Ордубади Мамед. Тавриз туманный

   При каждом толчке фаэтона девушка склонялась головой к моему плечу и часто не поднимала ее.
   Чтобы поддержать нашу дружбу, я должен был рассеять подозрения американки.
   - Мой дорогой, хороший друг, - сказал я, взяв мисс Ганну за руку, напрасно вы думаете, что я равнодушен к вашей любви. Подобно тому, как на свете существуют разные люди, существуют и разные проявления любви. Одни влюбляются легко и просто, но такая любовь исчезает так же внезапно, как вспыхивает. Другие, полюбив медленно и с большой оглядкой, любят долго и часто уносят с собой эту любовь в могилу. На Востоке и на Западе смотрят на любовь по-разному, а в Америке совсем иное отношение к любви. В конце концов, всюду любовь, но характер и сущность ее разные. Лично я не могу ограничиться одним голым уважением к любимой девушке. Нет, я могу любить и любить безраздельно, так, как, быть может, не полюбит никто другой. Я знаю, что женщина может почувствовать удовлетворение лишь в том случае, когда ее любовь встречает взаимность, искренность. Простите, - сказал я, пожимая ее руку - Простите, прекрасная мисс Ганна, все это я говорю не для того, чтобы заставить умолкнуть ваши чувства ко мне, а чтобы высказать вам свое личное мнение о любви.
   - Прошу вас, продолжайте, это очень интересно, - отозвалась мисс Ганна.
   - Наше знакомство началось очень недавно, настолько недавно, что можно пересчитать его по дням и по часам. Если мы полюбим друг друга в результате взаимного изучения, если любовь наша будет расти постепенно, наше счастье будет прочно. Я не равнодушен, я не холоден, но я человек благоразумный и уравновешенный, и единственная причина моей медлительности в этой особенности моего характера. Я хочу, чтобы мое чувство к вам выросло и поднялось еще выше. Тогда любовь наша будет прочной, надежной, возвышенной.
   Мисс Ганна слушала меня с нескрываемым волнением. Ее маленькая ручка, покоившаяся в моей руке, вздрагивала. Я стал ласково гладить ее золотистые кудри.
   Она поднесла мою руку к своим ушам.
   - Эти серьги преподнесены мне Алекбером. Он сказал, что вы купили их для меня, - и, говоря это, Ганна прижала мои пальцы к своим ушам, скрытым под копной золотистых волос. В ушах ее сверкали два больших бриллианта.
   Настроение девушки заметно улучшилось, и она принялась перебирать наши дорожные воспоминания, особенно дни, проведенные на Ливарджанском эйлаге.
   Мы выехали за город. Фаэтон катил в тени ивовых деревьев. Покрытая белой пылью, листва словно предавалась своим думам. На ветках дремали спасавшиеся от дневной жары воробьи.
   Кривая извилистая дорога напоминала запутанные мысли тавризского населения. Крики навьюченных тяжелой поклажей животных и свист кнутов, подхлестывавших усталых кляч, запоминали картину мучительной жизни крестьян Азербайджана эпохи феодализма и рабства.
   Чем ближе подъезжали мы к селению Паян, тем реже становилась растительность и беднее нивы, тем чаще попадались нищие и больные.
   Первый встреченный нами больной лежал, растянувшись в придорожной канаве. Лицо его было покрыто платком. Когда он протянул руку за подаянием, ветер сбросил платок с его лица. Распухший нос закрывал собой почти все лицо, свисавшие со лба отвратительные багровые наросты придавали ему отталкивающе безобразный вид.
   Одежда его состояла из соломенной рогожи.
   По другую сторону экипажа мы увидели двух других больных, у одного болезнь совершенно обезобразила лицо, на обнаженных до кости челюстях выступали зубы, у другого отвалились губы.
   До самой деревни нам попадалось немало прокаженных. Эти несчастные ползли, шли и ковыляли по окрестностям, прося подаяния у случайных проезжих.
   Завидя наш фаэтон, целая орава детей с громким криком бросилась бежать от нас к деревне.
   На их крик выбежали женщины и принялись загонять в дом кур и ягнят.
   Причина их поведения осталась нам непонятной... Больница американской миссии была расположена в другом конце, селения, в северной его части, чтобы постоянно дующие здесь северные ветры не несли зараженного зловоньем воздуха к больнице и детскому приюту.
