Ордубади Мамед. Тавриз туманный

   Немного освоившись, он сказал:
   - Господин Абульгасан-бек! Я пришел к вам, чтобы обсудить наши будущие действия и узнать ваше мнение по некоторым вопросам, и меня и вас касающимся.
   Прикинувшись наивным, я спросил:
   - Какие действия хотите вы обсудить со мной?
   - Я говорю о наших взаимоотношениях в дальнейшем.
   - Насколько это будет зависеть от меня, наши дружеские отношения сохранятся и в будущем.
   - Знаю. Но, кроме дружбы, нас связывает еще кое-что. Вот об этом-то я и хотел поговорить с вами.
   - Да, между нами есть кое-какие секреты, известные только нам. - Не успел я произнести последнее слово, как Сардар-Рашид поспешил ответить:
   - Да, да! Ваш покорный слуга как раз об этом и хочет говорить. Если наш маленький секрет станет достоянием гласности, это может поколебать мое положение. Понимаете сами, меня это очень беспокоит. Я хотел просить вас, дорогой Абульгасан-бек, не выдавать моих тайн. Я занимаю высокий пост, я губернатор провинции. Но мы зависим от русских. Боюсь, как бы они и меня не изгнали, как Мухбириссалтане*. За эту услугу я буду вам обязан жизнью, вы-полню любую вашу просьбу, любое требование.
   ______________ * См. том первый: В 1911 году Мухбириссалтане был назначен губернатором Тавриза, но проявленная им самостоятельность не понравилась русскому консулу, и по настоянию последнего он был отозвав из Тавриза.
   Я решил поймать его на слове.
   - Скажите, кроме попытки выдать меня Хелми-беку, поднять население Тавриза против русских подданных и организовать разгром армянского квартала, какие преступления вы совершили в последнее время или собирались совершить? - спросил я его.
   У Сардар-Рашида пересохло в горле. Он ничего не мог ответить. Наконец, после долгой паузы он еле выдавил:
   - Господин мой, разве этого мало?.. По-моему, вполне достаточно.
   - Что ж, все зависит теперь от вашего превосходительства. В зависимости от вашего дальнейшего поведения я смогу решить - рассказывать обо все этом консулу или нет.
   - Я готов выполнить все, что вы потребуете, мой господин, ни в чем вам не откажу. Я беспрекословно выполню все ваши требования, только сохраните все в тайне.
   - Меня интересуют ваши взаимоотношения с правительствами России, Германии и Ирана. Учтите, пока ваше превосходительство не посвятит меня во все эти тайны, едва ли" смогу защитить вас. Прежде всего расскажите мне о ваших сделках с германским консулом. О чем вы вели с ним переговоры и чем они кончились? Какие услуги вы оказывал" Германии?
   - Я взял у немцев сто тысяч туманов.
   - Кто был посредником?
   - Эту сумму я получил через бывшего секретаря германского консульства шах-заде Абульфат-Мирзу.
   - За что дали вам эти деньги?
   - Я должен был привлечь население на сторону немцев, поддерживать и возбуждать ненависть к России, при удобном случае уничтожать русских подданных.
   - Что еще?
   - Арестовывать иранцев сторонников России и противников германо-турецкого союза, передавать их в руки Хелми-бека.
   Он замолчал. По документам, которые в результате обысков оказались в наших руках, я знал еще о многих обязательствах, данных им немцам. Но мне важно было установить, насколько откровенным он решил быть со мной. Поэтому я спросил:
   - Еще какие обещания давали вы? Что еще делали в пользу Германии?
   - Может быть, еще что-нибудь, не помню.
   - Говорите, говорите, скрывать теперь нет смысла. Стесняться и остерегаться меня вам тоже не расчет. Все ваши документы захватил Хелми-бек, а я и так многое знаю. Сейчас все зависит от вашей искренности.
   Сардар-Рашид то краснел, то бледнел. От волнения у него на лбу выступили крупные бисеринки пота. Видимо, он и боялся, и стеснялся рассказывать о своих гнусных делах.
