Не дав мне пошевелиться или сказать хоть слово, бессмертный карлик берёт мой тяжёлый квит-медальон, срывает его, сломав цепочку, и крепко давит в массивной грязной руке.
«ОГосподиИисусевсемогущийненадо…» – успеваю подумать я.
Бог огня чуть раскрывает огромный кулак и ссыпает блестящие крошки в широко оттянутый карман жилета.
– Не наложи в штаны, Хокенберри! – хохочет бессмертный. – Эта игрушка никогда не работала. Смотри – никакого внутри механизма, мать его! Один диск, чтобы было что крутить. Слышал когда-нибудь о перышке Дамбо?
– Он же работал… как же раньше… я же вернулся с… он же помогал…
– Это не он, – возражает Гефест. – Собирая вас, я вложил наногены, которые позволяют любому квант-телепортироваться, совсем как большие мальчики. То есть как мы, боги. Просто вам не полагалось ведать об этом раньше времени. Афродита совершила фальстарт, когда вручила тебе подделку, вздумав использовать тебя как наёмника против Афины.
Я дико озираюсь. Великая Зала Собраний рухнула. Поваленные колонны лижет яркое пламя. Поле битвы стремительно разрастается, однако вершина вулкана заметно пустеет: боги всё исчезают, ища спасения на Земле Илиона. Тут и там открываются Брано-Дыры. Титаны и чудища преследуют удирающих олимпийцев.
Существо из грозовых туч, сорвавшее крышу и три этажа Великой Залы Собраний, бесследно исчезло.
– Помоги мне спасти греков, – говорю я, невольно стуча зубами.
Гефест опять смеётся и вытирает жирный рот тыльной стороной ладони, испачканной в саже.
– Я уже очистил вашу чёртову Землю Илиона от всех остальных людей. С какой стати беспокоиться из-за греков? Или троянцев, если на то пошло? Много они обо мне заботились в последнее время? Впрочем, кто-то ведь должен поклоняться новому владыке трона, который я через несколько дней займу…
– Так это ты очистил планету? – Мои глаза лезут на лоб. – Ты превратил человечество этой Земли в синий луч, который растёт из Дельф?
– Проклятие, а ты на кого думал? На Зевса? С его-то мозгами? – Гефест качает головой.
Братья-титаны Крон, Япет, Гиперион, Кей, Крий и Океан шагают в нашу сторону. Их руки залиты ихором.
Внезапно из-за горящих руин появляется Ахиллес. Он облачён в золотые доспехи. Красивый щит щедро забрызган бессмертной кровью, клинок высоко поднят, глаза безумно сверкают сквозь щели пыльного, в грязных разводах шлема. Не обратив на меня внимания, призрак орёт Гефесту:
– Зевс удрал!
– Само собой, – отзывается бог огня. – Ты думал, он станет ждать, пока Демогоргон утащит его за собой в Тартар?
– Даже локатор голографического пруда не смог его отыскать! – бушует быстроногий. – Я заставил помочь Диону, мать Афродиты. Она сулила найти Кронида в любой точке вселенной, а когда не справилась, я порубил её на кусочки. Так где же он?!
Бородатый карлик ухмыляется.
– А помнишь, мужеубийца, куда Зевс укрылся от всех глаз, когда Гера пожелала затрахать его и погрузить в вечный сон?
Ахиллес хватает олимпийца за плечо и чуть ли не отрывает от земли.
– Дом Одиссея! Перенеси меня туда! Быстро! Очи Гефеста недобро сощуриваются.
– Не смей приказывать будущему владыке Олимпа, сингулярность. Ты всё-таки кратковечный, так что учись уважать старших.
Человек разжимает пальцы, отпустив кожаную жилетку бога.
– Пожалуйста. Скорее. Прошу тебя. Кузнец кивает и смотрит на меня.
– Схолиаст Хокенберри, отправляйся с нами. Зевс готовил тебя именно для этого дня. Ему был нужен свидетель. Вот и будешь свидетелем.