   Обширное пространство с палатками и временным деревянным бараком было обнесено колючей проволокой, и караульные никого к забору не допускали. Когда мы спросили у караульного о причине переполоха, вызванного нашим появлением, тот, смеясь, объяснил:
   Это село принадлежит мучтеиду. Время от времени его люди наезжают сюда и забирают кур, ягнят и все, что попадет под руку. Потому-то при виде въезжающих в село фаэтонов население в страхе прячет свое добро.
   - А что кричала детвора? - спросил я у караульного
   - Чтобы известить население, дети кричат - "лисицы, лисицы!"
   Нас встретили Тутунчи-оглы и Гасан-ага и проводили к палаткам. В первой из них была расположена канцелярия; во второй - амбулатория с женщиной-врачом, которая была занята при нашем появлении осмотром детей; здоровых она направляла в ясли, а больных в лечебницу, под которую была приспособлена третья палатка. Тут находилось двадцать восемь больных детей. Четвертая была отведена для здоровых ребят, и здесь было размещено до пятидесяти мальчиков и девочек.
   Вся обстановка была крайне проста и дешева, однако во всем чувствовались образцовая чистота и порядок.
   Весь персонал общества состоял из шести женщин в четырех мужчин, не считая врача и его помощника.
   - Нет ли у американской миссии, организующей подобные пункты, иных целей, кроме филантропии? - спросил я мисс Ганну.
   Положив маленький блокнот в сумочку, она ответила:
   - Дело обстоит следующим образом. Главная наша задача состоит в служении человечеству. Дети эти будут обучаться в Америке разным специальностям и по окончании школ будут устроены на работу в предприятиях общества. Часть их заработка будет вычитываться на погашение сумм, затраченных на их воспитание и на усиление фонда общества, а остальное будет выдаваться им на руки. На отчисленные в его фонд деньги общество сумеет расширить свою деятельность.
   - А дети останутся в распоряжении общества навсегда?
   - Нет, - поспешила ответить мисс Ганна. - Все суммы расходуемые на каждого питомца вплоть до самого поступления его на работу, записываются в его личный счет, копия с которого выдается ему на руки при поступлении на производство, и туда заносятся все вычеты из заработка в погашение произведенных расходов. По покрытии всех расходов, бывший наш питомец свободен, он может оставить учреждения общества и работать, где ему угодно.
   - А могут ли родители ребенка, уплатив все расходы, понесенные обществом на его воспитание, взять его до поступления на службу?
   - Нет, не могут. Таких случаев в практике не бывало. Это противоречило бы договорам, заключенным миссией с родителями.
   В канцелярии мисс Ганна показала мне один из таких договоров, по которому житель селения Паян Мир-Гасан Мир-Абдулла-оглы добровольно отдавал свою двухлетнюю дочь Тути в распоряжение общества. Со дня заключения договора отец терял все права на ребенка, а общество обязывалось уплатить отцу единовременно пять туманов иранской валютой. Вот какой эксплуататорский характер носила пресловутая благотворительность американских капиталистов!
   Мисс Ганна занялась проверкой текущей работы, а я подозвав Гасан-агу, пошел осматривать землянки и колодцы, где было сложено наше оружие. Хранилища эти оказались достаточно надежными и прочными.
   Когда я вернулся в палатку, мисс Ганна также закончила свою работу, и мы отправились осматривать село.
   Население занималось садоводством и мелкой торговлей; многие просили подаяние. Во всем селе мы не встретили ни одного человека, который был бы одет более или менее сносно. Большинство мужчин были голы, а женщины кое-как прикрывали свою наготу лохмотьями.
   Полуголые женщины, сидя у землянок, кормили грудью своих истощенных младенцев. Другие укладывали детей спать на соломе; то были женщины, не пожелавшие отдать своих ребят американцам.
   Мы встретили сельского моллу Мирза-Абдурагим-ахунда, который был болен проказой.
   Тут же познакомились мы с весьма образованным, изъездившим много стран и прожившим долгую интересную жизнь стариком по имени Дервиш-Ахмед.
   Он доказывал, что, благодаря большой осторожности сумел уберечься от заразы и остался здоровым.
   - Это село славится в Тавризском вилайете своим хорошим климатом, водой, прекрасными фруктами. Сам я из другого села, но в свое время переехал сюда. Раньше все жители тут были здоровы. Особенно славились в Тавризе паянские женщины, и это село называли селом красавиц. Это было лет пятнадцать тому назад.