   Я начал задавать ему наводящие вопросы:
   - Известно ли было вам, зачем Гаджи-Самед-хан возвращается из Тифлиса в Тавриз?
   - Конечно, я знал это. Сам консул вызвал меня к себе и объяснил, что возвращение Гаджи-Самед-хана не имеет никакого отношения ко мне и к должности, занимаемой мной. Его приезд в Тавриз был вызван военными соображениями.
   - Если это так, чем же вы объясните, что, едва услышав о возвращении Гаджи-Самед-хана, вы покинули Тавриз?
   - Чтобы показать себя преданным иранскому правительству, я должен был поступить именно так.
   - Вы получили согласие царского консула на это?
   - Он сам дал мне подробную инструкцию. С другой стороны, мой отъезд из Тавриза мог вызвать беспорядки в городе, а это соответствовало моим обещаниям, данным германскому правительству. Бесчинства и беспорядки могли породить недовольство населения по отношению к России, подорвать ее престиж, повредить ее интересам. Возможно, коренные тавризцы стали бы нападать на русских. А это было бы на руку немцам.
   - Но вам не удалось добиться этого?
   - Революционеры поняли наш маневр. Они призвали народ к спокойствию, и народ послушал их.
   - Теперь скажите откровенно, что вы думали делать с революционерами? Среди документов, которые изъяли у вас, были какие-нибудь относящиеся к революционерам?
   - Да, были!
   - Какие? О чем в них говорилось?
   - Я составил два списка. В одном из них перечислялись революционеры, проживающие за рубежом, эмигранты, во втором значились революционеры, живущие в Тавризе. С эмигрантами мы рассчитывали разделаться с помощью царских агентов за границей, а местных должны были захватить и передать в руки консула для высылки в Россию.
   - Передали ли вы кому-нибудь эти списки?
   - Нет. Не успел. В них не хватало еще несколько имен.
   Сардар-Рашид подробно разъяснил назначение всех документов, находящихся в наших руках. Мне все было ясно, и я перестал задавать ему вопросы. Он сидел передо мной, как пленник перед покорившим его воином. Он был явно, не в своей тарелке, тревожно глядя расширенными от страха глазами прямо мне в лицо, ждал моего решения. Я зажег спичку и поднес ему. Он жадно затянулся.
   - Да, ваша деятельность в Тавризе была сложна и многогранна, неторопливо заговорил я. - Защищать вас будет неимоверно трудно, все же я обещаю вам это, но при одном условии...
   - Я согласен на все условия.
   - Вы должны дать письменное обязательство.
   - Хорошо.
   Я положил перед ним чистый лист бумаги, обмакнул перо в чернила и подал ему. Он безропотно написал все, что я продиктовал. Я нажал кнопку. На звонок вошла Нина. Она подошла к Сардар-Рашиду, пожала ему руку и по-азербайджански приветствовала его.
   - Добро пожаловать ваше превосходительство. Почему вы такой редкий гость у нас? Приходите чаще. Когда я вижу вас, я вспоминаю дорогую сестру Ираиду. Я по-прежнему считаю вас родственником.
   Сардар-Рашид оторопел. Он не ожидал, что Нина так свободно говорит по-азербайджански.
   - Молодец, Нина-ханум, - похвалил он. - Никогда не думал, что вы так хорошо овладели нашим языком, вы говорите, как настоящая иранская ханум, а Ифтихаруссолтан, как ни старалась, не могла выговорить: "Признаю тебя, отче наш". Я с самого начала понял, что она не склонна была принять мусульманство...
   Нина засмеялась.
   - И я, кстати не могу произнести это.
   - Почему, Нина-ханум?
   - Да ведь эти слова говорятся по-арабски. Наверное, надо выйти замуж за араба, чтобы научиться его языку.
   И я, и Сардар-Рашид улыбнулись. Нина поднялась с места.
   - Простите меня, но мне надо позаботиться об обеде. Сегодня по случаю прихода его превосходительства я готовлю сама.
