Страница:
тот погрелся у костров и узнал, кто подбивал народ на бунт. Потому что "без
науки этого случиться не могло!" Васька походил, послушал, и вот,
пожалуйста, главари нашлись: князь Кубенский и двое Воронцовых. Тут же -
головы долой. Сообщников - в ссылку.
13 декабря 1546 года, как только миновала царя страшная, позорная
строчка "дети до 16 не допускаются", он кликнул митрополита и велел себя
женить. Не слыхал еще мальчик о сексуальной революции, о превратностях
брака, о больших возможностях царского служебного положения.
На другой день митрополит созвал молебен, куда приглашены были даже
опальные, но приличные семейства. Вдоволь помолившись, двинулись к царю. И
царь сказал им, что сперва хотел он жениться за границей. Но потом
передумал. К чему-то вспомнились ему покойные папа с мамой, пришла несвязная
мысль: а вдруг мы с молодой не уживемся, так куда ж ее девать? И решил царь
жениться на своей, русской.
Митрополит и окружающие умилились, заплакали от радости, что Иван такой
самостоятельный да смышленый: даже поручил митрополиту и боярам невесту
приискать! Все растрогались до обморока.
Только, что это там еще говорит наш Ваня? А говорит он таковы слова,
что все думские мудрецы, все теоретики-богословы не сразу и понимают их
новизну и опасность. Как бы скороговоркой пожелал государь перед венчанием
брачным венчаться на царствоОх, никто до него на это не дерзал! Венчались на
великое княжество Киевское, потом Владимирское, потом Московское и всея
Руси. А на царство в мировом масштабе - это пока нет.
Венчание на царство означает, что вот ты стоишь в Успенском соборе,
задравши голову, а вон там - в синей чаше, размалеванной шипастыми звездами,
- твой Бог. Ну, тут еще вокруг суетятся какие-то мелкие, смертные людишки. И
ты говоришь Богу (а людишки поддакивают), что ты пришел под руку Господню
осуществить волю Божью на всей земле. А Бог с твоим приходом соглашается, ну
что ж, говорит, Ваня, давай поработаем. И митрополит мажет тебя миром и
елеем уже как бы не сам, а будто бы рукой Бога. И становишься ты, сирота,
"помазанником божьим".
И теперь ты - Царь в законе, а не на бумаге, и это - великая власть, в
принципе, - над всем миром, и это - великая ответственность перед Богом.
Если раньше крымские Гиреи получали от твоего отца письмо с подписью "царь",
пьяно ржали и в ответном письме обзывали царя "улусником", а он из
дипломатических соображений умывался от плевка, то теперь ты, Ваня,
отвечаешь за честь царского имени перед Богом. То есть, должен ты немедля
брать Перекоп, сечь башку Гирею и всему его выводку, крестить
крымско-татарский народ в севастопольской бухте, открывать Бахчисарайский
фонтан для всенародного посещения.
Бояре да дворяне, отцы святые в суете при таких делах, поди ж и не
поняли, что кончилось правление боярское, кончилась спокойная жизнь, опять
кончилось старое Время.
Зачем ученый люд сочиняет теории?
В научных кругах считается, что разработка теорий необходима для
развития практики в нужном направлении. "Практика без теории слепа". Это
значит, что изобретатель колеса или паруса обязан сначала долго мучиться над
бумагой или пергаментом, анализируя свойства разных воображаемых конструкций
и моделируя в голове сопротивление среды. А уж потом взять да и вырезать
деревянный кружок для тачки, сшить полотняный квадрат для парусной лодки. И
сразу ехать под горку, плыть в открытое море.
На самом деле, за исключением нескольких сумасшедших случаев, никто
заранее ничего такого умного не рассчитывает. Сначала долго спотыкаются о
круглые камни и подставляют плащи попутному ветру, потом вырезают колеса и
паруса, а уж потом, путешествуя в карете или на яхте, задают себе праздный
вопрос: как зависит тряска от веса колеса, а качка - от формы паруса. Да и
тут, в основном, обходятся природной смекалкой или практическим опытом.
"Теория без практики мертва". Удачливых любителей препарировать труп, а
потом оживлять его, в истории известно немного.
Строительство Империи всегда было сугубо практическим, земным делом.
Известные Империи создавались конкретными людьми в порядке интуитивного
эксперимента, на основании инстинктов и чувств. Это уже потом теоретики
стали придумывать разновидности Империи - Коммуны и Утопии. Их модели
существовали недолго, создавались, жили и гибли не так, как задумывал
беспокойный автор. Сам выдумщик никогда не становился Императором. Всегда
из-за спины мудреца выскакивал какой-нибудь юркий параноик с сухой рукой, и
дело поворачивалось в правильную, чисто практическую сторону.
Тем не менее, интересно поставить себя на место первобытного социолога
и попытаться разработать теорию, идею, методологию имперского строительства.
Вот, лежим мы, значит, на теплом античном песочке и сочиняем вопросы,
важные для жизни каждого человека. И сами же на эти вопросы отвечаем. В
конце концов, любая теория - это ответы на вопросы: "что делать?", "кто
виноват?", "кто такие "Друзья народа" и как они воюют против
социал-демократов?", "как связаны масса, энергия и скорость света?", "кто
крайний?".
Надо заметить, что теоретик Империи не должен опускаться до житейских
раздумий над ерундой, сокрушаться о массе тела и скорости света. Его Главный
Вопрос звучит так:
Вот, я смотрю, вы не ощутили сразу величие и глобальность этого
вопроса! Этот вопрос - краеугольный камень, корень жизни, соль земли.
Попробуйте в любое мгновение дневной суеты, в любом месте нашей
планеты, в любой ситуации задать себе или окружающим какой-нибудь из
"научных" вопросов. Вы очень легко можете почувствовать себя идиотом. А как
вас еще понимать, если в очереди за колбасой вы вдруг выкрикиваете на весь
магазин: "А что, "Е" у вас равно "М", умноженному на "Ц-квадрат"?". Неплохо
также в пылу футбольного матча побродить по трибунам стадиона и поприставать
к нервным болельщикам с вопросами о "Друзьях народа" или первичности материи
и сознания. Как раз схлопочешь флагом под дых!
А наш Главный Вопрос подходит к любой ситуации. В магазине вам на него
ответят, что "дальше" очередь просили не занимать, колбаса кончается. На
стадионе вам скажут, что "дальше" "Спартак" станет чемпионом, и это
неизбежно, как падение подгнившего Ньютонова яблока. Наш Вопрос уместен и в
портовом борделе и в королевском философском обществе. И даже если подняться
на тайную горную вершину и в туманном дворце поставить Вопрос ребром, то и
тут получишь уместный и правильный ответ: "А дальше вы все умрете!" Поэтому
я надеюсь, что наше открытие, наш Главный Вопрос вы, дорогие читатели,
пронесете с собой через все оставшиеся годы и расстоянья.