Моравеки на «Королеве Мэб» следили за происходящим в режиме реального времени, поскольку нанокамеры и передатчики Одиссея исправно работали, однако Астиг-Че решил не транслировать репортаж на глубины земного океана, где Манмут и Орфу шесть часов кряду нарезали боеголовки с чёрными дырами, погружая их в трюм «Смуглой леди». Никто на судне не желал отвлекать друзей от их работы, которой оставалось ещё часов на шесть.
А отвлечься им было бы на что.
Занятия любовью – если можно так назвать неистовое совокупление Одиссея с женщиной, представившейся как Сикоракса, – временно были прерваны. Парочка растянулась на всклокоченных покрывалах, попивая вино из больших двуручных кубков и подкрепляясь плодами, когда похожее на амфибию чудище с жабрами и клыками отодвинуло занавес и, шлёпая когтистыми перепончатыми лапами, вошло в покои Си-кораксы.
– Мать, мыслит, да, что должен возвестить: тогда хотел размять большую тыкву, когда услышал Калибан шипенье воздушных шлюзов. Некое созданье там к тебе явилось, Мать. Изрёк, что у него мясистый нос и пальцы, как обрубки. Мать, реки, и ради Его имени сорву зубами лакомую плоть с костей белее мела.
– Нет, Калибан, спасибо тебе, дорогой, – промолвила нагая женщина с пурпурными бровями. – Проводи сюда нашего гостя.
Тот, кого назвали Калибаном, отступил в сторону, и в чертоге появился Одиссей, только более преклонных лет.
Сходство заметили все моравеки, даже те, которым люди казались на одно лицо. Растянувшийся на шёлковых подушках молодой силач потрясённо уставился на своего двойника. Тот был так же приземист и столь же широк в груди, но при этом густая борода и волосы отливали сединой, тело покрывали бесчисленные шрамы, а сам вошедший держался внушительнее, нежели пассажир «Королевы Мэб».
– Одиссей, – произнесла Сикоракса.
Моравеки обратились к анализаторам человеческих эмоций, и те распознали в её голосе крайнее удивление. Гость покачал головой.
– Нынче меня зовут Никто. Рад тебя видеть снова, Цирцея. Дама улыбнулась.
– Значит, мы оба переменились. Для мира и для себя я теперь Сикоракса, мой много страдавший Одиссей.
Мужчина помоложе начал вставать с подушек, уже сжимая кулаки, но хозяйка небрежно повела левой рукой, и тот обессилено рухнул опять на постель.
– Ты Цирцея, – упрямо сказал назвавшийся Никем. – Ты всегда была и навек останешься Цирцеей.
Сикоракса еле заметно пожала плечами, качнув тяжёлой грудью, и погладила пустые подушки справа, ибо слева лежал молодой Одиссей.
– Подойди же и сядь со мною рядом, Никто.
– Нет, Цирцея, благодарю, – отвечал мужчина в тунике, шортах и сандалиях. – Я постою.
– Ты подойдёшь и сядешь рядом, – с нажимом произнесла хозяйка и сделала какое-то странное движение правой рукой, замысловато пошевелив пальцами.
– Нет, спасибо, я постою.
Женщина заморгала. Анализаторы моравеков ощутили, как её изумление бесконечно возросло.
– Молю, – пояснил Никто. – Уверен, ты о нем слышала. Это вещество готовится из редкого чёрного корня, который всего лишь раз в осень приносит молочно-белый цветок.
Сикоракса медленно кивнула.
– Ну и далеко же завели тебя странствия. Но разве ты не слышал? Гермес мёртв.
– Это не важно, – проговорил гость.
– Да, пожалуй, верно. Как ты сюда попал, Одиссей?
– Никто.
– Как ты сюда попал, Никто?
– На старом соньере Сейви. Целых четыре дня скакал с одного орбитального острова на другой, постоянно прячась от твоих роботов, что уничтожают всех вторгающихся в атмосферу, или обходя врагов под покровом невидимости. Пора от них избавляться, Цирцея. Или по крайней мере оборудовать соньеры туалетами.
Сикоракса тихонько хохотнула.
