Ордубади Мамед. Тавриз туманный

   После обеда она прочла ноту иранского правительства. Я, конечно, не дал почувствовать, что содержание ее мне известно.
   - Ответила ли Россия на ноту Ирана? - спросил я.
   - Да, - сказала она и прочла краткое содержание ноты:
   "Правительство России будет, как и прежде, считать иранское правительство ответственным за все, могущие возникнуть в результате восстаний, убытки и ущерб, нанесенные особым интересам России в Иране.
   Помимо того, правительство Его Величества решило рассматривать бывшего шаха не как бунтовщика, а как одну из воюющих сторон".
   Прочитав краткое содержание ноты, Нина добавила, что почти таково же содержание ноты английского правительства.
   МИСС ГАННА О ВОСТОКЕ
   Отправляясь к мисс Ганне, я встретил Мешади-Кязим-агу и попросил его на сегодняшнее заседание пригласить только Гаджи-Али-агу, Мирза-Ахмеда и Амир Хашемета.
   Горничная мисс Ганны сообщила, что мисс спит. Усевшись на балконе, я углубился в чтение принесенных Ниной из консульства русских газет.
   Немного спустя горничная доложила, что госпожа проснулась и спрашивает меня.
   - Я помню все свои слова, - сказала она, выходя навстречу и пожимая мне руку, - не думай, что я говорила под влиянием высокой температуры. Я была в полном сознании и все, все помню. Я также знаю, что вместо часа, ты задержался на целых два с половиной часа.
   - Правда, - ответил я, - но явись я раньше, я все равно должен был бы просидеть на балконе в ожидании твоего пробуждения, а это было бы истолковано, как невнимание к гостю, и сконфузило бы тебя.
   Девушка посмотрела на меня в упор.
   - Ты снова говоришь, как гость? И весьма дипломатичный гость?
   - Как ты теперь себя чувствуешь? - спросил я, желая переменить тему.
   - Температура спала, и я дышу значительно свободнее, но эта замкнутая жизнь меня подавляет. Я задыхаюсь, в целом доме только я и служанка, а во всем Тавризе у меня ни одной знакомой души, - пожаловалась она.
   - Я познакомлю тебя с такой же молодой, прекрасной девушкой, как ты. Она твоя ровесница. Приготовься, завтра мы приглашены к ним. Ты увидишь семью, какой до сих пор на Востоке не встречала. Правда, ты живешь в Тавризе, но не имеешь понятия о том, что творится в стенах его кирпичных домов. Таковы все приезжающие в Тавриз из заграницы. Они судят о Востоке по внешним впечатлениям. Прости меня, но и сами американцы изучают Восток только по книгам.
   - Почему? - спросила мисс Ганна.
   - Потому, что европейцы приезжают на Восток, как колонизаторы, жаждущие наживы, захвата новых земель, рынков, концессий и т. д. Для оправдания себя и своего поведения эти колонизаторы описывают Восток диким, варварским, мятежным, врагом цивилизации, культуры к прибирают его к рукам, прикрываясь щитом "защиты жизни интересов культурных европейцев", живущих на Востоке "культурных наций". Разве настоящее положение Тавриза не подтверждает это? Кто из европейцев, спрашиваю я тебя, был убит в Тавризе.
   - Никто, - ответила мисс Ганна.
   - Какой русский подданный или русский купец здесь был ограблен?
   - Я не слыхала!
