Ордубади Мамед. Тавриз туманный

   - Какую роль?
   - Какою бы ни была женщина, любовь господствует над всеми ее мыслями. Я не могу представить себе женщину, которая способна была бы освободиться от этого господства. С первого же дня я старалась бороться с этим господством. Не смогла. Твоя революционная деятельность еще больше привязала меня к тебе. Но ты...
   Нина не закончила своей мысли, но я понял ее и без слов.
   ...но ты любишь меня не так, как я тебя, - хотела сказать она.
   Нина не могла не знать, что я искренне люблю ее, но, кто знает, быть может, она любила сильнее.
   Как бы то ни было, Нина предстала передо мной в новом свете, она не была уже вчерашней неизвестной, загадочной девушкой с туманным прошлым. Путь, на который стала эта Нина, не чуждый, а родной ей путь, унаследованный от отца-революционера.
   Беседа наша затянулась. Петухи пропели, когда я позвал Сельтенет запереть за мной ворота и расстался с Ниной.
   БЛЕСТЯЩАЯ ПОБЕДА
   Оправившись после поражения, Эйнуддовле стал готовить новое наступление.
   Уже несколько дней мы с Саттар-ханом и Багир-ханом обсуждали вопрос о том, как отразить это наступление, которое по нашим расчетам должно было быть грозным и для города опасным; мы думали о необходимости выбить неприятеля из его позиций, и перенести поле военных действий за город.
   Это надо было для того, чтобы оградить город от разрушения бомбардировкой неприятеля и не вызывать недовольства населения и беспорядка в городе.
   Кроме того, отогнав неприятеля от города, мы могли бы открыть дорогу к близким селам и упорядочить подвоз снабжения.
   Наконец, мы остановили бы усилившееся за последнее время бегство населения из города.
   Этим мы не дали бы повода и русскому консулу поднимать целую историю за причиненный войной копеечный убыток русским подданным.
   Саттар-хан, Багир-хан и другие согласились с этим планом. Мы уже привели наши силы в полную готовность, но по многим соображениям не хотели начинать наступления первыми, чтобы оградить себя от провокаций контрреволюционеров.
   Что же касается Эйнуддовле, то он, избегая вторичного поражения, рыл окопы и, по всей видимости, не думал прибегать к открытой конной атаке.
   Пятого числа месяца шабана, к вечеру, неприятель начал обстрел наших окопов. Это было подготовкой к большому бою.
   Стрельба продолжалась до самого рассвета. Революционеры все время находились под ружьем, никто не сомкнул глаз, тавризские женщины бесстрашно разгуливали в окопах, разнося пищу своим мужьям, сыновьям, братьям.
   Бомбометчики были расставлены в определенных местах.
   Когда рассвело, на Хиябан к резиденции Багир-хана двинулся полк неприятельской кавалерии и полк пехоты, одновременно полк неприятельской пехоты ворвался в лагерь революционеров со стороны Пурхасан и Мирза-даланы.
   Такого ожесточенного боя не видали не только тавризские революционеры, но и весь Иран.
   Бросалось в глаза организованное движение пехоты Эйнуддовле, прошедшей военное обучение.
   К полудню победа была на стороне правительственных войск, занявших некоторые важные пункты.
   Воины революции должны были пройти испытание сегодня впервые; до сих пор они только оборонялись, сегодня же надо было идти в наступление.
   Движение неприятеля приостановилось. Эйнуддовле пополнял свои поредевшие ряды из резервных частей. Во главе неприятельской кавалерии шли Рахим-хан и другие.
   Ровно в полдень телефонные провода разнесли по окопам боевой приказ:
   - Выходить из окопов! В атаку!
   Расставленные в разных пунктах сорок пять орудий, очищая дорогу революционным аскерам, открыли беспрерывный огонь по густым рядам наступающей неприятельской конницы.
   Неприятель вынужден был отодвинуть свою конницу и вместо нее двинуть вперед пехоту.
   Рассыпая свинцовый град, аскеры революции без передышки двигались вперед. Орудия, передвинутые вперед, теперь ожесточенно обстреливали тыл неприятеля.
   Навстречу революционным аскерам двигались части неприятеля. Расстояние между ними быстро сокращалось, Эйнуддовле надеялся, что вооруженные разносистемными ружьями муджахиды, состоящие исключительно из добровольцев, не решатся пойти в рукопашный бой с регулярной пехотой правительства.
   Это было близко к правде, но Эйнуддовле не учел одного.
