– Выращивали хлопок, чай, съедобные и прочие культуры, необходимые для жизни на орбитальных островах, – закончил Харман. – Я знаю. – Тут он помедлил, переваривая слова постженщины. – Спутницу? Это ты про Ариэля?
– Нет, не про него, – покачала головой двойница Сейви. – Понимаешь, пятнадцать веков назад та, которую мы зовём Сикораксой, была ещё не…
– Достаточно, – сердито прервал её маг. Однако мужчина не унимался.
– Но всё, что ты нам рассказывал в прошлом году, это правда? – спросил он у старца. – Сикоракса – мать Калибана, а Сетебос – отец… Или ты снова солгал?
– Нет-нет, – ответил Просперо. – Калибана действительно породили ведьма с чудовищем.
– Хотел бы я посмотреть, как мозг размером с хороший сарай, не наделённый ничем, кроме здоровенных рук, совокупляется с дамой обычного человеческого роста, – заметил супруг Ады.
– Очень осторожно, – проронила Мойра. «Могла бы придумать шутку посвежее», – мысленно поморщился Харман.
А копия молодой Сейви указала на Брешь:
– Ну что же, в путь?
– Последний вопрос для Просперо, – сказал мужчина и обернулся, но мага уже и след простыл. – Чёрт, ненавижу, когда он так делает.
– У него было срочное дело где-то ещё.
– Да уж, не сомневаюсь. Но я хотел ещё раз уточнить, какой смысл посылать меня через Атлантическую Брешь. Это же полная чушь. Я не выживу. Сама посуди, еды не будет…
– Я завернула в дорогу двенадцать съедобных плиток, – заметила Мойра.
Похищенный лишь усмехнулся.
– Ладно, еды не будет через двенадцать дней. Питья никакого…
Постженщина достала из рюкзака нечто мягкое, изогнутое, почти плоское, немного похожее на винный мех из туринской драмы, только совершенно пустой и с узенькой трубочкой на выходе. Принимая подарок, Харман почувствовал исходящую от его поверхности приятную прохладу.
– Это гидратор, – пояснила Мойра. – Окажись в атмосфере хоть мизерная доля влаги, он соберёт воду и очистит её для питья. А если не снимать термокожу – будет фильтровать каждый твой выдох и капли пота. В общем, смерть от жажды тебе не грозит.
– Я не взял с собой термокожу, – признался мужчина.
– А я положила в рюкзак. На охоте пригодится.
– На охоте?
– Вернее сказать, на рыбалке, – поправилась собеседница. – Можешь в любое время протиснуться сквозь защитное поле и погоняться за рыбами. Ты уже плавал в этом костюме под водой на орбитальном острове Просперо и знаешь: молекулярный слой защищает от чрезмерного давления, а респиратор даёт возможность дышать.
– Ну а где, по-вашему, взять наживку?
Мойра сверкнула зубами точь-в-точь как Сейви:
– Акулы, киты-убийцы и многие другие глубоководные твари отлично клюнут на твоё собственное тело, Прометей. Харману было не до смеха.
– С чем же я выйду на акулу, кита-убийцу или другую глубоководную тварь, на которую захочу поохотиться? Может, сражу её наповал моим остроумием?
Спутница вынула из рюкзака и протянула мужчине ружьё.
Чёрное, короткоствольное, оно было гораздо тяжелее и не столь изящно с виду, как дротиковые винтовки колонистов, но дуло, рукоять и спусковой крючок смотрелись очень похоже.
– Оно стреляет пулями, а не хрустальными дротиками, – пояснила Мойра, – и при помощи пороха, а не газа, как ты привык… Хотя принцип действия тот же. В рюкзаке три обоймы боеприпасов. Шестьсот боевых патронов. Под водой они способны создавать перед собой вакуум, дабы вода не замедляла движения. Чтобы снять с предохранителя – вот он, – нажми большим пальцем на красную точку. Отдача намного сильнее, чем у винтовки, но ты привыкнешь.