   - Под каким же тогда предлогом и по какому праву заняли русские Тавриз? Почему же вот уже несколько месяцев они воюют с правительственными войсками и оккупируют родину тех, кто готов отдать жизнь за революцию? - продолжал я свои вопросы. - А потому, что русским и англичанам революция на Востоке не выгодна. Победа революции здесь наносит ущерб интересам обеих держав. Вот почему и Великобритания, и Россия твердят в один голос, что жизнь и имущество иностранцев в Тавризе в опасности, и спешат "спасать" Тавриз, "родину диких зверей", наводняют весь Иранский Азербайджан агентами тайной царской полиции. Ты, Ганна, до сих пор изучала Восток по книгам, по произведениям "ученых" мужей, продавшихся капиталистическим державам. Сегодня же ты изучаешь и видишь Восток непосредственно. Ты наблюдаешь поведение тавризского населения, ты видела и русских офицеров на границе. Скажи, не имеем ли мы право порицать после этого тех, кто называет народы Востока "дикими и некультурными"?
   - Конечно, имеете!
   - Пишущие о Востоке применяются к вкусам и требованиям своих хозяев империалистов. Такого описания Востока требуют интересы мирового капитала, и буржуазные писатели и ученые из кожи лезут вон, чтобы угодить своим господам, оправдать их зверства, их погоню за колониями, рынками, льготами, концессиями.
   Мисс Ганна, на первый взгляд, как будто соглашалась со мной, но ее устремленные вдаль глаза говорили обратное.
   - Раз, - заговорила, наконец, девушка, - этого требуют интересы развития капитализма, а писатели и дипломаты стремятся удовлетворить эти требования, то по какому праву можем мы порицать их? - и, не давая мне возможности возразить, продолжала со скрытым укором: - Я не сомневаюсь в том, что ты попал под влияние русских социал-демократов. Ты не забывай, что всякий, кто содействует развитию капитализма, тем самым служит интересам прогресса.
   Политическая физиономия мисс Ганны окончательно выявилась. Мои мысли о ней начали оправдываться, стала понятна и причина помощи, которую она оказывала нам в борьбе с Россией и Англией.
   - Милая Ганна! - прервал я ее, стараясь говорить как можно мягче. Капитализм давно уже перестал быть носителем прогресса...
   При этих словах девушка вздрогнула. Ей впервые приходилось слышать от меня такие слова. Она не ожидала таких слов от человека, которого она любила, быть может, именно потому, что принимала его за купца, а не за политика.
   - Если бы я не знала, что ты коммерсант, я решила бы, что ты социал-демократ, - проговорила она решительно.
   - А что, если бы это оказалось правдой? Могло бы это помешать искреннему чувству?
   - Любовь не может держаться долго у людей различных убеждений, если только одному не удастся подчинить своему влиянию другого, потому что любовь сама по себе тоже есть убеждение... Но ты не закончил своей мысли.
   - Для освобождения из лап капитализма и все усиливающегося угнетения и эксплуатации, у пролетариата всего мира, у народов колониальных стран и вообще у всех трудящихся имеется один единственный путь...
   - То есть? - пытливо спросила американка.
   - Путь пролетарской революции. Только этим путем можно свергнуть власть капиталистов, установить диктатуру пролетариата и положить конец эксплуатации человека человеком во всех ее формах и проявлениях.
   Мисс Ганна больше вопросов не задавала. Взгляд ее словно настаивал на прекращении этой беседы.
   - Наш разговор затянулся. До чего только мы не договорились. Я считаю, что не следует затевать с любимым человеком споров об убеждениях. Мы с тобой мира не исправим!
   И с этими словами мисс Ганна снова завела свою нескончаемую песню о любви.
   Я спешил на заседание и, попрощавшись с мисс Ганной, вышел.
   ПЕРВАЯ НЕЛЕГАЛЬНАЯ ЛИСТОВКА
   В сегодняшнем заседании принимал участие и учитель русско-иранской школы молодой революционер Акбер Акберов. Это было очень важное заседание, на нем мы должны были определить линию нашего поведения в создавшихся условиях.
   Заседание вел Гаджи-Али-ага. На поставленный им вопрос: "Как мы должны действовать?" - некоторые товарищи отвечали пространными речами, точно не отвечая на вопрос. Выступая одним из последних, я сказал:
   - Мы должны вести среди масс разъяснительную работу о том, при содействии кого и с какою целью возвращается Мамед-Али в Иран, должны доказать народу, что революция еще не побеждена, и что конституционные войска могут победить вражьи силы, должны решительно бороться против интриг России и Англии и помешать выступлению сторонников Мамед-Али в Тавризе.
