Ордубади Мамед. Тавриз туманный

   Желательно, чтобы товарищ Алекпер оставался в Тавризе. Его здесь усиленно разыскивают его враги - сыновья Гаджи-Мухаммед-Рзы, которые, пользуясь вступлением русских войск в Иран, активизировались.
   Сегодня были приезжие из селения Шуджа. Семья товарища Алекпера здорова и ни в чем не имеет недостатка. В семье покойного Хакверди также все обстоит благополучно. Письмо посылаю с обслуживающим интендантство шофером. Он - наш товарищ. С ним же пришлешь ответ; если это окажется невозможным, пиши в Иранскую Джульфу, в магазин братьев Мириса из Знуза.
   Вам не следует больше обращаться к посредству иранской телеграфной конторы. Сейчас все поступающие через нее телеграммы проверяются.
   Товарищи шлют вам искренний привет.
   Мухаммед-Гусейн
   Джульфа, махаррема 3 дня".
   НИКАКОЙ ПОЩАДЫ
   В телеграмме, посланной на имя председателя военно-полевого суда, Воронцов-Дашков* давал директиву: "Никакой пощады тавризским мятежникам".
   ______________ * Царский наместник на Кавказе.
   И без нее цель царского правительства была нам известна. Директива же лишний раз подчеркивала всю жестокость и бесчеловечность царской политики.
   Мы все имели соответствующие удостоверения и могли свободно выходить на улицу. Вместе с товарищем Алекпером мы пошли бродить по городу, чтобы посмотреть, какая складывается в городе обстановка.
   Улицы кишели солдатами и казаками. На перекрестках, площадях и в переулках дежурили казачьи патрули. Русский царь, пользуясь "правами", полученными по договору от 31 августа 1907 года, принял меры к водворению тишины и порядка в Тавризе, находящемся в зоне его влияния, и к "защите неприкосновенности и независимости" Ирана.
   Отправляясь в город, мы хотели взглянуть, в какой форме проводится в жизнь эта "защита".
   У мирных жителей, вышедших на улицы своего города, солдаты требовали пропуска. Но откуда могло население получить их? Кто им давал эти пропуска?
   С неимеющими пропусков обращались судя по их одежде. У тех, кто был одет хорошо, отбирали часы и деньги. При малейшей попытке возражений волокли их в сад Шахзаде, где нередко их избивали. Женщин останавливали, откидывали покрывала и заглядывали в лица, чтобы убедиться в том, что это не переодетые мужчины.
   Царский консул думал, что бойцы Амир Хашемета скрываются в Тавризе; он и не предполагал, что они, переодевшись, давно покинули город.
   Казачьи карманы, соперничавшие по своей вместимости с карманами молл, были до отказа набиты золотыми и серебряными часами, кольцами и звонкой монетой.
   Это был грабеж неофициальный, но нас интересовал и официальный грабеж, поэтому мы решили свернуть в район Амрахиза*, где находилось здание незмие. Оно было уже занято царскими солдатами, но, кроме старых столов, там ничего не было. Архив и нужные документы были своевременно изъяты и спрятаны. Как ни старались офицеры, они не могли найти ни одного документа, и матерная ругань, которой они сыпали кстати и некстати, была следствием этого разочарования.
   ______________ * Один из районов Тавриза, резиденция Саттар-хана.
   - Сукины дети! - говорил один из офицеров, выходя на улицу и отряхивая пыль с мундира. - Ни самих, ни следов их найти невозможно. Кроме болтающихся на стенах телефонных проводов, - ничего нет.
   Царскому консулу не удалось захватить незмие, зато удалось осуществить лелеемое желание. Консул много раз пытался отомстить Саттар-хану, но это ему не удавалось, так как и после отъезда Саттар-хана в Тегеран Тавриз находился в руках революционеров. Сегодня консул, наконец, нашел случай привести в исполнение свой замысел.
