Ордубади Мамед. Тавриз туманный

   - Нет. Если я сумею закончить свои дела быстро, то вернусь через три дня. Сейчас трудно сказать что-либо определенное.
   - Вы купец?
   - Купец не купец, а торговыми делами занимаюсь, чтобы можно было жить, не нуждаясь в чужой помощи.
   - Позвольте спросить, чем вы торгуете?
   - Драгоценными камнями. Но теперь это невозможно, так как нет связи с Европой. Хорошие камни мы покупаем во Франции, Италии и Голландии. Война мешает поддерживать торговлю с этими странами. Теперь вот я еду в Джульфу. Там мне должны небольшую сумму. Переводы делать нельзя, самому приходится ездить.
   Подумав немного, девушка сказала:
   - Неплохо быть продавцом драгоценных камней. Различая камни, можно научиться отличать и людей. Это тоже искусство. Им владеет не всякий, особенно молодые...
   Мне показалось, что у этой девушки есть какая-то-тайна, и я решил продолжить разговор о драгоценных камнях.
   - Эх, барышня! - грустно сказал я. - Крохотный бриллиант легко можно увидеть под микроскопом, вряд ли наука может помочь постигнуть, что таится в душе человека. Да и неправильно сравнивать человека с камнем. Мы, люди, изучая друг друга, стареем. Не только мы, простые смертные, но и философы бессильны, как дети, в изучении такого сложного создания природы, как человек.
   Лично я, например, прежде чем приняться за изучение других, изучаю самого себя. И мне кажется, что я такой же, как и другие, только с маленькими отклонениями в ту или иную сторону. Люди, по моему мнению, отличаются друг от друга характерами, хотя и в характерах их много общего, как и в природе. Наше сознание, наше воображение не в состоянии охватить все многообразие видов, существующих в мире. На первый взгляд, кажется, что все созданное природой не имеет гармонии, находится в хаотическом состоянии, но наука доказала, что во всех явлениях природы имеется что-то общее, что они находятся в каком-то соотношении.
   Так и люди, милая девочка. Между людьми тоже существует взаимосвязь. Вот по этой-то причине я и решил раньше всего познать самого себя. Меня интересуют взаимоотношения людей. Я хочу определить свое мировоззрение, хочу понять, на что я способен, к чему у мен" призвание.
   Девушка внимательно слушала меня. Казалось, она была довольна беседой со мной. Время от времени она даже дотрагивалась до моей руки и восклицала:
   - Прошу вас, продолжайте. Мне приятно вас слушать.
   А я был доволен тем, что мне удалось заинтересовать девушку отвлеченным философствованием о природе и что можно не затрагивать нежелательной для меня темы - политических проблем, событий последнего времени. Так мы болтали на всем протяжении дороги от Сафьяна до Маранда.
   Наша машина не остановилась в Маранде, и мне поэтому не удалось повидаться с моим старым другом - начальником почтово-телеграфной конторы Ахмед-ханом Мугимуддовле. Но с другой стороны, я был рад, что нам не пришлось задерживаться в городе, и мы могли ехать без остановки прямо в Джульфу. Маранд наводнили добровольцы Андроника-паши. Обстановка в городе свидетельствовала о том, что фронт близок. Добровольческая армия концентрировалась тут, а затем направилась в город Хой.
   Когда Маранд остался позади, русская девушка сказала:
   - А знаете, мне теперь что-то не хочется, чтоб наше путешествие кончилось. Хочется ехать и ехать...
   - Почему? - спросил я. - Разве вам нравится поездка?
   - Я бы не сказала, что дорога интересна. Трясет, пыль, да и местность между Тавризом и Джульфой неживописная, не на чем глазу отдохнуть. Но, несмотря на это, я довольна поездкой, потому что мне интересно слушать вас. Мне кажется, я не устала бы с вами беседовать, какая бы дальняя дорога нам ни предстояла.
   - Не думаю, чтоб вас могло интересовать то, что я говорю.