   - Каким путем и какими силами? - спросил Мирза-Ахмед. - Не силами ли Мухбириссалтане? Мы видим, что у местной власти нет никакого авторитета. Мухбириссалтане не в состоянии защитить даже самого себя. Не сегодня-завтра русские вынудят его бежать из Тавриза.
   - Мы будем действовать собственными силами, - старался убедить я. - Мы должны прибегнуть к средствам нелегальной печати, снова ввести в практику нелегальные газеты. Гектографы и типографские станки сохранились, и мы должны пустить их в дело. Население Тавриза любит такого рода литературу, особенно нелегальные листовки.
   Мешади-Кязим-ага тут же обещал отпустить необходимые средства.
   После долгих дебатов решено было с завтрашнего дня приступить к печатанию и распространению нелегальных листовок.
   Организацию этого дела, составление материла и выпуск поручили мне и учителю русско-иранской школы Акберу Акберову, после чего перешли к обсуждению вопросов, связанных с распространением листовок.
   Решено было привлечь к этой работе учеников русско-иранской школы, двадцать восемь человек молодежи, участвующей в кружках, пятнадцать человек испытанных добровольцев, указанных Тутунчи-оглы и Гасан-агой, и человек сто молодежи, работающей в незмие.
   - Товарищи, - сказал я собравшимся, - тут имеется весьма серьезный момент, о котором мы забыли. Расклеенные нами нелегальные листовки могут осложнить положение незмие, которую мы создали с таким трудом. Русские, безусловно, станут требовать принятия мер против нелегального органа и ареста его организаторов. Мухбириссалтане призовет нашего друга Амир Хашемета и потребует их с него. Как нам тогда быть?
   Снова молчание овладело обществом, а сам Амир Хашемет как бы только что очнулся.
   Некоторые товарищи поспешили отказаться от этой затеи.
   Наконец, решено было листовки заготовить, а вопрос о способах распространения обсудить после.
   В час ночи, по окончании заседания, мы отправились вместе с товарищем Акберовым в русско-иранскую школу, чтобы подготовить выпуск листовки на небольшом типографском станке, который находился в школе.
   Наконец, листовки наши были готовы. Люди, которые должны были расклеить их по стенам домов, были собраны в определенных местах.
   Я просмотрел список мест, где мы хотели расклеить листовки. Были выбраны действительно самые людные и оживленные места Тавриза, в том числе здания отдельных консульств, площади, караван-сараи, мечети, сады, правительственные учреждения и так далее. Наклейка их на здания консульств была возложена на Гасан-агу и Тутунчи-оглы.
   Листовки должны были появиться на улицах города уже к 28 июля 1911 года.
   Утром, когда я сидел над составлением программы работ нового общества раскрепощения женщин, пришел Мешади-Кязим-ага, который, услышав что-либо из ряда вон выходящее, обычно являлся ко мне с сообщением.
   - Браво! - сказал он, весело входя ко мне. - Дело с расклейкой закончено блестяще. Ни один человек не пойман. Я обошел полгорода. Все население толпится у стен домов и читает наши листовки. У дверей консульств выставлены караулы. Боятся народного возмущения. "Долой царские войска! Долой колонизаторскую политику царя!" - кричит народ. Раздаются протесты и по адресу англичан. Много говорят о предательстве Каджаров.
   - А других новостей нет? - спросил я.
   - Я ничего не слыхал, знаю лишь, что по приказу правительства, вся тавризская незмие поставлена на ноги. Боюсь, как бы тайна не была раскрыта, - сказал он задумчиво.
   - Бояться незачем. Если даже дело откроется, все закончится нашей победой.