К строительству Империи, к разработке ее теории способен приступить
только тот, кто хорошо усвоил первичность главного вопроса. Он не будет
коротать жизнь на околосветовых скоростях, не будет заниматься мелкой
политической возней в унылом провинциальном городке, он вырвется из
повседневной колбасной суеты. Он все время будет держать в подсознании наше
"ну, а дальше-то что?". И он не будет мешкать. Не будет знать жалости и
эстетских колебаний. Остановившись в своей любознательности у самой
последней черты перед мудрым летальным ответом, Творец Империи сформулирует
целую вереницу более мелких, тактических вопросов. И сам быстро и правильно
ответит на них.
Вопрос 1. Надо ли работать?
Ответ 1. Работать надо!
Работа порождает много прекрасных вещей, вкусную еду, вино,
удовольствия. Но работать надо вообще. Всем трудящимся. А конкретно мне
работать не надо. Не хочется. Тяжело, вредно для здоровья. Пашешь, пашешь,
ну, а дальше-то что? Мозоли, грыжа, остеохондроз, инфаркт, вечная память до
сорокового дня. Нет, пусть лучше пашут другие, а мы придумаем, как им с нами
поделиться.
Вопрос 2. Сколько мне нужно женщин, рабов, земли, машин, богатства -
всего, что есть хорошего?
Ответ 2. Много!
Мне нужны все девки села Берестова, все экспонаты Парижского
автосалона, все Южное Приднепровье. Ну, а дальше-то что? А дальше - вся
Восточная Европа, да и Западную приберем. А там и Азия не за горами. Урал -
разве ж это горы? Короче, мужик, кончай мелочиться, дальше нам нужен весь
мирНо начнем мы с Южного Приднепровья.
Вопрос 3. А захотят ли люди, божьи твари, народы этих украин, франций и
канад под мое крыло? Не тяжко ли им будет строить мою Империю? Не
простудятся ли они на возведении пирамид и рытье каналов? Не вывихнут ли
ручки-ножки в кавалерийских упражнениях? Не поистратятся ли в освоении
сибирских курортов? Не выродятся ли морально в кровопролитии, голоде,
оскорблениях и унижениях; не научатся ли чему дурному в своем скотском
прозябании ради моей великой цели? Не следует ли их пожалеть, полюбить да
поголубить, поучить да полечить?
Ответ 3. Перебьются!
Ну, пожалеешь ты их. Поучишь и полечишь, так они разленятся,
разъедятся, разнежатся да расплодятся. В лучшем случае - одном из ста -
скажут тебе "спасибо". Ну, а дальше-то что? Дальше все они все равно
передохнут. И следа от них не останется. А пирамида будет стоять
недостроенной на посмешище археологам. А музеи наполнить будет нечем. И
великой страны, Империи имени Твоего Имени, на глобусе не будет!
Вопросы эти задавать можно без числа. Важно только при подборе ответа
вовремя проверять его правильность нашей великолепной формулой "ну, а
дальше-то что?"!
Когда мы учились, нам многократно объясняли роль личности в Истории.
Объясняли все время по-разному, но подводили к одному: не личность
определяет Историю, а общественная необходимость, мировой процесс, воля
народных масс. Ради приличной оценки мы с этим соглашались. Пусть личность
не определяет Историю. Пусть она ее только делает.
Мало на Руси найдется персонажей, которые до такой степени "сделали"
Историю и народные массы, как Иван Грозный.
16 января 1547 года Иоанн IV Васильевич венчался на царство. Весть о
воцарении Иоанна понеслась по стране вдогонку за сватьей грамотой. В той
грамоте было сказано: "Когда к вам эта наша грамота придет и у которых будут
из вас дочери девки, то вы бы с ними сейчас же ехали в город к нашим
наместникам на смотр, а дочерей девок у себя ни под каким видом не таили б.
Кто ж из вас дочь девку утаит и к наместникам нашим не повезет, тому от меня
быть в великой опале и казни. Грамоту пересылайте между собою сами, не
задерживая ни часу". Вот так!
Этот, совсем уж сказочный эпизод полон страсти, надежд, опасений и
романтики. Будто ожила на миг Русь Владимира и Мстислава.
На практике все, однако, было не столь занимательно. Потные гонцы
мотались по губерниям. Отцы приличных семейств чесали в затылке: что есть
"дочь-девка"? Непонятно и страшно было также значение слова "казнь". И
совсем уж жуткие сцены представлялись в мужском воображении. Вот к царю
приводят целые толпы дочь-девок. Что и как он с ними будет делать?
Но все обошлось местными конкурсами красоты. Во втором туре в Москве
победила Анастасия, "девушка из одного из самых знатных и древних боярских
родов: дочь умершего окольничего Романа Юрьевича Захарьина-Кошкина". Историк
простительно преувеличил древность и знатность рода Анастасии - она была
первой "Романовой". Царь тоже полюбил ее с первого взгляда.
3 февраля отгуляли свадьбу. Тут и начались какие-то нелады с Небом.
12 апреля вспыхивает сильный пожар в Москве. 20 апреля - другой. 3 июня
падает большой колокол - "Благовестник". Теперь нескоро на Руси услышат
благую весть.
21 июня - снова страшный пожар. При сильном ветре море огня несется от
очага в церкви Воздвижения на Арбате по крышам домов и поглощает весь
западный край столицы до реки Москвы. Тут же вспыхивает маковка Успенского
собора в Кремле, пылает и сгорает вся царева, казенная и божья недвижимость:
"царский двор", "казенный двор", Благовещенский собор, Оружейная палата со
всем оружием, Постельная палата с казною, двор митрополита. В каменных
церквях остались только стены; погорело все добро, которое горожане натащили
под божью защиту. Только в главном, Успенском соборе уцелел иконостас.
Митрополит Макарий, крупный средневековый писатель едва остался жив, прижав
к груди чудотворную икону Богородицы, лично рисованную праведным
митрополитом Петром. Из обложенного огнем Кремля митрополита спускали на
веревках к реке, так и веревки оборвались, и Макарий расшибся до
бесчувствия. Сгорели все торговые ряды, лавки, посады, все, что окисляется
при нагревании. Ну, и народу, конечно, погорело 1 700 душ.
Царь с молодой женой и боярами уехал от такой беды на дачу в Воробьево.
Тут, конечно, что-то было не так. Жара стояла, но это - пустое.