   Переезжая в Тегеран, Саттар-хан не перевез туда домашней обстановки, так как намеревался опять вернуться в Тавриз. И царский консул решил, в первую очередь, разгромить дом этого активного революционного главаря, разграбить его имущество и тем окончательно подавить революционный дух тавризского населения.
   Дойдя до Амрахиза, мы увидели у ворот несколько нагруженных доверху машин. Здесь собралась огромная толпа любопытных, пришедших издали поглядеть на разгром дома вчерашнего владыки умов, главаря революционеров. Несмотря на требование вооруженных солдат разойтись, толпа у ворот поминутно росла.
   Этих людей, в большинстве беспринципных, безыдейных и инертных, мы видели здесь не впервые. "Да здравствует Конституция!", "Да здравствует сардар милли!" - кричала эта самая, привыкшая к продажности, темная несознательная толпа, ежедневно собираясь у дома Саттар-хана.
   С глубоким возмущением мы следили за этим обычным для царского правительства актом грабежа.
   Больше всего нас удивляли разговоры собравшихся поглазеть на этот грабеж бездельников
   - Все несчастье, сударь, в том, что этого бездельника не оказалось в Тавризе. Если бы он не бежал в Тегеран, его бы схватили и дали бы хорошую трепку.
   - Послушай, да они совсем с ума спятили! С кем вздумали шутить! С таким падишахом, как русский император!
   - Так им и надо, нечестивцам. Правительству покоя не дают, мучтеидов задевают, веру и религию отрицают, имамов и пророков не признают. Вот и попадают в беду.
   - Многих еще надо проучить.
   - Если конституция согласна с шариатом, к чему нам она? Если же противна шариату, то и сам всевышний велит уничтожить ее.
   - Что хотите говорите, сударь, но одни русские не справились бы с ними. Здесь не обошлось без англичан.
   - Ну, конечно, не без них. Сударь, да разве нет у ислама покровителя? Есть у него защитник или нет?
   - Будь жив покойный Шахи-Шэхид*, этого бы не случилось.
   ______________ * Шахи-Шэхидом называли Нэсреддин-шаха, убитого революционером Мирза-Ризой Кирмани.
   - Я это и говорю, кого же я имею в виду, говоря об англичанах? Неужели вы до сих пор не знали этого? Когда Шахи-Шэхид посетил Англию, королевой там была женщина, которая с первого взгляда влюбилась в Шахи-Шэхида. Когда Шахи-Шэхид гостил у нее, однажды ночью английская королева, приоткрыв дверь, на цыпочках вошла в его покои и опустилась рядом с ним. Шахи-Шэхид тотчас почувствовал ее присутствие и, вскочив с ложа, сказал: "Ты, стриженая негодница, что ищешь в ночную пору на моем ложе?" Тогда английская королева рассказала Шахи-Шэхиду про свой сон: "Явился мне Христос и сказал: - "Ты хочешь, чтобы я в мгновенье ока лишил тебя царства, обратил твой трон в катафалк, а корону в череп? Как же ты осмелилась допустить, чтобы твой гость спал один? Сейчас же встань, отправься к нему и опустись на его ложе... Я являюсь тебе вестником радости. От его величества я ниспошлю тебе сына, который станет властелином Англии". Услышав это, Шахи-Шэхид после многократных молитв, ударил в ладоши, вызвал своего прислужника и велел немедленно привести к нему Султан-уль-Ваиза*. Через несколько минут Султан-уль-Ваиз, совершив обряд сийга**, удалился. Прошло, сударь мой, после этого случая ровнехонько девять месяцев, девять дней, девять часов, девять минут и девять секунд, и по воле всевышнего английская королева родила от Шахи-Шэхида сына. Это и есть нынешний король Англии. Ведь не станем же мы отрицать это!..
   ______________ * Молла, сопровождавший шаха в его путешествии по Европе. ** Временный брак, узаконенная шариатом проституция.
