Ордубади Мамед. Тавриз туманный

   - Сегодня госпожа получила письмо из дому. Прочитав его, она расплакалась. Затем вызвала меня и послала за вином. Это - первый раз...
   Я дал мисс Ганне отпить воды, усадил ее за стол и принялся ласкать ее волосы, руки, плечи. Она крепко прижалась ко мне.
   - Верни мне это! - прошептала она с мольбой и снова разрыдалась.
   - Ганна, ты разумная девушка, надо жить! Ты должна жить для меня, разве ты сама не подумала об этом? Пока я ласкал ее, откидывая со лба ее кудри, она обливала слезами мою сорочку.
   Не было никакого сомнения, что девушка получила из дому письмо, лишавшее ее всяких надежд. Очевидно, родители молодой американки не согласились на ее брак с иранцем.
   - Дорогая Ганна! Потерпи, ты должна и вправе ждать от жизни счастья. Ты еще так молода. Быть может, сама жизнь устранит мешающие тебе препятствия.
   Девушка достала из-за корсажа письмо и, отогнув начало и конец его, прочла:
   "Передай наш искренний привет Абульгасан-беку, спасшему тебе жизнь и честь и оказывающему тебе столько забот и внимания.
   Однако, Ганна, ты должна понять, что уважение и внимание требуют не любви, а ответного уважения, и впадать в крайности излишне и не к лицу американке..."
   Девушка бросила письмо на стол.
   - Их долг исполнен! Теперь я сама сумею построить свою жизнь, - сказала она решительно.
   Когда на минарете мечети Хазрат-Сахиба раздались звуки азана, пробуждающего тавризцев от сна, мисс Ганна уснула, прислонив головку к моему плечу. Я сидел неподвижно, чтобы не тревожить ее сна. Солнечные лучи, проникнув через разноцветные стекла восточных окон, осветили комнату. Слепящие глаза яркие лучи солнца разбудили девушку.
   - Прости, я побеспокоила тебя! - прошептала она слабым голосом.
   В ГОСТЯХ У РУССКОГО КОНСУЛА
   О моем давнишнем знакомстве с Ниной было известно и консулу и его жене.
   - Нам надо познакомиться с Абульгасан-беком! - твердили они Нине, но я просил ее как-нибудь избавить меня от посещения консульства, и до сих пор мне удавалось под тем или иным предлогом отказываться от консульских приглашений. Сегодня же за нами должен был приехать экипаж консула. Извиниться и привести опять какие-нибудь доводы было уже невозможно. Нам ничего не оставалось, как покориться своей участи, чтобы не возбуждать подозрений. В девять часов фаэтон был подан, и мы поехали. В дверях залы нас встретили консул с женой и старшей дочерью, Сардар-Рашид с Ираидой и командир Апшеронского полка Смирнов с Махру-ханум.
   При нашем появлении дирижер махнул палочкой, и нас встретили звуками марша. Консул всячески старался подчеркнуть свое внимание к нам. Дочь и жена консула не отрывали от меня глаз. У консула было еще несколько гостей из офицеров.
   Сардар-Рашид выглядел скучным и, хотя старался казаться веселым, но это ему не удавалось, все его движения были вымучены. Видно было, что отношение к нему консула далеко не дружеское.
   Ираиде было также не по себе; ее настроение находилось, очевидно, в связи с озабоченностью Сардар-Рашида. Махру-ханум, улучив минуту, опустилась на свободное место рядом со мной на маленьком диване. Дважды с очевидным желанием присоединиться к нам Смирнов подходил к нам, но на диване больше не было места, и он удалялся.
   - Послезавтра, - шепнула, наклонившись ко мне, Махру-ханум, - начнется. Берегитесь. Во главе поставлен мой несчастный муж. Возьмите эту бумагу. Спрячьте. По прочтении уничтожьте.
   И она незаметно протянула мне какую-то бумажку.
   - Будьте осторожны. Предупредите ваших близких...
   Я не имел основания не верить Махру: все, что она мне говорила, совпадало с сообщениями мисс Ганны и Нины.
   Нина, куда-то выходившая, вернулась с тремя розами. Одну из них она приколола к груди Махру, другую вдела в петличку моего костюма, а третью хотела передать Смирнову, но Махру перехватила у нее розу и приколола к корсажу Нины. По всему было заметно, что Махру-ханум успела в значительной мере остыть к мужу. Смирнов несколько раз подходил к ней, приглашая пройтись с ним, но она все не хотела подняться с места. Наконец, под каким-то предлогом Смирнов все же заставил ее подняться и увлек с собой. Нина села рядом со мной.