   Войска двух лагерей уже сходились, когда революционным войскам был дан сигнал отступления и они пошли назад.
   Думая, что революционеры отступают, испугавшись боя, неприятель отозвал пехоту и двинул в атаку кавалерию.
   Вот когда наступила очередь бомбометчиков.
   Правительственная конница неслась густой массой.
   Не успевал умолкнуть огненный хохот одной бомбы, как начинала хохотать другая...
   Я слышал, как один всадник, увидав в воздухе летевшую на него бомбу, крикнул: "ой, матушка!"
   Конница в панике повернула обратно, давя свою пехоту.
   Достойно было внимания, что и бежавшие, и преследовавшие ругали Мамед-Али-шаха.
   Правительственные войска остановились у Сарбаз-ханэ и пытались перейти в контратаку, но без всякого успеха. С большими потерями они очистили все пространство до линии Магазалар, Топхана-мейданы и Ала-гапы.
   Велика была наша победа, но и жертвы были многочисленны.
   Меня сильно беспокоило отношение к этой победе английского и русского консулов.
   После кровопролитных боев был взят и Шешгилян, что вызвало большую радость.
   Во время этих боев я четыре раза видел непосредственно в бою Саттар-хана и три раза Багир-хана. Каждый из них проявлял чудеса героизма и самоотверженности. Их появление среди своих аскеров наполняло бойцов бодростью и поднимало боевой дух.
   Я находился в отряде, который наступал со стороны Гаремханэ. Мы должны были занять улицу Мучтеид и ее окрестности. На этой улице жили Мирза-Керим-ага Имам-Джума, его брат Ага-Мирза-Али и много других богатых мучтеидов и контрреволюционеров, поэтому для защиты этого района были выставлены лучшие силы контрреволюции.
   После непродолжительного боя, засыпав неприятеля бомбами, мы заняли район мучтеидов. Защитники района, конные и пешие части, вынуждены были отступить. Благодаря удобному для нас расположению улиц, потери наши не были велики, но одно обстоятельство значительно отравило радость нашей победы.
   МАРОДЕРЫ
   Когда мы заняли район, населенный мучтеидами, местное население, воспользовавшись этим, ворвалось в дома и начало грабить имущество мучтеида Мирза-Керим-аги и его брата Мирза-Али. И тут произошло то, что испортило наше торжество: к грабителям присоединились и многие муджахиды.
   Не закрепив за собой победы и позабыв о военном фронте, эти муджахиды занялись мародерством.
   Мы пытались остановить их призывами, упреками, мольбами, но ничего не помогло; остановить их от грабежа было уже невозможно. Боясь вызвать вооруженное столкновение в среде своих войск, мы вынуждены были отказаться от серьезных мер.
   Грабители ни на что не обращали внимания. Никто не хотел замечать валяющихся под ногами трупов, каждый стремился войти в дом и вытащить что-нибудь.
   С бомбой в руке я вынужден был стоять в стороне и смотреть на грабителей.
   Из дома мучтеида вытаскивали ценные и редкие вещи. Самое удивительное было то, что в погроме участвовало больше женщин, чем мужчин.
   Среди ценных вещей, вынесенных из дома мучтеида, я заметил красивый коврик с вытканными на нем героями любовной легенды "Фархад и Ширин". Коврик не поддавался никакой оценке.
   За него ухватились двое, и каждый тянул к себе. Коврик был раскрыт, словно для показа, и я успел прочесть на кайме его следующую надпись:
   "Ковер соткан по приказу Мирза-Керим-аги Имам Джумы на ковровой фабрике ганджинцев".
   Вид ковра заставил меня глубоко задуматься, и мысли мои унеслись далеко. Я думал не о тех, кто его заказывал, и не о тех, на чьей фабрике его ткали. Я думал о тех, кто, не разгибая спины, своими руками создавал это бесценное произведение искусства.
   Как-то я бывал на фабрике ганджинцев и вид ковра, вынесенного грабителями, оживил мои невеселые воспоминания об этой фабрике. Я представил себе длинный, узкий, душный подвал, в котором сидят работницы - девушки от пятнадцати до двадцати лет. Тысячи зубьев чесальных гребней впиваются в их сухие со вздутыми голубыми жилками пальцы, на которые склонились изнуренные голодом и тяжелой работой чахоточные лица; эти лица глядели теперь на меня с портрета очаровательной Ширин. А вытканный на ковре юноша Фархад напомнил мне участь юношей Тавриза, которые начинали трудовую жизнь с восьми лет и, харкая кровью, с трясущимися от голода руками выводили узоры на этих коврах. Вся жизнь угнетенной и эксплуатируемой молодежи приносилась в жертву прихоти самодуров, ожиревших от безделья господ и мучтеидов.