– С какой стати я буду уничтожать перехватчиков?
– Потому что я тебя прошу.
– А с какой радости мне исполнять твои просьбы, Одис… Никто?
– Объясню, когда изложу весь список. Калибан за спиной мужчины грозно зарычал. Человек не обращал внимания ни на тварь, ни на её ворчание.
– Уж будь любезен, изложи.
Женщина улыбнулась, давая понять, как мало её заботят чьи-то там просьбы.
– Во-первых, как я уже сказал, устрани орбитальные перехватчики. Или хотя бы измени их программу так, чтобы космические суда могли свободно летать между кольцами.
Улыбка Сикораксы не дрогнула. Взгляд фиолетовых очей ничуть не потеплел.
– Во-вторых, – не умолкал Никто, – хочу, чтобы ты удалила силовое поле над Средиземным Бассейном и убрала Длани Геркулеса.
Ведьма вполголоса засмеялась.
– Странное желание. Разразится такое цунами, что мало не покажется.
– Ты можешь сделать это постепенно, Цирцея. Знаю, что можешь. Заполни Бассейн.
– Прежде чем продолжать, – сухо проронила она, – назови хоть одну причину, чтобы я этим занялась.
– В Средиземном Бассейне много такого, что не скоро пригодится «старомодным».
– Имеешь в виду наши склады, – кивнула Сикоракса. – Космические корабли, оружие…
– Много чего, – повторил Никто. – Пусть винноцветное море снова заполнит Бассейн.
– Возможно, ты не заметил, пока странствовал, – усмехнулась ведьма, – «старомодные» находятся на грани вымирания.
– Заметил. И всё же прошу тебя осторожно, мало-помалу заполнить Бассейн. А заодно уничтожить эту дурацкую Атлантическую Брешь.
Сикоракса покачала головой и пригубила вино из двуручного кубка, не предложив гостю. Молодой Одиссей по-прежнему лежал с остекленевшим видом, откинувшись на подушках, не в силах пошевелиться.
– Это всё? – осведомилась хозяйка.
– Нет, – ответил мужчина. – Пожалуйста, реактивируй сеть факс-узлов, а также все внутренние функции и оздоровительные баки на орбитальном и полярном кольцах.
Сикоракса молчала.
– И наконец, – гнул своё Никто, – отошли своего ручного монстра, пусть передаст Сетебосу, что на эту Землю скоро явится Тихий.
Калибан зашипел, а потом заворчал, будто пёс:
– Помыслил, пробил час лишить людишек здоровых ног: пусть ползают на культях и хорошо запомнят свой урок! Помыслил, Он есть Господин и Власть, и друг побитый червяка получит, а то и двух, за то, что поминал такое имя всуе.
– Молчать! – рявкнула ведьма и гордо выпрямилась. Даже обнажённая, она более походила на царицу, нежели многие властительницы в торжественном облачении. – Ответь, Никто: Тихий на самом деле скоро сюда наведается?
– Полагаю, что так.
Казалось, это её успокоило. Дама взяла из чаши на постели виноградную гроздь и поднесла гостю. Тот отрицательно мотнул головой.
– Ты многого просишь, о седовласый Не-Одиссей, – вкрадчиво начала Сикоракса, меряя шагами пространство между кроватью в мягких подушках и бородачом. – Что же я получу взамен?
– Рассказ о моих приключениях. Женщина опять рассмеялась.
– Они мне известны.
– Только не эти. На сей раз я странствовал двадцать лет, а не десять.
Прекрасное лицо ведьмы исказилось; анализаторы моравеков интерпретировали её гримасу как мрачную ухмылку.
– И как всегда, искал одного и того же… свою Пенелопу.
– Нет, – возразил Никто. – Только не в моём случае. Ты послала меня сквозь порталы Калаби-Яу, но двадцать лет своей жизни, скитаясь во времени и пространстве, я искал одну лишь тебя.
Сикоракса будто наткнулась на невидимую преграду и встала, недоверчиво округлив очи.