   Быстро покончив с чаем, мы вышли. Дорога наша лежала мимо "Гёй мечети". Там я снова пробежал наклеенную на ворота листовку.
   "Граждане Тавриза! - говорилось в ней. - Вы вышли победителями в борьбе как с внутренней контрреволюцией, так и с царем и англичанами. Чтобы отнять у вас плоды этой победы, правительства Англии и царя хотят вновь вернуть выгнанного из Ирана Мамед-Али. Пусть будет вам известно, что революция таким путем побеждена не будет. И англичане, и царское правительство сами не верят в то, чтобы Мамед-Али мог одержать победу, удержать в руках трон и корону. Тем не менее, они хотят запугать конституционное правительство и добиться лучших условий для Мамед-Али. Они прекрасно знают, что бывший шах, с помощью нескольких диких шахсеванов, туркменов, джафарбейлинцев, талышей, микаиллинцев, гаджиходжа-линцев, поладлинцев и других мятежных племен, не сумеет разгромить революцию.
   Иранское правительство послало решительную ноту протеста по поводу нарушения англо-русского договора и разоблачило покровительство, оказываемое этими державами бывшему шаху. А те объявили правительству Ирана, что они рассматривают Мамед-Али не как мятежника, а как одну из воюющих сторон.
   Граждане Тавриза! Вам известно, что царское правительство однажды уже создало подобную авантюру, разгромив, при содействии Рахим-хана Челебиянли, несколько городов.
   Вам также известно, что Ефрем и Сардар-Бахадур разбили тогда Рахим-хана и вынудили его к бегству в Россию.
   Вам известно, что после истории с Рахим-ханом, русский офицер Дараб-мирза от имени бывшего шаха объявил войну защитникам конституции, но в битве при селении Чаркар добровольцы наголову разбили Дараб-мирзу, уничтожив весь его отряд. Вы хорошо помните, что только царские казаки вырвали тогда Дараб-мирзу из рук конституционной армии и убили командира революционеров Али-хана. Теперь царское правительство вновь выдвигает Мамед-Али. Граждане Тавриза! Вы должны всеми силами защищать конституцию против этой авантюры русских и англичан, пытающихся обратить территорию Ирана в свою колонию.
   Спешите на помощь конституционным войскам! Враг наступает на Тегеран. Конституционные войска уже выступили навстречу ему, чтобы не допустить его в столицу.
   Готовьтесь к борьбе с колонизаторами и внутренними контрреволюционерами, являющимися слепым орудием в их руках.
   Тавриз снова должен проявить свою былую доблесть и геройство.
   Редакция ночного листка".
   По замечаниям читателей Можно было судить о впечатлении, произведенном этим воззванием.
   - Выпуск подпольных листков - наиболее действенный путь!
   - Верно, в открытой печати всего не выскажешь!
   - Безусловно, писать там всего нельзя. Сударь, не даром они называются - русские да англичане. А что нам осталось, кроме листков бумаги.
   - Эй, малый, помолчи! Ведь все с бумаги-то и начинается. Разве эту бумажонку наклеил не такой же юноша, как ты? Кто сумел написать это, сумеет сделать и кое-что другое.
   - И тут не без руки русских и англичан. Ага-Гасан, клянусь могилой матери, они хотят испытать нас. При виде подобных листков надо закрыть глаза и бежать без оглядки.
   - Довольно мы закрывали глаза. Отсюда и все наши несчастья. Конституция еще жива. Она еще сумеет победить! Поднявшие тавризское восстание тоже еще не погибли. И идеи те живы. Я, Зейнал, опять-таки утверждаю, что с авторами этого листка я готов даже на смерть пойти. Этот листок доказывает, что наши работают!
   - Браво, Зейнал! И я утверждаю, что вожди движения нас не покинули.
   - От тебя, приятель, порохом пахнет. Кто может сказать, что Тавриз в настоящее время иранский город? Какая там конституция? Какие вожди? Эй ты, непутевый, над твоей головой развеваются императорские знамена, а ты не можешь оставить своих дурацких идей.