   - Это исторический вечер! - проговорила Нина, сверкнув взглядом. - В настроении Ираиды замечается резкий перелом. Назначение Сардар-Рашида азербайджанским генерал-губернатором затягивается.
   - Почему? - тихо спросил я, - есть другой кандидат?
   - Да. Положение слишком напряженное, и нужен человек с большим влиянием. Консул уже нашел такого. Это - человек авторитетный и сильный; он более предан царю, чем даже Сардар-Рашид. Сегодня он будет здесь.
   - Кто он? - спросил я.
   - Когда придет, увидим и узнаем. Назначение его согласовано и с господином Саблиным* и с господином Сазоновым**.
   ______________ * Саблин - царский представитель в Иране. ** Сазонов - министр иностранных дел царской России.
   - А какой пост займет Сардар-Рашид?
   - Он останется в должности помощника губернатора и в будущем заменит губернатора, так как он имеет орден "Белого орла".
   - Действительно, это исторический вечер! - подтвердил я, подумав о последовательной аннексионистской политике царского правительства в отношении Ирана.
   - Сегодня есть еще новости, - добавила Нина. - Кроме чинов русского консульства, приглашен персонал всех имеющихся в Тавризе иностранных консульств.
   При этих словах сердце мое усиленно забилось. Узнав, что в числе приглашенных имеется и мисс Ганна, я забеспокоился: как встретятся Нина и Ганна, что подумает Нина? Впервые в жизни я отдавался воле случая: будь, что будет!
   Когда сообщили о прибытии английского консула со своим штатом, оркестр заиграл торжественный марш. После взаимных представлений и приветствий Нина указала на худощавого, длиннолицего, бритого господина с выступившими на лице, словно синий шнур, жилами.
   - Это мистер Томсон, заведующий секретным отделом английского консульства. Он получает от русского консульства по тысяче рублей золотом в месяц за передачу необходимых секретных сведений. Нечего сомневаться, что и он, как наш Сергей Васильевич, продает их не только нам, но и остальным державам!
   Я стал внимательно разглядывать мистера Томсона, который крайне любезно беседовал в это время с Сергеем Васильевичем.
   Затем явился германский консул со своими служащими и был принят с той же помпой.
   Указав на низенького, мало отличавшегося от обезьяны человека, Нина сказала:
   - Этот старый немец - барон Розен. Он также один из наших людей, работающих в германском консульстве.
   Достойно внимания было то, что и барон присоединился к Сергею Васильевичу и Томсону.
   Немного спустя, приехал австрийский консул со своим штатом. И тут оказался продавшийся русскому консулу человек по имени Гет. В составе французского консульства этим делом занимался мусье Жюльберт.
   Я сидел в ожидании чинов американского консульства, которые запоздали.
   "Как хорошо, если они не будут!" - Не успел я подумать это, как доложили о прибытии американцев.
   Самого консула не было, он все еще продолжал болеть. Явились мистер Фриксон с женой и мисс Ганна. При их появлении я, Смирнов, Сардар-Рашид, Ираида, Махру-ханум и Нина прогуливались по залу. Когда нас представляли друг другу, мисс Ганна протянула мне руку, как совершенно незнакомому человеку, но пожала мою руку как-то особенно интимно. Не давая никому знать о нашем знакомстве, Ганна держалась со мной, как с чужим. Я успокоился. Теперь я думал о другом.
   - Кто из этих двух, Фриксон или Ганна, царский шпион? - спросил я у Нины.
   - Эта девушка - самое коварное существо в мире. Вот почему, убрав заведующего секретным отделом, на его место назначили ее. Но и Фриксон, и его жена - русские шпионы.
   Мужчины составили одну группу, дамы другую. В первой были такие продавшиеся за золото империалистам шпионы, как Сергей Васильевич, барон Розен, Гет, мусье Жюльберт и мистер Томсон, а с другой такие женщины, как мисс Ганна, Махру-ханум и Нина. Все собравшиеся словно ожидали появления какого-то важного лица. После долгих ожиданий оно, наконец, прибыло. То был Шуджауддовле Гаджи-Самед-хан, высокий, плотный, с длинными свисающими усами, человек лет шестидесяти или чуть больше. На его голове красовалась тонкая суконная шапка. Середина головы, начиная ото лба и до затылка, была выбрита.
