуть приподнялся на месте.
   Тардов сел в кресло. Мы же продолжали стоять. Тогда сардар встал и, подойдя к нам, протянул руку. Я почувствовала жесткую и сухую, как подошва, руку с длинными костлявыми пальцами. Пожимая наши руки, сардар что-то говорил. Переводчик, взятый Тардовым, перевел:
   - Сударыни! Вы осчастливили мой ничтожный дом. Если я и не смогу оказать подобающих вам услуг, то все же вы унесете с собой воспоминание о том, как вашу руку пожимал верный солдат иранской революции. Прошу садиться.
   Сардар усадил нас в кресла и занялся Тардовым, а я принялась разглядывать комнату; не будь здесь столов и стульев, ее смело можно было бы принять за военный окоп. Во всех углах комнаты стояли ружья всевозможных систем и ящики с патронами. Сам сардар сидел вооруженный, даже прислуживающие люди были обвешаны оружием. На столе, который обслуживал специальный телефонист, стояли телефоны различных систем.
   Саттар-хан еще не перешел к официальной беседе с Тардовым и говорил ему всякие любезности. Наконец Тардов стал задавать вопросы:
   - Читали ли вы в газетах о том, что правительство присылает в Тавриз правителя?
   - Читали. Ваши и даже английские газеты читают и переводят мне. Читаем мы и ту газету, где вы работаете. Мне переводили две ваши статьи. Я получаю и "Новое время". Я отказался принять корреспондента этой газеты, которую мы рассматриваем не как выразительницу мнений русского народа, а как орган определенной группы, угнетающей широкие массы. Конечно, вы не сможете опубликовать моих слов в вашей газете, но мы хотели бы, чтобы русский народ узнал настоящую правду о том, как родилась наша революция и что вынуждает нас бороться. Пусть русский народ знает, что и мы хотим жить по-человечески, и мы хотим быть хозяевами в своем доме. Мы хотим, чтобы наши соседи великие державы - не делили нас, как маленькое государство, между собой, а помогали нам, дали нам возможность жить спокойно и развивать свою культуру. Вот почему, сударь мой, мы стали под ружье.
   - Если Эйнуддовле двинет на Хавриз сильное войско, - предложил Тардов еще вопрос, - сможет ли революция противопоставить ему равную силу?
   - Этот вопрос я вынужден оставить без ответа, так как о вооруженной силе революции мы никому не даем сведений. Что же касается войны с Эйнуддовле, то нам она не страшна, так как и мы, и наши враги уже испытали наши силы. Для нас безразлично с чьими войсками бороться, с войсками ли Рахим-хана или Шуджай-Низама, Макинского хана или Эйнуддовле. Мы одинаково будем бить их, а не они нас.
   - А если численностью их войска будут превосходить ваши, сумеете ли вы организовать сопротивление? - спросил Тардов.
   - Пророчествовать нельзя, - ответил сардар, - но опыт показал, что имеющиеся в Тавризе силы могут защитить город, так как Тавриз, как и все восточные города, распланирован таким образом, что большую армию развернуть в нем нельзя. Поэтому, как бы ни были велики силы противника, для военных действий можно использовать только ограниченную часть их.
   - Не упускаете ли вы из виду, что правительственные войска состоят из регулярных и обученных частей, ваши же отряды состоят из добровольцев?
   - Правительственные силы - не войско. Это лисицы, собранные из тысячи долин, чтобы пограбить жителей Тавриза и опустошить богатый город. Вы, как корреспондент газеты, должны хорошо знать, что человека увлекает в войне и делает упорным бойцом идея. Правительственные войска состоят из сброда бездельных, бессознательных людей. Их единственная цель - грабеж. При первой же серьезной неудаче они обратятся в бегство и не станут сопротивляться только для того, чтобы быть убитыми или убивать нас. Эйнуддовле возьмет с нас не больше, чем его предшественник Рахим-хан.
   - Если правительство предложит мир, примет ли его Тавриз?
   - Правительство и теперь предлагает нам мир, но оно не удовлетворяет требований народа. Кроме того, мы не доверяем этим мирным предложениям.
   - Вы боретесь против системы правления или лично против Мамед-Али-шаха?
   - Мы пока не ведем борьбы против образа правления, мы требуем лишь восстановления конституции. Мамед-Али защищает реакцию, потому мы ведем борьбу и против него лично.
   - Как вы относитесь к правам царского правительства в Иране?
