Ордубади Мамед. Тавриз туманный

   В два часа дня я должен был встретить Нину в условленном месте. На свидание она пришла раньше меня. Когда я подошел к ней, она по обыкновению схватила меня за руку и, глядя в глаза, спросила:
   - Почему вы так долго не шли? Я думала, что эти наши бесцельные свидания надоели вам и вы стараетесь прекратить их.
   Видя волнение девушки, я стал успокаивать ее:
   - Милая, прелестная Нина, ни на какие блага мира я не променяю краткие мгновения наших встреч.
   Нина так редко слыхала от меня такие слова, как "милая" и "прелестная", что услыхав их теперь, вся затрепетала. Я почувствовал, как горячая волна согрела ее руки.
   - Так почему же вы опоздали? - спросила она.
   - Я был занят устройством квартиры, которую снял для вас.
   - Квартира? Квартира для нас?
   - Да, квартира. И на самой лучшей улице Тавриза.
   - Где?
   - В армянской части, в доме, построенном в европейском стиле.
   - А когда она будет готова?
   - Уже готова.
   - В таком случае надо купить обстановку.
   - Ничего не надо.
   - Почему?
   - Потому что все уже сделано. Вы возьмете только ваш чемодан, сядете в фаэтон и переедете на новую квартиру.
   Опустив голову, Нина на секунду задумалась.
   - Знаете, что? - нерешительно сказала она. - Я не хочу жить вместе с Ираидой.
   - Я приготовил эту квартиру исключительно для Нины, для моего искреннего друга Нины.
   Нина была тронута до слез и очень взволнована. Желая отвлечь ее, я сказал:
   - Прелестная Нина, я буду здесь ожидать вас. Положите свой чемодан в фаэтон и приезжайте сюда. Здесь я встречу вас и провожу до вашей новой квартиры.
   - Вот сейчас? - торопливо спросила девушка.
   - Да, так как ваши комнаты ждут своей хозяйки.
   Нина ушла. Кажется, не прошло и часа, как она приехала. Я сел рядом, и мы поехали в дом Минасяна.
   Войдя во двор и увидев аллеи, вымощенные красным кирпичом, Нина спросила:
   - Кто здесь будет жить?
   - Как это кто?
   - Я хочу сказать, сколько семейств будет здесь жить?
   - Только Нина и ее работница.
   Девушка не верила своим глазам.
   Поднявшись по деревянной лестнице на большую веранду, она еще раз спросила:
   - Кому это принадлежит? А семьи, живущие в этих комнатах, не будут пользоваться этой верандой?
   - В этих комнатах никто не живет. Все это принадлежит вам.
   Нина удивленно смотрела на меня. Обходя богато убранные и устланные по-восточному дорогими коврами комнаты, она не верила, что это не сон. Девушка не знала, с чего начать осмотр и о чем прежде всего спросить.
   Осмотрев всю квартиру из четырех комнат, она спросила:
   - Все эти вещи хозяина?
   - Нет, все это я купил для вас, чтобы оставить память о нашем знакомстве.
   - Зачем вы потратили столько денег, вы и так потеряли ваши товары?
   - Наше знакомство принесло мне счастье - я получил обратно все свои товары. Теперь мы богатые и обеспеченные люди. Эти вещи я купил вам в подарок.
   Мы сидели на зеленом плюшевом диване. Девушка прослезилась от радости...
   - Я никогда не предполагала, что вы так хорошо, так искренне ко мне отнесетесь! - проговорила она взволнованно.
   - В будущем вы будете еще счастливее. Чтобы доказать вам искренность моей дружбы, я располагаю еще большими возможностями.
   - Я верю вам всей душой, и это доверие к вам у меня возникло с первого дня нашего знакомства.
   Нина на самом деле доверяла мне. Она не боялась доверить мне и свою девичью честь. Она безбоязненно шла на все назначаемые мною свидания. Во всех ее поступках сквозили любовь и полное доверие ко мне. И я любил ее. Мы оба имели на это право, так как оба были молоды и могли понять друг друга.
