Страница:
хитрые подкрепляет дарами...". Тут я ставлю многоточие, потому что дальше
следуют обычные, известные нам всем примеры и технологии. Екатерина же
возмущалась ими с непривычки, свалившись с европейской луны. Она смотрела на
гнусь и грязь широко раскрытыми глазами первоклассницы и не понимала, как
такое до сих пор не запрещено.
-- Запрещено, матушка! Запрещено -- да толку-то с того!
Чуть и вовсе не доконало чувствительную фрау донесение о том, что сам
радостный и святой процесс народной присяги новой государыне был испоганен и
проворован. Новгородской губернской канцелярии регистратор Яша Ренбер
принимая присягу у посадской бедноты, с каждого присягающего брал "за это"
мелкую денежку. Яшу устроили в Сибирь "на вечное житье". Эта формулировка
оказалась роковой, - Яша жив поныне и будет жить вечно...
На 1 сентября назначили коронационный выезд в Москву. Спешно изготовили
алмазную корону, - не носить же стильной даме мужицкую Шапку. Запасы лести,
подготовленные на такой случай были слишком велики, и пришлось московской
братии начать излияние еще по дороге. С 9 по 13 сентября, от села
Разумовского синодские архиереи возносили грядущую начальницу до небес:
"Будут чудо сие восклицать проповедники..." и так далее и тому подобное, на
многих десятках страниц. Соответственно и медаль огромную отчеканили. На ее
лицевой стороне как раз уместился "бюст" царицы, а на задней -- целая толпа
"представителей Российского отечества", курящих фимиамы, возлагающих жертвы
на алтарь и проч. Обрамлялось все это великолепное безобразие гвардейскими
надписями: "За спасение веры и отечества" и "Коронована в Москве, сентября
22 дня 1762 года". Забыли только "За освобождение Германии" написать.
Народ был так рад, что немедленно вспомнил и стал навязчиво повторять в
толпе и хмельных офицерских собраниях имя "Иванушка". И если бы это был
обычный русский Иванушка-дурачок, то еще ничего. Но это был Иван Антонович
Брауншвейгский -- прямой потомок русского царского дома и законный наследник
трона. И мужик к тому ж. Народ прямо желал выдать за этого законного мужика
престольную, но сомнительную бабу. Таким деревенским способом народ хотел
достичь династической гармонии. Екатерина в ночь переворота клялась народу в
сочувствии и послушании и уже через день велела привезти Ивана из
Шлюссельбурга в Кексгольм, поближе к Питеру. Принца умыли, приодели,
Екатерина с ним беседовала, но желания соответствующего в ней не возникло.
Тем не менее, она его устроила на мужнее ложе -- холостым способом. Дело в
том, что в Шлюссельбурге для Петра - он тогда еще в Ропше жив был --
приготовили чистенькую, меблированную камеру с частичными удобствами. После
Ивановых смотрин у Екатерины возникла временная неприязнь к мужчинам, и она
отправила Петра к праотцам, а Ивана -- на место Петра, в Шлюссельбург.
Тамошние воспитатели должны были склонять узника к монашеству. При попытке
освобождения Ивана следовало убить.
Партия освободителей обнаружилась немедля. В ней насчитывали от 70 до
1000 человек, - все знатных особ, - одного даже звали Лев Толстой, а другого
-- Хрущов. "Дело было ничтожное", - писал Историк, и обошлось без казней.
Однако Екатерина разволновалась. Она стала плакать в жилетку английскому
послу Бэкингему (откуда сей? -- не от Дюма ли? Нет, тот был герцог, а этот
-- граф, да и сто лет миновало с лишком). Бэкингем ее расхваливал,
успокаивал и даже разослал по Европе послания с комплиментами просвещенной
государыне.
Соответственно и государыня должна была вести себя в Европе культурно.
Она одернула главкома Солтыкова, кинувшегося было воевать, велела потихоньку
выводить войска домой.
Начало нового 1763 года было ознаменовано фейерверками и отставками
фаворитов прошлого царствования. Генерал-адмирал М.М. Голицын после 60 лет
службы убыл на покой с сохранением жалованья. На его место назначили
цесаревича Павла Петровича, - он как раз испытывал тягу к игре в кораблики.
Куратор Академии И.И. Шувалов после долгих унизительных ревизий отправился
за рубеж подлечиться. Туда же послали канцлера Воронцова. Пострадало еще
множество чернышевых, гудовичей, трубецких, губернских и синодских
чиновников. В Синод и Сенат для присмотра тут же были вставлены Потемкин с
Орловым. Бестужев и Панин утвердились совершенно.
Усидевшие начальники были так рады новой матушке, что и работать
нормально не могли, не созерцая монумента, воздвигнутого в честь
спасительницы...
Вы замечаете? -- это второй позыв монументальной пропаганды за два
года. Только что убили Петра Федоровича, достойного золотой статуи, и уже
жаждут созидать каменную или бронзовую бабу. Это при том, что Минина с
Пожарским на Красной площади пока нет, Медного всадника у Невы не замечено,
вообще ни одного памятника не стоит. И дело тут не в честолюбии Петра и его
опасной супруги, - Петр сам отказался от скульптурных почестей. Это, братья,
Империя наша переходит в новое качество. Она желает, чтобы ею управлял не
просто Император, а Бог! -- то есть субъект, при жизни достойный иконы, а
лучше -- привычного нашему уму языческого воплощения. Каменный столп, медный
остолоп.
Сразу же в Академии у немца Штелина сыскалось 7 (семь!) проектов
монумента. Варианты разнились экстерьером в зависимости от места установки.
Наш академик Михайло Ломоносов надулся и велел обождать, пока и он не
представит чисто русскую "инвенцию" памятника.
Но не все россияне прониклись входящим в моду культом личности.
Сказались недоработки в деле борьбы с врагами народа.
Помните Ивана Мазепу? Так вот. С ним изменил нашей Родине переяславский
полковник Федор Мирович. Он смылся к шведам, а жену с двумя детьми бросил на
Украине. Спецслужбы придушить их не собрались. Вражья жинка с выводком
поселилась в Чернигове у родственника, казачьего полковника Полуботка. И
Полуботок не только не был разжалован за это в рядовые бандиты, но имел
наглость явиться в Питер и притащить с собой весь змеиный клубок. Тут уж его
посадили за другие дела. Мама наша Екатерина I по вдовьей скорби не стала
топить Мировичей в Неве, а наоборот определила их в Академию! Те обнаглели
окончательно, на уроки не ходили, жили в столице бездельно, промышляли
неизвестно чем. Дальше -- больше. Оба Мировича оказались офицерами, пролезли
в свиту к Елизавете Петровне и, наконец, в 1735 году были уличены в измене.
