Страница:
монастыре и обычном приходе. Но на это Москва не обиделась.
Встретили патриархов на полную катушку. В специальных речах их называли
Серафимами и Херувимами, поили с серебра, кормили на золоте.
За дело взялись лишь на ноябрьские. 5-го числа Алексей три часа
втолковывал им расклады, 7-го в совет были допущены наши иерархи. В конце
ноября послали за Никоном. Он не поехал. Эти два патриарха ему были не те.
Его "ставил" константинопольский, а его нету. Гости обозлились и строго
приказали склочнику ехать в Москву немедленно, не ранее 2-00 и не позднее
3-00 ночи 2 декабря, с командой не более 10 человек. Это -- чтобы не
баламутить народ. Никон приехал сам -- в 12 ночи. На другой день позвали
Никона "смирным обычаем", но он организовал шумный крестный ход. Вошел
грозно, сам читал входную молитву, отказался сесть на лавку с прочими, и
пришлось царю встать для объявления своих претензий.
Возникла свара. Придирались к каждому слову многотомного дела, стали
уже и обзываться и чуть не толкаться: "А ты кто такой?". В целом, Никон
проигрывал. Тогда он стал нажимать на свою чудотворность, сообщать о
видениях, о небесном предсказании шестилетнего счастливого патриаршества и
последующем мучении. На расспросы, откуда такая весть, многозначительно
молчал. Суд продолжался 3, 5 и 8 декабря. 12 декабря 1666 года все духовные
участники дела сошлись в церкви у ворот Чудова монастыря. Никону были читаны
его вины, потом патриарх александрийский снял с него клобук и панагию
(нагрудную подвеску) и провозгласил, чтоб Никон больше патриархом не
назывался и не писался, а жил бы тихо простым монахом. "Знаю я и без вашего
поучения, как жить", - отвечал Никон. Он красочно изругал "бродягами"
пришлых патриархов и гордо удалился в ссылку. Народ бежал за ним толпой.
Опасались беспорядков и еле сплавили сутягу из столицы.
Два года заточения не успокоили Никона. Он неутомимо писал воззвания к
царю, присылал доносы о колдовстве и заговорах. Стало известно о его
подготовке к бегству. Пришлось посадить Никона под замок, а приживал его
разослать по дальним окраинам.
Умерла царица Мария Ильинична. Умер наследник Алексей Алексеевич. Никон
известил царя, что он это предсказывал, да царю не доложили, и что беды
будут продолжаться пока с него не снимут приговор.
Потом он отказывался благословить царя до освобождения.
Потом прощал и благословлял.
Потом жалобно извинялся за прошлое, и было уже Рождество 1671 года.
А вот это подействовало. Царь прислал гонца с извинениями и прощениями.
Режим заключения был ослаблен, стали доставляться подарки и приличная еда.
Теперь Никону некуда было девать свою желчь, и он отыгрывался на поставщиках
кормежки, обслуге и монастырской братии. Жаловался он и Алексею, что денег
столько-то рублей, 5 белуг, 10 осетров, 2 севрюги, 2 лососины и коврижек
царь прислал, "а я было ожидал к себе вашей государевой милости и овощей,
винограду в патоке, яблочек, слив, вишенок", так что, пришлите убогому
старцу. Потом на присылку 200 рублей, полотен, полотенец и мехов от юного
царевича Петра Никон писал, что шубы из них не выйдет. Послали "добавку к
мехам". Так, по-домашнему, тихо окончилась скандальная эпопея Никона, зато
вызванный им дух Раскола продолжал носиться над нашей страной.
Соловецкая обитель -- малая островная земля - стала оплотом
религиозного сопротивления. Алексею пришлось вести с ней настоящую войну. Но
власть Алексея была мирской, а власть соловецкая -- духовной. На Соловки со
всей Руси устремлялись за "наукой" церковные диссиденты и мирские скептики.
Осенью 1661 года в Москву с Юга приехал человек. Он с весны объезжал
калмыцкие юрты и уговаривал калмыков служить московскому царю. Теперь этот
агитатор заехал доложиться в посольский приказ и проследовал далее -- на
Соловки помолиться. И все бы ничего, и крепок был этот малый, и симпатичен,
и разумен. И внимательно наблюдал и запоминал он обычаи московские. Вот
только глаз у него был черен. И фамилия его была -- Разин.
Соловецкая наука попала в цель. Разин воспользовался своей
популярностью среди донской голытьбы и в 1667 году выдвинул себя кандидатом
на должность атамана. Но в те времена донское казачество уже сидело на
плотном прикорме у Москвы, а во главе войска Донского уютно расположилась
мафия...
Как это происходит? Как укрощается и совращается общество вольных и
непокорных? Почему начинают они сквалыжничать за каждую казенную копейку и
интриговать за должности и чины? Очень просто. По половецко-татарской схеме:
1. Сначала посылаем дары свободно избранному руководству беспокойного
племени. Посылаем "жалованье" простым воинам. Жалованье не в смысле платы за
работу, а в смысле гуманитарной помощи -- из жалости к несчастным и из
сочувствия их бедности. Теперь они могут спокойно пропустить очередной
смертельный поход на турок и весело, всем миром проедать дары данайские.
Нападать на дарителей и вовсе охоты у них не возникает.
2. Затем нанимаем кочевников на службу. Если остаются живы, опять
получают жалованье и погружаются в дележку.
3. Далее назначаем жалованье регулярное. Ну, скажем, - одна телега
серебра в год на всю вольницу. Что происходит? Телега прибывает на Дон.
Ведомости, кому по скольку раздавать, в ней нету. Делят сами. Ссорятся.
Назначают казначея. Опять ссорятся, идут к атаману. Атаман делит и мирит в
свою пользу. Убивают или переизбирают атамана. И так - по кругу. Парламент
донской ведь так и называется -- "Большой круг".
4. Теперь, как при татарах, эти вольные люди начинают ездить в Москву,
давать взятки, получать назначение в атаманы. Возникает элита -- "старшина".
Элита делит дефицитное жалованье, посылает обделенных воевать, организует и
выигрывает выборы. Ну, впрочем, что я вам тут объясняю привычные и понятные
дела...
Так что, Разин на выборах, естественно не добирает голосов и уходит в
оппозицию. Оппозиция тогда находилась в районе Астрахани и волжского устья.
Туда к Разину сбегаются обманутые избиратели, раскольники, вольнодумцы,
бандиты, в общем, все самое активное, что есть в нашем народе.