   - Эти слова неуместны. Еще неизвестно, кто будет побежден и кто победит.
   У дверей мечети было еще больше народу. Тут были представлены все слои тавризского населения, начиная с молл, купцов, торговцев и кончая амбалами и чистильщиками сапог. Все они, побросав дела, толпились у листовки... Один из толпы, выступив вперед, читал настолько громко, что голос его слышали стоявшие в последних рядах.
   Когда мы отошли, показались чины незмие Амир-Хашемета, которые срывали листовки.
   Мы заметили, как они выжидали момента, когда чтение будет окончено, и затем уж делали свое дело.
   Видно было, что русское консульство уже успело предъявить местным властям свои требования.
   Что касается находившихся под покровительством царя верноподданных и вышедших из их рядов почетных шпионов, то они, словно отравленные крысы, тихо снюхиваясь, перешептывались друг с другом и вновь разбегались в разные стороны.
   Отношение населения Тавриза к нашей нелегальной листовке, пробудившей в нем ненависть к царскому и английскому империализму, подбодрило нас.
   Нас интересовали теперь два вопроса. Во-первых, как приняли появление листовок иностранные консульства, и, во-вторых, каково отношение властей к незмие Амир Хашемета. В результате протестов русских и англичан Мухбириссалтане неминуемо должен был призвать Амир Хашемета и потребовать от него поимки участников этого дела.
   Раздумывая над этими вопросами, мы проходили мимо медресе Гаджи-Сафар-Али.
   Незмие с четырех сторон окружали медресе.
   Из толпы любопытных раздавались разные замечания.
   - Листки были отпечатаны здесь, и незмие ищет...
   - Одно время это было гнездом монархического студенчества.
   - Да и теперь оно остается тем же...
   - Все они любимцы имама-джумы Мирзы-Керима, его верные помощники.
   - Здесь какая-то ловушка. Если и тут найдут что-нибудь, то, несомненно, это дело рук вероотступника мучтеида, Мирзы-Гасана, собачьего сына. Он не в ладах с Мирза-Керим-агой и, наверное, хочет таким путем оклеветать и унизить Мирза-Керим-агу в глазах императора.
   - Будем уповать на милость аллаха! Я никак не могу поверить, чтобы мюриды Мирза-Керим-аги допустили такую вещь.
   Прислушиваясь к этим разговорам, я думал: "Сумеет ли Амир Хашемет провести Мухбириссалтане и русского консула и рукой самих же русских поймать в расставленные сети несколько человек из медресинских шакалов, сторонников царя?"
   В это время из медресе вышел Амир Хашемет в сопровождении десяти чинов незмие, которые вели четырех известных контрреволюционеров из студентов духовного медресе.
   Один из чинов незмие нес мешок из белой бязи с надписью на фарсидском языке: "Кишмиш без косточек. Принадлежит главе мучтеидов и служителей истины Гаджи-Мирза Гасану".
   - Сударь, - начали говорить в толпе, где было много сторонников реакционного мучтеида, - это все происки бесчестного Мирза-Гасана. Это затеяли враги Мирза-Керим-аги. Зря не арестовывайте этих бедных студентов.
   - Господа! - обратился Амир Хашемет к особенно ретивым защитникам контрреволюционера. - Волноваться и произносить неуместные речи не следует. Незмие до конца расследует эту историю, и, будьте уверены, что виновные понесут заслуженную кару.
   И он направился вместе с арестованными к управлению незмие.
   Было еще рано, чтобы навестить Нину или мисс Ганну и разузнать о положении дел в консульствах и о впечатлении, произведенном там арестом студентов и обнаружением мешка Мирза-Гасан-аги.
   Во всяком случае узнать все это я мог не раньше четырех часов. Обе девушки были в это время на службе, и потому мы отправились в контору Мешади Кязим-аги. Перед конторой была большая толпа.