Обезумевшие толпы москвичей напомнили Ивану страшные ночи детства, огонь
московского пожара смешался в его зрачках с безумным душевным огнем. А тут
еще начальники, ответственные за противопожарную безопасность, стали путать
след. Стали говорить, что Москва сгорела не просто так.
- А как? - побежали мурашки по спине царя.
- А вот как. Стало нам, государь, доподлинно известно, что некие
чародеи вынимали сердца человеческие, мочили их в воде, водой этой кропили
по улицам. Как же Москве было не загореться?
В общем, Челяднин, Скопин-Шуйский, протопоп Бармин - сочинители этих
сказок - плохо повлияли на процесс душевного умиротворения Иоанна, начатый
нежной женитьбой. Взыграли ненависть и подозрительность, вспыхнуло кровавое
Чувство! Был учинен "розыск".
26 июня бояре из спецслужб согнали на площади Успенского собора
"черных" то ли от сажи, то ли по происхождению людей и стали строго
спрашивать, кто запалил город славный. Все дружно и точно отвечали, что это
княгиня Анна Глинская с детьми колдовала. Чекисты засомневались. Было ясно,
что "черные" ненавидели Глинских и за старые дела, и за продолжающиеся их
бесчинства при Иоанне. К тому же, мы помним, что Глинские - это последние
близкие родичи царя по матери. Трудно было их не терпеть, еще труднее -
обидеть. Но достали!
Дядя царя Юрий Глинский стоял тут же и все это слышал. От греха он
решил перепрятаться в Успенском соборе, но бояре и туда запустили чернь.
Глинского убили в соборе, труп выволокли на базарную (Красную) площадь, где
казнили уголовников. Начался беспредел. Били насмерть всех Глинских,
около-Глинских и типа-Глинґских. Забили насмерть целую делегацию каких-то
Северских бояр, которых просто попутали с Глинскими.
Бунт полыхал, как давешний пожар, и, казалось, потушить его - не в
силах человеческих. А Бог - ясно и дураку на паперти - палец о палец не
ударит. Чем-то царство Иоанново становилось ему не в масть. Толпа черного
народа, перебив всех встречных в ярком платье, стала вспоминать, какие еще
Глинские бывают.
- Э! Так есть же еще бабка царева, Анна - самая главная колдунья! Она у
царя на госдаче прячется! - подсказывали скромно одетые молодые люди без
трудовых мозолей.
Толпа рванула на Воробьевы Горы. Стали дерзко кричать на царя, давай
сюда бабку, всех Глинских, какие есть, и, вообще, давай всех сюда и будем
разбираться, чего ты нам на шею навенчал! Хотели взять малолетку на испуг.
Ответ был мгновенным и взрослым. Сбоку вышли люди с нехорошими лицами,
быстро вырубили нескольких крикунов и заводил. Толпа замерла.
- Ну, что, люди добрые, заскучали? Зрелищ хотите? Их есть у меня! Вот,
к примеру, посмотрите на казнь воров.
Тут же стали чинно и медленно резать, рубить, вешать главарей. Народ
стоял оцепенело и делал вид, что он не при делах, а сюда пришел просто так,
поглядеть на представление.
Наступил покой. Глинские были низвергнуты. Но и бояре не
восторжествовали. Вот, казалось, им прямая дорога в совет к царю - других-то
никого нету. Так не зовет государь своих бояр. Чем-то не любы ему остатки
Шуйских, Темкин, Бармин, Челяднин. Иоанн вообще совершает подлинную
геральдическую революцию: раз мне бояре подозрительны, а друзья юности
нужны, то я и выберу друзей себе сам.
Так во дворце появляются два фаворита - простой, неглавный попик
погорелого Благовещенского собора Сильвестр и Алексей Адашев. А это кто? А
никто. Адашев получает место "ложничего" - взбивает перины и ведет с царем
душевные беседы на сон грядущий. Эти беседы были царю необходимы. Он ясно
сознавал свою греховность и искал спасения души в исполнении тяжкой миссии
помазанника божьего. "Нельзя ни описать, ни языком человеческим пересказать
всего того, что я сделал дурного по грехам молодости моей", - писал потом
Иоанн церковному собору.
Теперь новые друзья уверяли царя, - и он им верил, - что пожар подвел
черту под списком непрощенных грехов, и далее все будет хорошо. Сильвестр,
Адашев, искупительный пожар московский и медовый месяц подействовали
благотворно на царя. Все заметили добрую перемену в его характере. Он стал
мягок и озаботился смягчением нравственности масс. Три года Иоанн уговаривал
людей жить дружно. Он сам выходил на площади и обращался к толпе с
увещеваниями. Иностранные послы доносили о нем, как о "словесной премудрости
риторе".
Но народ слушал, да кушал. В двадцать лет Иоанн наконец повзрослел и
решил устроить порядок на демократической основе. Был созван съезд со всех
концов страны. Царь обратился к делегатам с Лобного места. Сначала он долго
каялся митрополиту и публике, потом воззвал от чистого сердца: "Люди Божии и
нам дарованные Богом! Молю вашу веру к Богу и к нам любовь: оставьте друг
другу вражды и тягости". Потом царь пообещал лично рассматривать и
справедливо решать крупные дела. Съезд разъехался в недоумении.
А царь пожаловал Адашева в окольничии, поручил ему принимать челобитные
от бедных и обиженных, не бояться сильных и славных, руководить судом по
своему усмотрению. Так был сломан старый порядок. Бояре учились терпеть
"подлых" начальников.
Теперь молодому царю нужно было славно повоевать. Сбоку оставалась
недобитая Казань, ею и занялись. Царь сам сел в седло, три года - с 1549 по
1552 - глядел на басурманский город через великую Волгу, положил немало
войска, но настоящей победы не добился. Пришлось ставить в Казань наместника
с согласия правоверных. Получалось какое-то новгородское безобразие.
На всякий случай наместнику Микулинскому придали сторожевой полк. Пока
Микулинский добирался до Казани, два татарина из его свиты убежали вперед,
взбунтовали страстями всякими мирных жителей и заперли город.
Еще не успокоили своих татар, как неожиданно на Тулу налетели крымские.
Царь, оказавшийся поблизости, сильно испугал крымцев, они бежали, бросая
коней.
