Кравченко Сергей. Кривая Империя

переставлять мебель в доме бога? Только Бог!
И Никон начинает перестановку мебели.
Сначала он захватывает, как ему кажется, первенство в государстве. При
живом царе он пишется "великим государем" на первом месте. Вот так: "От
великого государя, святейшего Никона, патриарха московского и всея Руси
...", и где-то далее по тексту - "царь указал". Автоматически, все семейство
царицы, все Милославские и прочие становятся смертельными врагами наглого
попа. Но он не замечает этого. Он занят исправлением православия, не больше,
не меньше!
Нам сейчас трудно разобраться, что было в старом православии не так.
Они крестились двумя пальцами вместо трех, но в ту же сторону. Они разумно
считали, что Иисус рожден, а не "сотворен", и т.д. Никон стал все это
"исправлять", менять и заставлять народ подчиняться переменам. Никто не
понимал, зачем, - как мы сейчас не понимаем достоинств или недостатков
учения о каком-то "сугубом аллилуия". Никона не волновали последствия, ему
было наплевать, что простые люди растеряются и возмутятся. Ему хотелось,
чтобы в божественных книгах по всей Руси было одинаково написано об одних и
тех же вещах, и не пришлось бы тиражировать типографским способом русские
версии, искаженные вкривь и вкось за последние 600-700 лет. Возмущало
преосвященного и то, что в церквях поют на несколько голосов, и поэтому, как
в дурной опере, нельзя разобрать слов.
Патриарший собор в начале 1654 года большинством голосов (меньшинство
было немедленно сослано) поддержал Никона в необходимости пения в унисон и
исправления божественных книг по старым каноническим образцам, ввозимым из
Греции. Греки в Антиохии и Константинополе обрадовались такому просветлению
и указали также на необходимость креститься тремя пальцами. Московский собор
1656 года утвердил и это.
Сторонники традиций завопили к царю, что все это -- ересь, Никон живет
в одной келье с греком Арсением, который его подстрекает и т.п.
Страна впала в Раскол. Теперь это слово мы тоже будем писать с большой
буквы, как и Смуту. Раскололись на два лагеря православные прихожане,
возникли поповские партии, высшие иерархи еще долгие годы переписывались и
переговаривались с двойным смыслом. Начались жестокие преследования,
раскольники стали спасаться в таежных тупиках, убегать в казаки. Только этой
напасти не хватало Руси! Она на многие десятилетия забилась в религиозной
судороге, эхо церковного безобразия докатилось и до наших времен.
Никон правил бал. Но на молодца у нас всегда находится бодливая овца.
Есть, есть у нас сила, которую ничем не одолеть, никому не объехать! Она
одна -- столп нашего общества, хребет нашей морали. Эта сила -- бессмертное
российское чиновничество. Ох, зря Никон его не приголубил, зря не погубил. А
третьего тут не дано.
И вот, стали наши Акакии Акакиевичи писать царю-батюшке жалобы на
вредного патриарха. И зашли они не сверху, как он. Не стали они спорить о
правильности единственно-верного учения. А зашли они сзаду. Стали они
перечислять, на сколько копеек Никон согрешил в быту, разъезжая по
провинции. Да какой дикий бюрократизм он развел при назначении попов в
службу, да как им это выходит дорого.
Алексей все это читал и слушал. Другой бы поставил зарвавшегося
патриарха на место, пугнул темной ночью какой-нибудь мерзкой
малюто-скуратовской харей. Но Алексей был "тишайшим", добрым в общем-то
малым. Он воевать не стал. Он просто отвернулся от попа, да и пошел своей
дорогой. Он же был государь!
Вот, летом 1658 года приезжает к нам грузинский царевич Теймураз. Народ
толпится у дороги -- посмотреть на диковину. По обычаю впереди процессии
идет "очищающий дорогу" боярин Хитрово. Он потихоньку, чисто символически
лупит палкой зевак, многие из которых нарочно подворачиваются под удар для
смеху. Нечаянно палка опускается на посыльного дворянина патриарха. Тот
становится в позу, кричит, что он по делу, обещает жаловаться.
- Не чванься! -- остужает его Хитрово и врезает палкой меж глаз, уже
по-настоящему.
Патриарх пишет грозную жалобу царю с требованием наказать Хитрово.
"Ладно, ладно", - отвечает Алексей, и ухом не ведет.