   С этими словами старик принялся разжигать свой чубук. Я стал внимательнее приглядываться к проходившим мимо нас женщинам. Несмотря, на разрушительное действие болезни, общий облик их подтверждал слова старика.
   - Я побывал во многих городах, изъездил Египет, Турцию, Индию, побывал даже в России. Долгое время я был врачом, и теперь лечу здешних больных. Но против сифилиса я бессилен. Это - дело государства.
   - А как проникла сюда эта болезнь - спросил я Дервиша-Ахмеда.
   - Очень просто, она была занесена из города. Пятнадцать лет тому назад сюда приехал из города какой-то торговец. Торговец был знаком с жестянщиком Гамбаром. Дочь Гамбара, красавица Султан, приглянулась уже немолодому торговцу, а жестянщик был человек бедный и за небольшую сумму согласился выдать дочь за него. Девушка переехала в город, но через два года муж развелся с ней и отослал к родным. Когда она вернулась в деревню, ее губы и грудь были поражены язвами. Она показалась мне. Я обнаружил у нее венерическую болезнь. Родные ее не имели средств, чтобы повезти молодую женщину на лечение в город, я же лечить ее не мог. Болезнь перешла к младшей сестре и брату Султан. Затем несмотря на мои возражения, женщину вторично выдали замуж, и, таким образом, болезнь передалась в соседнюю семью. Спустя год Султан сошла с ума. Через несколько лет она утопилась. Эту болезнь здесь величают "язвы Султан". Наше село теперь зовется селом больных, и тавризское правительство высылает сюда и прокаженных, бродящих по улицам Тавриза. Вот эти землянки вырыты высланными в село Паян больными. А дома принадлежат местным жителям. Главное наше несчастье в том, что мы не имеем возможности переселяться в другие села, и последние здоровые у нас обречены на неминуемую гибель. В другие села нас не пускают, боясь заразы. К тому же мучтеид Мирза-Гасан не разрешает нам выезжать отсюда, и мы гибнем.
   АМИР ХАШЕМЕТ - НАЧАЛЬНИК НЕЗМИЕ
   Сегодняшний день был днем первого нашего торжества. Иджлалульмульк договорился с русским военным командованием и получил согласие консульства на назначение Амир Хашемета начальником тавризского незмие, о чем и был издан соответствующий приказ.
   Сегодня Амир Хашемет приступил к исполнению своих обязанностей. По этому случаю Мешади-Кязим-ага устроил торжественный ужин. На ужине, кроме меня, были Бала-Таги, Мирза-Ахмед и Гаджи-Али.
   Мы ждали Амир Хашемета. Он явился в форменном мундире и сам смеялся над своей новой должностью. После приветствий и поздравлений Амир Хашемет сделал краткое сообщение о положении дел в принятом им ведомстве.
   - Это учреждение существует лишь на бумаге, - рассказывал он. - Вместо трехсот человек, числящихся в незмие, я принял лишь списки имен. Вооружение самое примитивное. Помещения нет. Жалованье не выдается, и все служащие разбежались. Но, так или иначе, мы имеем право держать под ружьем триста человек. Сегодня мы определим, что нам предстоит сделать в ближайшем будущем, и какой характер придать самой незмие.
   - Отпускаются ли средства на содержание незмие? - спросил я.
   - У нас есть определенный бюджет, но в государственном казначействе нет ни одного динара. Иджлалульмульк дал нам в этом отношении самые сладчайшие заверения.
   Он заявил, что написал в Тегеран об изыскании средств, и добавил: "я молю всевышнего ниспослать вам полную победу; попробуйте хоть на время, пока дела не наладятся, занять где-нибудь нужную сумму".
   - Я думаю, что средства мы найдем. По приезде Мухбириссалтане средства на содержание незмие, если не полностью, то частично, мы, пожалуй, получить сумеем.
   После этих слов в обществе воцарилось молчание.
   - Скажите, - обратился я к Амир Хашемету, - какая сумма потребуется вам в первую очередь для обмундирования должностных лиц.
   - Из трехсот человек сейчас имеется под ружьем восемьдесят. Для их обмундирования необходимо около тысячи туманов.
   - Я дам вам эту тысячу туманов, - заявил я решительно. С завтрашнего же дня займитесь необходимыми заказами.
   После меня заговорил Мешади-Кязим-ага.