Тут уж всерьез взялись и за Казань. Она была осаждена 150-тысячным
войском с большой артиллерией. Царь был во всей красе. Татары с удивлением
смотрели со стен, как русские отряды, - каждый в свой черед, а не навалом,
как обычно, - бросались на штурм. Иоанн вспомнил прародителя Владимира и
стал искать, откуда казанцы воду берут. Источник был найден и взорван
"размыслом" - немецким инженером, "искусным в разорении городов". Следом
взлетела на воздух и крепостная стена. С устроенной вплотную к городу башни
по осажденным били снайперы. Битва была страшной и жестокой. К концу ее в
Казани не осталось никого: царь велел пленных с оружием не брать, а ни один
казанец оружия не сложил.
2 октября 1552 года Казань была повержена, но народ в лесах по Волге
оставался мусульманским. Тут бы надо было его и крестить, но Иван
замешкался, и партизанщина продолжалась еще несколько десятилетий. А
полумесяц застрял в казанских небесах и до сего дня...
Два года прошли в стычках с Крымом. Иоанн наотрез отказался платить
"поминки" - дань крымским разбойникам. Те стали просить пропуск на Литву:
надо же что-то кушатьЦарь не пропустил их и запер Перекоп. С непривычки без
грабежа в Крыму сделался голод.
В 1554 году начались нелады с Ливонией: там протестанты сгоряча вместе
с католическими костелами попалили и православные церкви. Переговоры о дани
Москве бестолково тянулись 4 года. В январе 1558 года был предпринят удачный
рейд. Войско вернулось в Москву, перегруженное добычей. Вскоре была взята
Нарва, причем битые жители будто бы запросились в союз нерушимый сами. А там
взяли и Дерпт.
Страна крепла и расширялась. Не было ни одного прокола в действиях
молодого царя. Казалось, благословение Господне осеняет-таки буйну голову.
При таком покровительстве начинало Иоанну казаться, что делать нечего -
дойти до Парижа и прочих стран. Тем более, что обязанность на нем такая
лежала по уставу. Он был глава самого главного православного государства. По
определению, он был Человеком No1 в международном сообществе и просто должен
был вознести свою десницу над темными азиатами и заблудшими европейцами.
Ведь потом, когда Бог призовет его к себе, - что ж ты, Ваня, просидел на
троне мягким задом? - то не отопрешься и не оправдаешься непогодой и
недочетом мелких денег.
Официальная Программа получалась такая. Крым - сюда. Прибалтику - тоже,
сама просится. Польшу и Литву тоже пора забрать - это святое: они нашей
Киевской Русью попользовались, пора и нам краковской колбаски пожевать.
Немец у нас уже бит и еще бит будет. Потом турецкий Султан. Это серьезно. Но
деваться некуда - Царьград забирать пора. Это было Богу обещано громким
шепотом при свидетелях со стороны невесты. Турецкому все время двулично
помогают французы: то Генрихи, то Филиппы, то Людовики Надцатые. Эти сильны
будуарной интригой, но напрямую их мушкетеры против наших дровосеков не
потянут.
Ну, а дальше-то что? Теперь гляди на Восток. Отомстить за наших князей,
задавленных при Калке, свято? Святее не бывает. Так что - даешь Азию через
Камень. И в самом Камне уральском тоже добра захоронено не весть сколько,
только спугни Хозяйку Медной Горы.
Вот такая получается диспозиция. На первое время. Потому что уже идут
слухи о какой-то совсем уж дальней, заморской, картофельной земле, о теплых
краях на юг от Иерусалима. О нескольких Индиях и прочих чудесах.
Такое вот досталось Ивану хозяйство - Империя! Ее надо было собрать и
устроить. Следовало судить крещеных и крестить тех, кто не крещен, казнить и
миловать их. Работы много, но и вся жизнь впереди - какие наши годы? 26 - 28
лет! Тициан еще не брался за кисточку! Правда, Лермонтова уже успели
пристрелить.
Последовавшие затем неприятности произошли от безразмерности задачи.
Возникли споры, с чего начать. Сильвестр резонно советовал оставить
христианскую Ливонию на потом, а сейчас добить крымских нехристей. Иоанн
уперся. Ему был нужен близкий выход к морю, окно в Европу и т. д. Да и бить
мягких, культурных прибалтов было не в пример приятнее, чем тащиться под
палящим солнцем в холерную Тавриду.
Сильвестр настаивал на своем и перегнул палку. До сих пор ему удавалось
полностью управлять царем. Он даже написал популярную книжку, как и что
нужно делать в семье, за столом, на хозяйственном дворе, в спальне. Книжка
называлась "Домострой". Она дошла до наших дней, и ее с удовольствием читают
незамужние воспитательницы детских садов и учительницы младших классов.
Но Иоанн уже вышел из детского возраста и стал неприятно коситься на
Сильвестра страшным глазом. Сильвестр не понял. Он продолжал в духовных
беседах с царем настаивать, что все неприятности Иоанна - простуда жены,
синяки у детей, ночные страхи самого царя - происходят от непослушания
мудрому духовнику. Это было уже смешно. Какой еще "мудрый духовник", когда
сам Бог вел Иоанна, а Сильвестр был приглашен просто так, для сверки текста
повседневных молитв!
В 1553 году, 23-х лет от роду, Иоанн опасно заболел после казанского
похода.
- Вот! - зашептали во дворце. - Не люба Господу гордыня!
Царя заставили написать завещание в пользу новорожденного царевича
Димитрия. Стал царь требовать с двоюродного брата Владимира и бояр присяги
на верность младенцу. История повторилась: бояре переметнулись к
претенденту. Владимир восстал. Сильвестр тихо поддержал его. Отец Алексея
Адашева, прижившийся при дворе, стал вовсю агитировать за Владимира.
Вот как засветились гады! Вот как отблагодарили государя за поместья и
угодья, за выпитые вина и съеденную осетрину, за соболей и московскую
прописку, за кабриолеты в 12 лошадиных сил!
Настал момент истины. Стали бояре хамить больному царю в лицо,
покрикивать, что Захарьиным-Кошкиным-Романовым, этим грабителям и губителям
Руси (как в воду смотрели!), присягать не станут! Что царица Анастасия
Романова - такая же змея, какая была византийская императрица Евдокия,
губительница Златоуста. Сильвестр при этом приосанивался и надувал щеки -
русским Златоустом был, конечно, он.
Владимир при царе прямо и наотрез отказался присягать царевичу
Димитрию. Возникли две партии. Слабаки перецеловали крест. Бунтовщики и сами
не целовали и стали деньги раздавать другим, "нецелованным": покупали голоса
избирателей.
Глянул Бог на это безобразие и сменил первоначальный план.
От брани, волнений и нервного напряжения организм Иоанна мобилизовался,
и царь выздоровел. Вот досада, мать честна! Но ставки были сделаны.