   Пока мы стояли там, нам пришлось выслушать рассказы и о других случаях из путешествий Шахи-Шэхида.
   Оказалось, что и Николай II был сыном Шахи-Шэхида. Во время путешествия во Францию, шах гостил у Александра III, супруга которого забеременела от Шахи-Шэхида. Родившийся у нее сын и стал Николаем Вторым. Вот почему он привел войска в Иран и настаивает на своих правах, требуя своей доли в отцовском наследстве. Покойный Музафферэддин-шах еще при жизни выделил своему единородному брату Николаю его долю. Оказывается, Шахи-Шэхид перед смертью завещал своему сыну Николаю Решт, Гилян и тавризскую провинцию, но конституционалисты не согласились с этим, не захотели отдать человеку его законное достояние. И теперь русские пришли получить принадлежащее их царю наследство.
   - Сударь, это их право, мы же этого не отрицаем.
   Согласно этой внедрившейся в сознание невежественных масс сказке, оказывалось, что и английский король оккупировал южный Иран, как наследство, оставленное ему его отцом Шахи-Шэхидом.
   Тут новое происшествие привлекло всеобщее внимание. По улице, громко распевая, шел какой-то человек. Все оглянулись назад, а часть толпы побежала за ним.
   - Кер*-Аскер, Кер-Аскер! - послышались голоса.
   ______________ * Слепой.
   Все на разные лады повторяли одно и то же.
   - Ты только послушай, как он поет.
   - Он сам слагает эти песни?
   - Ну, конечно, сам.
   - Он все поет по памяти.
   - Он совсем неграмотный.
   - Это дар аллаха.
   Кер-Аскер подошел и стал у нагруженных имуществом Саттар-хана грузовиков. Его вел за руку мальчик, голова которого была вся покрыта паршой.
   Слепой распевал памфлеты на революцию:
   Погонщики ослов теперь - сардары.
   От каменщиков терпим мы удары.
   Ганбар-красилыцик, зеленщик-Гулам
   Весь нищий сброд готовится к боям.
   Как много в жизни перемен,
   Весь разгромили Энджумен!
   Когда уличный певец кончил свою песню, офицер бросил ему серебряный рубль. Слепой удалился, вознося молитвы за здоровье императора. За ним двинулись ценители его поэзии - ученики мучтеидов и чалмоносные шпионы царя.
   - Тавризцы любят новизну, - сказал я Алекперу. - Всякую новизну, если даже она задевает их религию, веру, независимость.
   Имущество Саттар-хана было вынесено. Когда, покончив с этим, царские погромщики принялись взрывать само здание, мы вместе с толпой удалились.
   По дороге к Нине мы стали невольными свидетелями чинимых карательными отрядами насилий.
   Было еще рано - Нина не могла вернуться из консульства, и мы решили продолжать свой путь.
   До нас донесся вдруг страшный грохот; то взрывали дом человека, некогда доставлявшего немало хлопот царскому Петербургу и шахскому Тегерану. Дом героя революции Саттар-хана был разрушен. Этот грохот заставил одни сердца забиться радостью, другие - наполнил печалью.
   Зайдя к Нине, мы застали ее дома.
   - Под предлогом болезни я оставила работу и поспешила домой, - сказала она. - Садитесь, положение очень серьезно. Намечаются крайне суровые карательные меры. В телеграммах, отправленных в Тегеран и Петербург, консул требует для Тавриза такого наказания, которое послужило бы уроком для всего Ирана. Пока что я принесла список лиц, подлежащих аресту.
   Нина достала небольшой список.
   1. Сигатульислам.
   2. Шейх-Салям.
   3. Зия-уль-Улема.
   4. Садикульмульк.
   5. Оба сына Али-Мусье.
   6. Купец Ага-Магомед, кавказец.
   Имен аптекаря Гаджи-Али и других участников революции в списке не было.
   Я поспешно собрался уходить.
   - Куда ты? - спросила Нина.