Тайная канцелярия дозналась, что братья переписывались с папой, мазепинским
подручным. И опять служба недоглядела. Мировичи оказались в Сибири, но сын
одного из них, Василий Яковлевич всплыл подпоручиком Смоленского пехотного
полка, расквартированного в Питере. Очень он скорбел об утраченном
"шляхетском звании", горестно скрывал свое "знатное родство". Наконец не
выдержал и написал Екатерине ходатайство, чтоб ему вернули поместья, чины,
честь и прочая, и прочая, чего не жалко. И очень удивился Василий, когда
было ему в этих пустяках отказано. Тогда сирота озлобился, затаился и стал
мечтать, как бы извести эту скаредную сволочь -- Императрицу и весь ее
синклит.
Каверзным утром 1 апреля 1764 года обиженный Мирович принял решение
выручить из тюрьмы принца Ивана Антоновича, медленно собиравшегося в монахи.
К заговору пригласил только друга Аполлона Ушакова. Больше они никого не
позвали, - из конспирации. 13 мая злоумышленники отслужили по себе в
Казанском соборе заупокойную панихиду, и теперь числились у Бога как бы
покойниками. Сценарий, разработанный мертвецами, был также потусторонним.
Вот его краткое содержание.
Матушка едет в Прибалтику.
Через неделю Мирович заступает начальником караула в Шлюссельбурге.
Ушаков приплывает туда как бы курьером в шлюпке и грозно подает
манифест от имени императора Ивана Антоновича (который тут же анонимно на
нарах парится).
Мирович чешет в затылке, но караульная команда воодушевляется, кричит,
что готова помереть за царя Ивана, и Мирович с Ушаковым выводят узника на
травку.
Затем в шлюпке все едут в Питер, пристают на Выборгской стороне и в
артиллерийском лагере предаются восторженной солдатской и офицерской толпе.
Далее весь Питер склоняется к ногам нового Императора, а Мирович с
Ушаковым получают свое - генеральство-адмиральство, графство, крепостное
крестьянство и прочие удовольствия. Катя возвращается уже к столу, и тут ей
на выбор предлагается какое-нибудь второсортное замужество или идти на три
географические буквы, ибо за Императора нам есть кого выдать -- вон у
Мировича по-чеховски маются цельные три сестры. ЗТМ (затемнение), титры,
веселая музыка...
Но кино пошло не по сценарию. 25 мая Ушаков отправлен был отвезти
деньги из Военной коллегии в сундуки к генералу Волконскому. Тут бы ему с
этими бабками и затаиться, но он поплыл на своей любимой шлюпке по
назначению. И хоть был он - Ушаков, а утонул.
Мирович решил воевать в одиночку.
20 июня 1764 года Екатерина с помпой убыла в Прибалтику. В планах
поездки числилась инспекция стройки века -- портового комплекса Рогервик, на
который было угроблено страшное количество денег и несметное число рабских
душ. Поговаривали также о тайном замысле Екатерины венчаться с Григорием
Орловым где-нибудь в Риге.
Балтийское рыцарство всюду встречало царицу бравыми речами по-немецки.
Екатерина отвечала исключительно по-русски. Свой родной язык она как бы
успела забыть. Тогда тевтоны перешли на латынь: "Matri Patriae
incomparabili", - написали они на растяжках и триумфальных воротах в Ревеле.
Пока "несравненная мать отечества" упивалась почестями и вздыхала о
расстройстве флотского дела, Васька Мирович не отставал от изменного плана.
Находясь в недельном карауле в Шлюссельбурге, он 5 июля, в два часа
ночи поднял "во фрунт" свою команду и приказал заряжать ружья боевыми
пулями.
Комендант крепости Бередников, которого Василий не догадался с вечера
напоить, проснулся от лязга шомполов, выскочил во двор и стал качать права:
во фрунт ставить команду полагалось только по его приказу. Мирович тут же
врубил ему прикладом по черепу и закричал солдатам, что сей злодей томит в
крепости истинного государя Ивана Антоновича. Так солдаты впервые узнали о
содержимом охраняемого объекта и прониклись величием момента. Коменданта
посадили в кутузку и продержали до 5 утра, причем держали в прямом смысле --
за одежду.
Тут выяснилось, что Мирович не вполне контролирует ситуацию. По
охраняемой территории он был главный, но каземат с принцем сторожила
отдельная команда капитана Власьева и поручика Чекина. Поэтому два захода
освободителей окончились безуспешной перестрелкой. Тогда Мирович притащил к
каземату 6-фунтовую пушку. Осажденные сдались. Власьев и Чекин были выведены
"к фрунту", но следом за ними вынесли "мертвое тело безымянного колодника".
Это стража выполнила все инструкции и приколола Ивана, а Василий Мирович
остался в дураках. Он объявил о своей единоличной вине, велел барабанщику
бить утреннюю зарю и, как ни в чем не бывало, начал утренний обход вверенной
территории. Тут уж комендант закричал из кутузки, чтобы изменника схватили,
что и было исполнено.
У Мировича обнаружился полный набор манифестов, присяг и повелений
нового императора. Так что, первые бумаги в дело были готовы. Следствие
закончили за месяц - с 25 июля по 25 августа без пыток. Страстотерпцы из
Синода, правда, советовали Мировича пытать, но были укоряемы сенаторами.
Тогда попы обиделись и смертный приговор подписывать отказались. Им как
пастырям душ живых сие было неуместно. Казнь устроили на Петербургском
острове у Обжорного рынка. Народ заполнил все крыши и ближайший мост. Ждали
показательного действа и материнской милости. Но когда палач не в шутку
охнул топором и поднял над эшафотом бледную, кровавую голову, отвыкший от
казней народ так содрогнулся всей толпой, так колыхнулся на мосту, что
проломил перила...
А вы как хотели, братцы? Теперь у нас снова -- Императрица, опять --
Империя! Так что привыкайте обратно!
Престол укрепился, и Екатерина занялась устройством гражданского
правления. Ей приходилось тратить немало усилий, чтобы настроить Сенат на
общественную пользу. Это и понятно, если вспомнить, что прием всех
челобитных сосредоточил в своих руках один-единственный сенатор, - знаете в
каком чине? -- "генерал-рекетмейстер"!