   - Поверьте мне, я не мастер петь дифирамбы и не люблю преувеличивать чужие достоинства. Да и лицемерить мне вроде бы не к чему.
   - Разве я смел бы так подумать о барышне?
   - Охотно верю. Вполне возможно, что другую девушку не заняла бы беседа на эти темы. Говорят разные организмы по-разному переваривают разную пищу. Кого что интересует. Читая газеты, журналы, романы, рассказы, каждый находит в них что-то свое, то, что импонирует его вкусу. Порою находится любитель и на произведения, не имеющие художественной ценности. Бывает же так. Что касается меня, то я очень интересуюсь вопросами, которые вы затронули в нашем разговоре. Я хорошо понимаю вас, мне близки мысли, которые вы высказываете, только мне никогда не удалось бы систематизировать их и преподнести так, как это удается вам. К сожалению, я не умею распознавать людей, в этом вопросе я так же беспомощна, как те философы, о которых вы говорили.
   - Одним из моих наиболее существенных недостатков является то, что я порой не умею определить, с кем и о чем можно говорить. А ведь когда разговариваешь, необходимо прежде всего знать, к кому обращается, что представляет собой собеседник. Так что, мне кажется, - это простая случайность, что вас заинтересовала тема моей беседы.
   - Я не могу согласиться.
   - Отчего же?
   - Из ваших слов я могу сделать такой вывод: учитель должен сначала изучить наклонности ученика, учесть его желания и в соответствии с этим построить свой урок, словом, приспособить свои занятия к требованиям ученика. Если, прежде чем говорить, человек будет изучать вкусы своего собеседника, то он невольно станет подделываться под него и, таким образом, может вообще лишиться самостоятельных взглядов на вещи. Не так ли?
   Девушка загнала меня в тупик, из которого не было выхода. Я почувствовал, что она не похожа на всех тех, с которыми мне приходилось до сих пор встречаться, и решил, что мои разглагольствования о природе могли показаться ей пустой бессодержательной болтовней. Желая исправить ошибку, я мучительно искал тему, на которую с ней можно было бы поговорить, но не нашел ничего более подходящего, как спросить ее:
   - Читаете ли вы критические статьи о художественных произведениях?
   - Отчего же, иногда читаю, как можно не читать!
   - Если так, то вы, наверно, заметили, что одно из требований, предъявляемых писателям, это - творить для массы. Ну, и когда человек говорит, он также должен учитывать интересы, вкус, интеллектуальный уровень своего собеседника.
   - А разве не бывает так, - возразила девушка, - что определенного писателя масса не читает, но это не мешает ему вдохновенно творить, искать. Для писателя важно одно: темы свои он должен черпать из жизни народа, частицей которого является сам. Взяв тему из жизни, пропустив ее сквозь призму своего миропонимания, писатель облекает ее в художественную, красочную форму. Вы тоже, осветив мысли, выраженные в беседе со мной, своим талантом рассказчика сделали их выразительными и интересными. Стало быть вы нашли способ внедрить ваши мысли в мое сознание. Я не хочу вам докучать. Но вот простой пример: одно и то же мясо каждый повар готовит по-своему. Качество блюда зависит от его умения, сноровки. Это, может быть, грубоватое сравнение, но так обстоит дело и с мыслями. Пусть мысль почерпнута писателем из жизни или взята у кого-либо, но выраженная в произведении, она принадлежит уже только ему одному...
   Меня все больше и больше заинтересовывала эта русская девушка, ни родословной, ни профессии которой я не знал. Из беседы с ней в течение нескольких часов я сделал для себя такой вывод: "Красота женщины не исчерпывается ее внешними данными. Красивая женщина должна знать и любить поэзию, ибо стихи и женщина дополняют друг друга".
   Под влиянием таких мыслей я спросил ее:
   - Какой жанр художественной литературы вам больше по душе?
   Она подняла голову и серьезно посмотрела на меня:
   - Наш разговор позволяет мне думать, что мы оба имеем моральное право называть себя людьми двадцатого века. Но, видите ли, мы допустили большую ошибку, которая заключается в том, что не познакомились перед тем, как начать разговор. Теперь, прежде чем продолжать беседу о литературе, я предлагаю восполнить этот пробел.