– Тебя, – повторил мужчина. – Мою Цирцею. Мы так обожали друг друга, мы многократно занимались любовью за эти два десятка лет. Я находил тебя в разных обличьях: Цирцеи, Сикораксы, Эллис, Калипсо.
– Эллис? – промолвила ведьма. Гость молча кивнул.
– Скажи, тогда у меня был маленький зазор между передними зубами?
– Был.
Сикоракса повела головой.
– Ты лжёшь. Во всех реальностях происходит одно и то же, Одиссей-Никто. Я избавляю тебя из моря, холю, как бога, кормлю обильными кушаньями с искромётным нектаром, выхаживаю от ран, мою в горячей ванне, услаждаю телесной любовью, какая тебе и не снилась, предлагаю сделать бессмертным и нестареющим на вечные века, а ты каждый раз оставляешь меня. Каждый раз ради этой стервы-ткачихи Пенелопы. И вашего сына.
– Я видел его двадцать лет назад, – возразил Никто. – Теперь мой сын превратился в славного мужа. К чему нам встречаться? Я хочу остаться с тобой.
Сикоракса опускается на постель и пьёт из большого кубка, взяв его за обе ручки.
– Я тут подумываю обратить твоих товарищей по странствиям в жирных свиней, – наконец произнесла она. Мужчина пожал плечами.
– Почему бы нет? В иных мирах ты всегда так и поступала.
– Как по-твоему, что за свиньи получатся из моравеков? – будничным тоном поинтересовалась она. – Может, из них выйдет шеренга пластмассовых копилок?
– Мойра проснулась, – сообщил Никто.
Ведьма захлопала ресницами.
– Мойра? Почему именно сейчас?
– Не знаю, – ответил гость, – но у неё тело юной Сейви. Мы повстречались перед моим отлётом с этой Земли. Правда, так и не поговорили.
– Тело Сейви? – эхом откликнулась хозяйка. – Что же она задумала? И почему теперь?
– Помыслил, – подал голос Калибан за спиной Никого, – Он сотворил старушку Сейви из нежной глины для сынка, чтоб тот мог укусить и грызть, прибавив сот медовых и стручки, жевать ей шею, покуда пойло не вспенится, – и разом вылакать, да так чтобы мурашки в мозгах забегали!
Сикоракса встала, приблизилась к мужчине, подняла руку, словно желая коснуться его обнажённой груди, но вдруг отпрянула. Калибан зашипел и присел на корточки, выгнул спину, свесил перепончатые лапы между могучими ногами, прижав ладонями к полу, и злобно вытаращил глаза. Однако продолжал оставаться там, где ему было велено.
– Тебе известно, – мягко промолвила хозяйка, – я не могу послать сына предупредить Сетебоса-отца о Тихом.
– Мне известно, что эта… тварь… тебе вовсе не сын, – возразил Никто. – Ты создала его из дерьма и бракованной ДНК в баке зелёной слизи.
Чудовище со свистом втянуло воздух и снова зачастило свою жуткую тарабарщину. Сикоракса знаком велела ему замолчать.
– Знаешь ли ты, что твои друзья-моравеки прямо сейчас поднимают на орбиту более семисот чёрных дырок? – осведомилась она.
Мужчина пожал плечами.
– Не знал, но буду рад, если так.
– Откуда взялся этот груз?
– Тебе виднее. Семьсот шестьдесят восемь боеголовок с чёрными дырами? Есть лишь одно место.
– Невозможно, – отрезала ведьма. – Я заключила затонувшую посудину в силовой кокон около двух тысячелетий назад.
– А мы с Сейви раскрыли его больше века назад, – ответил Никто.
– Да, я наблюдала, как вы с этой сучкой возились со своими смехотворными замыслами, – произнесла Сикоракса. – Какого чёрта вы чаяли достичь, устраивая туринские подключения к
– Это была подготовка, – сказал мужчина.
– К чему? – засмеялась хозяйка. – Мечтаешь устроить встречу двух человеческих рас? Это же несерьёзно. Греки, троянцы и весь их род слопают ваших беспомощных «старомодненьких» и не подавятся.
