– Можешь забыть о шести тысячах девятистах двенадцати часах работы, – передал по личному лучу Орфу. – За это время мы только доберёмся до чёрных дырок. При том, что любой неосторожный поворот или повреждение газовым резаком наверняка вызовет детонацию другой боеголовки.
– Ага, – отозвался маленький моравек, чьи оптические частоты уже ничто не замутняло.
– У кого-нибудь есть предложения? – вмешался первичный интегратор.
Манмут едва не подпрыгнул от неожиданности. Увлёкшись изучением затонувшей посудины, он совершенно забыл о прямой и постоянной связи с «Королевой Мэб».
– Есть, – произнёс иониец, переключившись на общую линию. – Вот что нам нужно сделать…
И он в двух словах как можно доступнее изложил свою точку зрения. Вместо того чтобы обезвреживать боеголовки по отдельности согласно длинному протоколу, присланному первичными интеграторами, Орфу предлагал действовать быстрее и без особых заморочек. Манмуту надлежало установить свою подлодку над бумером, словно курицу-наседку над гнездом, максимально удлинив её ножки и включив на полную мощность все фюзеляжные прожекторы, чтобы работать при самом ярком свете. После этого моравеки газовыми резаками отрежут каждую боеголовку от снаряда, затем при помощи простой цепочно-блоковой системы поднимут носовые конусы прямо в грузовой трюм «Смуглой леди» и разместят их между перегородками, словно яйца в картонной коробке.
– Не грубовато ли? – спросил Чо Ли с мостика «Королевы Мэб». – Чёрные дыры могут достичь критического состояния.
– Ага, – громыхнул гигантский краб, – могут. Но если год, а то и больше, над ними маяться, одна из них наверняка активируется. Так что сделаем по-моему.
Манмут коснулся манипулятора друга и кивнул в знак согласия, уверенный, что радар ионийца уловит его движение.
Тут на общей связи послышался суровый голос Сумы Четвёртого:
– И как вы собираетесь поступить с сорока восемью боеголовками и семьюстами шестьюдесятью восемью чёрными дырами, когда погрузите их на борт подлодки?
– Вы нас отсюда заберёте, – промолвил маленький европеец. – Шлюпка поднимет начинённую смертью «Леди» в открытый космос, и мы отсылаем дырки на все четыре стороны.
– Конфигурация шлюпки не позволит ей взлететь выше колец! – рявкнул Сума Четвёртый. – Да и как увернуться по дороге от роботов-лейкоцитов?
– Это уж ваша забота, – громыхнул Орфу. – Мы сейчас же принимаемся за работу. За десять или двенадцать часов нарубим эти боеголовки и погрузим их на подлодку. Потом поднимаемся на поверхность, а вы к тому времени что-нибудь сообразите. Нам известно, что в вашем распоряжении есть и другие судна – невидимые, где-то там, за кольцами. Вот и подготовьте одно из них, чтобы встретило «Смуглую леди» у планетарной орбиты и забрало у нас эту гадость. Не для того же мы отмахали такой путь до Земли, чтобы взять и уничтожить её?
– Погодите, у нас тут неожиданный гость, – вмешался Астиг-Че. – Только что какое-то маленькое судно – похоже, соньер, – приземлилось на орбитальном острове Сикораксы.
Отлёт Никого происходил без всяких церемоний. Только что бородач болтал из низко зависшего соньера со стоящими на земле Даэманом, Ханной и Томом, а в следующий миг диск чуть ли не вертикально взвился, силовым полем крепко вжав пилота в нишу, устремился в небо, словно пущенный дротик, и спустя мгновения растворился в низких серых облаках.
Ада почувствовала себя обманутой. Она-то рассчитывала на прощальные слова от того, кого некогда знала под именем Одиссея.
Вопрос о том, давать ли Никому соньер, был решён с перевесом в один-единственный голос, принадлежавший даже не уцелевшему обитателю Ардиса, а лысому мужчине по имени Элиан, вожаку шестерых беженцев из Хьюз-тауна.