   - Ко всему, что устанавливается взаимным соглашением, мы относимся с уважением. Мы никогда не нарушим ничьих законных прав. Но если эти права взяты путем насилия, то нам трудно ценить и уважать их.
   - Что вы подразумеваете под правами, взятыми путем насилия?
   - У нас еще не было времени заниматься этими вопросами конкретно. Да мы и не дипломаты, в таких вопросах можем ошибиться. Я лишь солдат, обслуживающий нужды революции военной силой.
   - Не скажете ли мне что-нибудь о ваших взаимоотношениях с Багир-ханом?
   - Отношения наши вполне удовлетворительные. Для разногласий нет никаких причин, так как у каждого своя определенная функция.
   - Кому принадлежит главное руководство?
   - Фронт Багир-хана наиболее опасный. Он ежечасно находится под угрозой наступления правительственных войск и контрреволюционеров Девечинского района. Поэтому военная и руководящие организации сконцентрированы в районе, где живу я. А в общем, и Багир-хан, и Саттар-хан проводят в жизнь постановления военно-революционного совета.
   - Правда ли, что многие богачи, даже помещики, стали на сторону революции ради личных выгод?
   - Это вопрос простого расчета. Если богачи пытаются использовать наше движение ради будущих благ, то мы используем их теперь же, а не ради будущего. По-моему, такие случаи имеются и в лагере контрреволюционеров. Надо заметить, что в Иране партийная борьба не развита, поэтому политические убеждения отдельных групп еще недостаточно выяснены. В настоящее время борются два лагеря - революции и контрреволюции. Фронт не место для разрешения партийных споров. Неуместно проверять людей и их идеи под градом пуль. Поэтому мы приветствуем каждого, кто становится рядом с нами и стреляет в наших противников. Если же кто-нибудь из них повернет оружие против нас, то и мы направим в него свое оружие.
   По окончании беседы подали чай и сладости.
   - Быть может, вы пожелаете познакомиться и с моей убогой семьей? спросил сардар, обращаясь ко мне и жене Тардова. Она посмотрела на меня.
   - Если господин сардар разрешит, - сказала я, - мы с удовольствием познакомимся с семьей сардара.
   - Проведи наших дорогих гостей в комнату ханум, приказал сардар вызванному старому слуге.
   В гареме Саттар-хана особой роскоши мы не заметили.
   Старшая жена Саттар-хана сидела на подушке и, прислонившись к завернутой в шелковую простыню постели, курила кальян. Увидев нас, она, согласно восточному обычаю, встала и, оказав нам должную встречу, усадила в кресла.
   Стол, стоявший перед нами, был уставлен всевозможными конфетами и другими сластями. Нам подали чай и предложили папиросы и сигареты.
   Жене Саттар-хана было приблизительно лет тридцать пять. Передние зубы ее от курения кальяна совсем почернели. Она не употребляла ни румян, ни белил. Это была женщина довольно красивая, с умным, добрым лицом; в глазах ее блестели искры юмора. Все ее движения были изящны.
   Мы хотя и не понимали ее, но с удовольствием слушали ее нежную музыкальную речь.
   Она не была одета, как тавризские женщины. Когда я спросила ее об этом, она ответила, что Саттар-хан не любит наряда тавризских женщин.
   Ко мне она отнеслась особенно приветливо. Я решила, что об этом просил сам Саттар-хан.
   Вторая жена Саттар-хана, одетая в европейское платье, все время стояла на ногах и в качестве хозяйки угощала нас. Саттар-хан женился на ней уже после начала революции, и поэтому она, как младшая жена, не садилась в присутствии старшей. Глаза ее были чересчур черны, видно было, что она подсурьмила их. Когда она моргала, то длинные ресницы, находя одна на другую, напоминали черный гребень.
   У обеих женщин ногти были выкрашены хной, что очень украшало их пухлые белые руки. Младшая жена звала старшую "баджи", а та ласково отвечала ей "джан". Хотя в их отношениях не было заметно соперничества, но в их взглядах можно было прочесть следы частых дум, вызванных тайной ревностью.
   После чая они проводили нас в свои комнаты. Это были скромные восточные комнаты без всякой роскоши. Обойдя все комнаты, мы вошли в спальню Саттар-хана. На стене висел большой портрет.
   - Это покойный отец Саттар-хана - Исмаил-хан, - пояснила старшая жена. - Он вел длительную борьбу с правительством пока, наконец, на берегу Аджи-чая, засев в одном доме и отстреливаясь от врагов, не был убит снарядом.