   Я протянул ей руку:
   - Абульгасан-бек.
   - Ксения Павловна, - произнесла она в ответ, пожав мою руку, и добавила: - Имя уважаемого господина говорит о том, что он не русский, а иранец.
   - Да, я не русский! - ответил я, вынужденный сказать правду.
   - Ну, об этом потом. А теперь скажите, где вы предполагаете остановиться в Джульфе?
   - Предвидеть заранее невозможно. Во всяком случае, можно остановиться в гостинице.
   - А если нам остановиться в одной гостинице? Может случиться, что и обратно вернемся вместе.
   - Вы вернетесь опять в Тавриз?
   - Не хотелось бы, но придется.
   Я решил не расспрашивать девушку, зачем ей возвращаться в Тавриз. По нескольким брошенным ею репликам я догадывался, что с ней произошло какое-то несчастье. Я решил не отказываться от ее предложения.
   - Какой может быть разговор, - сказал я. - Если это вас устраивает, с удовольствием.
   На этом беседа наша прервалась. Машина, обогнув Дарадиз, помчалась в северном направлении. Холодный ветер предвещал близость Джульфы. Разговаривать было невозможно. Сильными порывами ветра относило наши слова.
   Крыши домов издали казались не больше спичечных коробок, разбросанных на песке. Показав на север, я сказал:
   - Доехали! Видите сверкающую среди песков ленту? Это Аракс. Можно считать, что мы уже в Джульфе.
   * * *
   Вечерело. Холодный джульфинский ветер неистовствовал. Он срывался с горы Кемтал на юго-востоке и Алиджи - на севере, кружась, взметал вверх песок, засыпая крыши домов. Я ожидал, пока опустятся сумерки, чтобы пойти разузнать об Ага-Мамед-Гусейне Гаджиеве и Алекпере. Стряхнув с себя пыль, я переоделся и через несколько часов вошел в зал ресторана.
   Джульфу окутал сумрак. В ресторане при гостинице "Франция" жизнь шла своим чередом. Пассажиры, приехавшие из Ирана, а также отправляющиеся туда, были в сборе.
   Я послал официанта просить русскую девушку разделить со мной трапезу. Она ответила согласием. Наш ужин затянулся до десяти часов вечера.
   - Не собираетесь ли вы отдохнуть? - спросила она, когда мы встали из-за стола.
   - О нет! Но если вы хотите отдохнуть, я не буду вам мешать.
   - Нет, я хотела бы встретить поезд из Тифлиса, который приходит в одиннадцать.
   - А у меня тут есть знакомые, с которыми мне необходимо повидаться. Мы с вами встретимся здесь примерно в двенадцать часов.
   Условившись с девушкой, мы разошлись. Она села в фаэтон и уехала на вокзал, а я с Григор-агой вышел из гостиницы "Франция". Беседуя, мы направились с ним на площадь Кредитного банка. Раскинувшиеся по берегу Аракса солдатские шатры напоминали пирамиды на берегу Нила в Египте, а купол церкви напротив Кредитного банка был похож на сфинкс.
   Ветер выл, как голодный шакал, но был бессилен заглушить голоса царских солдат, поющих "Боже, царя храни!".
   Грохот больших пушек, проходивших через джульфинский мост, наводил ужас. Казалось, земля приходит в сотрясение.
   - Джульфа не та, что вы видели в 1909 году, - сказал Григор-ага. Теперь это не тыл, а скорее, прифронтовой город.
   И действительно, по улицам Джульфы проходили войсковые отряды, везли пушки, походные кухни. Даже в отеле "Франция" было много офицеров.
   Григор-ага пожаловался мне на свою судьбу.
   - Отвратительные настали времена, - сказал он. - Люди, использующие иранский вопрос в корыстных целях, преследующие только свои, узкие интересы, которые они выдают за общественные, всякие мракобесы, черносотенцы, головорезы - все рыщут тут, как волки в туман. Если кто вздумает взорвать мою гостиницу, то в ее руинах найдут себе могилу десятки шпионов и изменников родины.