Колонисты, не желавшие терять летающую посудину, пришли в ярость и требовали повторного голосования. Дело дошло до возмущенных воплей, а кое-кто уже вскидывал дротиковые винтовки.
Тогда супруга Хармана выступила на середину и громким, но ровным голосом объявила, что решение уже принято. Никто получит соньер и постарается вернуть его как можно скорее. А до тех пор у общины остаётся небесный плот, который Никто и Ханна собрали вручную в гараже у Золотых Ворот Мачу-Пикчу. Если в летающем диске умещалось только шесть человек, то новая посудина переносила сразу четырнадцать, что будет весьма кстати, если придётся спасться бегством на речной остров. Так что вопрос закрыт.
Дула винтовок нехотя опустились, но недовольный ропот не утихал. Старые друзья ещё долго избегали смотреть Аде в глаза, давая понять, что бывшая хозяйка имения исчерпала остатки своего влияния как предводительницы.
И вот теперь, когда Никто улетел на соньере, её сердце обожгло нестерпимое одиночество. Женщина дотронулась до слегка округлившегося живота и подумала: «Маленький человечек, сын или дочь Хармана! Если я совершила ошибку и подвергла тебя опасности, то буду раскаиваться до самой смерти».
– Ада? – окликнул Даэман. – Мы можем потолковать наедине?
Они прошлись до северного частокола, туда, где в прежние дни дышал жаром литейный купол Ханны. Сын Марины рассказал о встрече с постженщиной, которая назвалась Мойрой, но при этом выглядела как молодая Сейви, правда, видел её во время собрания лишь Даэман, всем остальным она отвела глаза.
Кузина медленно покачала головой.
– Всё это бессмыслица. С какой стати постчеловеку являться в теле Сейви, да ещё скрываться от остальных? Как это возможно? И зачем?
– Не знаю, – сказал молодой мужчина.
– Она что-нибудь ещё говорила?
– Обещала после голосования рассказать кое-что про Хармана.
– Ну и?.. – встрепенулась Ада.
Её сердце так тяжело застучало, словно ребёнок зашевелился внутри, не меньше матери желая узнать новости о своём отце.
– И всё, что призрак мне сообщил потом, было: «Запомни, что в Ничьей гробнице Никого больше нет».
Заставив кузена повторить эту фразу дважды, Ада наморщила лоб:
– Опять какая-то ерунда.
– Знаю, – откликнулся Даэман. Вид у него был мрачный, подавленный, плечи ссутулились. – Я пытался разговорить её, но она… просто исчезла. Как будто провалилась.
Супруга Хармана строго, с большим сомнением уставилась на собеседника.
– Ты уверен, что так и было, Даэман? Мы все перетрудились, перенервничали, слишком мало спали… Это привидение точно к тебе приходило?
Мужчина гневно блеснул глазами, однако ничего не ответил.
– "Запомни, что в Ничьей гробнице Никого больше нет", – пробормотала будущая мать и осмотрелась вокруг.
Люди продолжали заниматься ежедневными привычными обязанностями, вот только те, что на собрании голосовали против, держались поодаль от тех, кто был «за», и ни один не хотел общаться с лысым Элианом. Ада едва не расплакалась.
Ни соньер, ни его пилот в тот день так и не вернулись. На другой и на третий – тоже.
Наконец жена Хармана поднялась в небо на шатком плоту в компании Ханны (она управляла машиной) и своего кузена, который отправился на охоту за пределы кольца из войниксов, а заодно хотел посчитать безголовых тварей-убийц. Утро выдалось ясное, без единого облачка, тёплый ветерок предвещал весну… и путешественники отлично различали чудовищ, кишащих внизу, сомкнувших кольцо радиусом в две мили вокруг Ямы.
– Я не очень-то разбираюсь, – прошептала Ада на ухо мужчине, хотя они находились на высоте тысячи футов над войниксами. – Но, кажется, только на том лугу их три-четыре сотни. А сколько всего, по-твоему? Тысяч пятнадцать? Больше?