   - Надо предупредить Сигатульислама. Быть может, он еще успеет скрыться.
   - Поздно! - удрученно покачала головой Нина. - Сядь. Сигатульислам и все остальные уже в руках военно-полевого суда.
   - Откуда ты это знаешь?
   - Сигатульислам был вызван в консульство, где ему предложено было подписать документ, в котором утверждалось, что Тавриз был занят царской армией в результате длительного упорного боя. "Я должен подумать!" - заявил Сигатульислам и отказался дать свою подпись. Тогда его объявили арестованным и вместе с другими направили в распоряжение военно-полевого суда. Этот документ нужен царскому правительству для того, чтобы оправдать захват Тавриза. Подписать документ было предложено и тавризскому воинскому начальнику Аманулла-Мирзе.
   - И он подписал?
   - Нет, отказался. Тогда к гробнице Сеид-Хамзы, где он засел, был послан эскадрон казаков, чтобы захватить его, но Аманулла-Мирза поступил, как подобает военному; он предпочел покончить с собой, но не сдаться.
   - Что поделаешь? - проговорил я с горечью. - Всем им было предложено оставить Тавриз, но они не послушались. Они не сумели должным образом оценить колонизаторскую политику царя. Они не представляли, что это есть политика виселиц, крови, казней, арестов и грабежей.
   - Верно, - подтвердила Нина - Вопрос вовсе не в виновности или невиновности заключенных. Царь намылил веревки, и ему нужны головы. Кому они будут принадлежать, - безразлично. В этом отношении русский царь мало чем отличается от латвийских феодалов. Чем, например, отличается царствующий в XX веке Николай Второй от древнего латвийского феодала, который приказал вздернуть на виселицу ни в чем неповинного случайного прохожего только потому, что настоящему преступнику удалось бежать. Если бы даже все революционеры скрылись из Тавриза, царские палачи не стали бы бездействовать. Положительная сторона этой расправы над мирным населением заключается в том, что она усилит единство масс, крепче сплотит их вокруг всеобщей борьбы и вызовет в них чувства гнева и ненависти к царизму и его образу правления. Гораздо страшнее английская колониальная политика. Если царские колонизаторы, откровенно и беззастенчиво попирающие свободу народов, возбуждают гнев и ненависть масс, то английские хищники, являющиеся к ним с лицемерным лозунгом свободы народов завоевывают симпатии невежественных масс Востока, представляя им английского короля как покровителя угнетенных и слабых народов. Вот почему надо особенно усилить борьбу с английской захватнической политикой. В борьбе с царизмом нам помогает политика самого царя.
   Я не мог усидеть на месте, меня все тянуло на улицу, хотя там было не совсем безопасно. Вместе с Алекпером мы обошли многие районы и, наконец, очутились у кладбища Девечи. На кладбище было большое скопление народа, как это обычно наблюдалось только по четвергам.
   Теперь же большей частью тут были солдаты, казаки и офицеры. Здесь было немало и молл, сеидов и купцов, переодетых в длиннополые одежды, чтобы сойти за молл.
   Солдаты, словно баранту, гнали на кладбище собранных с улиц чалмоносцев; упиравшихся били прикладами, им угрожали штыками. Этих людей гнали к окружавшим кладбище рвам и выгребным ямам во дворах для извлечения из них трупов русских солдат.
   По распоряжению консульства, половину привлеченных к этой работе составляли жители Девечинского района и прилегающих к нему улиц. Это были те самые контрреволюционные сеиды и моллы, которые с таким нетерпением ожидали вступления в город русских войск. Самое удивительное было то, что они все еще продолжали верить в консула, объясняя производимое над ними насилие неведением консула.
   - Конечно, господин консул не имеет об этом понятия, - говорили они взволнованно.
   - Ну, как же? Конечно, не имеет. Если господин генерал узнает, он не оставит это безнаказанным.
   - Господа, это невозможно: ни в одном государстве не разрешается оскорблять духовных особ. Надо пойти и стать под защиту английского консульства.
