Позади что-то затрещало, захлопало. Мужчина круто развернулся, готовясь дать отпор неприятелю, и вдруг увидел соньер, вылетевший из леса. Два человека в носовых нишах палили по войниксам из винтовок. Серые твари кидались на диск, рассекающий воздух так низко над землёй, но тучи мерцающих дротиков сметали их вниз.
– Прыгай! – прокричал Греоджи, когда машина подлетела ближе и зависла возле Даэмана.
Чудовища ринулись к людям сразу со всех сторон, подскакивая, будто серебряные кузнечики-великаны. Пассажиры – смутно знакомый мужчина по имени Боман и темноволосая дама, но не Ада, а женщина по имени Эдида, принимавшая участие в экспедиции Даэмана, – стреляли в разные стороны.
– Давай сюда! – опять завопил Греоджи.
Помотав головой, сын Марины забросил в пустую нишу сперва рюкзак с яйцом, затем арбалет и уже потом запрыгнул сам. В тот же миг соньер начал набирать высоту.
Получилось не слишком удачно. Здоровая рука крепко вцепилась во внутренний край, а вот левая несчастливо ударилась о металл; боль ослепила мужчину, и он, ослабив хватку, заскользил прямо в лапы кишащих внизу войниксов.
Боман поймал товарища за запястье и силой втащил на борт.
Даэман даже не пытался говорить во время полёта. Соньер помчался на северо-восток, сделал несколько миль над потемневшим лесом и, описав дугу, направился к голому кряжу, вознёсшемуся над обнажёнными деревьями на двести с лишним футов. Сын Марины уже обращал внимание на этот гранитный утёс, когда впервые навещал Аду с матерью в Ардис-холле. В то время он ещё охотился на бабочек, и вот после целого дня безделья и развлечений кузина показала гостю каменную глыбу за лесом, почти отвесно взметнувшуюся над лугом и пахучими зарослями ежевики.
«Тощая Скала», – в голосе девушки звенела гордость юной собственницы.
«Откуда такое название?» – полюбопытствовал молодой человек.
Ада только плечами пожала.
«Не хочешь забраться наверх?» – предложил Даэман, надеясь, что на зелёном пике девушку будет легче соблазнить.
Юная красавица рассмеялась. «Это никому не под силу».
Теперь, при свете угасающего заката и разгорающихся колец, сын Марины своими глазами увидел, что колонисты справились с непосильной задачей. Вершина оказалась вовсе лишённой зелени – просто голая каменная площадка не больше ста футов, кое-где серые валуны, примитивные навесы, полдюжины походных костров. Тёмные фигуры жались поближе к огню. По краям гранитного монолита недвижно стояли люди – вероятно, часовые.
Поле у подножия Тощей Скалы казалось живым, на нём шевелились какие-то тени… Да и не только тени. Там копошились войниксы, беззастенчиво давя разбитые панцири собственных собратьев.
– Сколько наших уцелело? – спросил Даэман, когда Греоджи начал заходить на посадку.
– Примерно полсотни, – ответил пилот.
В отблесках виртуальной панели управления его перепачканное сажей лицо выглядело бесконечно усталым.
«Пятьдесят из четырёхсот», – хладнокровно подумал мужчина. Тело его ещё не оправилось после потери двух пальцев, а разум, по; всей видимости, впал в оцепенение после увиденного в Ардисе. Было даже приятно в такую минуту ничего не чувствовать.
– Как Ада? – проговорил он, помедлив.
– Жива, – отозвался Греоджи. – Хотя последние сутки лежит без сознания. Когда особняк загорелся, она не соглашалась улетать, пока мы не отвезём всех остальных… Да и потом, думаю, отказалась бы, но горящая крыша рухнула рядом, и балка ударила упрямицу по голове. Неизвестно, как её ребёнок… выживет он или… нет.
– А Петир? Реман? – промолвил Даэман.
