Страница:
Однако, благость намерений как-то кривовато выворачивалась у наших
"законодателей". Вы думаете они бросились выковывать из "Наказа" Российскую
Конституцию? Черта с два! 9 августа повестку дня откуда ни возьмись заслонил
вопрос: "Что сделать для государыни, благодеющей своим подданным и служащей
примером всем монархам? Чем изъявить, сколь много ей обязаны все счастливые
народы, ею управляемые?". Долго думали, обсуждали, наконец решили поднести
Екатерине титул "Премудрой и великой матери отечества".
Екатерина едва отбоярилась от матерного титула, разобрав его по частям
морфологически и семантически.
Наконец, работа устаканилась, пошли длинные рассуждения о вселенском
значении России, тяжкой дворянской доле, сословиях и чинах, девственной
непорочности церкви. Много цокали языками о воровстве, казачестве, чиновных
безобразиях. В подтверждение пристального внимания к делам народным силовики
затребовали из провинций горячие факты на злобу дня. Так, благодаря съезду,
на свет божий всплыло эпохальное дело Салтычихи...
Дарья Николаевна Салтыкова (Солтыкова) овдовела в 25 лет...
Не пробовали? -- очень пробирает!..
Под рукой у озабоченной девушки оказалась целая толпа крепостных да
дворовых. Возможно, были там и ходкие мужики, но по холопской своей
нерешительности и недогадливости не дерзнули они осветить хозяйке истиный
путь из тупика. Дама впала в садистский экстаз. Она собственноручно порола
слуг и служанок, прижигала им уши раскаленными щипцами, обливала кипятком.
Она истощала свои силы, но ничего не помогало. Челядинцы по-прежнему
скользили мимо фавнами и нимфами. Стали пороть фавнов специальной
карательной командой, но вместо облегчения по мере развития экзекуции барыне
становилось хуже, она доходила до бешенства, кричала: "Бейте до смерти -- я
в ответе!".
Народ недоуменно жаловался, - жалобы возвращались к Дарье. Наконец,
когда количество мертвых душ перевалило за сто, очередной плач попал-таки в
столичные канцелярии. Мужчины в виц-мундирах тоже не врубились в суть
физического процесса и рекомендовали для выяснения Дашу пытать. Екатерина
была против пыток и порешила приставить к истеричке правильного попа -- для
увещевания и дознания о грехе. А потом уж и пытать. Поп телесных проблем не
осилил, а по духовной линии Дарья держалась насмерть. Подняли все ее дела.
Набрали 75 смертельных эпизодов -- на 23 больше, чем у нашего Чикатило.
Следствие доказало 38, сколько-то отбросили, а 26 остались "под
подозрением". На фоне юридического съезда в 1768 году последовал царский
указ. Салтычиху обозвали "уродом рода человеческого", причину садизма
оставили за рамками земной логики и заподозрили, что дело в "богоотступной
душе". Дарью лишили дворянства, фамилии покойного мужа и даже девичьей
фамилии (!). Далее в указе следовал регламент гражданской казни.
И казнь свершилась. Дарью вывели на Красную площадь, приковали к
столбу, повесили на шею табличку "Мучительница и душегубица", продержали на
позоре один час, заковали в кандалы, отвели в московский Ивановский
монастырь, посадили в "нарочито сделанную" подземную тюрьму, где кормили
монашеской пищей при свече. Свечу гасили после еды, следили, чтобы свет
божий не проникал в узилище. Во время церковного служения зэчку выводили в
специальное место у церкви, куда доносилось душеспасительное пение. После 11
лет таких упражнений тело Дарью Николаевну уже не беспокоило, и наказание
смягчили. Узницу перевели в наземный каменный каземат. В 1801 году после 33
лет отсидки роковая дама скончалась.
Она не написала разъяснений и мемуаров, подобных сочинениям ее
французского собрата маркиза де Сада, но память о Салтычихе и поныне жива в
непонятливом нашем народе. Воистину сказано: "В СССР секса нет!".
На съезде разбирались и другие ужасы, так что до смягчения нравов и
уставов дело не дошло.
Съезд угас, а самозванство возгорелось. Регулярно присылались сообщения
о "выкрикнутых" в народе угрозах типа: "ужо придет Петр Федорович!". О них
-- ниже. Отметим только очаровательный "иностранный" сценарий 1768 года.
Восемнадцатилетний адъютант Опочнин разгласил, что на самом деле он не сын
генерал-майора, а сын английского короля и Елизаветы Петровны. Король будто
бы приезжал в Россию инкогнито, и незамужняя Елизавета никак не смогла ему
противостоять. Приятно было в это верить, но Екатерина велела услать юного
"королевича" на "линию", туда, где и ныне пересекаются пути оружия русского
и оружия чеченского...
Екатерина не унималась в просветительском азарте. Она во всем
стремилась быть реальным национальным лидером, пускаясь в самые тяжкие
предприятия...
Вообразите себе модель поведения идеального вождя. Вождь, как известно,
почти всегда должен находиться впереди стаи, на лихом коне, on the fire
line, и т.д. В этом смысле предлагаю рассмотреть несколько дат и картин.
1904. Дальний Восток. Флагман 1-го Тихоокеанского флота эскадренный
броненосец "Петропавловск" тонет с адмиралом С.О. Макаровым и живописцем
В.В. Верещагиным, подорвавшись на японском минном поле и непосильной
художественной задаче. Эй, а кто там еще на мостике поет песню о крейсере
Варяге? Ба! Да это ж полковник Романов, Николай Александрович, его
сухопутное Императорское величество -- царь всея Великия, Малыя, Белыя и
прочия Руси. Чего он там гибнет, свет наш?
- Как чего? -- он нацию возглавляет в ее минуты роковые!..
1918. Южное Поволжье. Наш брат Историк (по совместительству атаман
Всевеликого Войска Донского) Петр Николаевич Краснов душит красных у
Царицына. Главком душимых Троцкий обозревает войска на позициях Царицынской
обороны и отдает указание командиру 10-й Красной армии товарищу Сталину
гнать, держать, смотреть и видеть, а главное -- ненавидеть белую сволочь,
падаль рюриковскую и романовскую...
- ...И топить, топить их всенепгеменно! -- добавляет из седла белой
лошади лысый коротышка, прикрывший, впрочем, лысину несоразмерной
буденновкой.
- Топить! -- это товарищ Ленин самолично контролирует управление
войсками, чтобы товарищей Троцкого и Сталина не занесло на их любимых
поворотах -- левом и правом, соответственно...
1941. Но заносит. Заносит матушку Москву такими большими снегами! И
приходится теперь 28 героям-панфиловцам замерзать насмерть на Волоколамском
шоссе имени маршала Нея и гетмана Жолкевского. Силы на исходе. Но, чу!