Екатерина с первых своих шагов поймала золотую середину. Она не
кидалась в драку, не лила кровь ради тоста, но и не зарывалась в мелочах.
Она с немецкой скупостью и рациональностью взвешивала каждое свое решение,
соизмеряла необходимые усилия и ожидаемый результат. Она не впадала в
истерику по поводу тех или иных неувязок и нарушений, она внимательно
рассматривала "регламент", систему мешающих причин, поводов к воровству,
мотивов неисполнительности. В лице Екатерины коса русской бесшабашности
нашла на камень немецких правительственных принципов. Вот ведь, Россия, - в
который раз доказывала, что править ею может только чужак, варяг, немец,
неотравленный ковыльной пыльцой.
Я воздержусь от перечисления больших и малых мудрых решений царицы. Вы
о них можете прочитать во многих книгах. Отмечу только, что большая их часть
буква в букву повторяла указы Петра, изданные после европейских гастролей
"преобразователя". Только обнаруживалось это позже, - некто сановный
припоминал аналогичный указ. Оказывалось, указ-то был, да исполнять его
никто не собирался, не смотря на кровавый гнев Императора. И Екатерина
думала, что раз делается худо, значит и указов не было. И издавала свои. Но
теперь женские указы доводились до исполнения методично. Видно, страшноватый
немецкий акцент государыни действовал надежнее истеричного вопля русского
Петрушки.
В Малороссии упразднили гетманство, украинских вельмож уравняли в
правах с русскими, казаков постепенно превратили в помещичьих крестьян, с
раскольниками обходились милостивыми уговорами, торговлю поощряли, обучение
за границей планировали и оплачивали осмысленно, корабли строили соразмерно
военным и торговым задачам. Чиновникам установили пенсии по старости и по
болезни, а то, оказывается, они и взятки-то брали, чтобы скопить денежку на
черный день. Ротация штатов была бешеная, коррупция поутихла, жалованье
офицерам установили человеческое, так что баловать стало глупо. Новые земли
раздавали бесплатно, образование сделали тоже бесплатным (для неимущих),
даже девчонок стали учить! -- "для смягчения нравов посредством образованных
женщин".
Нет, друзья, нужно бы нам и впредь приглашать в начальники, президенты,
вожди, атаманы граждан объединенной Германии. Желательно -- дам.
А воевать? Можно и воевать. Или маневрировать войсками с четко
поставленной политической целью. Цель эта наметилась в Польше. Там опять
освободился трон. У Екатерины был свой кандидат в короли -- граф Станислав
Понятовский. В недавние годы сей кавалер обретался при дворе Екатерины и
будто бы устраивал в ее спальне охоту на Амура. Небось гонял этого летучего
пацана мухобойкой. Или иным инструментом. Мимолетные эти занятия закрепления
не имели, сплетня о тайном браке Екатерины и Станислава подтверждения не
получила, напротив, царица старалась задвинуть Понятовского подальше, но
чести оказать побольше. Поэтому весной 1764 года отряд генерала Хомутова,
охранявший русские склады в Пруссии двинулся к Варшаве. В Польше шла
маленькая гражданская война с рубкой на заседаниях Сейма, стычками конных
отрядов от различных фракций и партий. Наши ввязались в это дело успешно. 27
июля Понятовский был официально объявлен протеже Екатерины. Под него срочно
принимались избирательные законы, типа -- "королем может быть только поляк
по отцу и матери, католик", и фамилия его должна быть ... ПОНЯТно какая?
В 10 дней с 16 по 26 августа 1764 года на "тихом" избирательном Сейме
Понятовский был единогласно (!) избран королем. Польша не помнила такого
чуда. Европа сразу сочинила байку, что Екатерина готовится сдать русский
трон малолетнему Павлу Петровичу, рассекретить брак с польским королем и
перебраться в Варшаву и в католичество. Как бы не так! Екатерина спалила на
взятки избирателям и благоустройство нового короля почти 200.000 золотых
червонцев. В благодарность получила сундук трюфелей и донесение, что
Понятовский - неблагодарная свинья - чуть ли не на утро после выборов уже
заискивает перед самым злым противником России -- французским двором. Ну, и
православных стали гонять по всей Польше, как собак.
Екатерина все делала правильно, но не могла в одночасье перевоспитать
закоренелый народ, почти тысячу лет развращаемый, истребляемый и приучаемый
к воровству. В Москве, Питере еще можно было добиться внешнего благообразия,
даже настроить как-то правительственный аппарат, но работать этому аппарату
все равно приходилось на наличном топливе и сырье. Нравы оставались
неизменными.
Архимандрит Пермского монастыря Иуст сожительствовал с келейником за
деньги, - потратил на удовольствия 10000 руб., густо раздавал взятки,
распилил зачем-то образ Спасителя, топтал его ногами, еретически служил
службу "на четырех просвирах", отбирал у церквей колокола, ободрал с икон
золотые оклады и на вырученные деньги справил себе дорогую шапку и карету за
500 рублей, порол монахов до крови прямо в церкви, и тд., и т.п.
На Дону вконец заворовавшийся атаман Ефремов поставил ярмарочным
старшиной в одну из станиц есаула Волошенинова, о котором имел сенатскую
грамоту, чтоб этого "знатного вора" к материальным ценностям не подпускать.
К держателю базара явились два типа с Украины, честно представились
работниками "легкой руки", и он сначала разрешил им воровать на ярмарке, а
когда их ловили, отбирал у толпы и отпускал. Потом шайка договорилась
запалить ярмарку и под дымок разворовать казачьи товары. Доля Волошенинова с
учетом отстежки наверх была определена в 50%. Награбили на 127000 рублей.
На Украине гетман и его подручные раздавали земли и города без царского
указа -- за откат.
Появился и первый воскресший Петр Федорович. Солдат Гаврила Кремнев
назвался уцелевшим императором. Новый самозванец ввел в театральную игру
сценическое новшество. Если раньше самозванство было театром одного актера,
а боярство и дворянство на воровских подмостках имелось настоящее, то теперь
Гаврила набрал труппу беглых крестьян и назначил одного "Румянцевым",
другого -- "Пушкиным" и т.д. Императрица посчитала, что такой балаган
Гаврила устроил по причине пьянства, и освободила его от смертной казни.
Естественно, тут же обнаружились другие "Петры": армянин Асланбеков, беглый
солдат Иев Евдокимов, белый солдат Чернышов (у него и в паспорте значилось -
Петр Федорович!). Но это пока были безобидные забавы.