Супруг Ады несколько раз поднял оружие, прицелился в бескрайнее море и, убедившись, что предохранитель на месте, убрал ружьё в заплечный мешок. Опробовать можно будет и после, в самой Бреши.
– Подкинуть бы в Ардис хотя бы десяток-другой таких игрушек, – мечтательно произнёс он.
– Отнеси для начала эту, – сказала постженщина. Харман едва не бросился на неё с кулаками.
– Отсюда больше двух тысяч миль пути! – рявкнул он. – Не знаю, как быстро я смогу идти, даже если научусь охотиться на вашу чёртову рыбу и если ваша хреновина под названием «гидра-тор» завтра же не испортится. Ну, сколько? Двадцать, тридцать Миль в день? Получается двести дней на одну лишь дорогу до восточного побережья Северной Америки. Это при условии, что дно будет плоским… А я уже вижу на картах ближней и дальней сети: впереди треклятые горы, целые гряды! Плюс ущелья – глубже Большого Каньона в Колорадо! Гигантские валуны, скалистые расщелины, складки коры на тех участках, где дрейф континентов заставлял перемещаться целые массы земли, бездонные пропасти в местах активности тектонических плит, в результате которой вскрывалось океаническое дно, извергая наружу потоки лавы. Да и само оно постоянно меняется: коварное, каменистое, неудобное для ходьбы! Положим, за год я как-нибудь доберусь до берега; так ведь оттуда чуть ли не тысяча миль до Ардиса. И это через джунгли, кишащие динозаврами, саблезубыми тиграми, войниксами! А ты и твой киберкосмический мутант можете квант-телепортироваться куда пожелаете. Ну, возьмите же меня с собой! Или вызовите соньер из какого-нибудь укромного местечка, где вы прячете свои игрушки. Несколько часов перелёта, и я был бы дома, помогал бы своим товарищам… Так нет же, вы посылаете меня на верную гибель. Ладно, представим, что я перенесу дорогу. Но за долгие месяцы путешествия Ада и все, кто мне дорог, наверняка умрут: их убьёт или выродок Сетебоса, или войниксы, или зима, или голод. За что вы так со мной?
Мойра не мигая выдержала свирепый взгляд мужчины.
– Просперо когда-нибудь говорил тебе о предикаторах логосферы? – мягко спросила она.
– Предикаторах? – тупо отозвался похищенный, чувствуя, как потоки адреналина, переполнявшие тело, идут на спад. Ещё немного, и от отчаяния у него затрясутся руки. – Предсказателях, ты имела в виду? Нет, не говорил.
– Предикаторы, – начала собеседница, – настолько же уникальны и настолько же опасны, как и сам Просперо. Иногда он полагается на их суждения. Иногда нет. На этот раз маг решил доверить им твою жизнь и, не исключено, будущее всей вашей расы.
С этими словами она достала из рюкзака гидратор и повесила его за спиной, изогнув гибкую трубочку к правой щеке. А потом зашагала вниз по крутой тропинке.
На минуту Харман застыл на вершине скалы. Надевая заплечный мешок, он обернулся, прикрылся ладонью как козырьком от рассветных лучей и посмотрел на высокую Эйфелеву башню, чернеющую на фоне ясного синего неба. Следующей станции с этой точки было не разглядеть.
Мужчина обратил взор на запад. Белоснежные птицы, крупные и поменьше («чайки и крачки», всплыло в протеиновых банках памяти ДНК), с визгом кружили над лазурными просторами.
Атлантическая Брешь, расщелина в океане шириной в добрых восемьдесят футов, ещё сильнее потрясала воображение своими размерами теперь, когда Мойра спустилась на середину обрыва. Харман вздохнул, затянул покрепче лямки, чувствуя, как пот уже начинает пропитывать его тунику под маленьким хлопчатобумажным мешком, и вслед за спутницей двинулся вниз по тропе, навстречу морю и берегу.
Всё происходило одновременно.