– Думаю, больше, – спокойно сказал Даэман. – Наверное, тридцать-сорок тысяч.
– И как они не устанут стоять на месте? – спросила будущая мать. – Им что, не нужно ни есть, ни пить?
– Похоже, что не нужно, – отозвался кузен. – В те дни, когда мы принимали войниксов за слуг, ты видела, чтобы хоть один из них уставал, или ел, или пил? Я – нет.
Ада ничего не ответила. Те времена ушли в далёкое прошлое, о котором не стоило и вспоминать, хотя закончились они чуть менее года назад.
– Полсотни тысяч, – пробормотал сын Марины. – И это только сейчас. А они прибывают по факсу каждый день.
Ханна повела небесный плот на запад, на поиски дичи и свежего мяса.
На четвёртый день детёныш Сетебоса в Яме достиг размеров годовалого телёнка – если возможно представить себе телёнка в виде пульсирующего серого мозга с жёлтыми глазками, разевающимися ротовыми щелями и уймой розовых трёхпалых ладошек на серых стеблях.
– Мамочка, мамуля, – шептала эта тварь в голове Ады, во всех головах, – мне пора выходить. Эта ямка слишком тесная, а я так хочу кушать, что больше не могу терпеть.
Ранним вечером, за час до наступления сумерек и долгой, кромешной зимней ночи, у Ямы собралась группа людей. Мужчины и женщины по-прежнему жались поближе к тем, с кем одинаково голосовали по поводу соньера. Никто из колонистов теперь не расставался с дротиковой винтовкой, а самострелы держали под рукой на всякий случай.
Касман, Каман, Греоджи и Эдида целились в чудовище-переростка. Остальные стояли рядом.
– Ханна, – спросила супруга Хармана, – как там небесный плот, его нагрузили припасами?
– Да, – подтвердила подруга, – ящики с самым необходимым уже на борту, и ещё хватит места для десяти человек. А потом можно будет сажать по четырнадцать пассажиров.
– Ну и сколько времени уйдёт на то, чтобы доставить людей на остров и распаковать вещи? – осведомилась Ада.
– Сорок две минуты, – ответил ей Ламан, потирая обрубки искалеченных пальцев на правой руке. – Тридцать пять – на одних людей.
– Плоховато, – нахмурилась будущая мать.
Ханна шагнула к огню, который постоянно горел у Ямы.
– Дорога на остров занимает четверть часа в один конец. Машина не может лететь быстрее.
– А соньер добрался бы меньше чем за минуту, – вмешался Лоэс, один из самых вспыльчивых членов общины. – Минут через десять мы все были бы на месте.
– Но у нас нет соньера, – бесцветным голосом произнесла бывшая хозяйка особняка и невольно покосилась на юго-запад: там, за рекой, в гуще лесов поджидали своего часа пятьдесят тысяч войниксов.
Никто был прав. Даже если перенести всех людей на остров, серые твари нагрянут через несколько часов или даже минут. Несмотря на то что факс-узел Ардиса по-прежнему не работал (двое дежурных проверяли его днём и ночью), войниксы как-то ухитрялись факсовать. Похоже, поняла Ада, колонистам уже нигде не укрыться от горбатых убийц.
– Давайте займёмся ужином! – воскликнула она, заглушая тягучий холодный голос отродья Сетебоса, опять пронизавший головы всех присутствующих:
– Мамуля, папуля, мне пора выходить. Откройте решётку, папуля, мамуля, не то я сам управлюсь. Я уже сильный. И очень голодный. Мы скоро встретимся.
Греоджи, Даэман, Ханна, Элиан, Боман, Эдида и Ада просидели за разговорами до поздней ночи. Над их головами, как и всегда, безмолвно вращались экваториальное и полярное кольца. Большая Медведица низко висела над северным горизонтом. Лунный серп выглядел маленьким, как белая лунка на ногте.