Екатерина -- дама европейская -- следовала европейской мысли и
международной моде. В Европе по-прежнему витал французский шарм. Франция
лидировала во всем. Многое хотелось тут перенять, но глаза разбегались.
Некоторые чисто французские трюки были явно несовместны с серой русской
действительностью. В Париже "сестры-конвульсионерки" устроили крутое шоу. Им
всегда было завидно, что распинают только мужиков; их сестра-хозяйка
Франциска показательно влезла на крест, ее медленно приколотили к нему
крупными гвоздями, проткнули пикой бок. Публика восторженно наблюдала за
конвульсиями не вполне одетой дамы. Неясен остался смысл действа, но
большинство считало, что это умелый натуралистический трюк -- стриптиз во
славу божью. А казнимых мужиков рвали на части шестеркой ломовых лошадей: 2
-- за руки, 2 -- за ноги, одна -- за голову, и одна за противоположную
оконечность.
Двор Людовика XV предавался безудержному разврату, все политические
дела решались любовницами мужей любовниц короля, и главными нравственными
авторитетами стали философы, ученые, энциклопедисты, умеющие изящно
распорядиться благозвучным французским языком. Центральным персонажем
светских хроник был Вольтер. Газеты, в том числе и питерские, публиковали
сообщения о его меню, ежедневных поучениях племяннице, да с какой ноги
корифей изволил нынче встать.
Церковь католическая совсем растерялась. Попы жалобно поскуливали, что
умственные упражнения Вольтера и его команды не имеют ничего общего с
христианской традицией, а полностью базируются на браминских учениях,
завезенных английскими чайниками из безбожной Индии.
Екатерина не замедлила вступить в переписку с "бессмертными".
Просвещением России тоже хотелось заняться безотлагательно. На какое-то
время у нас заботы о геополитике уступили место разборкам между Дидро,
Даламбером, Монтескье, Вольтером и прочими.
Вольтер живо реагировал на письма Екатерины. Он видел в России
непаханное сюжетное поле. Тут было о чем написать и на чем обойти
ненавистных парижских собратьев. Вольтер дернулся в Питер, еле его
остановили, -- он-таки представлял враждебное государство. Тогда Вольтер
объявил, что будет дистанционно писать "Историю Петра Великого". Делать
нечего, пришлось нашим академикам его обслуживать. Они получили темы,
возились в архивах и сдавали наработки И.И. Шувалову -- для цензуры,
перевода на французский и отсылки в Париж. Шувалов заставлял эти материалы
сокращать, чтобы меньше переводить и чтобы не выметать мерзости русской
жизни из нашей избы на версальский паркет. Ломоносов, ворчливо матерясь,
резал историю по живому, - сокращал Самозванца, Михаила, Алексея и Федора
Романовых. Вольтеровская "История" вышла в свет и вызвала у наших патриотов
приступы тошноты. Француз превратил драму в комикс.
Попытки Екатерины насадить науки в России ограничились поощрением
литературы. Старый Ломоносов хотел этим воспользоваться, интриговал против
Тредиаковского и Сумарокова, строчил новые оды, копал под еще более старого
президента Академии Шумахера, но ему все равно предпочли немца Тауберта. И
наш гений ушел на покой, окончив свой многолетний исторический труд смертью
Ярослава Мудрого и собственной смертью 4 апреля 1765 года -- в понедельник
после Воскресения Христова. "Густая толпа народу" следовала за ним на
кладбище Невского монастыря.
В общем, просветительство пока коснулось только питерского и
московского бомонда, до системной образовательной реформы дело не дошло, но
количество школ, училищ, дамских курсов, частных школ и военных училищ
постепенно увеличивалось. Развивалось светское писательство и издательство,
возникали литературные кружки, художественные группы, салоны, театрики.
Особое внимание уделялось официальному портрету. Портретисты не успевали
краски растирать, - огромная очередь сановных и монарших ликов бряцала
кошельками у их порогов.
Сама Императрица тоже не чуралась творчества. За пять лет правления
беспокойной страной у нее образовался приличный жизненный опыт, накопилась
страшная статистика, в бумагах осели жуткие эпизоды гражданской и семейной
жизни, провинциальный и столичный беспредел составили бесценный капитал.
Такой багаж наши писатели обычно собирают только под конец жизни,
наскитавшись по бардакам, фронтам и лагерям. Тогда уж они садятся и при
свете лучины или галогена пишут всероссийскую эпопею на военном, лагерном
или хлебоуборочном фоне.
Екатерина распорядилась своим багажом утилитарно. Она выдала не пудовую
гирю о войне, мире и танцах-шманцах, а "Наказ" своим беспутным подданным.
"Наказ" содержал такие диковины, как презумпция невиновности, рассуждения о
недопустимости смертной казни и пыток, понятия неприкосновенности частной
собственности, в том числе -- на землю, подходы к освобождению крепостных,
мысли о праве рабов на смену хозяев или на самовыкуп.
Крамола вызвала много шуму, брожения в просвещенных умах, охов, ахов и
недоумений. Сокращенный из предосторожности текст "Наказа" был напечатан у
нас 30 июля 1767 года, но и в журнальном варианте сохранял столько разных
эгалите и фратерните, что перевод его на французский язык был срублен-таки
парижским цензором. Браво, Катя! Умыла версальских гуляк! В дидро их и в
ведро!
Но "Наказ" - не просто литература из куража. В день его публикации в
Москве приступила к работе "Комиссия для подготовки "Уложения", документа,
продолжающего дело "Русской правды" и указов Петра Великого. И "Наказ"
неизбежно становился его основой.
В 10 часов утра 31 июля 1767 года в Грановитой палате Кремля засело 428
человек. С председательствующим генерал-прокурором и приехавшей вскоре
Императрицей набралось 430 -- почти состав нынешней Госдумы. Сначала тайным
голосованием избрали кандидатов на должность маршала -- председателя съезда.
Наивысший балл набрали два Орловых, Чернышев, Бибиков, еще один Орлов,
Волконский и Панин. После нескольких самоотводов кандидатуры Орлова,
Чернышева и Бибикова поступили к Екатерине на выбор. Она и тут блестнула
вольностью. Маршалом стал костромской депутат Бибиков.
Начались заседания. Сначала читали "Наказ". Депутаты сморкались от
умиления в предчувствии всенародного процветания. А когда под грановитыми
сводами грянула кода: "Боже, сохрани, чтоб после окончания сего
законодательства был какой народ больше справедлив и, следовательно, более
процветающ. Намерение законов наших было бы не исполнено: несчастие, до
которого я дожить не желаю", - рыдание охватило всех...
