Страница:
(совсем уж вблизи Иерусалима!) и уступила этот доныне беспокойный город
сирийцам за 250000 пиастров...
"Пиастррры!" -- как приятно, как знакомо звучит это славное флинтово
слово! Пиастры и поделили по-флинтовски, - десятую долю отослали адмиралу --
командующему флотом, остальное честно раздали по эскадре. Вот это по-нашему,
без налогов и дурацких отчислений во внебюджетные фонды. Чистый черняк!
Поэтому получатель десятины адмирал Спиридов писал, что офицеры, матросы, и
особенно наемные средиземно-морские волки "для своих прибылей гораздо
храбрее, нежели как из одного только жалованья служили"! Спиридову тоже
"гораздо храбрее" сиделось на флагмане. К несчастью был заключен
Кучук-кайнарджийский мир, и легально зарабатывать на море стало трудно.
От мирной скуки обратимся внутрь России. В Уфе случилось чудо!
Градоначальник доложил, что в соборной церкви среди бела дня и ночью
раздается колокольный набат, что это -- предзнаменование чего-то великого и
страшного, чего? - уж ты, матушка лучше нас грешных знаешь! Пришлось матушке
наряжать следствие с настоятельным указанием доискиваться естественных
причин явления. Стали разбираться. Ну, во-первых оказалось, что это не гром
небесный, а тихое жужжание и позвякивание из-под купола, как от пчелиного
роя. Взломали снаружи большой, недавно надстроенный купол. Под ним оказался
старый, маленький куполок со старым медным крестом, увитым проволокой. Вот
эта проволочная арфа и звенела на межкупольном сквозняке. Сделали
губернатору выговор, как это он, умный человек поддался суеверию. 18 век
заканчивается, а он -- "чудо"!
Здесь, отметив охлаждение Екатерины к Орлову, наш главный Историк С.М.
Соловьев расхворался желчной болезнью и скончался, чуть-чуть не дотянув свою
"Историю России" до намеченного конца -- казни Пугачева и смерти
Императрицы. Вечная ему память!
А История, тем временем, не стояла на месте. Ползли, ползли по Руси
милые нашему сердцу бомжи и кликуши, несли страшные вести о неминуемом
приходе грозного царя. Ожидался либо царевич Павел, либо покойный, но вечно
живой Петр III, либо кто-нибудь еще, не столь въедливый, как "матушка".
Екатерина сама была виновата в этом. Не постигла она своим ангальтским
умом, что в России жертвоприношение - главный национальный мотив и
единственная жизнеспособная национальная идея. Нельзя здесь убивать
популярных людей, нельзя сгонять их со съездовских трибун, нельзя называть в
центральной печати "помесью свиньи и лисы". Нужно действовать по-другому.
Нужно неожиданно прощать приговоренного, назначать на крупную фиктивную
должность, кормить и поить, не забывая вываливать его на трибуну в пьяном
виде. Лучший способ политического убийства в России -- это демонстративное
внутреннее разложение персонажа.
А Екатерина угробила двух царей, Петра да Ивана, и это ей икнулось. Вот
краткая партитура икоты:
1. Корнет Опочнин, "сын английского короля и царицы Елизаветы",
естественно, более достоин быть нашим монархом, чем немецкая принцесса
(1768).
2. Польский повстанец Беневский в 1771 году организует мятеж на
камчатской каторге в пользу наследника Павла. Бунтовщики разбивают тюрьму,
приводят к присяге Павлу все туземное население, захватывают казенный галеон
"Св. Петр", и грозно отчаливают на Питер в обход Евразии и Африки. Но по
дороге увлекаются пиратством и растворяются в южных морях.
3. В 1772 году несколько солдат гвардии сговариваются бунтовать в
пользу Павла. А если он не согласится на престол, то убить его, и привычно
свалить это дело на Екатерину. А что? Она всех убивает!
4. Появилась и дама-самозванка. Очаровательная особа, оставшаяся для
следствия анонимной, а нам известная как княжна Тараканова, выдавала себя за
одноименную дочь императрицы Елизаветы Петровны. Граф Алексей
Орлов-Чесменский занялся "принцессой", выследил ее в Пизе. Снял для дамы
квартирку, натурально отработал любовь, заманил соблазненную
соблазнительницу в Ливорно на русский корабль и отправил в Питер. Там
особисты уморили несчастную в Петропавловке. Она скончалась от желудочной
болезни в декабре 1775 года, но нам такой финал не понравился и мы решили,
что пусть лучше "Elisabetta", княжна Тараканова утонет в своем каземате во
время наводнения 1777 года. Эта трагическая гибель мастерски запечатлена на
картине художника Флавицкого.
5. В 1788 году в Митаве обнаружился живой и невредимый "Иоанн
Антонович".
6. Не сгинул и "ПетрII" - беглый солдат Лев Евдокимов.
Одновременно, шумной толпой грядут "Петры III":
7. Солдат Гаврила Кремнев (1765).
8. Армянин Асланбеков.
9. Степан Малый в Черногории (1767).
10. Там же -- Зенович (1773).
11. Фома Мосягин (1774).
12. Метелка (1774).
13. Крестьянин Сергеев (1776).
14. Беглый солдат Петр Федорович Чернышев.
15. Безымянный донской казак. Ну, этот -- типа Остапа Бендера: ездил по
степи с "секретарем", назывался Петром III, принимал дары и присяги.
16. Самый крупный карась -- Емельян Пугачев.
17. Ханин в 1780 году назвался спасшимся Пугачевым -- Петром.
И было еще множество слухов, что в некой тюрьме сидит законный царь и
т.д., и т.п. Так что, к приходу Пугачева мы были вполне подготовлены. Можно
сказать, мы его радостно ждали, уморившись строгостями планомерной жизни на
немецкий лад.
Донской казак Емельян Пугачев с 18 лет участвовал в походах Семилетней
войны. В екатерининской армии ему не хватало степной воли, и он часто
попадал то на губу, то под плеть. После демобилизации Пугачев влип в
уголовное дело -- помог бежать из-под стражи кому-то из своих родственников.
За это его самого посадили. После двух побегов наш Емеля оказался на
Украине. Тут, на польской границе его посетил дух самодельного монарха
Григория Отрепьева. И стал Емельян тоже косить под царя. Но начал свой поход
Пугачев не с разложившейся имперской окраины, - тут и казачества никакого
уже не было, а из самого центра России.