   Когда Нина вышла, Сардар-Рашид едва слышно прошептал:
   - Среди вещей, которые у меня отобрали, была и фотокарточка Ираиды.
   НА ГРАНИ САМОУБИЙСТВА
   Все эти дни я ничего не знал о мисс Ганне. Она не могла уехать с отрядом Хелми-бека. В последнее наше свидание она говорила: "Лучше остаться в Тавризе и быть уничтоженной, чем уехать с турками".
   Возвращаясь из Шешгилана и проходя мимо ее дома в тот день, когда авангард русских вошел в город, я невольно подумал о ней. Где она? Я подошел к крыльцу и уже хотел постучать, как вдруг дверь распахнулась и навстречу мне выбежал слуга Ганны Кичик-Табризли-оглы. У него был встревоженный вид, глаза широко раскрылись от ужаса.
   - Помогите! Помогите! - бросился он ко мне.
   - В чем дело? Что случилось?
   Но он не отвечал ни слова и тащил меня в дом. Едва я переступил порог, я понял, что здесь произошло нечто ужасное. В такой момент, когда в городе царит хаос, могло случиться все, что угодно. Последние дни в Тавризе было неспокойно. Турки ушли, а полицейских почти не было видно. Воры и грабители переодевались в форму турецких аскеров, средь бела дня врывались в дома, требовали денег и ценностей. Нашим людям удалось задержать до двадцати негодяев.
   Такие мысли, одна страшней другой, пронеслись у меня в голове, пока я поднимался по лестнице. Откуда-то из глубины дома доносились приглушенные стоны. Когда я вышел на балкон, крики стали громче.
   - Пусти меня! Пусти! Пощади меня, пусти, умоляю!
   Я решил, что к Ганне ворвался вор. Выхватив из кармана револьвер, я побежал в ее комнату. На пороге я остановился, пораженный представившейся моим глазам картиной. Ганна с распущенными волосами и револьвером в руках отчаянно боролась посреди комнаты со своей старой служанкой.
   - Оставь меня, отойди! - неистово кричала Ганна, а та со слезами в голосе уговаривала ее:
   - Барышня, миленькая, пощади свою мать, она ждет тебя домой! - твердила старуха, не отпуская ее руки.
   Я положил револьвер в карман и поспешил к ней на помощь.
   - Мисс Ганна! Отдайте мне револьвер!
   Как только девушка услышала мой голос, она умолкла. Старушка сразу отпустила ее. Мисс Ганна, подняв револьвер вверх, бросилась ко мне. Старая служанка заплакала:
   - Умоляю, удержите ее! Она убьет и себя и вас!
   Я крепко сжал руку Ганны у запястья, и она выронила револьвер. Не отпуская ее, я поднял револьвер и положил к себе в карман. Девушка потеряла сознание. Я уложил её на диван и обернулся к совершенно обессилевшей служанке. На ней лица не было от страха.
   - Подите отдохните.
   Она ушла. Я попросил слугу принести мне воды. Смочив платок, я положил его Ганне на голову. Сердце ее немного успокоилось, но глаз она не открывала. Прошло около часу. Я сидел возле Ганны и гладил ее по голове. Наконец, она открыла глаза. Увидев, что голова ее покоится на моей груди, она горько заплакала.
   - Почему ты не дал мне умереть? Зачем ты спас меня? Подумай, есть ли смысл мне жить, когда я морально уничтожена. Я опозорила себя перед честными людьми. Мне нет места в мире. Меня ждет сырая земля. Моя совесть, честь, знания, любовь - все погибло. Я покрыла себя позором.
   - Самоубийство не выход из положения. Это признак слабости духа.
   - Нет, это протест против неудачно сложившейся жизни,
   - Кончают жизнь самоубийством те, кто не способен бороться, исправить свои ошибки. Это слабые, трусы.