следуют обычные, известные нам всем примеры и технологии. Екатерина же
возмущалась ими с непривычки, свалившись с европейской луны. Она смотрела на
гнусь и грязь широко раскрытыми глазами первоклассницы и не понимала, как
такое до сих пор не запрещено.
-- Запрещено, матушка! Запрещено -- да толку-то с того!
Чуть и вовсе не доконало чувствительную фрау донесение о том, что сам
радостный и святой процесс народной присяги новой государыне был испоганен и
проворован. Новгородской губернской канцелярии регистратор Яша Ренбер
принимая присягу у посадской бедноты, с каждого присягающего брал "за это"
мелкую денежку. Яшу устроили в Сибирь "на вечное житье". Эта формулировка
оказалась роковой, - Яша жив поныне и будет жить вечно...
На 1 сентября назначили коронационный выезд в Москву. Спешно изготовили
алмазную корону, - не носить же стильной даме мужицкую Шапку. Запасы лести,
подготовленные на такой случай были слишком велики, и пришлось московской
братии начать излияние еще по дороге. С 9 по 13 сентября, от села
Разумовского синодские архиереи возносили грядущую начальницу до небес:
"Будут чудо сие восклицать проповедники..." и так далее и тому подобное, на
многих десятках страниц. Соответственно и медаль огромную отчеканили. На ее
лицевой стороне как раз уместился "бюст" царицы, а на задней -- целая толпа
"представителей Российского отечества", курящих фимиамы, возлагающих жертвы
на алтарь и проч. Обрамлялось все это великолепное безобразие гвардейскими
надписями: "За спасение веры и отечества" и "Коронована в Москве, сентября
22 дня 1762 года". Забыли только "За освобождение Германии" написать.
Народ был так рад, что немедленно вспомнил и стал навязчиво повторять в
толпе и хмельных офицерских собраниях имя "Иванушка". И если бы это был
обычный русский Иванушка-дурачок, то еще ничего. Но это был Иван Антонович
Брауншвейгский -- прямой потомок русского царского дома и законный наследник
трона. И мужик к тому ж. Народ прямо желал выдать за этого законного мужика
престольную, но сомнительную бабу. Таким деревенским способом народ хотел
достичь династической гармонии. Екатерина в ночь переворота клялась народу в
сочувствии и послушании и уже через день велела привезти Ивана из
Шлюссельбурга в Кексгольм, поближе к Питеру. Принца умыли, приодели,
Екатерина с ним беседовала, но желания соответствующего в ней не возникло.
Тем не менее, она его устроила на мужнее ложе -- холостым способом. Дело в
том, что в Шлюссельбурге для Петра - он тогда еще в Ропше жив был --
приготовили чистенькую, меблированную камеру с частичными удобствами. После
Ивановых смотрин у Екатерины возникла временная неприязнь к мужчинам, и она
отправила Петра к праотцам, а Ивана -- на место Петра, в Шлюссельбург.
Тамошние воспитатели должны были склонять узника к монашеству. При попытке
освобождения Ивана следовало убить.
Партия освободителей обнаружилась немедля. В ней насчитывали от 70 до
1000 человек, - все знатных особ, - одного даже звали Лев Толстой, а другого
-- Хрущов. "Дело было ничтожное", - писал Историк, и обошлось без казней.
Однако Екатерина разволновалась. Она стала плакать в жилетку английскому
послу Бэкингему (откуда сей? -- не от Дюма ли? Нет, тот был герцог, а этот
-- граф, да и сто лет миновало с лишком). Бэкингем ее расхваливал,
успокаивал и даже разослал по Европе послания с комплиментами просвещенной
государыне.
Соответственно и государыня должна была вести себя в Европе культурно.
Она одернула главкома Солтыкова, кинувшегося было воевать, велела потихоньку
выводить войска домой.
Начало нового 1763 года было ознаменовано фейерверками и отставками
фаворитов прошлого царствования. Генерал-адмирал М.М. Голицын после 60 лет
службы убыл на покой с сохранением жалованья. На его место назначили
цесаревича Павла Петровича, - он как раз испытывал тягу к игре в кораблики.
Куратор Академии И.И. Шувалов после долгих унизительных ревизий отправился
за рубеж подлечиться. Туда же послали канцлера Воронцова. Пострадало еще
множество чернышевых, гудовичей, трубецких, губернских и синодских
чиновников. В Синод и Сенат для присмотра тут же были вставлены Потемкин с
Орловым. Бестужев и Панин утвердились совершенно.
Усидевшие начальники были так рады новой матушке, что и работать
нормально не могли, не созерцая монумента, воздвигнутого в честь
спасительницы...
Вы замечаете? -- это второй позыв монументальной пропаганды за два
года. Только что убили Петра Федоровича, достойного золотой статуи, и уже
жаждут созидать каменную или бронзовую бабу. Это при том, что Минина с
Пожарским на Красной площади пока нет, Медного всадника у Невы не замечено,
вообще ни одного памятника не стоит. И дело тут не в честолюбии Петра и его
опасной супруги, - Петр сам отказался от скульптурных почестей. Это, братья,
Империя наша переходит в новое качество. Она желает, чтобы ею управлял не
просто Император, а Бог! -- то есть субъект, при жизни достойный иконы, а
лучше -- привычного нашему уму языческого воплощения. Каменный столп, медный
остолоп.
Сразу же в Академии у немца Штелина сыскалось 7 (семь!) проектов
монумента. Варианты разнились экстерьером в зависимости от места установки.
Наш академик Михайло Ломоносов надулся и велел обождать, пока и он не
представит чисто русскую "инвенцию" памятника.
Но не все россияне прониклись входящим в моду культом личности.
Сказались недоработки в деле борьбы с врагами народа.
Помните Ивана Мазепу? Так вот. С ним изменил нашей Родине переяславский
полковник Федор Мирович. Он смылся к шведам, а жену с двумя детьми бросил на
Украине. Спецслужбы придушить их не собрались. Вражья жинка с выводком
поселилась в Чернигове у родственника, казачьего полковника Полуботка. И
Полуботок не только не был разжалован за это в рядовые бандиты, но имел
наглость явиться в Питер и притащить с собой весь змеиный клубок. Тут уж его
посадили за другие дела. Мама наша Екатерина I по вдовьей скорби не стала
топить Мировичей в Неве, а наоборот определила их в Академию! Те обнаглели
окончательно, на уроки не ходили, жили в столице бездельно, промышляли
неизвестно чем. Дальше -- больше. Оба Мировича оказались офицерами, пролезли
в свиту к Елизавете Петровне и, наконец, в 1735 году были уличены в измене.