   - Были, ходили, все ворота на запоре. Говорят, приема нет.
   - Если так, то конец вере.
   - Скоро пришествие имама.
   - Только пришествие святого избавит нас от них. В
   се эти разговоры ни на кого не действовали. Раздевшись, они вынуждены были приняться за извлечение трудов. Некоторые с ног до головы были выпачканы в нечистотах.
   С минаретов доносились звуки азана, призывая правоверных к молитве.
   Усиленно жестикулируя и указывая в сторону муэдзина, пригнанные моллы пытались объяснить офицерам, что наступило время молитвы.
   Один из них, подойдя к казачьему офицеру, поднес руки к ушам, затем воздел лицо к небу, потом, нагнувшись, приложил ладони к коленям и, поднявшись, снова воздел руки к небу, желая этими движениями, принятыми во время молитвы, объяснить офицеру о необходимости идти на молитву.
   - Господин офицер, время молитвы, - умолял другой. - Разрешите пойти помолиться господу богу.
   Офицер зажал нос от невыносимого запаха нечистот и, пнув моллу в живот, крикнул:
   - Ступай в нечистоты, вонючка!
   Моллы, когда-то оравшие во все горло перед зданием контрреволюционной организации "Исламие": "Император - оплот и защита ислама!", сегодня впервые познакомились с императорскими "защитниками ислама".
   "Каждый житель Тавриза, перед домом которого будут обнаружены трупы русских солдат, будет арестован, имущество его конфисковано, а дом разрушен до основания", - говорилось в одном из приказов русского консула. Этим приказом консул немало содействовал тому, что жители Тавриза, находя у своего дома труп русского солдата, спешили убрать его и бросали в выгребные ямы.
   Этот приказ консула, напечатанный на фарсидском языке и расклеенный по городу, мы сами читали еще два дня тому назад. Приказу консула вторило обращение, выпущенное от имени Гаджи-Самед-хана Шуджауддовле:
   "К НАСЕЛЕНИЮ ТАВРИЗА:
   С 6 числа месяца махаррема город Тавриз объявляется на военном положении. Начиная с этого дня, каждый житель Тавриза, в доме которого будет найдено оружие, каждый, в доме которого будут скрываться преследуемые царскими законами лица, каждый, кто позволит оскорбить словом или действием солдата царской армия или находящихся под покровительством царя иранцев, каждый, перед домом которого будут убиты царские солдаты, - будет расстрелян так же, как и все члены его семьи, имущество конфисковано, а дом сравнен с землей.
   Нэйматабад. Гаджи Шуджауддовле Самед-хан
   Махаррема 6 дня 1328 года Гиджры".
   - Значит, - сказал Алекпер, прочитав обращение, - если раненый в бою солдат упадет перед домом, в котором нет ни одного мужчины, дом этот будет снесен, а находящиеся в нем женщины и дети расстреляны. Вот почему население в целях самосохранения подбирало трупы и бросало их в рвы и колодцы, чтобы скрыть следы.
   Мы покинули кладбище. На ближайшей улице мы встретили большую толпу царских и шахских приспешников.
   Мы отошли в сторону. Во главе этой толпы шел известный царский холоп Гаджи-Мир-Курбан. Подобрав чоху под мышки и засучив рукава, он громко читал следующие стихи:
   Милость аллаха пребудет над тобой,
   Но если перейдешь границы, опозорит тебя.
   Читая эти стихи, Гаджи-Мир-Курбан поворачивался и осыпал руганью человека, которого вели следом.
   Всмотревшись в лицо этого человека, мы с удивлением узнали Шейх-Салима, задержанного и препровождаемого теперь в русское консульство. Нас удивляли не действия царской оккупационной армии, так как она руководствовалась приказом свыше, а то, что один тавризец задерживал другого, чтобы предать в руки царского военно-полевого суда. Это действительно было достойно удивления.