– Думаю, завтра на рассвете мы позабудем затею с островом и начнём эвакуировать людей на Золотые Ворота Мачу-Пикчу, – сказала супруга Хармана. – Надо было так и сделать недели назад.
– За это время дурацкий плот как раз добрался бы до Золотых Ворот, – ввернула её подруга. – К тому же он может поломаться и вообще не долететь. Никто ещё устранил бы неисправность, а так пассажиры окажутся в ловушке.
– А если машина сломается здесь, то нам всем наступит конец, – произнёс Даэман и, вдруг испугавшись за побледневшую брюнетку, осторожно взял её за плечо. – Ханна, ты великолепно управлялась с плотом, но эта технология выше нашего понимания.
– Разве мы хоть что-нибудь понимаем в технологиях? – пробормотал Боман.
– Самострелы, – подала голос Эдида. – Мы стали чертовски хорошо разбираться в изготовлении самострелов. Ни один человек не засмеялся в ответ. Несколько минут спустя Элиан проговорил:
– Расскажите ещё раз, почему это войниксы не могут забраться в жилые пузыри вашего хвалёного Моста на Мачу-Пикчу.
– Жилые пузыри висят подобно гроздьям винограда на лозе, – начала Ханна, долее всех остававшаяся в тех местах. – Они соединяются между собой и покрыты чем-то вроде прозрачного пластика. Сверху – какое-то силовое поле, созданное либо учёными Потерянной Эпохи, либо самими «постами». Серые твари с него просто скатываются.
– Чем-то похожим были покрыты окна вездехода, на котором Сейви вывезла нас из Иерусалима в Средиземный Бассейн, – вставил Даэман. – По её словам, это покрытие, лишённое трения, создавалось против дождевых капель, но помогло нам и от войниксов и калибано.
– Хотел бы я повстречать этих калибано, – проворчал Элиан. – А то и самого Калибана.
Губы и прочие черты лица лысого мужичины указывали на его силу и врождённое любопытство.
– Нет, – мягко ответил сын Марины. – Ты бы вряд ли обрадовался такому знакомству. Особенно рандеву с Калибаном. Можешь поверить на слово.
Наступившую тишину нарушил Греоджи, высказав то, о чём все думали:
– Придётся тянуть соломинки… Или что-то в этом роде. Только четырнадцать из нас полетят к Золотым Воротам. С собой захватят лишь оружие, воду, минимальный запас еды. Можно и по пути поохотиться, зато людям хватит места. Все прочие останутся здесь.
– То есть выживут только четырнадцать из пятидесяти четырёх? – проговорила Эдида. – Как-то несправедливо получается.
– Ханна полетит среди первых, – продолжал мужчина. – Если путешествие удастся, она вернётся на небесном плоту за другими.
Подруга Ады мотнула головой.
– Греоджи, ты мог бы с таким же успехом управлять этой штукой. Невелика хитрость, я научу ей любого. Так что моё участие в первом полёте вовсе не обязательно. К тому же вы догадываетесь… вы знаете, что второго просто не будет. Посудина не в том состоянии. Войниксы всё прибывают. Сетебос растёт и крепнет с каждым часом. Те, кому достанутся четырнадцать коротких соломинок или длинных соломинок – не важно, – получат надежду выжить. Остальные погибнут здесь.
– Всё решится, как только рассветёт, – заключила супруга Хармана.
– Возможно, будет бой, – заметил Элиан. – Люди рассержены, голодны, они в отчаянии. Не каждый согласится тянуть жребий по такому серьёзному вопросу. Им легче захватить плот, нежели ждать позволения сесть.
Ада кивнула.
– Даэман, отбери себе десять людей, пусть окружат летучую машину ещё до того, как я созову совет. Эдида, собери с друзьями сколько сможете бесхозного оружия.
– Сейчас большинство спят в обнимку с винтовкой, – ответила блондинка. – Даже из рук не выпускают. Бывшая хозяйка имения снова кивнула.
– Сделайте что сумеете. Я поговорю с колонистами. Объясню им, что это единственный выход.