   ЛЮБОВЬ И РЕВНОСТЬ
   Девушка не догадывалась о том, что я играю определенную роль в революционном движении и что весьма часто я и ночью не имею возможности отдохнуть.
   Иногда случалось, что я нарушал свои обещания посетить Нину.
   С моей стороны было ошибкой, что я позволил себе слишком привязаться к ней, дал волю своему чувству, и это вывело девушку из колеи.
   Я никогда не садился за стол без нее, дожидаясь ее прихода. Она в свою очередь делала то же самое. На этой почве часто происходили у нас недоразумения. Если я опаздывал или совсем не приходил, она ревниво упрекала меня:
   - Вы заняты другими и поэтому не можете приходить сюда.
   Все это объяснялось, конечно, ее любовью ко мне, становившейся все сильнее и сильнее.
   Разговоров о любви у нас не было, но любовь чувствовалась во всех поступках и недомолвках. Нина стеснялась говорить о своей любви, а я боялся открыть ей свои намерения; они были настолько сложны и трудны, что я сомневался, сумеет ли молодая девушка понять и помочь их выполнению.
   - Женщина быстро влюбляется, - говорил я, - и скоро перестает любить. Она торопится в любви. Она может влюбиться, совершенно не зная человека. Сердце и глаза женщины легко увлекаются, а поступки ее обманчивы. Эти качества делают несчастными и мужчину, и женщину, мешают им создать семью. Они, эти качества, создают такие условия, при которых или женщина увлекается вторым мужчиной, или кокетство другой женщины сводит с пути мужчину. Таким образом, очень часто любовь и обман идут рука об руку. А на этом нельзя строить семью. Чтобы не было такой любви и обманов, мужчине и женщине необходимо долгое время изучать друг друга.
   Нина задумчиво отвечала.
   - Если для настоящей любви нужно продолжительное знакомство, то умение сделать выбор тоже играет важную роль. Женщине неразумной и не умеющей разбираться в людях не поможет никакое изучение. Любовь - такая мука, что если бы это зависело от самого человека, то никто не захотел бы любить.
   - Нина, ваши слова доказывают слабость и безволие. Любовь есть украшение жизни, человек не может жить без любви. Есть много людей, которые никогда не любили. Они быстро узнали положительную и отрицательную сторону любви и не захотели подвергнуть себя мучениям.
   - Вы запутали вопрос, - возразила Нина. - Человек, не знакомый с любовью, может обладать сильной волей, но он никогда не похвалится умом. Люди, не чувствующие красоты жизни, вернее, явившиеся на свет только для того, чтобы есть и пить, не поймут этого чувства. Для них любить и быть любимым совершенно излишне. Не забывайте, что без любви не может быть и прогресса. Любовь нужна везде. Начиная с поэта, художника и кончая обыкновенным ремесленником, все любят свое дело. Любовь присуща всякому творчеству. Любовь - искусство. Человек достигает всего, благодаря любви и знанию. Только надо уметь любить. Не любят лишь бесчувственные, непонимающие, бездарные люди. Любить же и быть постоянным в любви могут люди с высокой культурой, искренние, умные, честные. Нина умолкла и стала задумчиво перебирать пуговицы моего пиджака. Я чувствовал, что она хочет еще что-то сказать, но не решается.
   - Милая Нина, что вы хотите еще сказать?
   - Люблю! Не упрекай меня!..
   Она закрыла лицо руками, убежала в свою комнату и заперла за собой дверь на замок.
   Посидев немного в раздумьи, я ушел к себе.
   ОТКРОВЕННЫЙ РАЗГОВОР
   В этот день беседа наша носила совершенно иной характер. Нина, вчера открыто признавшаяся в любви, сегодня стеснялась поднять голову и смотреть на меня.
   Разговор шел об осаде революционного Тавриза и усиливающемся голоде среди населения.
   - По словам консула, это положение протянется не более месяца, безразличным тоном говорила Нина. - Все дороги в руках сторонников правительства.
   - Оказывается, в городе нет ни оружия, ни запасов хлеба, - сказал я, желая узнать ее отношение к этому. - Для консула это не имеет значение. Страна ему чужая. Какая бы сторона ни победила, он останется консулом.
   - Совсем не так! Разница очень большая, - сказала Нина, мельком взглянув на меня.
   - Какая же разница?
   - Царская Россия, ведущая колониальную политику в Иране и имеющая здесь громадные выгоды, может быть только сторонницей слабого феодального строя, терзаемого беспорядками.
   - Почему?
   - Потому что с победой революции создастся такое правительство, которое в первую очередь уничтожит тяжелые концессии, навязанные в колониальный период страны.
   - А разве Россия имеет в Иране концессии, недостойные человечества и недопустимые для культурной нации?
   - Имеет. Даже такие, каких не приняли бы и китайцы, а в Иране заставили принять.
   - А как по-вашему, - осторожно спросил я, - имеют ли иранцы право на революцию?
   - По-моему, они имеют полное право требовать свободу.
   - Я иногда задумываюсь над тем, почему культурные народы не помогут слабым странам, которые поднялись на защиту своих прав? - сказал я, желая вызвать девушку на более откровенную беседу.
   Нина взяла мою руку в свои белые пухлые ручки.
   - Дорогой друг! - сказала она. - Кого вы считаете культурными народами?
   Голубые глаза девушки смело уставились на меня в ожидании ответа.
   - Культурные народы - немцы, англичане, французы и другие, - ответил я.
   - Ради Ирана никто из них не станет задевать интересов друг друга. Германия никогда не скажет России - не веди колониальную политику в Иране, так как сама ведет ту же политику в Турции. Чтобы быть свободной в своих действиях в Иране, Россия согласилась не вмешиваться в дела Германии. Австрия имеет транзитный договор с Россией и провозит свои товары на иранский рынок через Россию. Что же касается Англии, то после соглашения 1907 года Иран разделен на две зоны влияний. На севере господствует царская Россия, а на юге - Англия. Все это говорит о том, что революционная борьба может вестись исключительно местными силами, без расчета на какую бы то ни было помощь со стороны.
   Рассуждения девушки были верны. Но говорила ли она, как беспристрастный человек, или ее интересовала и беспокоила судьба Ирана? Это было неизвестно.
   - Верно, - сказал я, - иранская революция должна использовать свои внутренние силы. Но всякий имеющий совесть человек должен помочь ей. Революция в настоящее время находится в затруднительном положении. Из ваших слов видно, что тавризской революции угрожают, с одной стороны, осада, а с другой - голод. По-моему, каждый честный человек должен помочь Тавризу. Раз революция нуждается в помощи, а Саттар-хан прав в своем выступлении на защиту прав иранского народа, то почему бы не оказать ему помощи?
   Наступило молчание. Слышался лишь мерный стук часов, и в унисон ему бились наши сердца.
   Наконец, Нина подняла голову.
   - Чем я могу помочь? - с ноткой сожаления сказала она. - Я беспомощная девушка! Вдобавок служу в консульстве...
   - Вы можете сделать многое! - смело ответил я.
   - Вы этого хотите?
   - Если вы окажете какую-нибудь услугу иранской революции, я буду приветствовать вас. Я сам сторонник таких героев, как Саттар-хан.
   - Я хочу знать одно... - начала Нина, внимательно заглядывая мне в глаза.
   - Что вы хотите знать?
   - С первого же дня нашего знакомства я почувствовала, что вы сторонник этой революции. В вас чувствуется энергия и стойкость революционера. Но одного я не понимаю, что связывает вас с революцией?
   - Разве можно войти в революцию, не будучи революционером и имея какую-нибудь другую цель?
   - Почему нельзя? Есть и такие люди, которые примыкают к революции ради своих личных выгод, чтобы спасти свою личную жизнь, иметь возможность вести широкую торговлю, увеличить свое влияние... Мне очень хотелось бы знать: вы настоящий революционер, или один из тех, кто соблюдает свои личные интересы? Если бы я знала это наверняка, то могла бы высказать свое мнение. Я думаю, что деньги можно заработать и без революции.
   - Нет, я не нуждаюсь в деньгах. Если они есть, то я готов употребить их на дело революции. Слова мои так же искренни, как и моя любовь к вам.
   - Если так, - проговорила девушка, - то скажите, какую услугу я могу оказать революции?
   Я перешел к цели:
   - Для того, чтобы поддерживать связь с Кавказом и оказывать помощь революционерам, надо ездить из Тавриза в Джульфу и обратно. А это возможно, как вы знаете, только по пропискам царского консульства.
   - Мне нужно будет ездить с этими пропусками на Кавказ? - торопливо спросила она.
   - Прежде всего нам надо подумать, как достать эти пропуска, а кто поедет с ними, это уж второстепенное дело.
   Нина задумалась. Лицо ее то краснела, то бледнело.
   Я тоже думал про себя: должно быть Нина подозревает меня во лжи, думает, что я хочу использовать ее любовь в своих личных целях. Но она была бы не права, думая так. Я ее не обманывал. Я любил ее искренне, но мне хотелось создать между нами и идейную близость. Я хотел с ее помощью оказать содействие успеху революции. Любил же я эту умную и искреннюю девушку еще раньше, не предполагая, что она сможет быть полезной нам.
   Наконец, ресницы Нины затрепетали; она подняла на меня лучистые глаза.
   - Если человек, которого я уважаю, требует этого, - проговорила она решительно, - то я согласна.
   - Человек, любящий вас всем сердцем, дает слово до самой своей смерти не предъявлять вам никаких требований. Но это требование предъявляет нам судьба целого народа. И благополучие нашей любви тесно связано с судьбой и победой восставшего народа.
   - Я не возражаю, - сказала Нина. - Вы любите революцию и, если состоите в каком-нибудь обществе, я с удовольствием буду работать с вами. Но мне хотелось бы знать, вы говорите со мною от своего имени или от имени какой-нибудь организации или общества?
   - Я не начну дела без организации. Я говорю с вами от имени организации. Если мое предложение почему-либо не приемлемо для вас, то не стесняйтесь. Отказ ваш ни в коем случае не может повлиять на нашу дружбу.
   После этих слов девушка опять задумалась. Я переживал тяжелые и беспокойные минуты. Слишком рано я открылся ей, но скрывать эту тайну я больше не мог, так как положение было чрезвычайно тяжелое. Мы должны были во что бы то ни стало перевезти из Джульфы в Тавриз машины для изготовления бомб, порох для патронов и другие взрывчатые вещества. Перелистывая журналы, лежавшие на столе, я незаметно следил за Ниной. Заметив, как ее белая шейка, кокетничавшая с русыми кудрями, поворачивается в мою сторону, я почувствовал, что наступает решительный момент.
   - Я знаю, - тихо начала Нина, - что уважение ваше ко мне велико. Знаю и то, что если я откажусь от этого предложения, наша сердечная дружба не пострадает. Но я знаю еще одну вещь...
   - А именно? - нетерпеливо спросил я.
   - Там, где нет единомыслия, не долго будет существовать и обоюдная любовь. Меня самое интересует это дело. Я даю слово работать вместе с вами на пользу того общества, к которому принадлежите вы... Еще один вопрос: значит, вы не купец?
   - Нет, прелестная Нина, нет!
   Нина от волнения расплакалась. Я сам был растерян от радости. На груди моей, как золотые колосья, рассыпались русые кудри...
   После чая, попрощавшись с Ниной, я поспешил к Саттар-хану.
   КУПЦЫ И РЕВОЛЮЦИЯ
   Войдя к Саттар-хану, я увидел у него Гаджи-Мехти-агу Кузакунани, которого я давно хотел видеть. Сардар обсуждал с ним острый вопрос о хлебе, который уже был обсужден и разрешен революционным советом.
   Все хлебные амбары в городе и его окрестностях подлежали учету и передаче по определенной цене в ведение военно-революционного совета. Воспользовавшись осадой города и отсутствием подвоза хлеба из деревень, хозяева этих амбаров ежедневно повышали цену на хлеб, искусственно создавая таким образом голод. Вот почему все запасы хлеба были взяты на учет. Благодаря этому, зная ежедневную потребность в хлебе, можно было регулировать отпуск населению хлеба по твердой цене. Однако, это решение военно-революционного совета до сих пор не было проведено в жизнь, так как этому препятствовали Энджумен*, купцы и их глава Гаджи-Мехти.
   ______________ * Энджумен - городское самоуправление.
   Я уже имел случай познакомиться с участником революции мучтеидом, со сторонником революции помещиком Али-Кули-ханом; теперь же мне представлялся случай познакомиться с Гаджи-Мехти, ближайшим участником революции, получившим прозвище "отца нации".
   - Наш товарищ, - сказал Саттар-хан, представляя меня Гаджи-Мехти, самый уважаемый из наших гостей!
   С важностью, свойственной всей знати Ирана, Гаджи-Мехти промолвил:
   - Приездом своим они осчастливили нас. Ему уготовлено место в нашем сердце. Личность товарища для нас весьма ценна!..
   После этих приветственных слов гаджи продолжал прерванный моим приходом разговор:
   - Я считаю, что революция не должна вмешиваться в вопросы нормирования цен на хлеб. Нам совершенно достаточно вести борьбу с деспотизмом. Хозяева же амбаров - люди влиятельные. Если мы возьмем на учет амбары, назначим таксу и начнем отпускать муку хлебопекам по твердой цене, то вызовем недовольство хозяев, и они отойдут от революции. Еще одно: революция не должна посягать на право и законную собственность народа. Разве революция начата нами не для борьбы с притеснителями народа? Не толкнем ли мы своими действиями всех этих хозяев в лагерь контрреволюции? Какое нам дело до торговли? Если хотите удешевить хлеб, созовите хозяев амбаров, разъясните им, и они, по-моему, не откажут нам. Саттар-хан слушал, куря кальян. Я чувствовал, что он еле сдерживает свое волнение. Морщины на лбу его приняли дугообразную форму, зрачки глаз дрожали. Волнение Саттар-хана передалось и мне.
   - Уберите кальян! - вдруг крикнул Саттар-хан раздраженно.
   Кальян убрали. Саттар-хан дал понять, что он не желает продолжать разговор, и Гаджи-Мехти умолк. Саттар-хан потирал руки, разминая пальцы.
   - Вопрос о таксе - важный вопрос, - сказал он, наконец. - Владельцы амбаров притесняют нас больше, чем осадившие нас контрреволюционеры. Они стремятся показать, что в недостатке и дороговизне продовольствия виноваты революционеры, хотят восстановить население Тавриза против нас. Если мы не вмешаемся в это дело, то положение наше еще более осложнится. Кто такие владельцы амбаров? Не те ли, что подготовляют внутреннюю контрреволюцию?
   Гаджи-Мехти не возражал. Он только мог сказать:
   - Я предлагаю поставить вопрос на обсуждение Энджумена.
   Саттар-хан не отвечал. Всегда, когда разговор касался Энджумена, он предпочитал молчать, не желая создавать конфликта.
   Я попросил у Саттар-хана разрешения высказаться.
   - Пожалуйста, пожалуйста, - ответил он.
   - Я внимательно слушал его милость, гаджи. Высказанные им мысли не к лицу революционеру. Неужели революционеры, восставшие против всего правительства, побоятся кучки хозяев хлебных амбаров? Зернохранилища еще раньше должны были перейти по определенной цене в ведение революционных органов. Отказавшись от политики реквизиции и конфискации, революция не может вовсе отстраниться от регулирования цен на продукты питания, она должна взять зернохранилища на учет и назначить твердую таксу на хлеб, чтобы облегчить положение населения. Только в этом случае народ убедится, что революция не только на словах, но и на деле заботится о нем, и будет сочувствовать ей.
   Гаджи-Мехти что-то хотел возразить, но Саттар-хан не дал возможности.
   - Подайте кальян! - крикнул он сердито.
   Внесли кальян, а заодно и чай. Саттар-хан снял шапку, провел рукой по волосам и стал крутить усы. Эту привычку я заметил в нем и раньше. Когда он находился в затруднении или решался на что-нибудь важное, он всегда снимал шапку, оправлял волосы, и нервно крутил ус.
   Я сразу понял, что он собирается сказать нечто особенное.
   Он выкурил кальян, отпил два-три глотка чая и начал:
   - Я - человек неученый, но для понимания многих вещей не нужно не только глубокой учености, но и начального образования. В революцию я вошел не по совету других и охранять ее не стану по чужим программам. Когда я слил свою жизнь с жизнью миллионов людей, я имел в виду не блестящую будущность, а почетную смерть. Единомышленников у меня немало. С противниками буду бороться. Если в этой борьбе я буду побежден и погибну, то революция не потеряет своего значения и будет продолжаться. Умрет один Саттар-хан, на арену выйдет другой. Стоящие на моем пути и желающие спугнуть моего коня будут наказаны не будущими Саттар-ханами, а Саттар-ханом - сыном качака Исмаил-хана из Карадага. Это так. Теперь вопрос хлеба: нам нужно было еще до осады города подвезти весь хлеб в город.
   Гаджи-Мехти слушал молча, так как в Иране не принято возражать старшему или влиятельному лицу, мнение которого считается законом. К тому же Гаджи-Мехти хорошо знал крутой нрав Саттар-хана.
   Гаджи-Мехти с улыбкой обратился ко мне и начал говорить о том, что хотел, но не осмеливался сказать Саттар-хану.
   - Уважаемый друг! Мы - революционеры, боремся с правительством; мы не хлеботорговцы, не пекари и не скупщики. Если мы будем заниматься этими делами, то завтра же Гаджи-Муса-хан, Беюк-хан, Заргам и другие предадут нас огню. Если мы наложим руку на хлеб, то завтра ни один человек и зернышка не ввезет в город.
   - И без того извне не будет подвоза хлеба, - сказал Саттар-хан, вынув изо рта мундштук кальяна, - так как кольцо осады все суживается.
   - Гаджи с каждым днем молодеет, - желая переменить разговор, стал шутить Саттар-хан, - революция превратила его в пятнадцатилетнего юношу.
   Гаджи-Мехти снял папаху и стал приглаживать ее завитки.
   - Я жизнь свою принесу в жертву революции, - задумчиво сказал он, больше нее я ничего не люблю. Я забросил все свои дела, отстал от торговли и весь отдался революции. О том, что помолодел, мне говорят и другие. Я и сам, глядя в зеркало, вижу, что эта папаха очень идет мне.
   Гаджи еще долго говорил о себе, о семье, о своей скромной жизни революционера.
   - Гаджи свободен, - сказал Саттар-хан, видя, что разговор затянулся.
   Гаджи сейчас же встал, попрощался и вышел. Таков обычай Ирана. Гость без разрешения знатного хозяина, который предложил ему сесть, не может встать и уйти. Приличие требует, чтобы гостя отпустил сам хозяин.
   После ухода Гаджи-Мехти Саттар-хан обратился ко мне:
   - Теперь товарищи кавказцы должны знать, с кем мы связали свою судьбу, - с сожалением сказал он. - Если бы мне позволила революционная совесть и если бы не было у меня личных врагов вроде Даваткер-оглы Наиб-Гусейна, Кебабчи-оглы, я отстранился бы от всего. Но теперь поздно. Я не брошу начатого дела. Всю тяжесть революции я принял на себя. Вы знаете, что я не склонен идти на уступки, но не редко, когда этого требуют обстоятельства, мне приходится уступать им. Вы слышали, как гаджи предлагал поставить вопрос на обсуждение Энджумена? Большинство членов Энджумена - вот такие же купцы и торгаши. Да, вот каковы наши дела!..
   После этих слов, проникнутых искренностью, Саттар-хан резко перевел разговор на другую тему.
   - Как обстоят дела с Ниной? - спросил он. - Положение тяжелое. Нет бомб, нет патронов. Все, что нужно для их изготовления, находится на том берегу Аракса.
   - С Ниной вопрос улажен. Из нее можно воспитать искреннего и стойкого революционера. Она дала слово оказывать революции всевозможные услуги, и я ей в этом верю.
   В глазах Саттар-хана сверкнули искры радости.
   - Обеспечена ли она всем?
   - Она уже на новой квартире. Комнаты хорошо обставлены.
   - А на расходы она получает?
   - Ей нельзя предлагать денег. Все расходы несу я.
   - Вы получили чек, выданный мной на имя хазчи?
   - Частично получил.
   - Почему частично?
   - Сумма слишком большая. Брать все сразу нет нужды. Я беру по мере надобности. Он и сам предложил взять мне деньги, но я отказался.
   - Я поручаю вам: ни для себя, ни для Нины не скупитесь в средствах. Девушка должна быть обставлена хорошо и не чувствовать никакой нужды. Если она будет довольна, может оказать нам огромную услугу. Передайте ей мой привет! Пусть она не считает нас ничтожествами. Мы ведем борьбу за права десятимиллионного народа. Передайте ей мои слова.
   - Сардар, могу вас уверить, что она наш товарищ.
   Сардар задумался.
   - Почему-то женщины очень любят революцию и революционеров, - сказал он после минутного молчания. - Революционеров они считают какими-то сверхъестественными существами. С начала революции я получил массу писем. Прочтите хотя бы вот это. Очень интересно...
   Письмо было написано по-фарсидски и адресовано "гению революции, вождю нации, его милости - Саттар-хану".
   "Я знаю, что у вас две супруги, - писала незнакомка - для меня это не имеет значения. Я - вдова. Имею достаток, в моем владении несколько деревень. Я не видела вас, но слышала о вас, как о герое революции. Я с радостью приняла бы ваше имя. Салима-ханум, дочь Гаджи-хана".
   Сардар говорил о роли женщин в революции.
   - Немало женщин, предлагающих нам свои услуги и в перевозке оружия...
   Было время ужина. Когда внесли скатерть, сардар пригласил к столу и других. Стол не отличался роскошью, как у знатных людей. Кушанья состояли из мяса и мясного навара.
   - Это мое любимое блюдо, - сказал Саттар-хан. - Но знай я, что вы пожалуете к ужину, можно было бы заказать что-нибудь получше. Клянусь вашей дорогой жизнью, за последние дни ничто мне не идет в голову.
   После еды опять подали кальян и чай. Беседа затянулась до часа ночи.
   - Оставайтесь ночевать здесь! - предложил мне Саттар-хан.
   Я понял, что он разрешает мне уйти, и встал. Сардар поручил бывшим тут людям проводить меня.
   - Никого не нужно! - сказал я и, попрощавшись, вышел.
   ЗАМУЖЕСТВО НИНЫ
   Когда я пришел к Нине, ее еще не было дома. В комнатах чувствовалась какая-то тяжелая атмосфера, они имели печальный вид, как если бы произошло большое несчастье.
   Зейнаб, работница Нины, сидела в углу веранды. Глаза ее были заплаканы. Рядом сидела моя экономка Тахмина-ханум, словно в трауре, надвинув платок на глаза.