   Я содрогнулся от жутких воспоминаний и, оглянувшись, увидел Гасан-агу.
   - Этот ковер ткали мы в 1320 году*, - сказал он.
   ______________ * Год 1320 по мусульманскому летоисчислению соответствует 1908 году нашей эры.
   Драка за ковер все еще продолжалась. Наконец, один из спорщиков вытащил кинжал и, ударив другого по руке, унес ковер.
   Раненый, не унывая, зажал рану здоровой рукой и побежал в дом за новой добычей.
   В грабеже принимали участие и дети лет десяти-двенадцати, таща подушки, одеяла и другие легкие вещи.
   Из дома, давя друг друга, вышла группа нищих; они несли глиняные банки с маслом и медом и жадно облизывали пальцы. Дотащив свою добычу до камня, они разбили банки и стали тут же облизывать черепки.
   Из дома доносились крики и выстрелы. Это дрались из-за ценных вещей.
   Многие выходили из дома с разбитыми и окровавленными лицами, но с добычей. Некоторые выходили с пустыми руками, но одетые в дорогие наряды.
   Многие из вооруженных грабителей, устроившись у входа, отнимали понравившиеся им вещи у выходивших из дому.
   Вот вышла из дома группа пьяных, видимо, побывавших в винном погребе мучтеида. Забрав тару, кеманчу и бубен мучтеидовских жен, они шли весело играя и танцуя. Вслед за ними пробирался амбал с большим ящиком на спине. У выхода на него напали и сбросили ношу. Ящик разлетелся, и из него высыпались бутылки с коньяком. Подбежавшие мужчины и женщины в один миг расхватали их и рассовали по карманам.
   В это время вышла из дома высокая стройная женщина в белом покрывале. В руках у нее ничего не было. Она шла быстро, но какой-то мужчина, уцепившись за чадру, пытался удержать ее. Женщина повернулась и толкнула его. Тот упал, но быстро вскочил и опять ухватился за ее чадру. Я не мог понять причины их драки.
   Увидав, что мужчина не отстает от нее, женщина вышла из себя. Она скинула чадру, открыв лицо, и, словно тигрица, набросилась на мужчину и принялась колотить его.
   Эта женщина с перевязанным белым платком лбом, наклеенными к щекам подрезанными локонами, болтающимися в ушах крупными серьгами, была воплощением красоты и мужества. Избив своего преследователя, она опять накинула на себя чадру, еще раз повернулась к мужчине, уже не закрывая лица, и пригрозила пальцем:
   - Сукин сын, сегодня же я прикажу отрезать тебе уши!
   С этими словами она повернулась уходить.
   - Дильбар, - завопил вслед ей мужчина, поднимая шапку с земли, - прости меня, ради праха Гани, я не узнал тебя.
   Выяснилось, что женщина взяла дорогую шаль-тирме и обвязалась ею под чадрой, а мужчина хотел отнять добычу.
   - Эта женщина известная Дильбар с улицы Лилавы, - начал объяснять мне Гасан-ага. - Она распоряжается судьбой всех женщин легкого поведения. Всевозможные плутни проходят через ее руки. У нее был любовник Гани, который был убит во время перестрелки с полицией Мамед-Али-шаха.
   Ценные вещи были уже расхищены. Теперь выносили дрова, пустые банки и бутылки, хлеб, веники, детские игрушки и всякую мелочь.
   Рядом с нами стоял какой-то мужчина. Он сам не участвовал в погроме, но все время повторял:
   - Громите, громите этих безбожных, подлых сукиных детей!
   - Кто это? - спросил я Гасан-агу.
   - Это - известный Келляпез-оглы. Будучи мальчиком, он приглянулся главарю этого района Аскеру Даваткер-оглы, который всячески старался взять его к себе. Наконец, защищая свою честь от Аскера, он убежал к Мирза-Керим-аге. Но в ту же ночь сам мучтеид его обесчестил. Об этом известно всему Тавризу.
   Пока Гасан-ага рассказывал мне эту позорную историю, Келляпез-оглы руководил уже погромом дома брата мучтеида, Мирза-Али.