Первоначальный план у партизан был такой. Пограбить на Волге все, что
подчиняется закону Архимеда, захватить Царицын, устроить там столицу и жить
себе, припеваючи. Ну, и бояр, конечно, резать под самый корешок в отмщение
за казненного атаманского брата -- дезертира из армии Долгорукого. Месть за
казненного брата в нашей Истории -- лучший повод для геноцида.
Голытьба повалила под знамя Разина. Богатые казаки тоже тайно давали
ему деньги под процент с ожидаемой добычи.
Сначала шайка сидела в Яицком городке и в Гурьеве. Затем, весной 1668
года с 2000 казаков на 40 стругах Разин выплыл из-за острова на стрежень,
вышел в Каспийское море и напал на владения иранского шаха. На Дону
внимательно следили за походом. Несколько тысяч "воровских" казаков азартно
ждали новостей. Разин разорил западное побережье от Дербента до Баку,
потерял 400 человек под Рештом и захватил Фарабат. Случилось это так.
Переодевшись купцами, казаки заехали на Фарабатский рынок. Шесть дней они
гуляли по базару, продавали награбленное и покупали восточные сладости. На
шестой день Разин стал в центре базарной площади и заломил шапку. По этому
знаку разбойники набросились на купцов и в страшной резне забрали все
товары. Был атакован и разграблен шахский дворец. Здесь Разин прихватил ту
самую красавицу княжну, о которой до сих пор так легко поется после выпивки.
Разин укрепился под Фарабатом, усиленный освобожденными русскими
пленниками. Персы прогнали бандитов. В нескольких морских схватках Разин
потерял почти все свое войско, зато огромная, двухлетняя добыча уцелела.
Разин решил вернуться на Дон. Путь лежал через Астрахань, где
разбойничков поджидал царский воевода Прозоровский. Дистанционный подсчет
разинской добычи сильно беспокоил храброго начальника, - слюни так и бежали
у него по бороде. Последовали переговоры с угрозой силы. Разин согласился
"принять прощение", но делиться не спешил. Потом пожертвовал губернатору
баржу персидских скакунов и несколько пушек и вошел в Астрахань под
шелковыми парусами, - ну совсем, как Вещий Олег после Царьграда!
Триумфальный въезд в Астрахань сказочно богатого и глубокоуважаемого
Степана Тимофеевича, его внешняя роскошь и вседозволенность, восторг
населения, двуличие и нерешительность царских воевод довели самомнение героя
до крайнего предела. Он стал совершать еще более великолепные поступки.
Сначала была принесена в жертву Матушке Волге надоевшая и несчастная княжна
из песни. Разин собственноручно, точно по тексту бросил ее за борт в
набежавшую волну. Опыт у него имелся - своих казаков ему тоже приходилось
топить каждый день, - в Астрахани царили произвол, пьянство и беззаконие.
Прозоровский с трудом выпроводил бандитов из города. В Царицыне все
повторилось - был убит стрелецкий сотник, из тюрем выпущены преступники.
Разин прибыл на Дон и обосновался в Кагальницком городке на острове при
впадении Донца в Дон. Сюда стали сбегаться искатели наживы. К весне 1670
года шайка насчитывала 4000 человек.
Самодержцу всея Волги Разину было мало неформального донского
атаманства. Он понимал, что простой народ на Волге ненавидит Москву и бояр.
У дяди Степы возникло желание "тряхнуть Москвой". Он явился на круг во время
приема московского посольства, убил посла Евдокимова. Донская "старшина"
трусливо промолчала. В донской столице Черкасске установилось двоевластие,
которое тянулось до тех пор, пока Разин опять не двинул на Волгу - пополнить
запасы и воплотить в жизнь свои замыслы.
Царицын был взят после непродолжительной осады, стрельцы перебиты,
воевода Тургенев растерзан и утоплен. Астрахань, заранее укрепленная
иностранными офицерами и артиллерией, сдалась изменой. Чернь и стрельцы
спустили разбойникам со стен лестницы, отворили ворота. Воеводу
Прозоровского Разин собственноручно замучил и сбросил с башни в ров.
Офицеры, состоятельные астраханцы, все, кто оказывал сопротивление, были
уничтожены. Разин лично убивал женщин и грудных детей прямо в Астраханском
соборе. Тут он хватил через край. Беспредела у нас все-таки не любят.
Рейтинг Разина сошел на нет. Для его восстановления пытались
использовать известную схему Смутного Времени. Было объявлено, что в шайке
находятся опальный патриарх Никон и молодой царевич Алексей Алексеевич, на
самом деле скончавшийся в начале 1670 года. Народу предъявили двойников. По
всей Руси пошли подметные письма с призывами к бунту. Пришлось выставить по
городам ополчение, а на Волгу выслать регулярные войска. Под Симбирском
воевода Милославский разбил армию Разина, состоявшую уже из чистого сброда.
Разин бежал на Дон и укрылся в Кагальнике. Атаман Яковлев взял городок.
Разина связали, доставили в Черкасск и цепями приковали к двери Войскового
собора -- на показ. После казни сообщников, сам Разин был доставлен
Яковлевым в Москву и 6 июня 1671 года казнен в Кремле.
Народная молва простила Степану Тимофеевичу Разину его чудовищные
злодеяния против сограждан. При народной власти, признавшей Разина за
своего, именем бандита были названы улицы и заводы, школы и пионерские
отряды. А песню о трагической любви атамана и его долге перед боевыми
товарищами до сих пор поет вся Русь, включая правительственных чиновников и
специалистов по борьбе с организованной преступностью.
Вот такое беспокойное царствование получилось у нашего спокойного,
грамотного, доброго, "тишайшего" царя Алексея Михайловича Романова. Мог он
стать новым Императором? Казалось бы, мог. У него было все: и территория, и
ресурсы, и удачные урожайные годы, и породистая свора злобных
псов-производителей.
Но не мог стать царь Алеша Императором. Была в его приятном характере
одна маленькая неприятность, которая портила все дело. Был Алексей человеком
неравнодушным и не умел управлять своим неравнодушием. Не научился он
включать и выключать, когда следует, те или иные эмоциональные и
рациональные схемы. Опытные актеры в римском амфитеатре - ну, например,
Калигула или Нерон - в долю секунды успевали менять улыбчивую маску - "рот
до ушей" - на картонку с разлохмаченными волосами, синюшными глазами и
кривым ртом. У первого нашего Императора Грозного Ивана это выходило само
собой, по состоянию здоровья. А Алексей не дерзал отбрасывать, не брать во
внимание ни одной мелочи, ни одной протокольной запятой, ни одного
правительственного акта. Начиналась война -- он был впереди, на лихом коне.