   Продолжая беседу, мы с Григор-агой зашли за гостиницу "Европа" и, стараясь не быть замеченными, двигались по маленьким нелюдным улицам к дому Мамед-Гусейна Гаджиева. Немного дальше из гостиницы Нико вышел коренастый, полный человек и направился к нам.
   - Вернитесь в гостиницу, - сказал он подойдя. - Нам необходимо поговорить.
   Это был жандармский десятник Хромцов. Разными дорогами мы вернулись в гостиницу. Войдя в квартиру Григор-аги, Хромцов пристально посмотрел на меня и, видимо, узнал.
   - Мы были с вами знакомы еще в девятом году, - сказал он и любезно пожал мне руку. Вынув из портсигара папиросу, Хромцов закурил и обратился к Григор-аге. - Сегодняшнюю новость и за десять рублей не отдам.
   - Не заламывай цену, не жадничай, - сказал Григор-ага.
   - И я кое-что добавлю, - вмешался я в разговор и сунул ему в руку двадцатипятирублевую ассигнацию.
   При виде этой суммы у Хромцова разгорелись глаза. Его удивило большое вознаграждение и, повертев ассигнацию, он внимательно осмотрел ее и спросил:
   - Не фальшивка ли?
   - Нехорошо так думать. Я не могу быть бесчестным в отношении господина Хромцова, это было бы неуважение к его особе.
   Жандармский десятник положил деньги в карман.
   - Вчера вечером Молла Гасан Махмудов, собачий сын, на вокзале подсунул мне десять рублей, а утром гляжу, фальшивые, - сказал он.
   - Ну, ладно, выкладывай, что у тебя? - не вытерпел Григор-ага.
   - Дай десятку, потом поговорим, - спокойно возразил Хромцов и сел.
   Григор-ага достал десятирублевку и отдал ему.
   Хромцов вынул из кармана приказ и начал читать. В нем было предписано немедленно арестовать Ага-Мамеда Гаджиева и Алекпера Гусейнова, скрывавшихся в гостинице Сафарова.
   Положив приказ обратно в карман, Хромцов сказал:
   - Ночью вы должны сделать все, что нужно, а утром я доложу жандармскому полковнику Штраубе, что этих людей в Джульфе нет. Поняли? Пока! - Хромцов ушел.
   Мы с Григор-агой переглянулись.
   - Пошли скорее за Арсеном, - сказал я.
   Я волновался и не находил себе места: товарищи были в опасности. "Как хорошо, что я не опоздал, - говорил я себе: - задержись я на один день, случилось бы большое несчастье". Рассуждая так, я быстро ходил по комнате, нервы мои были напряжены до предела.
   Пришел Арсен, мы обнялись и расцеловались. Без всяких предисловий я рассказал ему, в чем дело. Арсен поднялся с места и решительно заявил:
   - Сию же минуту я позову аробщика Аветиса-агу. - Он стремительно вышел.
   Прошел еще час. В двенадцать ночи Аветис-ага явился. Мы обсудили с ним подробности переброски Алекпера и Ага-Мамеда Гаджиева в Иран, и он отправился.
   Больше часа провел я в напряженном ожидании. Наконец, вернулся Аветис-ага и сообщил, что Ага-Мамед, завернутый в мех, и Алекпер на месте аробщика благополучно перешли через Джульфинский мост и вступили на иранскую территорию. Мы успокоились. Теперь Ага-Мамед на фаэтоне начальника иранской почтово-телеграфной конторы должен был доехать до Алемдара. Алекпер же, пользуясь привезенным мной пропуском на имя Тутунчи-оглы, направлялся в Тавриз.
   Когда мы закончили наши дела, посыльный принес письмо от русской девушки. В нем было написано:
   "Люди, которых я ожидала, не приехали. Когда освободитесь, пошлите за мной. Ксения".