   - Деньги в кассе, - сказал он Амир Хашемету. - Можете получить их в любое время.
   - Теперь еще один вопрос, - сказал я. Для нас это большая удача, что мы приняли не сформированную незмие, а лишь мертвые списки. Если бы все они были на своих местах, было бы довольно трудно снять их с работы и заменить испытанной в дни революции молодежью. Теперь же у нас законный предлог. Значит, мы можем завтра же принять в незмие более двухсот человек. Мы должны немедленно объявить о снятии с должности всех, самовольно уклонившихся от исполнения обязанностей, и отобрать у них оружие.
   Тут же был составлен текст объявления.
   "Для охраны порядка в городе и спокойствия населения тавризская незмие вынуждена обновить свой состав.
   Всем работникам, самовольно оставившим свои посты, предлагается в трехдневный срок сдать числящееся за ними оружие в управление незмие.
   По истечении означенного срока управление незмие примет в отношении уклонившихся репрессивные меры".
   Завтра с утра это объявление должно было быть расклеено по всем улицам города.
   Покончив с этим, мы просмотрели списки молодых людей, принимавших участие в революции и проявивших себя верными сынами народа. Вскоре список на двести двадцать человек был заполнен. С завтрашнего дня мы должны были вызвать их и дать назначение на работу.
   - Оружие останется то же? - спросил Амир Хашемет. - Оно слишком устарело, это - вооружение старой иранской армии.
   - Пока придется оставить его. Перевооружение возбудит подозрение у русских, а заменить его мы всегда успеем. В незмие сейчас более всего необходим блестящий мундир. Таким путем мы завоюем доверие и расположение будущего представителя власти - Мухбириссалтане, а заслужив доверие, мы сумеем действовать и дальше.
   После этого мы приступили к чтению письма Абулькасим-хана, посланного нами в Хой.
   "В день моего приезда, - писал он, - прибыл сюда представитель Макинского ханства для переговоров с нынешним правителем Хоя Гейдар-ханом Амир-Туманом о переброске оружия в Маку, но, по-видимому, Амир-Туман не склонен признавать их претензии.
   Во-первых, на отправку оружия в Маку не соглашаются русские, у которых отношения с Маку натянуты, так как Макинский хан якобы притесняет сторонников русских.
   Во-вторых, правитель Хоя Амир-Туман сам не имеет понятия о местах хранения оружия и теперь рассеял по городу своих людей, которые обнюхивают все углы и закоулки в надежде разыскать что-либо.
   Мы принялись за работу как раз вовремя. Часть оружия уже переправлена в селение Гутчу, остальная часть будет отправлена завтра. На этот счет можете быть покойны.
   В городе много русских офицеров, поговаривают о прибытии еще новых войсковых частей.
   Все караван-сараи вдоль аллеи, идущей из крепости в сторону Урмии, арендованы русскими. Новое здание русского консульства расположено в той же части.
   Еще раз осмотрев вторую партию отправляемого в селение Гутчу оружия, я вернусь в Тавриз. Привет товарищам.
   Абулькасим".
   Сообщение Абулькасима было для нас второй крупной победой.
   После разрешения деловых вопросов мы сели за стол.
   - Это исторический ужин, - заметил я, - сегодня вновь рождается вооруженная сила революции...
   ПАДЕНИЕ САТТАР-ХАНА
   В донесениях от 9 октября, присланных ардебильским консулом, сообщалось, что положение в Ардебиле обострилось. Особенно поразило меня сообщение губернатора о том, что местный Энджумен и Саттар-хан засели в бест. Я не сомневался в том, что Саттар-хан, если дело дойдет до необходимости засесть в бест, покончит самоубийством. Возможно, в своих действиях он и допускал ошибки, но он не мог унизиться до того, чтоб засесть в бест при царском консульстве.
   Во всяком случае, в сообщениях этих верно было одно: тегеранское правительство серьезно занялось карадагскими и ардебильскими делами. В сообщениях указывалось, что, направляясь из Тегерана в Ардебиль, прибыло в Решт четыреста добровольцев и еще сотня иранских казаков.
   Однако царское правительство решило осуществить свои планы в отношении Ардебиля и Карадага еще до прибытия тегеранских частей. В телеграмме министерства иностранных дел от 10 октября русскому послу в Тегеране сообщалось об отправке в Ардебиль для "защиты" проживающих там русских подданных батальона солдат и артиллерии.