Емельян пробирается на Урал, - здесь без конца возмущаются заводские
рабочие, - но попадает под стражу и высылается в Казань. Его дело медленно
рассматривают, потом завершают пропиской порки и ссылкой в Пелым, но Емельян
удачно бежит из кутузки в мае 1773 года. В Иргизе он объявляет себя Петром и
прельщает сообщников складными рассказами из дворцовой жизни: каким макаром
он любил Императрицу, как она его не выдержала, и как он спасся путешествием
в Египет-Польшу-Иерусалим. Братва в банде, вообще-то, монархии не хотела.
Мечталось ребятам о мировой революции и всероссийской казачьей республике.
Но приятно было и в Империю поиграть. Емельян женился на деревенской девке,
провозгласил ее императрицей, назначил ее подруг фрейлинами, бандита Чику --
графом фельдмаршалом Чернышевым, других пацанов -- Орловым, Воронцовым,
Паниным. Тут уж и без обеих столиц было не обойтись. Две станицы под
Оренбургом срочно переименовались в Москву и Петербург, - пока до настоящих
не дотянулись царственные лапы Емельяна. Новый император устраивал
ежедневные смотры войскам. Благо, гвардии было навалом, - башкиры, калмыки,
мещеряки. Вскорости и цесаревич Павлик не выдержал строгостей Зимнего дворца
- вынырнул у папы-Пугача. Не вполне умытого беспризорного пацана уважительно
называли в банде Павлом Петровичем. Это беспредельное пиршество
соблазнительно действовало на народ, и за несколько дней вся юго-восточная
краюшка имперской карты окрасилась тревожным пролетарским цветом. Началась
осада Оренбурга.
В Питере сначала взволновались не очень. Осенью женили своего Павла
Петровича, но в ноябре 1773 года спокойно уже не сиделось. Акции Емельяна
стремительно росли. Вот кривая его биржевого курса (краткосрочный, месячный
интервал, - с сентября по декабрь 1773 года):
1. 250 рублей за труп;
2. 500 целковых за живое тело;
3. 5000 за труп;
4. 10000 за живого;
5. 28000 и более (торг уместен) -- за поимку живьем.
Три полка под командой бывшего съездовского маршала Бибикова
отправились к осажденному Оренбургу. В марте 1774 года поэт Державин,
помощник Бибикова отличился планированием операции, в которой Голицын
разогнал пугачевцев под Татищевой крепостью. Затем Бибиков умер от худого
климата, а конфликт перешел в позиционную фазу и приобрел международное
звучание. И дело тут не в Пугачеве, - при европейских дворах стали известны
письма, которые Бибиков писал с дороги. С удовольствием цитировались пассажи
полководца о поразившей его тупости, звероподобности, аморальности
населения, каком-то анархическом духе, витающем над бескрайней степью.
В Москве тоже раздавалось холопское бормотание. Три года назад здесь
бушевала эпидемия чумы, народ озверел от ужаса. Чуму удалось прекратить,
только убив архиепископа Амвросия. Теперь снова что-то восходило из-за
мутного восточного горизонта, и хотя бунта пока не было, но убивать уже
хотелось. "Невозможно подавить этот мятеж одной только силой оружия, - писал
Бибиков, - необходимо отыскать какое-либо средство удовлетворить народ,
имеющий справедливое основание к жалобам".
Эх, господа! Неужто вы не поняли, не угадали этого средства? Это --
волшебство, щучье веление, которое Емеля наш очень своевременно извлек из
мертвой яицкой проруби! Люди халявы хотят, гуманитарных разносолов, титулов
придворных, поголовного дворянства, пролетарской гегемонии. А вы, небось, о
справедливых условиях труда рассуждаете?
За этими рассуждениями дождались Пугачева под Казанью. Тут ему повезло
больше, чем у Оренбурга, поэтому и гулялось веселей. 2000 домов составили
победный фейерверк, монастыри и церкви пылали самыми яркими свечками.
Колодников казанских, конечно, распустили и тут же мобилизовали под знамена
революции. Полгода беспредел разыгрывался по разинскому сценарию.
Император Емеля уделял первостепенное значение революционной
пропаганде, учитывал народные чаяния: его призывы жечь и рвать зубами все
белое находили горячий отклик в рабоче-крестьянских массах.
21 июля 1774 года Екатерина решила грудью встретить "мужа". На
заседании Госсовета она объявила о намерении лично выехать в Москву и
руководить обороной. Едва матушку отговорили. Тогда она предпринимает
гениальный, поучительный для нас кадровый ход: назначает "диктатором
подавления бунта" Петра Панина. Панин, брат графа Никиты, обиженный
недооценкой военных подвигов проживал в Москве, слыл ярым оппозиционером,
писал крамольные статьи, мутил помаленьку либеральную общественность. Но как
же он, извлеченный из небытия, стал рыть землю! -- Екатерине пришлось
урезонивать его, удерживать от непомерной жестокости.
Но и противная сторона тоже не в фантики играла. Помещики, офицеры,
духовенство на захваченных Пугачевым территориях уничтожались под корень --
с детьми и старухами. "День мой -- век мой!" -- этот девиз, внесенный
впоследствии в признательный протокол доопроса, Пугачев экспроприировал у
короля-солнца Людовика XIV. Apres nous le deluge! -- гуляй, пока не
сдохнешь, а там -- хоть потоп!
Наконец, в середине 1774 года удача вернулась к правительственным
войскам. Оказалось, что увлеченное классовыми битвами население забыло в
этом году пахать и сеять. Все справедливо надеялись на еду из барских
кладовых и московских пассажей. В Поволжье начался голод. В августовской
битве под Царицыным И.И. Михельсон скосил 2000 голодающих, 8000 захватил в
плен. Панин остановился в Пензе и отсюда распространял белый террор. Народ
попрятался в норы, бунт затих.
Далее сработала памятная с разинских времен схема. Обещанные 28000
серебренников воспалили воображение пугачевских казначеев. Рабитый
Михельсоном, Емельян Иваныч бежал на Урал, но был арестован неверными
товарищами-казаками. 14 сентября он уже отмечал годовщину своего выступления
в смотровой клетке. Среди первых зрителей оказался А.В.Суворов, как раз
поспевший в этот зверинец к шапочному разбору. Клетка с народным героем
проследовала через Симбирск в Москву, где 10 января 1775 года он был
четвертован. И даже здесь "матушка" Екатерина явила милость. Емельяну, как
бы по ошибке палача, сначала отрубили голову, а уж потом -- руки-ноги. Да и
во время следствия Екатерина настрого запретила применять пытки, -- хоть и
липовый, а все-таки муж...