   - Все это купцы, связанные с американскими торговыми фирмами, - шепнул мне на ухо Мешади-Кязим-ага. - Они узнали, что я скупил все товары раньше, чем американцы приостановили свою торговлю. Теперь они пришли попытаться хоть что-нибудь урвать у меня. Садитесь и внимательно слушайте, какие небылицы они тут будут рассказывать.
   Мы вошли в контору. Пришедшие купцы не говорили ни о торговле, ни о товарах. Они ничего не просили у Мешади-Кязим-аги. Спустя некоторое время один из присутствующих извлек из кармана телеграмму и хладнокровно сказал:
   - Я только что из американского консульства. Там говорилось о получении из Вашингтона телеграммы о том, чтобы возобновили открытие кредитов и отпуск товаров. Я и сам получил телеграмму такого содержания, - и с этими словами он прочитал содержание телеграммы: - "Поспеши с продажей всего наличного товара. Из Вашингтона отправлена в Иран большая партия товаров".
   - Какой глупец станет теперь держать товары в складах, - сказал другой купец. - Кто может быть уверен, что завтра тавризские базары не будут разнесены. Время такое...
   - Да, американцы не дураки, - подтвердил третий, - не то они не постарались бы скорее сплавить свои товары.
   - Да американские товары и не имеют большого сбыта, русские и английские товары потоками устремляются в Иран.
   Купцы нанизывали эти слова, словно кольцо цепи, прилаживая их одно к другому.
   Что касается Мешади-Кязим-аги, то он, казалось, ничего не слышал и с присущей всем иранским купцам деликатностью рассыпался в любезностях или давал распоряжения.
   - Подайте господину чай! Подайте кальян! Вы очень любезны. Мы чрезвычайно признательны вам, сударь. Не лишайте нас вашего внимания! Ваш покорный слуга! Вы правильно изволите говорить! Вы осчастливили нас своим посещением! Надеемся, что вы пожалуете вновь!
   Говоря все это, он порой бросал на меня выразительные взгляды. Я видел подобное общество впервые и действительно очень заинтересовался.
   Отвечая на все разговоры купцов любезными фразами Мешади-Кязим-ага ни слова не говорил о торговле и товарах. Купцы, почувствовав, что им ничего не удастся у него вырвать, по одному стали покидать контору.
   - Так-то, товарищ, - сказал Мешади-Кязим-ага, проводив последнего посетителя. - Нет ни одной организации, которая отпускала бы средства на наше дело. Мы должны черпать их из собственных карманов. А деньги у нас можно заработать только таким путем. Торговля - это сплошной обман. Кто сумеет обмануть, тот и победит. Раз таково положение вещей, я не могу не считаться с ним. Я должен лгать, клясться, приспособляясь к их языку. Я знаю, что это противоречит нашим идеям, но ничего тут не поделаешь.
   - Верно, - ответил я, - этого требуют законы местной торговли. Ваша положительная сторона в том, что часть вашей прибыли идет на дело освобождения народа. И это оправдывает все недостатки вашей профессии. В Тавризе я знал многих купцов, претендовавших на звание революционера, но чуть вопрос касался сбора средств на выплату жалования добровольцам, они, придравшись к какому-нибудь пустяку, спешили оставить собрание.
   - Не только часть прибыли, но и весь мой капитал принадлежит революции. Справьтесь обо мне у Гаджи-Али-аги. Я готов исполнить любое ваше требование, - старался уверить меня Мешади-Кязим-ага.
   Когда я вернулся домой к обеду, вслед за мной вошла Нина.
   - Теперь я привыкла заходить сюда. Из консульства я направилась прямо к тебе. Почему ты не приходишь домой обедать? Разве нужно каждый день ходить за тобой? - голос Нины звучал взволнованно и сурово. - Сегодня я хочу серьезно поговорить с тобой. Нам надо покончить с этой двусмысленностью в наших отношениях. Так нельзя продолжать, нам нужно ликвидировать одну из наших квартир.