Судились с Никоном -- он лично выслушивал чудесные рассказы склочного
патриарха. Обрушивался на посольский приказ девятый вал международных
сношений, -- царь по уши погружался в шведские, крымские, турецкие,
грузинские, персидские, китайские, немецкие, балтийские, польско-литовские,
богдано-хмельницкие и прочие и прочие приветы и от-ворот-повороты.
Некоторая, минимальная доля придури в царе, естественно, была. Мог он
оттаскать тестя за бороду, -- хвастал Милославский, что лично изловит
польского короля. И мог царь заставить всю боярскую команду пустить себе
кровь для профилактики, раз уж лекари пустили кровь ему. Но это копейки. На
управление райкомом или обкомом, пожалуй, хватило бы, а для имперского
топора и штурвала - маловато.
Нет. Империя не дождалась своей очереди у такого царя при его публичном
круговороте. А тут еще Раскол, Соловки, Разин, самозванцы, семья, болезни и
смерть родных.
Хорошо, хоть остались после Алексея Михайловича дети. От первой
женитьбы на Марье Ильиничне Милославской у царя было восемь дочерей и пять
сыновей. Дочери вышли крепкие -- их выжило шесть, а сыновья хилые: к 1670
году умерли Дмитрий, Алексей и Симеон. Мать их Мария скончалась тогда же, и
царь женился в 1672 году на Наталье Кирилловне Нарышкиной.
Через четыре года, в ночь с 29 на 30 января 1676 года, на 47 году жизни
царь Алексей Михайлович скончался после тридцатилетнего правления.
Для благополучного упокоения государевой души был послан в Ферапонтов
монастырь гонец к Никону. Семидесятилетнего опального патриарха просили
простить царя. Никон выслушал известие в "сильном волнении, слезы выступили
у него на глазах", но обида восторжествовала. "Он будет судиться со мною в
страшное пришествие Христово" -- был ответ. Никона снова переселили в
пустынный монастырь, с осетрины - на хлеб и воду. 17 августа 1681 года при
переезде в Новый Иерусалим полупрощенный царем Федором Никон скончался 75
лет от роду.
Историк вздохнул и умиротворенно закруглил: "Здесь мы оканчиваем
историю Древней России; деятельность обоих сыновей царя Алексея Михайловича
принадлежит к новой истории".
Начинать Новую Историю приходилось с нуля, потому что итог 800-летнего
развития России даже наш благоверный Историк определил всего тремя словами:
"Банкротство экономическое и нравственное". То есть, никакого материального
накопления, никакого золотого запаса, никаких устойчивых производств и
партнерств, никакой экономической политики на Руси за 8 веков не
образовалось. Зато имелось обычное постоянное, полное, равное и
окончательное обнищание населения.
В области национальной морали успехи тоже были значительными. Народ,
специалисты, мелкие и средние начальники насмерть впитали основной
экономический закон нашей страны:
"Никому, никогда и ни при каких условиях не позволяется честно
создавать даже самые малые личные накопления. Все должно срезаться до кожи".
Выжить честно при таком порядке нельзя. Но хочется. Значит, все, что
хочется, приходится проделывать нечестно. И это, обычно, позволяется.
Воровство, казнокрадство, мздоимство, подарки-поминки, умыкание,
сокрытие, уход от налогов стали повседневной практикой, природным опытом
русского человека.
Вот, например, заманывают наши в русскую службу шотландского
авантюриста Патрика Гордона. Дают ему звание майора. Начисляют подъемные --
25 рублей "чистыми деньгами" и 25 рублей бартером -- неликвидными соболями.
Идет Гордон к соответствующему дьяку -- получить все это довольствие. Что
взятку нужно давать, не знает. Дьяк отговаривается отсутствием чернил или
чем-то, вроде того. Гордон ходит день за днем впустую. Жалуется начальству.
Боярин при нем приказывает дьяку отдать деньги и шкуры, грозится снять шкуру
с него самого. Дьяк бастует. Гордон опять жалуется. Боярин таскает дьяка при
Гордоне за бороду. Дьяк не сдается. Наконец, Гордону объясняют, что надо
платить. Он ошеломленно, чисто по-европейски, замирает и решительно
собирается восвояси. Тогда ему выдают, наконец, - нет, не деньги и шкуры! --
а бумажку на получение денег и шкур. Но наш сэр Патрик теперь качает свои
принципы: уеду из такой-то страны, и все! Приходится нашим пугать его
Сибирью за шпионаж в пользу Швеции и Польши. Гордон нехотя остается и уже
при Петре выслуживается в генералы и крупные полководцы.
Историк, как истиный патриот, посчитал, что должна была наступить
наконец некая дата коренного просветления. Ибо не может такой умный,
сметливый, изобретательный, смелый, родной наш русский народ вечно пребывать
в доисторическом дуроломстве! Сначала Историк зацепился за смерть Ивана III:
с окончанием татарского ига он ожидал перемен. Не дождался.
Теперь он снова учуял некий западный wind of change, но я заподозрил
его в "обратной тяге". Историка учили, и он верил, что эпоха Петра Алексеича
Романова -- это и есть наш национальный взлет. Вот он и стал задним числом
выискивать в предшествующих Петру годах соответствующие весенние настроения.
Провел анализ состояния Руси у гроба Тишайшего. Анализ вышел на полтора
тома. Но если отбросить пустопорожние дипломатические экивоки, в результате
этого анализа выпадал обычный сухой осадок: без взятки русский чиновник
готов дать себя распять, а дело не сделает. Поэтому торговле и вольному
бизнесу у нас быть нельзя. Так что, рановато нам в 1676 году браться за
перестройку. А надо нам крепко выпить и с достойной, 40-градусной слезой
идти хоронить дорогого Алексея Михайловича.
Но вот торжества позади, давайте считать остатки мелочи. Итак, от
первого брака царя Алексея выжили: наследник Федор, царевич Иоанн, царевны
Евдокия, Марфа, Софья, Екатерина и Марья. От второго брака успели появиться
мальчик Петя и девочки -- Наташа и Феодора. В последний путь царя проводили
три сестры -- Ирина, Анна и Татьяна Михайловны. У гроба беспокоились также
многочисленные потребители Милославские от первого брака и Нарышкины -- от
второго. И к каждому безутешному родственнику покойного царя от всей души
прислонялось немалое количество придворных чинов. Две партии люто ненавидели
друг друга. На этом кадровом поле предстояло разыграть следующую партию
нашего турнира.