Что-то звякает позади, там, куда для нас ходу нет. Это ползет в
сорокоградусном снегу какой-то абрек с тяжелым ящиком. А в ящике этом --
тоже сорокоградусный состав, только не с минусом, а с плюсом! Мы спасены,
обогреты, ободрены, не чувствуем страха, опасности, не вяжем трусливого лыка
и отбиваем-таки тевтонов от града светлого. Посмертных звезд не получаем,
зато живы остаемся!
А кто же спас нас с градом и градусом? Да это ж товарищ Сталин! Друг
Коба! Сосо Джугашвили! Услышал он сквозь вьюжное завывание грузинской песни
"Сулико" доклад неповоротливых своих маршалов, что простые коммунисты
страдают за Родину, и решил им помочь лично...
1957. Заклеймив за это грузина палачом и придурком, мы -- весь наш
комсомольский народ - вычеркиваем из паспортов позорную московскую прописку
и дергаем на новые земли. Там мы под панфиловской метелью роем крысиные
норы, спим с нашими комсомолками в раздельных землянках, простыни натягиваем
на крыши для утепления, под женщин стелим соломку - было бы где упасть. Мы
молоды, нам весело, баян не смолкает. А тут еще какой-то мужичок, - тоже
лысый, но добродушный, - с завхозовской улыбочкой разносит по землянкам все
ту же русскую радость в зеленых бутылках с кукурузными пробками. Это наш
вождь и товарищ Никита Сергеевич Хрущев! Он только что отпахал на ДТ-54 две
смены, передал по рации команду запускать Спутник, принял у девчат на ферме
первый опорос, и теперь под звук баяна поет с нами веселую песню: "Як помру
я, поховайтэ на Украйни милой...". Так что, целина от нас никуда не денется,
вспашем ее всю, до самого корня, чтоб и на могилы места не осталось!
1968. Почти там же. Байконур. Буря. Но ракета-носительница на стартовом
столе не шелохнется. И как бы она посмела шелохнуться, когда к ней в дырку с
подъемника как раз лезут два бровастых мужика? Первый -- командир корабля
Герой Советского Союза еще за войну, самый пожилой космонавт планеты Георгий
Тимофеевич Береговой. А номер второй -- это командир над командиром корабля.
И на самом деле он не второй, а первый -- Первый секретарь ЦК КПСС, тоже
герой Союза и Труда, - Леонид Ильич Брежнев, верный ленинец, действительный
тайный сталинец и ярый антихрущевец. А лезет он на свою голову в эту
железяку потому, что вот Жорке Береговому врачи разрешили тряхнуть стариной,
так и он своих ЦКБэшников и КГБэшников уговорил, наконец, отпустить его
прокатиться и ощутить истинность вселенского нашего учения. Теперь в этой
стране никто не побоится стать космонавтом, никто не побрезгует быть
коммунистом!
2000. Итум-Кале. Это древняя такая крепость в заколдованных южных
горах. С дремучих толкиеновских времен служит она писателям и поэтам
этическим антиориентиром. Дезориентиром. С нее списаны и Дул-Гулдур, и
Барад-Дур, и Эльсинор и Глаббдобдрибы всякие. Теперь с этой нечистью пора
кончать. Чтоб не засоряла мировую литературу негативным влиянием,
декадансом, мовизмом, чернухой и сливом крепостной канализации.
Сделать это чисто литературное дело поручено нашему Псковскому
воздушно-десантному полку. Спрыгнул полк со своими парашютами прямо на луну
минарета, но заговоренный ветер отнес молодых литераторов в болотистую
фекальную низину у входа в проклятое ущелье. Теперь возимся мы в болоте,
грозно отстреливаемся от черного огня и невидимых молний, извилисто огибаем
ведьмин студень, комариные плеши и багратионовы флеши. Но тактического
преимущества пока получить не можем. Тут, акбар аллаху, с неба падает
сухой-двадцать-седьмой и тонет в болоте. Первого пилота мы успеваем
вытащить, полить из огнетушителя и похоронить тут же - в вонючем омуте с
морскими почестями, а второй -- типа Н.А. Романова полковник - выпадает из
кабинки еще на подлете и ушибается о мшистую подстилку до синяков на
посадочной платформе. Но сразу вскакивает, умело пригибается, и
разрывная-бронебойная из снайперской девяностопятки сносит голову его
адъютанту -- генералу хозяйственного управления Большого Кремлевского
Дворца, возникшему из-под болота. Тут мы замечаем парадокс. Не может быть
генерал в адъютантах у простого полкана. Но разбираться с парадоксами нам
некогда, да и полковник уже смылся. Вон он - лезет на контр-форс Итум-Кале и
не падает, - впился в древние камни, как банный лист! А вон уже и флаг на
крышу каланчи поставил. Флаг у него имперский -- перво-петровский, и орел на
нем тоже имперский -- иван-горбатовский. И остается нам, псковским, только
заложить гексогену в этот аллах-амбар, да и разнести его к Владимирской,
Смоленской, Казанско-мусульманской и прочей божьей матери! Знай наших!
Узнаем: оказывается, пикирующий полковник -- это наш братан по оружию,
Президент РФ, свой в доску Вовик. Но это выясняется позже, под полуночный
спирт...
Вот такие кошмарные картины представляются ненормальному писателю
длинными зимними ночами по скончании века. А нормальному чиновнику в эти
картины лезть не обязательно. Можно. Желательно. По закону совести
полагается, раз он сам - этих картин автор. Но нельзя. Не рекомендуется.
Опасно. Вот он и не лезет...
А Катерина полезла. Узнала она от бессовестных ученых, что изобрели они
верное средство против самой страшной болезни трижды позапрошлого 18-го века
-- черной оспы. Средство -- убойное. Берем гнилой труп, насквозь прокаженный
этой черной оспой. Осторожно набираем из него трупный яд. Размешиваем,
фильтруем, капаем туда ароматические добавки. Делим всю эту заразу на N-ное
количество доз, где N -- число жителей великой России. Чтоб каждому
досталось! И хотим теперь этим жителям царапать кожу и вливать трупный яд
прямо в расцарапанную кровь. Яд в крови будет сидеть и дожидаться оспенной
бациллы. А там уж вступит с ней в смертельный бой. Или, наоборот, - сам
заразит пациента, но не насмерть, а так, что пациент успеет переродиться и
станет неуязвимым мутантом. Зараза к заразе не прилипает!
Вот как здорово! Но что б вы думали? Наши псковские, владимирские,
смоленские и итум-калинские дуры такого счастья не хотят. Опасаются. Желают
позитивного примера, опыта безбожного исцеления. Придворные парацельсы,
швейцеры, эскулапы на себе пробовать бациллу не решаются, да и авторитет у
них невелик. Нужен известный народу персонаж.