– Проигравшие потребуют в лучшем случае перенести их на остров, – сказал Греоджи. Боман кивнул.
– Я бы с радостью. Так и сделаю, если вытащу не ту соломинку.
Ада испустила вздох.
– Не поможет. На острове, здесь ли – какая разница, где умирать. Войниксы и туда нагрянут через пару минут, едва лишь мы останемся без защиты Сетебоса. Но это придётся сделать. Сначала перевезём всех желающих на середину реки, потом отпустим лететь к Мосту тех, кому повезёт.
– Потеряем время, – вставила её подруга. – К тому же это лишняя нагрузка на плот.
Будущая мать воздела руки ладонями наружу.
– Зато наши люди не бросятся убивать друг друга. У тех четырнадцати появится надежда. Прочие сами выберут, где встретить смерть. Оставим им хотя бы иллюзию выбора.
Больше говорить было не о чем, и колонисты разошлись по спальным палаткам.
Ханна пошла проводить подругу и перед самым укрытием, в темноте коснувшись её руки, шепнула:
– Я сердцем чувствую, что Харман жив. Надеюсь, тебе повезёт, когда мы станем метать жребий. Ада блеснула зубами при свете колец.
– Я тоже так чувствую, милая. Но уж точно не буду одной из четырнадцати. Я решила не принимать участия в жеребьёвке. Мы с малышом остаёмся в Ардисе.
В конце концов все их планы пошли прахом.
С первым же утренним лучом бывшая хозяйка имения резко проснулась: холодные щупальца Сетебоса лезли к ней в голову и даже в живот.
– Мамуля, у меня твой сынишка. Он тут побудет ещё несколько месяцев, пока я поучу его разным штукам, чудесным штукам, но мне пора играть, и я выхожу!
Женщина завизжала, ощутив, как тварь из Ямы трогает разум ещё не развившегося младенца.
В ту же секунду, пока все окончательно не пробудились, она вскочила и ринулась наружу, захватив с собой две дротиковые винтовки.
Малыш Сетебос погнул прутья и теперь протискивался серой массой сквозь решётку. Его щупальца уже простирались в стороны на целых пятнадцать футов и засунули трёхпалые ладони глубоко в грязь. Из ротовых отверстий три были широко разинуты и, свесив наружу длинные мясистые придатки, жадно поглощали из почвы скорбь, ужас, историю Ардиса. Бесчисленные жёлтые глазки чудовища ярко сверкали, а несметные пальцы на крупных розовых ладонях колыхались подобно морским анемонам, попавшим под сильное течение.
– Всё в порядке, мамуля, – мысленно прошипело существо, высвобождаясь из Ямы. – Я хочу только…
Где-то за спиной с криками подбегали Даэман и другие, но Ада не обернулась. Она замерла на месте, сорвала с плеча винтовку и выпустила в отродье Сетебоса целую обойму.
Тысячи хрустальных дротиков со свистом вырвали клок из левой доли мозга. Тварь завертелась будто ужаленная. Несколько щупальцев устремились к женщине.
Покачнувшись от сильной отдачи, Ада загнала вторую обойму и разрядила её в корчащееся чудовище.
– Мамммммммаааааааааааааааааааааааааааааа…
Когда и второй магазин опустел, Ада отбросила винтовку, вскинула на плечо другую, сделала три шага вперёд среди змеящихся щупалец и выпустила полную обойму между жёлтых глаз на передней половине мозга.
Отродье Сетебоса громко завопило всеми своими настоящими ртами – и повалилось обратно в Яму.
Женщина подошла к самому краю, зарядила ещё один магазин и принялась палить, не обращая внимания на крики у себя за спиной. Потом она вставила третий, прицелилась в окровавленную серую массу на дне ловушки и снова выстрелила. И снова. И снова. Расколов мозг на мягкие полушария, словно тыкву, Ада каждое из них растерзала тучами дротиков. Длинные стебли с розовыми ладошками ещё содрогались, но тварь, без сомнения, уже умирала.