   Американка, всхлипывая, перебила меня:
   - Проклятые немцы, для собственного благополучия они готовы загубить миллионы людей. Они всегда строили и строят свое счастье на чужом несчастье. Это они отняли у меня мою спокойную, радостную жизнь, ввергнув в смрадное болото шпионажа, заставили своими собственными руками подписать себе приговор. Какое значение для человечества имеет жизнь или смерть такой девушки, как я? Допустим, моя совесть чиста, кто поверит мне? Могу ли я вынуть свое сердце и показать его людям: смотрите, люди добрые, оно свободно от пороков, меня опутали, втянув в это болото лжи и предательства против моей воли. Кто захочет заглянуть в мою душу? Кому до нее дело? Кто станет заниматься чужим горем? Вот ты... ты, человек, которого я люблю всем сердцем... Разве ты можешь верить мне, когда ты знаешь, что расписка, данная мной германскому консулу, хранится в архивах консульства, а в русском консульстве есть приказ о моем аресте? Для тебя не секрет, и американскому консульству сообщено, что я как германская шпионка подлежу аресту. Скажи сам: где теперь мое место на этом свете? Мир необъятен, в нем находят приют миллионы людей, но порой в нем нет уголка для такой несчастной, как я. Дикари, тунеядцы имеют право на жизнь, лишь я лишена его.
   Она не могла никак успокоиться. Ей было известно, что отряд Хелми-бека на Ямском перевале потерпел полное поражение, что почти все его аскеры там похоронены, а сам он едва спасся бегством. Она понимала, что до возвращения русских оставались считанные часы. Нет никакого сомнения, что они немедленно арестуют ее как немецкую шпионку. Это и заставило ее решиться на самоубийство.
   Я не сказал Ганне, что документы подтверждающие ее шпионскую деятельность и хранившиеся в архивах русского и немецкого консульств, теперь находятся в наших руках.
   Она не подозревала, что я могу помочь ей начать новую жизнь. Лаская ее волосы, я говорил ей:
   - Поверь мне, у тебя есть все возможности вернуться к честной жизни. Все в твоих руках. Если в дальнейшем ты будешь приносить пользу обществу, люди простят твои заблуждения, а самоубийство заставит их подозревать тебя. О расписке, данной тобой немецкому консулу, о приказе арестовать тебя можешь не беспокоиться, они похищены Хелми-беком. Даю тебе слово, я создам все условия, чтобы ты могла спокойно жить. Но тебе по-прежнему следует держать с немцами связь.
   - Ты... ты предлагаешь мне опять заниматься шпионажем?
   - Не волнуйся, у меня и в мыслях этого не было. Ты больше не будешь выполнять требования немцев. Ты будешь помогать иранским крестьянам и беднякам. И сможешь смыть с себя пятно позора. Разве ты не хочешь помогать страдающим и обездоленным? Твоя шпионская деятельность в прошлом, ты должна забыть о ней. Все это позади. А теперь встань и возьми себя в руки. Прикажи приготовить чай, выпьем вместе. Не позже завтрашнего дня я подыщу тебе новую квартиру, отсюда необходимо переехать. Знай, ты, еще не совсем потеряла мое уважение. Для меня ты осталась той мисс Ганной, которую я знал в Джульфе и Ливарджане. Бросить тебя на произвол судьбы значит для меня обречь себя на вечные угрызения совести. Вот поэтому я не пожалею ничего для твоего спасения.
   Я и на самом деле решил защищать ее всеми средствами. Она знала много наших секретов, немало сделала для нашей организации. Незаметно для себя она очутилась в лапах германской контрразведки. Может быть, она действительно, как говорит, пошла на это, чтобы оказать мне услугу и доказать свою верность.
   Мои обещания очень обрадовали ее. Теперь она плакала от радости. Она все пыталась поцеловать мою руку, но я не мог допустить, чтобы женщина так унижала себя. Тогда она обняла меня и поцеловала в щеку.