   Итак, мы оказались бессильны в прекращении мародерства. Вызвать новые воинские силы мы не могли; мы боялись, что вызванные части присоединятся к грабителям.
   Около Стамбульских ворот ожесточенные бои продолжались. Нам передавали о больших успехах наших частей, овладевших многими районами.
   Мы опасались, как бы и там муджахиды не увлеклись погромом жилищ контрреволюционеров.
   Узнав о погромах в районе мучтеидов, неприятель поспешно пополнил свои ряды и начал наступление, чтобы вытеснить нас отсюда. Положение наше было серьезное; многие муджахиды разошлись по домам, унося награбленные вещи, а оставшиеся совершенно растерялись от неожиданного появления врага.
   Враг наступал упорно. Остановить его было невозможно, Приходилось отступать, так как в революционных войсках конницы не было, и неприятельская конница в открытом бою могла растоптать нашу пехоту или захватить ее в плен.
   Кончились и бомбы. Остались только две у меня и одна у Гасана-аги. Перед неожиданно появившимся врагом мы спрятались за дверьми ближайшего дома. Гасан-ага бросил свою бомбу, и под прикрытием пыли и дыма муджахиды бежали; за ними побежали и мы. Когда дым рассеялся, конница опять пустилась за нами, и когда она уже нагоняла нас, я вбежал в ворота какого-то дома. Гасан-ага, бывший уже безоружным, присоединился к бегущим муджахидам. Я бросил одну из своих бомб, которая разорвалась в самой гуще наступавших и нанесла им большой урон.
   Я выскочил, побежал вперед и снова спрятался в воротах, так как дальнейшее бегство было невозможно, меня все равно бы настигли. У меня оставалась последняя бомба, которую я и собирался бросить, а затем оставался наган с десятью патронами.
   Когда оправившаяся от взрыва неприятельская конница вновь поравнялась со мною, я бросил последнюю бомбу и, скрывшись за дымом, побежал вперед. Преследователи остановились, думая, что за каждой дверью спрятаны бомбометчики.
   Таким образом мы совершенно очистили занятые у неприятеля места. В революционном лагере чувствовался упадок настроения, как если бы мы потерпели поражение, или готовились к постыдной сдаче.
   Я встретил Тутунчи-оглы, который искал меня. Он был весь черный.
   - Мы все проиграли, - сказал он. - У Стамбульских ворот тоже все рухнуло...
   - Как рухнуло? - спросил я встревожено.
   Тутунчи-оглы рассказал, что и там начался погром и в то время, когда громили дом Гаджи-Мир-Багнр-Саррафа, контрреволюционеры вновь перешли в наступление и выбили нас оттуда.
   На другой день на улицах Тавриза были расклеены краткие, но вразумительные объявления:
   "Каждый муджахид, замеченный в грабеже, будет расстрелян на месте преступления"
   О БОЛЬШЕВИКАХ
   - Несмотря на неорганизованность революционных войск, Эйнуддовле все еще не верит в свою победу, - говорила Нина. - Он решительно настаивает на выселении кавказцев из Тавриза. Открытое участие кавказцев в войне он приписывает хладнокровному отношению консула к интересам государства шахин-шаха. Поэтому сейчас в консульстве составляются списки кавказцев, проживающих в Тавризе. Особенно строго относятся к тем, кто прибыл недавно. Кстати, я давно собиралась спросить тебя...
   - О чем?
   - Не кавказец ли ты?
   Я стал отшучиваться:
   - Я еще не знаю своей родины.
   - Как так? Почему?
   - Потому что я еще не женат.
   - Что это значит? - спросила Нина с недоумением.
   - У тюрок есть поговорка: "Родина жены станет твоей родиной". А я еще не женат и, следовательно, не знаю своей родины.
   Нина рассмеялась, а потом серьезно спросила:
   - Неужели тюрки придают женщине такое значение?
   - А почему нет?
   - Если бы так, и я была бы довольна.
   Сказав это, Нина опять перешла к прерванному вопросу.
   - Мне интересно, откуда ты, так как они будут штрафовать, арестовывать, высылать...
   Нина достала блокнот и стала читать список кавказцев:
   - Мешади-Гаджи Кавказлы, Ага-Али Карабаглы, Гасан-ага, Мешади-Гасан, Мамед-Али, Фарадж-ага, Мирза-Алекбер*, Абдулла Кавказлы и другие. Я боюсь, что в этом списке имеется и твое имя.