И вот мать наша Катерина велит привить трупный яд себе, да заодно
подлечить наследника Павлика. А то принцы от этой оспы очень часто умирают.
И риску тут нету никакого -- если что, рискуем не собой лично, а казенной
династией вцелом.
Темная наша церковь "завопила" (на этот раз это не мое словечко) со
своих кафедр против страшного посягательства на волю божью. Просвещенные умы
тоже опешили и засомневались. Но Екатерина переспорила даже Фридриха II --
Великого-но-осторожного, и 12 октября 1768 года привила себе оспу. Делал
операцию выписанный из Англии доктор Димсдаль. Среди вакцинистов он был
рекордсмен, имел только одну смерть на 6000 попыток. Екатерина точно
рассчитала придворные последствия. Повторились сцены инфицирования Руси
православной бациллой, -- в тот же день под царапалку Димсдаля наперегонки
подставились все питерские дамы и кавалеры. Генерал-фельдцехмейстер граф
Орлов, "подобно римскому богатырю" геройски привил себе оспу и наутро убыл
на охоту по страшному снегопаду.
Через неделю царапнули и принца Павлика. Тут, я бы сказал, ... э-э, ...
ну, кажется мне, что в этом случае система вероятностей, фатум,
предестинация как раз дали сбой. Но об этом позже...
Сенат, естественно, разразился речами и разродился почетными званиями,
21 ноября было назначено ежегодным всероссийским праздником, семилетнему
английскому "младенцу" Александру Маркоку, от которого была взята заразная
материя для Императрицы, пожаловали русское дворянство, фамилия ему была
изменена на более благозвучную -- "Оспенный". Димсдаль получил баронство,
титулы действительного тайного советника и лейб-медика, еще и пенсию ему
начислили - 500 английских фунтов в год.
И сразу вспыхнула другая "эпидемия" - Турецкая война.
Собрали генералитет, решили вести войну наступательную, провозгласили
цель: обеспечить России свободное судоходство по Средиземноморью; набрали
рекрутов, напечатали "ассигнаций вместо денег". Ждали татарских и турецких
атак по весне, но уже 15 января 1769 года 70-тысячный отряд Крым-Гирея
перешел русскую границу, не смог взять нашего Елисаветграда и в обход двинул
на Польшу - на соединение с мятежными конфедератами. Оттуда крымцы пошли за
Днестр к турецкому султану, повезли ему в подарок пленных белых женщин. Но
это, - отштамповал Историк, - было последнее татарское нашествие на Русь!
Наши воевать подразучились, поэтому все лето топтались в Приднестровье.
Царица приказала сменить главкома Голицина на Румянцева. Пока отставка
добиралась на перекладных, Голицин взбодрился, разбил Молдаванджи-пашу 29
августа и еще раз -- 6 сентября; 10 сентября взял Хотин и 18 убыл в Питер.
Румянцев тут же вышиб турок из Ясс. Визирь, командующий турецкой армией
убрался за Дунай, наши наступали на Бухарест легко и весело. От скуки по
дороге считали мертвых турецких лошадей. Насчитали 20000. Бухарест тоже
взяли, русская эскадра прошла проливы, Средиземное море и выплыла к
Копенгагену. Тут уж и египетский бей прислал в Венецию посла для контакта с
русскими против турок. Небось, хотел стать в очередь на освобождение
древнеегипетской цивилизации, после Византии и Израиля, куда легко могли
проследовать нахрапистые русские.
А что? Константинополь, Антиохия, Иерусалим, Александрия -- столицы
православных патриархов -- хорошо смотрелись бы в нашем имперском ожерелье!
Екатерина резвилась. Ей прислали трофейный кинжал, - она кокетливо
писала главкому Второй армии графу Панину, что "хотела бы в прибавку к
кинжалу иметь турецкого визиря, а то и самого султанского величества".
1770 год начался беспрепятственным взятием Азова и Таганрога. Турок там
не оказалось. Но дальше все увязло в обычных русских мелочах. Эскадра
Спиридова, летом вышедшая из Кронштадта на Копенгаген, ползла еле-еле, ее
флагман, новейший корабль "Святослав" стал разваливаться по швам и вернулся
с полдороги. Русские оказались неважными моряками, об этом горестно
докладывал посол в Копенгагене Философов: "По несчастию, наши мореплаватели
в таком невежестве и в таком слабом порядке, что контр-адмирал весьма
большие трудности в негодованиях, роптаниях и в беспрестанных ссылках от
офицеров на регламент находит, а больше всего с огорчением видит, что
желание большей части офицеров к возврату, а не к продолжению экспедиции
клонится...". Из 5000 личного состава эскадры заболели "поносами и
флюсфиберами", "стали слабы", а то и попросту придурились 800 человек. Еда
на судах оказалась нездоровой, свежего мяса и зелени не подавали. Адмирал
впал в уныние, офицеры разболтались.
Выходило, что, хоть и потрачено на флот с петровского 1700 года более
ста миллионов золотом, но по словам Императрицы у России как не было, так и
нет ни флота, ни моряков!
Пришлось латать корабли на ходу, обучать экипажи в походе, тренировать
артиллеристов и морскую пехоту в бою, - с большими жертвами и малыми
деньгами. Пробовали поставить новых русских моряков прямо от сохи и обмолота
осеннего урожая под команду англичанина Эльфинстона, результат оказался тем
же, что и у русского Спиридова. Два адмирала добрались до Черного моря, где
насчитали у себя 500 больных и насмерть заспорили, кому под кем ходить.
Алексей Орлов, прибывший на флот с инспекцией, понял, что раздор неодолим, и
назначил себя, сухопутную крысу, главкомом. Так на Черном море обосновалась
русская эскадра, которая стала причинять туркам досадное беспокойство.
10 апреля 1770 года русские, зайдя с суши, взяли у турок крепость
Наварин. Командовал победным штурмом бригадир Иван Абрамович Ганнибал, сын
арапчонка Петра Великого, двоюродный дед не менее великого Пушкина...
11 июня Наварин был взорван, и флот вышел в море.
24 июня на рассвете Орлов обнаружил неприятеля у Чесмы. Корабли турок
стояли вдоль анатолийского побережья, и, - мама дорогая! -- не было им
числа. Здесь собрались все эскадры, и даже из Константинополя пришел большой
отряд. Сосчитали. В наличии оказалось 16 линейных кораблей (от 60 до 90
пушек на каждом!), шесть фрегатов и множество водоплавающей мелочи,
затруднявшей счет.