Тайная канцелярия дозналась, что братья переписывались с папой, мазепинским
подручным. И опять служба недоглядела. Мировичи оказались в Сибири, но сын
одного из них, Василий Яковлевич всплыл подпоручиком Смоленского пехотного
полка, расквартированного в Питере. Очень он скорбел об утраченном
"шляхетском звании", горестно скрывал свое "знатное родство". Наконец не
выдержал и написал Екатерине ходатайство, чтоб ему вернули поместья, чины,
честь и прочая, и прочая, чего не жалко. И очень удивился Василий, когда
было ему в этих пустяках отказано. Тогда сирота озлобился, затаился и стал
мечтать, как бы извести эту скаредную сволочь -- Императрицу и весь ее
синклит.
Каверзным утром 1 апреля 1764 года обиженный Мирович принял решение
выручить из тюрьмы принца Ивана Антоновича, медленно собиравшегося в монахи.
К заговору пригласил только друга Аполлона Ушакова. Больше они никого не
позвали, - из конспирации. 13 мая злоумышленники отслужили по себе в
Казанском соборе заупокойную панихиду, и теперь числились у Бога как бы
покойниками. Сценарий, разработанный мертвецами, был также потусторонним.
Вот его краткое содержание.
Матушка едет в Прибалтику.
Через неделю Мирович заступает начальником караула в Шлюссельбурге.
Ушаков приплывает туда как бы курьером в шлюпке и грозно подает
манифест от имени императора Ивана Антоновича (который тут же анонимно на
нарах парится).
Мирович чешет в затылке, но караульная команда воодушевляется, кричит,
что готова помереть за царя Ивана, и Мирович с Ушаковым выводят узника на
травку.
Затем в шлюпке все едут в Питер, пристают на Выборгской стороне и в
артиллерийском лагере предаются восторженной солдатской и офицерской толпе.
Далее весь Питер склоняется к ногам нового Императора, а Мирович с
Ушаковым получают свое - генеральство-адмиральство, графство, крепостное
крестьянство и прочие удовольствия. Катя возвращается уже к столу, и тут ей
на выбор предлагается какое-нибудь второсортное замужество или идти на три
географические буквы, ибо за Императора нам есть кого выдать -- вон у
Мировича по-чеховски маются цельные три сестры. ЗТМ (затемнение), титры,
веселая музыка...
Но кино пошло не по сценарию. 25 мая Ушаков отправлен был отвезти
деньги из Военной коллегии в сундуки к генералу Волконскому. Тут бы ему с
этими бабками и затаиться, но он поплыл на своей любимой шлюпке по
назначению. И хоть был он - Ушаков, а утонул.
Мирович решил воевать в одиночку.
20 июня 1764 года Екатерина с помпой убыла в Прибалтику. В планах
поездки числилась инспекция стройки века -- портового комплекса Рогервик, на
который было угроблено страшное количество денег и несметное число рабских
душ. Поговаривали также о тайном замысле Екатерины венчаться с Григорием
Орловым где-нибудь в Риге.
Балтийское рыцарство всюду встречало царицу бравыми речами по-немецки.
Екатерина отвечала исключительно по-русски. Свой родной язык она как бы
успела забыть. Тогда тевтоны перешли на латынь: "Matri Patriae
incomparabili", - написали они на растяжках и триумфальных воротах в Ревеле.
Пока "несравненная мать отечества" упивалась почестями и вздыхала о
расстройстве флотского дела, Васька Мирович не отставал от изменного плана.
Находясь в недельном карауле в Шлюссельбурге, он 5 июля, в два часа
ночи поднял "во фрунт" свою команду и приказал заряжать ружья боевыми
пулями.
Комендант крепости Бередников, которого Василий не догадался с вечера
напоить, проснулся от лязга шомполов, выскочил во двор и стал качать права:
во фрунт ставить команду полагалось только по его приказу. Мирович тут же
врубил ему прикладом по черепу и закричал солдатам, что сей злодей томит в
крепости истинного государя Ивана Антоновича. Так солдаты впервые узнали о
содержимом охраняемого объекта и прониклись величием момента. Коменданта
посадили в кутузку и продержали до 5 утра, причем держали в прямом смысле --
за одежду.
Тут выяснилось, что Мирович не вполне контролирует ситуацию. По
охраняемой территории он был главный, но каземат с принцем сторожила
отдельная команда капитана Власьева и поручика Чекина. Поэтому два захода
освободителей окончились безуспешной перестрелкой. Тогда Мирович притащил к
каземату 6-фунтовую пушку. Осажденные сдались. Власьев и Чекин были выведены
"к фрунту", но следом за ними вынесли "мертвое тело безымянного колодника".
Это стража выполнила все инструкции и приколола Ивана, а Василий Мирович
остался в дураках. Он объявил о своей единоличной вине, велел барабанщику
бить утреннюю зарю и, как ни в чем не бывало, начал утренний обход вверенной
территории. Тут уж комендант закричал из кутузки, чтобы изменника схватили,
что и было исполнено.
У Мировича обнаружился полный набор манифестов, присяг и повелений
нового императора. Так что, первые бумаги в дело были готовы. Следствие
закончили за месяц - с 25 июля по 25 августа без пыток. Страстотерпцы из
Синода, правда, советовали Мировича пытать, но были укоряемы сенаторами.
Тогда попы обиделись и смертный приговор подписывать отказались. Им как
пастырям душ живых сие было неуместно. Казнь устроили на Петербургском
острове у Обжорного рынка. Народ заполнил все крыши и ближайший мост. Ждали
показательного действа и материнской милости. Но когда палач не в шутку
охнул топором и поднял над эшафотом бледную, кровавую голову, отвыкший от
казней народ так содрогнулся всей толпой, так колыхнулся на мосту, что
проломил перила...
А вы как хотели, братцы? Теперь у нас снова -- Императрица, опять --
Империя! Так что привыкайте обратно!
Престол укрепился, и Екатерина занялась устройством гражданского
правления. Ей приходилось тратить немало усилий, чтобы настроить Сенат на
общественную пользу. Это и понятно, если вспомнить, что прием всех
челобитных сосредоточил в своих руках один-единственный сенатор, - знаете в
каком чине? -- "генерал-рекетмейстер"!
Екатерина с первых своих шагов поймала золотую середину. Она не
кидалась в драку, не лила кровь ради тоста, но и не зарывалась в мелочах.
