Страница:
какие-то секретари на побегушках, стряпчие при кормушках, подьячие при
подушках. Но это не в счет. Настоящих, коренных кормильцев нам явно
недоставало. Такое правительство сейчас еще смогло бы как-то править
областью, краем, республичкой не из главных. И то, были бы у него очень
низкие показатели. А управлять великой страной, при отсутствии нормальной
связи? Нет, это невозможно.
Восполнить правительственный вакуум должна была нечеловеческая,
болезненная энергия Императора. И он гонял своих алексашек по стране, решал
сразу по нескольку проблем, горел неугасимым, истерическим огнем.
Должна была прийти в голову вождю и естественная мысль о единственности
управления. Никто не должен был оставаться независимым в своем
начальствовании. А сбоку царя все время обреталась православная наша
церковь. Патриарх Московский, как мы помним, был чем-то вроде Папы Римского,
и мог при случае повысить голос. А этого - при обычном похмелье -- ох, как
не хотелось. И вот в 1700 году очередной патриарх Адриан благополучно
отправляется к своему небесному начальнику с докладом. Перед этим он долго
болеет, запускает дела, казна церковная разворовывается, и проч. Петр
принимает историческое решение "повременить с избранием нового патриарха".
Немедленно распускается зловредная контора - патриарший приказ -- коллектор
кляуз и доносов о ересях, грехах, антихристовых деяниях Петра и его
сподвижников. "Блюстителем патриаршего престола" назначается чужак - ученый
украинский монах Стефан Яворский. Разрушается вся система церковной
бюрократии, церковь решительно отжимается от мирских дел. В монастырях и
епархиях проводятся повальные ревизии, собираются и подшиваются чемоданы
компромата на монахов и попов. Вводится строгая дисциплина в женских
монастырях -- монахиням запрещается шляться где попало, и ночевать вне
святых стен.
От этих ужасов народ наш православный заголосил на Петра истошно. Вот
обобщенные результатаы этого "голосования", приводимые по "пытошным"
бюллетеням.
Первый голос режется у анонимного Крестьянина: "Как его бог на царство
послал, так и светлых дней не видали, тягота на мир, рубли да полтины, да
подводы, отдыху нашей братьи крестьянству нет".
Крестьянина поддерживает, как ни странно, Сын боярский: "Какой он
государь? Нашу братью всех выволок в службу, а людей наших и крестьян побрал
в даточные, нигде от него не уйдешь, все распропали на плотах, и сам он
ходит на службу, нигде его не убьют; как бы убили, так бы и служба минулась
и черни бы легче было".
Жены крестьянские и солдатские (читай - вдовы) подтягивают дружным
хором: "Какой он царь? Он крестьян разорил с домами, мужей наших побрал в
солдаты, а нас с детьми осиротил и заставил плакать век".
Пауза. Вступает Холоп, зовет к террору: "Если он станет долго жить, он
и всех нас переведет, я удивляюсь тому, что его по ся мест не уходят: ездит
рано и поздно по ночам малолюдством и один, ... сколько ему по Москве
скакать, быть ему без головы".
Видение "Всадника-без-головы" поражает и восхищает массовку, она
начинает наперебой выкрикивать глупости.
Монах: "Навешал государь стрельцов, что полтей... а уже ныне станет их
солить".
Нищий: "Мироед! Весь мир переел, на него кутилку переводу нет, только
переводит добрые головы".
Как мы видим, народ наш единогласен в своем приговоре - без
противоречия в классах, сословиях, профессиях и полах. Анализ причин столь
удручающего поведения царя тоже однозначен: "Государь ездил за море,
возлюбил веру немецкую: будет то, что станут по средам и пятницам бельцы и
старцы есть молоко". Перспективы греховной сытости почему-то особенно язвят
душу россиянина. Среди других причин государева безумства называются:
1. Сожительство с Монсовой.
2. Порча царя немецкими колдунами.
3. Самозванство Петра: был-де он у царицы подгульным, стрелецким сыном.
4. Рождение царя, наоборот, от немки и подкид его царице вместо
некстати родившейся дочери.
5. Отец царя -- Лефорт.
6. И вообще, это -- не Петр. Петра сгубили за бугром, а это -- немецкий
шпион. Вот как сгубили Петра. Был он в гостях у царицы Стекольного царства
(от слова "Стекольна" (Стокгольм, Швеция) -- С.К.), там крепко выпил, просто
до обнажения. Эта баба заставила его плясать босиком в раскаленном тазике, -
видать для большего экстаза, - потом беспамятного Петра долго держали в
темнице, потом заковали в бочку, утыканную гвоздями, и бросили в море-окиян.
Так что, наш царь теперь занимается любимым мореплаваньем или просыхает на
необитаемом острове Буяне, а нами правит шведский черт. Эта версия была
потом блестяще подтверждена и дополнена одним известным писателем.
7. И эти детские сказки -- еще не предел мечтаний. Предел -- вот он.
Русский Царь Петр -- вовсе не царь, почти не русский, и уж точно не Петр.
Это -- креститесь, православные! -- сам Антихрист, о неизбежном пришествии
которого так долго и настойчиво говорили большие люди в старой думе и всех
церквях! Не верите? Смекните сами. Куда было являться Антихристу, как не в
самый центр православия? Кого ему терзать, как не самых верующих и
доверчивых? Когда ему шалить, как не в самые последние времена, то есть,
сейчас? Ну что? Убедились?
8. Едва авторы этих версий были казнены, сосланы в Сибирь и т.п., как
появились совсем уж адские измышления, что Петр -- латыш, рожден от нечистой
девицы, поэтому "головой запрометывает и запинается".
Дураку понятно, что латыш -- хуже Антихриста, и это перебор, но народ
наш верит всему.
Здесь мы начинаем чувствовать в нашей Имперской Теории некую
недоговоренность. Провисает без научного ответа вопрос: "Кому это
беспощадное строительство нужно?". И сразу в повествование вплетается новый
мотив, сначала тоненький, неявный, потом -- мощный, громкоголосый -- в
тысячу, нет, - в миллион русских голосов, помноженных на тысячу русских лет
и неподвластных оркестру нерусских скрипок. Вот этот мотив:
Люди русские:
профессиональные нищие и нищие крестьяне,
нищие солдаты и вдовы солдатские,
относительно нищие бояре и "дети боярские",
нищие монахи и нищие писатели -- авторы художественных домыслов,
то есть, все россияне
не хотят Империи, ленятся строить Империю,
жадничают тратиться на Империю,
не терпят имперского нового порядка и дисциплины,
молятся, чтобы минула их эта Империя
к богоматери, серафимам, херувимам, апостолам,
ко всем святым, в Русской земле просиявшим,
ныне, присно и во веки веков,
аминь!