Гость пожал плечами.
– Отмени войну с Просперо, а там посмотрим. Сикоракса с грохотом опустила винный кубок на прикроватный столик.
– Оставить поле битвы престарелому выродку? – рявкнула она. – Ты, наверное, шутишь?
– Нет, – отвечал Никто. – Существо, называющее себя Просперо, выжило из ума. Дни его сочтены. Спасайся, пока и тебя не обуяло безумие. Давай покинем этот край, Цирцея. Только мы с тобой.
– Покинуть? – глухо и недоверчиво переспросила ведьма.
– Я знаю, твой остров оснащён термоядерными двигателями, а также генераторами чёрных дыр. Мы можем улететь к далёким звёздам, выше звёзд. Если вдруг одолеет скука, шагнём сквозь портал Калаби-Яу и предадимся телесным утехам в любом уголке вселенной, на любом из витков истории. Мы будем сменять века и тела подобно тому, как другие меняют одежды, будем перемещаться во времени, чтобы участвовать в собственных постельных сценах. Воздуха и еды здесь хватит на тысячу лет – даже на десять тысяч, если захочешь.
– А ты не забыл кое-чего?.. – Сикоракса встала и вновь принялась ходить. – Ты же кратковечный. Лет через двадцать мне придётся кормить тебя с ложечки, а после менять замаранное бельё. А уже через сорок – тебя не станет.
– Однажды ты предлагала мне бессмертие. Омолаживающие баки по-прежнему здесь, на острове.
– Но ты отверг мой дар! – воскликнула женщина. И, схватив со стола увесистый кубок, запустила им в гостя. Никто пригнулся, однако не двинулся с места.
– Ты отвергал бессмертие снова и снова! – визжала она, вырывая на себе волосы и впиваясь ногтями в щёки. – Бросал его мне в лицо, лишь бы только вернуться к своей ненаглядной… Пенелопе… ещё и ещё! Ты просто насмехался надо мной!
– Сегодня я не смеюсь. Давай улетим вдвоём. Очи красавицы сверкали дикой злобой.
– Сейчас же велю Калибану тебя сожрать на моих глазах. Я тоже похохочу, когда он высосет мозг из твоих разломанных косточек.
– Летим со мной, Цирцея, – настаивал мужчина. – Реактивируй факсы и функции, избавься от Дланей Геркулеса и прочих надоевших игрушек, и скроемся вместе. Будь, как раньше, моей.
– Да из тебя песок сыплется! – фыркнула ведьма. – Тело в шрамах, седые волосы… Почему бы мне предпочесть старика молодому и полному жизни любовнику? – Она погладила бедро и поникший пенис окаменевшего на подушках, словно в гипнотическом сне, ахейца.
– Потому что я – Одиссей, который не скроется сквозь портал Калаби-Яу через неделю, месяц или восемь лет, как этот юнец. Потому что я – Одиссей, который любит тебя.
Сикоракса издала какой-то сдавленный звук, похожий на глухое рычание. Калибан заворчал в ответ, словно верный пёс.
Никто полез под тунику и вытащил из-за широкого пояса спрятанный пистолет.
Женщина замерла и уставилась на него.
– Ты же не веришь, будто эта штуковина сумеет мне повредить?
– Я взял её для другого, – проговорил гость. Лиловые очи красавицы обратились на застывшего молодого Одиссея.
– Не сходи с ума. Знаешь ли, какие беды на квантовом уровне повлечёт подобная выходка? Даже играя с такими мыслями, ты бросаешь вызов самому Хаосу. Это нарушит круговорот событий, продолжавшийся в тысяче разных миров тысячу с лишним…
– Вот и пора всё прекратить, – заметил мужчина.
Грянули шесть выстрелов, один оглушительнее другого. В голого Одиссея вонзились шесть литых тяжёлых пуль. Они разворотили грудную клетку, взорвали сердце, пробили середину лба.
Тело молодого мужчины судорожно задёргалось и сползло на пол. На шёлковых подушках остались красные полосы, на мраморной плитке пола выросла лужица крови.
– Решайся, – проронил Никто.
Не знаю, телепортировался ли я собственными силами, без помощи медальона, либо просто перенёсся вместе с богом, поскольку держал его за рукав, когда хромоногий квитировался. Да это и не важно. Главное, что я здесь.
То есть в жилище Одиссея. Как только мы с Гефестом и. Ахиллесом являемся из ниоткуда, на нас обрушивается яростный лай. Мужеубийца в окровавленном шлеме косится на горластого пса – и тот, повизгивая, с поджатым хвостом, убирается восвояси.
Мы находимся в прихожей большого пиршественного чертога в Одиссеевом дворце на острове Итака. Внутренний двор и здание накрыты сверху гудящим силовым полем. Нечестивые охотники за приданым не просиживают длинные скамьи за бесконечным обедом, и верная Пенелопа не горюет, взирая на них, и беспомощный подросток Телемах не строит козней, и проворные слуги не снуют туда-сюда, поднося отягчённым едой женихам кубки с чёрным питьём. Однако, судя по виду комнаты, можно подумать,, будто великое избиение женихов уже свершилось:. стулья в беспорядке опрокинуты, сорванный со стены ковёр сполз со столешницы на пол и пропитан разлитым вином, и даже великий лук Одиссея – тот, который, если верить легенде, никто, кроме хозяина, не смог бы натянуть, настолько редкое и ценное оружие, что Лаэртид не рискнул брать его в Троянский поход, – теперь валяется на каменном полу среди россыпи знаменитых охотничьих стрел, отточенных и пропитанных гибельным ядом.
Зевс молниеносно разворачивается к нам. На великане всё та же мягкая одежда, в которой он восседал на олимпийском престоле, вот только рост пришлось чуть уменьшить, дабы втиснуться в помещение. И всё-таки божество в два раза выше Ахилла.
Быстроногий делает нам знак отойти в сторону, а сам поднимает щит и с клинком наготове входит в пиршественный чертог.
– Сын мой, – зычно речёт Громовержец, – избавь меня от своего мальчишеского гнева. Хочешь единым жестоким ударом убить отца, тирана и бога?
Ахеец наступает; наконец его отделяет от Кронида один лишь просторный обеденный стол.
– Защищайся, старик.
Зевс улыбается, не выказывая ни малейшей тревоги.
– Раскинь мозгами, быстроногий мужеубийца. Воспользуйся для разнообразия головой, а не только членом или мускулами. Ты что, предпочтёшь увидеть на золотом олимпийском престоле никчемного калеку? – Тут он кивает в сторону Гефеста, который безмолвно стоит на пороге рядом со мной.
Но человек не поворачивает головы.
– Подумай хоть разок. – От голоса Громовержца в соседней кухне дребезжит посуда. – Ахилл, сынок, проникнись вездесущей близостью Зевса, Отца всех богов. Соединившись, два наших бессмертных духа третий породят, могущественней каждого из нас. Так, неразлучны, триедины – отец, и сын, и святая воля, – мы станем править в небесах и в Трое и свергнем титанов обратно в Тартар на веки вечные.
– Сражайся, старый хрыч, – цедит герой. Лик Зевса покрывается красными пятнами нескольких разных оттенков.
– Гнусное отродье! Да я и теперь, утратив власть над стихиями, растопчу тебя, словно букашку!
Отец всех бессмертных хватает широкий стол за край и бросает его в воздух. Тяжёлые пятидесятифутовые доски с увесистыми ножками-столбами свистят, кувыркаясь, над головой Ахиллеса. Мужчина низко пригибается, стол ударяется в стену за его спиной, уничтожает красивую фреску и разлетается тысячей щепок во всех направлениях.
Ахеец делает два шага вперёд.
Зевс разводит руками, показывая ладони.
– Ты что же, вот так и желаешь меня прикончить, кратковечный? Безоружного? Или, может, схватимся пустыми руками, будто герои на славной арене, пока один из нас не сможет подняться, а его победитель возьмёт награду?