   Выпалив все это, Нина умолкла и в ожидании ответа уставилась на меня сердитым взглядом.
   - Ты знаешь, дорогая Нина, - начал я спокойно и ласково, чтобы успокоить ее, - что оба дома принадлежат тебе. Мы вынуждены держать две квартиры, чтобы не возбуждать подозрений консульства. Здесь происходят наши собрания, сюда приходят мои гости, на днях должен вернуться и Алекбер. Мы с тобой ликвидируем не только одну, но и обе квартиры. Пока твоя работа в секретном отделе оказывает нам огромную услугу. Наша революционная работа нуждается в твоей помощи и требует сохранения настоящей обстановки. Ни ты, ни я не останемся здесь навсегда. По-моему, тебе об этом беспокоиться незачем. Ради того, чтобы оказать Тавризу помощь и спасти его от колонизаторов, мы вынуждены временно согласиться на эти неудобства. Мне самому совестно, что я поставил тебя в такое неудобное положение. Кроме того, ведь и я молод, и я люблю красивую жизнь, и я жажду счастливого безоблачного существования с любимой. Но где? Как? В каких условиях? Я верю в то, что мы эту возможность найдем, что мы уйдем отсюда с победой. Тогда и мы Тавриза не забудем, и он нас помянет добром.
   - Вот это вынуждает меня терпеть все невзгоды, - сказала Нина, прижав платок к глазам.
   В это время вошла Сария-хала и, увидя плачущую Нину, стала упрекать меня.
   - Зачем ты обижаешь эту бедную девушку?
   Нина вытерла слезы и ласково сказала Сария-хале:
   - Пожалуйста, хала, сходи к нам и скажи Тахмине-ханум, что я к обеду не приду, буду обедать здесь, - и сунула в руку Сария-хале кучу серебряной мелочи.
   - Возьми-ка лучше их обоих и приведи сюда, - крикнул я Сария-хале вдогонку.
   Нина молчала. Обычно, рассердившись на меня, она быстро успокаивалась, и тогда ей становилось немного неловко за свою выходку.
   - Ну, рассказывай, - попросил я, ласково беря ее руку. - Какое впечатление произвела нелегальная листовка в консульстве?
   - Не расскажу! - закапризничала она, отталкивая мою руку.
   Я снова взял ее за руку и, не выпуская из своих рук, заставил ее сесть на диван. Несколько минут длилось молчание. Нина сидела, опустив голову. Я решил выждать и, почувствовав через несколько минут, что она исподлобья следит за мной, готовая к примирению, нарушил молчание.
   - Нина, мы прошли уже большую часть расстояния, которое должны пройти молодые люди, и нам возврата нет. Наше счастье в будущем, и ради этого будущего мы должны претерпеть временные неприятности и не давать пути недобрым мыслям. Ты даже сердиться не умеешь, ты не способна причинить кому бы то ни было страдания. Когда ты хочешь показаться сердитой, твои глаза, помимо твоей воли, смеются, и твой гнев доставляет человеку просто художественное наслаждение, он облагораживает душу... Нина встала и принялась накрывать на стол. Она совершенно изменилась в лице и, окончательно повеселев, начала рассказывать:
   - Я передаю то, что слышала из уст самого консула. "Это не дело пяти-шести студентов. Это - дело организованной силы, дело целой организации. Сделано все это так, чтобы направить наши мысли в другое русло. Если это организовало медресе, то, значит, там сильная организация. Это доказывает, что революция в Тавризе еще не потухла, что в нужный момент она может вспыхнуть с новой силой. Это - выступление сотен людей, прошедших школу подпольной работы. Эта сила может в нужный момент обратить Тавриз в гнездо революции. Правительства короля и императора не должны оставаться равнодушными к этому".