Он пытался прикинуть, кто же возглавит общину теперь, когда Харман исчез, Ада серьёзно ранена и смерть унесла стольких колонистов.
– Погибли.
Соньер завис и пошёл на снижение во мрак, на гранитную вершину скалы. К приземлившейся машине двинулись, поднявшись от костра, несколько тёмных фигур.
Даэман удержал Греоджи за ворот рубашки.
– Почему вы ещё здесь? Чего вы ждёте, ведь войниксы близко! Пилот легко оторвал его руку.
– Да, мы тоже думали воспользоваться факс-узлом, но эти твари набросились прежде, чем кто-то попал в павильон. Мы потеряли четверых, пока отбивались. А больше лететь некуда. Ада и ещё дюжина из наших тяжело пострадали. Перенести всех разом не получится, а по несколько человек нельзя: серые уроды доберутся до вершины и оставшихся гораздо раньше. Когда придётся отбиваться от войниксов, на счету будет каждая пара рук Хотя возможно, у нас недостанет боеприпасов даже на эту ночь.
Сын Марины огляделся. Жалкие костры едва чадили – кучки лишайника и тонких веток, ничего больше. Самое яркое свечение на скале испускало яйцо Сетебоса, мерцающее молочным огнём в рюкзаке.
– Неужели всё так плохо? – подумал вслух Даэман.
– Боюсь, что да, – откликнулся Греоджи, соскользнув с борта соньера и чуть покачиваясь на ногах. Похоже, его утомление давно уже миновало свой крайний предел. – Тьма кромешная, хоть глаз коли. А эти твари могут напасть со всех сторон в любую минуту.
ЧАСТЬ 3
Казалось, Харман и Ариель невероятно долго падали в беспросветную мглу.
Полёт оборвался не роковым ударом о камни у подножия Золотых Ворот Мачу-Пикчу, но мягким приземлением на пружинистую почву джунглей, покрытую вековыми слоями палой листвы и гумуса.
В первую секунду ошеломлённый мужчина никак не мог поверить в то, что остался жив, потом неуклюже встал, оттолкнул своего спутника или спутницу – аватара биосферы с лёгкостью уклонилась от грубого прикосновения – и застыл, изумленно моргая.
Откуда взялась темнота? Только что у Золотых Ворот сиял белый день. Значит, Харман попал… куда-то ещё. Прежде всего в дремучие джунгли, да еще и на неосвещённую сторону планеты. Вокруг стоял запах тления, соков и жирной земли. Душный, влажный воздух лип к телу, точно сырое одеяло. Рубашка мужчины мгновенно вымокла и пристала к коже. Непроглядная ночь звенела голосами бесчисленных насекомых, шелестела в папоротниках, листьях пальм, лианах и прочих зарослях, где жили своей жизнью большие и крохотные создания. Пока глаза свыкались с мраком, а сжатые кулаки готовились повстречать лицо полупрозрачного существа, едва лишь оно окажется в пределах досягаемости, муж Ады на миг запрокинул голову: далеко-далеко, в тончайших прорезях чёрных крон, слабо мигали искорки звёзд.
Прошла минута. Внезапно перед Харманом возникла бледная бесполая фигура, похожая на призрак, парящий примерно в Десяти футах над землёй.
– Отнеси меня назад! – рявкнул мужчина.
– Куда же, позволь спросить?
– К мосту. Или в Ардис. Но только быстрее!
– Не могу, – промолвил издевательский голос, от которого можно было запросто озвереть.
– Сможешь, – процедил Харман сквозь зубы. – И поспеши! Не знаю, как тебе удался этот фокус, но лучше исправься, пока не поздно.
– И какие же кары грозят мне, если не повинуюсь? – с лёгкой усмешкой спросила аватара, светясь в темноте джунглей.
– Я тебя убью, – просто сказал супруг Ады.
И тут же понял, что говорит серьёзно. Он был готов наброситься на зеленоватое привидение, удавить его, смачно плюнуть на труп… «И остаться неведомо где в одиночестве», – предупредил голос разума. Но Харман лишь отмахнулся.