Она с немецкой скупостью и рациональностью взвешивала каждое свое решение,
соизмеряла необходимые усилия и ожидаемый результат. Она не впадала в
истерику по поводу тех или иных неувязок и нарушений, она внимательно
рассматривала "регламент", систему мешающих причин, поводов к воровству,
мотивов неисполнительности. В лице Екатерины коса русской бесшабашности
нашла на камень немецких правительственных принципов. Вот ведь, Россия, - в
который раз доказывала, что править ею может только чужак, варяг, немец,
неотравленный ковыльной пыльцой.
Я воздержусь от перечисления больших и малых мудрых решений царицы. Вы
о них можете прочитать во многих книгах. Отмечу только, что большая их часть
буква в букву повторяла указы Петра, изданные после европейских гастролей
"преобразователя". Только обнаруживалось это позже, - некто сановный
припоминал аналогичный указ. Оказывалось, указ-то был, да исполнять его
никто не собирался, не смотря на кровавый гнев Императора. И Екатерина
думала, что раз делается худо, значит и указов не было. И издавала свои. Но
теперь женские указы доводились до исполнения методично. Видно, страшноватый
немецкий акцент государыни действовал надежнее истеричного вопля русского
Петрушки.
В Малороссии упразднили гетманство, украинских вельмож уравняли в
правах с русскими, казаков постепенно превратили в помещичьих крестьян, с
раскольниками обходились милостивыми уговорами, торговлю поощряли, обучение
за границей планировали и оплачивали осмысленно, корабли строили соразмерно
военным и торговым задачам. Чиновникам установили пенсии по старости и по
болезни, а то, оказывается, они и взятки-то брали, чтобы скопить денежку на
черный день. Ротация штатов была бешеная, коррупция поутихла, жалованье
офицерам установили человеческое, так что баловать стало глупо. Новые земли
раздавали бесплатно, образование сделали тоже бесплатным (для неимущих),
даже девчонок стали учить! -- "для смягчения нравов посредством образованных
женщин".
Нет, друзья, нужно бы нам и впредь приглашать в начальники, президенты,
вожди, атаманы граждан объединенной Германии. Желательно -- дам.
А воевать? Можно и воевать. Или маневрировать войсками с четко
поставленной политической целью. Цель эта наметилась в Польше. Там опять
освободился трон. У Екатерины был свой кандидат в короли -- граф Станислав
Понятовский. В недавние годы сей кавалер обретался при дворе Екатерины и
будто бы устраивал в ее спальне охоту на Амура. Небось гонял этого летучего
пацана мухобойкой. Или иным инструментом. Мимолетные эти занятия закрепления
не имели, сплетня о тайном браке Екатерины и Станислава подтверждения не
получила, напротив, царица старалась задвинуть Понятовского подальше, но
чести оказать побольше. Поэтому весной 1764 года отряд генерала Хомутова,
охранявший русские склады в Пруссии двинулся к Варшаве. В Польше шла
маленькая гражданская война с рубкой на заседаниях Сейма, стычками конных
отрядов от различных фракций и партий. Наши ввязались в это дело успешно. 27
июля Понятовский был официально объявлен протеже Екатерины. Под него срочно
принимались избирательные законы, типа -- "королем может быть только поляк
по отцу и матери, католик", и фамилия его должна быть ... ПОНЯТно какая?
В 10 дней с 16 по 26 августа 1764 года на "тихом" избирательном Сейме
Понятовский был единогласно (!) избран королем. Польша не помнила такого
чуда. Европа сразу сочинила байку, что Екатерина готовится сдать русский
трон малолетнему Павлу Петровичу, рассекретить брак с польским королем и
перебраться в Варшаву и в католичество. Как бы не так! Екатерина спалила на
взятки избирателям и благоустройство нового короля почти 200.000 золотых
червонцев. В благодарность получила сундук трюфелей и донесение, что
Понятовский - неблагодарная свинья - чуть ли не на утро после выборов уже
заискивает перед самым злым противником России -- французским двором. Ну, и
православных стали гонять по всей Польше, как собак.
Екатерина все делала правильно, но не могла в одночасье перевоспитать
закоренелый народ, почти тысячу лет развращаемый, истребляемый и приучаемый
к воровству. В Москве, Питере еще можно было добиться внешнего благообразия,
даже настроить как-то правительственный аппарат, но работать этому аппарату
все равно приходилось на наличном топливе и сырье. Нравы оставались
неизменными.
Архимандрит Пермского монастыря Иуст сожительствовал с келейником за
деньги, - потратил на удовольствия 10000 руб., густо раздавал взятки,
распилил зачем-то образ Спасителя, топтал его ногами, еретически служил
службу "на четырех просвирах", отбирал у церквей колокола, ободрал с икон
золотые оклады и на вырученные деньги справил себе дорогую шапку и карету за
500 рублей, порол монахов до крови прямо в церкви, и тд., и т.п.
На Дону вконец заворовавшийся атаман Ефремов поставил ярмарочным
старшиной в одну из станиц есаула Волошенинова, о котором имел сенатскую
грамоту, чтоб этого "знатного вора" к материальным ценностям не подпускать.
К держателю базара явились два типа с Украины, честно представились
работниками "легкой руки", и он сначала разрешил им воровать на ярмарке, а
когда их ловили, отбирал у толпы и отпускал. Потом шайка договорилась
запалить ярмарку и под дымок разворовать казачьи товары. Доля Волошенинова с
учетом отстежки наверх была определена в 50%. Награбили на 127000 рублей.
На Украине гетман и его подручные раздавали земли и города без царского
указа -- за откат.
Появился и первый воскресший Петр Федорович. Солдат Гаврила Кремнев
назвался уцелевшим императором. Новый самозванец ввел в театральную игру
сценическое новшество. Если раньше самозванство было театром одного актера,
а боярство и дворянство на воровских подмостках имелось настоящее, то теперь
Гаврила набрал труппу беглых крестьян и назначил одного "Румянцевым",
другого -- "Пушкиным" и т.д. Императрица посчитала, что такой балаган
Гаврила устроил по причине пьянства, и освободила его от смертной казни.
Естественно, тут же обнаружились другие "Петры": армянин Асланбеков, беглый
солдат Иев Евдокимов, белый солдат Чернышов (у него и в паспорте значилось -
Петр Федорович!). Но это пока были безобидные забавы.
Екатерина -- дама европейская -- следовала европейской мысли и
международной моде. В Европе по-прежнему витал французский шарм. Франция
лидировала во всем. Многое хотелось тут перенять, но глаза разбегались.