   Взяв его под руку, русский консул представил его присутствующим. Английский консул пожал ему руку. Оказанное Гаджи-Самед-хану внимание не нравилось ни Ираиде, ни ее мужу Сардар-Рашиду, но тем не менее сардар стал усиленно любезничать с Самед-ханом.
   Консул пригласил гостей к столу.
   Английский консул подал руку жене русского консула, который повел к столу жену английского.
   Во главе стола был посажен Гаджи-Самед-хан, рядом с ним сидела Ираида, а дальше Сардар-Рашид, Махру-ханум и Смирнов.
   Я сидел по другую сторону стола между мисс Ганной и миссис Сарой. Рядом с мисс Ганной сидел мистер Фриксон, а дальше Нина и главный секретарь австрийского консульства.
   Заведующие секретными отделами, словно сговорившись, сидели друг возле друга.
   Наполнив бокал, поднялся с места русский консул Беляев.
   - Одним из верных сподвижников великой Российской империи в борьбе за независимость и охрану порядка и спокойствия великого Ирана является осчастлививший нас своим присутствием Шуджауддовле. Я поднимаю этот бокал за здоровье нашего лучшего друга Самед-хана!
   Раздался звон бокалов.
   Никто не мог перевести ответную речь Самед-хана, и консул обратился ко мне.
   - Просим оказать любезность перевести речь нашего досточтимого гостя, сказал он.
   Я поднялся и стал переводить.
   - Я принадлежу к числу тех, кто первым начал борьбу за сближение Ирана с Россией. Если и были случаи нарушения этой дружбы, если и находились недостойные люди, чинившие препятствия на этом пути, я вел с ними упорную борьбу. Начиная с седьмого года, я неустанно работаю над укреплением влияния его величества русского императора в Иране. Мне думается, что я еще обладаю достаточной силой и энергией для продолжения борьбы на этом поприще. Надеюсь, мне опять удастся с успехом выполнить эту почетную миссию. Я благодарю всех присутствующих, поднявших бокалы за мое здоровье, особенно дам.
   Русский консул был доволен речью Самед-хана, но английскому консулу она, видимо, не особенно понравилась: хан забыл упомянуть об Англии.
   Вторично подняв бокал, консул попросил слово:
   - Здесь сидят две дамы. Одна из них - супруга нашего лучшего друга Сардара-Рашида - госпожа Ираида, а другая - супруга полковника Смирнова Махру-ханум. При посредстве этих двух дам европейская культура начала проникать на Восток. Помимо того, брак этих двух особо установил неразрывную дружбу между Петербургом и Тавризом. Я предлагаю выпить за здоровье госпожи Ираиды и Махру-ханум с их супругами.
   Снова зазвенели бокалы.
   Слово взял Сардар-Рашид. Его речь мало отличалась от речи Самед-хана и состояла из голой лести и подобострастия. Выступил и Смирнов с восторженными похвалами по адресу Востока.
   Ужин с тостами продолжался.
   - Я пью за представителя местного купечества Абуль-гасан-бека, - сказал консул, когда очередь дошла до меня, и поднял бокал.
   После этого слово принадлежало мне.
   - Если разрешите, я бы хотел сказать несколько слов, - начал я и, получив разрешение, заговорил, как подлинный тавризский купец. - То, что собравшиеся здесь господа пили за здоровье безвестного, малозначительного купца, является живым доказательством дружеской политики, проводимой его императорским величеством.
   - Браво, сын мой, - сказал Самед-хан, не сводивший с меня глаз.
   - С разрешения досточтимого господина Шуджауддовле, нашего главы и руководителя, я хочу добавить несколько слов к тому, что высказал глубокоуважаемый хан. Первое, что необходимо нам в данную минуту, это водворение в Иране мира, спокойствия и тишины. Поэтому нельзя не приветствовать заботящегося об этом господина консула его императорского величества, а также господина Шуджауддовле, содействующего ему. Находясь на юге под покровительством его величества короля Англии, на севере пользуясь милостью его величества императора и самодержца всероссийского, мы, иранские купцы, можем развить торговлю, а Иран - создать свою независимость. Разрешите мне принести мои искренние пожелания и приветствия присутствующим здесь представителям великих держав, а также высокоуважаемому Гаджи-Самед-хану Шуджауддовле и его выдающемуся сподвижнику господину Сардар-Рашиду,
   Моя речь произвела определенное впечатление. Самед-хан был настолько растроган, что поцеловал меня в лоб, я же приложился к его руке и склонился в почтительном поклоне.