Супруга Хармана сразу это почувствовала. Как и прочие колонисты. Последний мысленный вопль чудовища с шипением покидал головы людей, точно грязная вода, что сливается по водостоку в канаву.
Все, кроме стражников, сбежались к Яме из палаток и укрытий и встали группами, не веря собственным ощущениям и глазам.
– Что ж, полагаю, теперь до жребия не дойдёт, – прошептал Греоджи на ухо Аде, склонившись к ней посреди оглушительной тишины.
Внезапно со всех сторон послышался страшный шум – жужжание, свист и гул одновременно. Сперва отдалённый, он стремительно нарастал, и вскоре скрежет зловещим эхом наполнил лес и окрестные холмы.
– Какого лешего… – начал Касман.
– Войниксы, – произнёс Даэман. Мужчина взял у кузины винтовку, перезарядил и вернул хозяйке. – Они уже идут. Все разом.
И вот я наблюдаю, как бог сходит с ума.
Не знаю, какой подмоги я ожидал найти на Олимпе для затравленных, умирающих ахейцев, но в итоге сам угодил в западню подобно им. Греки бьются на узкой полоске пляжа, прижатые к морю врагами, а я стою, обливаясь потом под кожей хамелеона, бок о бок с тысячей бессмертных, и почти не дышу, дабы не выдать своего присутствия, взирая на Зевса, царя над небожителями, и слушая, как он провозглашает себя единым Вечным и Всемогущим Богом.
Впрочем, не стоило волноваться, что меня заметят. Олимпийцы внимают ему, разинув божественные рты и выпучив бессмертные очи.
Кронид помешался. Брызжа слюной, он разглагольствует о своих притязаниях на исключительную божественность и, кажется, насквозь буравит меня тёмными зрачками. У Громовержца взгляд сытого кота, забавляющегося с мышью. Можно не сомневаться, что я раскрыт.
Кладу руку на квит-медальон, висящий на груди под липким хамелеоньим костюмом.
Куда же мне испариться? Обратно на берег, к ахейцам, – неминуемая гибель. Назад в Илион, к Елене, – удовольствия и безопасность, но это значит стать изменником… кому? Греки даже не обращали внимания, когда я ходил между ними, по крайней мере с тех пор, как Лаэртид и Ахилл исчезли по ту сторону сомкнувшейся Брано-Дыры. И почему я должен хранить верность, когда они…
И всё-таки.
Кстати об Одиссее… Память подсовывает непрошеные картинки для взрослых… Я ведь могу вернуться на «Королеву Мэб». Там самое надёжное место. Хотя чутьё подсказывает: мне вообще нет места среди моравеков.
Кажется, что бы я ни выбрал, всё будет неправильно. Трусливое предательство – в лучшем случае.
«Да ради Бога, кого ты предал?!» Тут я нечаянно употребляю имя Господа всуе, ибо единственный Всемогущий Бог прожигает меня взором и заканчивает свою тираду, брызжа слюной и грохоча кулаком.
И хотя владыка Зевс не завершает речь знаменитым: «ВОПРОСЫ ЕСТЬ?!», однако на плотную тишину, что воцарилась в Великой Зале Собраний, он без боязни мог бы усесться.
Внезапно и совершенно необъяснимо внутренний голос неумирающего педанта – скорее профессора из будущего, нежели служителя музы из прошлого, – огорошивает меня мильтоновской фразой Люцифера, с точностью очертив весь ужас происходящего: «Я вознесу свой трон превыше Божьих звезд…»
Что-то срывает крышу и начисто сносит верхние этажи Великой Залы. В обнажившемся небе высится бесформенная фигура. Слышится рёв голосов и ветра.
Одна из стен обваливается внутрь. Гигантские существа, лишь отдалённо похожие на людей (да и то не все), рушат каменную кладку, опрокидывают колонны, вырываются из-под облаков и кидаются на собравшихся. Те из бессмертных, кто сохранил остатки разума, квитируются куда подальше либо спасаются бегством. Я каменею на месте.