Сначала Иоанн по обету, данному Богу за выздоровление, поехал в дальний
Кириллов Белозерский монастырь с женой и новорожденным сыном Димитрием. Был
науки этого случиться не могло!" Васька походил, послушал, и вот,
пожалуйста, главари нашлись: князь Кубенский и двое Воронцовых. Тут же -
головы долой. Сообщников - в ссылку.
13 декабря 1546 года, как только миновала царя страшная, позорная
строчка "дети до 16 не допускаются", он кликнул митрополита и велел себя
женить. Не слыхал еще мальчик о сексуальной революции, о превратностях
брака, о больших возможностях царского служебного положения.
На другой день митрополит созвал молебен, куда приглашены были даже
опальные, но приличные семейства. Вдоволь помолившись, двинулись к царю. И
царь сказал им, что сперва хотел он жениться за границей. Но потом
передумал. К чему-то вспомнились ему покойные папа с мамой, пришла несвязная
мысль: а вдруг мы с молодой не уживемся, так куда ж ее девать? И решил царь
жениться на своей, русской.
Митрополит и окружающие умилились, заплакали от радости, что Иван такой
самостоятельный да смышленый: даже поручил митрополиту и боярам невесту
приискать! Все растрогались до обморока.
Только, что это там еще говорит наш Ваня? А говорит он таковы слова,
что все думские мудрецы, все теоретики-богословы не сразу и понимают их
новизну и опасность. Как бы скороговоркой пожелал государь перед венчанием
брачным венчаться на царствоОх, никто до него на это не дерзал! Венчались на
великое княжество Киевское, потом Владимирское, потом Московское и всея
Руси. А на царство в мировом масштабе - это пока нет.
Венчание на царство означает, что вот ты стоишь в Успенском соборе,
задравши голову, а вон там - в синей чаше, размалеванной шипастыми звездами,
- твой Бог. Ну, тут еще вокруг суетятся какие-то мелкие, смертные людишки. И
ты говоришь Богу (а людишки поддакивают), что ты пришел под руку Господню
осуществить волю Божью на всей земле. А Бог с твоим приходом соглашается, ну
что ж, говорит, Ваня, давай поработаем. И митрополит мажет тебя миром и
елеем уже как бы не сам, а будто бы рукой Бога. И становишься ты, сирота,
"помазанником божьим".
И теперь ты - Царь в законе, а не на бумаге, и это - великая власть, в
принципе, - над всем миром, и это - великая ответственность перед Богом.
Если раньше крымские Гиреи получали от твоего отца письмо с подписью "царь",
пьяно ржали и в ответном письме обзывали царя "улусником", а он из
дипломатических соображений умывался от плевка, то теперь ты, Ваня,
отвечаешь за честь царского имени перед Богом. То есть, должен ты немедля
брать Перекоп, сечь башку Гирею и всему его выводку, крестить
крымско-татарский народ в севастопольской бухте, открывать Бахчисарайский
фонтан для всенародного посещения.
Бояре да дворяне, отцы святые в суете при таких делах, поди ж и не
поняли, что кончилось правление боярское, кончилась спокойная жизнь, опять
кончилось старое Время.
Зачем ученый люд сочиняет теории?
В научных кругах считается, что разработка теорий необходима для
развития практики в нужном направлении. "Практика без теории слепа". Это
значит, что изобретатель колеса или паруса обязан сначала долго мучиться над
бумагой или пергаментом, анализируя свойства разных воображаемых конструкций
и моделируя в голове сопротивление среды. А уж потом взять да и вырезать
деревянный кружок для тачки, сшить полотняный квадрат для парусной лодки. И
сразу ехать под горку, плыть в открытое море.
На самом деле, за исключением нескольких сумасшедших случаев, никто
заранее ничего такого умного не рассчитывает. Сначала долго спотыкаются о
круглые камни и подставляют плащи попутному ветру, потом вырезают колеса и
паруса, а уж потом, путешествуя в карете или на яхте, задают себе праздный
вопрос: как зависит тряска от веса колеса, а качка - от формы паруса. Да и
тут, в основном, обходятся природной смекалкой или практическим опытом.
"Теория без практики мертва". Удачливых любителей препарировать труп, а
потом оживлять его, в истории известно немного.
Строительство Империи всегда было сугубо практическим, земным делом.
Известные Империи создавались конкретными людьми в порядке интуитивного
эксперимента, на основании инстинктов и чувств. Это уже потом теоретики
стали придумывать разновидности Империи - Коммуны и Утопии. Их модели
существовали недолго, создавались, жили и гибли не так, как задумывал
беспокойный автор. Сам выдумщик никогда не становился Императором. Всегда
из-за спины мудреца выскакивал какой-нибудь юркий параноик с сухой рукой, и
дело поворачивалось в правильную, чисто практическую сторону.
Тем не менее, интересно поставить себя на место первобытного социолога
и попытаться разработать теорию, идею, методологию имперского строительства.
Вот, лежим мы, значит, на теплом античном песочке и сочиняем вопросы,
важные для жизни каждого человека. И сами же на эти вопросы отвечаем. В
конце концов, любая теория - это ответы на вопросы: "что делать?", "кто
виноват?", "кто такие "Друзья народа" и как они воюют против
социал-демократов?", "как связаны масса, энергия и скорость света?", "кто
крайний?".
Надо заметить, что теоретик Империи не должен опускаться до житейских
раздумий над ерундой, сокрушаться о массе тела и скорости света. Его Главный
Вопрос звучит так:
Вот, я смотрю, вы не ощутили сразу величие и глобальность этого
вопроса! Этот вопрос - краеугольный камень, корень жизни, соль земли.
Попробуйте в любое мгновение дневной суеты, в любом месте нашей
планеты, в любой ситуации задать себе или окружающим какой-нибудь из
"научных" вопросов. Вы очень легко можете почувствовать себя идиотом. А как
вас еще понимать, если в очереди за колбасой вы вдруг выкрикиваете на весь
магазин: "А что, "Е" у вас равно "М", умноженному на "Ц-квадрат"?". Неплохо
также в пылу футбольного матча побродить по трибунам стадиона и поприставать
к нервным болельщикам с вопросами о "Друзьях народа" или первичности материи
и сознания. Как раз схлопочешь флагом под дых!
А наш Главный Вопрос подходит к любой ситуации. В магазине вам на него
ответят, что "дальше" очередь просили не занимать, колбаса кончается. На
стадионе вам скажут, что "дальше" "Спартак" станет чемпионом, и это
неизбежно, как падение подгнившего Ньютонова яблока. Наш Вопрос уместен и в
портовом борделе и в королевском философском обществе. И даже если подняться
на тайную горную вершину и в туманном дворце поставить Вопрос ребром, то и
тут получишь уместный и правильный ответ: "А дальше вы все умрете!" Поэтому
я надеюсь, что наше открытие, наш Главный Вопрос вы, дорогие читатели,
пронесете с собой через все оставшиеся годы и расстоянья.