   - Прошу вас пожаловать ко мне завтра, - ласково сказал Шуджауддовле.
   Я сел. Нина лукаво взглянула на меня. В ее глазах сверкали шаловливые искры.
   - Да вы прекрасный оратор, - прошептала мне Ганна. - У вас есть все способности, кроме способности любить...
   Мисс Ганне не удалось особенно распространиться на эту тему, так как тосты за здоровье других гостей продолжались.
   Особенно была довольна мною Ираида за упоминание о Сардар-Рашиде.
   Большую часть времени за ужином мисс Ганна провела в разговоре со мной. Обстоятельство это не ускользнуло от внимания Нины, но она не могла слышать нашего разговора, так как музыка заглушала слова мисс Ганны.
   Ужин затянулся до двух часов ночи. После ужина гости разбились на группы. Особенно долго беседовали Самед-хан и консул. К трем часам ночи гости начали расходиться. Первыми ушли американцы. Когда мы собрались уходить и стали прощаться, Самед-хан повторил мне свое приглашение посетить его:
   - Жду вас завтра!
   - Если моя поездка в Россию не состоится, я с превеликой радостью воспользуюсь вашим любезным приглашением.
   ДНИ БИТВ
   Был пятый день магеррама. Слух об отозвании из Ирана Моргана Шостера распространился по всему Тавризу. Об этом говорили даже торговки на женском базаре, утверждая близкое пришествие имама.
   - Близок час, когда желтый гяур* обратит гробницу пророка в Мекке в конюшню! - возбужденно говорили мужчины, переходя из мечети в мечеть.
   ______________ * Русские.
   Сквозь густую толпу, заполнявшую двор мечети Сахибильамр и прилегающие улицы, невозможно было пробиться.
   Население Ирана, привыкшее в месяце магерраме оставлять все дела и проводить дни в мечетях и на площадях, было теперь особенно возбуждено. В такое-то время царские дипломаты затеяли свою опасную игру!.. Как в вопросе колонизации Ирана, так и в деле умиротворения населения Тавриза царские политики проявляли обычную в их практике грубость.
   Наглость оккупантов, врывавшихся в дома мирных граждан, уводивших женщин, срывавших с них на улицах чадры и допускавших всякие беззакония, неминуемо вела к кровавой развязке.
   Царские дипломаты словно не знали, или, зная, не желали считаться с обычаями и традициями Востока.
   Царские солдаты вели, себя в Тавризе точно так, как в свое время вели себя татарские завоеватели, угнетавшие русский народ. Они избивали каждого встречного, топтали честь и права народа, хватали известных лиц, пользующихся уважением народа, и при всем народе чинили над ними невероятные издевательства.
   В результате всего этого население неизбежно должно было столкнуться с царской армией. Тавриз должен был свести, наконец, счеты с царскими оккупантами, приступить к кровавой расправе.
   Я не сомневался в том, что впоследствии мне будет предъявлено обвинение в том, что я не предотвратил вооруженного восстания, но поступить иначе я не мог. Вооруженное восстание должно было дать опыт иранским крестьянам и бедноте, научить их организованному выступлению с оружием в руках. С другой стороны, оно должно было доказать дипломатам, что за истекший период революционное движение пустило еще более глубокие корни, чем это было раньше. По всем этим соображениям мы решили начать восстание, организовав и хорошо подготовив его, придав ему вселяющую бодрость духа форму.
   Сила, противопоставленная нами царским войскам, состояла из четырех тысяч человек; две с половиной тысячи из них были вооружены русскими винтовками, остальные германскими маузерами и ружьями. Помимо того, в нашем распоряжении было до полутора миллионов патронов, полторы тысячи русских наганов, пятьсот ручных бомб, динамит, порох и прочее.
   Наша малочисленность не останавливала и не пугала нас; мы были уверены, что в самом начале столкновения население выступит на нашей стороне и поддержит нас.
   Часов в девять вечера, попрощавшись с Ниной, я вышел из дому.
   Пользуясь темнотой, мы еще раз проверили дома, в которых были размещены наши вооруженные силы.
   Али Мусаев с сыновьями и окончившею русско-иранскую школу молодежью, во главе с учителем Акбером Акберовым, расположились вокруг Саман-Майдана. Амир Хашемет с полутора тысячами вооруженных занял армянскую часть. Мискин Аскер во главе пятисот человек расположился в домах около консульства. Ибрагим-бек Джахангиров, я и другие кавказцы, а из тавризцев Гаджи-Гусейн-Али, засели в домах, расположенных вокруг сада Шахзаде. Это был самый ответственный и опасный пункт. Мы должны были воспрепятствовать соединению находящихся в саду Шахзаде русских сил с войсковыми частями, расквартированными в городе.