Орлов сначала до морской болезни испугался этой тысячи пушек, но потом
взбодрился ромом, и в 11 часов дня решился на атаку. Четыре часа возились
без толку, потом наш флагман "Евстафий" сцепился крючьями с адмиральским
линкором турок. Начался пожар, оба корабля взорвались. Хорошо, хоть
"капитаны" Спиридов и Ф. Орлов успели с "Евстафия" ноги унести. Простого
народу погибло 628 душ, 30 офицеров тоже сгорели во славу. Испугавшись
фейерверка, турки загнали все свои корабли в Чесменскую бухту. Нашим
пиротехника тоже понравилась, и решено было аналогично спалить весь турецкий
флот. Целый день 25 июня готовили брандеры...
Брандер, корабль-воспламенитель, изготавливается легко. Берешь судно,
какого не жалко -- старую дохлую посудину, - читаешь правила противопожарной
безопасности на флоте ее величества и делаешь все наоборот. Вот наши и
раскладывали на палубах солому, просыпали пороховые дорожки к заряженным
трюмам, смолили деревянные детали, запасали факелы и прочие огнеопасные
штуки.
В ночь на 26 июня по лунному зеркалу тихой Чесменской бухты на турок
двинулся штурмовой отряд. Начали с залпов морской артиллерии, потом, когда
часть турецкого флота уже горела, вперед пошли брандеры. Лейтенант Ильин
первым сцепил свой брандер с самым крупным турком и наблюдал пожар из
шлюпки. Утром у басурман вышла недостача 15 линкоров, всех 6 фрегатов и
полусотни мелких фелюг. Наши успели выхватить себе из геенны огненной только
один корабль да 6 галер.
Чисто инстинктивно русские двинули на Царьград, но "Святослав" разбился
о камни у Лемноса, и прибить щиты на врата второго Рима в этот раз не
удалось.
Стали набирать рекрутов в армию, рубить в Молдавии лес на новые
корабли, готовиться к большой войне, тем более, что в Польше продолжались
раздоры, и европейским монархам хотелось эту нервную страну добить и
поделить. К тому же, Екатерина услыхала сплетню, что Фридрих Великий
скептически относится к независимости Крыма и готов спорить на любимую
флейту о неизбежности Крыму стать русским на веки вечные. Это прельщало!
Наши неустанно давили на задунайские владения турок, базируясь в
Измаиле и "почитая Дунай за Рубикон". Первая русская армия успешно забирала
задунайские городки, Вторая имела стратегической целью Крым. 25 мая 1771
года ее новый командующий Василий Михайлович Долгорукий протрубил сбор, и
уже 14 июня в очередной раз был взят Перекоп. Защищавшие вал, ров и крепость
50000 татар и 7000 турок под личным командованием крымского хана Селим-Гирея
ушли вглубь полуострова. Наши стали брать крымские городки, не прекращая
дипломатических усилий. Им хотелось, чтобы турки ушли из Крыма, а мятежное
население исполнило мечтания прусского короля -- подчинилось России.
Переговариваться с хитрыми крымцами было глупо, они только тянули время, а к
туркам подходило морем подкрепление. Поэтому Долгорукий 29 июня взял Кафу,
накосил 3500 заморских гостей. Прочие турки сели на суда и убыли домой,
оставляя Керчь и Еникале.
Наши запустили в Крым обычную бациллу: объявили, что Селим-Гирей --
враг крымского народа, и надо выбрать нового хана. Возникли выгодные раздоры
и интриги. Наши хотели также освободить белых пленных -- христиан русского и
польского типа. В крымском народе запела опасная струна: пленники -- это
святое! В каждой нищей сакле сидели рабы, похищенные из соседних государств,
нарушать эту людоедскую инфраструктуру было опасно, крымский пролетариат
легко мог начать священную войну против наглых оккупантов. Пришлось нашим
выкупать пленных мужчин по 100 левков, а за приятных телу женщин отдавать и
по 150. Выкупили 1200 душ, еще 9000 убежали сами. Во всех крымских городах
восстанавливались православные греческие церкви (откуда они там взялись? --
не от Корсуня ли уцелели?)...
"Но легко понять, какими глазами должен был смотреть на все это
татарин", - грустно вздохнул чувствительный Историк. Мне же было глубоко
плевать на грустный вид обиженного татарина, ему бедолаге предстояло еще и
поголодать без грабежа и неуклюже приучаться к садоводству и виноградарству.
В целом, нужно сказать, такое полукровное завоевание Крыма - с сохранением
местной администрации и "уважением" национальных традиций - было
бесперспективно. Что и подтвердилось впоследствии.
Почти два года Екатерина занималась геополитикой -- вместе с Пруссией и
Австрией делила Польшу. Французский и английский королевские дворы смотрели
на это в надежде, что ничего не получится, ан нет -- получилось! Наши
совершенно определенно захватили Белоруссию и прицеливались на прочие
польские земли. Хотелось еще отобрать у турок их владения в Крыму -- города
Еникале и Керчь, - Екатерина прокладывала морскую дорогу в Средиземноморье.
Эти русские аппетиты насторожили турок, и они саботировали наметившийся
мирный договор. А раз так, то в начале 1773 года главком граф Румянцев
получил приказ форсировать Дунай. Генералы Потемкин, Вейсман, Салтыков и
Суворов (вот он, появился! -- до этого герой воевал в Польше) брали и
отдавали мелкие задунайские городки, отбивали встречные попытки турок
переправиться на нашу сторону. 11 июня, разгромив 6-тысячный турецкий
заградительный отряд (Вейсман зашел ему в тыл, а Потемкин бил в лоб
психической атакой), Румянцев переправил на правый берег реки всю Первую
Дунайскую армию (на самом деле, это была не армия, а корпус в 13000 пехоты
-- дивизия по нашим меркам). Тут дело застопорилось. Силистрию с 30000
осажденных взять не смогли, Вейсман, разбивший Нуман-пашу 22 июня и убивший
5000 турок, погиб сам. Трава в румынских полях из-за страшной жары засохла,
и тягловых коней кормить было нечем -- это, как если бы кончился бензин для
артиллерийских тягачей. 30 июня, сознавая опасность интриг, клеветы и опалы,
фельдмаршал Румянцев отдал приказ переплывать Дунай обратно. В Питере,
естественно стали на Румянцева клепать, но заменить его было некем, на
следующий год планировалось пополнение Первой армии до 116000, так что
Румянцев усидел. К тому же, он послал за Дунай Потемкина -- осаждать
Силистрию, а барона Унгерна и князя Долгорукого -- громить турок
партизанскими наскоками. Впечатление от кампании 1773 года было улучшено. 30
декабря Императрица высказала Совету мнение, чтоб Румянцев "не полагал
Балканы пределом военных действий": Царьграда хотелось, хоть кричи! А тут
еще флот российский действовал в Средиземноморье весьма успешно. Эскадра
Кожухова "взяла под покровительство" Сирию, осадила и захватила Бейрут
"законодателей". Вы думаете они бросились выковывать из "Наказа" Российскую
Конституцию? Черта с два! 9 августа повестку дня откуда ни возьмись заслонил
вопрос: "Что сделать для государыни, благодеющей своим подданным и служащей
примером всем монархам? Чем изъявить, сколь много ей обязаны все счастливые
народы, ею управляемые?". Долго думали, обсуждали, наконец решили поднести
Екатерине титул "Премудрой и великой матери отечества".