   - Поверь мне, дорогой, мои слезы не искусственные, я не артистка, взволнованно сказала она. - Я самая несчастная девушка, во всем мире. Забудь, что я была шпионкой, не брезгай мной. Тебя целует не шпионка, а Ганна, которая любит тебя больше жизни. Подлые люди использовали мое желание помочь иранскому народу, и вот я попалась на удочку германского консула, Ганна задумалась. - Кто знает, если бы не ты, я может быть, не взяла на себя такие обязательства. Но знай, никогда и ни за какие блага я не предавала ни тебя, ни твоего народа. По поручению германского консула я работала против русских. Я считала, что этим помогаю тебе и твоему народу. Если бы все эти документы попали в ваши руки, ты убедился бы, что я говорю правду и окончательно поверил мне.
   И в самом деле, в документах германского консульства, попавших в наши руки, я не обнаружил ни одной бумажки, написанной Ганной и направленной против революционной организации. В эту минуту она была абсолютно искренна. Мне стало жаль ее. Я решил избавить ее от внутренних терзаний.
   - Если я восстановлю твое прежнее положение в обществе, будешь ли ты слушать меня?
   Ганна снова обняла меня за шею.
   - Мой благородный друг, разве был хоть один случай, чтобы я ослушалась тебя?
   - Ты права, не было. Но ты скрывала от меня свою деятельность. Разве это было совместимо с теми отношениями, которые были между нами?
   Ганне стало стыдно. Она опустила глаза.
   - Накажи меня, - прошептала она.
   - Я это уже сделал. Разве ты не чувствуешь боли в запястье?
   Ганна вздохнула.
   - Боль сердца была так невыносима, что я не почувствовала даже, как ты сжал мне руку, - и она потерла красный след от моих пальцев. - О, если бы этот отпечаток остался до конца дней моих! Как была бы я счастлива!
   - Не печалься. Ты будешь счастлива. Все твои ценности в целости и сохранности. Я сберег их для тебя. Когда ты переедешь на новую квартиру, я принесу их.
   Мисс Ганна снова глубоко вздохнула.
   - Все это легко восстановить, но не авторитет и доверие, которые я потеряла в американском консульстве. Увы, они невозвратимы.
   - И это вернется.
   - Нет, никогда. Посмотри, мой друг, как я постарела. Эти несколько дней меня терзали страшные думы, мне кажется, что жизнь во мне угасла.
   - Пустяки, ты так же молода, грациозна и красива, как всегда.
   - Ты льстишь мне. Но я знаю, ты никогда не обращал внимания на мою внешность. Изменилась я или нет - ты не замечаешь вовсе. Так было с первой нашей встречи, так продолжается и теперь. Я никогда не понимала причину этого. Но я привязываюсь к тебе тем больше, чем ты ко мне безразличнее. Таковы все женщины, и я не исключение. Более красивого, более умного, более культурного мужчины, чем ты, я никогда не встречала, даже в мечтах не представляла. Ни до встречи с тобой, ни после я ни к одному мужчине не чувствовала такой любви, как к тебе. Во имя этого святого, искреннего чувства помоги мне, я погибаю.
   - Друг мой, мне кажется, ты не можешь не замечать того уважения, которое я тебе оказываю. Я знаю, как ты любишь меня. Если наши отношения до сих пор не приняли какой-то другой формы, то в этом виноваты объективные причины. События с калейдоскопической быстротой сменяют друг друга, не дают возможности заняться личными делами. Что же касается помощи, я к твоим услугам. Приложу все усилия, чтобы вновь устроить тебя на работу в американское консульство. Тебе известно, что в составе его произошли большие изменения?
   - Нет. Я ничего не слышала.
   - Консула отозвали, ожидают нового. Кроме секретаря Фриксона, всех служащих заменили.
   - Достаточно и того, что Фриксон останется.
   - Он тебе ничего плохого не сделает.
   - Он мой лютый враг.
   - Почему?
   - Я оскорбила его жену Сару.
   - Как?
   - Это распутная женщина. Она хотела познакомиться с тобой и поссорить нас.