К строительству Империи, к разработке ее теории способен приступить
только тот, кто хорошо усвоил первичность главного вопроса. Он не будет
коротать жизнь на околосветовых скоростях, не будет заниматься мелкой
политической возней в унылом провинциальном городке, он вырвется из
повседневной колбасной суеты. Он все время будет держать в подсознании наше
"ну, а дальше-то что?". И он не будет мешкать. Не будет знать жалости и
эстетских колебаний. Остановившись в своей любознательности у самой
последней черты перед мудрым летальным ответом, Творец Империи сформулирует
целую вереницу более мелких, тактических вопросов. И сам быстро и правильно
ответит на них.
Вопрос 1. Надо ли работать?
Ответ 1. Работать надо!
Работа порождает много прекрасных вещей, вкусную еду, вино,
удовольствия. Но работать надо вообще. Всем трудящимся. А конкретно мне
работать не надо. Не хочется. Тяжело, вредно для здоровья. Пашешь, пашешь,
ну, а дальше-то что? Мозоли, грыжа, остеохондроз, инфаркт, вечная память до
сорокового дня. Нет, пусть лучше пашут другие, а мы придумаем, как им с нами
поделиться.
Вопрос 2. Сколько мне нужно женщин, рабов, земли, машин, богатства -
всего, что есть хорошего?
Ответ 2. Много!
Мне нужны все девки села Берестова, все экспонаты Парижского
автосалона, все Южное Приднепровье. Ну, а дальше-то что? А дальше - вся
Восточная Европа, да и Западную приберем. А там и Азия не за горами. Урал -
разве ж это горы? Короче, мужик, кончай мелочиться, дальше нам нужен весь
мирНо начнем мы с Южного Приднепровья.
Вопрос 3. А захотят ли люди, божьи твари, народы этих украин, франций и
канад под мое крыло? Не тяжко ли им будет строить мою Империю? Не
простудятся ли они на возведении пирамид и рытье каналов? Не вывихнут ли
ручки-ножки в кавалерийских упражнениях? Не поистратятся ли в освоении
сибирских курортов? Не выродятся ли морально в кровопролитии, голоде,
оскорблениях и унижениях; не научатся ли чему дурному в своем скотском
прозябании ради моей великой цели? Не следует ли их пожалеть, полюбить да
поголубить, поучить да полечить?
Ответ 3. Перебьются!
Ну, пожалеешь ты их. Поучишь и полечишь, так они разленятся,
разъедятся, разнежатся да расплодятся. В лучшем случае - одном из ста -
скажут тебе "спасибо". Ну, а дальше-то что? Дальше все они все равно
передохнут. И следа от них не останется. А пирамида будет стоять
недостроенной на посмешище археологам. А музеи наполнить будет нечем. И
великой страны, Империи имени Твоего Имени, на глобусе не будет!
Вопросы эти задавать можно без числа. Важно только при подборе ответа
вовремя проверять его правильность нашей великолепной формулой "ну, а
дальше-то что?"!
Когда мы учились, нам многократно объясняли роль личности в Истории.
Объясняли все время по-разному, но подводили к одному: не личность
определяет Историю, а общественная необходимость, мировой процесс, воля
народных масс. Ради приличной оценки мы с этим соглашались. Пусть личность
не определяет Историю. Пусть она ее только делает.
Мало на Руси найдется персонажей, которые до такой степени "сделали"
Историю и народные массы, как Иван Грозный.
16 января 1547 года Иоанн IV Васильевич венчался на царство. Весть о
воцарении Иоанна понеслась по стране вдогонку за сватьей грамотой. В той
грамоте было сказано: "Когда к вам эта наша грамота придет и у которых будут
из вас дочери девки, то вы бы с ними сейчас же ехали в город к нашим
наместникам на смотр, а дочерей девок у себя ни под каким видом не таили б.
Кто ж из вас дочь девку утаит и к наместникам нашим не повезет, тому от меня
быть в великой опале и казни. Грамоту пересылайте между собою сами, не
задерживая ни часу". Вот так!
Этот, совсем уж сказочный эпизод полон страсти, надежд, опасений и
романтики. Будто ожила на миг Русь Владимира и Мстислава.
На практике все, однако, было не столь занимательно. Потные гонцы
мотались по губерниям. Отцы приличных семейств чесали в затылке: что есть
"дочь-девка"? Непонятно и страшно было также значение слова "казнь". И
совсем уж жуткие сцены представлялись в мужском воображении. Вот к царю
приводят целые толпы дочь-девок. Что и как он с ними будет делать?
Но все обошлось местными конкурсами красоты. Во втором туре в Москве
победила Анастасия, "девушка из одного из самых знатных и древних боярских
родов: дочь умершего окольничего Романа Юрьевича Захарьина-Кошкина". Историк
простительно преувеличил древность и знатность рода Анастасии - она была
первой "Романовой". Царь тоже полюбил ее с первого взгляда.
3 февраля отгуляли свадьбу. Тут и начались какие-то нелады с Небом.
12 апреля вспыхивает сильный пожар в Москве. 20 апреля - другой. 3 июня
падает большой колокол - "Благовестник". Теперь нескоро на Руси услышат
благую весть.
21 июня - снова страшный пожар. При сильном ветре море огня несется от
очага в церкви Воздвижения на Арбате по крышам домов и поглощает весь
западный край столицы до реки Москвы. Тут же вспыхивает маковка Успенского
собора в Кремле, пылает и сгорает вся царева, казенная и божья недвижимость:
"царский двор", "казенный двор", Благовещенский собор, Оружейная палата со
всем оружием, Постельная палата с казною, двор митрополита. В каменных
церквях остались только стены; погорело все добро, которое горожане натащили
под божью защиту. Только в главном, Успенском соборе уцелел иконостас.
Митрополит Макарий, крупный средневековый писатель едва остался жив, прижав
к груди чудотворную икону Богородицы, лично рисованную праведным
митрополитом Петром. Из обложенного огнем Кремля митрополита спускали на
веревках к реке, так и веревки оборвались, и Макарий расшибся до
бесчувствия. Сгорели все торговые ряды, лавки, посады, все, что окисляется
при нагревании. Ну, и народу, конечно, погорело 1 700 душ.
Царь с молодой женой и боярами уехал от такой беды на дачу в Воробьево.
Тут, конечно, что-то было не так. Жара стояла, но это - пустое.