– О горе! – воскликнул (или воскликнула) Ариэль, изображая испуг. – Теперь меня защиплет он до смерти!
Тогда мужчина прянул, выбросив руки перед собой. Малорослое, не выше четырёх футов, создание остановило его на лету и отшвырнуло на тридцать футов сквозь листву и путаницу лиан. После падения Харман минуты две не мог отдышаться, потом ещё минуту поднимался на колени. Поступи с ним Ариэль вот так же в любом другом месте – скажем, у Золотых Ворот Мачу-Пикчу, где они только что были, – супруг Ады наверняка сломал бы себе спину. Наконец мужчина встал на мягкий гумус, вгляделся в обступившую тьму и ринулся, разрывая густые растения и лианы, на маленькую поляну, где ожидал его призрак.
– Смотри-ка, – радостным и невозмутимым тоном произнесла аватара. – Мы уже не одни.
Здесь, на поляне, куда просачивались звёздные лучи, Харман видел гораздо лучше – и то, что предстало его глазам, заставило мужчину остолбенеть.
Вокруг, под сенью деревьев, в гуще папоротников он насчитал пять или шесть десятков довольно странных двуногих созданий, не схожих ни с людьми, ни с войниксами, ни с калибано. За все девяносто девять лет и девять месяцев жизни мужу Ады не доводилось встречать ничего подобного. Невысокие и с прозрачной кожей, как Ариэль, с органами, плавающими в малахитовой жидкости, твари напоминали очень грубые рисунки с человека. Но если у воплощённой биосферы были губы, щёки, нос и глаза молодого мужчины или женщины, да и черты парящего в звёздном сиянии тела наводили на соответствующие мысли, то эти мелкие зелёные существа не имели даже ртов, а вместо нормальных глаз на Хармана пристально, не мигая смотрели чёрные точки вроде крохотных угольков. Кроме того, странными были и трехпалые конечности, и бескостные с виду формы…
– Полагаю, ты ещё не знаком с моими верными служителями, – негромко произнёс, а может, произнесла Ариэль, мягким женственным жестом указывая на странных т варе и, столпившихся в тени. – Орудия сего мира, они появились прежде вашего рода. Имена у них самые разные – вот и Его Просперчество кличет этих созданий как пожелает, – а всё-таки у меня с ними много общего: мы сотворены из хлорофилла и пылинок, рассеянных но лесу для своевременного измерения прежде постлюдей. Так что теперь они зеки – помощники, работники и узники; хотя кто из нас не то, не другое и не третье сразу?
Харман продолжал изумлённо глазеть на зеленоватых существ. Они отвечали молчаливыми немигающими взорами.
– Взять его, – шепнул (или шепнула) Ариэль.
Четверо зеков вышли вперёд (мужчина никак не ожидал столь изящных движений от этих пряничных человечков), и не успел супруг Ады подумать о бегстве или сопротивлении, как его схватили цепкие трёхпалые руки. Один из новых знакомцев придвинулся вплотную, а его собрат неожиданно стиснул запястье Хармана (точно так же, как аватара биосферы сжала запястье Ханны считанные минуты назад) и протолкнул его ладонь через податливую бутылочного цвета кожу на груди подошедшего зека. Мягкий, напоминающий сердце орган послушно, словно ручной зверёк, лёг прямо в руку человека. В голове зазвучало эхо неизречённых слов: НЕ СЕРДИ АРИЭЛЯ: ОН УБИВАЕТ, НЕ ЗАДУМЫВАЯСЬ. ИДИ ЗАНАМИ И НЕ ПЫТАЙСЯ ПРОТИВИТЬСЯ. ТАК БУДЕТ ЛУЧШЕ ДЛЯ ТЕБЯ И ТВОЕЙ ЛЕДИ АДЫ, СЛЕДУЙ ЗА НАМИ.