Как мы и предупреждали, мирное сосуществование с Крымом на условиях
временной оккупации и договоров не получилось. Свары между крымскими
ханчиками не утихали, население продолжало бандитствовать и лазить через
перешеек. Суворов крымчан мирил и душил непрерывно. Наконец, 8 апреля 1783
года Екатерина подписала указ об окончательном присоединении Крыма к
Империи. Сразу запахло войной, - турецкому султану замерещилась
севастопольская база российского ВМФ. К тому же петушиная стая французского
посольства в Стамбуле закукарекала султану в оба уха, и даже пруссаки стали
втихаря противодействовать России. Екатерина публично осмеяла эти козни, и
война не случилась еще 4 года.
В 1787 году Императрица решила осмотреть Крым. По замыслу это был
гигантский пикник. Пляски у костров на привале, танцы живота, шашлык и пение
бардовской песни должны были "раздражить турка" и его европейских
компаньонов. В программе значилось посещение Бахчисарая -- ради шахерезадней
экзотики, Херсонеса -- действующего порта, Севастополя -- строящейся
военно-морской базы. Распорядителем всего круиза был Потемкин. Он выступал
как бы в роли хлебосольного хозяина. Было приказано отдыхать без чинов,
Императрица восторженно пребывала в роли обычной кампанейской писательницы.
По дороге в огромном возке Екатерины играли в карты, сочиняли стихи,
принимали посольства, травили анекдоты, репетировали спектакли.
На привалах декамероновское общество устраивало игрища и ставило
театральные пьесы в естественных, экологически чистых декорациях. Правда,
часть бутафории, - фанерные задники в виде пейзанских избушек, пришлось
таскать с собой, -- не везде находились подходящие строения. К тому же, они,
как правило, были заняты негримированными жильцами. Массовки тоже
недоставало. Поэтому подбирали крестьянских парней и девок из нескольких
деревень, иногда перегоняя их от привала к привалу. Эти администраторские
хлопоты оплошно не отмечены Писцом, поэтому позже родилась безобразная
легенда, будто бы Потемкин выстраивал декорации для отчетности о построенных
им деревнях и заселенных на казенные деньги пустынях. Полный идиотизм!
Чиновник, придумавший эту гипотезу, мерял по себе. Зачем бы князь
Таврический суетился в сельской местности, когда сбоку виднелся выстроенный
им великолепный Николаев, прямо по курсу высились горы и минареты Крыма, а в
Херсонесском порту грузились корабли со всего света?! Да и Катя во все время
поездки была иронична и радостна, склонна к вакхическим удовольствиям и
контрпозициям. Так что, грубую совковую показуху Григорию навесили зря.
Путешествие получилось веселым, пышным и очень досадным для врага.
Особенно обморочно подействовали на султана репортажи и путевые заметки,
опубликованные в прессе. Чего стоило одно только замечание, что от
Севастополя до турецкого побережья -- 36 часов ходу под парусом при среднем
ветре! Сразу по возвращению Императрицы в Питер началась война.
15 июля турки предъявили наглый и нелепый ультиматум: немедля удалить
из Ясс, Бухареста и Александрии русских консулов, вывести войска из Грузии,
царя Ираклия признать вассалом Порты, установить досмотр русских судов в
Босфоре и Дарданеллах. 2 августа Диван (не мебель, а турецкий кабинет
министров) объявил России войну, а 5 августа русский посол Булгаков уже
сидел под стражей в Семибашенном замке.
В этом конфликте к России примкнул друг Императрицы австрийский
император Иосиф. Союзники хотели при удачном повороте событий поделить
Турцию пополам, и дело с концом!
Наши объявили туркам войну 12 сентября, при этом Екатерина расстроилась
и расплакалась.
Турки начали первыми, атаковали Кинбурн, под стенами которого 1 октября
1787 года потерпели поражение от Суворова. Знали бы, что Суворов непобедим
теоретически, так и не лезли бы!
Правда, флот наш пострадал в буре, один корабль утонул, другой попал к
туркам. В продолжение несчастий Потемкин впал в уныние, был охвачен
паническими настроениями, предлагал оставить Крым. Тем не менее, созданный
им флот летом 1788 года дважды разбил турок в Очаковском лимане. Сам Очаков
был взят 6 декабря, при этом Потемкин бестолково гнал войска в мясорубку под
стенами, и жертвы были страшные. А гений наш Суворов в штурме не участвовал
-- страдал от нескольких недавних ран.
Дальнейший русский план был тонок и великолепен. Собирались заслать
агентуру в оккупированные турками христианские страны, поднять народные
восстания в Греции, Болгарии и т.п., взорвать басурманское государство
изнутри. Но англичане не продали барж, сблокировали Гибралтар, французы
гадили, где могли, шведы ударили в спину. Турецкая война превратилась в
шведскую.
29 мая 1788 года шведский флот тайно вышел из Карлскроны. Экипажи судов
не знали, куда и зачем плывут. Король Густав III был убежден в быстрой
победе, возмездии за Полтаву, слабости русских и проч. "Вот я перешагнул
чрез Рубикон", - писал он другу.
Преодолев Балтику, шведы застряли под Нишлотом, - наши дали взятку (!)
их главкому Гастферу, и тот заленился штурмовать. Стычка флотов при Хохланде
6 июля закончилась бегством шведов в Свеаборгскую гавань и отсидкой в
блокаде. В Европе поднялся дикий вой "против расширения власти и влияния
России". Давайте запомним это. Европейские сопли-вопли -- однозначный
индикатор здоровья нашей Империи!
Кампания 1789 года шла с переменным успехом, - Историк отмечал
"утомление" Императрицы. Следующий 1790 год начался нападением шведов на
Балтийский порт в Рогервике, а 3 мая флот из 26 "парусов" атаковал наших на
Ревельском рейде. В Питере возникла паника, Екатерина маялась сердцем, граф
Безбородко плакал. Но адмирал Чичагов разбил шведов. 23-24 мая при Сейскаре
победа снова осталась за нами, но гром пушек слышался в столице, стекла в
Зимнем позвякивали, и нервное напряжение росло.
Шведы неосторожно вошли в Выборгскую бухту и были заблокированы
Чичаговым и русским галерным флотом под командой наемного принца
Нассау-Зигена. Запахло Чесмой. Екатерина воспряла и стала шалить в своем
стиле. Одну из галер наполнили продовольствием и послали в дар королю
Густаву. На листе с пожеланием приятного аппетита он получил также
ультиматум.
Король пообедал, обиделся и бросился на прорыв, еле продрался сквозь
частокол наших мачт, потерял несколько тысяч моряков и морской пехоты,
потратил семь линкоров, два фрегата, массу мелкой посуды.