Екатерина едва отбоярилась от матерного титула, разобрав его по частям
морфологически и семантически.
Наконец, работа устаканилась, пошли длинные рассуждения о вселенском
значении России, тяжкой дворянской доле, сословиях и чинах, девственной
непорочности церкви. Много цокали языками о воровстве, казачестве, чиновных
безобразиях. В подтверждение пристального внимания к делам народным силовики
затребовали из провинций горячие факты на злобу дня. Так, благодаря съезду,
на свет божий всплыло эпохальное дело Салтычихи...
Дарья Николаевна Салтыкова (Солтыкова) овдовела в 25 лет...
Не пробовали? -- очень пробирает!..
Под рукой у озабоченной девушки оказалась целая толпа крепостных да
дворовых. Возможно, были там и ходкие мужики, но по холопской своей
нерешительности и недогадливости не дерзнули они осветить хозяйке истиный
путь из тупика. Дама впала в садистский экстаз. Она собственноручно порола
слуг и служанок, прижигала им уши раскаленными щипцами, обливала кипятком.
Она истощала свои силы, но ничего не помогало. Челядинцы по-прежнему
скользили мимо фавнами и нимфами. Стали пороть фавнов специальной
карательной командой, но вместо облегчения по мере развития экзекуции барыне
становилось хуже, она доходила до бешенства, кричала: "Бейте до смерти -- я
в ответе!".
Народ недоуменно жаловался, - жалобы возвращались к Дарье. Наконец,
когда количество мертвых душ перевалило за сто, очередной плач попал-таки в
столичные канцелярии. Мужчины в виц-мундирах тоже не врубились в суть
физического процесса и рекомендовали для выяснения Дашу пытать. Екатерина
была против пыток и порешила приставить к истеричке правильного попа -- для
увещевания и дознания о грехе. А потом уж и пытать. Поп телесных проблем не
осилил, а по духовной линии Дарья держалась насмерть. Подняли все ее дела.
Набрали 75 смертельных эпизодов -- на 23 больше, чем у нашего Чикатило.
Следствие доказало 38, сколько-то отбросили, а 26 остались "под
подозрением". На фоне юридического съезда в 1768 году последовал царский
указ. Салтычиху обозвали "уродом рода человеческого", причину садизма
оставили за рамками земной логики и заподозрили, что дело в "богоотступной
душе". Дарью лишили дворянства, фамилии покойного мужа и даже девичьей
фамилии (!). Далее в указе следовал регламент гражданской казни.
И казнь свершилась. Дарью вывели на Красную площадь, приковали к
столбу, повесили на шею табличку "Мучительница и душегубица", продержали на
позоре один час, заковали в кандалы, отвели в московский Ивановский
монастырь, посадили в "нарочито сделанную" подземную тюрьму, где кормили
монашеской пищей при свече. Свечу гасили после еды, следили, чтобы свет
божий не проникал в узилище. Во время церковного служения зэчку выводили в
специальное место у церкви, куда доносилось душеспасительное пение. После 11
лет таких упражнений тело Дарью Николаевну уже не беспокоило, и наказание
смягчили. Узницу перевели в наземный каменный каземат. В 1801 году после 33
лет отсидки роковая дама скончалась.
Она не написала разъяснений и мемуаров, подобных сочинениям ее
французского собрата маркиза де Сада, но память о Салтычихе и поныне жива в
непонятливом нашем народе. Воистину сказано: "В СССР секса нет!".
На съезде разбирались и другие ужасы, так что до смягчения нравов и
уставов дело не дошло.
Съезд угас, а самозванство возгорелось. Регулярно присылались сообщения
о "выкрикнутых" в народе угрозах типа: "ужо придет Петр Федорович!". О них
-- ниже. Отметим только очаровательный "иностранный" сценарий 1768 года.
Восемнадцатилетний адъютант Опочнин разгласил, что на самом деле он не сын
генерал-майора, а сын английского короля и Елизаветы Петровны. Король будто
бы приезжал в Россию инкогнито, и незамужняя Елизавета никак не смогла ему
противостоять. Приятно было в это верить, но Екатерина велела услать юного
"королевича" на "линию", туда, где и ныне пересекаются пути оружия русского
и оружия чеченского...
Екатерина не унималась в просветительском азарте. Она во всем
стремилась быть реальным национальным лидером, пускаясь в самые тяжкие
предприятия...
Вообразите себе модель поведения идеального вождя. Вождь, как известно,
почти всегда должен находиться впереди стаи, на лихом коне, on the fire
line, и т.д. В этом смысле предлагаю рассмотреть несколько дат и картин.
1904. Дальний Восток. Флагман 1-го Тихоокеанского флота эскадренный
броненосец "Петропавловск" тонет с адмиралом С.О. Макаровым и живописцем
В.В. Верещагиным, подорвавшись на японском минном поле и непосильной
художественной задаче. Эй, а кто там еще на мостике поет песню о крейсере
Варяге? Ба! Да это ж полковник Романов, Николай Александрович, его
сухопутное Императорское величество -- царь всея Великия, Малыя, Белыя и
прочия Руси. Чего он там гибнет, свет наш?
- Как чего? -- он нацию возглавляет в ее минуты роковые!..
1918. Южное Поволжье. Наш брат Историк (по совместительству атаман
Всевеликого Войска Донского) Петр Николаевич Краснов душит красных у
Царицына. Главком душимых Троцкий обозревает войска на позициях Царицынской
обороны и отдает указание командиру 10-й Красной армии товарищу Сталину
гнать, держать, смотреть и видеть, а главное -- ненавидеть белую сволочь,
падаль рюриковскую и романовскую...
- ...И топить, топить их всенепгеменно! -- добавляет из седла белой
лошади лысый коротышка, прикрывший, впрочем, лысину несоразмерной
буденновкой.
- Топить! -- это товарищ Ленин самолично контролирует управление
войсками, чтобы товарищей Троцкого и Сталина не занесло на их любимых
поворотах -- левом и правом, соответственно...
1941. Но заносит. Заносит матушку Москву такими большими снегами! И
приходится теперь 28 героям-панфиловцам замерзать насмерть на Волоколамском
шоссе имени маршала Нея и гетмана Жолкевского. Силы на исходе. Но, чу!