Возникает двусмысленное противостояние, типа Людовика XIII и Ришелье. 8
июля царь впервые пропускает крестный ход. 10 июля не появляется на
нововведенном празднике Ризы господней, да еще присылает патриарху выговор,
чтоб перестал писаться великим государем, ибо государь на Руси один.
Нормальный человек, чуя дымок опалы, немедленно повинился бы, объяснил
недоразумение, указал на клеветников, покаялся в грехах, попросил новой
службы с риском для жизни. Гордый человек тихо уехал бы в деревню и
дождался, когда несправедливость станет явной. А полный идиот начинает шумно
качать права.
Вот, Никон и начал. Он решил, что вся жизнь в России зиждется только на
нем, а без него начнется светопреставление, по-научному -- Апокалипсис, или,
наоборот - Армагеддон.
После службы о Ризе господней Никон велел сторожу запереть храм, чтобы
слушатели не разбежались, и объявил "поучение". Суть поучения была такова:
"Я прав, а все кругом -- козлы". Поэтому: "От сего времени я вам больше не
патриарх, если же помыслю быть патриархом, то буду анафема".
И стал Никон принародно раздеваться. Народ к стриптизу тогда был не
привычен, послышались всхлипывания: "На кого ты нас оставляешь!". "На кого
Бог даст", - отвечал патриарх-расстрига. Принесли мешок с простым монашеским
платьем, - народ, доведенный до экстаза, отнял мешок. Неодетый Никон ушел в
ризницу и вдохновенно написал царю: "Отхожу ради твоего гнева, исполняя
Писание: ... и еже аще не примут вас, грядуще отрясите прах от ног ваших".
То есть, - уходя, тушите свет.
В ризнице Никон оделся для следующего выхода на сцену. Надел черный
клобук, взял простую палку вместо посоха Петра-митрополита, и неспеша так
двинулся из собора. Растравленный народ кинулся за ним, стал валяться
вокруг. Пропущен на выход был только митрополит Питирим - пересказать это
кино царю. Пересказано было красиво. "Точно сплю с открытыми глазами и все
это вижу во сне", - встревожился царь и послал на место происшествия самого
главного боярина князя Трубецкого.
Трубецкой подошел под благословение Никона, хотел приложиться к ручке,
но Никон ее отдернул: "Прошло мое благословение, недостоен я быть в
патриархах".
- Что за дела, "в чем твое недостоинство"? -- придурился Трубецкой.
Никон надулся и подал ему только что написанное письмо к царю. На
словах просил "пожаловать ему келью". То есть, чтобы царь указал, в каком
монастыре и в какой дыре Никону спать на соломе и получать магаданскую пайку
черняшкой без икры и кагора. Трубецкой ушел с письмом. Идти было недалече -
саженей 20, но по лестницам зато взбираться высоченько!
А Никон продолжал подогревать массовку. Он то садился на нижнюю
ступеньку белокаменного патриаршего трона, то нервно ходил по церкви, то
нарочито дергался к выходу. Люди уже в голос блажили и ползали за ним
по-собачьи. Никон прослезился от жалости к себе, и народ зарыдал заупокойно.
Все ждали царя. Ну, должен же был он явиться вприпрыжку!
Но явился потный Трубецкой и вернул письмо без резолюции. На словах
было сказано, чтоб Никон не выделывался и служил по-старому, а хочет в
келью, так вон она, пожалуйста, хоть и на патриаршем дворе (10 саженей влево
от алтаря). Это был намек, что недурно бы патриарху покаяться на "хлебе и
соломе", не снимая погон.
Никон продолжал нагнетать. Он картинно поклонился Трубецкому, вышел во
двор, полез в карету. Народ выпряг лошадь. Тогда он пошел пешком по Кремлю к
Спасским воротам. Народ запер ворота. Никон сел в печуру (стенную нишу),
принял роденовскую позу и стал коситься в сторону государева дворца. Оттуда
вскоре прибежал посыльный с приказом освободить проход, - у нас свобода, кто
куда хочет, пусть туда и идет.
Никон медленно побрел по Ильинке, чтобы безногие фальшивомонетчики
успевали переползать за ним. У входа в свой любимый, новопостроенный
Воскресенский монастырь патриарх постоял, благословил рыдающий народ и
"отпустил" его. Народ неожиданно отпустился, - нервный заряд у зрителей был
истощен, и они разошлись. Пришлось патриарху и самому скрыться в монастыре.