– Как вы узнали про Аду? – вслух прокричал Харман. ИДЁМ.
Это было последнее слово, перетекшее через дрожащую ладонь в больную голову мужчины. Внезапно его рука оказалась снаружи – вместе с вырванным сердцем зека, которое быстро сморщилось и умерло. А существо повалилось на спину, без звука осело на землю джунглей, усохло и скончалось на глазах. Ни Ариэль, ни зелёные человечки не обратили внимания на смерть коммуникатора. Призрачная аватара отвернулась и ушла в тёмные джунгли по еле заметной тропке.
Зеки по-прежнему держали пленника за руки, но железную хватку ослабили. Впрочем, Харман и не пытался сопротивляться, покорно шагая вслед за другими сквозь влажный сумрак.
Мысли бежали куда быстрее ног. Мужчина то и дело спотыкался в темноте, хотя и старался не отставать. Временами, когда листва над головой сплетала непроницаемый полог, Харман вообще ничего не видел, даже собственных ног, поэтому целиком полагался на маленьких зелёных поводырей, точно слепой, и предавался размышлениям. Он уже понял, что если хочет увидеть когда-нибудь Аду и Ардис-холл, то в ближайшие часы должен вести себя во сто крат умнее, нежели в последние месяцы.
Итак, первый вопрос: куда его занесло? У Золотых Ворот Мачу-Пикчу бушевала гроза, но там было утро, а здесь, в непролазных джунглях, царила ночь. Мужчина попытался припомнить всё, что узнал из книг о земной географии. Карты перемешались в голове, названия вроде «Азия» или «Европа» почти ничего не говорили рассудку. Правда, кромешный мрак подсказывал, что Ариэль не просто уволок (или уволокла) его на другую часть того же самого континента, где находился Мост. А значит, пешком супругу Ады нипочём не вернуться к Ханне, Петиру и летающей машине.
Отсюда вытекал второй вопрос: как удалось аватаре перенести Хармана в эти далёкие края? В зелёных шарах у Золотых Ворот мужчина не заметил ни одного факс-павильона. Да если бы Сейви хоть раз намекнула на связь между Ардисом и Мостом, колонистам не пришлось бы летать туда на соньере за оружием и боеприпасами или вот как сейчас – чтобы доставить Одиссея в целебную колыбель. Нет… Ариэлю известен какой-то иной способ перемещать людей в это тёмное, грязное место, полное насекомых и гнилостных запахов.
Кстати, почему бы просто не спросить об этом, пока его волокут сквозь тёмные заросли менее чем за десять шагов от воплощённой биосферы, как выражался старый маг? В крайнем случае бледное существо, тускло мерцающее при свете звёзд каждый раз, когда над головой расчищалось окошко, ничего не ответит.
Но Ариэль ответил (или ответила), причём на оба вопроса.
Сначала на второй:
– Недолго оставаться тебе в моём обществе, – промолвило малорослое привидение. – Несколько часов спустя мы должны предстать перед хозяином, немногим позже той минуты, как умолкнет пенье кочета – если, конечно, царственные птицы водятся в этих проклятых местах.
– Твой хозяин Просперо? – осведомился Харман. Аватара промолчала.
– И как называются эти проклятые места? – решил не сдаваться мужчина.
Дух рассмеялся, и смех его был подобен серебристому звону колокольчиков, только радости не внушал.
– Их следовало бы наречь Зыбкой Ариэля, ибо здесь десятикратно двести лет назад родиться довелось мне, а вернее – восстать и осознать себя как личность из миллиарда крошечных датчиков-ретрансляторов, которых до-"старомодные" люди, твои кровные предки, именовали мошкой. Деревья говорили со своими человеческими хозяевами, а также друг с другом, денно и нощно толкуя по старой замшелой сети, откуда и зародилась датосфера, бормоча о температурах, и птичьих гнёздах, и выводках, и фунтах на квадратный дюйм осмотического давления, пытаясь измерить фотосинтетические процессы – ни дать ни взять слезливый писарь, что теребит костяшки счётов, почитая их сокровищами. Зеки, любезные мои орудия – жаль, что маг-чудовище и хозяин похитил слишком многих для пустопорожней работы на Красной планете, – явились тем же путём, о да, почтенный гость, но всё же не отсюда, не отсюда.