Громовержец рывком поднимается на ноги. Золотые латы и оружие сложены на полу в каких-то двадцати футах от престола, но и это чересчур далеко. Молниеносная атака неисчислимых врагов даже Отцу Богов не позволяет вооружиться.
Он выпрямляется и заносит могучую руку, чтобы в буквальном смысле метнуть гром и молнию.
Однако ничего не выходит.
– Ай! Ай! Я больше над стихиями не властен! – восклицает Зевс, уставившись на пустую правую руку, так вероломно обманувшую его ожидания.
– СПАСЕНЬЯ НЕТ! МОЛЬБЫ НАПРАСНЫ! – громогласно раздаётся из грозовых туч, густо клубящихся над разломанным зданием, где боги бьются с чудовищами. – ИДИ ЗА МНОЮ В БЕЗДНУ, САМОЗВАНЕЦ. КТО УЦЕЛЕЕТ, БОЛЬШЕ НЕ ВОЗЛЮБИТ НИ ТРОНОВ, НИ СУДОВ, НИ АЛТАРЕЙ, НИ ТЮРЕМ – ЭТИХ МЕРЗОСТНЫХ ЯВЛЕНИЙ, ОТВЕРГНУТЫХ И БОГОМ И ЛЮДЬМИ. ИДЁМ ЖЕ, УЗУРПАТОР И ТИРАН ЗЕМЛИ, ТЕБЯ ЖДЁТ НОВАЯ ОБИТЕЛЬ -НЕЗДЕШНЯЯ, УЖАСНАЯ И ЗЛАЯ, НАПОЛНЕННАЯ ПРИЗРАКАМИ МРАКА.
Этот жуткий голос пугает даже не своей громоподобностью, но ледяным спокойствием.
– Нет! – вопит Зевс и квитируется прочь.
Из гущи борьбы слышатся крики: «Титаны!» и «Крон!»
Вот тут и я пускаюсь наутёк, молясь про себя, чтобы костюм хамелеона сохранил невидимые свойства, мчусь между падающими колоннами, между сражающимися, а вокруг полыхают молнии, низвергаясь с раздираемых огнём туч над Олимпом.
Кое-кто из богов устремляется к летающим повозкам, но в небесах на них нападают исполинские, странного вида колесницы, управляемые неописуемыми возничими. Всё побережье кальдеры охвачено битвой богов с титанами и прочими чудовищами. На моих глазах существо, которое явно может быть Кроном, бросает вызов одновременно Аресу и Аполлону. Олимпийцы спасаются бегством.
И вдруг меня хватает чья-то могучая рука, прищемляет мне ладонь, не позволив ухватиться за квит-медальон, и стягивает хамелеонью кожу, словно плохо закрученную обёртку с рождественского подарка.
Это Гефест, главный ремесленник Олимпа. За его спиной на траве, кажется, рассыпаны пушечные ядра, среди них валяется пустой аквариум.
– Ты что здесь делаешь, Хокенберри? – рычит косматый бородач. Карлик по сравнению с остальными бессмертными, он всё ещё на целый фут выше меня.
– Как ты меня увидел? – только и могу выдавить я.
Примерно в пятидесяти ярдах от нас Крон убивает Аполлона – судя по всему, исполинской дубиной. Кажется, свирепые ветры, воющие у вершины Олимпа, понемногу развеивают громадину из грозовых туч, которая высится над оставшимися без крыши стенами Великой Залы Собраний.
Гефест усмехается и щёлкает по прибору из стекла и бронзы, висящему на его жилетке среди сотни прочих безделушек.
– Увидел, не сомневайся. И Громовержец тоже. Знаешь, почему он велел мне создать тебя, Хокенберри? Чтобы его нынешнее восхождение на Божественный Престол не осталось без наблюдателя – такого наблюдателя, провались он пропадом, который мог бы всё записать. Мы же сплошь неграмотные, ты в курсе?