Эта драма продолжилась через три дня. Бояре приехали к Никону с
визитом. Они не просили его вернуться! Они именем царя укоряли, что он ушел
с должности, не сдав дела. Никон покаялся в этой ерунде и стал преувеличенно
бодро заниматься обустройством родного монастыря. Время от времени он писал
царю нежные письма с выражением кротости и святости. Но приглашения
вернуться не поступало.
Но и нового патриарха избирать не торопились. Возникла опасная пауза, и
враги Никона поспешили рассеять сомнения царя. Они стали подбрасывать мелкий
компромат и распространять мнение, что Никона надо увольнять не по его
желанию, а по статье -- "по собственному недостоинству". Началось следствие,
вещи и переписка Никона были "просмотрены".
Никон понял, что проиграл. Он "увидел перед собою ту бездну, к которой
привел его поступок 10 июля", - сочувствует церковному чиновнику жалостливый
Историк. Еще бы не жалеть, когда 25 июля весь бомонд праздновал день
рождение сестры царя, и вино лилось рекой, а заморские фрукты поедались
возами, и все - без Никона!
И год прошел. А людей за визит к Никону все таскали на допрос. И на
допросах они сказывали, что Никон угрожает связью с гетманом Выговским и
другими темными силами. Но власти мирские Никона не трогали, и даже
разрешили посещать его лицам духовного звания. Он стал намеками проситься
обратно, утверждать, что благодать божья осталась с ним, что он чудотворец,
и бояре забеспокоились, как бы побыстрее избрать нового первосвященника.
На Пасху митрополит Крутицкий сел на место патриарха. Пока не на
престол, конечно, а на осла, изображая въезд Христа в Иерусалим. Никон
возмутился и написал царю, что нового патриарха, если хотите, можете
избрать. А он, Никон, к этому делу не вернется, "как пес к своей блевотине",
но передаст новоизбранному божью благодать. Причем в нем самом оная не
убудет. Это означало "двупатриаршество".
Однако, к блевотине пса тянуло непреоборимо. Узнав о конотопском
разгроме и приготовлениях к обороне Москвы, Никон поехал к царю, был
встречен приветливо, приглашен на обед в семейном кругу и ... ласково
отпущен восвояси. Тогда Никон попытался опять спровоцировать народ. Он
устроил бесплатную публичную кормежку убогих, сам лично ходил по рядам и
самым гнилым уродам мыл ноги перед едой - в тазике, который за ним таскали
служки. Патриарх опускался на колени перед бомжами и едва не вытирал им ноги
своими волосами, как Мария Магдалина. При этом он распрашивал едоков о
международном положении, - он же сам только что прибыл из "пустыни", куда
новости не доходят. Московский бомж, как известно, - самый начитанный и
информированный бомж в мире. Вот Никону и отвечали, что дело дрянь, отец,
хохлы наших порубали и на днях с татарами прибудут сюда, на твой обед.
"Святая кровь христианская из-за пустяков проливается!", - горестно вздыхал
Никон. Пустяками он считал упорство царя, какие-то ерундовые растраты и
наветы, из-за которых божья благодать в его лице удалена из Кремля... Тут
спектакль был прерван. Царь передал Никону, чтобы он прекратил безобразие и
валил в монастырь.
17 февраля 1660 года открылся специальный духовный собор по Никону.
После зачтения обстоятельств дела царь попросил найти в церковных книгах
аналогичный прецедент или прямое указание, как быть. Попы нашли: через шесть
месяцев волокиты нужно выбирать нового священника, вместо ушедшего по
собственному желанию. А ушедшему -- полная отставка от любого священства.
Царь не торопился ставить визу на приговоре. Ему неохота была брать на себя
ответственность "за пустяки". Он велел созвать всех участников съезда в
Успенский собор, пригласить греческих ученых-богословов, прижившихся в
Москве, и хором объявить приговор. Хор пропел по греческому оригиналу:
"Безумно убо есть епископства отрещися, держати же священства". Оставалось
только чиркнуть пером. Но встрял главный теоретик церкви Епифаний
Славеницкий. Оказалось, что никаких таких слов в божественных книгах нету!
Это греческие иммигранты придумали сами - на злобу дня. Чуть было, не ввели
царя во грех!
Никон, тем временем, симулировал покушение на свою жизнь. Он придумал,
а его люди в монастыре исполнили коварный замысел. Никон сказался
отравленным и пожаловался в Москву на митрополита Крутицкого. Мгновенно и
эффективно было проведено следствие. Вот его данные. Некий Тимошка Гаврилов
смешал некий состав. Состав этот обычно использовали для приворота. Далее в
материалах дела следуют совершенно матерные намеки, как использовать
колдовское блюдо женщинам легкого поведения для доведения клиента до
небывалого экстаза...