   Бывшие в нашем распоряжении пятьсот бомб мы разделили на три части. Двести из них были выделены нам, двести Амир Хашемету, а остальные поровну Акберу Акберову и Мискин Аскеру.
   Особенно остро ощущалось сегодня отсутствие товарищей грузин. Восьми бомбометчиков, имевшихся у нас - Гасан-аги, Тутунчи-оглы, Сулеймана, Гара-Меликли и четырех рабочих с ковроткацких фабрик, которых мы научили искусству метания бомб еще в девятом году, - было нам совершенно недостаточно.
   Обычно с восьми часов утра в городе начинали появляться вооруженные казачьи части. По всему фронту было сделано распоряжение не препятствовать свободному проходу казачьих частей в город.
   Мы решили до начала восстания не прерывать телефонной связи. С началом же военных действий телефонные линии, обслуживавшие штаб русской армии и консульство, должны были быть перерезаны и сохранены лишь линии, связывающие части повстанцев. Для успешного проведения этого мероприятия в определенных пунктах были заблаговременно расставлены люди и приготовлены аппараты.
   В девять часов нам сообщили, что в город вошло до четырех с половиной тысяч казаков. Они занимали окраины города и, останавливая прохожих, производили тщательный обыск. Главные их силы были сосредоточены вокруг управления незмие, которое, однако, пустовало, так как вся незмие была уже на своем посту.
   Первые выстрелы грянули со стороны армянской части, и через минуту по всему городу началась оглушительная трескотня ружейных залпов.
   Не прошло и пяти минут, как телефоны оккупантов перешли на службу восставшим.
   Первым заговорил со мной по телефону Амир Хашемет.
   - Не пропускайте в город пулеметов из сада Шахзаде. Они причинят нам большой урон.
   - Постараемся по мере возможности, задержать их, - ответил я. - Не допускайте в городе выступления неорганизованных масс. Они могут обратиться в бегство и создать панику. Направляйте их в тыл врагу, там они будут полезнее.
   Затем я говорил с Акбером Акберовым.
   - Ученики дерутся, как вымуштрованные солдаты, - сообщил он. - Мы отбили уже четыре атаки. Нашими бомбами убито четыре офицера.
   В это время меня прервал Гасан-ага, сообщив о выступлении из сада Шахзаде войск с пулеметами.
   Мы занимали дома, крыши, лестничные площадки и другие скрытые места.
   Из сада Шахзаде показалась казачья сотня с четырьмя пулеметами. Рядом со мною находился пылкий, смелый юноша по имени Гузу-Курбан.
   - А ну, подай мне бомбу! - приказал я.
   Он принес огромную бомбу болгарского образца, но я вернул ее, потребовав заряженные нами в Тавриза бомбы. Гузу-Курбан принес две. Взяв одну из них и поручив другую ему, я стал прицеливаться. Движение руки, и бомба, упав в самую гущу, подняла невероятную панику. Я испытал огромное наслаждение при этих, вот уже в течение двух лет не слышанных мною звуках. Облака пыли окутали все вокруг. Я не дал улечься пыли. Скрываясь в ней, казаки могли провезти пулеметы в город. Вслед за первой я метнул вторую бомбу. Стоны раненых, крики слились в один сплошной гул. Я оказался прав казаки на самом деле рассчитывали сквозь дым и пыль, поднятые первой бомбой, проскочить мимо нас в город.
   Началась горячая ружейная перепалка. Пыль улеглась, и недалеко от занятого нами дома на середине улицы мы увидели брошенные казаками пулеметы. Не видя нас, казаки стреляли наугад, мы же, следя за каждым их шагом, били без промаха.
   Убедившись в безнадежности своей попытки пробиться в город, казаки изменили направление и, спешно повернув в сторону, устремились в узкие улочки, но тут настигла их бомба Гасан-аги.
   Бой на нашем участке постепенно разгорался. За полчаса казаки возвели перед садом Шахзаде баррикаду. Для того, чтобы вернуть валявшиеся на улице пулеметы, они до пяти раз переходили в наступление, но каждый раз бывали отбиты.
   Тогда они стали целиться в пулеметы, чтобы испортить их и, таким образом, лишить нас возможности воспользоваться ими. Но и эти попытки их не увенчались успехом. Закинув веревки, мы передвинули их к себе и втащили в дом.