   - Забудь обо всем этом. Скажи, ты хочешь работать в американском консульстве?
   - Это несбыточная мечта.
   - Но я предлагаю устроить тебя туда. Неужели до сих пор ты не поняла, что я слов на ветер не бросаю? Если ты хочешь, я сделаю это. Если же ты не хочешь там работать, я добьюсь справки, что ты работала честно, аккуратно выполняла свои обязанности и ушла по своей воле.
   Мисс Ганна была в восторге. Лицо ее сияло.
   - Я счастлива! Что было бы со мной, если бы я не встретила тебя в Джульфе. Ума не приложу, как бы я жила в Иране!
   "Глупенькая, если бы ты не встретилась со мной, не стряслись бы с тобой все эти несчастья", - подумал я.
   Мисс Ганна встала, прошла в соседнюю комнату. Через несколько минут она вернулась. Она умылась, припудрилась, выглядела свежей. На ней было другое платье. "Где-то я уже видел его", - подумал я, потом вспомнил...
   Была теплая летняя ночь, чуть-чуть таинственная. Полная луна выглядывала из-за деревьев, казавшихся сиреневыми, и ее свет падал на наши лица. Было тихо, ни один звук не долетал до нас, лишь утки лениво плескались в бассейне. Шелест листвы убаюкивал американку, склонившую голову ко мне на плечо. Мы с упоением вдыхали чистый воздух. Прелестный запах волос мисс Ганны волновал мое воображение.
   Да, тогда это платье было на ней. Еще раз я видел его в Ливарджане, в доме Гаджи-хана... Сколько времени прошло с тех пор! Тогда мы оба были веселы и беззаботны.
   Вошла старушка-служанка и поставила передо мной стакан чаю. Она не смотрела мне в глаза, видимо, все еще чувствовала себя неловко.
   ВОЗВРАЩЕНИЕ ЦАРСКОГО КОНСУЛА
   Флаги, развевавшиеся над домами царских подданных и граждан, находившихся под покровительством России, возвещали о возвращении консула в Тавриз. Были и другие приметы. На тротуаре перед русским консульством с утра было шумно и многолюдно. Дервиши распевали свои гасиды, нищие молились вслух, слепые выпрашивали подаяния, марсияханы оглашали воздух траурными завываниями. Был здесь даже один мучтеид, читавший проповедь.
   Мешади-Мамед-Али, торговавший портретами царя и членов его семьи, спозаранку открыл свою лавку. Вытерев с портретов пыль и расставив их по местам, он стал зазывать покупателей:
   - Портрет его величества императора России и его наследника. А вот царица, царевны и их светлейший дядя. Дешево, дешево, по одному туману каждый. Заходите, заходите, уступлю, отдаю по девять кранов, берите, уже кончаются! Не зевайте, тавризцы. Вот портреты министров императора и генералов. Вот еще губернаторы, начальники. А вот приставы. Взгляните, есть даже городовые! Дешево, дешево! Портрет городового стоит один кран! Не мешкайте, бедняки, осталось всего восемь портретов городовых!
   Лишь три дня назад я проходил мимо этой лавки. Тогда он продавал другие портреты и так же нараспев предлагал прохожим:
   - Это султан Мохаммед-Хамис - халиф вселенной, Энвер-паша... Вот его братья, а вот дяди. Смотрите - это его пушки и корабли!
   Первым с визитом к консулу поспешил Сардар-Рашид.
   Несмотря на его обещания и даже письменные обязательства, доверять ему было бы слишком рискованно и наивно. После возвращения русских он мог, опираясь на них, при первой же возможности предать нас. Поэтому меня очень беспокоил исход его визита.
   Впервые после долгого перерыва в Тавризе появились русские газеты. Вечером я сидел дома, просматривая их. Особенно меня занимало "Русское слово", я читал фронтовые известия. Нины не было. Она сегодня первый день вышла на работу в консульство. Я с нетерпением ждал ее, чтобы узнать подробности возвращения ее начальника. Затрещал телефон, я взял трубку, послышался голос Сардар-Рашида.