Некоторые чисто французские трюки были явно несовместны с серой русской
действительностью. В Париже "сестры-конвульсионерки" устроили крутое шоу. Им
всегда было завидно, что распинают только мужиков; их сестра-хозяйка
Франциска показательно влезла на крест, ее медленно приколотили к нему
крупными гвоздями, проткнули пикой бок. Публика восторженно наблюдала за
конвульсиями не вполне одетой дамы. Неясен остался смысл действа, но
большинство считало, что это умелый натуралистический трюк -- стриптиз во
славу божью. А казнимых мужиков рвали на части шестеркой ломовых лошадей: 2
-- за руки, 2 -- за ноги, одна -- за голову, и одна за противоположную
оконечность.
Двор Людовика XV предавался безудержному разврату, все политические
дела решались любовницами мужей любовниц короля, и главными нравственными
авторитетами стали философы, ученые, энциклопедисты, умеющие изящно
распорядиться благозвучным французским языком. Центральным персонажем
светских хроник был Вольтер. Газеты, в том числе и питерские, публиковали
сообщения о его меню, ежедневных поучениях племяннице, да с какой ноги
корифей изволил нынче встать.
Церковь католическая совсем растерялась. Попы жалобно поскуливали, что
умственные упражнения Вольтера и его команды не имеют ничего общего с
христианской традицией, а полностью базируются на браминских учениях,
завезенных английскими чайниками из безбожной Индии.
Екатерина не замедлила вступить в переписку с "бессмертными".
Просвещением России тоже хотелось заняться безотлагательно. На какое-то
время у нас заботы о геополитике уступили место разборкам между Дидро,
Даламбером, Монтескье, Вольтером и прочими.
Вольтер живо реагировал на письма Екатерины. Он видел в России
непаханное сюжетное поле. Тут было о чем написать и на чем обойти
ненавистных парижских собратьев. Вольтер дернулся в Питер, еле его
остановили, -- он-таки представлял враждебное государство. Тогда Вольтер
объявил, что будет дистанционно писать "Историю Петра Великого". Делать
нечего, пришлось нашим академикам его обслуживать. Они получили темы,
возились в архивах и сдавали наработки И.И. Шувалову -- для цензуры,
перевода на французский и отсылки в Париж. Шувалов заставлял эти материалы
сокращать, чтобы меньше переводить и чтобы не выметать мерзости русской
жизни из нашей избы на версальский паркет. Ломоносов, ворчливо матерясь,
резал историю по живому, - сокращал Самозванца, Михаила, Алексея и Федора
Романовых. Вольтеровская "История" вышла в свет и вызвала у наших патриотов
приступы тошноты. Француз превратил драму в комикс.
Попытки Екатерины насадить науки в России ограничились поощрением
литературы. Старый Ломоносов хотел этим воспользоваться, интриговал против
Тредиаковского и Сумарокова, строчил новые оды, копал под еще более старого
президента Академии Шумахера, но ему все равно предпочли немца Тауберта. И
наш гений ушел на покой, окончив свой многолетний исторический труд смертью
Ярослава Мудрого и собственной смертью 4 апреля 1765 года -- в понедельник
после Воскресения Христова. "Густая толпа народу" следовала за ним на
кладбище Невского монастыря.
В общем, просветительство пока коснулось только питерского и
московского бомонда, до системной образовательной реформы дело не дошло, но
количество школ, училищ, дамских курсов, частных школ и военных училищ
постепенно увеличивалось. Развивалось светское писательство и издательство,
возникали литературные кружки, художественные группы, салоны, театрики.
Особое внимание уделялось официальному портрету. Портретисты не успевали
краски растирать, - огромная очередь сановных и монарших ликов бряцала
кошельками у их порогов.
Сама Императрица тоже не чуралась творчества. За пять лет правления
беспокойной страной у нее образовался приличный жизненный опыт, накопилась
страшная статистика, в бумагах осели жуткие эпизоды гражданской и семейной
жизни, провинциальный и столичный беспредел составили бесценный капитал.
Такой багаж наши писатели обычно собирают только под конец жизни,
наскитавшись по бардакам, фронтам и лагерям. Тогда уж они садятся и при
свете лучины или галогена пишут всероссийскую эпопею на военном, лагерном
или хлебоуборочном фоне.
Екатерина распорядилась своим багажом утилитарно. Она выдала не пудовую
гирю о войне, мире и танцах-шманцах, а "Наказ" своим беспутным подданным.
"Наказ" содержал такие диковины, как презумпция невиновности, рассуждения о
недопустимости смертной казни и пыток, понятия неприкосновенности частной
собственности, в том числе -- на землю, подходы к освобождению крепостных,
мысли о праве рабов на смену хозяев или на самовыкуп.
Крамола вызвала много шуму, брожения в просвещенных умах, охов, ахов и
недоумений. Сокращенный из предосторожности текст "Наказа" был напечатан у
нас 30 июля 1767 года, но и в журнальном варианте сохранял столько разных
эгалите и фратерните, что перевод его на французский язык был срублен-таки
парижским цензором. Браво, Катя! Умыла версальских гуляк! В дидро их и в
ведро!
Но "Наказ" - не просто литература из куража. В день его публикации в
Москве приступила к работе "Комиссия для подготовки "Уложения", документа,
продолжающего дело "Русской правды" и указов Петра Великого. И "Наказ"
неизбежно становился его основой.
В 10 часов утра 31 июля 1767 года в Грановитой палате Кремля засело 428
человек. С председательствующим генерал-прокурором и приехавшей вскоре
Императрицей набралось 430 -- почти состав нынешней Госдумы. Сначала тайным
голосованием избрали кандидатов на должность маршала -- председателя съезда.
Наивысший балл набрали два Орловых, Чернышев, Бибиков, еще один Орлов,
Волконский и Панин. После нескольких самоотводов кандидатуры Орлова,
Чернышева и Бибикова поступили к Екатерине на выбор. Она и тут блестнула
вольностью. Маршалом стал костромской депутат Бибиков.
Начались заседания. Сначала читали "Наказ". Депутаты сморкались от
умиления в предчувствии всенародного процветания. А когда под грановитыми
сводами грянула кода: "Боже, сохрани, чтоб после окончания сего
законодательства был какой народ больше справедлив и, следовательно, более
процветающ. Намерение законов наших было бы не исполнено: несчастие, до
которого я дожить не желаю", - рыдание охватило всех...