Нассау-Зиген хотел 28 июня 1790 года ознаменовать годовщину воцарения
Екатерины новой победой над шведами, но напоролся на встречный удар и
подвергся страшному разгрому. Погибло несколько тысяч русских. Из-за этого 3
августа заключился мир в прежних границах. Можно было вернуться к туркам.
К несчастью, в начале 1790 года скончался верный союзник Екатерины
австрийский император Иосиф. Южная коалиция распалась, но 1791 год начался
успешно. Летом наши взяли штурмом Анапу, разгромили турок при Мачине, Ушаков
взболтал и загнал в босфорскую бутылку весь турецкий флот. К сожалению,
"Ушак-пашу" удержали от бомбардировки Стамбула и превращения его в Царьград
известием о заключении перемирия.
В Яссах велись переговоры о мире, когда наш лидер князь
Потемкин-Таврический разболелся лихорадкой, уехал в Николаев и скончался по
дороге, в степи. Пришлось графу Безбородко ехать в Яссы из Питера и 29
декабря заключить мир. Россия оставляла себе Крым, Очаков и приднестровскую
степь.
Теперь можно было заняться приятными имперскими делами, то есть,
приобрести еще какие-нибудь территории. Повод возник в Польше.
Поляки -- вольный народ -- измыслили, сочинили и отредактировали
великолепную, новейшую Конституцию. Они ее даже утвердили торжественно 3 мая
1791 года. Конституция по отвязанности соперничала с американской и вызвала
поджелудочное томление в тронных палатах. Противно было допускать
распространение либеральной заразы. Аналогичная болячка только что лопнула в
самом махровом, парижском будуаре Европы.
Было установлено, что Сейм голосовал за Конституцию только третью
голосов, и, таким образом, 3 мая могло считаться переворотом, а не законной
перестройкой. Екатерину больше всего возмутил переход Польши от выборной
монархии -- к наследственной и конституционной. Теперь Польша могла
усилиться и зажить по-человечески. Шпионы донесли, что король польский
состоит в переписке с Якобинским клубом и сочувствует Французской революции.
Из шкафа достали прошлогодний проект Потемкина о втором разделе Польши,
сдули пыль, освежили в памяти текст, стали ждать.
Тем временем, Пруссия, вначале поддерживавшая Польшу, неудачно сходила
в Шампань. Оставшись без шампанского, немцы потянулись ухватить хоть
какой-нибудь кусок и присоединились к пожирателям. Сначала отгрызли по
крупному куску: Пруссия -- Познань и часть Силезии; Россия -- Волынь,
Подолию и часть Литвы, Австрия въелась с юга. Поляки не могли особенно
сопротивляться, потому что изнутри их разъедала конфедерация -- сборище
предателей, отрабатывавших русские взятки. Русские войска вошли в Варшаву,
Сейм и король попали под арест.
Екатерина не захотела останавливаться на частичных приобретениях, и
дело тут не в территориальных аппетитах. Ученица Дидро и Вольтера очень
хорошо знала теоретические постулаты революции и либерализма, она сама их по
молодости развивала в своем "Наказе" и чуть было не всадила в российский
дых. Теперь Императрица решительно душила не Польшу, а польский дух свободы.
Все население посполитое вырезать было нельзя, но с государственностью и
самодеятельностью братской республики покончить удалось. Грянула третья
перемена блюд -- Третий раздел Польши.
Наша армия разбила польские войска под Мацеевицами и 4 ноября 1794 года
штурмовала Прагу (предместье Варшавы). Сама Варшава сдалась 5 ноября. Всей
этой подлостью руководил опять-таки наш великий коротышка Суворов...
Какой-то сомнительный у него получился послужной список. Крым вольный
он душил, народное восстание Пугачева давил, демократию польскую уничтожил.
Везде, где на окраинах Империи хоть что-нибудь плохо лежало, вскакивал его
хохолок. А в учебниках наших Суворов представлен защитником Отечества.
Что-то не обнаружил я ни одного оборонительного подвига генералиссимуса. Все
он хапал во славу Империи, чем и собственную славу приобрел.
В 1795 году Польшу доели дипломатически. Ее не стало на карте. Но
осталась она в наших сердцах, чтобы белым орлом восстать из пепла и
воссиять, как алмаз.
Решительность Екатерины в борьбе с польской заразой объясняют испугом
от Французской революции. По этой же причине Императрица решила провести
ревизию собственных кладовых. Для начала, при известии о красном терроре в
Париже, из Эрмитажной галереи выкинули бюсты Вольтера и Фокса. Потом
обследовали издательство Новикова и -- о, ужас! -- обнаружили кипы крамолы.
Цензурной ревизией руководил митрополит Платон, человек с нехорошим лицом.
Он сразу нашел множество ересей типа "нарочной темноты, могущей служить к
разным вольных людей мудрствованиям, а потом к заблуждениям и к разгорячению
энтузиазма". Типографию Новикова сначала временно, а потом и окончательно
прикрыли.
Летом 1790 года в книжной лавке купца Зотова обнаружили труд директора
питерской таможни Радищева "Путешествие из Петербурга в Москву". Сначала
брошюрку не заметили, думали, что она содержит инструкции о растаможке
грузов, доставляемых дальнобойщиками из новой столицы в старую, и
размышления о контрабанде табака и водки. Но потом оказалось, что
сумасшедший чиновник (сумасшествие его и доказывать не стоит; для чиновника
оно очевидно) озаботился состоянием чуждого ему соцкультбыта. Не понравилось
ему народное прозябание под имперской дланью. Ну, сумасшедший, что
возьмешь?!
Радищева арестовали, расследовали. Оказалось, - сама Екатерина послала
его в молодости учиться юриспруденции за рубежом, там он и набрался
американской и французской дряни. Под следствием Радищев, конечно, заюлил,
стал признаваться в писательском тщеславии, "хвастовстве" и проч., но
преступление имелось в наличности. Таможенник получил вышку, был помилован,
убыл в Сибирь, где промаялся до воцарения Павла.
В целом, Империя при Екатерине возродилась и расцвела, расширилась и
настроилась на агрессивный, деятельный лад. И дальше она распространялась бы
непрестанно, если б не два обстоятельства. После Французской революции мир
стал не тот. Созидать в нем Империю одним только холодным и огнестрельным
оружием уже не получалось. Нужно было идеологию придумывать, а это у нас
туговато выходило. И второе русское свойство было для Империи неполезно.
Вот, пока Иван Грозный, Петр Великий и Екатерина живы были, так и Империи их
стояли. А когда они умирали, Империи начинали скукоживаться под рукой
неумелого царя-императора. Ибо нет в нашей стране глубокой генетической
привычки ни к Империи, ни к Республике, ни к Христианству, ни к Конституции,
сирийцам за 250000 пиастров...