Наследник Федор при воцарении в 14 лет свободно владел польским, умел
делать с него стихотворные переводы, знал латынь, но страдал жесточайшей
цингой. Его организму не хватало каких-то витаминов, и он гнил потихоньку с
детских лет.
Второй сын Иван в полной мере повторял царя Федора Иоанновича. Он был
слаб телом, скорбен духом и уже слеп от болезни. Шесть выживших сестер были
так себе, зато одна -- Софья Алексеевна -- была что надо: "Великого ума и
самых нежных проницательств, больше мужеска ума исполненая дева". Хорошо!
Боюсь только, что этот стих написан Васькой Голициным в постели "мужеской
девы" во времена ее регентства.
Ну, и не забыли мы, конечно, маленького царевича Петю, в котором
Историк как-то сразу стал угадывать "богатыря физически и духовно".
По смерти царя Алексея большой боярин Артемон Матвеев собрался
провозгласить царем Петра. Он приводил очевидный аргумент: царевичи Федор и
Иоанн -- не жильцы и не правители. Но семейство Милославских подняло вой,
бояре вынесли Федора из спальни на подушках, -- сам он ходить уже не мог, -
и водрузили стонущего принца на престол. Матвеев и царица Наталья Кирилловна
подверглись опале и ссылке, причем Матвееву кроме обычного казнокрадства
пришили еще колдовство -- чтение черной книги и общение с духами. Горбун
Захарка, избитый во время шутовского представления, отлеживался у врача
Спафария за печкой и сквозь сон слышал чтение черной книги Спафарием и
Матвеевым. На колдовскую декламацию будто бы явились темные тени и
завизжали, что "есть у вас в комнате третий человек". Теперь Захарка все это
донес, и Матвеев оказался в Пустозерске.
Милославские и Хитрово расправились с партией Нарышкиных и собрались
спокойно править. Нужно было закрепить престолонаследие, потому что за
больным Федором мог наследовать только умалишенный Иоанн. На этом правление
Милославских легко пресекалось. Стали они сватать царя и хотеть наследника
престола. Но царь решил эту проблему сам и вопреки партийной воле.
Однажды, с трудом переступая распухшими ногами в крестном ходе, Федор
приметил в толпе симпатичную девицу. Это была Агафья Семеновна Грушецкая,
племянница думного дьяка. Немедленно последовал приказ никому Агафью не
отдавать. После коротких придворных интриг, в июле 1680 года состоялась
свадьба. Дворянин Языков -- "глубокий московских площадных и дворцовых
обхождений проникатель", торопивший свадьбу и оклеветанный Милославскими,
пошел на взлет, а Милославские -- соответственно -- получили указание не
являться ко двору. Языков, его друг Лихачев и молодой боярин Василий
Васильевич Голицын составили ближний круг больного царя. Это правительство
занялось тяжбами с польским двором, разборками с бывшим гетманом Дорошенко и
войной с Турцией.
Несколько лет назад Дорошенко, косившего в сторону Турции, вроде бы
успокоили, забрали у него булаву и прочие знаки отличия. Но турецкий султан
провозгласил новым гетманом своего пленника Юрия Хмельницкого. Хмельницкий,
крымский хан и турецкий командующий Ибрагим-бей осадили гетманскую столицу
Чигирин. На помощь осажденным явились промосковский гетман Самойлович и
князь Ромодановский. Они ударили в тыл туркам и нанесли им страшное
поражение. Одних только янычар -- султанских гвардейцев -- похоронили четыре
тысячи.
Через год 11 августа 1678 года новая турецкая осада имела успех,
Чигирин был сожжен отступающими казаками, столица Богдана Хмельницкого была
уничтожена его младшим сыном.
Дипломаты кое-как утихомирили султана уступкой юго-западной части
Украины, но все остальные окраины начали потихоньку дымиться. Волновались
башкиры, самоеды не хотели платить ясака, киргизы грабили пограничные
поселения, якуты и тунгусы увиливали от налогов, русские тоже бунтовали
против местных начальников. Царствование Федора было, впрочем, достаточно
гуманным. Отменили отсечение членов у преступников, женщин за убийство
грубых мужей стали миловать при согласии на пожизненное пострижение в
монастырь. Запрещено было допрашивать священников о грехах раскаявшихся
прихожан -- это уж и вовсе придумали в духе Хельсинки!
Молодой царь торопился, жить ему оставалось немного. Правительство
готовило финансовую реформу. Федор созвал думу и уничтожил местничество на
государственной службе, -- объемистые разрядные книги, за которые Писец
отдал жизнь, Историк отдал бы душу, а я -- новогоднюю премию, - запылали
прямо в дворцовых сенях. Царь собирался провести также реформу армии. То
есть, эволюция была налицо, а революции можно было бы избежать, дай бог
нашему Федору здоровья. Историк прямо умилялся перечисляя проекты молодых
реформаторов: введение гражданских чинов, основание высшего училища, сиречь
академии! Уже были назначены 8 монастырей для обеспечения семи факультетов
гуманитарного и одного - естественного профиля, уже разрабатывался их
внутренний распорядок, уже договорились, что можно преподавать все, что не
запрещено, и сжигать живьем преподавателей и их учеников, коль скоро в таком
ученом месте заведутся ереси и чернокнижные факультативы. Все
государственные запасы книг передавались в единую академическую библиотеку,
запрещалось держать домашних учителей иностранного языка -- желающие должны
были в академии учиться единообразному произношению. И бюджетная строка под
это славное дело уже была готова. Вот вам и университет, без Петра, без
графа Шувалова, без немцев и французов, при обычном русском мальчишке.
Я недоумевал, но Историк вычислил подвох, -- это церковь наша подбивала
базис под мечту об инквизиции. Появлялся инструмент для разбирательства:
чуть что не так, и пожалуйста, - "виновен в неправославии". На костер!
А надо сказать, наш русский костер решительно отличается от
европейского, пионерского костра с центральным столбом, к которому наглядно
привязывается еретик. Наш костер более вместителен, интимен, органичен.
Называется он "сруб". И строится в виде избушки без курьих ножек и крыши.
Происходит сруб не от изобретательности инквизиторов, а от оплошностей
русского быта. Святая Ольга, как мы помним, первой использовала загоревшуюся
баньку для наказания нахальных древлян.