   ______________ * Мирза-Алекбер - видный деятель иранской революции. Родной брат редактора нашумевшего в 1906-1912 годах сатирического журнала "Молла-Насреддин" и крупнейшего азербайджанского писателя Джалила Мамед-Кули-Заде.
   - Нет, - ответил я смеясь. - Моего имени в списке нет, а если бы и было, ты не бойся - консул не посмеет арестовать нас, еще не настало то время. Что касается перечисленных тобой людей, то за малым исключением они все родились и постоянно живут здесь.
   - Консул, - продолжала Нина, - разыскивает членов революционной партии, приехавших из Тбилиси и из Баку. Ты знаком с ними?
   - Я много о них слышал, но лично с ними не знаком. Говорят, они очень интересные люди, закаленные в революционном движении. Не зная устали, они борются за рабочих и крестьян, против помещиков и капиталистов. Их лозунг земля крестьянам, фабрики и заводы рабочим.
   - Как интересно их увидеть! - сказала Нина, вызывая меня на более откровенные разговоры.
   - К сожалению, я и сам их не видел. Их трудно узнать, они никому не доверяют своих тайн. Пока они не узнают человека, не изучат его со всех сторон - не назовут его своим товарищем.
   - И отец мой был такой же, - с грустью вздохнула Нина. - Душа его была, что железный сундук под тремя замками. Никому не выдавал своих тайн. Дома от него ничего нельзя было выведать или услышать.
   - Ты права, Нина! Что-нибудь у них выведать невозможно, условия сделали их очень недоверчивыми. Смерть не страшит их. Они верят в свою партию и революционное дело ставят выше всего на свете.
   Глаза Нины заискрились радостью.
   - Поэтому-то Саттар-хан поручает им ответственные дела! - сказала она.
   - А ты откуда знаешь об этом?
   Нина подошла к печке и достала из нее какой-то лист бумаги.
   - На, смотри, - сказала она, передавая мне лист, - вот этот список, присланный Эйнуддовле в русское консульство.
   Я просмотрел список, в котором значилось:
   1. В окопах Нобер - Гасан-ага Кавказлы.
   2. В окопах Хиябан - Мешади-Гаджи и Гасан.
   3. Во главе революционного совета и защиты базара - Мамед-Али Кавказлы.
   4. Контроль всех фронтов - Али-Мусье, Фарадж-ага, Мирза-Алекбер, Абдулла и другие кавказцы.
   - Все написанное здесь, правда, - сказал я, - но здесь нет приехавших из Баку и из Тбилиси. Они не такими делами занимаются. Ни Эйнуддовле, ни консул, ни lругие не могут их найти, не сумеют узнать их. Если ты хочешь, Нина, узнать большевиков, то не старайся узнавать их со слов их врагов. Враги ничего положительного о них не скажут. Изучить большевиков можно только одним способом, это - стать самому большевиком и войти в их среду.
   - Где мне изучать их, когда я за это время не изучила своего дома, не смогла изучить человека, столько месяцев живущего бок-о-бок со мной и владеющего всеми моими мыслями и тайнами?
   - Это меня-то?
   - Да, тебя!
   - Неужели тебе неясно, кто я? Неужели до сих пор ты еще не определила, кто я?
   - Если и определила, то все-таки неуверенно. Ты такой же, как мой отец, железный человек с сильной волей. Он был большевиком и никакая сила не могла сломить его волю. Я не знаю, у всех ли большевиков такая воля?
   - Не знаю, - ответил я, - я не встречался с большевиками.
   - Как знать? Может, все эти месяцы я жила рядом с большевиком? Девушки больше всего ценят мужчин с сильной волей; такие мужчины и в любви, и в семейной жизни бывают постоянны. Скажи правду, ты не большевик?
   - Будь я большевиком, то счел бы себя счастливым человеком. По-моему, такие люди, как я, не могут быть большевиками. Да и не всякий достоин носить это имя, так как большевик берет на себя управление большой массой людей, он играет роль руководителя и создает новую жизнь. Конечно, это не всякий может. Большевику мало иметь сильную волю; для того, чтобы выполнить порученное ему дело, он должен иметь и много знаний. От большевика требуется не только сильная воля, искренность, преданность, но и умение руководить. Каждый большевик обязан уметь самостоятельно управлять, чтобы не быть обузой для другого большевика. Исполнение партийного долга, это первое для большевика, остальные же дела занимают второстепенное место.
   - Этого не может быть, - возмутилась Нина. - Неужели у большевиков, как у всех людей, любовь и семья не занимают первого места?