"Пиастррры!" -- как приятно, как знакомо звучит это славное флинтово
слово! Пиастры и поделили по-флинтовски, - десятую долю отослали адмиралу --
командующему флотом, остальное честно раздали по эскадре. Вот это по-нашему,
без налогов и дурацких отчислений во внебюджетные фонды. Чистый черняк!
Поэтому получатель десятины адмирал Спиридов писал, что офицеры, матросы, и
особенно наемные средиземно-морские волки "для своих прибылей гораздо
храбрее, нежели как из одного только жалованья служили"! Спиридову тоже
"гораздо храбрее" сиделось на флагмане. К несчастью был заключен
Кучук-кайнарджийский мир, и легально зарабатывать на море стало трудно.
От мирной скуки обратимся внутрь России. В Уфе случилось чудо!
Градоначальник доложил, что в соборной церкви среди бела дня и ночью
раздается колокольный набат, что это -- предзнаменование чего-то великого и
страшного, чего? - уж ты, матушка лучше нас грешных знаешь! Пришлось матушке
наряжать следствие с настоятельным указанием доискиваться естественных
причин явления. Стали разбираться. Ну, во-первых оказалось, что это не гром
небесный, а тихое жужжание и позвякивание из-под купола, как от пчелиного
роя. Взломали снаружи большой, недавно надстроенный купол. Под ним оказался
старый, маленький куполок со старым медным крестом, увитым проволокой. Вот
эта проволочная арфа и звенела на межкупольном сквозняке. Сделали
губернатору выговор, как это он, умный человек поддался суеверию. 18 век
заканчивается, а он -- "чудо"!
Здесь, отметив охлаждение Екатерины к Орлову, наш главный Историк С.М.
Соловьев расхворался желчной болезнью и скончался, чуть-чуть не дотянув свою
"Историю России" до намеченного конца -- казни Пугачева и смерти
Императрицы. Вечная ему память!
А История, тем временем, не стояла на месте. Ползли, ползли по Руси
милые нашему сердцу бомжи и кликуши, несли страшные вести о неминуемом
приходе грозного царя. Ожидался либо царевич Павел, либо покойный, но вечно
живой Петр III, либо кто-нибудь еще, не столь въедливый, как "матушка".
Екатерина сама была виновата в этом. Не постигла она своим ангальтским
умом, что в России жертвоприношение - главный национальный мотив и
единственная жизнеспособная национальная идея. Нельзя здесь убивать
популярных людей, нельзя сгонять их со съездовских трибун, нельзя называть в
центральной печати "помесью свиньи и лисы". Нужно действовать по-другому.
Нужно неожиданно прощать приговоренного, назначать на крупную фиктивную
должность, кормить и поить, не забывая вываливать его на трибуну в пьяном
виде. Лучший способ политического убийства в России -- это демонстративное
внутреннее разложение персонажа.
А Екатерина угробила двух царей, Петра да Ивана, и это ей икнулось. Вот
краткая партитура икоты:
1. Корнет Опочнин, "сын английского короля и царицы Елизаветы",
естественно, более достоин быть нашим монархом, чем немецкая принцесса
(1768).
2. Польский повстанец Беневский в 1771 году организует мятеж на
камчатской каторге в пользу наследника Павла. Бунтовщики разбивают тюрьму,
приводят к присяге Павлу все туземное население, захватывают казенный галеон
"Св. Петр", и грозно отчаливают на Питер в обход Евразии и Африки. Но по
дороге увлекаются пиратством и растворяются в южных морях.
3. В 1772 году несколько солдат гвардии сговариваются бунтовать в
пользу Павла. А если он не согласится на престол, то убить его, и привычно
свалить это дело на Екатерину. А что? Она всех убивает!
4. Появилась и дама-самозванка. Очаровательная особа, оставшаяся для
следствия анонимной, а нам известная как княжна Тараканова, выдавала себя за
одноименную дочь императрицы Елизаветы Петровны. Граф Алексей
Орлов-Чесменский занялся "принцессой", выследил ее в Пизе. Снял для дамы
квартирку, натурально отработал любовь, заманил соблазненную
соблазнительницу в Ливорно на русский корабль и отправил в Питер. Там
особисты уморили несчастную в Петропавловке. Она скончалась от желудочной
болезни в декабре 1775 года, но нам такой финал не понравился и мы решили,
что пусть лучше "Elisabetta", княжна Тараканова утонет в своем каземате во
время наводнения 1777 года. Эта трагическая гибель мастерски запечатлена на
картине художника Флавицкого.
5. В 1788 году в Митаве обнаружился живой и невредимый "Иоанн
Антонович".
6. Не сгинул и "ПетрII" - беглый солдат Лев Евдокимов.
Одновременно, шумной толпой грядут "Петры III":
7. Солдат Гаврила Кремнев (1765).
8. Армянин Асланбеков.
9. Степан Малый в Черногории (1767).
10. Там же -- Зенович (1773).
11. Фома Мосягин (1774).
12. Метелка (1774).
13. Крестьянин Сергеев (1776).
14. Беглый солдат Петр Федорович Чернышев.
15. Безымянный донской казак. Ну, этот -- типа Остапа Бендера: ездил по
степи с "секретарем", назывался Петром III, принимал дары и присяги.
16. Самый крупный карась -- Емельян Пугачев.
17. Ханин в 1780 году назвался спасшимся Пугачевым -- Петром.
И было еще множество слухов, что в некой тюрьме сидит законный царь и
т.д., и т.п. Так что, к приходу Пугачева мы были вполне подготовлены. Можно
сказать, мы его радостно ждали, уморившись строгостями планомерной жизни на
немецкий лад.
Донской казак Емельян Пугачев с 18 лет участвовал в походах Семилетней
войны. В екатерининской армии ему не хватало степной воли, и он часто
попадал то на губу, то под плеть. После демобилизации Пугачев влип в
уголовное дело -- помог бежать из-под стражи кому-то из своих родственников.
За это его самого посадили. После двух побегов наш Емеля оказался на
Украине. Тут, на польской границе его посетил дух самодельного монарха
Григория Отрепьева. И стал Емельян тоже косить под царя. Но начал свой поход
Пугачев не с разложившейся имперской окраины, - тут и казачества никакого
уже не было, а из самого центра России.