В трудах Историка подобные фразы сплошь испещрены многоточиями
(количество точек точно соответствует количеству пропущенных букв), а в
шпаргалках Писца -- почти все буквы на месте. Лишь одно слово - "мать" -
самое святое из известных человеку, Писец изображает с многоточием --
"м...". Но это только в любовной лирике, а в обычной прозе и мать
используется обычно...
Так вот, этот любовный состав на святого патриарха и его сотрапезников,
за преклонностью годов, должен был подействовать убойно. Для
заинтересованных читателей-кулинаров привожу этот рецепт в переводе на
понятный язык и доступные продукты (тех, кто расшифрует заголовок, прошу
телеграфировать мне по e-mail).
Название блюда:
"С...... б...... и для привороту к себе мужеска пола и женска"
1. Нужно взять стакан пшеничной муки в\с и сжечь ее на сковородке без
масла или в духовке -- до почернения. Микроволновка не годится, -- излучение
СВЧ убивает колдовские флюиды.
2. Надергать собственных волос, например, с головы и смешать их с
паленой мукой. Волосы рекомендую предварительно мелко посечь, - длинный
волос вызывает неприятные ощущения при глотании и может произвести обратный
эффект. Мужчинам удобно использовать отходы бритья, - роторная, да и
сетчатая электробритва дают неплохой помол. Безусым дамам придется
воспользоваться кофемолкой, предварительно нарезав волосы ломтиками по 1-2
см.
3. Полученную смесь следует вымесить в собственном поту до
тестообразной консистенции. Здесь возможны, конечно, затруднения.
Достаточное количество пота можно получить с помощью финского банного
комплекса. Несколько дешевле обойдется пот от занятий на тренажерах
"Kettler" и от отечественного аспирина. Съем пота с грешного тела может
делать ассистент. Хочу только предостеречь от приглашения на эту роль самого
объекта вожделения, -- мало ли что может случиться в сауне! -- еще испортите
эксперимент.
4. Некоторые опытные дамы советуют вместо пота лить в замес кровь. Но
этот ингредиент, с одной стороны, вызывает эффект привыкания, а с другой --
способствует заключению брака. Так что, решайте сами, иметь или не иметь.
5. Скармливать продукт партнеру следует незаметно, под прикрытием
других острых блюд.
Ну, вот. Никон со старцами помаялись животами и, кроме пресловутой
псовой блевотины, никакого экстаза не испытали. Незадачливый соблазнитель
Тимошка Гаврилов с первой пытки, как и было задумано, оговорил в организации
покушения дьяка Феодосия, подосланного будто бы Крутицким митрополитом --
первым претендентом на патриарший престол. Но со второй пытки Тимоха
признался, что его заставили колдовать и клеветать люди Никона. Круг
замкнулся.
Никон не успокаивался. Он заспорил с соседним землевладельцем
Бабарыкиным о меже, науськал монастырских крестьян сжать его рожь. Бабарыкин
пожаловался царю. Косарей повязали. Патриарх разразился длинным письмом к
царю, где явно сравнивал себя с разными златоустами и богословами, а тайно
-- намекал царю на возможные мистические неприятности.
Не переставал он настаивать и на своих чудесных способностях. В
частности Никон сообщал, что однажды нечаянно задремал среди службы, и ему
увиделось, что Успенский собор наполнен всеми русскими святителями и
умершими патриархами, и все залито светом. И покойники стоят вокруг
Евангелия и положили на него руки. И Петр (русский митрополит и чудотворец,
-- не путать с апостолом Петром) говорит Никону, чтобы он призвал царя к
порядку -- не больше, не меньше! -- а то от его упрямства - и чума, и
военные поражения и все остальное. Никон им отвечает, что не послушает меня
царь, мало ли я ему говорил? Пришел бы кто-нибудь из вас, да пуганул его,
как следует! А Петр настаивает, что "судьбы божии не повелели этому быть",
говори сам, да построже! И если тебя не послушает, то, это значит, он не
послушал нас самих. Но за это будет ему кара, вот, смотри! И Петр
протягивает руку в сторону царского дворца. Стена собора становится
прозрачной. Люминисцентный воздух, окружавший чудотворцев, собирается в
плотное облако, скручивается в тугой жгут, вспыхивает электросваркой,
вырывается на соборный двор, ловко огибает миниатюрную церковь Ризоположения
и бьет в царский дворец, сжигая все к чертям собачьим с женщинами и
младенцами! "Если не уцеломудрится", - продолжает Петр, выключая
гиперболоид, - "приложатся больше первых казни Божии".