Харман почти ни слова не разобрал из этой тарабарщины, однако решил и дальше втягивать собеседника в разговор: авось рано или поздно сболтнёт что-нибудь полезное.
– Просперо, твой господин, называл тебя аватарой земной биосферы, когда мы с ним толковали, с твоим господином, на орбитальном острове девять месяцев назад, – произнёс мужчина.
– Ага, – откликнулся призрак и вновь рассмеялся. – А я его зову Вонючкой Томом.
Обернувшееся к человеку полудетское зеленоватое лицо мерцало во тьме, словно редкое тропическое растение, в сплетённых ветвях которого они только что едва не запутались.
– Друг Никого, муж бедной Ады, Харман, в моих очах ты грешник, чья судьба вес обрела негаданно-нежданно, по меньшей мере в этом дольнем мире, не содержанья ради: тусклый облик важнее! Первый ты среди людей, кто непригоден жить все Пять Двадцаток подобно прежним яствам Калибана, поскольку время и его отливы тебя уж на безумье обрекли. И нечего передо мной храбриться, задор этот – задор самоубийцы.
Мужчина совсем запутался. Однако, сколько бы он ни взывал и ни сыпал вопросами, Ариэль не проронил, а может, не проронила больше ни слова до самого рассвета, ждать которого оставалось около трёх часов и многие мили.
Примерно через час после того, как Харман поверил, что совершенно выдохся, ему позволили прислониться к высокому валуну, чтобы немного собраться с силами. Но вот, с первыми проблесками утра, мужчина заметил свою ошибку.
«Валун» оказался частью стены огромного здания, уступами вздымающегося к небу, – храма, как решил про себя супруг Ады, «наглотавшийся» книг на эту тему. И лишь теперь до мужчины дошло, на что же смотрят его глаза и чего касаются усталые руки.
Каждый дюйм постройки покрывала резьба; некоторые узоры были шириной с человеческий локоть, но большинство из них Харман мог бы прикрыть ладонью.
На этих изображениях, всё ярче выступающих под лучами тропического солнца, лучи которого просачивались через буйные кроны сплетённых растений, люди занимались любовью… Точнее сказать, сексом. Мужчины с мужчинами, женщины с женщинами, группа с группой, со слонами, с конями (во всяком случае, эти звери напоминали коней из туринской драмы), с быками, с обезьянами…
Будущий отец уставился на диковину во все глаза. Пусть Харман и прожил на Земле девяносто девять лет, однако ничего подобного видеть ему ещё не доводилось. На уровне изумлённого взора был тщательно вырезан мужчина, который лежал, сунув голову между ляжками партнёрши, в то время как его собрат, широко расставив над ним ноги, опускал твёрдый пенис ей же в открытый рот, а другая женщина с чем-то вроде искусственного члена входила в первую сзади, тогда как первая, в свой черёд, словно ей было мало двух мужиков и подруги, левой рукой мастурбировала возбуждённого жеребца, а правой массировала гениталии человека, стоявшего рядом с конём.
Муж Ады шагнул назад и окинул взглядом увитую лозами храмовую стену. Тысячи, а то и десятки тысяч вариаций на туже тему являли Харману такие способы плотской близости, о которых он не помышлял и даже не мог помыслить… Упрощённые фигурки, овальные лица и груди, глаза миндалевидной формы, сытые и мерзкие улыбки до ушей…
– Где это мы? – спросил мужчина. И призрак фальцетом пропел:
Вот в полумраке рисуются статуи Древних творцов над моей головой. Канули в Лету твои почитатели, Памятник похоти жадной людской![36]
Похищенный сделал ещё одну попытку:
– Что это за место?
Впервые аватара ответила попросту:
– Кхаджурахо[37].
Но Харман всё равно ничего не понял. Дух биосферы указал на него тонким пальцем, два маленьких зелёных человечка подхватили пленника под руки, и процессия двинулась прочь от храма по едва различимой тропинке, проложенной сквозь густую чащу. Обернувшись, мужчина заметил не одну, а несколько внушительных каменных построек, покрытых снизу доверху эротическими фризами, отданных на прихоть жадных до разрушения джунглей. Совокупляющиеся фигуры обвивал виноград, затеняла густая трава, сжимали крепкие корни, по ним вились изумрудные усики…
Но вот загадочное место под названием Кхаджурахо растворилось в пышной листве, и Харман, уже не отвлекаясь, мрачно побрёл за полупрозрачным существом.
Когда восходящее солнце окрасило дикую зелень десятью тысячами оттенков – похищенный даже не подозревал, что такие существуют, – мужчина размышлял об одном: как ему вернуться в Ардис, к любимой Аде, или хотя бы на Мост – прежде чем Петир улетит на соньере. Не терять же, в самом деле, целых три дня, ожидая, пока молодой человек возвратится за Ханной и выздоровевшим (если целебная колыбель подействует) Никем-Одиссеем.
– Ариэль, – вдруг обратился мужчина к маленькому созданию, которое безмятежно парило впереди, возглавляя шеренгу зеков.
– Что угодно, сэр?
Не будь этот голос таким бесполым, он бы гораздо меньше действовал на нервы пленнику.
– Как ты меня перенёс от Золотых Ворот в эти джунгли?
– Согласись, о смертный, получилось довольно ловко.
– Ещё бы, – поддакнул Харман, боясь, как бы бледное существо вновь не ударилось в бессвязную болтовню. – И всё-таки объясни.
– А как вы путешествуете с места на место, когда не летаете, разлёгшись брюхом книзу в соньере?
– Факсуем, – ответил муж Ады. – Но я не видел павильонов на Мачу-Пикчу… Там нет факс-узлов.
Ариэль подплыл (или подплыла) к нему по воздуху, задевая гибкие ветки; мужчину и маленьких зелёных человечков окатило дождём из холодной росы.
– Нуждался ли твой друг Даэман в павильонах, когда десять месяцев назад его сожрал аллозавр?
Пленник застыл как вкопанный. Провожатые зеки замерли вместе с ним, не торопясь тянуть подконвойного за руки.
«Ну конечно же!» – осенило Хармана. Слепец! Ведь разгадка всё время была у него перед глазами. Разумеется, желая попасть в иное место или же наведаться в лазарет по случаю очередной Двадцатки, человек отправлялся к ближайшему павильону. Но будучи раненным, а то и убитым в итоге несчастного случая, как Даэман, растерзанный динозавром, землянин уже ничего не делал – кольца сами его забирали.
Муж Ады был там, на острове Просперо, среди целебных баков, куда поступали нагие тела, чтобы восстановиться в бурлящей жидкости с голубыми червями, а потом быть отосланными обратно. Следуя наставлениям Просперо, Харман и Даэман сами отправили новоприбывших назад – по крайней мере тех, кого смогли.
«Люди способны перемещаться без помощи павильонов и сети из трёхсот с чем-то там факс-узлов». Всю свою жизнь, чуть ли не сотню лет, мужчина смотрел – и не видел. Представление о том, что пострадавших "призывают домой «посты», настолько глубоко врезалось в умы, что стало почти религией в отличие от «легко объяснимых», «научных» павильонов.
А в лазарете на острове Просперо стояли машины, которые могли забрать любого «старомодного» человека из любой точки планеты, независимо от расположения узлов.
И бывший собиратель бабочек за компанию с девяностодевятилетним искателем приключений разрушили небесный лазарет, уничтожили остров мага.