Емельян пробирается на Урал, - здесь без конца возмущаются заводские
рабочие, - но попадает под стражу и высылается в Казань. Его дело медленно
рассматривают, потом завершают пропиской порки и ссылкой в Пелым, но Емельян
удачно бежит из кутузки в мае 1773 года. В Иргизе он объявляет себя Петром и
прельщает сообщников складными рассказами из дворцовой жизни: каким макаром
он любил Императрицу, как она его не выдержала, и как он спасся путешествием
в Египет-Польшу-Иерусалим. Братва в банде, вообще-то, монархии не хотела.
Мечталось ребятам о мировой революции и всероссийской казачьей республике.
Но приятно было и в Империю поиграть. Емельян женился на деревенской девке,
провозгласил ее императрицей, назначил ее подруг фрейлинами, бандита Чику --
графом фельдмаршалом Чернышевым, других пацанов -- Орловым, Воронцовым,
Паниным. Тут уж и без обеих столиц было не обойтись. Две станицы под
Оренбургом срочно переименовались в Москву и Петербург, - пока до настоящих
не дотянулись царственные лапы Емельяна. Новый император устраивал
ежедневные смотры войскам. Благо, гвардии было навалом, - башкиры, калмыки,
мещеряки. Вскорости и цесаревич Павлик не выдержал строгостей Зимнего дворца
- вынырнул у папы-Пугача. Не вполне умытого беспризорного пацана уважительно
называли в банде Павлом Петровичем. Это беспредельное пиршество
соблазнительно действовало на народ, и за несколько дней вся юго-восточная
краюшка имперской карты окрасилась тревожным пролетарским цветом. Началась
осада Оренбурга.
В Питере сначала взволновались не очень. Осенью женили своего Павла
Петровича, но в ноябре 1773 года спокойно уже не сиделось. Акции Емельяна
стремительно росли. Вот кривая его биржевого курса (краткосрочный, месячный
интервал, - с сентября по декабрь 1773 года):
1. 250 рублей за труп;
2. 500 целковых за живое тело;
3. 5000 за труп;
4. 10000 за живого;
5. 28000 и более (торг уместен) -- за поимку живьем.
Три полка под командой бывшего съездовского маршала Бибикова
отправились к осажденному Оренбургу. В марте 1774 года поэт Державин,
помощник Бибикова отличился планированием операции, в которой Голицын
разогнал пугачевцев под Татищевой крепостью. Затем Бибиков умер от худого
климата, а конфликт перешел в позиционную фазу и приобрел международное
звучание. И дело тут не в Пугачеве, - при европейских дворах стали известны
письма, которые Бибиков писал с дороги. С удовольствием цитировались пассажи
полководца о поразившей его тупости, звероподобности, аморальности
населения, каком-то анархическом духе, витающем над бескрайней степью.
В Москве тоже раздавалось холопское бормотание. Три года назад здесь
бушевала эпидемия чумы, народ озверел от ужаса. Чуму удалось прекратить,
только убив архиепископа Амвросия. Теперь снова что-то восходило из-за
мутного восточного горизонта, и хотя бунта пока не было, но убивать уже
хотелось. "Невозможно подавить этот мятеж одной только силой оружия, - писал
Бибиков, - необходимо отыскать какое-либо средство удовлетворить народ,
имеющий справедливое основание к жалобам".
Эх, господа! Неужто вы не поняли, не угадали этого средства? Это --
волшебство, щучье веление, которое Емеля наш очень своевременно извлек из
мертвой яицкой проруби! Люди халявы хотят, гуманитарных разносолов, титулов
придворных, поголовного дворянства, пролетарской гегемонии. А вы, небось, о
справедливых условиях труда рассуждаете?
За этими рассуждениями дождались Пугачева под Казанью. Тут ему повезло
больше, чем у Оренбурга, поэтому и гулялось веселей. 2000 домов составили
победный фейерверк, монастыри и церкви пылали самыми яркими свечками.
Колодников казанских, конечно, распустили и тут же мобилизовали под знамена
революции. Полгода беспредел разыгрывался по разинскому сценарию.
Император Емеля уделял первостепенное значение революционной
пропаганде, учитывал народные чаяния: его призывы жечь и рвать зубами все
белое находили горячий отклик в рабоче-крестьянских массах.
21 июля 1774 года Екатерина решила грудью встретить "мужа". На
заседании Госсовета она объявила о намерении лично выехать в Москву и
руководить обороной. Едва матушку отговорили. Тогда она предпринимает
гениальный, поучительный для нас кадровый ход: назначает "диктатором
подавления бунта" Петра Панина. Панин, брат графа Никиты, обиженный
недооценкой военных подвигов проживал в Москве, слыл ярым оппозиционером,
писал крамольные статьи, мутил помаленьку либеральную общественность. Но как
же он, извлеченный из небытия, стал рыть землю! -- Екатерине пришлось
урезонивать его, удерживать от непомерной жестокости.
Но и противная сторона тоже не в фантики играла. Помещики, офицеры,
духовенство на захваченных Пугачевым территориях уничтожались под корень --
с детьми и старухами. "День мой -- век мой!" -- этот девиз, внесенный
впоследствии в признательный протокол доопроса, Пугачев экспроприировал у
короля-солнца Людовика XIV. Apres nous le deluge! -- гуляй, пока не
сдохнешь, а там -- хоть потоп!
Наконец, в середине 1774 года удача вернулась к правительственным
войскам. Оказалось, что увлеченное классовыми битвами население забыло в
этом году пахать и сеять. Все справедливо надеялись на еду из барских
кладовых и московских пассажей. В Поволжье начался голод. В августовской
битве под Царицыным И.И. Михельсон скосил 2000 голодающих, 8000 захватил в
плен. Панин остановился в Пензе и отсюда распространял белый террор. Народ
попрятался в норы, бунт затих.
Далее сработала памятная с разинских времен схема. Обещанные 28000
серебренников воспалили воображение пугачевских казначеев. Рабитый
Михельсоном, Емельян Иваныч бежал на Урал, но был арестован неверными
товарищами-казаками. 14 сентября он уже отмечал годовщину своего выступления
в смотровой клетке. Среди первых зрителей оказался А.В.Суворов, как раз
поспевший в этот зверинец к шапочному разбору. Клетка с народным героем
проследовала через Симбирск в Москву, где 10 января 1775 года он был
четвертован. И даже здесь "матушка" Екатерина явила милость. Емельяну, как
бы по ошибке палача, сначала отрубили голову, а уж потом -- руки-ноги. Да и
во время следствия Екатерина настрого запретила применять пытки, -- хоть и
липовый, а все-таки муж...