Эти наглые фантазии Никон смело посылает Алексею. Бояре и попы
комментируют их так, что Никон общается с Вельзевулом. И правда, вскорости
ни с того, ни с сего во дворце вспыхивают и сгорают государевы сушильни.
Отдельно Никон проклинает боярина Семена Стрешнева, за то что научил
свою собачку подавать лапку для поцелуя, а другой лапкой совершать крестное
знамение. Публика узнавала в собаке патриарха и непотребно ржала.
Тут в Москве объявился самый крупный православный богослов тогдашней
современности Паисий Лигарид. Никон сам его приглашал, еще будучи
патриархом. Теперь Паисий пытался урезонить Никона, но не вышло. Тогда
соборяне предложили Паисию на резолюцию 16 вопросов по Никону. 15 ответов
ученого были в пользу царя, 16-й -- в пользу стрешневской собачки.
В декабре 1662 года Алексей слушал всеночную на празднике
Петра-митрополита. Казалось бы, - если Никон не врет, - Петр должен прямо
здесь и сейчас угрожать царю шаровой молнией. Все опасливо косились влево за
алтарь, где отдельно от прочих митрополитов и патриархов поныне покоится
святой Петр. Никто не хотел умирать за компанию с Алексеем. Но Петр
промолчал. И царь решительно приказал быть собору с приглашением вселенских
патриархов, всех мирских и церковных начальников. Времени на сборы и дорогу
дал до мая месяца 1663 года. И немедленно была созвана следственная бригада
для выяснения, что из икон и утвари Никон утащил в свой монастырь,
разбазарил и т.п., какие деньги за что плачены, какие пересланы в Палестину,
какие преступления совершены по мирским делам. Церковных архипастырей,
участвовавших в следствии, Никон облаивал "воронами", "ворами",
"нехристями", "собаками" и "мужиками". В общем, совсем потерял лицо.
Люди Никона пошли на крутой подлог. В Москве объявился племянник
Константинопольского патриарха иконийский митрополит и экзарх Афанасий. На
представлении царю он выпрямил спину и громко продекламировал обращение
своего дяди самых честных правил: "Помирися с Никоном-патриархом и призови
его на престол по-прежнему". Но царь Алексей был не лыком шит. "Что это за
посол такой без верительных грамот?" -- подумалось ему.
- А знаешь ли ты о посольстве Мелетия? -- проверил царь попа. Мелетий
был послан пригласить патриарха Константинопольского на суд в Москву.
- Знаю, - соврал грек, - Мелетия этого у нас и на порог не пустили, и
подарков твоих не приняли.
- Как же так? -- опешил царь, - вот же он мне пишет по-иному.
- Врет! -- отрезал аферист, и поклялся на иконе Спаса. Дело опять
зависло.
30 мая 1664 года вернулся Мелетий с патриаршими грамотами, одобрением
снятия Никона, приветами и пожеланием многих лет. Со своего лгуна бы шкуру
сняли, но Афанасий был турецко-подданный, и его не тронули. Получилось, зря
Алексей обращался к заморским патриархам, они затеяли длинную свару, сплели
многоходовые интриги, чтобы на фоне московского дела порешать свои
должностные дела.
Под Рождество 1664 года Никон нанес удар. Ночью с 17 на 18 декабря он
тайно, под именем настоятеля Саввина монастыря пробрался в Москву, въехал в
Кремль, вломился на "второй кафизме" заутрени в Успенский собор и встал на
место патриарха. Толпа привозных монахов внесла перед Никоном огромный
крест. "Искупитель" вернулся на свою Голгофу.
Загрохотал голос Никона, запрещающий продолжение службы. Люди привычно
съежились. Монахи Никона запели свои песни. Никон заставил всех священников
подходить под благословение. Все благословлялись в испуге. Никто даже не
улыбнулся в память о собачке Стрешнева. Никон послал известить царя о своем
возвращении и подумал, что Москва пала. Эх, дядя! -- это же Москва! Во
дворце бегали огоньки, из окон курочкой несло поджаристой, за занавесками --
мельканье рук, это, прерывая рождественские приготовления, срочно созывались
архиереи церковные и стража мирская, "точно пришла весть, что поляки или
татары под Москвою", -- красочно описал праздничную суматоху Историк.