Что-то звякает позади, там, куда для нас ходу нет. Это ползет в
сорокоградусном снегу какой-то абрек с тяжелым ящиком. А в ящике этом --
тоже сорокоградусный состав, только не с минусом, а с плюсом! Мы спасены,
обогреты, ободрены, не чувствуем страха, опасности, не вяжем трусливого лыка
и отбиваем-таки тевтонов от града светлого. Посмертных звезд не получаем,
зато живы остаемся!
А кто же спас нас с градом и градусом? Да это ж товарищ Сталин! Друг
Коба! Сосо Джугашвили! Услышал он сквозь вьюжное завывание грузинской песни
"Сулико" доклад неповоротливых своих маршалов, что простые коммунисты
страдают за Родину, и решил им помочь лично...
1957. Заклеймив за это грузина палачом и придурком, мы -- весь наш
комсомольский народ - вычеркиваем из паспортов позорную московскую прописку
и дергаем на новые земли. Там мы под панфиловской метелью роем крысиные
норы, спим с нашими комсомолками в раздельных землянках, простыни натягиваем
на крыши для утепления, под женщин стелим соломку - было бы где упасть. Мы
молоды, нам весело, баян не смолкает. А тут еще какой-то мужичок, - тоже
лысый, но добродушный, - с завхозовской улыбочкой разносит по землянкам все
ту же русскую радость в зеленых бутылках с кукурузными пробками. Это наш
вождь и товарищ Никита Сергеевич Хрущев! Он только что отпахал на ДТ-54 две
смены, передал по рации команду запускать Спутник, принял у девчат на ферме
первый опорос, и теперь под звук баяна поет с нами веселую песню: "Як помру
я, поховайтэ на Украйни милой...". Так что, целина от нас никуда не денется,
вспашем ее всю, до самого корня, чтоб и на могилы места не осталось!
1968. Почти там же. Байконур. Буря. Но ракета-носительница на стартовом
столе не шелохнется. И как бы она посмела шелохнуться, когда к ней в дырку с
подъемника как раз лезут два бровастых мужика? Первый -- командир корабля
Герой Советского Союза еще за войну, самый пожилой космонавт планеты Георгий
Тимофеевич Береговой. А номер второй -- это командир над командиром корабля.
И на самом деле он не второй, а первый -- Первый секретарь ЦК КПСС, тоже
герой Союза и Труда, - Леонид Ильич Брежнев, верный ленинец, действительный
тайный сталинец и ярый антихрущевец. А лезет он на свою голову в эту
железяку потому, что вот Жорке Береговому врачи разрешили тряхнуть стариной,
так и он своих ЦКБэшников и КГБэшников уговорил, наконец, отпустить его
прокатиться и ощутить истинность вселенского нашего учения. Теперь в этой
стране никто не побоится стать космонавтом, никто не побрезгует быть
коммунистом!
2000. Итум-Кале. Это древняя такая крепость в заколдованных южных
горах. С дремучих толкиеновских времен служит она писателям и поэтам
этическим антиориентиром. Дезориентиром. С нее списаны и Дул-Гулдур, и
Барад-Дур, и Эльсинор и Глаббдобдрибы всякие. Теперь с этой нечистью пора
кончать. Чтоб не засоряла мировую литературу негативным влиянием,
декадансом, мовизмом, чернухой и сливом крепостной канализации.
Сделать это чисто литературное дело поручено нашему Псковскому
воздушно-десантному полку. Спрыгнул полк со своими парашютами прямо на луну
минарета, но заговоренный ветер отнес молодых литераторов в болотистую
фекальную низину у входа в проклятое ущелье. Теперь возимся мы в болоте,
грозно отстреливаемся от черного огня и невидимых молний, извилисто огибаем
ведьмин студень, комариные плеши и багратионовы флеши. Но тактического
преимущества пока получить не можем. Тут, акбар аллаху, с неба падает
сухой-двадцать-седьмой и тонет в болоте. Первого пилота мы успеваем
вытащить, полить из огнетушителя и похоронить тут же - в вонючем омуте с
морскими почестями, а второй -- типа Н.А. Романова полковник - выпадает из
кабинки еще на подлете и ушибается о мшистую подстилку до синяков на
посадочной платформе. Но сразу вскакивает, умело пригибается, и
разрывная-бронебойная из снайперской девяностопятки сносит голову его
адъютанту -- генералу хозяйственного управления Большого Кремлевского
Дворца, возникшему из-под болота. Тут мы замечаем парадокс. Не может быть
генерал в адъютантах у простого полкана. Но разбираться с парадоксами нам
некогда, да и полковник уже смылся. Вон он - лезет на контр-форс Итум-Кале и
не падает, - впился в древние камни, как банный лист! А вон уже и флаг на
крышу каланчи поставил. Флаг у него имперский -- перво-петровский, и орел на
нем тоже имперский -- иван-горбатовский. И остается нам, псковским, только
заложить гексогену в этот аллах-амбар, да и разнести его к Владимирской,
Смоленской, Казанско-мусульманской и прочей божьей матери! Знай наших!
Узнаем: оказывается, пикирующий полковник -- это наш братан по оружию,
Президент РФ, свой в доску Вовик. Но это выясняется позже, под полуночный
спирт...
Вот такие кошмарные картины представляются ненормальному писателю
длинными зимними ночами по скончании века. А нормальному чиновнику в эти
картины лезть не обязательно. Можно. Желательно. По закону совести
полагается, раз он сам - этих картин автор. Но нельзя. Не рекомендуется.
Опасно. Вот он и не лезет...
А Катерина полезла. Узнала она от бессовестных ученых, что изобрели они
верное средство против самой страшной болезни трижды позапрошлого 18-го века
-- черной оспы. Средство -- убойное. Берем гнилой труп, насквозь прокаженный
этой черной оспой. Осторожно набираем из него трупный яд. Размешиваем,
фильтруем, капаем туда ароматические добавки. Делим всю эту заразу на N-ное
количество доз, где N -- число жителей великой России. Чтоб каждому
досталось! И хотим теперь этим жителям царапать кожу и вливать трупный яд
прямо в расцарапанную кровь. Яд в крови будет сидеть и дожидаться оспенной
бациллы. А там уж вступит с ней в смертельный бой. Или, наоборот, - сам
заразит пациента, но не насмерть, а так, что пациент успеет переродиться и
станет неуязвимым мутантом. Зараза к заразе не прилипает!
Вот как здорово! Но что б вы думали? Наши псковские, владимирские,
смоленские и итум-калинские дуры такого счастья не хотят. Опасаются. Желают
позитивного примера, опыта безбожного исцеления. Придворные парацельсы,
швейцеры, эскулапы на себе пробовать бациллу не решаются, да и авторитет у
них невелик. Нужен известный народу персонаж.
И вот мать наша Катерина велит привить трупный яд себе, да заодно
подлечить наследника Павлика. А то принцы от этой оспы очень часто умирают.
И риску тут нету никакого -- если что, рискуем не собой лично, а казенной
династией вцелом.
Темная наша церковь "завопила" (на этот раз это не мое словечко) со
своих кафедр против страшного посягательства на волю божью. Просвещенные умы
тоже опешили и засомневались. Но Екатерина переспорила даже Фридриха II --
Великого-но-осторожного, и 12 октября 1768 года привила себе оспу. Делал
операцию выписанный из Англии доктор Димсдаль. Среди вакцинистов он был
рекордсмен, имел только одну смерть на 6000 попыток. Екатерина точно
рассчитала придворные последствия. Повторились сцены инфицирования Руси
православной бациллой, -- в тот же день под царапалку Димсдаля наперегонки
подставились все питерские дамы и кавалеры. Генерал-фельдцехмейстер граф
Орлов, "подобно римскому богатырю" геройски привил себе оспу и наутро убыл
на охоту по страшному снегопаду.
Через неделю царапнули и принца Павлика. Тут, я бы сказал, ... э-э, ...
ну, кажется мне, что в этом случае система вероятностей, фатум,
предестинация как раз дали сбой. Но об этом позже...
Сенат, естественно, разразился речами и разродился почетными званиями,
21 ноября было назначено ежегодным всероссийским праздником, семилетнему
английскому "младенцу" Александру Маркоку, от которого была взята заразная
материя для Императрицы, пожаловали русское дворянство, фамилия ему была
изменена на более благозвучную -- "Оспенный". Димсдаль получил баронство,
титулы действительного тайного советника и лейб-медика, еще и пенсию ему
начислили - 500 английских фунтов в год.
И сразу вспыхнула другая "эпидемия" - Турецкая война.
Собрали генералитет, решили вести войну наступательную, провозгласили
цель: обеспечить России свободное судоходство по Средиземноморью; набрали
рекрутов, напечатали "ассигнаций вместо денег". Ждали татарских и турецких
атак по весне, но уже 15 января 1769 года 70-тысячный отряд Крым-Гирея
перешел русскую границу, не смог взять нашего Елисаветграда и в обход двинул
на Польшу - на соединение с мятежными конфедератами. Оттуда крымцы пошли за
Днестр к турецкому султану, повезли ему в подарок пленных белых женщин. Но
это, - отштамповал Историк, - было последнее татарское нашествие на Русь!
Наши воевать подразучились, поэтому все лето топтались в Приднестровье.
Царица приказала сменить главкома Голицина на Румянцева. Пока отставка
добиралась на перекладных, Голицин взбодрился, разбил Молдаванджи-пашу 29
августа и еще раз -- 6 сентября; 10 сентября взял Хотин и 18 убыл в Питер.
Румянцев тут же вышиб турок из Ясс. Визирь, командующий турецкой армией
убрался за Дунай, наши наступали на Бухарест легко и весело. От скуки по
дороге считали мертвых турецких лошадей. Насчитали 20000. Бухарест тоже
взяли, русская эскадра прошла проливы, Средиземное море и выплыла к
Копенгагену. Тут уж и египетский бей прислал в Венецию посла для контакта с
русскими против турок. Небось, хотел стать в очередь на освобождение
древнеегипетской цивилизации, после Византии и Израиля, куда легко могли
проследовать нахрапистые русские.
А что? Константинополь, Антиохия, Иерусалим, Александрия -- столицы
православных патриархов -- хорошо смотрелись бы в нашем имперском ожерелье!
Екатерина резвилась. Ей прислали трофейный кинжал, - она кокетливо
писала главкому Второй армии графу Панину, что "хотела бы в прибавку к
кинжалу иметь турецкого визиря, а то и самого султанского величества".
1770 год начался беспрепятственным взятием Азова и Таганрога. Турок там
не оказалось. Но дальше все увязло в обычных русских мелочах. Эскадра
Спиридова, летом вышедшая из Кронштадта на Копенгаген, ползла еле-еле, ее
флагман, новейший корабль "Святослав" стал разваливаться по швам и вернулся
с полдороги. Русские оказались неважными моряками, об этом горестно
докладывал посол в Копенгагене Философов: "По несчастию, наши мореплаватели
в таком невежестве и в таком слабом порядке, что контр-адмирал весьма
большие трудности в негодованиях, роптаниях и в беспрестанных ссылках от
офицеров на регламент находит, а больше всего с огорчением видит, что
желание большей части офицеров к возврату, а не к продолжению экспедиции
клонится...". Из 5000 личного состава эскадры заболели "поносами и
флюсфиберами", "стали слабы", а то и попросту придурились 800 человек. Еда
на судах оказалась нездоровой, свежего мяса и зелени не подавали. Адмирал
впал в уныние, офицеры разболтались.
Выходило, что, хоть и потрачено на флот с петровского 1700 года более
ста миллионов золотом, но по словам Императрицы у России как не было, так и
нет ни флота, ни моряков!
Пришлось латать корабли на ходу, обучать экипажи в походе, тренировать
артиллеристов и морскую пехоту в бою, - с большими жертвами и малыми
деньгами. Пробовали поставить новых русских моряков прямо от сохи и обмолота
осеннего урожая под команду англичанина Эльфинстона, результат оказался тем
же, что и у русского Спиридова. Два адмирала добрались до Черного моря, где
насчитали у себя 500 больных и насмерть заспорили, кому под кем ходить.
Алексей Орлов, прибывший на флот с инспекцией, понял, что раздор неодолим, и
назначил себя, сухопутную крысу, главкомом. Так на Черном море обосновалась
русская эскадра, которая стала причинять туркам досадное беспокойство.
10 апреля 1770 года русские, зайдя с суши, взяли у турок крепость
Наварин. Командовал победным штурмом бригадир Иван Абрамович Ганнибал, сын
арапчонка Петра Великого, двоюродный дед не менее великого Пушкина...
11 июня Наварин был взорван, и флот вышел в море.
24 июня на рассвете Орлов обнаружил неприятеля у Чесмы. Корабли турок
стояли вдоль анатолийского побережья, и, - мама дорогая! -- не было им
числа. Здесь собрались все эскадры, и даже из Константинополя пришел большой
отряд. Сосчитали. В наличии оказалось 16 линейных кораблей (от 60 до 90
пушек на каждом!), шесть фрегатов и множество водоплавающей мелочи,
затруднявшей счет.