   Когда мы выходили из комнаты, старшая жена сардара открыла большой сундук и, достав оттуда два бриллиантовых кольца, одно надела мне на палец, а другое жене Тардова.
   - Это дарит вам Кичик-ханум, - сказала она при этом, - пусть это будет памятью о семье Саттар-хана.
   Мы поблагодарили и вышли из комнаты. Жена Тардова все время поглядывала на мое кольцо, которое было лучше.
   Нас позвали в приемную Саттар-хана, где хозяин и Тардов разговаривали уже стоя. И в разговоре, и в жестах, и в движениях Саттар-хана проявлялся бесстрашный борец. Когда мы прощались с Саттар-ханом, он сперва пожал руки нам, дамам, а потом Тардову.
   - Простите меня, время не терпит. В районе Хиябан началось общее наступление неприятеля, и я должен ехать туда.
   Он вышел с нами. На дворе стояло около ста всадников и несчетное число пеших людей.
   Саттар-хан вторично пожал нам руки, сел на своего белого коня и в один миг скрылся с глаз.
   Непрерывная стрельба оглашала воздух.
   Мы еще раз снаружи оглядели его дом, скромный и простой.
   МИРНАЯ ДЕЛЕГАЦИЯ
   Слухи о приезде Эйнуддовле и об ожидаемой осаде города взбудоражили всех.
   Боясь бомбардировки города, богачи стали переселяться в районы контрреволюции, хозяева же хлебных складов, еще до осады заперев их, обостряли продовольственный кризис.
   Саттар-хан знал обо всем этом, несколько раз вопрос о хлебных складах подымался в Энджумене, но безрезультатно. Надо было еще раз напомнить Саттар-хану о вопросе снабжения.
   - Мы можем устоять против врага, - начал я однажды, - Эйнуддовле не сможет заставить нас сдаться, но с голодом бороться невозможно. У неорганизованной массы есть свои особенности: она пойдет на смерть, но не выдержит голода. Пока есть возможность и осада не начата, надо свезти в город весь хлеб, иначе мы не сможем обеспечить хлебом не только население города, но даже своих воинов. Необходимо взять на учет все частные зернохранилища и обязать владельцев сдавать хлеб в указанные нами места по определенной цене.
   - Вы знаете, - отвечал сардар, внимательно выслушав меня, - что этот вопрос не раз обсуждался в Энджумене и неизменно проваливался. Если мы поставим его в Энджумене снова, опять проиграем. Хозяева же складов, пронюхав об этом, еще глубже попрячут свой хлеб. Имеющегося в Тавризе хлеба хватит на целый год, об этом нечего беспокоиться...
   - В таком случае, хоть не позволяйте перевозить его в контрреволюционную часть города. Ведь ежедневно караваны с зерном направляются в Девечи, Багмеша и другие районы.
   Саттар-хан согласился с этим и обратился к телефонисту:
   - Сейчас же сообщи начальникам постов, чтобы не выпускали на сторону и полпуда хлеба. Вывозимый хлеб отбирать, а имена хозяев сообщать в особый отдел.
   Присутствующие деятели революции удовлетворились этим распоряжением и перешли к другому вопросу, который также очень беспокоил всех нас.
   - Господин сардар, хлебом теперь мы обеспечены, но ведь для того, чтобы купить этот хлеб и удовлетворить муджахидов, нужны средства, а источники их уменьшаются - все богачи выезжают из наших районов. Если будет продолжаться так, то в скором времени здесь не останется ни одного состоятельного человека. У кого мы будем брать деньги на расходы, кого будем облагать налогами?
   - Что же нам делать, дорогие товарищи? - раздраженно сказал Саттар-хан. - Что делать? Не можем же мы запереть двери и не выпускать людей из домов?
   - Нужно прекратить выезд. Этого требуют интересы революции. Всех богачей и их запасы надо взять на учет и запретить им выезд из зоны революции.
   - На что они нам? - спросил сардар. - Не на то ли, чтобы, оставшись здесь, создавать беспорядки?
   - Нет, если мы удержим их здесь, то правительственные войска, пожалуй, откажутся от бомбардировки города. Мы поставим их у себя в качестве заложников и этим заставим неприятеля пойти на многие уступки.
   - Все это правильно, - сказал сардар после некоторого раздумья. - Я не из тех людей, которые не сознаются в своих ошибках. К сожалению, условия нашей работы таковы, что мы не всегда можем проводить в жизнь свои пожелания. В руководящем совете революции рабочие и бедняки имеют незначительное число голосов.