   - Теперь мы уже не боимся твоей революции, твоих Саттара, Багира, кричал Гаджи-Мир-Курбан, то и дело оборачиваясь к Шейх-Салиму и плюя ему в бороду. - Армия императора, словно лев, стоит за нами. Недаром меня зовут Мир-Курбаном, я уничтожу вас со всем вашим потомством, сукины дети. Всех вас я поодиночке повыловлю...
   Многие из толпы бросали в Шейх-Салима камнями и кусками льда. Лицо и голова его были разбиты, кровь стекала по бороде
   Снова послышался голос уличного певца Кер-Аскера, Сказанные в свое время Шейх-Салимом слова, переложенные им теперь на стихи, вызывали всеобщий гогот.
   Даст бедняку хлеб с маслом конституция,
   Каждая рисинка в плове будет с вершок, конституция.
   Будет есть вкусные шашлыки бедняк
   И не станет кланяться богачам.
   В конце концов на обед и ужин мы траву едим,
   Не нашли мы и кусочка халвы, о конституция.
   Шейх-Салим шел, опустив голову и не оглядываясь по сторонам Уверенный в своей гибели, он ни на что не реагировал: даже удары камней, казалось, не причиняли ему боли, и он ни разу не вздрогнул.
   Я еще раз почувствовал жестокую ненависть и презрение к себе за то, что в свое время, имея в руках оружие и возможность, мы не уничтожили изменников, от которых ждали в будущем всевозможных мерзостей. Тогда мы преспокойно могли бы раздавить Мир-Курбана, Мир-Мамеда, Гаджи-Рза-агу и всех прочих царских шпионов и лакеев. Тавризцы настаивали тогда на этом, но я был против.
   "Вы живете, благодаря нашей ошибке! - мысленно сказал я, обращаясь к Гаджи-Мир-Курбану. - Я надеюсь, что наша смена этих ошибок не повторит. Она не оставит безнаказанными Мир-Курбанов, Мир-Мухаммедов, Мирза Фатуллаханов* и всех прочих, которые готовят гибель тысячам бедняков.
   ______________ * Все эти три сеида состояли на службе в царском консульстве.
   - Нам не надо было распускать вооруженные силы! - проговорил Алекпер, дрожа от гнева. - Нам надо было драться до конца.
   В ЦАРСКОМ КОНСУЛЬСТВЕ
   Рано утром пришла Нина и принесла мне двенадцать пропусков.
   - Если понадобится, принесу еще, - сказала она. - Раздай товарищам для беспрепятственного хождения по городу.
   Затем она передала мне письмо Сардар-Рашида.
   "Уважаемый Абульгасан-бек!
   Излишне писать о тяжести постигшего нас горя. Как сообщает господин консул, голова покойного мужа нашей несчастной Махру найдена.
   Уважаемый Абульгасан-бек, принимая во внимание наше родство, честь имею просить Вас пожаловать с вашими друзьями и знакомыми ко мне, чтобы должным образом почтить память покойного.
   Смею надеяться, что нас почтит и уважаемая Нина-ханум, будет и семья господина консула. Прошу пожаловать к 11 часам дня.
   Ваш покорный слуга
   Рашид
   Махаррема 7 дня".
   Придется пойти, - сказал я. - Сейчас нам особенно следует еще теснее связаться с консулом и постараться рассеять подозрения, если они у него возникнут. Мы должны использовать знакомство с консульством в нашей борьбе с царской оккупацией. Возьмем с собой и товарища Алекпера.
   Времени было еще достаточно. Служанка внесла самовар. Нина заварила чай. Вскоре пришли и жена Мешади-Кязим-аги с невестками Санубэр-ханум и Тохве-ханум, которые вот уже два дня жили здесь. Они узнали о приходе Нины и пришли с ней повидаться.
   После завтрака, к 11 часам, Нина, Алекпер и я в фаэтоне отправились к Сардар-Рашиду.