На полезной площади внутри сруба могут - в зависимости от задачи --
уютно разместиться и один почетный саламандр, и целая стая поджариваемых
Встретили патриархов на полную катушку. В специальных речах их называли
Серафимами и Херувимами, поили с серебра, кормили на золоте.
За дело взялись лишь на ноябрьские. 5-го числа Алексей три часа
втолковывал им расклады, 7-го в совет были допущены наши иерархи. В конце
ноября послали за Никоном. Он не поехал. Эти два патриарха ему были не те.
Его "ставил" константинопольский, а его нету. Гости обозлились и строго
приказали склочнику ехать в Москву немедленно, не ранее 2-00 и не позднее
3-00 ночи 2 декабря, с командой не более 10 человек. Это -- чтобы не
баламутить народ. Никон приехал сам -- в 12 ночи. На другой день позвали
Никона "смирным обычаем", но он организовал шумный крестный ход. Вошел
грозно, сам читал входную молитву, отказался сесть на лавку с прочими, и
пришлось царю встать для объявления своих претензий.
Возникла свара. Придирались к каждому слову многотомного дела, стали
уже и обзываться и чуть не толкаться: "А ты кто такой?". В целом, Никон
проигрывал. Тогда он стал нажимать на свою чудотворность, сообщать о
видениях, о небесном предсказании шестилетнего счастливого патриаршества и
последующем мучении. На расспросы, откуда такая весть, многозначительно
молчал. Суд продолжался 3, 5 и 8 декабря. 12 декабря 1666 года все духовные
участники дела сошлись в церкви у ворот Чудова монастыря. Никону были читаны
его вины, потом патриарх александрийский снял с него клобук и панагию
(нагрудную подвеску) и провозгласил, чтоб Никон больше патриархом не
назывался и не писался, а жил бы тихо простым монахом. "Знаю я и без вашего
поучения, как жить", - отвечал Никон. Он красочно изругал "бродягами"
пришлых патриархов и гордо удалился в ссылку. Народ бежал за ним толпой.
Опасались беспорядков и еле сплавили сутягу из столицы.
Два года заточения не успокоили Никона. Он неутомимо писал воззвания к
царю, присылал доносы о колдовстве и заговорах. Стало известно о его
подготовке к бегству. Пришлось посадить Никона под замок, а приживал его
разослать по дальним окраинам.
Умерла царица Мария Ильинична. Умер наследник Алексей Алексеевич. Никон
известил царя, что он это предсказывал, да царю не доложили, и что беды
будут продолжаться пока с него не снимут приговор.
Потом он отказывался благословить царя до освобождения.
Потом прощал и благословлял.
Потом жалобно извинялся за прошлое, и было уже Рождество 1671 года.
А вот это подействовало. Царь прислал гонца с извинениями и прощениями.
Режим заключения был ослаблен, стали доставляться подарки и приличная еда.
Теперь Никону некуда было девать свою желчь, и он отыгрывался на поставщиках
кормежки, обслуге и монастырской братии. Жаловался он и Алексею, что денег
столько-то рублей, 5 белуг, 10 осетров, 2 севрюги, 2 лососины и коврижек
царь прислал, "а я было ожидал к себе вашей государевой милости и овощей,
винограду в патоке, яблочек, слив, вишенок", так что, пришлите убогому
старцу. Потом на присылку 200 рублей, полотен, полотенец и мехов от юного
царевича Петра Никон писал, что шубы из них не выйдет. Послали "добавку к
мехам". Так, по-домашнему, тихо окончилась скандальная эпопея Никона, зато
вызванный им дух Раскола продолжал носиться над нашей страной.
Соловецкая обитель -- малая островная земля - стала оплотом
религиозного сопротивления. Алексею пришлось вести с ней настоящую войну. Но
власть Алексея была мирской, а власть соловецкая -- духовной. На Соловки со
всей Руси устремлялись за "наукой" церковные диссиденты и мирские скептики.
Осенью 1661 года в Москву с Юга приехал человек. Он с весны объезжал
калмыцкие юрты и уговаривал калмыков служить московскому царю. Теперь этот
агитатор заехал доложиться в посольский приказ и проследовал далее -- на
Соловки помолиться. И все бы ничего, и крепок был этот малый, и симпатичен,
и разумен. И внимательно наблюдал и запоминал он обычаи московские. Вот
только глаз у него был черен. И фамилия его была -- Разин.
Соловецкая наука попала в цель. Разин воспользовался своей
популярностью среди донской голытьбы и в 1667 году выдвинул себя кандидатом
на должность атамана. Но в те времена донское казачество уже сидело на
плотном прикорме у Москвы, а во главе войска Донского уютно расположилась
мафия...
Как это происходит? Как укрощается и совращается общество вольных и
непокорных? Почему начинают они сквалыжничать за каждую казенную копейку и
интриговать за должности и чины? Очень просто. По половецко-татарской схеме:
1. Сначала посылаем дары свободно избранному руководству беспокойного
племени. Посылаем "жалованье" простым воинам. Жалованье не в смысле платы за
работу, а в смысле гуманитарной помощи -- из жалости к несчастным и из
сочувствия их бедности. Теперь они могут спокойно пропустить очередной
смертельный поход на турок и весело, всем миром проедать дары данайские.
Нападать на дарителей и вовсе охоты у них не возникает.
2. Затем нанимаем кочевников на службу. Если остаются живы, опять
получают жалованье и погружаются в дележку.
3. Далее назначаем жалованье регулярное. Ну, скажем, - одна телега
серебра в год на всю вольницу. Что происходит? Телега прибывает на Дон.
Ведомости, кому по скольку раздавать, в ней нету. Делят сами. Ссорятся.
Назначают казначея. Опять ссорятся, идут к атаману. Атаман делит и мирит в
свою пользу. Убивают или переизбирают атамана. И так - по кругу. Парламент
донской ведь так и называется -- "Большой круг".
4. Теперь, как при татарах, эти вольные люди начинают ездить в Москву,
давать взятки, получать назначение в атаманы. Возникает элита -- "старшина".
Элита делит дефицитное жалованье, посылает обделенных воевать, организует и
выигрывает выборы. Ну, впрочем, что я вам тут объясняю привычные и понятные
дела...
Так что, Разин на выборах, естественно не добирает голосов и уходит в
оппозицию. Оппозиция тогда находилась в районе Астрахани и волжского устья.
Туда к Разину сбегаются обманутые избиратели, раскольники, вольнодумцы,
бандиты, в общем, все самое активное, что есть в нашем народе.