   - У Мухбириссалтане отрицательные намерения в отношении героя тавризской революции, - сказала Нина.
   - Какие же у него намерения?
   - В письме, адресованному консулу, Мухбириссалтане, намекая на Саттар-хана, говорит: "Пока мы не разоружим эту разбойничью шайку, управлять страной будет немыслимо".
   - Хорошо, неужели Мухбириссалтане удастся это сделать?
   - Если Саттар-хан не разоружится добровольно и окажет сопротивление, Мухбириссалтане разоружит его силой. Сейчас Саттар-хан является игрушкой в руках царских политиков. Своим поражением в Ардебиле он обязан им. Рашидульмульк во главе сотни иранских казаков направляется в Карадаг и Ардебиль, и если внешне он идет для переговоров с Рахим-ханом и шахсеванами, то основная его цель - передать Рахим-хану предложение царского консула. Однако, царское правительство не намерено долго поддерживать Рахим-хана, ибо победа Рахим-хана ему не нужна. Главная задача царского консула - посеять в стране смуту, препятствующую Мухбириссалтане управлять страной. Рахим-хан одержит только временную победу, так как идущие из Тегерана войска сумеют свалить его. Во главе этих войск стоит начальник тегеранской незмие Ефрем-хан. Я нисколько не сомневаюсь, что Ефрем-хан получил от тегеранского правительства инструкцию разоружить Саттар-хана.
   Анализируя ее суждение, я говорил себе:
   "Если б иранцы так же верно могли судить о делах своей родины, как эта девушка из Риги, они сумели бы быстро изжить сегодняшние неполадки".
   ТЕГЕРАНСКИЕ СОБЫТИЯ И САТТАР-ХАН
   С большим вниманием, следили мы за событиями в Тегеране, нисколько не сомневаясь, что они перекинутся в Тавриз.
   Последние события в центре разразились в результате желания правительства подчинить себе сосредоточенные в руках отдельных вождей революции различные вооруженные силы, в противном же случае разоружить их.
   В последнее время и русский и английский послы оказывали всякое содействие проведению в жизнь подобных мероприятий, так как, вместо вхождения в соглашение с многочисленными группировками, они предпочитали иметь дело с одной, определенной силой.
   Содействие, оказываемое русским и английским правительствами в вопросе разоружения отрядов федаистов, преследовало и другую цель.
   Каждый из этих отрядов находился в руках отдельного визиря. И они, хотя бы силой оружия, стремились попасть в кабинет министров.
   Сардар Асад, Сепэхдар и другие, опираясь на отряды, хотели стать у кормила власти.
   Вот почему русский и английский послы при проведении в кабинет угодных им русофилов и англофилов наталкивались на большие затруднения.
   Осуществлению идеи, защищаемой русскими и англичанами, невольно содействовал и один из лидеров иранской революции - Таги-заде.
   Племянник Таги-заде, Мамед Али-хан, 16 августа, ворвавшись в залу, где заседала комиссия, обсуждавшая военные действия, угрожая револьвером, разогнал членов комиссии и через сутки, объявив себя начальником федаистов, издал приказ об их разоружении.
   Когда весть об этом достигла Тавриза, Саттар-хан и Багир-хан готовились к наступлению на Ардебиль, Сараб и оттуда на Карадаг, где собирались разоружить Рахим-хана.
   Саттар-хан сообщил мне о своих намерениях лишь после того, как была проделана вся подготовительная работа. Он надеялся на наше участие в этой экспедиции, однако, ни один из находившихся в Тавризе вождей революции не соглашался на это.
   В свою очередь и царский консул, ненавидя Багир-хана и Саттар-хана, оказывал давление на Тавризского губернатора Иджлалульмулька, указывая на вмешательство их в государственные дела.
   За четыре дня до наступления Саттар-хана на Сараб я, получив от него письмо, отправился к нему.
   Прежде чем заговорить о своей экспедиции, Саттар-хан прочел письмо, полученное им от губернатора Тавриза - Иджлалульмулька.
   Указывая на события в Тегеране, Иджлалульмульк предлагал Саттар-хану и салару видоизменить свои отряды и переименовав их в милицию, подчинить правилам дисциплины.
