Ордубади Мамед. Тавриз туманный

   - Действительно, я не коснулся женского вопроса и вопроса брака, так как это наиболее слабые места бэхаизма. Простите, я не решился, вернее, постеснялся коснуться этих вопросов. Во-первых, там много вульгарного, а во-вторых, в присутствии мисс Ганны и дам я не смел подробно осветить эти вопросы.
   - Но ведь эти слова написаны в книгах пророка, какой же может быть грех в том, что вы произнесете их?
   - Абульгасан-бек, я очень прошу вас продолжать, - вставила мисс Ганна.
   - Раз мисс Ганна разрешает и сам уважаемый сеид настаивает на этом, придется продолжать.
   - Но все ваши слова должны быть основаны на религиозных книгах бэхаистов.
   - Обещаю это. Бэха-Улла в своей книге "Китаби-Эгдэс", касаясь вопросов брака, пишет: "Вам было запрещено вступать в брак с женами ваших отцов". Бэха-Улла писал это по-арабски. В коране Магомета тоже имеется такое веление. Однако Магомет перечисляет всех женщин, брак с которыми не дозволен.
   Бэха-Улла же ограничивается запретом: "Не женитесь на ваших матерях". Это дает возможность различным толкованиям. Исповедующий бэхаизм мужчина может жениться на сестре, племяннице, тетке и даже на собственной дочери. И, действительно, если сегодняшние бэхаисты не пожелают этого сделать, значит, они не подлинные бэхаисты.
   Взгляды Бэха-Уллы на брак встречены были многими бэхаистами с большим недовольством. Тогда Бэха-Улла в своем произведении "Вопросы - ответы" разъяснил недовольным:
   "В Китаби Эгдэс" я запретил браки только с матерями. Браки же с остальными подлежат рассмотрению Суда Совести".
   А теперь поговорим немного и о правах, предоставленных бэхаизмом женщинам. В "Китаби Эгдэс" Бэха-Улла говорит: "Мы воздерживаемся утверждать дозволенность близости с отроками". Этими словами Бэха-Улла дает возможность своим последователям, помимо женщин, вступать в сношения с лицами своего пола. Слова эти породили множество разногласий; Бэха-Улла подвергся суровой критике. И опять в своем ответе Бэха-Улла сослался на "Бей-туль-эдль"*.
   ______________ * Дом справедливости.
   По законам бэхаистов, каждый вступивший в противоестественную связь с женщиной или девушкой, должен уплатить суду девять золотников золота.
   Открытое в Тегеране по инициативе бэхаистов общество "Освобождения женщин" было закрыто по предложению пекущегося о свободе женщин Бэха-Уллы. А когда этот вопрос выплыл и стал обсуждаться на страницах европейской и американской печати, Бэха-Улла разослал по всем зарубежным издательствам фотографии своей жены, изображенной с открытым лицом. Самое смешное в этом то, что эти фотографии в восточные страны было запрещено посылать. Думаю, что сказанного достаточно. Я и без того утомил и вас, и господина сеида.
   Спор наш закончился. Мы переменили тему. Была уже полночь, и я, распрощавшись с мисс Ганной, вышел.
   БАНКЕТ В ЦАРСКОМ КОНСУЛЬСТВЕ
   Два дня тому назад я слышал, что в царском консульстве предстоит торжественный банкет, устраиваемый в честь Гаджи-Самед-хана. Я не сомневался, что на этом банкете будет положено начало новым козням и интригам.
   Еще не было известно, примет ли в нем участие Нина, но мне хотелось поговорить с ней и дать ей некоторые инструкции на случай, если она попадет на банкет. Я приказал заложить экипаж и поехал в город, так как к Нине было еще рано.
   У ворот парка Баг-меша огромная толпа, запрудив улицу, смотрела на валявшийся тут же труп кавказца Тагиева. Он был задушен.
   Еще накануне, когда Тагиев был арестован на улице Нобер и препровожден к Гаджи-Самед-хану, я предвидел нечто подобное. Махмуд-хан с честью выполнил возложенную на него задачу.