   Мы решили поужинать в малом зале ресторана. Стол был уже накрыт. Ксения выглядела расстроенной. Во-первых, она устала, после долгой утомительной дороги, а во-вторых, как она писала, ожидаемые ею люди не приехали. Несмотря на все это, девушка была изящно одета, аккуратно причесана и надушена. Некоторое время она молчала, думая о чем-то своем, потом сказала с досадой:
   - Зря прокатилась я сюда. А как ваши дела? Все уладили?
   - С некоторыми нужными людьми мне удалось встретиться.
   - Не думаете завтра выехать обратно?
   - Нет. К сожалению, денька на два-три придется задержаться.
   Ксения Павловна не смогла скрыть радости.
   - Очень хорошо! Может быть, за это время и наши приедут.
   Откровенно говоря, я почему-то не сомневался в благонадежности этой культурной и искренней девушки. Мне не верилось, что она следит за мной, что она может оказаться наемным агентом. Из разговоров с ней я убедился, что ее отношение к людям, взгляды на жизнь, манеры и поведение - словом, все свидетельствовало о том, что эта девушка чиста в своих помыслах. На вид ей было года двадцать два, но, казалось, она прожила уже долгую жизнь. Заметив, что я задумался, Ксения взглянула мне в лицо испытующим взглядом и улыбнулась.
   - Вы имеете право не делиться со мною своими заботами, к тому же я не обладаю даром наделять удачей неудачников. Очень многие, кого постигает горе, кто попадает в затруднительное положение, воображают, что, кроме них, все остальные счастливы и довольны жизнью, но я не отношусь к таким людям. Я чувствую, что и вас что-то угнетает.
   Я решил рассеять ее сомнения:
   - У меня нет никакого горя. Если милая девушка на моем лице читает озабоченность, то я просил бы отнести это за счет утомления от долгой и трудной дороги.
   Она усмехнулась.
   - Усталость, вызванная тяжелыми мыслями и переживаниями, куда тяжелее усталости после трудной дороги. Ничто так не изнуряет человека, как мрачные думы.
   Она неохотно ковыряла вилкой в тарелке, а мне хотелось, чтобы она хоть немного поела, и потому я решил не поддерживать более беседу.
   Приход Григор-аги с супругой, присоединившихся к нам, помешал мне узнать, что скрывалось в тайниках сердца этой милой девушки. В малом зале, кроме нашей компании, были семейные пары, царские офицеры и служащие джульфинской таможни. Словом, публика собралась солидная. В четыре часа утра я спросил Ксению:
   - Не хотите ли отдохнуть?
   - Я бы не возражала, - ответила она.
   Мы поднялись и вышли из зала. Я проводил девушку до ее номера. Прощаясь, она сказала:
   - Я хотела бы утром позавтракать вместе с вами.
   - В котором часу?
   - К одиннадцати часам сможете подняться?
   - Конечно, - согласился я.
   Она пожала мне руку и, задержав ее в своей, сказала:
   - Мы еще обстоятельно поговорим. Мне кажется, что в Тавризе нет людей, которые смогли бы развеять ваше горе. Я бы хотела быть вашим другом.
   Она вошла в свою комнату. Я услышал, как щелкнул замок.
   БЕЗЗАЩИТНАЯ СЕМЬЯ
   Когда я пришел в гостиницу, Григор-ага сообщил, что русская девушка все время интересовалась, не вернулся ли я. При этом он не преминул высказать свое мнение.
   - Мне кажется, у нее есть какая-то тайна. По-моему, она что-то скрывает. О вас частенько спрашивает. Ее удивляет и заметно волнует ваше опоздание. Несколько раз она тревожно спрашивала: "Неужели он уехал, не предупредив меня?" Я стал уверять ее, что вы никуда не уехали. Тогда она успокоилась и ушла к себе. Уверяю вас, тут что-то нечисто. И если она не агент, то преследует вас с другой целью. Она чем-то угнетена. Скорее всего, у нее нет денег. Мне не раз приходилось видеть таких девушек. Зачастую оказывалось, что они или покинули родительский дом, гонимые разочарованием, в поисках счастья или сбежали от мужа.
   В душе я посмеялся над собой: "Почему судьба постоянно сталкивает меня с такими женщинами?"
   - Выходила она куда-нибудь? - спросил я Григор-агу.
   - По-моему, нет. Она не покидала гостиницы.
   - К ней приходил кто-нибудь?
   - Тоже нет.
   На этом наш разговор оборвался. Я попросил открыть мой номер. Оставшись один, я подумал: "А может быть, целесообразнее всего взять свой чемодан и, не говоря ей ничего, переехать в другое место, чтобы отделаться от этой подозрительной особы?" Но я вспомнил слова Григор-аги. А что, если она действительно нуждается? Подумав, я пришел к такому заключению, что ее поведение все же не дает никаких оснований подозревать в ней агента. Что-то не похоже на это. Одно несомненно: с ней стряслась беда.
   Эти мысли заставили меня отказаться от прежнего решения. Я нажал кнопку, и на вызов явилась горничная. Я попросил ее подать обед в мою комнату, а потом поручил передать записку Ксении. Я писал:
   "Милый друг! Хозяин гостиницы передал, что вы спрашивали меня. Беспокоюсь о вас. Сегодня дела задержали меня, и в гостиницу я вернулся поздно. Прошу извинения, но Григор-ага говорил, что вы еще не обедали, и я решил просить вас пообедать со мной. Жду вас. Абульгасан".
   Примерно через пятнадцать минут Ксения Павловна вошла в мой номер, довольная, ласково улыбаясь. Она была похожа на человека, которому возвратили ценную потерю. Она пожала мне руку своей дрожащей ручкой и сказала:
   - Я уже отчаялась вновь увидеть вас. Думала, вы покинули меня и уехали.
   - И вы обиделись на меня, не так ли?
   - Я бы очень сожалела, если бы мы расстались, недостаточно узнав друг друга.
   - Странно, неужели за время дороги, а также пребывания здесь, вы не поняли, что я отношусь к женщинам с исключительным уважением?
   - Теперь я не буду стараться узнавать людей. Это рекомендовали мне вы. С самого детства я старалась изучать людей. И иногда мне казалось, что я уже хорошо их знаю. Но неделю назад я поняла, что совершенно не разбираюсь в людях и вполне согласна с вами, что надо прежде всего изучить самое себя.
   Из последней фразы этой красивой девушки я заключил, что она разочаровалась в любви. Мне хотелось рассеять ее грустные мысли.
   - Надо полагать, что вы уже приступили к изучению самой себя? - спросил я.
   - Нет, это мне пока не удается. Чтобы воспринимать уроки жизни, необходимо освободить сердце от тоски.
   - Изучайте себя, но помните, что человек делает это для определенной цели. Прежде всего надо стремиться к тому, чтобы не допускать ошибок. Нередко любовь порождает слепоту зрения и сознания у человека. А красота почти всегда оказывается плотной оболочкой, которая мешает разглядеть сущность того или иного человека. Любовь слепа. Часто ее не интересует будущее, ей безразлично что будет через час. Она способна в один миг растоптать честь семьи, как палач, сразить человека чужими руками. Поэтому-то я посоветовал бы и милой девушке прежде всего разобраться в своих чувствах. Если мой дорогой друг допустил ошибку, то нельзя ее повторять. Но, как вы сами говорите, вам только двадцать два года. Жизнь ваша еще впереди.
   Эти слова растравили раны моей красавицы. На ее глаза навернулись слезы и она расплакалась, судорожно подергивая плечами.
   - Все, что вы говорите, полностью относится ко мне, - неровным голосом сказала она. - У меня ослепли глаза, туманом заволокло сознание. И все оттого, что я не нашла приюта в сердце своего избранника.
   Она плакала. Я погладил ее волосы, стараясь успокоить.