   Использовать против нас находившиеся в саду Шахзаде орудия было невозможно. Восстание началось внезапно. В городе было много английских, русских и американских подданных. Поэтому русское командование не рискнуло подвергнуть город артиллерийской бомбардировке.
   Тавриз был отрезан от всего мира, телефонная и телеграфная связь была прервана.
   Меня подозвали к аппарату. Говорил Амир Хашемет.
   - Мы уничтожили более тысячи конных и пеших казаков. Бой продолжается. Положение отличное.
   После него я переговорил с Акбером Акберовым и Мискин Аскером. Полученные от них сведения показали полнейшую растерянность и дезорганизацию в рядах царских войск.
   Ночь мы провели на своих постах. Двинуться с места было немыслимо. Перестрелка продолжалась до самого утра.
   Расположенные в саду казаки предпринимали несколько безуспешных вылазок, пытаясь пробиться в город на выручку находившимся там частям.
   Гасан-ага и я бросили до девяноста бомб. Руки наши ныли от усталости и напряжения.
   Все вопросы, связанные с организацией питания, были заранее предусмотрены, и с этой стороны мы не испытывали никаких затруднений.
   С девяти часов утра следующего дня ружейная перестрелка усилилась и не ослабевала до самого вечера.
   К шести часам из сада Шахзаде донеслись звуки полкового оркестра, сопровождаемые криками "ура". При этих звуках я немедленно приказал по всем пунктам расположения наших сил на моем участке приготовиться к бою.
   Крики "ура" предвещали выступление значительной силы.
   Минут через пять из ворот сада Шахзаде выплыло знамя Апшеронского полка, следом на белом коне в короткой кожаной тужурке ехал командир полка Смирнов.
   Послышалась команда. Войска разбились на три отряда. Один из них двинулся на нас с севера, другой с юга. На обоих концах вспыхнула ожесточенная перестрелка.
   Я со своим отрядом скрывался в домах, расположенных на центральной улице, ведшей в город. По данной заранее инструкции с нашей стороны не было произведено ни одного выстрела. Я разглядывал Смирнова в бинокль. Он тоже, вооружившись биноклем, осматривал наши позиции. Не видя никакого движения и не подозревая засады, Смирнов, видимо, решил, что в занятых нами домах нет ни души и что мы, бросив центр, сосредоточили свои силы на севере и на юге. Во главе конницы, человек в двести, Смирнов поскакал в нашу сторону. Вот он уже на том самом месте, где некогда обрел свое счастье, где впервые увидел матовое, напоминающее лепесток лотоса, лицо Махру и впервые поцеловал ее нежные тонкие пальцы.
   На одно мгновенье я углубился в воспоминания. В ушах зазвучал голос Смирнова, рассказывавшего мне о первом свидании со своей возлюбленной:
   "На улицах стемнело. С минарета раздались последние звуки азана, призывавшего правоверных к вечерней молитве. Похожие на рай, восточные дворцы, укрывшись в мрачных объятиях кирпичных стен, готовились отойти ко сну..."
   Держа в руке тяжелую бомбу, я припоминал слова Смирнова:
   "С минарета раздались последние звуки азана..."
   - Кончай свой азан! Для освобождения Востока от цепей империалистов и колонизаторов нужен не твой азан, а ликующий грохот бомб революции...
   Конница была близко.
   - Вперед! - скомандовал Смирнов, скакавший впереди.
   В его правой руке сверкала обнаженная сталь шашки. Когда он был совсем уже около нас, я поднял руку. Адское пламя вспыхнуло под копытами коня командира, и послышался душераздирающий вопль Смирнова. Густая пыль и клубы дыма обволокли всю улицу.
   Я бросил в ту сторону еще три бомбы.
   Стоны, крики, ржанье, топот лошадиных копыт покрыли грохот взрыва. Более часа продолжался ожесточенный бой среди пыли и дыма. Все атаки казаков были отбиты с огромными для них потерями, и они, в конце концов, вынуждены были отступить.
   Последние атаки казаков преследовали цель - подобрать тело своего командира, но они были напрасны. Даже в случае успеха они не смогли бы найти среди сотни лошадиных туш, в груде человеческих тел, в кучах вывороченных камней разодранное на куски тело Смирнова.
   ТОМ 2
   КНИГА ТРЕТЬЯ
   ПРОВОКАЦИЯ ЦАРСКОГО КОНСУЛА