«Королева Мэб» со всеми своими тысячью ста восемнадцатью футами начала выполнять аэродинамический манёвр, изогнутая буферная плита втянулась до предела, корабль охватило пламя и вспышки плазмы.
Когда вокруг забушевал ионный шторм, Сума Четвёртый спустил космошлюпку.
Как и в случае с тем судном, которое доставило Орфу и его друга на Марс, никто почему-то не выкроил время, чтобы дать ей имя. В беседах по мазерным и личным лучам все так и говорили: «шлюпка», хотя в её трюме уютно разместилась «Смуглая леди». Манмут в контрольном кубрике с искусственным климатом описывал поток видеосигналов, поступающих с внешних камер, когда яйцевидная, окутанная оболочкой невидимости космошлюпка отделилась от судна, объятого языками огня, крутясь и пятикратно обгоняя звук, пролетела верхний слой атмосферы и наконец-то выпустила короткие крылья, сбавив скорость всего лишь до числа Маха, равного трём.
Поначалу Бех бин Адее планировал спуститься на Землю вместе с разведывательной экспедицией, однако более явные угрозы, которые сулило свидание с таинственным голосом с астероида, вынудили первичных интеграторов дружно решить, что генерал остаётся на борту «Королевы». Меп Эхуу разместился на откидном сиденье в грузопассажирском отсеке за основным пузырём управления в верхней части корабля. За спиной центурион-лидера, пристегнувшись к сиденьям и сжимая между чёрными зазубренными коленями тяжёлое энергетическое оружие, ожидала посадки его команда: двадцать пять размороженных и прошедших инструктаж боевых роквеков.
Сума Четвёртый показал себя первоклассным пилотом. Маленький европеец не мог не восхититься, наблюдая, как тот уверенно ведёт шлюпку через верхние слои атмосферы (судно будто бы летело само по себе), и не сдержал улыбки, припомнив, как неуклюже шлёпнулся на Марс вместе с Орфу. Правда, ему тогда досталось неисправное, обгоревшее судно, и всё-таки, оказавшись в обществе настоящего пилота, Манмут по достоинству оценил его искусство.
– Радарные параметры и прочие данные впечатляют, – передал по личному лучу иониец из трюма. – А как насчёт визуальной картинки?
– Белое и голубое, – откликнулся капитан подлодки. – Всё голубое и белое. Это красивее любых фотографий. Земля под нами – один сплошной океан.
– Что, целиком?
Маленький европеец редко слышал, чтобы в голосе друга звучало подобное изумление.
– Да, целиком. Весь мир из воды. Волны переливаются миллионами солнечных бликов, над ними белые облака – перьевые, в виде ряби, а вот из-за горизонта над нами выплывает масса кучевых… Нет, погоди. Это же циклон диаметром в добрую тысячу километров. Он мощный, белоснежный, удивительный и красиво закручен. Я даже вижу его центр.
– Жаль, у нас такой короткий маршрут, – посетовал Орфу. – Прямо из Антарктиды через Южную Атлантику и на северо-восток.
– "Королева" покинула атмосферу, корабль уже по ту сторону Земли, – сообщил Манмут. – Запущенные спутники связи работают исправно. Скорость «Мэб» упала до пятидесяти километров в секунду и продолжает снижаться. Судно взлетает обратно к полярному кольцу, тормозя на ионном ходу. Траектория хорошая. Впереди свидание с голосом. По «Королеве» никто не стреляет.
– Лучше того, – хмыкнул гигантский краб. – По нам до сих пор тоже никто не выстрелил.
Сума Четвёртый позволил атмосфере замедлить ход шлюпки до скорости ниже звуковой, когда внизу показалась Африка. Согласно плану, судно должно было миновать Средиземный Бассейн, записать видео и собрать данные о загадочных сооружениях на его территории, однако, судя по текущим показаниям приборов, над пересохшим дном распростёрся подавляющий излучение купол защитного поля высотой в сорок тысяч метров. Угодив туда, шлюпка могла навсегда отказать. Хуже того, если верить Суме Четвёртому, могли отказать и моравеки на её борту. Ганимедянин резко вырулил на восток, по направлению к Сахаре, и полетел на юго-восток от безводного Средиземноморья.