   - Добрый вечер, господин Абульгасан-бек! Слышали новости?
   - Нет, ничего не знаю!
   - Господин консул изволил пригласить меня к себе.
   - Что ж, поздравляю!
   - Вас тоже следует поздравить. Я обстоятельно доложил о вас господину консулу. Говорил о ваших заслугах, восхвалял вас, конечно, по достоинству. Господин консул просил передать вам его искренний привет.
   - Благодарю. Все это я отношу лишь за счет благоволения вашего превосходительства ко мне. Я всегда считал себя обязанным перед вами. Надеюсь, обстоятельства еще позволят мне доказать мое исключительное расположение и преданность вашему превосходительству. Я всегда считал для себя большой честью быть принятым вами.
   Мои сухие, напыщенные и далекие от истины слова, обычные в устах иранских купцов, Сардар-Рашид, без сомнения, принял за чистую монету.
   - Я знаю это, - ответил он. - Вы всегда можете рассчитывать на мое покровительство. Я очень хотел бы посидеть с господином Абульгасан-беком и потолковать обо всем более обстоятельно, обсудить действия каждого из нас, чтобы между нами не было недоговоренности.
   - Когда вашему превосходительству будет угодно, я всегда готов встретиться с вами. Со своей стороны я обещаю приложить все усилия, чтобы поднять авторитет вашего превосходительства среди населения. Врагов вашего превосходительства я считаю своими врагами и буду вести с ними беспощадную борьбу.
   - Я вам верю. Мне ничего не жаль для таких преданных и верных мне и государству граждан, как вы. Именно надеясь на вас, я согласился принять столь трудные обязанности губернатора. Думаю, мы встретимся в ближайшее время.
   С этими словами он повесил трубку. Я снова взялся за газеты. Вскоре пришла Нина. Я помог ей раздеться, повесил ее пальто на вешалку. Она обратилась к Тахмине-ханум.
   - Мама, я озябла, попросите, чтобы мне дали стакан горячего чаю! - она села. Я внимательно смотрел ей в лицо. Обычно я по выражению ее лица и глаз угадывал, какие новости она принесла, радостные или тревожные.
   Сейчас ее глаза улыбались, лицо то розовело, то бледнело, губы морщились в нежной и радостной улыбке, на щеках дрожали маленькие ямочки. По всему видно было, что она чем-то очень довольна. Она достала из сумочки письмо и положила передо мной.
   "Господин Абульгасан-бек!
   Сегодня, в одиннадцать часов вечера, прошу вас вместе с Ниной Никитиной пожаловать на банкет, устраиваемый в консульстве в честь нашего возвращения".
   Письмо было написано консулом собственноручно. Нина рассказала, что он хотел отметить свою победу встречей с дипломатическими представителями, аккредитованными в Тавризе.
   Только мы собрались сесть за стол, чтобы пообедать, зазвонил телефон. Это был опять Сардар-Рашид.
   - Несколько минут назад, я получил записку от господина консула. Он приглашает меня к себе в одиннадцать часов вечера. Не знаю, встретимся ли мы там? Я от души хотел бы вас видеть. Полагаю, что господин консул обязательно пригласит вас. Я приложил все усилия, чтобы настроить его в вашу пользу.
   - Да, нас тоже пригласили туда. Обязательно встретимся, - и я повесил трубку.
   * * *
   За обедом Нина рассказала о том, как прошел первый день в консульстве.
   - Консул чрезвычайно озабочен исчезновением вещей и переписки Сардар-Рашида. Он боится, что из-за этого может потерять такого преданного слугу, как Сардар-Рашид. Меньше всего беспокоит потеря ордена, его можно заменить. Днем консул пригласил к себе Сардар-Рашида, они долго разговаривали. Губернатор вышел в радостном настроении, даже походка у него была какая-то необычная. Когда он ушел, консул вызвал меня к себе, спросил, как я себя чувствую, и, не выпуская моей руки, сказал: