– Уговорил, – ворчит быстроногий и разжимает могучие бёдра, заодно убирая клинок Афины за пояс. – Тащи меня в свой чертог на вершине Олимпа. И без выкрутасов, понял?
– Конечно, без выкрутасов, – свирепо рычит бородач, ощупывая синяки на животе и переломанные рёбра. – Ну и денёчки пошли, никакого почтения к бессмертному! Держись за мою руку, и квитируемся отсюда.
– Минутку. – Ослабевший Пелид еле находит силы, чтобы взвалить на плечо тело Пентесилеи.
– Ну вот, – говорит он, хватая волосатое предплечье бога. – Можем отправляться.
Войниксы напали чуть позже полуночи.
После ужина, который она помогала готовить и подавать на столы для множества колонистов, Ада направилась на самую тяжёлую работу – рыть заградительные канавы. Изис, Пеаен, Лоэс и Петир – те, кто знал о будущем ребёнке, – убеждали хозяйку Ардис-холла не оставаться снаружи, на снегу и холодном ветру, но молодая женщина не поддалась на уговоры. Это была затея Хармана и Даэмана – выкопать огненные рвы в сотне футов от частокола, с внутренней стороны, наполнить их бесценным ламповым маслом и поджечь, если твари преодолеют наружные заграждения. И как же сейчас не хватало Аде поддержки этих неистощимых выдумщиков!
Ослабев от усталости, она всё никак не могла воткнуть отточенную лопату в заиндевелую землю и потому тайком утирала слезы досады, дожидаясь, пока Эмма или Греоджи взломают отвердевшую грязь, чтобы самой поднять и откинуть ледяные комья подальше. Хорошо хотя бы, что все трудились в потёмках и почти не смотрели по сторонам. Застань её кто-нибудь плачущей, женщина от стыда разревелась бы в голос. Когда из приёмной особняка, где шли работы по укреплению первого этажа, появился Петир и вновь попросил хозяйку Ардиса по крайней мере вернуться в дом, Ада, не кривя душой, ответила, что предпочитает остаться среди сотен других. Физический труд и близость такого множества людей, по её словам, поднимали дух и отвлекали от гложущих мыслей о Хармане. И это была чистая правда.
Около десяти часов вечера рвы кое-как докопали – пять футов в поперечнике, меньше двух в глубину – и застелили целлофановыми пакетами, которые на прошлой неделе доставили из Чома. В передней выстроились наготове канистры с дорогим ламповым маслом – «керосином», как называл его Харман.
– А что будет потом, когда мы за две-три минуты истратим годовой запас топлива? – спросила Анна.
– Останемся в темноте, – пояснила Ада. – Зато живыми.
Положа руку на сердце, в последнее не очень-то верилось. Ведь если войниксам удастся прорваться за внешний периметр, вряд ли невысокая стена пламени (а нужно ещё успеть поджечь) остановит и отпугнёт серых тварей. И хотя Даэман и Харман лично помогали составлять план укрепления дверных проёмов особняка, продумывали размеры тяжёлых внутренних ставен для окон первого и второго этажей (работа над ними продолжалась уже три дня и, по словам Петира, близилась к завершению), хозяйка Ардиса и в эту последнюю меру не слишком верила.
Когда канавы дорыли и у частокола удвоили стражу, когда назначили ответственных за наполнение рвов и поджигание горючего, когда раздали все новые винтовки и пистолеты (оружие досталось каждому шестому колонисту: огромное достижение по сравнению с жалкой парой стволов, как было прежде) и Греоджи кружил по воздуху на соньере, осматривая окрестности, только тогда будущая мать вошла в особняк и предложила Петиру свою помощь.
Тяжёлые ставни, выструганные из крепкого дерева и прилаженные к старинным дубовым рамам Ардис-холла, задвигались на железные засовы, недавно выкованные в мастерской Ханны. Всё это смотрелось настолько уродливо, что Ада лишь молча кивнула в знак одобрения – и отвернулась, чтобы скрыть навернувшиеся слезы.
Она не забыла, как прекрасен и радушен был её дом ещё год назад. На протяжении почти двух тысяч лет люди чудесно жили и развлекались в этих стенах. Не минуло и двенадцати месяцев с тех пор, как здесь, среди уюта и утончённой роскоши, отмечали девяносто девятый день рождения Хармана. Огромный стол под сенью дубов и раскидистого вяза, гирлянды огней подмигивают в тёмных кронах, летающие сервиторы подают изысканные яства со всех концов мира, послушные войниксы подвозят по усеянной гравием дороге одноместные крытые экипажи и дрожки, из которых выходят гости в самых изящных одеждах, щеголяя восхитительными причёсками… Хозяйка особняка огляделась. В переполненном коридоре толпились десятки людей в самых грубых туниках; лампы шипели и сердито потрескивали в полумраке; в каминах пылали дрова, но не ради уюта, а чтобы хоть как-то согреть измождённых женщин и мужчин, храпящих вокруг очага на постелях (которые раскатывали прямо на голом полу), положив под голову арбалет или винтовку; повсюду темнели грязные отпечатки обуви, а теперь ещё и тяжёлые ставни топорной работы заняли место любимых штор покойной матери. «Неужели мы до этого докатились?»
Да, докатились.
Нынче в Ардисе и в окрестностях проживали четыреста человек. Ада уже не могла бы назвать его своим домом. Скорей уж домом для каждого, кто пожелал бы здесь поселиться и, если понадобится, сражаться за эту землю.
Петир показал приунывшей хозяйке узкие бойницы для стрел и дротиков, прорезанные в ставнях; огромные котлы с кипятком на третьем этаже – лебёдки поднимали их на верхние двускатные террасы, откуда защитники собирались шпарить подступивших войниксов горячей водой или маслом, что пузырились и булькали в гигантских ёмкостях над самодельными печами, установленными в некогда личных комнатах владельцев особняка. Идея принадлежала Харману, он «проглотил» её в какой-то старинной книге. Всё это отвратительно выглядело, но, похоже, могло сработать.
Вошёл Греоджи.
– А где соньер? – удивилась Ада.
– Вверху, на платформе для джинкеров. Реман готовится взлететь вместе с лучниками.
– Что-нибудь видел? – спросил Петир.
Разведчики уже не бродили по лесам после захода солнца: серые твари ориентировались во мраке намного лучше людей. Особенно опасны были пасмурные ночи, лишённые света колец и луны. В такое время без пилотов, кружащих на летучем диске, община оставалась буквально как без глаз.
– Что там разглядишь впотьмах, да ещё сквозь дождь со снегом? – проворчал вошедший. – Ну, бросили вниз несколько факелов. Твари кишат повсюду, я никогда ещё столько не встречал…
– Откуда они только берутся?– промолвила зрелая женщина по имени Уру, растирая озябшие локти. – Не по факсу же появляются. Вчера я сама стояла на страже и…
– Не до того сейчас, – вмешался Петир. – Что ты ещё видел, Греоджи?
– Они всё таскают камни с реки.
При этих словах Ада вздрогнула. Пешие патрули ещё в полдень заметили первых войниксов, которые носили увесистые валуны и складывали грудами в лесах. Люди прежде не сталкивались с таким поведением противников, а любые новые выходки чудовищ вызывали у жены Хармана тревогу и приступы тошноты.
– Может, решили построить что-то? – почти с надеждой спросил Касман. – Стену какую-нибудь? Укрытия?
– Нет, просто укладывают рядами и кучами у края лесосеки.
– Видимо, собрались использовать как снаряды, – послышался негромкий голос Сирис.
Ада подумала о многих годах, да что там, столетиях, когда могучие, но бессловесные войниксы послушно служили «старомодным» людям: пасли, а потом резали скотину, охраняли поселения от динозавров и прочих репродуцированных существ, терпеливо влачили экипажи и дрожки, словно тягловые животные. Поговаривали, будто за несколько веков до Финального факса, случившегося тысячу четыреста лет назад, войниксы были повсюду, однако не шевелились и никак не проявляли себя, как простые безголовые статуи в металлических панцирях и с кожаными горбами. Вплоть до Падения девятимесячной давности, когда пылающий остров Просперо, рассыпавшись на десять тысяч метеоритов, рухнул с экваториального кольца, никто не помнил, чтобы серые твари сделали что-нибудь неожиданное, тем паче по собственной воле.
Времена изменились.
– Как же нам защититься от летящих камней? – проговорила Ада, припомнив, какие сильные руки у врагов.
Каман, один из ранних учеников Одиссея, выступил на середину круга, образовавшегося в гостиной на втором этаже.
– Месяц назад я «проглотил» одну книгу о древних осадных приспособлениях, придуманных ещё до Потерянной Эры. Там упоминались машины, которые могли метать большие валуны вдаль на целые мили.
– А чертежи там были? – осведомилась хозяйка особняка.
Каман прикусил губу.
– Да, один. Правда, я не слишком разобрался, как эта штук работала.
– Всё равно это не защитит нас, – вставил Петир.
– Зато позволит кидать их камни обратно, – заметила жена Хармана. – Каман, почему бы тебе не отыскать ту книгу, и пусть помогут Реман, Эмма, Лоэс, Кауль, ещё кто-нибудь из команды Ханны и те, кто лучше всех разбирается в разных сооружениях…
– Кауля нет, – ввернула Салас, женщина с самой короткой стрижкой в Ардисе. – Он отправился с Даэманом и остальными.
– Тогда найди других помощников посмышлёнее, – сказала Ада Каману.
Худощавый бородач кивнул и устремился в библиотеку.
– Значит, кидать их камни обратно? – улыбнулся Петир.
Будущая мать пожала плечами. Как бы ей хотелось, чтобы Даэман и его товарищи никуда не исчезали. И чтобы Ханна не оставалась у Золотых Ворот. А главное, чтобы Харман был дома.
– Ладно, пошли заканчивать работу, – произнёс Петир, и группа распалась.
Часть людей Греоджи увёл вверх по лестнице, на площадку джинкеров, готовиться к запуску соньера. Остальные пошли ненадолго прикорнуть.
Петир коснулся руки Ады.
– Тебе надо поспать.
– Я на стражу… – пролепетала женщина. В ушах у неё громко звенело, как если бы вдруг вернулось лето и хором запели цикады.
Молодой человек покачал головой и повёл собеседницу вниз, в её комнату.
«В нашу с Харманом комнату», – мысленно поправила себя хозяйка особняка.
– Ты еле держишься, Ада. Шутка ли, двадцать часов на ногах. Все, кто трудился днём, давно уже в постелях. Охрана и так усилена. На сегодня дела уже переделаны. Тебе необходимо набраться сил. Ты не такая, как мы.
Будущая мать сердито вырвала руку.
– Нет во мне ничего особенного!
В тёмных глазах Петира плясали огни фонарей, мерцающих в коридоре.
– Нет есть, хочешь ты этого или не хочешь. Ты – часть Ардиса. И для многих из нас – живое воплощение здешней земли.
Можешь не соглашаться, но мы по-прежнему живём у тебя в гостях. Как бы ни обернулось дело, люди ждут твоего решения, и вовсе не потому, что много месяцев Харман был настоящим вождём среди нас. И к тому же в Ардисе ты единственная беременная дама.
Не найдя, что ему возразить, женщина позволила отвести себя в спальню.
Ада понимала, что просто должна уснуть (если хочет принести хоть какую-то пользу и себе, и колонии), но сон бежал от неё. Оставалось лишь волноваться о надежности укреплений и размышлять о Хармане. Где он? Жив ли? Невредим ли? А если да, то вернётся ли?
Она уже решилась, едва минует угроза очередного нападения, улететь к Золотым Воротам на Мачу-Пикчу (пусть только посмеет кто-нибудь возразить!) и отыскать своего любимого, своего супруга, даже если это будет последний поступок в жизни.
Хозяйка Ардис-холла поднялась в темноте, подошла к комоду и, достав из ящика туринскую пелену, вернулась на кровать. Не то чтобы женщине очень уж не терпелось испробовать новую функцию: образ умирающего человека из башни, его видящий взгляд ещё холодил ей кожу. А всё-таки хотелось понаблюдать за древним городом в осаде, за осадой чьего-то родного дома. Возможно, это подарит ей какую-то надежду?
Ада откинулась, положила пелену с микросхемами на лоб и закрыла глаза.
В Илионе утро. Елена Троянская вступает в главную залу временного дворца Приама (бывшего их с Парисом особняка) и спешит присоединиться к ясновидящей Кассандре, Андромахе, Герофиле и великанше-рабыне с острова Лесбос по имени Гипсипила: женщины стоят слева и чуть позади царского трона, среди других знатных дам.
Супруга Гектора сердито сверкает глазами.
– Мы уже посылали служанок на поиски, – шипит она. – Где ты была?
Елена как раз успела принять омовение и облачиться в чистую одежду после того, как улизнула от Менелая и бросила Хокенберри умирать одного в башне.
– Да так, гуляла, – шепчет она в ответ.
– Она гуляла, – отзывается прекрасная дочь Приама хмельным голосом, который часто сопровождал её трансы. Блондинка подмигивает. – Гуляла… с ножом в руке, дорогая? Ты хоть лезвие-то обтёрла?
Андромаха шикает на Кассандру и еле заметно кивает Гипсипиле. Рабыня склоняется над провидицей и крепко сжимает её руку, впившись пальцами в бледную плоть. Девушка морщится от боли, но тут же безмятежно улыбается.
«Всё-таки нам придётся её прикончить», – мелькает в голове Елены. Кажется, миновали месяцы с тех пор, как она в последний раз видела двух уцелевших подруг по тайному обществу Троянок, а в самом деле всего лишь сутки назад они распрощались, и Менелай похитил её. Четвёртая выжившая, Герофила, тоже здесь, но взгляд у жрицы отсутствующий; прошедшие восемь месяцев состарили «возлюбленную Геры» лет на двадцать. «А ведь её дни сочтены, – смекает Елена. – Как и у Приама».
Возвращаясь мыслями ко внутренней политике Илиона, виновница троянской осады удивляется, как это Андромаха терпит Кассандру в живых? Стоит царю и прочим разведать их тайну – узнать, что первенец Гектора Астианакс ещё жив и что его мнимая смерть была подстроена, дабы развязать войну с Олимпом, обманщицу-мать растерзают на мелкие кусочки. Сам же Гектор и растерзает.
«Кстати, где он?» Дочь Зевса вдруг понимает, кого все так терпеливо дожидаются.
Она уже хочет шепнуть свой вопрос Андромахе, но тут в окружении дюжины капитанов и ближайших друзей появляется благородный Приамид. И хотя престарелый правитель города восседает на троне (а рядом пустеет престол Гекубы), все понимают: вошёл настоящий царь. Копейщики с красными хвостами на шлемах вытягиваются по струнке, приосаниваются утомлённые полководцы в запылённых и залитых кровью доспехах, и даже знатные дамы поднимают подбородки. «Пришёл».
Десять лет Елена восторгалась его харизмой, тянулась к прославленному герою, точно цветок навстречу яркому солнцу, и всё-таки снова, в десятитысячный раз, не может удержать громкого биения сердца, едва он заходит в залу – божественный Гектор, сын Приама, истинный полководец, надежда и опора Илиона.
Мужчина явно только что из постели, а не с поля сражения: лицо умытое, боевые доспехи начищены, даже волосы свежевымыты и завиты, но его измождённый вид говорит о неизжитой душевной боли.
Поприветствовав венценосного отца, Гектор запросто усаживается на трон покойной матери. Верные полководцы встают за спинкой престола.
– Доложите обстановку, – изрекает Приамид.
Деифоб, его брат, чьё лицо забрызгано кровью после ночного боя, старательно делает вид, будто бы обращается к седому царю, хотя в действительности говорит он только для Гектора:
– Стена и Скейские ворота в безопасности. Внезапное нападение Агамемнона застало нас врасплох, поскольку наши отборные силы ещё оставались в Дыре, воюя с богами, но к рассвету мы всё-таки оттеснили ахейцев обратно к их чёрным судам.
– А что же, небесная Дыра захлопнулась? – уточняет Гектор.
– Исчезла, – подтверждает брат.
– И все наши люди успели оттуда выбраться до закрытия? Деифоб косится на одного из воевод и получает еле приметный знак.
– Мы полагаем, что да. Правда, в сумятице, когда тысячи бойцов отступали через Дыру, моравеки проносились над головами на летучих машинах, а вероломный Агамемнон решил коварно напасть, многие лучшие ратники пали у городской стены, оказавшись зажатыми между аргивским воинством и нашими же лучниками. Но мы уверены, что за пределами чудесного портала не осталось ни единой души. За исключением Ахиллеса.
– Пелид не вернулся? – вскидывается муж Андромахи. Полководец кивает.
– Расправившись с отрядом доблестных амазонок, быстроногий не пожелал двинуться с места. Прочие ахейские князья и повелители бежали к своим ставкам.
– Пентесилея мертва? – произносит Гектор.
Так, значит, примечает Елена, величайший из сыновей Приама ни с кем не общался более двадцати часов, пытаясь примириться с горькой и невероятной мыслью о том, что битва с Олимпом завершилась.
– Пентесилея, Клония, Бремуза, Евандра, Термодоя, Алки-бия, Дериона… Все тринадцать амазонок сложили головы, господин.
– А что же боги? – вопрошает Гектор.
– Яростно бьются между собой, – отвечает Деифоб. – Совсем как прежде… Когда мы ещё не сражались с ними.
– И сколько их тут? – осведомляется Приамид.
– Афина и Гера – главные союзники и покровители ахейцев. Кроме того, этой ночью на бранном поле видели Посейдона, Аида и ещё дюжину разгневанных бессмертных: они понукали ахейские орды, осыпая город яркими стрелами молний.
Старый Приам прочищает горло.
– Тогда почему наши стены ещё стоят, сын мой? Деифоб ухмыляется.
– Всё как прежде, отец: на каждого злопыхателя у нас есть небесный защитник. Аполлон очень помог со своим серебряным луком. Арес повёл нас в ответное наступление. Деметра и Афродита… – Он запинается.
– Афродита? – Голос Гектора звучит как удар ледяного клинка о мрамор. Ведь речь зашла о богине, убившей, по рассказу Андромахи единственное дитя царского сына. Той, что скрепила невинной кровью союз двух самых могущественных героев в истории, положив начало войне между людьми и бессмертными.
– Да. Улыбколюбивая вместе с другими бьётся на нашей стороне, она столь же благоволит к Илиону, как и раньше. И клянётся, что не убивала любезного всем горожанам юного Астианакса, иначе именуемого Скамандрием.
Губы Гектора белеют, словно мел.
– Дальше, – изрекает он.
Деифоб набирает в грудь воздуха. Елена осматривается по сторонам. Вокруг десятки побледневших, напряжённых лиц и взволнованных взоров.
– Агамемнон, его войска и бессмертные покровители перегруппируются у многовёсельных судов, – осмелев, продолжает полководец. – Ночью они достаточно близко подошли к Илиону, чтобы поставить осадные лестницы и отправить немало храбрых сынов Трои в обитель Аида. Однако они поспешили, не успели как следует подготовиться, ведь львиная доля ахейцев тоже не успела покинуть небесную Дыру. Под предводительством Ареса и с помощью сребролукого Аполлона мы отбросили неприятеля за Лесной Утёс, а потом загнали врага за его же рвы и покинутые укрепления моравеков.
Долгое время над залом висит мёртвая тишина. Приамид восседает, потупив очи; кажется, он погружён в нелёгкие раздумья.
В начищенном шлеме, сияющем на изгибе престольного подлокотника, отражаются лица, полные ожидания.
Поднявшись, Гектор медленно подходит к докладчику, стискивает на миг его плечо и обращается к царю:
– О благородный Приам и любезный отец, дражайший среди моих братьев Деифоб защитил милую сердцу отчизну, покуда я прохлаждался в чертогах, точно старая баба, унывая сердцем о том, чего не вернуть. И вот я молю о прощении, прошу оказать мне честь и позволить вернуться в ряды заступников города.
В слезящихся глазах старика впервые теплятся слабые отблески жизни.
– Сын мой, готов ли ты забыть раздоры с богами, что подвизаются за Трою?
– Враг Илиона – мой враг, – ответствует Гектор. – Мой союзник – тот, кто громит неприятелей священного Илиона. Но царь не успокаивается:
– И ты будешь биться бок о бок с Афродитой? Называть боевыми товарищами тех, против кого сражался несколько месяцев? Убивать тех самых аргивян, которых учился считать своими друзьями?
– Враг Илиона – мой враг, – твёрдо повторяет безутешный отец Астианакса и надевает на голову блистающий шлем. Сквозь круглые дыры его глаза полыхают свирепым огнём.
Приам поднимается с трона, прижимает к себе любимого сына и с невыразимой нежностью касается губами его щеки.
– Веди же наши войска к победе, благородный Гектор.
Герой поворачивается, на секунду сжимает предплечье брата, потом возвышает голос, обращаясь ко всем собравшимся, изнурённым битвой военачальникам и их ратоборцам:
– Настала пора обрушить на неприятеля пламя нашего гнева. Наполним же долину звучными криками, все дружно! Громовержец Кронид назначил троянцам стяжать победу, и будет нам сей день слаще самой жизни! Ибо ныне мы возьмём корабли данайцев, предадим чёрной гибели Агамемнона и положим конец этой войне!
В наступившей тишине под сводами потолка перекатывается долгое эхо. И вдруг огромная зала взрывается рёвом. Елена вздрагивает и в испуге отступает за спину Кассандры; та скалится, словно мертвец, от уха до уха.
Зала пустеет, как если бы людей унесло волной их собственного крика – крика, который не утихает, но возрождается и даже набирает мощь после того, как Гектор выходит из бывшего дворца Париса под ликование тысяч людей, ожидавших его снаружи.
– Оно возвращается. – Страшный оскал Кассандры будто примёрз к лицу. – Наше прежнее грядущее возрождается на, крови.
– Заткнись ты, – шипит Елена.
– Вставай, Ада! Вставай!
Отбросив туринскую пелену, молодая женщина села в кровати. Эмма трясла подругу за плечи. Та поглядела на запястье, сверилась с напульсной функцией: было едва за полночь.
Снаружи доносились крики, визг, сухо потрескивали винтовки, свистели тетивы арбалетов, гулко стучали болты. О стену особняка ударилось нечто тяжёлое; секунду спустя в соседней комнате взорвалось окно. За стёклами бушевал огонь.
Ада вскочила с постели (оказывается, будущая мать даже не разувалась), расправила помятую тунику и ринулась вслед за Эммой. Коридор содрогался от топота бесчисленных ног. Вооружённые колонисты спешили занять условленные позиции.
У подножия лестницы супругу Хармана поджидал Петир.
– Они прорвались через западные укрепления. У нас много погибших. Войниксы уже рядом.
За порогом Ардис-холла царили смятение, мрак, ужас и гибель.
Когда Петир и Ада выбежали через парадный выход на южную лужайку, женщина различила в кромешной мгле одни лишь языки факелов на частоколе да смутные очертания людей, которые мчались к особняку, и чуть не оглохла от воплей.
Но вот перед ней возник крепко сложенный бородач, один из первых мужчин, явившихся в Ардис послушать уроки Одиссея, руках у Ремана был арбалет, оставшийся без единого болта.
– Войниксы прорвались через северную стену! Триста или четыреста сразу, вместе, одновременно…
– Триста-четыреста? – прошептала Ада.
Минувшей ночью, во время самого страшного сражения, колонисты насчитали не более полутора сотен чудовищ по всему четырёхугольному периметру.
– Сейчас с каждой стороны лезут по двести тварей, – выдохнул бородач. – Но начали они пробиваться с севера, под градом камней. Многие полегли… даже не видели валунов, летящих в темноте… и когда людей поубавилось, одни бежали, другие пригнули головы, тут-то войниксы перемахнули через стену, прыгая друг другу на спины. Эти твари напали на скот, мы не успели даже позвать подкрепление. Мне нужны арбалетные болты и новое копьё…
Мужчина рванулся было в гостиную, где раздавали оружие и боеприпасы, однако Петир удержал его за руку.
– Вы раненых вынесли? Реман замотал головой.
– Там настоящая бойня. Войниксы добивали каждого, кто упал, даже с лёгким ранением или ссадиной от камня. Мы не смогли… не смогли… никого спасти.
Великан отвернулся.
Ада обогнула дом и устремилась на север.
Литейный купол ярко пылал, озаряя разразившийся хаос. Временные бараки и палатки, где ночевали больше половины колонистов, тоже горели. Мужчины и женщины, обезумев от страха, спешили под защиту Ардис-холла. Слышалось мычание и блеяние домашнего скота: призрачные, прыткие, словно ветер, войниксы безжалостно резали животных (супруга Хармана вспомнила время, когда это делалось только ради людей) своими смертоносными клинками-манипуляторами, венчающими могучие стальные ручищи. Будущая мать в ужасе наблюдала, как в сотне ярдов залитые кровью коровы падают в грязь, перемешанную со снегом, – и вдруг серые твари поскакали к ней, стремительно сокращая расстояние гигантскими прыжками кузнечиков.
Петир схватил молодую женщину за руку.
– Уходим, пора отступать!
– Огненные траншеи… – Ада вырвалась и ринулась наперерез людскому потоку.
На заднем дворе она отыскала факел, зажгла его и побежала к ближайшему рву. Прокладывать дорогу пришлось через мужчин и женщин, бегущих по направлению к дому; Реман и другие старались удержать эту бурную реку, но перепуганное человеческое стадо неуклонно мчалось вперёд, бросая луки, арбалеты, винтовки. Войниксы уже захватили пылающий купол; серебристые фигуры прыгали по перекладинам каркаса, сбивая наземь тех, кто пытался тушить огонь. Между тем ещё больше тварей мчались; навстречу хозяйке особняка. Им оставалось одолеть восемьдесят шагов – а траншея темнела в полусотне ярдов.
– Ада!
Будущая мать припустила со всех ног. Петир и ещё несколько человек устремились за ней следом, хотя у них на глазах чудовища уже перемахнули первый ров.
Бензиновые канистры стояли на месте, однако никто не вылил их содержимое в канаву. Супруга Хармана сорвала крышку, пинком опрокинула банку и прокатила её вдоль края, расплёскивая резко пахнущую вязковатую жидкость по дну неглубокой траншеи. Петир, Салас, Пеаен, Эмма и другие принялись открывать и переворачивать большие цистерны с ламповым маслом.