Обезумевшие толпы москвичей напомнили Ивану страшные ночи детства, огонь
московского пожара смешался в его зрачках с безумным душевным огнем. А тут
еще начальники, ответственные за противопожарную безопасность, стали путать
след. Стали говорить, что Москва сгорела не просто так.
- А как? - побежали мурашки по спине царя.
- А вот как. Стало нам, государь, доподлинно известно, что некие
чародеи вынимали сердца человеческие, мочили их в воде, водой этой кропили
по улицам. Как же Москве было не загореться?
В общем, Челяднин, Скопин-Шуйский, протопоп Бармин - сочинители этих
сказок - плохо повлияли на процесс душевного умиротворения Иоанна, начатый
нежной женитьбой. Взыграли ненависть и подозрительность, вспыхнуло кровавое
Чувство! Был учинен "розыск".
26 июня бояре из спецслужб согнали на площади Успенского собора
"черных" то ли от сажи, то ли по происхождению людей и стали строго
спрашивать, кто запалил город славный. Все дружно и точно отвечали, что это
княгиня Анна Глинская с детьми колдовала. Чекисты засомневались. Было ясно,
что "черные" ненавидели Глинских и за старые дела, и за продолжающиеся их
бесчинства при Иоанне. К тому же, мы помним, что Глинские - это последние
близкие родичи царя по матери. Трудно было их не терпеть, еще труднее -
обидеть. Но достали!
Дядя царя Юрий Глинский стоял тут же и все это слышал. От греха он
решил перепрятаться в Успенском соборе, но бояре и туда запустили чернь.
Глинского убили в соборе, труп выволокли на базарную (Красную) площадь, где
казнили уголовников. Начался беспредел. Били насмерть всех Глинских,
около-Глинских и типа-Глинґских. Забили насмерть целую делегацию каких-то
Северских бояр, которых просто попутали с Глинскими.
Бунт полыхал, как давешний пожар, и, казалось, потушить его - не в
силах человеческих. А Бог - ясно и дураку на паперти - палец о палец не
ударит. Чем-то царство Иоанново становилось ему не в масть. Толпа черного
народа, перебив всех встречных в ярком платье, стала вспоминать, какие еще
Глинские бывают.
- Э! Так есть же еще бабка царева, Анна - самая главная колдунья! Она у
царя на госдаче прячется! - подсказывали скромно одетые молодые люди без
трудовых мозолей.
Толпа рванула на Воробьевы Горы. Стали дерзко кричать на царя, давай
сюда бабку, всех Глинских, какие есть, и, вообще, давай всех сюда и будем
разбираться, чего ты нам на шею навенчал! Хотели взять малолетку на испуг.
Ответ был мгновенным и взрослым. Сбоку вышли люди с нехорошими лицами,
быстро вырубили нескольких крикунов и заводил. Толпа замерла.
- Ну, что, люди добрые, заскучали? Зрелищ хотите? Их есть у меня! Вот,
к примеру, посмотрите на казнь воров.
Тут же стали чинно и медленно резать, рубить, вешать главарей. Народ
стоял оцепенело и делал вид, что он не при делах, а сюда пришел просто так,
поглядеть на представление.
Наступил покой. Глинские были низвергнуты. Но и бояре не
восторжествовали. Вот, казалось, им прямая дорога в совет к царю - других-то
никого нету. Так не зовет государь своих бояр. Чем-то не любы ему остатки
Шуйских, Темкин, Бармин, Челяднин. Иоанн вообще совершает подлинную
геральдическую революцию: раз мне бояре подозрительны, а друзья юности
нужны, то я и выберу друзей себе сам.
Так во дворце появляются два фаворита - простой, неглавный попик
погорелого Благовещенского собора Сильвестр и Алексей Адашев. А это кто? А
никто. Адашев получает место "ложничего" - взбивает перины и ведет с царем
душевные беседы на сон грядущий. Эти беседы были царю необходимы. Он ясно
сознавал свою греховность и искал спасения души в исполнении тяжкой миссии
помазанника божьего. "Нельзя ни описать, ни языком человеческим пересказать
всего того, что я сделал дурного по грехам молодости моей", - писал потом
Иоанн церковному собору.
Теперь новые друзья уверяли царя, - и он им верил, - что пожар подвел
черту под списком непрощенных грехов, и далее все будет хорошо. Сильвестр,
Адашев, искупительный пожар московский и медовый месяц подействовали
благотворно на царя. Все заметили добрую перемену в его характере. Он стал
мягок и озаботился смягчением нравственности масс. Три года Иоанн уговаривал
людей жить дружно. Он сам выходил на площади и обращался к толпе с
увещеваниями. Иностранные послы доносили о нем, как о "словесной премудрости
риторе".
Но народ слушал, да кушал. В двадцать лет Иоанн наконец повзрослел и
решил устроить порядок на демократической основе. Был созван съезд со всех
концов страны. Царь обратился к делегатам с Лобного места. Сначала он долго
каялся митрополиту и публике, потом воззвал от чистого сердца: "Люди Божии и
нам дарованные Богом! Молю вашу веру к Богу и к нам любовь: оставьте друг
другу вражды и тягости". Потом царь пообещал лично рассматривать и
справедливо решать крупные дела. Съезд разъехался в недоумении.
А царь пожаловал Адашева в окольничии, поручил ему принимать челобитные
от бедных и обиженных, не бояться сильных и славных, руководить судом по
своему усмотрению. Так был сломан старый порядок. Бояре учились терпеть
"подлых" начальников.
Теперь молодому царю нужно было славно повоевать. Сбоку оставалась
недобитая Казань, ею и занялись. Царь сам сел в седло, три года - с 1549 по
1552 - глядел на басурманский город через великую Волгу, положил немало
войска, но настоящей победы не добился. Пришлось ставить в Казань наместника
с согласия правоверных. Получалось какое-то новгородское безобразие.
На всякий случай наместнику Микулинскому придали сторожевой полк. Пока
Микулинский добирался до Казани, два татарина из его свиты убежали вперед,
взбунтовали страстями всякими мирных жителей и заперли город.
Еще не успокоили своих татар, как неожиданно на Тулу налетели крымские.
Царь, оказавшийся поблизости, сильно испугал крымцев, они бежали, бросая
коней.
Тут уж всерьез взялись и за Казань. Она была осаждена 150-тысячным
войском с большой артиллерией. Царь был во всей красе. Татары с удивлением
смотрели со стен, как русские отряды, - каждый в свой черед, а не навалом,
как обычно, - бросались на штурм. Иоанн вспомнил прародителя Владимира и
стал искать, откуда казанцы воду берут. Источник был найден и взорван
"размыслом" - немецким инженером, "искусным в разорении городов". Следом
взлетела на воздух и крепостная стена. С устроенной вплотную к городу башни
по осажденным били снайперы. Битва была страшной и жестокой. К концу ее в
Казани не осталось никого: царь велел пленных с оружием не брать, а ни один
казанец оружия не сложил.