   - Что дадут вам слезы? Мы все одним лыком шиты. Если наша дружба продлится, мы еще поговорим на эту тему. Откуда вам знать, может быть, сидящий в вашем обществе Абульгасан-бек тоже в таком же положении, как и вы? Может быть, наши судьбы похожи? Дорогая, жизнь напоминает горькие семена, дающие сладкие плоды. Яд, зачастую пьют, не зная, что это яд, а иногда и нарочно. Вы можете найти миллионы людей, которые охотно променяют жизнь на смерть. Несчастных уродцев и трагически гибнущих красавцев на свете немало. Все это я говорю вам не для того, чтобы вы грустили и потеряли веру в светлое будущее. Боже упаси! Не надо убиваться, если ошибка уже допущена и исправить ее невозможно. Если вы потеряли огромное состояние, плакать по нем нет никакого смысла, ибо молодость, красота, особенно благородное воспитание - вот ваша ценность. Молодость и ум - это верный залог приобретения всех земных благ. Рассуждаете вы верно. В мире только две вещи невозвратимы: жизнь и молодость. Мне сдается вы плачете потому, что потеряли любимого и горюете по нем. Милый друг, если он покинул вас ради другой, стоит ли проливать слезы? По-моему нет. И вот почему: любимым можно назвать лишь того, кто любит тебя, отвечает тебе взаимностью. Другое дело, если вы оплакиваете ушедшие годы, свое оскорбленное чувство. В этом случае я бы частично оправдал ваши порывы.
   Девушка достала из сумочки платок, вытерла слезы и отпила немного воды.
   - Вы правы, мой пророк, - сказала она. - Я плачу не потому, что потеряла этого недостойного человека. Мне досадно, что потеряла золотое время. Он меня обманул, оставил в безвыходном положении. Отец мой полковник на турецком фронте. Где он теперь - жив или умер? Я этого не знаю. Правда, он нас содержал, но с матерью моей давно не жил. Он женился на ней, будучи еще сержантом. За исключительную услугу, оказанную царю, он был пожалован в офицеры. Получив чин, он бросил мою мать и женился на другой. Злосчастная судьба матери стала и моим уделом. Я дала слово молодому человеку, который давно меня любил, еще со школьных лет. Он относился ко мне с большей теплотой, чем я к нему. Мой жених кончил военное училище. Он был красив, умен, образован. Его назначили капитаном в один из полков отправлявшихся в Иран. Перед выступлением в поход из Орла он написал мне коротенькое письмо всего из двух строчек. "Жизнь моя, Ксения! - говорилось в нем. - Как только получишь мое письмо из Ирана, собирайся и приезжай ко мне. Привези мать и младшую сестру. Говорят, в Иране, занятом недавно императорскими войсками, живут сейчас хорошо".
   Я с нетерпением ждала от него весточки из Ирана. Наконец, через полтора месяца, из Тавриза пришло письмо. Он звал меня и сообщал свой адрес. Не дожидаясь матери и сестры, через день после получения письма я одна выехала в Тавриз. Жениха дома не оказалось - он уехал на фронт. Меня встретила какая-то женщина, служанка помогла внести вещи в комнату. Я разделась, умылась. На мой вопрос, кто эта дама, которая меня встретила, служанка ответила: "Это жена господина, она недавно вошла к нам в дом". Я была поражена. Если этот низкий человек женился, так зачем же он вызвал меня сюда, зачем ему понадобилось потревожить мою семью, заставить нас покинуть свой очаг в Архангельске? Я бросила работу, дом, семью и приехала в незнакомые края. Зачем он так поступил со мной?" Мне стало так горько, что я расплакалась. Его жена стала меня утешать. Она сказала, что слезами горю не поможешь, брак их уже оформлен, вручила мне закрытый пакет, в котором я обнаружила пятьсот рублей. Кроме денег, в пакете было письмо. Этот ужасный человек писал: "Дорогая Ксения! Я долго думал о нашем будущем и решил, что мы никогда не можем быть счастливы вместе. Оставляю тебе пятьсот рублей с тем, чтобы на эти деньги ты могла вернуться домой. Желаю тебе счастья. Прощай. Ператов".