   Тагиев не был настоящим революционером. В трудные минуты он всегда прятался и не показывался на глаза. Едва наступало затишье, Тагиев появлялся на улицах на белой лошади и в полном вооружении, и тогда тавризцы уже знали, что в городе наступило затишье. Тавризские лавочники при встрече друг с другом, на вопрос: "Какие новости?" неизменно отвечали:
   - Тагиев гуляет, значит, ничего страшного нет.
   Как бы то ни было, убийство Тагиева и надругательство над его трупом произвели на меня тягостное впечатление. Ведь его убили как революционера и, выбрасывая труп на улицу, хотели этим подействовать на массы и нагнать страх на участников революции. Но подобными актами мести царский консул все равно не в состоянии был взять реванш за свое недавнее поражение.
   Только я проехал дальше, как навстречу показался экипаж консула. При виде его тавризские лавочники, даже не рассмотрев, кто в нем едет, вытянувшись, готовились еще раз склонить свои привыкшие к поклонам головы.
   В толпе раздавались различные восклицания:
   - Эй, малый, что ты мычишь теленком? Не видишь, фаэтон генерала?
   - Эй ты, стань в сторону!
   - Кучер прямо на нас смотрит!
   - Просто страх берет!
   Наиболее любопытные, работая локтями, старались протискаться вперед, едва не угождая под копыта лошадей.
   В консульском экипаже ехали Нина и старшая дочь-консула, Ольга. Заметив меня, они остановили фаэтон. Дочь консула, пожимая мне руку, сообщила, какую радость она испытала, узнав от Нины, что я не пострадал во время последних событий
   Я был доволен этой встречей; она могла дать мне повод попасть на устраиваемый консульством банкет.
   Мы пошли пешком, приказав экипажам следовать за нами
   Лавочники, высыпавшие из лавок, и встречные кланялись, снимая папахи, улыбались, покачивая головой и выражая нам присущую тавризцам любезную почтительность.
   За нами следовал незнакомец, который, держа карандаш и бумагу, поглядывая на девушек, слагал стихи.
   - Это художник? - спросили меня девушки, обратившие внимание на незнакомца.
   - Нет, поэт
   - Что же он пишет?
   - Очевидно, он хочет посвятить одной из вас газеллу.
   - Ах, как это интересно! Если бы можно было знать, что он пишет?
   - Это совсем не трудно.
   Я знаком подозвал поэта, но тот, оробев, хотел скрыться. В толпе стали подбадривать его и толкать вперед.
   - Почему вы боитесь подойти к нам? - обратился я к нему по-азербайджански - Разве мы не такие же люди?
   Узнав, что я азербайджанец, тот набрался храбрости и подошел к нам, пытаясь спрятать карандаш и бумагу.
   - Вы художник? - спросил я его.
   - Нет, сударь, я поэт.
   - Как вас зовут?
   - Мирза-Давер.
   - А псевдоним?
   - Бина. В Тавризе каждый знает вашего покорного слугу
   - Прекрасно, я рад встретить в Тавризе поэта, но жаль, что не знаком с вашими произведениями.
   - А вы читаете по-фарсидски?
   - Свободно. Почему же вы, азербайджанец, пишете по-фарсидски?
   - Стихи на азербайджанском не пользуются успехом. Уж так у нас принято Что поделаешь, государственный язык.
   - Вы писали посвящение нашим дамам?
   - Да, но я еще не успел закончить
   - Много времени понадобится вам для этого?
   - Нет, минут пять-шесть.
   - Куда мы едем? - обратился я тогда к Нине и Ольге.
   - За покупками в магазин, - ответили они
   - Это - поэт, - сказал я, указав на Мирзу-Давера. - Он посвятил вам стихи, и ему нужно несколько минут, чтобы закончить их
   Девушкам это понравилось, и они протянули поэту руки. Тот весь преобразился, не зная, куда деваться от радости. Он сопровождал нас до самого магазина, у которого стал прощаться.
   - Не дадите ли вы мне эти стихи? - сказал я - Дамы интересуются ими. Кстати, которой из дам они посвящены?
   - Той, что с родинкой на верхней губе.
   Когда поэт, протянув мне стихи, хотел удалиться, я вложил в его руку двадцать пять рублей.
   - Быть может, мы еще увидимся.
   В один миг его окружила толпа. Он был вне себя от счастья, так как ни один тавризский поэт еще не получал такого гонорара за свое стихотворение; посвящения и оды купцам и дворянам не вознаграждались больше, чем одним туманом.
   Газелла Мирзы-Давера Бина, посвященная Нине, хотя и написанная наспех, была очень недурна.
   Я перевел ее Нине, которая была очень польщена и жалела, что отпустила Мирзу-Давера без награды.
   Газелла Мирзы-Давера была написана по всем требованиям старой классической школы.
   - Его образы красивы и свежи, - сказала она. - Подобные сравнения в восточных стихах я встречаю впервые.
   - Это не более, как подражание классическим образам. Что же ты скажешь, когда познакомишься с фарсидской классической поэзией?
   - Германия, что гордится своей новейшей литературой, очень сильно интересуется классической поэзией Востока. Недавно мне попалось стихотворение современного немецкого поэта, у которого почти повторяются те же образы, что в этой газелле. Вот послушайте:
   "Хотел бы птицей стать, чтобы опуститься на розу, цветущую у твоих окон. Хотел бы соловьем я стать, чтоб, пенью моему внимая, наслаждалась ты. Хотел бы горстью праха стать, чтоб по нему нога твоя ступала".
   - Мы еще будем иметь случай подробнее поговорить об этом, - сказал я. Ювелирный магазин не совсем подходящее место для таких бесед. Отложим эту тему. Скажите лучше, что вам здесь нужно?
   - Сегодня торжественный банкет. На нем будут все иностранные консулы, объяснила Нина, - Ольга готовится принять в нем участие, но у нее нет подходящих серег. Мы пришли выбрать сережки.
   - Вы знаете толк в драгоценных камнях, - добавила Ольга - Это ваша специальность. Прошу вас выбрать мне пару хороших серег.
   - Как жаль, что из-за этих событий мы временно приостановили торговые операции и наши товары сейчас в пути. Пока они прибудут, мы выберем что-нибудь здесь, и, если надо будет, после заменим. Для Нины мы получим заказанные в Италии особенные серьги. Там найдутся и достойные вас ценные вещички.
   Ольга, тронутая моим вниманием, пожала мне руку и поблагодарила.
   - Для ханум требуются изысканные серьги. Хорошо, если они будут итальянской работы, - сказал я хозяину магазина.
   - Есть, есть! - ответил тот и достал пару великолепных серег.
   - Дайте еще пару таких же.
   - Нет, нет, не надо, - запротестовала Нина. - Ты же знаешь, что у меня есть серьги.
   - Это ничего не значит, - возразил я. - Пусть на банкете у вас будут одинаковые серьги.
   - Какой любезный! - проговорила Ольга. - Неужели ты не считаешь себя счастливой, Нина?
   - Я счастлива! - ответила Нина.
   Ольга справилась о цене.
   - Последняя цена за обе пары три тысячи рублей русскими деньгами, ответил хозяин.
   - Ой-ой-ой! - воскликнула Ольга. - Вот так "дешево!" Отец дал мне всего триста рублей.
   - Подождите, ханум! - остановил я Ольгу, которая уже направилась было к выходу, и я сделал знак хозяину завернуть обе пары.
   - Это должно остаться на память о нашем добром знакомстве, - сказал я.
   Расплатившись с хозяином, я передал серьги девушкам, которые не знали, как благодарить меня. Особенно была взволнована Ольга. Она до самого экипажа продолжала благодарить меня.
   Я проводил их до самого консульства. Ольга настойчиво приглашала меня зайти к ним, но я отказался: какой смысл было идти к ним днем?
   - Вечером я пришлю за вами экипаж, - сказала Ольга, прощаясь у дверей.
   Меня очень интересовало, пригласит ли меня консул на банкет, и правда ли, как обещала его дочь, за мной будет прислан фаэтон?
   Я не верил этому. Я знал, что консул с большим уважением относится к Нине, но считал маловероятным, чтобы он пригласил простого купца на банкет, устраиваемый в честь генерал-губернатора.
   Я только что вернулся домой, когда послышался цокот лошадиных копыт о мостовую, и мне показалось, что у ворот дома остановился фаэтон. Через несколько минут появился слуга консула и передал мне письмо.
   "Уважаемый Абульгасан-бек! Прошу Вас пожаловать на банкет, устраиваемый в честь его превосходительства Гаджи-Самед-хана".
   Я понял, что поднесенный дочери консула подарок не остался без оценки.
   Как мне ни хотелось быть на этом банкете, но я чувствовал, что сидеть там лицом к лицу с убийцами тавризских революционеров будет мне очень тяжело.
   В консульстве я встретил Нину и Ольгу еще на балконе, вместе с ними вошел в зал и был весьма тепло встречен консулом и его супругой Анной Семеновной.
   Консул представил меня гостям как близкого его семье человека. Среди многих кровавых рук мне пришлось пожать и ту, что подписывала смертные приговоры тавризским революционерам - руку председателя военно-полевого суда. Гости продолжали еще прибывать. Среди них были и такие, что, соблюдая старинный иранский обычай, считали за честь появляться последними, заставляя при этом все общество, поднявшись на ноги, приветствовать их.
   Присутствующие подходили к буфету выпить и закусить.
   Я прогуливался по залу с Ниной и дочерьми консула Ольгой и Надеждой, когда жена консула с упреком сказала девушкам:
   - Дайте же гостю подойти к буфету!
   - Мы его не задерживаем, - отозвалась Нина. - Только Абульгасан-бек не пьет.
   Мы подошли к фортепьяно. Пока собирались гости, дочери консула поочередно пели и играли. К нам подошел и консул.
   - Я ценю иранскую музыку и глубоко уважаю народ, обладающий такой богатой музыкальной культурой, - сказал консул, опускаясь в кресло возле меня. - Только жаль, что этот народ не имеет понятия о счастье, которое несет ему император. Он слишком темен, и каждый, кому не лень, легко вводит его в заблуждение, обманывает, увлекает за собой и повергает в несчастья. Подумайте какие только катастрофы не пришлось пережить несчастным тавризцам с восстания Саттар-хана до последних дней! Если бы народ последовал нашим советам, Мамед-Али-шах давно вернулся бы в Иран, сел бы на свой трон, страна продолжала бы благоденствовать.
   - Ваше превосходительство правы. Наш народ легко ввести в заблуждение, - подтвердил я.
   - Конечно, легко, - продолжал консул. - И что за нелепость звать народные массы Ирана на путь русских социал-демократов! Какую долю уготовил себе русский рабочий класс, чтобы дать счастье иранцам? Мы рассчитались с ними по заслугам. Мы уничтожили русских социал-демократов не только в России, но и в Иране. Теперь в Тавризе не осталось ни одного их представителя. А тех, кто, действуя по их указке, затевает бунты и сеет беспорядки, уничтожили и будут дальше уничтожать все честные иранцы и их глава Гаджи-Самед-хан.
   - Никак не могут успокоиться, - сказал я, пока консул закуривал папиросу, - отравляют людям жизнь. Народ не знает своих истинных вождей. Я решил покинуть Иран и навсегда переселиться в Россию. А эти прокламации, что выпустили против такого достойного человека, как Гаджи Шуджауддовле Самед-хан? Какое счастье могут принести отчизне подобные люди?
   - Вопрос о прокламациях следует рассматривать несколько иначе, - начал консул. - Возможно, что тут замешана рука представителей иностранных держав. Об этом говорить нельзя. Что же касается дальнейшей судьбы Ирана, она разрешится только после возвращения Мамед-Али-шаха
   - А разве его возвращение невозможно?
   - Возможно, но требуется большая работа. В этом нам должны помочь такие интеллигентные иранцы, как вы, и влиятельные духовные особы. Страна гибнет, мятежи и смуты растут день ото дня. Мятежники нападают на войска соседней державы, стремящейся водворить в стране мир и порядок
   - Всей душой я готов служить этой цели. Вы знаете, что я получил русское воспитание. Если его превосходительство господин Шуджауддовле за распространение в Иране русской культуры, я даю слово помочь ему и готовить народ к восприятию этой культуры.
   В краткой беседе консул раскрыл свои намерения, высказал свой взгляд на происхождение прокламаций, дал понять, что он не отказался от мысли вернуть Мамед-Али в Иран.
   Переходя затем к подарку, сделанному его дочери, консул заметил:
   - Я не знаю, чем отблагодарить вас за такое внимание. К сожалению, вы до сих пор не обращались ко мне ни с какой просьбой. Я бы охотно исполнил ее. Об этом я не раз говорил и Нине. Сейчас иранские купцы обивают наши пороги, чтобы прибрать к своим рукам наши торговые операции. Стоит вам пожелать, и мы все свои дела будем проводить через вас.
   - Весьма признателен! - поблагодарил я. - Коммерция - нечто такое, что может испортить хорошие отношения. Я не хотел бы рисковать вашим благосклонным ко мне отношением, к тому же я торгую только драгоценными камнями, но если вам будет угодно, я подышу для ваших торговых операций честных и надежных людей.
   - Благодарю. Такие люди нам также нужны, мы не можем доверять каждому.
   - В таком случае я направлю к вам с письмом надежного человека, для меня же лично дороже всего ваше расположение ко мне. Самое большое для меня счастье видеть свою страну под высоким покровительством его величества.
   - Большая ли у вас родня в Тавризе?
   - Да, порядочная. Это и удерживает меня здесь. Многие из моих близких нуждаются, приходится материально поддерживать их иначе я не покинул бы России.
   - Конечно, вы должны помогать им. Особенно при нынешних условиях они могут пострадать без всякой вины. Нужно обеспечить их охранными удостоверениями.
   Сказав это, консул подозвал Нину:
   - Завтра же с утра заготовьте сотню удостоверений. Оказывается, у Абульгасан-бека большая родня. Вам надо было вовремя позаботиться, чтобы люди господина Гаджи-Самед-хана случайно не причинили неприятностей родственникам Абульгасан-бека. За последние дни такие случаи бывают часто.
   - Будет исполнено, ваше превосходительство! - ответила Нина и снова вернулась к фортепьяно.
   Почти все приглашенные были уже в сборе. Ждали только прибытия генерал-губернатора, чтобы перейти к столу.
   Наконец, доложили о его приезде. Приглашенный консулом небольшой оркестр заиграл иранский марш, и под звуки его в зал вошли Гаджи-Самед-хан, Этимадуддовле, двоюродный брат Гаджи-Самед-хана - комендант города Махмуд-хан, Сардар-Рашид с Ираидой и Махру-ханум. Кроме генерального консула, все приветствовали Гаджи-Самед-хана, приложив по восточному обычаю руки к груди. Я последовал их примеру. Когда консул представлял меня Гаджи-Самед-хану, тот поцеловал меня в лоб.
   - Мы не забыли вас. Как-то вы были удостоены чести присутствовать на банкете его превосходительства.
   Почувствовав, что он говорит со мной несколько свысока, как господин со слугой, консул сказал подчеркнуто настойчиво:
   - Абульгасан-бек является как бы членом нашей семьи, и мы уверены в чувствах его глубокого уважения к вашему превосходительству. Внимание к Абульгасан-беку мы расцениваем, как проявление дружбы к нашей семье.
   После этих слов консула Гаджи-Самед-хан заметно изменил тон в отношении меня.
   - При первой встрече господин произвел на меня самое благоприятное впечатление. Я сразу оценил его благородство. Пребывание господина в Тавризе я считаю большим счастьем для нас.
   - Необходимо оградить жизнь и благополучие уважаемого Абульгасан-бека и его родных, - добавил он, повернувшись к Сардар-Рашиду - Сколько бы охранных удостоверений ему ни понадобилось, не отказывайте.
   - С радостью исполню ваше приказание, - почтительно кланяясь, ответил тот.
   Я почувствовал некоторое удовлетворение. Распоряжение Гаджи-Самед-хана об охранных удостоверениях избавляло нас от необходимости продолжать выпуск своих удостоверений и давало возможность сотням революционеров выехать из города.
   За стол еще не садились. Разбившись на группы, некоторые гости сидели, некоторые прохаживались по залу. Гаджи-Самед-хан, Сардар-Рашид и я прогуливались по одной стороне зала, дочери консула с Ниной и Ираидой по другой. Сначала Этимадуддовле, а затем и Махмуд-хан с супругой консула присоединились к маленькому обществу, составленному дочерьми консула. Я издали наблюдал за ними.
   Подойдя к Нине, Махмуд-хан взял ее под руку, но Нина отдернула руку и отошла в сторону. Через несколько минут Махмуд-хан снова пытался овладеть рукой Нины, но та, отвернувшись, оставила подруг и подошла ко мне.
   Наконец, сели за стол. Всякий раз, поднимая бокал, Махмуд-хан бросал на Нину выразительные взгляды, как бы говоря ей "Пью за ваше здоровье!"
   Было произнесено много тостов. Тут же за столом были разрешены многие вопросы. Разрешился вопрос и об Этимадуддовле.
   - Этмадуддовле заслуживает полного доверия, - сказал Гаджи-Самед-хан, и достоин носить звание правителя Урмии.
   - С нашей стороны возражений нет, - заметил консул.
   Присутствующие стали поздравлять Этимадуддовле. Произнесли тост за Махмуд-хана. Все подняли бокалы, кроме Нины и дочерей консула. Махмуд-хан заметил это и был сильно оскорблен.
   После ужина гости перешли в другую комнату, а я, решив, что сейчас начнутся интересующие меня разговоры конфиденциального характера, задержался.
   - Прошу, - сказал консул и, взяв меня под руку, провел в гостиную.
   Кроме консула, там были Гаджи-Самед-хан, Сардар-Рашид и Этимадуддовле.
   Принесли чай и кальян.
   - Переведите консулу, - попросил меня Гаджи-Самед-хан, когда разговор коснулся арестов и казней, - что я не советую вешать брата Саттар-хана Гаджи-Азима и его двух сыновей. Мы взорвали их дом и конфисковали все их имущество. Я полагаю, что этого достаточно и советую освободить их.
   - Надо обосновать это предложение, - недовольным тоном ответил консул.
   - Они пользуются в Тавризе большим влиянием, - с трудом выдавил Гаджи-Самед-хан, обеспокоенный возражением консула - Саттар-хан еще в Тегеране. И кроме того, Гаджи-Азим не принимал участия в смутах.
   - Все мероприятия императорского правительства имеют целью упрочить положение генерал-губернатора. Если подобные элементы не будут уничтожены, в Тавризе снова могут вспыхнуть беспорядки. Но если все-таки господин губернатор не советует, мы не возражаем.
   - Что касается казни Гусейн-хана из Маралана, - продолжал Гаджи-Самед-хан, - то у меня возражений нет. Только я рекомендовал бы отправить его в Хой и казнить там. Здесь его казнь может вызвать возмущение маралинцев. Это очень беспокойный народ.
   - Как вам угодно, - ответил консул, - мы не хотим вмешиваться во внутренние дела Ирана. Эти вопросы - ваше личное дело. Если Гусейн-хана и казнят в Хое, опять-таки это должно быть сделано с ведома и согласия правителей иранских провинций.
   Приняв предложение консула, Гаджи-Самед-хан перешел к вопросу о Мешади-Ризе.
   - Я велел наказать его палками, - сказал он, - и считаю, что этого с него достаточно. Пусть не болтают, что Гаджи-Самед-хан казнит без разбора и виновных и невинных. Я прошу разрешить освободить его.
   Уступив в этом вопросе, консул положил перед Гаджи-Самед-ханом новый список приговоренных к казни. В списке значились:
   1. Кеблэхашум - маклер.
   2. Мешади Аббас-Али - кондитер.
   3. Гаджи-Али - аптекарь.
   4. Мирза Ахмед Сухейли.
   5. Мирза-Ага-Бала.
   6. Миркерим - оратор.
   7. Мухаммед Ами-оглу.
   Гаджи-Самед-хан пробежал список, затем дрожащими руками потер пенсне и надел на нос. Приговор был подписан.
   В моем воображении выросли новые виселицы, и на них я увидел товарищей, с которыми работал больше двух лет. Пока в гостиной разрешались все эти вопросы, в малом зале продолжал играть оркестр. Мы перешли туда. Махмуд-хан по-прежнему вертелся вокруг молодых девушек.
   - Абульгасан-бек, пожалуйте сюда, - позвала меня Махру-ханум. - Мы скучаем.
   Я присоединился к ним. На круглом столике перед ними были расставлены фрукты и восточные сладости. Тут сидела Нина, Ираида, Махру и дочери консула Ольга и Надежда.
   Девушки подыскивали подходящую тему для разговора. Одни считали, что наслаждение, даримое музыкой, выше всех остальных, другие говорили об удовольствиях морского путешествия, третьи - о прогулке в горах, четвертые о прелести сумерек, о красоте восхода солнца.
   Вскоре Гаджи-Самед-хан, попрощавшись с консулом и гостями, отбыл домой.
   Собрались и мы. Консул предоставил нам свой экипаж и отрядил четырех конных казаков для сопровождения.
   Дома нас ожидали Тутунчи-оглы и Гасан-ага. Они были в большой тревоге за меня и бурно проявляли свою радость, увидя меня целым и невредимым. Они еще не ужинали, и Нина, засучив рукава, начала накрывать на стол.
   - Как дорога мне вот эта моя семья. Я бы до конца жизни не расставалась с ней! - воскликнула она, покончив с хлопотами и садясь за стол.
   - Мне удалось узнать многое, а у тебя что нового? - спросил я Нину.
   - По предложению консула, Гаджи-Самед-хан послал Мирза-Пишнамаз-заде пять кусков беленой бязи. Ему поручено составить петицию о возвращении Мамед-Али-шаха на трон и собрать подписи тавризцев.
   - Мы этого не допустим, - воскликнул Гасан-ага.
   - Уж это не такое дело, чтобы Гасан-ага не справился с ним. Мы живо уберем Мирза-Пишнамаз-заде.
   - Это дело мое! - проговорил Тутунчи-оглы.
   Такую меру я считал лишней, достаточно было угрожающего письма, чтобы заставить Мирза-Пишнамаз-заде отказаться от своего намерения.
   Я не отпустил Гасан-агу и Тутунчи-оглы. Пожелав Тахмине-ханум и Нине спокойной ночи, мы перешли в следующую комнату.
   Раздеваясь и ложась спать, Гасан-ага и Тутунчи-оглы вынули по две маленьких болгарских бомбы и положили под подушки.
   - Это для чего? - спросил я.
   - На случай, если бы тебя задержали в консульстве, мы решили убить Гаджи-Самед-хана и консула, - ответили они.
   Когда мы потушили свет, утренняя звезда выглянула из-за разрушенного царскими пушками арсенала. Она словно хотела оказать нам: "Спокойной ночи!"