Орлов сначала до морской болезни испугался этой тысячи пушек, но потом
взбодрился ромом, и в 11 часов дня решился на атаку. Четыре часа возились
без толку, потом наш флагман "Евстафий" сцепился крючьями с адмиральским
линкором турок. Начался пожар, оба корабля взорвались. Хорошо, хоть
"капитаны" Спиридов и Ф. Орлов успели с "Евстафия" ноги унести. Простого
народу погибло 628 душ, 30 офицеров тоже сгорели во славу. Испугавшись
фейерверка, турки загнали все свои корабли в Чесменскую бухту. Нашим
пиротехника тоже понравилась, и решено было аналогично спалить весь турецкий
флот. Целый день 25 июня готовили брандеры...
Брандер, корабль-воспламенитель, изготавливается легко. Берешь судно,
какого не жалко -- старую дохлую посудину, - читаешь правила противопожарной
безопасности на флоте ее величества и делаешь все наоборот. Вот наши и
раскладывали на палубах солому, просыпали пороховые дорожки к заряженным
трюмам, смолили деревянные детали, запасали факелы и прочие огнеопасные
штуки.
В ночь на 26 июня по лунному зеркалу тихой Чесменской бухты на турок
двинулся штурмовой отряд. Начали с залпов морской артиллерии, потом, когда
часть турецкого флота уже горела, вперед пошли брандеры. Лейтенант Ильин
первым сцепил свой брандер с самым крупным турком и наблюдал пожар из
шлюпки. Утром у басурман вышла недостача 15 линкоров, всех 6 фрегатов и
полусотни мелких фелюг. Наши успели выхватить себе из геенны огненной только
один корабль да 6 галер.
Чисто инстинктивно русские двинули на Царьград, но "Святослав" разбился
о камни у Лемноса, и прибить щиты на врата второго Рима в этот раз не
удалось.
Стали набирать рекрутов в армию, рубить в Молдавии лес на новые
корабли, готовиться к большой войне, тем более, что в Польше продолжались
раздоры, и европейским монархам хотелось эту нервную страну добить и
поделить. К тому же, Екатерина услыхала сплетню, что Фридрих Великий
скептически относится к независимости Крыма и готов спорить на любимую
флейту о неизбежности Крыму стать русским на веки вечные. Это прельщало!
Наши неустанно давили на задунайские владения турок, базируясь в
Измаиле и "почитая Дунай за Рубикон". Первая русская армия успешно забирала
задунайские городки, Вторая имела стратегической целью Крым. 25 мая 1771
года ее новый командующий Василий Михайлович Долгорукий протрубил сбор, и
уже 14 июня в очередной раз был взят Перекоп. Защищавшие вал, ров и крепость
50000 татар и 7000 турок под личным командованием крымского хана Селим-Гирея
ушли вглубь полуострова. Наши стали брать крымские городки, не прекращая
дипломатических усилий. Им хотелось, чтобы турки ушли из Крыма, а мятежное
население исполнило мечтания прусского короля -- подчинилось России.
Переговариваться с хитрыми крымцами было глупо, они только тянули время, а к
туркам подходило морем подкрепление. Поэтому Долгорукий 29 июня взял Кафу,
накосил 3500 заморских гостей. Прочие турки сели на суда и убыли домой,
оставляя Керчь и Еникале.
Наши запустили в Крым обычную бациллу: объявили, что Селим-Гирей --
враг крымского народа, и надо выбрать нового хана. Возникли выгодные раздоры
и интриги. Наши хотели также освободить белых пленных -- христиан русского и
польского типа. В крымском народе запела опасная струна: пленники -- это
святое! В каждой нищей сакле сидели рабы, похищенные из соседних государств,
нарушать эту людоедскую инфраструктуру было опасно, крымский пролетариат
легко мог начать священную войну против наглых оккупантов. Пришлось нашим
выкупать пленных мужчин по 100 левков, а за приятных телу женщин отдавать и
по 150. Выкупили 1200 душ, еще 9000 убежали сами. Во всех крымских городах
восстанавливались православные греческие церкви (откуда они там взялись? --
не от Корсуня ли уцелели?)...
"Но легко понять, какими глазами должен был смотреть на все это
татарин", - грустно вздохнул чувствительный Историк. Мне же было глубоко
плевать на грустный вид обиженного татарина, ему бедолаге предстояло еще и
поголодать без грабежа и неуклюже приучаться к садоводству и виноградарству.
В целом, нужно сказать, такое полукровное завоевание Крыма - с сохранением
местной администрации и "уважением" национальных традиций - было
бесперспективно. Что и подтвердилось впоследствии.
Почти два года Екатерина занималась геополитикой -- вместе с Пруссией и
Австрией делила Польшу. Французский и английский королевские дворы смотрели
на это в надежде, что ничего не получится, ан нет -- получилось! Наши
совершенно определенно захватили Белоруссию и прицеливались на прочие
польские земли. Хотелось еще отобрать у турок их владения в Крыму -- города
Еникале и Керчь, - Екатерина прокладывала морскую дорогу в Средиземноморье.
Эти русские аппетиты насторожили турок, и они саботировали наметившийся
мирный договор. А раз так, то в начале 1773 года главком граф Румянцев
получил приказ форсировать Дунай. Генералы Потемкин, Вейсман, Салтыков и
Суворов (вот он, появился! -- до этого герой воевал в Польше) брали и
отдавали мелкие задунайские городки, отбивали встречные попытки турок
переправиться на нашу сторону. 11 июня, разгромив 6-тысячный турецкий
заградительный отряд (Вейсман зашел ему в тыл, а Потемкин бил в лоб
психической атакой), Румянцев переправил на правый берег реки всю Первую
Дунайскую армию (на самом деле, это была не армия, а корпус в 13000 пехоты
-- дивизия по нашим меркам). Тут дело застопорилось. Силистрию с 30000
осажденных взять не смогли, Вейсман, разбивший Нуман-пашу 22 июня и убивший
5000 турок, погиб сам. Трава в румынских полях из-за страшной жары засохла,
и тягловых коней кормить было нечем -- это, как если бы кончился бензин для
артиллерийских тягачей. 30 июня, сознавая опасность интриг, клеветы и опалы,
фельдмаршал Румянцев отдал приказ переплывать Дунай обратно. В Питере,
естественно стали на Румянцева клепать, но заменить его было некем, на
следующий год планировалось пополнение Первой армии до 116000, так что
Румянцев усидел. К тому же, он послал за Дунай Потемкина -- осаждать
Силистрию, а барона Унгерна и князя Долгорукого -- громить турок
партизанскими наскоками. Впечатление от кампании 1773 года было улучшено. 30
декабря Императрица высказала Совету мнение, чтоб Румянцев "не полагал
Балканы пределом военных действий": Царьграда хотелось, хоть кричи! А тут
еще флот российский действовал в Средиземноморье весьма успешно. Эскадра
Кожухова "взяла под покровительство" Сирию, осадила и захватила Бейрут