Сбежавшиеся митрополиты да архиепископы в ужасе выкрикивали: "Господи!
Господи!", - они совсем растерялись. Но в собор пошли ударные части, -
князья и бояре, - Одоевский -- предок автора "Черной курицы", Долгорукий --
потомок русалки Маши, Стрешнев -- родич дрессировщика собачки. Ну, и наш
Писец -- дьяк Алмаз Иванов -- для протокола. Они именем царя указали Никону
на выход. Никон уперся, пока царь не прочтет его письмо. Понесли письмо, и
царь его прочел.
В письме снова описывалось чудо. Будто бы святой и скорбный Никон
только и делал, что постился, "спал на ребрах", и без конца просил Бога
ниспослать инструкции по сутяжному делу. И Бог, конечно, ниспослал.
Накануне, 17 декабря напал на Никона сон. И во сне опять очутился Никон в
любезном ему интерьере Успенского храма. И массовка была та же -- живых
никого нету, а одни покойные архипастыри. Но теперь они в середке не
толкутся и с поучениями не лезут, а чинно стоят по бокам собора, каждый у
своего гроба. Свет поставлен тот же -- все залито юпитерами. На середину
выходит "святолепный муж" с бумажкой и чернильницей-"киноварницей" в руках,
обходит строй покойников, и они без возражений подписывают коллективное
письмо прямо на гробах. Никон при этом присутствует, но у него подписи не
просят. Он смело спрашивает у главного привидения, чего подписываете,
ребята? Заводила отвечает: "О твоем пришествии на святой престол".
- А ты сам-то кто будешь? -- не отстает Никон.
- Смиренный Иона, божьей милостию митрополит.
В заключение сна-письма Никон разразился длиннючей цитатой из
евангельского поучения св. Павла Варнаве. Аминь.
На этого Павла царь ответил своим -- митрополитом Павлом, который прямо
и без цитат указал Никону на дверь. Никон перелобызал иконы и двинул на
выход, прихватив патриарший посох Петра с единороговым набалдашником.
- Посох-то оставь! -- зарычали бояре.
- Отнимите! -- отгавкнулся Никон, и вышел вон.
Оставался час до рассвета, и в звездном предрождественском небе жутко
пылала хвостатая комета. Садясь в сани, Никон стал "отрясать ноги" по
евангельскому поучению. То есть, Никон не снег счищал, чтоб не наследить в
ковровых санях, а как бы стряхивал прах, символическое дерьмо собачье,
налипшее на ноги праведника в поганом, проклятом и морально загаженном
месте. Никона проводили за заставу, Долгорукий от имени царя попросил
формального прощения и благословения. Никон сказал, что Бог подаст, он,
дескать, приезжал "по вести", а хвостатая метла небесная, - косяк на комету,
- теперь выметет всех вас долой.
Мистификация на фоне кометы встревожила царя. За Никоном послали
погоню: отобрать посох и допытаться про "весть". Никон посох и письмо с
"вестью" не отдал, но после пятичасовых уговоров обещал все это прислать в
Москву. Позже.
Посох прислал, а вместо тайного письма с "вестью" прислал свое, с
обычной волынкой. Но наши сыщики и сами нашли тайного корреспондента. Боярин
Зюзин, оказывается, продолжал переписку с опальным и наплел ему, что царь
сокрушается о патриархе и в душе вполне созрел вернуть ситуацию на прежнее
место. Это была липа, Зюзин просто хотел продвинуться при удачном для Никона
обороте. Его приговорили к высшей мере, но государь помиловал, сослал в
деревню с конфискацией.
Никон продолжал смущать христианство. Он писал патриархам, ругал царя
за налогообложение и звал весь мир на подмогу. Половина патриархов --
антиохийский и александрийский без константинопольского и иерусалимского -
двинулись в Москву весной 1666 года. Пора им было отобедать. Наши выделили
крупные деньги, чтобы их встречать, сопровождать от Астрахани, кормить и
поить по дороге. Одних лошадей было дадено 500 штук. Правда патриархи
самочинствовали, везли с собой "воров" - печатника Лаврентьева, сосланного в
Чечню за подпольную печать "римских соблазнов" (небось, Брантома
распечатывал, ловкач!) и наводчика Ваньку Туркина, который сообщал казакам о
времени отправки речных караванов с госимуществом. По дороге патриархи
расстригли пару попов за порчу вверенного им словесного стада в девичьем