Быстроногий медлит одну секунду. Потом снимает и откладывает в сторону золотой шлем. Стягивает с руки круглый щит, пристраивает на остром выступе меч, рядом – бронзовые нагрудные латы, наголенники – и всё это отправляет пинком ноги к дверям, где стоим мы с Гефестом. Теперь на нём только рубашка с короткой юбкой, широкий кожаный пояс и сандалии.
За восемь шагов от Громовержца Ахилл разводит руки и сгибает колени, становясь в борцовскую позу.
На лице Зевеса мелькает ухмылка. Неуловимо для человеческого глаза бог приседает, выпрямляется – и вот уже у него в руках прославленный лук Одиссея.
«Беги!» – успеваю мысленно крикнуть я, но мускулистый блондин даже и ухом не ведёт.
Кронид легко натягивает звонкую тетиву, с которой, по слухам, никто, кроме Одиссея, на земле не управился бы, и, направив широкий отравленный наконечник прямо в сердце героя, отпускает её.
Стрела пролетает мимо.
Зевс никак не мог промахнуться, тем более с восьми шагов – древко ничуть не искривлено, чёрное оперение тоже в порядке, – и всё-таки бронзовый наконечник вонзается глубоко в столешницу возле стены. Я почти чувствую, как ужасный яд, взятый, как утверждает молва, у самых смертоносных змей Геракла, впитывается и разъедает крепкое дерево.
Громовержец изумлённо изгибает брови. Ахилл не двигается с места.
Тогда Зевс молниеносно приседает, поднимается с новой стрелой, шагает ближе, целится, натягивает тетиву, отпускает…
И не попадает. С пяти шагов.
Мужеубийца стоит на месте, не дрогнув. Разве что с яростью смотрит в глаза божеству, в которых уже разгорается паника.
Отец всех бессмертных наклоняется, аккуратно прилаживает стрелу, тянет тетиву, так что блестящие от пота мускулы заметно напрягаются. Могучий лук почти гудит от натуги. Владыка среди богов шагает вперёд, так что наконечник маячит в одном-единственном футе от широкой груди Ахилла.
Зевс делает выстрел.
И вновь промахивается.
Это невозможно, но я вижу, как остриё впивается в стену за спиной героя. Стрела не прошла сквозь Ахилла, не обогнула его, а неизвестно как – невероятным, ну совершенно немыслимым образом – пролетела мимо.
И тогда быстроногий прыгает, ударом отбрасывает лук и хватает бога в два раза выше себя прямо за горло.
Громовержец, шатаясь, ходит по комнате, пытается стряхнуть со своей шеи сильные руки ахейца и бьёт его кулаком шириной в половину человеческой спины. Мужеубийца продолжает висеть, а Зевс крушит гигантские брусья, дубовую столешницу, дверной проём и стены. Со стороны кажется, будто ребёнок повис на шее взрослого человека. Но Ахиллес по-прежнему не ослабляет хватку.
Тем временем бог ухитряется гигантскими пальцами разжать пальцы ахейца, оторвать от себя сначала левую, потом правую ладонь, сжимает массивными ручищами его предплечья и начинает колотить болтающимся героем по всем встречным предметам, так что слышится грохот, будто от катящихся валунов, и наконец прижимает Ахилла своим телом к стенке. Раздаётся хруст кратковечных рёбер и божественной грудной клетки. Спина человека гнётся, повторяя очертания каменного дверного проёма.
Ещё пять секунд, и позвоночник треснет, словно лук из дешёвой бальзы.
Но Ахиллес не ждёт пяти мгновений. Или даже трёх. Неизвестно как быстроногий на миг вызволяет правую руку, покуда Зевс продолжает со скрежетом гнуть его спину.
Что происходит дальше, я вижу как отражение на сетчатке после стремительного удара молнии. Ладонь мужеубийцы лезет под широкий кожаный пояс и выхватывает оттуда короткий нож. Мужчина всаживает лезвие в горло противнику, поворачивает, загоняет глубже и снова вращает, крича даже громче самого олимпийца, возопившего от ужаса и боли.