   Несмотря на то, что идея эта и принадлежала Иджлалульмульку, в настоящее время она как нельзя больше была нам на руку. В Тавризе под началом Амир Хашемета находилось до четырехсот вооруженных незмиистов. Четыреста федаистов Багир-хана и Саттар-хана, превращенные в незмиистов, при условии сохранения ими революционного духа, могли составить внушительную силу.
   Я не знал, как относится сардар к этому письму, и потому воздерживался откровенно высказываться по этому поводу. Однако, я твердо был убежден, что Иджлалульмульк хочет спасти Саттар-хана и Багир-хана от ожидающей их опасности. Меж тем письмо, отправленное им на имя генерального консула, указывало на его отрицательное отношение к Саттар-хану и Багир-хану.
   Два дня тому назад Нина успела снять и принести домой копию с письма Иджлалульмулька. Вот что он писал:
   "Править страной абсолютно не к лицу этим двум безграмотным разбойникам".
   - Я убеждаюсь, что правители, бросающиеся в объятия разных государств, не смогут управлять нашей страной! - сказал Саттар-хан, бросая письмо на стол, и воскликнул:
   - Рано или поздно мы снова должны будем взять страну в свои руки!
   Что мог я ответить ему? Раз Саттар-хан мечтал о захвате власти, говорить ему о видоизменении его вооруженных сил было излишне. Но необходимо было избавить героя революции от ожидавшего его позора. Не прийти ему на помощь и не постараться убедить его свернуть с ложного пути было бы историческим преступлением.
   Саттар-хан ждал моего ответа. Молчать дальше не следовало.
   - Господин сардар, - начал я, - с честью и славой выполнил первую из возложенных на него задач. Долг этот состоял в защите Тавриза, начиная с 1907 и кончая 1909 годом, в разворачивании революционной деятельности. Главной причиной славного выполнения этого долга были несокрушимая воля господина сардара и его умение сплотить и мобилизовать вокруг себя массы. Переходя к вопросу о намерении господина сардара взять на себя управление страной, замечу, что вопрос этот зависит от того, насколько массы и общественное мнение находятся на стороне господина сардара. Я нахожу, что в настоящее время настроение, создавшееся в Тавризе, не благоприятствует проведению в жизнь данной идеи. Намерение господина сардара может причинить стране большие неприятности. На основе существующих законов, царское правительство может, придравшись к тому, что власть находится в руках человека не назначенного центром, усилить сосредоточенные в стране оккупационные армии. Захватив власть в свои руки, господин сардар тем самым облегчит задачу царской России, дав ей возможность действовать решительней, а с другой - лишится поддержки центра. И без того, приглашая Рахим-хана к поднятию восстания в Азербайджане, царская Россия стягивает в страну новые силы.
   - Не беспокойтесь, на этот раз я укажу Рахим-хану и шахсеванам их настоящее место.
   - Если господину Сардару удастся объединить ардебильских и карадагских федаистов, возможно, он одержит победу. Но я не могу поверить в то, что вы сумеете найти общий язык, так как достаточно изучил их во время Тавризской революции. При возникновении конфликта они могут предать вас. Сейчас Ардебиль находится в их руках.
   - Я живо угомоню их. Ослушники понесут суровое наказание. Я никогда не позволю, чтоб революция была попрана какими-то проходимцами.
   - Господин сардар, эти проходимцы не действуют сами по себе. Ардебильские федаисты не настолько сознательны, чтоб разбираться в царских кознях. Царское правительство старается найти в Ардебиле благоприятную почву для вмешательства. В настоящее время губернатор Ардебиля Рашидульмульк сидит в русском консульстве. Не сегодня-завтра и новый генерал-губернатор Фатэхуссултан, не справившись с внутренними неполадками, встанет под покровительство русского консульства, и в результате всего этого царская армия займет Ардебиль. Таково положение в настоящее время.
   - Мы захватим с собой и наших ребят, ардебильские бунтари не слышали еще звуков наших бомб. Привести их к подчинению не так уж трудно.
   Я промолчал, я боялся возникновения ссоры. Мы, во всяком случае, не могли принять участие в этой экспедиции.
   Во-первых, мы не имели согласия местных организаций, во-вторых - не могли пойти на то, чтоб прибывшие со стороны партийные товарищи были отправлены в Ардебиль и Карадаг служить в рядах правительственных войск.
   Мы знали, что национальный герой потеряет в этой экспедиции имя и славу, завоеванные за время революции, и потому местная организация стремилась остановить его.