Между тем с «Королевы Мэб» продолжали поступать сигналы, огибая гигантскую планету посредством ретранслирующих спутников размером с крохотные снежинки.
Наконец большое космическое судно достигло координат, которые передавал голос, и очутилось на крохотном свободном участке у края орбитального кольца примерно в двух тысячах километров над астероидным городом, откуда поступали все сообщения. Их автору явно не хотелось, чтобы корабль, движущийся за счёт атомных взрывов, приближался к его – или её – орбитальному дому на расстояние ударной волны.
Шлюпка принимала два с лишним десятка широкополосных каналов информации, включая сигналы с камер и внешних датчиков «Королевы Мэб», линию связи с навигационным мостиком корабля, наземные данные, поступающие с разнообразных спутников и с многочисленных сенсоров Одиссея. Моравеки не только напичкали платье грека нанокамерами, а также молекулярными передатчиками, но и мягко усыпили героя, чтобы установить на лбу и руках Лаэртида устройства для визуализации размером не более клетки. Однако операторы с безграничным изумлением выяснили, что кожа ахейца на этих участках уже начинена бесчисленными нанокамерами. Обнаружились и приёмники-наноциты, установленные – как оказалось, задолго до появления грека на борту «Королевы», – в ушах Одиссея. Тогда моравеки попросту настроили найденные аппараты, так чтобы визуальные и звуковые сигналы попадали на записывающие устройства корабля. В тело героя вживили ещё несколько датчиков, дабы в случае его гибели данные всё равно продолжали поступать на судно.
Сын Лаэрта стоял на мостике в обществе первичного интегратора Астига-Че, Ретрограда Синопессена, штурмана Чо Ли, генерала Бех бин Адее и прочих главных моравеков.
Манмут и Орфу оживились, когда внезапно включилась прямая радиосвязь с «Королевой Мэб» в реальном времени.
– Поступило мазерное послание, – сообщил Чо Ли.
– ПРИШЛИТЕ МНЕ ОДНОГО ОДИССЕЯ, – томно велел женский голос из астероидного города. – НА ЧЕЛНОКЕ НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ НИКАКОГО ОРУЖИЯ. ЕСЛИ МОИ ДЕТЕКТОРЫ ОБНАРУЖАТ ХОТЯ БЫ ОДНО ОРУДИЕ УБИЙСТВА ИЛИ ЖЕ ЗАСЕКУТ НА БОРТУ РОБОТА ИЛИ ЛЮБОЕ ПОСТОРОННЕЕ СУЩЕСТВО ОРГАНИЧЕСКОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ, ТО ВАШ КОРАБЛЬ НЕМЕДЛЕННО БУДЕТ УНИЧТОЖЕН.
– Петля затягивается, – заметил иониец по общей линии связи.
Моравеки на шлюпке наблюдали с запозданием в секунду за тем, как Ретроград Синопессен проводил Одиссея вниз, к восьмому пусковому отсеку. Поскольку на всех шершнях имелось оружие, требованиям голоса отвечал только один из трёх строительных челноков, оставшихся на борту ещё с Фобоса.
Судёнышко было крохотное, яйцевидной формы, с дистанционным управлением. Взрослый человек едва-едва разместился бы внутри. Из систем жизнеобеспечения присутствовали только подача воздуха и климат-контроль. Помогая ахейскому герою втиснуться в узкое пространство между запутанными проводами и монтажными платами, амальтеянин спросил:
– Ты уверен, что хочешь это сделать?
Одиссей смерил паукообразного моравека долгим пристальным взглядом и наконец произнёс по-гречески:
– Покой не для меня; я осушу до капли чашу странствий; я всегда страдал и радовался полной мерой: с друзьями – иль один; на берегу – иль там, где сквозь прорывы туч мерцали над пеной волн дождливые Гиады. Бродяга ненасытный, повидал я многое: чужие города, края, обычаи, вождей премудрых, и сам меж ними пировал с почётом, и ведал упоенье в звоне битв на гулких, ветреных равнинах Трои… К чему же медлить, ржаветь и стынуть в ножнах боязливых, как будто жизнь – дыханье, а не подвиг. Мне было б мало целой груды жизней, а предо мною – жалкие остатки одной; но каждый миг, что вырываю у вечного безмолвья, принесёт мне новое. Позор и стыд – беречься, жалеть себя и ждать за годом год, когда душа изныла от желанья умчать след за падучею звездой туда, за грань изведанного мира![66] Закрой же дверь, о существо-паук.
– Это же… – заикнулся Орфу с Ио.
– Он был в судовой библиотеке… – заикнулся Манмут.
– Тихо! – скомандовал Сума Четвёртый. Моравеки в молчании смотрели, как затворился люк челнока. Ретроград Синопессен остался на месте, только вцепился в распорку, словно боясь, что его унесёт в открытый космос. Из отсека откачали кислород, и вот яйцевидный челнок бесшумно выплыл наружу на пероксидной тяге, вздрогнул, покачался, обрёл равновесие, нацелился носом на орбитальный астероидный город – маленькую искру, мерцающую среди тысяч огней полярного кольца, – и уверенно полетел навстречу голосу.
– Приближаемся к Иерусалиму, – сообщил Сума Четвёртый по линии общей связи.
Маленький европеец вновь обратился к видеомониторам и датчикам шлюпки.
– Расскажи мне, что ты видишь, старина, – попросил его товарищ по личному лучу.
– Хорошо. Мы по-прежнему находимся на высоте двадцати километров. Если смотреть в реальном масштабе, в шести-восьми десятках километров к западу располагается осушенный Средиземный Бассейн. Красные скалы, тёмная почва и что-то вроде зелёного поля. А дальше, у берега, – исполинский кратер на месте бывшей Газы, похоже на след от взрыва или метеорита; бухта в форме полумесяца перед высохшим морем, за ней начинаются возвышенности, и на высоком холме – Иерусалим.
– Как он выглядит?
– Погоди, я немного увеличу изображение… Ага… Сума Четвёртый одновременно показывает исторические снимки со спутников; видно, что более поздние кварталы и окраина уничтожены… Зато Старый Город, в пределах стены, цел и невредим. А вот и Дамасские ворота… Западная стена… Храмовая гора с куполом Скалы… И какое-то новое сооружение, на старых фотографиях его не было… Что-то высокое, из гранёного стекла и полированного камня, а вверх уходит синий луч.
– Я как раз изучаю данные по нему, – передал Орфу. – Это нейтринный луч, защищенный оболочкой из тахионов. Не представляю, для чего и кому он мог понадобиться. Бьюсь об заклад, что наши лучшие учёные тоже не в курсе.
– Ой, погоди минутку… – Манмут прервался. – Я тут немного увеличил картинку. Оказывается, в Старом Городе кипит бурная жизнь.
– Это люди?
– Нет…
– Безголовые горбатые полуорганические роботы?
– Да нет же, – отозвался маленький европеец по личному лучу. – Может, позволишь мне самому закончить?
– Извини.
– Там целыми тысячами кишат существа, похожие на амфибий, с когтистыми перепончатыми лапами. Одно такое создание ты уже окрестил Калибаном из шекспировской «Бури».
– Чем они заняты?– полюбопытствовал иониец.
– В основном толкутся без дела, – ответил капитан подлодки. – Нет, подожди, у Яффских ворот на улице Давида я вижу трупы… А вот ещё – на дороге Эль Ваду площади Стены Плача…
– Трупы людей? – перебил его Орфу.
– Нет, безголовых горбатых полуорганических роботов. Здорово их порвали на части. А многих, кажется, ещё и выпотрошили.
– Чудовища-калибаны полакомились?– осведомился гигантский краб.
– Понятия не имею.
– Пролетаем над голубым лучом, – известил по каналу общей связи Сума Четвёртый. – Всем пристегнуться крепче, я попробую опустить туда некоторые из наших выдвижных сенсоров.
– По-твоему, это разумный шаг?– спросил Манмут у своего друга.
– Не более, чем вся наша экспедиция, дружище. Будь на борту хотя бы один маггид…
– Хоть один… что?
– Маггид, – передал Орфу с Ио. – В стародавние времена, задолго до Рубикона и войн Халифата, когда люди ходили в медвежьих мехах и футболках, древние евреи считали, что у каждого мудрого человека есть свой маггид – нечто вроде духовного наставника из иного мира.
– А может, мы и есть маггиды, – предположил европеец. – Раз уж явились из иного мира.
– Верно, – поддакнул собеседник. – Но мы не такие мудрые. Манмут, я ещё не рассказывал тебе, что я гностик?
– Повтори по буквам, – попросил капитан подлодки. Орфу повторил.
– А что это за фигня? – полюбопытствовал европеец.
Совсем недавно он получил несколько откровений о старом друге (включая и то, что иониец является знатоком не только Пруста, но ещё Джеймса Джойса и прочих авторов Потерянной Эпохи) и не был уверен, готов ли выслушать новое.
– Не важно, кто такой гностик, – передал Орфу. – Но за сто лет до того, как венецианская инквизиция спалила Джордано Бруно на костре, в Мантуе был сожжён маг-суфий Соломон Молхо[67]. Так вот он учил, что во времена перемен дракон будет уничтожен без помощи оружия, а на земле и в небесах всё преобразится.
– Какой маг? Какой дракон? – вслух выпалил Манмут.
– Что? – переспросил Сума Четвёртый из капитанского кубрика.
– Не понял, – откликнулся центурион-лидер Меп Эхуу со своего откидного сиденья в транспортном модуле.
– Прошу повторить. – Голос Астига-Че с британским акцентом, донёсшийся с «Королевы Мэб», напомнил Манмуту, что на судне прослушивались не только официальные сообщения, но и общая болтовня.
Оставалось лишь горячо надеяться, что личные лучи были всё-таки в неприкосновенности.
– Ладно, отложим, – передал маленький европеец. – В следующий раз поговорим о драконе, магах и прочем. А по общей связи сказал:
– Простите… ничего такого… нечаянно подумал вслух.
– Прошу соблюдать радиодисциплину! – одёрнул его Сума Четвёртый.
– Есть… э-э-э… сэр, – произнёс Манмут.
В глубоком трюме Орфу громыхнул инфразвуком.
Строительный челнок с Одиссеем медленно приближался к залитому сиянием городу из стекла, опоясавшему астероид. Судя по показаниям датчиков, небесное тело грубо напоминало картофелину двадцати километров в длину и примерно одиннадцати в диаметре. Каждый квадратный метр его железно-никелевой поверхности был занят прозрачным городом. Пузыри и башни, возведённые из стали, стекла и углепласта, возвышались самое большее на полкилометра. Поступавшие данные подтверждали: внутри блистающих сооружений искусственно создавалось нормальное для Земли давление, воздух представлял собой привычную для обитателей голубой планеты смесь из кислорода, азота и углекислоты (о чём свидетельствовали пробы газа, который неизбежно улетучивался сквозь стекло), и внутренняя температура вполне подходила для человека, жившего у берегов Средиземного моря до климатических перемен Потерянной Эпохи… к примеру, для Одиссея.
А в тысяче километров оттуда, на мостике «'Королевы Мэб», моравеки команды наблюдали с помощью датчиков и экранов, как сияющий астероидный город выбросил невидимое силовое щупальце, которое схватило челнок и утащило его в дыру шлюза, открытую на вершине самой высокой стеклянной башни.
– Отключить автопилот и реактивные двигатели, – приказал Чо Ли.
Ретроград Синопессен проверил биотелеметрические данные Одиссея и сообщил:
– Наш друг-человек хорошо себя чувствует. Он возбуждён, выглядывает в окошко… Пульс немного учащён, уровень адреналина повышен… Однако в целом состояние здоровья нормальное.
Над консолями и навигационным столом замерцали голографические изображения: щупальце втянуло челнок в тёмный проём переходного шлюза, и стеклянная дверь затворилась. Датчики судна засекли разницу силовых полей, которая и прижала его «книзу», заменив гравитацию в ноль целых шестьдесят восемь сотых земной. После этого просторный тамбур заполнился воздухом, столь же пригодным для дыхания, как и воздух Илиона.
– Радио-, мазерные и квантовые телеметрические сигналы поступают исправно, – доложил Чо Ли. – Стекло их не блокирует.
– Он ещё не в городе, – проворчал генерал Бех бин Адее. – Это всего лишь тамбур. Посмотрим, не отрежет ли голос любую связь, как только Одиссей окажется внутри.
На «Королеве Мэб» и в космошлюпке за полсотни тысяч километров от корабля моравеки продолжали наблюдать через камеры, вживлённые в кожу ахейца, как тот выбирается из тесного челнока, потягивается и шагает к ярко освещённой внутренней двери. Вопреки самым бурным протестам пришельцев, даже надев на себя мягкий скафандр, бородач наотрез отказался Лететь без круглого щита и короткого меча и теперь шёл навстречу опасности во всеоружии.
– Кому-нибудь нужно подробнее изучить Иерусалим или синий луч? – осведомился Сума Четвёртый по общей линии. – А то я поворачиваю на Европу.
Никто не возражал, хотя Манмуту пришлось поспешить, описывая другу сочные краски Старого Города: багровые отблески предзакатного солнца на старинных домах, золотые блики мечети, бурые, точно глина, улицы, густо-сизые тени аллей, тут и там – пронзительную зелень олив и повсюду – мерзкую болотную слизь амфибий.
Шлюпка разогналась до трёх Махов и взяла курс на северо-восток, по направлению к древней столице Димашку в бывшей Сирии или же провинции Хана Хо Тепа Ньяинквентанглха-Шан-Вест; Сума Четвёртый аккуратно соблюдал дистанцию между судном и силовым куполом над высохшим Средиземноморьем. Когда, миновав территорию бывшей Сирии, шлюпка резко свернула на запад, к Анатолийскому полуострову и развалинам в Турции, сделалась полностью невидимой и беззвучно летела на высоте тридцати четырёх тысяч метров, Манмут внезапно сказал:
– А можно замедлить ход и покружить над Эгейским побережьем южнее Геллеспонта?
– Можно, – ответил Сума Четвёртый по каналу общей связи. – Правда, мы и так запаздываем, пора бы уже осматривать купол из голубого льда во Франции. Что там, на побережье, такого, ради чего стоило бы делать крюк и тратить время?
– Руины Трои, – произнёс маленький европеец. – Илион.
Шлюпка пошла на снижение, теряя скорость, и наконец перешла на совсем малый ход – каких-то триста километров в секунду. Бурое и зелёное дно пустынного Средиземноморья стремительно приближалось, на севере мерцали воды Геллеспонта. Сума Четвёртый втянул короткие треугольные крылья челнока и развернул стометровые, прозрачные, как паутинка, с медленно вращающимися пропеллерами.
И Манмут негромко запел по общей линии:
А говорят, Ахилл восстал во мраке…
И царь Приам с полсотней сыновей
Проснулись от ружейной канонады
И вновь готовы лечь костьми за Трою.
– Кто автор? – спросил Орфу. – Что-то я такого не помню.
– Руперт Брук, – пояснил капитан «Смуглой леди» по личному лучу. – Британский поэт эпохи Первой мировой войны. Эти строки он написал на пути в Галлиполи… Куда так и не доехал. Скончался от болезни по дороге.