Первоначальный план у партизан был такой. Пограбить на Волге все, что
подчиняется закону Архимеда, захватить Царицын, устроить там столицу и жить
себе, припеваючи. Ну, и бояр, конечно, резать под самый корешок в отмщение
за казненного атаманского брата -- дезертира из армии Долгорукого. Месть за
казненного брата в нашей Истории -- лучший повод для геноцида.
Голытьба повалила под знамя Разина. Богатые казаки тоже тайно давали
ему деньги под процент с ожидаемой добычи.
Сначала шайка сидела в Яицком городке и в Гурьеве. Затем, весной 1668
года с 2000 казаков на 40 стругах Разин выплыл из-за острова на стрежень,
вышел в Каспийское море и напал на владения иранского шаха. На Дону
внимательно следили за походом. Несколько тысяч "воровских" казаков азартно
ждали новостей. Разин разорил западное побережье от Дербента до Баку,
потерял 400 человек под Рештом и захватил Фарабат. Случилось это так.
Переодевшись купцами, казаки заехали на Фарабатский рынок. Шесть дней они
гуляли по базару, продавали награбленное и покупали восточные сладости. На
шестой день Разин стал в центре базарной площади и заломил шапку. По этому
знаку разбойники набросились на купцов и в страшной резне забрали все
товары. Был атакован и разграблен шахский дворец. Здесь Разин прихватил ту
самую красавицу княжну, о которой до сих пор так легко поется после выпивки.
Разин укрепился под Фарабатом, усиленный освобожденными русскими
пленниками. Персы прогнали бандитов. В нескольких морских схватках Разин
потерял почти все свое войско, зато огромная, двухлетняя добыча уцелела.
Разин решил вернуться на Дон. Путь лежал через Астрахань, где
разбойничков поджидал царский воевода Прозоровский. Дистанционный подсчет
разинской добычи сильно беспокоил храброго начальника, - слюни так и бежали
у него по бороде. Последовали переговоры с угрозой силы. Разин согласился
"принять прощение", но делиться не спешил. Потом пожертвовал губернатору
баржу персидских скакунов и несколько пушек и вошел в Астрахань под
шелковыми парусами, - ну совсем, как Вещий Олег после Царьграда!
Триумфальный въезд в Астрахань сказочно богатого и глубокоуважаемого
Степана Тимофеевича, его внешняя роскошь и вседозволенность, восторг
населения, двуличие и нерешительность царских воевод довели самомнение героя
до крайнего предела. Он стал совершать еще более великолепные поступки.
Сначала была принесена в жертву Матушке Волге надоевшая и несчастная княжна
из песни. Разин собственноручно, точно по тексту бросил ее за борт в
набежавшую волну. Опыт у него имелся - своих казаков ему тоже приходилось
топить каждый день, - в Астрахани царили произвол, пьянство и беззаконие.
Прозоровский с трудом выпроводил бандитов из города. В Царицыне все
повторилось - был убит стрелецкий сотник, из тюрем выпущены преступники.
Разин прибыл на Дон и обосновался в Кагальницком городке на острове при
впадении Донца в Дон. Сюда стали сбегаться искатели наживы. К весне 1670
года шайка насчитывала 4000 человек.
Самодержцу всея Волги Разину было мало неформального донского
атаманства. Он понимал, что простой народ на Волге ненавидит Москву и бояр.
У дяди Степы возникло желание "тряхнуть Москвой". Он явился на круг во время
приема московского посольства, убил посла Евдокимова. Донская "старшина"
трусливо промолчала. В донской столице Черкасске установилось двоевластие,
которое тянулось до тех пор, пока Разин опять не двинул на Волгу - пополнить
запасы и воплотить в жизнь свои замыслы.
Царицын был взят после непродолжительной осады, стрельцы перебиты,
воевода Тургенев растерзан и утоплен. Астрахань, заранее укрепленная
иностранными офицерами и артиллерией, сдалась изменой. Чернь и стрельцы
спустили разбойникам со стен лестницы, отворили ворота. Воеводу
Прозоровского Разин собственноручно замучил и сбросил с башни в ров.
Офицеры, состоятельные астраханцы, все, кто оказывал сопротивление, были
уничтожены. Разин лично убивал женщин и грудных детей прямо в Астраханском
соборе. Тут он хватил через край. Беспредела у нас все-таки не любят.
Рейтинг Разина сошел на нет. Для его восстановления пытались
использовать известную схему Смутного Времени. Было объявлено, что в шайке
находятся опальный патриарх Никон и молодой царевич Алексей Алексеевич, на
самом деле скончавшийся в начале 1670 года. Народу предъявили двойников. По
всей Руси пошли подметные письма с призывами к бунту. Пришлось выставить по
городам ополчение, а на Волгу выслать регулярные войска. Под Симбирском
воевода Милославский разбил армию Разина, состоявшую уже из чистого сброда.
Разин бежал на Дон и укрылся в Кагальнике. Атаман Яковлев взял городок.
Разина связали, доставили в Черкасск и цепями приковали к двери Войскового
собора -- на показ. После казни сообщников, сам Разин был доставлен
Яковлевым в Москву и 6 июня 1671 года казнен в Кремле.
Народная молва простила Степану Тимофеевичу Разину его чудовищные
злодеяния против сограждан. При народной власти, признавшей Разина за
своего, именем бандита были названы улицы и заводы, школы и пионерские
отряды. А песню о трагической любви атамана и его долге перед боевыми
товарищами до сих пор поет вся Русь, включая правительственных чиновников и
специалистов по борьбе с организованной преступностью.
Вот такое беспокойное царствование получилось у нашего спокойного,
грамотного, доброго, "тишайшего" царя Алексея Михайловича Романова. Мог он
стать новым Императором? Казалось бы, мог. У него было все: и территория, и
ресурсы, и удачные урожайные годы, и породистая свора злобных
псов-производителей.
Но не мог стать царь Алеша Императором. Была в его приятном характере
одна маленькая неприятность, которая портила все дело. Был Алексей человеком
неравнодушным и не умел управлять своим неравнодушием. Не научился он
включать и выключать, когда следует, те или иные эмоциональные и
рациональные схемы. Опытные актеры в римском амфитеатре - ну, например,
Калигула или Нерон - в долю секунды успевали менять улыбчивую маску - "рот
до ушей" - на картонку с разлохмаченными волосами, синюшными глазами и
кривым ртом. У первого нашего Императора Грозного Ивана это выходило само
собой, по состоянию здоровья. А Алексей не дерзал отбрасывать, не брать во
внимание ни одной мелочи, ни одной протокольной запятой, ни одного
правительственного акта. Начиналась война -- он был впереди, на лихом коне.