Как мы и предупреждали, мирное сосуществование с Крымом на условиях
временной оккупации и договоров не получилось. Свары между крымскими
ханчиками не утихали, население продолжало бандитствовать и лазить через
перешеек. Суворов крымчан мирил и душил непрерывно. Наконец, 8 апреля 1783
года Екатерина подписала указ об окончательном присоединении Крыма к
Империи. Сразу запахло войной, - турецкому султану замерещилась
севастопольская база российского ВМФ. К тому же петушиная стая французского
посольства в Стамбуле закукарекала султану в оба уха, и даже пруссаки стали
втихаря противодействовать России. Екатерина публично осмеяла эти козни, и
война не случилась еще 4 года.
В 1787 году Императрица решила осмотреть Крым. По замыслу это был
гигантский пикник. Пляски у костров на привале, танцы живота, шашлык и пение
бардовской песни должны были "раздражить турка" и его европейских
компаньонов. В программе значилось посещение Бахчисарая -- ради шахерезадней
экзотики, Херсонеса -- действующего порта, Севастополя -- строящейся
военно-морской базы. Распорядителем всего круиза был Потемкин. Он выступал
как бы в роли хлебосольного хозяина. Было приказано отдыхать без чинов,
Императрица восторженно пребывала в роли обычной кампанейской писательницы.
По дороге в огромном возке Екатерины играли в карты, сочиняли стихи,
принимали посольства, травили анекдоты, репетировали спектакли.
На привалах декамероновское общество устраивало игрища и ставило
театральные пьесы в естественных, экологически чистых декорациях. Правда,
часть бутафории, - фанерные задники в виде пейзанских избушек, пришлось
таскать с собой, -- не везде находились подходящие строения. К тому же, они,
как правило, были заняты негримированными жильцами. Массовки тоже
недоставало. Поэтому подбирали крестьянских парней и девок из нескольких
деревень, иногда перегоняя их от привала к привалу. Эти администраторские
хлопоты оплошно не отмечены Писцом, поэтому позже родилась безобразная
легенда, будто бы Потемкин выстраивал декорации для отчетности о построенных
им деревнях и заселенных на казенные деньги пустынях. Полный идиотизм!
Чиновник, придумавший эту гипотезу, мерял по себе. Зачем бы князь
Таврический суетился в сельской местности, когда сбоку виднелся выстроенный
им великолепный Николаев, прямо по курсу высились горы и минареты Крыма, а в
Херсонесском порту грузились корабли со всего света?! Да и Катя во все время
поездки была иронична и радостна, склонна к вакхическим удовольствиям и
контрпозициям. Так что, грубую совковую показуху Григорию навесили зря.
Путешествие получилось веселым, пышным и очень досадным для врага.
Особенно обморочно подействовали на султана репортажи и путевые заметки,
опубликованные в прессе. Чего стоило одно только замечание, что от
Севастополя до турецкого побережья -- 36 часов ходу под парусом при среднем
ветре! Сразу по возвращению Императрицы в Питер началась война.
15 июля турки предъявили наглый и нелепый ультиматум: немедля удалить
из Ясс, Бухареста и Александрии русских консулов, вывести войска из Грузии,
царя Ираклия признать вассалом Порты, установить досмотр русских судов в
Босфоре и Дарданеллах. 2 августа Диван (не мебель, а турецкий кабинет
министров) объявил России войну, а 5 августа русский посол Булгаков уже
сидел под стражей в Семибашенном замке.
В этом конфликте к России примкнул друг Императрицы австрийский
император Иосиф. Союзники хотели при удачном повороте событий поделить
Турцию пополам, и дело с концом!
Наши объявили туркам войну 12 сентября, при этом Екатерина расстроилась
и расплакалась.
Турки начали первыми, атаковали Кинбурн, под стенами которого 1 октября
1787 года потерпели поражение от Суворова. Знали бы, что Суворов непобедим
теоретически, так и не лезли бы!
Правда, флот наш пострадал в буре, один корабль утонул, другой попал к
туркам. В продолжение несчастий Потемкин впал в уныние, был охвачен
паническими настроениями, предлагал оставить Крым. Тем не менее, созданный
им флот летом 1788 года дважды разбил турок в Очаковском лимане. Сам Очаков
был взят 6 декабря, при этом Потемкин бестолково гнал войска в мясорубку под
стенами, и жертвы были страшные. А гений наш Суворов в штурме не участвовал
-- страдал от нескольких недавних ран.
Дальнейший русский план был тонок и великолепен. Собирались заслать
агентуру в оккупированные турками христианские страны, поднять народные
восстания в Греции, Болгарии и т.п., взорвать басурманское государство
изнутри. Но англичане не продали барж, сблокировали Гибралтар, французы
гадили, где могли, шведы ударили в спину. Турецкая война превратилась в
шведскую.
29 мая 1788 года шведский флот тайно вышел из Карлскроны. Экипажи судов
не знали, куда и зачем плывут. Король Густав III был убежден в быстрой
победе, возмездии за Полтаву, слабости русских и проч. "Вот я перешагнул
чрез Рубикон", - писал он другу.
Преодолев Балтику, шведы застряли под Нишлотом, - наши дали взятку (!)
их главкому Гастферу, и тот заленился штурмовать. Стычка флотов при Хохланде
6 июля закончилась бегством шведов в Свеаборгскую гавань и отсидкой в
блокаде. В Европе поднялся дикий вой "против расширения власти и влияния
России". Давайте запомним это. Европейские сопли-вопли -- однозначный
индикатор здоровья нашей Империи!
Кампания 1789 года шла с переменным успехом, - Историк отмечал
"утомление" Императрицы. Следующий 1790 год начался нападением шведов на
Балтийский порт в Рогервике, а 3 мая флот из 26 "парусов" атаковал наших на
Ревельском рейде. В Питере возникла паника, Екатерина маялась сердцем, граф
Безбородко плакал. Но адмирал Чичагов разбил шведов. 23-24 мая при Сейскаре
победа снова осталась за нами, но гром пушек слышался в столице, стекла в
Зимнем позвякивали, и нервное напряжение росло.
Шведы неосторожно вошли в Выборгскую бухту и были заблокированы
Чичаговым и русским галерным флотом под командой наемного принца
Нассау-Зигена. Запахло Чесмой. Екатерина воспряла и стала шалить в своем
стиле. Одну из галер наполнили продовольствием и послали в дар королю
Густаву. На листе с пожеланием приятного аппетита он получил также
ультиматум.
Король пообедал, обиделся и бросился на прорыв, еле продрался сквозь
частокол наших мачт, потерял несколько тысяч моряков и морской пехоты,
потратил семь линкоров, два фрегата, массу мелкой посуды.