Вот оно что! Оказывается, зря мы тут фантазируем и разводим теории, ибо
все потуги настоящей государственности нам чужды. Значит, ошибочка вышла в
862 году, когда мы захотели внешнего управления. Нам не управление нужно
было, а свободное поедание лесных ягод вдали от технических прелестей и
сантехнических гадостей...
Но делать нечего, приходится терпеть.
Но не терпелось. В середине 1705 года, когда мы оставили Петра на
Украине, народ восстал в Астрахани. Туда набежало много обиженных, и был
пущен слух о кончине настоящего царя. Бритый лик астраханского воеводы
Ржевского, его развязное поведение, гвардейские анекдоты и немецкая одежда
наглядно доказывали истинность слухов.
Астраханское начальство было к тому же уличено в язычестве. Верные люди
подсмотрели, как бояре и офицеры снимают с головы волосы и одевают их на
головы деревянных болванов, а потом -- обратно на себя. Делается это не для
того, чтоб парики не мялись -- это отговорка, - а чтобы поганые мысли
перетекали из голов начальства в головы истуканов и обратно. Такая вот
телепатия.
В двадцатых числах июня на базаре стало доподлинно известно, что
готовится указ о запрете православных свадеб на 7 лет. Теперь девок можно
будет выдавать только за немцев или использовать произвольно. Баржи с
немецкими женихами уже спускаются по Волге от Казани. Ржевский был бессилен
опровергнуть этот гусарский тост...
Что делают европейцы, англичане например, при угрозе ущемления
гражданских прав? Они сочиняют хартию, подают ее в Палату Общин, где такие
же англичане...
- Да на кой черт нам ваши англичане? -- прерывает меня некто
озабоченный из астраханской толпы, - Вы нам скажите, что делают русские?
- Ну, русские, понятное дело, без всяких хартий лезут сопящей толпой к
запретному продукту и хапают его впрок на год, на 7 лет, до скончания
времен.
Так астраханцы и поступили. В ожидании барж и указа стали срочно играть
свадьбы абы кого и лишь бы с кем. 29 июля в воскресенье было израсходовано
более ста невест. Сто свадеб с полной выпивкой и частичной закуской
закончились кровавой брачной ночью.
На наших полноводных свадьбах всегда находятся люди, которым к концу
застолья и разлива все равно не хватает одной рюмки. Такие граждане в самых
глубоких потемках, при закрытых магазинах ухитряются сообразить на троих.
100 свадеб по 3, получается 300 жаждущих. Точно! - вот и Историк наш
подтверждает, что 300 свадебных гостей в четвертом часу утра 30 июля
вломились в астраханский Кремль. Караульный капитан с брежневской кличкой
Малая Земля был "разбит о землю", порубили встречных немцев -- всего 5
человек. Убили еще кое-каких немецких офицеров и чью-то немецкую жену,
предрекавшую скорую мясную гастрономию в пост. Наконец, изловили и искололи
копьем Ржевского. Затем избрали главарей, разослали грамоты, что настоящий
царь замурован в столп в Стекольне, и объявили поход на Москву --
посмотреть, что за тип правит вместо царя. К бунту присоединились Терек,
Красный Яр, Черный Яр.
Тут защитники законного брака совершили роковую ошибку. Они послали
свой призыв на Дон. В принципе, Дон мог дать хороший жениховский резерв, но
слать манифест нужно было бобылям и голытьбе по окраинным станицам. А наши
астраханцы заслали сватов прямо в Черкасск. Там сидела казачья "старшина" --
ярый оплот царизма на юге России. Это, собственно, было уже не казачество, а
промосковская номенклатура. Донцы переловили астраханских посланцев,
доложили в Москву о своем непременном служении и проч.
Войско Шереметева двинулось на Астрахань, но бунтари успели покаяться,
принести присягу царю, -- какой он ни будь, -- и послали в Москву 8 выборных
с дарами и объяснительной запиской. В записке перечислялись все беды и обиды
от местной власти. Царь возмутился изложенными фактами коррупции и помиловал
челобитчиков. Но в Астрахани этого узнать не успели, Шереметева встретили
огнем, он потерял убитыми 20 "женихов", 53 были ранены и к немедленному
вступлению в брак не годились. За это Астрахань заплатила 365 мужиками (год
был невисокосный), в том числе - новобрачными. Их забрали в Москву,
колесовали, казнили, прикончили неумеренным членовредительством.
Тем же летом продолжилась кампания на западе. Петр пребывал у союзных
поляков в Полоцке. Этот город, памятный садистской свадьбой Владимира и
Рогнеды, подвигами великого волхва Всеслава, так и подбивал на безумства.
Петр крепился. Видя его сдержанность, местные наглели. Один монах-униат стал
открыто блажить против православных. Наши терпели. Перед отъездом к войску
Петр решил осмотреть униатский собор и с малой свитой явился на службу. Его
не пустили к алтарю как еретика. Петр стиснул зубы на грани истерики. Чтобы
разрядить обстановку, спросил, чей это там красивый позолоченный образ?
-- А это, - буркнули ему, - наш священномученик Иосафат Кунцевич,
которого уморили ваши православные сволочи.
Тут смирение иссякло, Петр взялся за палаш, набежали униатские служки с
дубинами, началась свалка и рубка прямо в церкви. Наши еле-еле одолели,
порубали четверых иноверцев, повесили давешнего монаха-агитатора.
Ошарашенному населению немедля явилось видение, как на грозовом облаке
выезжает Иисус Христос, в руках держит копье и огненные стрелы, зловеще
шипит небесным электричеством: "Время его за такое дело покарать!". Но сбоку
на кружевном облачке подкатывает мать его Богородица и кое-как упрашивает
сына пожалеть царя Петра, ну, хоть в последний раз.
Царя пожалели, зато русская армия Шереметева была разбита шведами в
Курляндии. Петр бросился туда и взял Митаву, тамошнюю столицу.
К зиме царь разболелся и занялся в Москве финансовыми делами, но юный
шведский король вдруг начал наступление на Гродно. Пришлось Петру отрываться
от подушки, малины и бухгалтерии, ехать к войскам, отгонять Карла в леса.
Весной 1706 года русские укрепились в Киеве. Отсюда Меншиков с союзными
поляками вышел в погоню за 28-тысячной шведско-польской армией и 18 октября
разбил ее у Калиша. В ноябре король Август оставил русских союзников,
отрекся от престола польского и уехал к Карлу, чтобы умилостивить героя и
остановить разорение родной Саксонии.
Целый год прошел в переговорах, подкупах и посулах полякам, но война
замерла. Наконец в августе 1707 года Карл двинулся из Саксонии. Он хотел
победить русских окончательно, Петра ссадить с престола, короновать в Москве
принца Якова Собеского. С королем шло 44000 конницы и пехоты, в Лифляндии и
Финляндии наготове стояли два запасных корпуса в 14 и 16 тысяч. Шведская
армия была сыта, одета, обута, бодра, нежна и ленива после годичного отдыха.
Сосредоточиться на шведском вопросе Петру мешали внутренние проблемы.
После "свадебного" бунта в Астрахани восстали башкирцы, потом заштормил
Тихий Дон. В 1708 году князь Долгорукий явился туда требовать выдачи беглых
бунтовщиков, но поскольку, как известно, "с Дону выдачи нет", атаман станицы
Бахмутской Кондратий Булавин восстал против казачьей "старшины", убил
Долгорукого, собрал банду и загулял по-разински. Постепенно весь Дон
склонился к Булавину, стала реальной угроза Азову. В мае Булавин взял
Черкасск, казнил казачьих начальников, единогласно избрался атаманом Войска
Донского.
С севера подходило московское войско Долгорукого, брата убитого
Булавиным посла, с юга грозил Азов, зато с запада на выручку Булавину
поспешали запорожские союзные ватаги. Булавин полководец был никакой, он сам
засел в Черкасске, армию свою раздробил, часть ее послал на Азов, а
подручных Драного и Голого (ну что за славные имена!) отпустил на
Долгорукого. Драный отделился от Голого, был убит, 5000 его донцов
разбежались, 1500 запорожцев -- засели в Бахмуте. И хотя пытались они
сдаваться, но взяты не были и "восприяли по начинанию своему". Под Азовом
казаки тоже ничего не смогли и побежали в Черкасск, где осадили Булавина,
обвиняя его в предательстве и неприходе на помощь. Булавин от осады и досады
застрелился.
Царь разрывался между Доном и западным фронтом. Он собрался было на
Дон, но потом поехал в Гродно. Из Гродно Петр едва успел бежать: через два
часа конный отряд в 800 шведов под командованием самого Карла легко взял
Гродно у 2000 русских защитников.
Петра вконец одолела лихорадка, и он всю весну отлеживался в Питере,
отвлекаясь от болезни сочинением указов об укреплении обеих столиц.
В июне Карл двинулся на восток примерно по наполеоновскому маршруту. Но
у Березины ему переправиться не дали, он спустился южнее.
3 июля произошла битва при Головчине. Успех ее был переменным, шведы
потеряли почти половину офицеров, но наши отступили на линию Днепра. Шведы
взяли Могилев и засели дожидаться резервных корпусов из Финляндии и
Лифляндии. Время работало на русских: в Могилеве начался голод. Не привычные
к диете шведы и немецкие наемники стали перебегать на русскую кухню. Карл не
выдержал в Могилеве, вышел на бой. 29 августа произошло столкновение на реке
Черная Напа. Шведы потеряли убитыми около 3000 человек, наши убытка не
имели, кроме "разорения строю" и грязных подворотничков.
Корпус Левенгаупта пытался обманом обойти русских и соединиться с
Карлом, но был встречен и 28 сентября разбит у Пропойска. Шведы потеряли
убитыми на месте половину 16-тысячного корпуса, остальных в течение
нескольких дней наши калмыки гнали, били по лесам и топили в реках. Те, кто
прорвался к Карлу, пришли без еды и боеприпасов.
Казалось, все складывается хорошо, но на самом деле это все было
ненадежно, неустойчиво, обманчиво. Ибо никакого имперского стержня, кроме
личного позвоночника императора, в державе Петра не прощупывалось. Не успел
он ухватить железной рукавицей всю страну. Да это почти и невозможно.
Обеспечить настоящий контроль, как учит наша Теория, можно только
построением административно-карательной пирамиды, в которой каждый кирпичик
(опричник) удерживается заранее выписанным смертным приговором. А
"петрушкина" Империя напоминала цирковой балаган, где много кривлянья,
шуточек, ужимочек, бега по кругу и бессмысленной жестокости по отношению к
дрессированным животным. Пирамиды не было. Был амфитеатр крепостных
зрителей, готовых смыться с представления в любой момент.
Вот объявили номер с наездниками и прыжками через огненный обруч, и тут
же убежал один из клоунов -- нынешний народный герой независимой Украины
гетман Иван Степанович Мазепа. Уж как его обхаживал Петр, каких только не
позволял ему леденцов и пряников, и вот, пожалуйста!
Надо сказать, что украинско-запорожское казачье войско, как и любое
другое сословие, питающееся чужим трудом, на самом деле представляло собой
не войско, готовое выполнить приказ в интересах народа, а бандитское
сообщество, которое "тяжело налегло на остальное народонаселение, городское
и сельское". Это наш любезный Историк так определяет казачков с их
"начальными людьми, с своим верховным вождем, гетманом". "Старшина,
полковники, - пишет он о казаках, - хотели жить по своей воле, распоряжаться
в стране, не стесняясь ни войском, ни государством; простые козаки хотели
также жить по своей воле, держать в руках начальных людей, и, без надзора со
стороны государства, кормиться за счет народонаселения, ничего не делая,
ничего не платя".
Казалось бы, имперский Историк должен защищать сторожевую свору
Императора. Он так и делает, но только до тех пор, пока свора служит, рвет
врагов Москвы, лает по команде "голос!". Но вот, стая, подчиняясь
инстинктам, срывается со "своры" (общего поводка) и клубком катится по
стране в безумной собачьей свадьбе, оставляя клочья окровавленной шерсти,
оглашая окрестности безумным рыком и воем. Тут мы с Историком имеем полное
право называть псов псами.
Сторонники нынешней версии, что Мазепа был и есть народный герой,
поднявший знамя борьбы с проклятыми москалями, могут зажмуриться на
следующие абзацы.
Почему изменил Мазепа? "Мазепа ... конечно, умер бы верным слугою
царским, если б судьба не привела к русским границам Карла XII", - пишет
Историк. Что должен был думать Мазепа, наблюдая наступление шведов. А вот
что. Петр послал указ укрепить Москву. Значит, боится Карла. Напрямую Карла
Петр не бил ни разу. Под Нарвой был бит сам. Среди воров и казаков известно,
что битые навсегда остаются битыми, опущенными и т.п. К тому же, достала
Иван Степаныча постоянная отчетность в Москву, боязнь доносов о вкладах в
свой карман мимо казенного, стычки с рабочим скотом в городках и селах,
пьяные разборки со своими братишками.
Тут нашелся повод типа астраханского запрета свадеб. Донесли гетману,
что готов указ об отправке казачьих полков в Пруссию на переподготовку.
НАТОвские генералы должны были научить этот сброд бесконвойный правильному
строю, маршировке, гарнизонной и караульной службе, посещению гауптвахты,
чистке пуговиц и сортиров.
Мы-то с вами понимаем, что это анекдот, что нельзя козла научить
печатать на машинке -- пальцы у него не той системы. Но в качестве повода
сгодится и анекдот. А причину давайте искать глубже, внутри беспокойной
человеческой натуры -- в желудке, чуть ниже желудка, чуть выше колена.
Пригласили как-то гетмана в крестные отцы к дочери молодого князя
Вишневецкого. Крестили, ели, пили. И обнаружилась рядом с Иваном Степанычем
молоденькая такая кума, бабушка крестницы, старая княгиня
Вишневецкая-Дольская. Произошли "дневные и ночные конференции"...
Ну, Историк! Значит, если тебя тянут на перины, так это
-"конференция"Но дальше, действительно, действовали по-научному. Мазепа
отправил пани Дольской "цифирный ключ", и влюбленные стали обмениваться
шифровками, в которых среди интимных "пупсиков" и "котиков" зашипела змея
государственной измены. Подколодная пани Дольская стала склонять Ивана к
союзу с новым королем Лещинским, пыталась через Ивана влиять на Петра,
обещала шведскую помощь, если Иван восстанет открыто. "Проклятая баба
обезумела! - завопил казак, - хочет меня, искусную, ношеную птицу
обмануть...".
Долго не было шифровок, но потом "ношеная птица" попалась в обычную
сеть. Пани написала, что была она на других крестинах, и сидела за столом
между фельдмаршалом Шереметевым и генералом Ренне, и хвалила она Ивана
зажавшим ее генералам, и они его хвалили. И нашептали ей генералы среди
других всяких слов тайное сообщение, будто Сашка Меншиков "роет под Ивана",
хочет быть на Украине гетманом.
Кровь ударила Мазепе в птичью голову. Он вспомнил все обиды от
Меншикова, все мнимые имперские расклады об уничтожении казачества,
выселении украинцев за Волгу, заселении Украины москалями, увольнении всей
нынешней старшины без выходного пособия.
В принципе, пьяные схемы Меншикова удачно укладываются в Имперскую
Теорию. Так что мы можем и оставить Ивана Мазепу в патриотах...
Все, незалэжны панове, включайте звук.
16 сентября 1707 года Иван Мазепа получил два ласковых письма, одно от
милки, другое от вражеского короля Станислава Лещинского. Стал Иван молиться
у креста "с животворящим древом": "Перед всеведущим богом протестуюсь и
присягаю, что я не для приватной моей пользы, не для высших гоноров, не для
большого обогащения и не для иных каких-нибудь прихотей, но для вас всех,
для жен и детей ваших, для общего добра матки моей отчизны бедной Украйны,
всего Войска Запорожского и народа молороссийского и для повышения и
расширения прав и вольностей войсковых хочу то при помощи божьей чинить,
чтоб вы так от московской, как и от шведской стороны не погибли". Какие
прекрасные слова! Вот только сказаны они были не богу, а сбежавшемуся
секретариату, полковникам, старшине.
Королю Станиславу, тем не менее, ответили уклончиво, а от Москвы тайную
измену продолжали скрывать. Тайна стала явью опять из-за женских
обстоятельств.
Оперу "Мазепа" мы с вами уже помним плохо. Будет случай, сходите,
послушайте, там все эти страсти пропеты. Правда, нечеловеческими голосами.
Поэтому я изложу вам смысл событий по-своему.
Итак, разогретый и просвещенный "конференциями" пани Дольской Иван
Степаныч Мазепа решил жениться. Но не на ней, а на ком-нибудь порумяней и
побелее. У войскового генерального судьи Кочубея были две дочки. Одна
замужем за племянником гетмана, другая -- Матрена, крестница Мазепы -- пока
отдыхала. Казалось, только что ты ее голую держал в руках над купелью, а
вот, поди ж ты, какая выросла цаца, и опять хочется ее подержать. Старый
судья Кочубей, большой законник отказал гетману в сватовстве на основании
известного прецедента Святой Ольги -- Константина Багрянородного. "Не может
восприемник жениться на обращенной", то есть, отец -- на дочери, хоть и
крестной. Но Матрене сильно хотелось, и она сама прибежала к Мазепе под
покровом украинской ночи. Историк колеблется между физиологической и
карьерной причинами ее порыва: Мазепа был и старик, и гетман. Сняв с
Матрешки первую стружку, Иван отправляет ее к папе, опасаясь церковного
выговора. Возникает любовная переписка, но не шифрованная. Письма Ивана
полны прекрасных лирических оборотов, они -- просто находка для оперного
либретто. Но старый Кочубей лирики чужд. Вспыхивает письменная перепалка
Кочубея с Мазепой, разгорается смертельная вражда. Чистый Шекспир. Даже
хуже, - как если бы Джульетту совратил не юный Ромео, а старый дон Монтекки.
Родители держат Матрену взаперти, мать ее обижает, ограничивает в
удовольствиях. Матрена жалуется возлюбленному старцу. "Сам не знаю, що з нэю
гадиною чинити...", - пишет Иван о "теще", грозит скорой местью. Но Кочубей
упреждает месть. Он посылает монаха к князю Ромодановскому с явной жалобой
на изнасилование дочери и тайным доносом об измене гетмана государю. Этот
донос попал не в ту московскую канцелярию и "потух" под сукном. Возможно, он
и сейчас там лежит и найдется позже. Тогда нам будет что предъявить в
Европейский суд, чтоб забрать Украину на полном законе...
Второй донос Кочубея долетел через киевского воеводу Голицина боярину
Головкину. В нем сообщение об измене в пользу Лещинского и Швеции
усиливалось рассказом о покушении на царя Петра. Будто бы Мазепа заподозрил,
что в московской делегации под именем Александра Кикина приезжает в Батурин
инкогнито сам Петр, так нужно этого Кикина пристрелить.
Этот донос дошел до царя. Но донос -- документ процессуальный,
бюрократический, волокитный. Началось долгое разбирательство. Сам Петр писал
Мазепе, на самом ли деле ты мне изменяешь?
- Ну, что ты, государь! Мы вам такие верные, такие справные, что и
дыхание перехватывает от усердия. Это Кочубей, его гадюка-жена, его писарь
Искра нарочно хотят развалить государственное управление Украиной.
подушках. Но это не в счет. Настоящих, коренных кормильцев нам явно
недоставало. Такое правительство сейчас еще смогло бы как-то править
областью, краем, республичкой не из главных. И то, были бы у него очень
низкие показатели. А управлять великой страной, при отсутствии нормальной
связи? Нет, это невозможно.
Восполнить правительственный вакуум должна была нечеловеческая,
болезненная энергия Императора. И он гонял своих алексашек по стране, решал
сразу по нескольку проблем, горел неугасимым, истерическим огнем.
Должна была прийти в голову вождю и естественная мысль о единственности
управления. Никто не должен был оставаться независимым в своем
начальствовании. А сбоку царя все время обреталась православная наша
церковь. Патриарх Московский, как мы помним, был чем-то вроде Папы Римского,
и мог при случае повысить голос. А этого - при обычном похмелье -- ох, как
не хотелось. И вот в 1700 году очередной патриарх Адриан благополучно
отправляется к своему небесному начальнику с докладом. Перед этим он долго
болеет, запускает дела, казна церковная разворовывается, и проч. Петр
принимает историческое решение "повременить с избранием нового патриарха".
Немедленно распускается зловредная контора - патриарший приказ -- коллектор
кляуз и доносов о ересях, грехах, антихристовых деяниях Петра и его
сподвижников. "Блюстителем патриаршего престола" назначается чужак - ученый
украинский монах Стефан Яворский. Разрушается вся система церковной
бюрократии, церковь решительно отжимается от мирских дел. В монастырях и
епархиях проводятся повальные ревизии, собираются и подшиваются чемоданы
компромата на монахов и попов. Вводится строгая дисциплина в женских
монастырях -- монахиням запрещается шляться где попало, и ночевать вне
святых стен.
От этих ужасов народ наш православный заголосил на Петра истошно. Вот
обобщенные результатаы этого "голосования", приводимые по "пытошным"
бюллетеням.
Первый голос режется у анонимного Крестьянина: "Как его бог на царство
послал, так и светлых дней не видали, тягота на мир, рубли да полтины, да
подводы, отдыху нашей братьи крестьянству нет".
Крестьянина поддерживает, как ни странно, Сын боярский: "Какой он
государь? Нашу братью всех выволок в службу, а людей наших и крестьян побрал
в даточные, нигде от него не уйдешь, все распропали на плотах, и сам он
ходит на службу, нигде его не убьют; как бы убили, так бы и служба минулась
и черни бы легче было".
Жены крестьянские и солдатские (читай - вдовы) подтягивают дружным
хором: "Какой он царь? Он крестьян разорил с домами, мужей наших побрал в
солдаты, а нас с детьми осиротил и заставил плакать век".
Пауза. Вступает Холоп, зовет к террору: "Если он станет долго жить, он
и всех нас переведет, я удивляюсь тому, что его по ся мест не уходят: ездит
рано и поздно по ночам малолюдством и один, ... сколько ему по Москве
скакать, быть ему без головы".
Видение "Всадника-без-головы" поражает и восхищает массовку, она
начинает наперебой выкрикивать глупости.
Монах: "Навешал государь стрельцов, что полтей... а уже ныне станет их
солить".
Нищий: "Мироед! Весь мир переел, на него кутилку переводу нет, только
переводит добрые головы".
Как мы видим, народ наш единогласен в своем приговоре - без
противоречия в классах, сословиях, профессиях и полах. Анализ причин столь
удручающего поведения царя тоже однозначен: "Государь ездил за море,
возлюбил веру немецкую: будет то, что станут по средам и пятницам бельцы и
старцы есть молоко". Перспективы греховной сытости почему-то особенно язвят
душу россиянина. Среди других причин государева безумства называются:
1. Сожительство с Монсовой.
2. Порча царя немецкими колдунами.
3. Самозванство Петра: был-де он у царицы подгульным, стрелецким сыном.
4. Рождение царя, наоборот, от немки и подкид его царице вместо
некстати родившейся дочери.
5. Отец царя -- Лефорт.
6. И вообще, это -- не Петр. Петра сгубили за бугром, а это -- немецкий
шпион. Вот как сгубили Петра. Был он в гостях у царицы Стекольного царства
(от слова "Стекольна" (Стокгольм, Швеция) -- С.К.), там крепко выпил, просто
до обнажения. Эта баба заставила его плясать босиком в раскаленном тазике, -
видать для большего экстаза, - потом беспамятного Петра долго держали в
темнице, потом заковали в бочку, утыканную гвоздями, и бросили в море-окиян.
Так что, наш царь теперь занимается любимым мореплаваньем или просыхает на
необитаемом острове Буяне, а нами правит шведский черт. Эта версия была
потом блестяще подтверждена и дополнена одним известным писателем.
7. И эти детские сказки -- еще не предел мечтаний. Предел -- вот он.
Русский Царь Петр -- вовсе не царь, почти не русский, и уж точно не Петр.
Это -- креститесь, православные! -- сам Антихрист, о неизбежном пришествии
которого так долго и настойчиво говорили большие люди в старой думе и всех
церквях! Не верите? Смекните сами. Куда было являться Антихристу, как не в
самый центр православия? Кого ему терзать, как не самых верующих и
доверчивых? Когда ему шалить, как не в самые последние времена, то есть,
сейчас? Ну что? Убедились?
8. Едва авторы этих версий были казнены, сосланы в Сибирь и т.п., как
появились совсем уж адские измышления, что Петр -- латыш, рожден от нечистой
девицы, поэтому "головой запрометывает и запинается".
Дураку понятно, что латыш -- хуже Антихриста, и это перебор, но народ
наш верит всему.
Здесь мы начинаем чувствовать в нашей Имперской Теории некую
недоговоренность. Провисает без научного ответа вопрос: "Кому это
беспощадное строительство нужно?". И сразу в повествование вплетается новый
мотив, сначала тоненький, неявный, потом -- мощный, громкоголосый -- в
тысячу, нет, - в миллион русских голосов, помноженных на тысячу русских лет
и неподвластных оркестру нерусских скрипок. Вот этот мотив:
Люди русские:
профессиональные нищие и нищие крестьяне,
нищие солдаты и вдовы солдатские,
относительно нищие бояре и "дети боярские",
нищие монахи и нищие писатели -- авторы художественных домыслов,
то есть, все россияне
не хотят Империи, ленятся строить Империю,
жадничают тратиться на Империю,
не терпят имперского нового порядка и дисциплины,
молятся, чтобы минула их эта Империя
к богоматери, серафимам, херувимам, апостолам,
ко всем святым, в Русской земле просиявшим,
ныне, присно и во веки веков,
аминь!
Вот оно что! Оказывается, зря мы тут фантазируем и разводим теории, ибо
все потуги настоящей государственности нам чужды. Значит, ошибочка вышла в
862 году, когда мы захотели внешнего управления. Нам не управление нужно
было, а свободное поедание лесных ягод вдали от технических прелестей и
сантехнических гадостей...
Но делать нечего, приходится терпеть.
Но не терпелось. В середине 1705 года, когда мы оставили Петра на
Украине, народ восстал в Астрахани. Туда набежало много обиженных, и был
пущен слух о кончине настоящего царя. Бритый лик астраханского воеводы
Ржевского, его развязное поведение, гвардейские анекдоты и немецкая одежда
наглядно доказывали истинность слухов.
Астраханское начальство было к тому же уличено в язычестве. Верные люди
подсмотрели, как бояре и офицеры снимают с головы волосы и одевают их на
головы деревянных болванов, а потом -- обратно на себя. Делается это не для
того, чтоб парики не мялись -- это отговорка, - а чтобы поганые мысли
перетекали из голов начальства в головы истуканов и обратно. Такая вот
телепатия.
В двадцатых числах июня на базаре стало доподлинно известно, что
готовится указ о запрете православных свадеб на 7 лет. Теперь девок можно
будет выдавать только за немцев или использовать произвольно. Баржи с
немецкими женихами уже спускаются по Волге от Казани. Ржевский был бессилен
опровергнуть этот гусарский тост...
Что делают европейцы, англичане например, при угрозе ущемления
гражданских прав? Они сочиняют хартию, подают ее в Палату Общин, где такие
же англичане...
- Да на кой черт нам ваши англичане? -- прерывает меня некто
озабоченный из астраханской толпы, - Вы нам скажите, что делают русские?
- Ну, русские, понятное дело, без всяких хартий лезут сопящей толпой к
запретному продукту и хапают его впрок на год, на 7 лет, до скончания
времен.
Так астраханцы и поступили. В ожидании барж и указа стали срочно играть
свадьбы абы кого и лишь бы с кем. 29 июля в воскресенье было израсходовано
более ста невест. Сто свадеб с полной выпивкой и частичной закуской
закончились кровавой брачной ночью.
На наших полноводных свадьбах всегда находятся люди, которым к концу
застолья и разлива все равно не хватает одной рюмки. Такие граждане в самых
глубоких потемках, при закрытых магазинах ухитряются сообразить на троих.
100 свадеб по 3, получается 300 жаждущих. Точно! - вот и Историк наш
подтверждает, что 300 свадебных гостей в четвертом часу утра 30 июля
вломились в астраханский Кремль. Караульный капитан с брежневской кличкой
Малая Земля был "разбит о землю", порубили встречных немцев -- всего 5
человек. Убили еще кое-каких немецких офицеров и чью-то немецкую жену,
предрекавшую скорую мясную гастрономию в пост. Наконец, изловили и искололи
копьем Ржевского. Затем избрали главарей, разослали грамоты, что настоящий
царь замурован в столп в Стекольне, и объявили поход на Москву --
посмотреть, что за тип правит вместо царя. К бунту присоединились Терек,
Красный Яр, Черный Яр.
Тут защитники законного брака совершили роковую ошибку. Они послали
свой призыв на Дон. В принципе, Дон мог дать хороший жениховский резерв, но
слать манифест нужно было бобылям и голытьбе по окраинным станицам. А наши
астраханцы заслали сватов прямо в Черкасск. Там сидела казачья "старшина" --
ярый оплот царизма на юге России. Это, собственно, было уже не казачество, а
промосковская номенклатура. Донцы переловили астраханских посланцев,
доложили в Москву о своем непременном служении и проч.
Войско Шереметева двинулось на Астрахань, но бунтари успели покаяться,
принести присягу царю, -- какой он ни будь, -- и послали в Москву 8 выборных
с дарами и объяснительной запиской. В записке перечислялись все беды и обиды
от местной власти. Царь возмутился изложенными фактами коррупции и помиловал
челобитчиков. Но в Астрахани этого узнать не успели, Шереметева встретили
огнем, он потерял убитыми 20 "женихов", 53 были ранены и к немедленному
вступлению в брак не годились. За это Астрахань заплатила 365 мужиками (год
был невисокосный), в том числе - новобрачными. Их забрали в Москву,
колесовали, казнили, прикончили неумеренным членовредительством.
Тем же летом продолжилась кампания на западе. Петр пребывал у союзных
поляков в Полоцке. Этот город, памятный садистской свадьбой Владимира и
Рогнеды, подвигами великого волхва Всеслава, так и подбивал на безумства.
Петр крепился. Видя его сдержанность, местные наглели. Один монах-униат стал
открыто блажить против православных. Наши терпели. Перед отъездом к войску
Петр решил осмотреть униатский собор и с малой свитой явился на службу. Его
не пустили к алтарю как еретика. Петр стиснул зубы на грани истерики. Чтобы
разрядить обстановку, спросил, чей это там красивый позолоченный образ?
-- А это, - буркнули ему, - наш священномученик Иосафат Кунцевич,
которого уморили ваши православные сволочи.
Тут смирение иссякло, Петр взялся за палаш, набежали униатские служки с
дубинами, началась свалка и рубка прямо в церкви. Наши еле-еле одолели,
порубали четверых иноверцев, повесили давешнего монаха-агитатора.
Ошарашенному населению немедля явилось видение, как на грозовом облаке
выезжает Иисус Христос, в руках держит копье и огненные стрелы, зловеще
шипит небесным электричеством: "Время его за такое дело покарать!". Но сбоку
на кружевном облачке подкатывает мать его Богородица и кое-как упрашивает
сына пожалеть царя Петра, ну, хоть в последний раз.
Царя пожалели, зато русская армия Шереметева была разбита шведами в
Курляндии. Петр бросился туда и взял Митаву, тамошнюю столицу.
К зиме царь разболелся и занялся в Москве финансовыми делами, но юный
шведский король вдруг начал наступление на Гродно. Пришлось Петру отрываться
от подушки, малины и бухгалтерии, ехать к войскам, отгонять Карла в леса.
Весной 1706 года русские укрепились в Киеве. Отсюда Меншиков с союзными
поляками вышел в погоню за 28-тысячной шведско-польской армией и 18 октября
разбил ее у Калиша. В ноябре король Август оставил русских союзников,
отрекся от престола польского и уехал к Карлу, чтобы умилостивить героя и
остановить разорение родной Саксонии.
Целый год прошел в переговорах, подкупах и посулах полякам, но война
замерла. Наконец в августе 1707 года Карл двинулся из Саксонии. Он хотел
победить русских окончательно, Петра ссадить с престола, короновать в Москве
принца Якова Собеского. С королем шло 44000 конницы и пехоты, в Лифляндии и
Финляндии наготове стояли два запасных корпуса в 14 и 16 тысяч. Шведская
армия была сыта, одета, обута, бодра, нежна и ленива после годичного отдыха.
Сосредоточиться на шведском вопросе Петру мешали внутренние проблемы.
После "свадебного" бунта в Астрахани восстали башкирцы, потом заштормил
Тихий Дон. В 1708 году князь Долгорукий явился туда требовать выдачи беглых
бунтовщиков, но поскольку, как известно, "с Дону выдачи нет", атаман станицы
Бахмутской Кондратий Булавин восстал против казачьей "старшины", убил
Долгорукого, собрал банду и загулял по-разински. Постепенно весь Дон
склонился к Булавину, стала реальной угроза Азову. В мае Булавин взял
Черкасск, казнил казачьих начальников, единогласно избрался атаманом Войска
Донского.
С севера подходило московское войско Долгорукого, брата убитого
Булавиным посла, с юга грозил Азов, зато с запада на выручку Булавину
поспешали запорожские союзные ватаги. Булавин полководец был никакой, он сам
засел в Черкасске, армию свою раздробил, часть ее послал на Азов, а
подручных Драного и Голого (ну что за славные имена!) отпустил на
Долгорукого. Драный отделился от Голого, был убит, 5000 его донцов
разбежались, 1500 запорожцев -- засели в Бахмуте. И хотя пытались они
сдаваться, но взяты не были и "восприяли по начинанию своему". Под Азовом
казаки тоже ничего не смогли и побежали в Черкасск, где осадили Булавина,
обвиняя его в предательстве и неприходе на помощь. Булавин от осады и досады
застрелился.
Царь разрывался между Доном и западным фронтом. Он собрался было на
Дон, но потом поехал в Гродно. Из Гродно Петр едва успел бежать: через два
часа конный отряд в 800 шведов под командованием самого Карла легко взял
Гродно у 2000 русских защитников.
Петра вконец одолела лихорадка, и он всю весну отлеживался в Питере,
отвлекаясь от болезни сочинением указов об укреплении обеих столиц.
В июне Карл двинулся на восток примерно по наполеоновскому маршруту. Но
у Березины ему переправиться не дали, он спустился южнее.
3 июля произошла битва при Головчине. Успех ее был переменным, шведы
потеряли почти половину офицеров, но наши отступили на линию Днепра. Шведы
взяли Могилев и засели дожидаться резервных корпусов из Финляндии и
Лифляндии. Время работало на русских: в Могилеве начался голод. Не привычные
к диете шведы и немецкие наемники стали перебегать на русскую кухню. Карл не
выдержал в Могилеве, вышел на бой. 29 августа произошло столкновение на реке
Черная Напа. Шведы потеряли убитыми около 3000 человек, наши убытка не
имели, кроме "разорения строю" и грязных подворотничков.
Корпус Левенгаупта пытался обманом обойти русских и соединиться с
Карлом, но был встречен и 28 сентября разбит у Пропойска. Шведы потеряли
убитыми на месте половину 16-тысячного корпуса, остальных в течение
нескольких дней наши калмыки гнали, били по лесам и топили в реках. Те, кто
прорвался к Карлу, пришли без еды и боеприпасов.
Казалось, все складывается хорошо, но на самом деле это все было
ненадежно, неустойчиво, обманчиво. Ибо никакого имперского стержня, кроме
личного позвоночника императора, в державе Петра не прощупывалось. Не успел
он ухватить железной рукавицей всю страну. Да это почти и невозможно.
Обеспечить настоящий контроль, как учит наша Теория, можно только
построением административно-карательной пирамиды, в которой каждый кирпичик
(опричник) удерживается заранее выписанным смертным приговором. А
"петрушкина" Империя напоминала цирковой балаган, где много кривлянья,
шуточек, ужимочек, бега по кругу и бессмысленной жестокости по отношению к
дрессированным животным. Пирамиды не было. Был амфитеатр крепостных
зрителей, готовых смыться с представления в любой момент.
Вот объявили номер с наездниками и прыжками через огненный обруч, и тут
же убежал один из клоунов -- нынешний народный герой независимой Украины
гетман Иван Степанович Мазепа. Уж как его обхаживал Петр, каких только не
позволял ему леденцов и пряников, и вот, пожалуйста!
Надо сказать, что украинско-запорожское казачье войско, как и любое
другое сословие, питающееся чужим трудом, на самом деле представляло собой
не войско, готовое выполнить приказ в интересах народа, а бандитское
сообщество, которое "тяжело налегло на остальное народонаселение, городское
и сельское". Это наш любезный Историк так определяет казачков с их
"начальными людьми, с своим верховным вождем, гетманом". "Старшина,
полковники, - пишет он о казаках, - хотели жить по своей воле, распоряжаться
в стране, не стесняясь ни войском, ни государством; простые козаки хотели
также жить по своей воле, держать в руках начальных людей, и, без надзора со
стороны государства, кормиться за счет народонаселения, ничего не делая,
ничего не платя".
Казалось бы, имперский Историк должен защищать сторожевую свору
Императора. Он так и делает, но только до тех пор, пока свора служит, рвет
врагов Москвы, лает по команде "голос!". Но вот, стая, подчиняясь
инстинктам, срывается со "своры" (общего поводка) и клубком катится по
стране в безумной собачьей свадьбе, оставляя клочья окровавленной шерсти,
оглашая окрестности безумным рыком и воем. Тут мы с Историком имеем полное
право называть псов псами.
Сторонники нынешней версии, что Мазепа был и есть народный герой,
поднявший знамя борьбы с проклятыми москалями, могут зажмуриться на
следующие абзацы.
Почему изменил Мазепа? "Мазепа ... конечно, умер бы верным слугою
царским, если б судьба не привела к русским границам Карла XII", - пишет
Историк. Что должен был думать Мазепа, наблюдая наступление шведов. А вот
что. Петр послал указ укрепить Москву. Значит, боится Карла. Напрямую Карла
Петр не бил ни разу. Под Нарвой был бит сам. Среди воров и казаков известно,
что битые навсегда остаются битыми, опущенными и т.п. К тому же, достала
Иван Степаныча постоянная отчетность в Москву, боязнь доносов о вкладах в
свой карман мимо казенного, стычки с рабочим скотом в городках и селах,
пьяные разборки со своими братишками.
Тут нашелся повод типа астраханского запрета свадеб. Донесли гетману,
что готов указ об отправке казачьих полков в Пруссию на переподготовку.
НАТОвские генералы должны были научить этот сброд бесконвойный правильному
строю, маршировке, гарнизонной и караульной службе, посещению гауптвахты,
чистке пуговиц и сортиров.
Мы-то с вами понимаем, что это анекдот, что нельзя козла научить
печатать на машинке -- пальцы у него не той системы. Но в качестве повода
сгодится и анекдот. А причину давайте искать глубже, внутри беспокойной
человеческой натуры -- в желудке, чуть ниже желудка, чуть выше колена.
Пригласили как-то гетмана в крестные отцы к дочери молодого князя
Вишневецкого. Крестили, ели, пили. И обнаружилась рядом с Иваном Степанычем
молоденькая такая кума, бабушка крестницы, старая княгиня
Вишневецкая-Дольская. Произошли "дневные и ночные конференции"...
Ну, Историк! Значит, если тебя тянут на перины, так это
-"конференция"Но дальше, действительно, действовали по-научному. Мазепа
отправил пани Дольской "цифирный ключ", и влюбленные стали обмениваться
шифровками, в которых среди интимных "пупсиков" и "котиков" зашипела змея
государственной измены. Подколодная пани Дольская стала склонять Ивана к
союзу с новым королем Лещинским, пыталась через Ивана влиять на Петра,
обещала шведскую помощь, если Иван восстанет открыто. "Проклятая баба
обезумела! - завопил казак, - хочет меня, искусную, ношеную птицу
обмануть...".
Долго не было шифровок, но потом "ношеная птица" попалась в обычную
сеть. Пани написала, что была она на других крестинах, и сидела за столом
между фельдмаршалом Шереметевым и генералом Ренне, и хвалила она Ивана
зажавшим ее генералам, и они его хвалили. И нашептали ей генералы среди
других всяких слов тайное сообщение, будто Сашка Меншиков "роет под Ивана",
хочет быть на Украине гетманом.
Кровь ударила Мазепе в птичью голову. Он вспомнил все обиды от
Меншикова, все мнимые имперские расклады об уничтожении казачества,
выселении украинцев за Волгу, заселении Украины москалями, увольнении всей
нынешней старшины без выходного пособия.
В принципе, пьяные схемы Меншикова удачно укладываются в Имперскую
Теорию. Так что мы можем и оставить Ивана Мазепу в патриотах...
Все, незалэжны панове, включайте звук.
16 сентября 1707 года Иван Мазепа получил два ласковых письма, одно от
милки, другое от вражеского короля Станислава Лещинского. Стал Иван молиться
у креста "с животворящим древом": "Перед всеведущим богом протестуюсь и
присягаю, что я не для приватной моей пользы, не для высших гоноров, не для
большого обогащения и не для иных каких-нибудь прихотей, но для вас всех,
для жен и детей ваших, для общего добра матки моей отчизны бедной Украйны,
всего Войска Запорожского и народа молороссийского и для повышения и
расширения прав и вольностей войсковых хочу то при помощи божьей чинить,
чтоб вы так от московской, как и от шведской стороны не погибли". Какие
прекрасные слова! Вот только сказаны они были не богу, а сбежавшемуся
секретариату, полковникам, старшине.
Королю Станиславу, тем не менее, ответили уклончиво, а от Москвы тайную
измену продолжали скрывать. Тайна стала явью опять из-за женских
обстоятельств.
Оперу "Мазепа" мы с вами уже помним плохо. Будет случай, сходите,
послушайте, там все эти страсти пропеты. Правда, нечеловеческими голосами.
Поэтому я изложу вам смысл событий по-своему.
Итак, разогретый и просвещенный "конференциями" пани Дольской Иван
Степаныч Мазепа решил жениться. Но не на ней, а на ком-нибудь порумяней и
побелее. У войскового генерального судьи Кочубея были две дочки. Одна
замужем за племянником гетмана, другая -- Матрена, крестница Мазепы -- пока
отдыхала. Казалось, только что ты ее голую держал в руках над купелью, а
вот, поди ж ты, какая выросла цаца, и опять хочется ее подержать. Старый
судья Кочубей, большой законник отказал гетману в сватовстве на основании
известного прецедента Святой Ольги -- Константина Багрянородного. "Не может
восприемник жениться на обращенной", то есть, отец -- на дочери, хоть и
крестной. Но Матрене сильно хотелось, и она сама прибежала к Мазепе под
покровом украинской ночи. Историк колеблется между физиологической и
карьерной причинами ее порыва: Мазепа был и старик, и гетман. Сняв с
Матрешки первую стружку, Иван отправляет ее к папе, опасаясь церковного
выговора. Возникает любовная переписка, но не шифрованная. Письма Ивана
полны прекрасных лирических оборотов, они -- просто находка для оперного
либретто. Но старый Кочубей лирики чужд. Вспыхивает письменная перепалка
Кочубея с Мазепой, разгорается смертельная вражда. Чистый Шекспир. Даже
хуже, - как если бы Джульетту совратил не юный Ромео, а старый дон Монтекки.
Родители держат Матрену взаперти, мать ее обижает, ограничивает в
удовольствиях. Матрена жалуется возлюбленному старцу. "Сам не знаю, що з нэю
гадиною чинити...", - пишет Иван о "теще", грозит скорой местью. Но Кочубей
упреждает месть. Он посылает монаха к князю Ромодановскому с явной жалобой
на изнасилование дочери и тайным доносом об измене гетмана государю. Этот
донос попал не в ту московскую канцелярию и "потух" под сукном. Возможно, он
и сейчас там лежит и найдется позже. Тогда нам будет что предъявить в
Европейский суд, чтоб забрать Украину на полном законе...
Второй донос Кочубея долетел через киевского воеводу Голицина боярину
Головкину. В нем сообщение об измене в пользу Лещинского и Швеции
усиливалось рассказом о покушении на царя Петра. Будто бы Мазепа заподозрил,
что в московской делегации под именем Александра Кикина приезжает в Батурин
инкогнито сам Петр, так нужно этого Кикина пристрелить.
Этот донос дошел до царя. Но донос -- документ процессуальный,
бюрократический, волокитный. Началось долгое разбирательство. Сам Петр писал
Мазепе, на самом ли деле ты мне изменяешь?
- Ну, что ты, государь! Мы вам такие верные, такие справные, что и
дыхание перехватывает от усердия. Это Кочубей, его гадюка-жена, его писарь
Искра нарочно хотят развалить государственное управление Украиной.