   - Ваш приход, сударь, еще более возвысит нас в глазах консула. Я безгранично благодарен вам! - воскликнул Сардар-Рашид.
   Алекпер прочитал полагающуюся молитву по Смирнову и был Ниной представлен Сардар-Рашиду и Ираиде как мой компаньон.
   Ираида и Сардар-Рашид вторично пожали руку товарищу Алекперу. Махру-ханум не показывалась. Когда я спросил о ней, Ираида объяснила, что Махру-ханум, потрясенная своим горем, лежит больная.
   Попросив разрешения, Нина и я отправились к ней. Она была в постели.
   - Вы умная, рассудительная женщина, - сказал я, стараясь утешить Махру, - у вас независимый образ мыслей. Как бы ни было тяжело ваше горе, вы не должны забывать о своем здоровье и о будущем. Не предавайтесь отчаянию, Махру-ханум. Будьте тверды. Вы знаете, что жизненный путь имеет подъемы и спуски, и люди вынуждены считаться с этим. Несчастье, случившееся с вами, постигло и тысячи других людей... Я хочу сказать, что не вы одни...
   Махру вслушивалась в мои слова, переводя взгляд с меня на Нину. Казалось, она с трудом подавляла готовые вырваться, застрявшие комом в горле слова.
   Чувствуя, что она сдерживается из-за Нины, не хочет говорить при ней, я взял ее за горячие от жара полные ручки и, гладя их, сказал:
   - Махру-ханум, Нина любит и вас и меня. Она не враг вашему отечеству. Ужас охватывает ее при одной мысли о том, что тавризцы уничтожаются, что страна захвачена царскими войсками. Говорите, не бойтесь. Не сравнивайте ее с Ираидой.
   Нина расплакалась и, наклонившись к Махру, прикоснулась к ее запекшимся от жара губам. Слезы их смешались и словно связали сердца этих двух молодых женщин.
   Они обнялись. Эта сцена на мгновение заставила меня забыть всю горечь последних дней.
   - Милая Махру! - воскликнула Нина. - Я друг иранской бедноты, изнемогающей под ударами казачьих плетей. Верь мне так, как веришь собственному сердцу.
   - Рассказывали вы ей о том случае? - спросила Махру, пожимая мою руку.
   - Да, рассказывал. Нина дорожит всем, что дорого вам.
   Махру провела языком по горячим воспаленным губам и, тяжело вздохнув, сказала:
   - Сколько людей уничтожили и сколько еще собираются уничтожить! А мой бесчестный брат радуется этому. Свое будущее он строит на трупах сотен бедняков.
   И она вновь заплакала.
   - Какое чистое, какое прекрасное сердце! - воскликнула Нина.
   Нам не удалось говорить больше. Надо было отправляться в консульство. Сардар-Рашид и Ираида были готовы.
   Нина и я уговорили Махру не выходить из дому и, оставив ее на попечении служанки, распрощались.
   На прилегающих к консульству улицах было такое сильное движение, что мы вынуждены были ехать, с трудом пролагая себе путь в густой толпе. Тут на каждом шагу можно было натолкнуться на новое происшествие и в каждом происшествии стать свидетелем новых ужасов.
   Среди задержанных казаками тавризцев, которых вели в сад Шахзаде, были и четыре женщины в чадрах. Их чадры при движении распахивались, и тогда можно было видеть надетые на них брюки с красными нашивками.
   Казаки утверждали, что это скрывающиеся под чадрой бойцы незмие, задержанные в момент бегства из Тавриза.
   Сардар-Рашид приказал кучеру остановить фаэтон. Очевидно, он верил в болтовню казаков, мы же, разумеется, не верили этому, зная, что все числящиеся в списках бойцы незмие успели покинуть город.
   Сардар-Рашид. окликнул казачьего офицера. Обернувшись и увидев лицо, одетое в русский генеральский мундир с орденом на груди, офицер подошел и, вытянувшись, взял под козырек.