Нассау-Зиген хотел 28 июня 1790 года ознаменовать годовщину воцарения
Екатерины новой победой над шведами, но напоролся на встречный удар и
подвергся страшному разгрому. Погибло несколько тысяч русских. Из-за этого 3
августа заключился мир в прежних границах. Можно было вернуться к туркам.
К несчастью, в начале 1790 года скончался верный союзник Екатерины
австрийский император Иосиф. Южная коалиция распалась, но 1791 год начался
успешно. Летом наши взяли штурмом Анапу, разгромили турок при Мачине, Ушаков
взболтал и загнал в босфорскую бутылку весь турецкий флот. К сожалению,
"Ушак-пашу" удержали от бомбардировки Стамбула и превращения его в Царьград
известием о заключении перемирия.
В Яссах велись переговоры о мире, когда наш лидер князь
Потемкин-Таврический разболелся лихорадкой, уехал в Николаев и скончался по
дороге, в степи. Пришлось графу Безбородко ехать в Яссы из Питера и 29
декабря заключить мир. Россия оставляла себе Крым, Очаков и приднестровскую
степь.
Теперь можно было заняться приятными имперскими делами, то есть,
приобрести еще какие-нибудь территории. Повод возник в Польше.
Поляки -- вольный народ -- измыслили, сочинили и отредактировали
великолепную, новейшую Конституцию. Они ее даже утвердили торжественно 3 мая
1791 года. Конституция по отвязанности соперничала с американской и вызвала
поджелудочное томление в тронных палатах. Противно было допускать
распространение либеральной заразы. Аналогичная болячка только что лопнула в
самом махровом, парижском будуаре Европы.
Было установлено, что Сейм голосовал за Конституцию только третью
голосов, и, таким образом, 3 мая могло считаться переворотом, а не законной
перестройкой. Екатерину больше всего возмутил переход Польши от выборной
монархии -- к наследственной и конституционной. Теперь Польша могла
усилиться и зажить по-человечески. Шпионы донесли, что король польский
состоит в переписке с Якобинским клубом и сочувствует Французской революции.
Из шкафа достали прошлогодний проект Потемкина о втором разделе Польши,
сдули пыль, освежили в памяти текст, стали ждать.
Тем временем, Пруссия, вначале поддерживавшая Польшу, неудачно сходила
в Шампань. Оставшись без шампанского, немцы потянулись ухватить хоть
какой-нибудь кусок и присоединились к пожирателям. Сначала отгрызли по
крупному куску: Пруссия -- Познань и часть Силезии; Россия -- Волынь,
Подолию и часть Литвы, Австрия въелась с юга. Поляки не могли особенно
сопротивляться, потому что изнутри их разъедала конфедерация -- сборище
предателей, отрабатывавших русские взятки. Русские войска вошли в Варшаву,
Сейм и король попали под арест.
Екатерина не захотела останавливаться на частичных приобретениях, и
дело тут не в территориальных аппетитах. Ученица Дидро и Вольтера очень
хорошо знала теоретические постулаты революции и либерализма, она сама их по
молодости развивала в своем "Наказе" и чуть было не всадила в российский
дых. Теперь Императрица решительно душила не Польшу, а польский дух свободы.
Все население посполитое вырезать было нельзя, но с государственностью и
самодеятельностью братской республики покончить удалось. Грянула третья
перемена блюд -- Третий раздел Польши.
Наша армия разбила польские войска под Мацеевицами и 4 ноября 1794 года
штурмовала Прагу (предместье Варшавы). Сама Варшава сдалась 5 ноября. Всей
этой подлостью руководил опять-таки наш великий коротышка Суворов...
Какой-то сомнительный у него получился послужной список. Крым вольный
он душил, народное восстание Пугачева давил, демократию польскую уничтожил.
Везде, где на окраинах Империи хоть что-нибудь плохо лежало, вскакивал его
хохолок. А в учебниках наших Суворов представлен защитником Отечества.
Что-то не обнаружил я ни одного оборонительного подвига генералиссимуса. Все
он хапал во славу Империи, чем и собственную славу приобрел.
В 1795 году Польшу доели дипломатически. Ее не стало на карте. Но
осталась она в наших сердцах, чтобы белым орлом восстать из пепла и
воссиять, как алмаз.
Решительность Екатерины в борьбе с польской заразой объясняют испугом
от Французской революции. По этой же причине Императрица решила провести
ревизию собственных кладовых. Для начала, при известии о красном терроре в
Париже, из Эрмитажной галереи выкинули бюсты Вольтера и Фокса. Потом
обследовали издательство Новикова и -- о, ужас! -- обнаружили кипы крамолы.
Цензурной ревизией руководил митрополит Платон, человек с нехорошим лицом.
Он сразу нашел множество ересей типа "нарочной темноты, могущей служить к
разным вольных людей мудрствованиям, а потом к заблуждениям и к разгорячению
энтузиазма". Типографию Новикова сначала временно, а потом и окончательно
прикрыли.
Летом 1790 года в книжной лавке купца Зотова обнаружили труд директора
питерской таможни Радищева "Путешествие из Петербурга в Москву". Сначала
брошюрку не заметили, думали, что она содержит инструкции о растаможке
грузов, доставляемых дальнобойщиками из новой столицы в старую, и
размышления о контрабанде табака и водки. Но потом оказалось, что
сумасшедший чиновник (сумасшествие его и доказывать не стоит; для чиновника
оно очевидно) озаботился состоянием чуждого ему соцкультбыта. Не понравилось
ему народное прозябание под имперской дланью. Ну, сумасшедший, что
возьмешь?!
Радищева арестовали, расследовали. Оказалось, - сама Екатерина послала
его в молодости учиться юриспруденции за рубежом, там он и набрался
американской и французской дряни. Под следствием Радищев, конечно, заюлил,
стал признаваться в писательском тщеславии, "хвастовстве" и проч., но
преступление имелось в наличности. Таможенник получил вышку, был помилован,
убыл в Сибирь, где промаялся до воцарения Павла.
В целом, Империя при Екатерине возродилась и расцвела, расширилась и
настроилась на агрессивный, деятельный лад. И дальше она распространялась бы
непрестанно, если б не два обстоятельства. После Французской революции мир
стал не тот. Созидать в нем Империю одним только холодным и огнестрельным
оружием уже не получалось. Нужно было идеологию придумывать, а это у нас
туговато выходило. И второе русское свойство было для Империи неполезно.
Вот, пока Иван Грозный, Петр Великий и Екатерина живы были, так и Империи их
стояли. А когда они умирали, Империи начинали скукоживаться под рукой
неумелого царя-императора. Ибо нет в нашей стране глубокой генетической
привычки ни к Империи, ни к Республике, ни к Христианству, ни к Конституции,