Судились с Никоном -- он лично выслушивал чудесные рассказы склочного
патриарха. Обрушивался на посольский приказ девятый вал международных
сношений, -- царь по уши погружался в шведские, крымские, турецкие,
грузинские, персидские, китайские, немецкие, балтийские, польско-литовские,
богдано-хмельницкие и прочие и прочие приветы и от-ворот-повороты.
Некоторая, минимальная доля придури в царе, естественно, была. Мог он
оттаскать тестя за бороду, -- хвастал Милославский, что лично изловит
польского короля. И мог царь заставить всю боярскую команду пустить себе
кровь для профилактики, раз уж лекари пустили кровь ему. Но это копейки. На
управление райкомом или обкомом, пожалуй, хватило бы, а для имперского
топора и штурвала - маловато.
Нет. Империя не дождалась своей очереди у такого царя при его публичном
круговороте. А тут еще Раскол, Соловки, Разин, самозванцы, семья, болезни и
смерть родных.
Хорошо, хоть остались после Алексея Михайловича дети. От первой
женитьбы на Марье Ильиничне Милославской у царя было восемь дочерей и пять
сыновей. Дочери вышли крепкие -- их выжило шесть, а сыновья хилые: к 1670
году умерли Дмитрий, Алексей и Симеон. Мать их Мария скончалась тогда же, и
царь женился в 1672 году на Наталье Кирилловне Нарышкиной.
Через четыре года, в ночь с 29 на 30 января 1676 года, на 47 году жизни
царь Алексей Михайлович скончался после тридцатилетнего правления.
Для благополучного упокоения государевой души был послан в Ферапонтов
монастырь гонец к Никону. Семидесятилетнего опального патриарха просили
простить царя. Никон выслушал известие в "сильном волнении, слезы выступили
у него на глазах", но обида восторжествовала. "Он будет судиться со мною в
страшное пришествие Христово" -- был ответ. Никона снова переселили в
пустынный монастырь, с осетрины - на хлеб и воду. 17 августа 1681 года при
переезде в Новый Иерусалим полупрощенный царем Федором Никон скончался 75
лет от роду.
Историк вздохнул и умиротворенно закруглил: "Здесь мы оканчиваем
историю Древней России; деятельность обоих сыновей царя Алексея Михайловича
принадлежит к новой истории".
Начинать Новую Историю приходилось с нуля, потому что итог 800-летнего
развития России даже наш благоверный Историк определил всего тремя словами:
"Банкротство экономическое и нравственное". То есть, никакого материального
накопления, никакого золотого запаса, никаких устойчивых производств и
партнерств, никакой экономической политики на Руси за 8 веков не
образовалось. Зато имелось обычное постоянное, полное, равное и
окончательное обнищание населения.
В области национальной морали успехи тоже были значительными. Народ,
специалисты, мелкие и средние начальники насмерть впитали основной
экономический закон нашей страны:
"Никому, никогда и ни при каких условиях не позволяется честно
создавать даже самые малые личные накопления. Все должно срезаться до кожи".
Выжить честно при таком порядке нельзя. Но хочется. Значит, все, что
хочется, приходится проделывать нечестно. И это, обычно, позволяется.
Воровство, казнокрадство, мздоимство, подарки-поминки, умыкание,
сокрытие, уход от налогов стали повседневной практикой, природным опытом
русского человека.
Вот, например, заманывают наши в русскую службу шотландского
авантюриста Патрика Гордона. Дают ему звание майора. Начисляют подъемные --
25 рублей "чистыми деньгами" и 25 рублей бартером -- неликвидными соболями.
Идет Гордон к соответствующему дьяку -- получить все это довольствие. Что
взятку нужно давать, не знает. Дьяк отговаривается отсутствием чернил или
чем-то, вроде того. Гордон ходит день за днем впустую. Жалуется начальству.
Боярин при нем приказывает дьяку отдать деньги и шкуры, грозится снять шкуру
с него самого. Дьяк бастует. Гордон опять жалуется. Боярин таскает дьяка при
Гордоне за бороду. Дьяк не сдается. Наконец, Гордону объясняют, что надо
платить. Он ошеломленно, чисто по-европейски, замирает и решительно
собирается восвояси. Тогда ему выдают, наконец, - нет, не деньги и шкуры! --
а бумажку на получение денег и шкур. Но наш сэр Патрик теперь качает свои
принципы: уеду из такой-то страны, и все! Приходится нашим пугать его
Сибирью за шпионаж в пользу Швеции и Польши. Гордон нехотя остается и уже
при Петре выслуживается в генералы и крупные полководцы.
Историк, как истиный патриот, посчитал, что должна была наступить
наконец некая дата коренного просветления. Ибо не может такой умный,
сметливый, изобретательный, смелый, родной наш русский народ вечно пребывать
в доисторическом дуроломстве! Сначала Историк зацепился за смерть Ивана III:
с окончанием татарского ига он ожидал перемен. Не дождался.
Теперь он снова учуял некий западный wind of change, но я заподозрил
его в "обратной тяге". Историка учили, и он верил, что эпоха Петра Алексеича
Романова -- это и есть наш национальный взлет. Вот он и стал задним числом
выискивать в предшествующих Петру годах соответствующие весенние настроения.
Провел анализ состояния Руси у гроба Тишайшего. Анализ вышел на полтора
тома. Но если отбросить пустопорожние дипломатические экивоки, в результате
этого анализа выпадал обычный сухой осадок: без взятки русский чиновник
готов дать себя распять, а дело не сделает. Поэтому торговле и вольному
бизнесу у нас быть нельзя. Так что, рановато нам в 1676 году браться за
перестройку. А надо нам крепко выпить и с достойной, 40-градусной слезой
идти хоронить дорогого Алексея Михайловича.
Но вот торжества позади, давайте считать остатки мелочи. Итак, от
первого брака царя Алексея выжили: наследник Федор, царевич Иоанн, царевны
Евдокия, Марфа, Софья, Екатерина и Марья. От второго брака успели появиться
мальчик Петя и девочки -- Наташа и Феодора. В последний путь царя проводили
три сестры -- Ирина, Анна и Татьяна Михайловны. У гроба беспокоились также
многочисленные потребители Милославские от первого брака и Нарышкины -- от
второго. И к каждому безутешному родственнику покойного царя от всей души
прислонялось немалое количество придворных чинов. Две партии люто ненавидели
друг друга. На этом кадровом поле предстояло разыграть следующую партию
нашего турнира.
Наследник Федор при воцарении в 14 лет свободно владел польским, умел
делать с него стихотворные переводы, знал латынь, но страдал жесточайшей
цингой. Его организму не хватало каких-то витаминов, и он гнил потихоньку с
детских лет.
Второй сын Иван в полной мере повторял царя Федора Иоанновича. Он был
слаб телом, скорбен духом и уже слеп от болезни. Шесть выживших сестер были
так себе, зато одна -- Софья Алексеевна -- была что надо: "Великого ума и
самых нежных проницательств, больше мужеска ума исполненая дева". Хорошо!
Боюсь только, что этот стих написан Васькой Голициным в постели "мужеской
девы" во времена ее регентства.
Ну, и не забыли мы, конечно, маленького царевича Петю, в котором
Историк как-то сразу стал угадывать "богатыря физически и духовно".
По смерти царя Алексея большой боярин Артемон Матвеев собрался
провозгласить царем Петра. Он приводил очевидный аргумент: царевичи Федор и
Иоанн -- не жильцы и не правители. Но семейство Милославских подняло вой,
бояре вынесли Федора из спальни на подушках, -- сам он ходить уже не мог, -
и водрузили стонущего принца на престол. Матвеев и царица Наталья Кирилловна
подверглись опале и ссылке, причем Матвееву кроме обычного казнокрадства
пришили еще колдовство -- чтение черной книги и общение с духами. Горбун
Захарка, избитый во время шутовского представления, отлеживался у врача
Спафария за печкой и сквозь сон слышал чтение черной книги Спафарием и
Матвеевым. На колдовскую декламацию будто бы явились темные тени и
завизжали, что "есть у вас в комнате третий человек". Теперь Захарка все это
донес, и Матвеев оказался в Пустозерске.
Милославские и Хитрово расправились с партией Нарышкиных и собрались
спокойно править. Нужно было закрепить престолонаследие, потому что за
больным Федором мог наследовать только умалишенный Иоанн. На этом правление
Милославских легко пресекалось. Стали они сватать царя и хотеть наследника
престола. Но царь решил эту проблему сам и вопреки партийной воле.
Однажды, с трудом переступая распухшими ногами в крестном ходе, Федор
приметил в толпе симпатичную девицу. Это была Агафья Семеновна Грушецкая,
племянница думного дьяка. Немедленно последовал приказ никому Агафью не
отдавать. После коротких придворных интриг, в июле 1680 года состоялась
свадьба. Дворянин Языков -- "глубокий московских площадных и дворцовых
обхождений проникатель", торопивший свадьбу и оклеветанный Милославскими,
пошел на взлет, а Милославские -- соответственно -- получили указание не
являться ко двору. Языков, его друг Лихачев и молодой боярин Василий
Васильевич Голицын составили ближний круг больного царя. Это правительство
занялось тяжбами с польским двором, разборками с бывшим гетманом Дорошенко и
войной с Турцией.
Несколько лет назад Дорошенко, косившего в сторону Турции, вроде бы
успокоили, забрали у него булаву и прочие знаки отличия. Но турецкий султан
провозгласил новым гетманом своего пленника Юрия Хмельницкого. Хмельницкий,
крымский хан и турецкий командующий Ибрагим-бей осадили гетманскую столицу
Чигирин. На помощь осажденным явились промосковский гетман Самойлович и
князь Ромодановский. Они ударили в тыл туркам и нанесли им страшное
поражение. Одних только янычар -- султанских гвардейцев -- похоронили четыре
тысячи.
Через год 11 августа 1678 года новая турецкая осада имела успех,
Чигирин был сожжен отступающими казаками, столица Богдана Хмельницкого была
уничтожена его младшим сыном.
Дипломаты кое-как утихомирили султана уступкой юго-западной части
Украины, но все остальные окраины начали потихоньку дымиться. Волновались
башкиры, самоеды не хотели платить ясака, киргизы грабили пограничные
поселения, якуты и тунгусы увиливали от налогов, русские тоже бунтовали
против местных начальников. Царствование Федора было, впрочем, достаточно
гуманным. Отменили отсечение членов у преступников, женщин за убийство
грубых мужей стали миловать при согласии на пожизненное пострижение в
монастырь. Запрещено было допрашивать священников о грехах раскаявшихся
прихожан -- это уж и вовсе придумали в духе Хельсинки!
Молодой царь торопился, жить ему оставалось немного. Правительство
готовило финансовую реформу. Федор созвал думу и уничтожил местничество на
государственной службе, -- объемистые разрядные книги, за которые Писец
отдал жизнь, Историк отдал бы душу, а я -- новогоднюю премию, - запылали
прямо в дворцовых сенях. Царь собирался провести также реформу армии. То
есть, эволюция была налицо, а революции можно было бы избежать, дай бог
нашему Федору здоровья. Историк прямо умилялся перечисляя проекты молодых
реформаторов: введение гражданских чинов, основание высшего училища, сиречь
академии! Уже были назначены 8 монастырей для обеспечения семи факультетов
гуманитарного и одного - естественного профиля, уже разрабатывался их
внутренний распорядок, уже договорились, что можно преподавать все, что не
запрещено, и сжигать живьем преподавателей и их учеников, коль скоро в таком
ученом месте заведутся ереси и чернокнижные факультативы. Все
государственные запасы книг передавались в единую академическую библиотеку,
запрещалось держать домашних учителей иностранного языка -- желающие должны
были в академии учиться единообразному произношению. И бюджетная строка под
это славное дело уже была готова. Вот вам и университет, без Петра, без
графа Шувалова, без немцев и французов, при обычном русском мальчишке.
Я недоумевал, но Историк вычислил подвох, -- это церковь наша подбивала
базис под мечту об инквизиции. Появлялся инструмент для разбирательства:
чуть что не так, и пожалуйста, - "виновен в неправославии". На костер!
А надо сказать, наш русский костер решительно отличается от
европейского, пионерского костра с центральным столбом, к которому наглядно
привязывается еретик. Наш костер более вместителен, интимен, органичен.
Называется он "сруб". И строится в виде избушки без курьих ножек и крыши.
Происходит сруб не от изобретательности инквизиторов, а от оплошностей
русского быта. Святая Ольга, как мы помним, первой использовала загоревшуюся
баньку для наказания нахальных древлян.
На полезной площади внутри сруба могут - в зависимости от задачи --
уютно разместиться и один почетный саламандр, и целая стая поджариваемых