   - Любовь и семья занимают у большевиков первое место в их личной жизни. А мы говорим об общественных обязанностях, которые для большевика выше личной жизни.
   - Признают ли большевики любовь?
   - Как не признать! У большевиков это чувство еще сильнее, еще искреннее, так как без любви не может быть ни прогресса, ни культурного развития...
   - Я знаю, перебила меня Нина, - что во всякой работе, во всяком ремесле требуется любовь. Знаю и то, что когда человек не любит своей работы, то она не дает никаких результатов. Но я говорю не о том. Я говорю о любви к женщине, ты отвечай на мой вопрос: может большевик любить женщину?
   - Я об этой любви и говорю. Любовь большевика самая искренняя, самая нежная любовь. Между любовью большевика и обыкновенного человека есть большая разница.
   - Разве мужчина, не будучи большевиком, не может жить для любимой женщины?
   - Недостаточно только жить для любимой женщины. Есть еще нечто другое, что можно встретить у большевика, или у человека с характером большевика.
   - А что это?
   - Для женщины и для ее любви нужно создать такие условия, чтобы она могла жить самостоятельно и независимо. Женщина должна отвечать мужчине не только взаимностью, но принимать участие во всем, что может обеспечить условия для ее любви. Женщина должна вместе с мужчиной участвовать в борьбе за новую жизнь, за новый мир. Такая женщина - большевичка. Такая женщина должна придавать своим общественным обязанностям то же значение, что и своей любви, так как личная жизнь большевика неотделима от общественной, эти две жизни тесно связаны у большевика друг с другом.
   - Значит, и женщина должна делать то же, что и мужчина?
   - Безусловно, все, что знает, умеет и делает мужчина, должна знать, уметь и делать женщина.
   - Что же женственного останется тогда у такой женщины?!
   - Большевики предоставляют женщине быть женственной как ей угодно, но требуют лишь одного...
   - Чего же? - сделав большие глаза, спросила Нина.
   - Чтобы женщина не была прихотью и игрушкой для утоления мужской страсти, чтобы не была она бесправным существом.
   Нина не задавала больше вопросов. О чем-то напряженно думая, она играла блестящим камнем своего кольца.
   - Сколько ни думаю, - проговорила, наконец, она, подняв голову; ничего не выходит. Большевики все кажутся мне какими-то фантастическими героями романов, и я не могу представить себе их живыми людьми.
   - Я тоже раньше думал так, но книжка, которую я достал как-то у одного знакомого, хоть и немного, но все же разъяснила мне их образ.
   - Ты можешь найти мне эту книгу? - обрадовано сказала Нина.
   - Если я найду того товарища, то обещаю взять ее и принести тебе.
   - Пожалуйста! - попросила она.
   - Будь покойна! Постараюсь найти.
   В ЭНДЖУМЕНЕ
   Из телеграммы русского консула на имя русского посла в Тегеране и министра иностранных дел в Петербурге о событиях последних дней было видно, что надо ожидать решительных боев.
   "Правительственная армия оправилась, - писал консул. - Тегеранская армия собралась в местечке Васминч. По донесению военных работников консульства, армия эта выглядит хорошо.
   Макинская армия в составе пяти тысяч конных и двух тысяч пеших солдат при пяти новых австрийских и нескольких старых орудиях подходит к Аджи-керпи. Командует армией Иззетулла-хан, двоюродный брат макинского сардара Икбалус-салтанэ. Кроме него в числе командиров имеются Гейдар-хан из Аваджага и Насрулла-хан; Марандские ханы - Заргам-Низам, Гаджи-Муса-хан, Мамед-Али-хан и Гусейн-хан со своими конными отрядами находятся под Тавризом.
   Заняв после незначительного боя мятежное село Сехлан, макинская армия предала его огню. Убив двадцать восемь человек, макинская армия всех остальных противников взяла в плен.
   Сгорели большие хлебные амбары, что еще более обострит продовольственный кризис в Тавризе. Все запасы хлеба, находившиеся в близких селах и невывезенные мятежниками в Тавриз, попали в руки правительственных войск.
   Все это дает нам возможность в скором времени ликвидировать беспорядки в Тавризе, голодное население которого, несомненно, восстанет против власти мятежников.
   Правительственная армия количественно превышает силы мятежников. Деятельность на стороне мятежников опытных бомбометчиков в предыдущих боях испугала впервые участвовавших в сражениях правительственных солдат. Ввиду этого надо оказать содействие правительственным войскам.