Маленькие зелёные человечки несильно потянули Хармана за руки: дескать, пора идти. Мужчина задвигался, хотя и медленно, будто во сне. От навалившихся мыслей его охватила слабость, голова закружилась, и если бы не цепкие руки зеков, пленник рухнул бы наземь.
«Орбитальный остров уничтожен: „старомодные“ люди, и я в том числе, долгие месяцы наблюдали, как пылают, падая с неба, его осколки… Но Ариэль по-прежнему перемещается куда захочет, причём не нуждаясь в узлах, порталах и павильонах. Значит, на кольцах или даже на Земле осталось нечто, способное отыскать этого духа биосферы, закодировать его и перенести – заодно со мной – сюда, в Кхаджурахо, где бы это ни находилось, пусть даже на другой стороне планеты, если не хуже. Стало быть, есть ещё надежда вернуться к Аде. Главное – вытянуть из аватары тайну свободного факса».
Провожатые потянули снова, на этот раз понастойчивей. Ариэль парил (или парила) далеко впереди, направляясь к яркому просвету в джунглевых зарослях. Не хотелось навлекать неприятности на зелёные головы человечков, да и терять полупрозрачное существо из виду Харман больше не собирался, ведь это был его единственный «билет домой».
И мужчина, спотыкаясь на ходу, со всех ног поспешил догонять призрака.
Вот и поляна. Солнце едва не ослепило его, так что муж Ады сощурился, прикрыл глаза ладонью, а когда присмотрелся, то и вовсе остолбенел.
Перед ним вздымалось гигантское… нет, не здание, скорее сооружение. Тысяча футов высоты, не меньше, прикинул Харман (а его оценки всегда были сверхъестественно точными). Похожая на скелет, лишённый мяса и кожи, сквозная конструкция из тёмных металлических перекладин возносилась над огромным четырёхугольным основанием из полукруглых арок, соединённых между собой на уровне верхушек вековых деревьев, и продолжала сужаться, постепенно вытягиваясь и превращаясь в точёный шпиль, чей пик уходил куда-то под небеса. В памяти вдруг всплыло выражение Ханны, любительницы работ по металлу: «кованое железо». Супруг Ады проникся уверенностью, что эти опоры, фермы, арки, перекладины и неприкрытые изогнутые решётки созданы именно из железа.
– Что это? – выдохнул мужчина.
Зеки уже отпустили его и боязливо попрятались в тень, словно не желали приближаться к подножию невероятной башни. Харман присмотрелся внимательнее: внизу, на целом акре, а то и больше, ничего не росло, кроме аккуратно подстриженной травы. Казалось, будто проистекающая от сооружения сила удерживает на расстоянии даже дикие джунгли.
– Это? Семь тысяч тонн металла, – произнёс Ариэль самым что ни на есть мужским голосом. – Два с половиной миллиона заклёпок. Возраст – четыре тысячи триста одиннадцать лет, если считать от оригинала. На Эйфелевой дороге Хана Хо Тепа их более шести тысяч.
– Эйфелева дорога… – задумчиво повторил мужчина. – Никогда не…
– Идём! – Повелительный, угрожающий глас аватары не терпел возражений.
У основания одной из арок ожидала клетка из кованого железа.
– Забирайся, – приказал Ариэль.
– Но мне надо узнать…
– Забирайся, и узнаешь всё, что тебе полагается, – промолвило существо. – В том числе и то, как вернуться к своей драгоценной Аде. Или останься здесь – и умри.
Харман шагнул вперёд. Сверху плавно опустилась железная решётка. Послышался металлический скрежет, где-то застучало, и клетка заскользила по дуге.
– А ты как же? – сверху вниз прокричал мужчина. Дух не ответил. Лифт продолжал возноситься.
На беглый взгляд, башня состояла из трёх этажей. Первый и самый широкий располагался как раз над густым зелёным пологом джунглей. Клетка проследовала дальше.