2 октября 1552 года Казань была повержена, но народ в лесах по Волге
оставался мусульманским. Тут бы надо было его и крестить, но Иван
замешкался, и партизанщина продолжалась еще несколько десятилетий. А
полумесяц застрял в казанских небесах и до сего дня...
Два года прошли в стычках с Крымом. Иоанн наотрез отказался платить
"поминки" - дань крымским разбойникам. Те стали просить пропуск на Литву:
надо же что-то кушатьЦарь не пропустил их и запер Перекоп. С непривычки без
грабежа в Крыму сделался голод.
В 1554 году начались нелады с Ливонией: там протестанты сгоряча вместе
с католическими костелами попалили и православные церкви. Переговоры о дани
Москве бестолково тянулись 4 года. В январе 1558 года был предпринят удачный
рейд. Войско вернулось в Москву, перегруженное добычей. Вскоре была взята
Нарва, причем битые жители будто бы запросились в союз нерушимый сами. А там
взяли и Дерпт.
Страна крепла и расширялась. Не было ни одного прокола в действиях
молодого царя. Казалось, благословение Господне осеняет-таки буйну голову.
При таком покровительстве начинало Иоанну казаться, что делать нечего -
дойти до Парижа и прочих стран. Тем более, что обязанность на нем такая
лежала по уставу. Он был глава самого главного православного государства. По
определению, он был Человеком No1 в международном сообществе и просто должен
был вознести свою десницу над темными азиатами и заблудшими европейцами.
Ведь потом, когда Бог призовет его к себе, - что ж ты, Ваня, просидел на
троне мягким задом? - то не отопрешься и не оправдаешься непогодой и
недочетом мелких денег.
Официальная Программа получалась такая. Крым - сюда. Прибалтику - тоже,
сама просится. Польшу и Литву тоже пора забрать - это святое: они нашей
Киевской Русью попользовались, пора и нам краковской колбаски пожевать.
Немец у нас уже бит и еще бит будет. Потом турецкий Султан. Это серьезно. Но
деваться некуда - Царьград забирать пора. Это было Богу обещано громким
шепотом при свидетелях со стороны невесты. Турецкому все время двулично
помогают французы: то Генрихи, то Филиппы, то Людовики Надцатые. Эти сильны
будуарной интригой, но напрямую их мушкетеры против наших дровосеков не
потянут.
Ну, а дальше-то что? Теперь гляди на Восток. Отомстить за наших князей,
задавленных при Калке, свято? Святее не бывает. Так что - даешь Азию через
Камень. И в самом Камне уральском тоже добра захоронено не весть сколько,
только спугни Хозяйку Медной Горы.
Вот такая получается диспозиция. На первое время. Потому что уже идут
слухи о какой-то совсем уж дальней, заморской, картофельной земле, о теплых
краях на юг от Иерусалима. О нескольких Индиях и прочих чудесах.
Такое вот досталось Ивану хозяйство - Империя! Ее надо было собрать и
устроить. Следовало судить крещеных и крестить тех, кто не крещен, казнить и
миловать их. Работы много, но и вся жизнь впереди - какие наши годы? 26 - 28
лет! Тициан еще не брался за кисточку! Правда, Лермонтова уже успели
пристрелить.
Последовавшие затем неприятности произошли от безразмерности задачи.
Возникли споры, с чего начать. Сильвестр резонно советовал оставить
христианскую Ливонию на потом, а сейчас добить крымских нехристей. Иоанн
уперся. Ему был нужен близкий выход к морю, окно в Европу и т. д. Да и бить
мягких, культурных прибалтов было не в пример приятнее, чем тащиться под
палящим солнцем в холерную Тавриду.
Сильвестр настаивал на своем и перегнул палку. До сих пор ему удавалось
полностью управлять царем. Он даже написал популярную книжку, как и что
нужно делать в семье, за столом, на хозяйственном дворе, в спальне. Книжка
называлась "Домострой". Она дошла до наших дней, и ее с удовольствием читают
незамужние воспитательницы детских садов и учительницы младших классов.
Но Иоанн уже вышел из детского возраста и стал неприятно коситься на
Сильвестра страшным глазом. Сильвестр не понял. Он продолжал в духовных
беседах с царем настаивать, что все неприятности Иоанна - простуда жены,
синяки у детей, ночные страхи самого царя - происходят от непослушания
мудрому духовнику. Это было уже смешно. Какой еще "мудрый духовник", когда
сам Бог вел Иоанна, а Сильвестр был приглашен просто так, для сверки текста
повседневных молитв!
В 1553 году, 23-х лет от роду, Иоанн опасно заболел после казанского
похода.
- Вот! - зашептали во дворце. - Не люба Господу гордыня!
Царя заставили написать завещание в пользу новорожденного царевича
Димитрия. Стал царь требовать с двоюродного брата Владимира и бояр присяги
на верность младенцу. История повторилась: бояре переметнулись к
претенденту. Владимир восстал. Сильвестр тихо поддержал его. Отец Алексея
Адашева, прижившийся при дворе, стал вовсю агитировать за Владимира.
Вот как засветились гады! Вот как отблагодарили государя за поместья и
угодья, за выпитые вина и съеденную осетрину, за соболей и московскую
прописку, за кабриолеты в 12 лошадиных сил!
Настал момент истины. Стали бояре хамить больному царю в лицо,
покрикивать, что Захарьиным-Кошкиным-Романовым, этим грабителям и губителям
Руси (как в воду смотрели!), присягать не станут! Что царица Анастасия
Романова - такая же змея, какая была византийская императрица Евдокия,
губительница Златоуста. Сильвестр при этом приосанивался и надувал щеки -
русским Златоустом был, конечно, он.
Владимир при царе прямо и наотрез отказался присягать царевичу
Димитрию. Возникли две партии. Слабаки перецеловали крест. Бунтовщики и сами
не целовали и стали деньги раздавать другим, "нецелованным": покупали голоса
избирателей.
Глянул Бог на это безобразие и сменил первоначальный план.
От брани, волнений и нервного напряжения организм Иоанна мобилизовался,
и царь выздоровел. Вот досада, мать честна! Но ставки были сделаны.
Сначала Иоанн по обету, данному Богу за выздоровление, поехал в дальний
Кириллов Белозерский монастырь с женой и новорожденным сыном Димитрием. Был