Страница:
Поддерживаемый врачами, Маркос продолжал оставаться у власти. Сезар
Вирата встретился со мной в Сингапуре в январе следующего года. Он был
абсолютно бесхитростным, политически невинным человеком. Он сказал, что
госпожа Имельда Маркос будет, вероятнее всего, выдвинута в качестве
кандидата в президенты. Я поинтересовался тем, насколько реально это было,
учитывая, что имелись другие серьезные кандидаты, включая Хуана Энриле и
министра труда Бласа Опле (Blas Ople). Вирата ответил, что речь шла о
"денежных потоках": у нее было больше денег, чем у других кандидатов, чтобы
заплатить за голоса, необходимые для выдвижения партийного кандидата в
президенты, а также для того, чтобы победить на выборах. Он добавил, что,
если она станет кандидатом в президенты, оппозиция выдвинет госпожу Кори
Акино (Mrs. Cory Aquino) и попытается сыграть на чувствах людей. Вирата
сказал, что в отсутствие политической стабильности упадок экономики
продолжался.
Развязка наступила в феврале 1986 года, когда Маркос провел
президентские выборы, после которых он объявил себя победителем. Корасон
Акино, кандидат от оппозиции, возразила против этого и начала кампанию
гражданского неповиновения. Министр обороны Хуан Энриле оставил Маркоса и
признал, что подтасовка выборов имела место, а командующий филиппинской
полицией генерал - лейтенант Фидель Рамос (Fidel Ramos) присоединился к
нему. Массовое проявление "народовластия" на улицах Манилы привело к
зрелищному свержению диктатуры. Финал наступил 25 февраля 1986 года, когда
Маркос и его жена бесславно сбежали из дворца Малаканан на вертолетах
американских ВВС. Их доставили на американскую военную базу Кларк, откуда
они улетели на Гавайи. Такая мелодрама в голливудском стиле могла произойти
только на Филиппинах.
Госпожа Акино была приведена к президентской присяге в обстановке
всеобщего ликования. У меня были надежды на то, что эта честная,
богобоязненная женщина поможет восстановить доверие к Филиппинам и направит
страну по правильному пути. Я посетил ее в июне того же года, через три
месяца после этих событий. Она была искренней, набожной католичкой, которая
хотела действовать в интересах страны, делая то, что, как она полагала,
делал бы ее муж, если бы он остался в живых. По ее мнению, первым делом,
надо было восстановить демократию на Филиппинах, а уж демократия решила бы
экономические и социальные проблемы. За ужином госпожа Акино посадила рядом
со мной председателя конституционной комиссии, Верховного судью Сесилию
Муноз-Палму (Cecilia Munoz-Palma). Я спросил эту ученую женщину, какие уроки
ее комиссия извлекла из опыта последних сорока лет, прошедших с момента
обретения страной независимости в 1946 году, и как она собиралась
использовать эти выводы при составлении проекта Конституции. Безо всяких
колебаний она ответила: "Наша демократия не должна иметь никаких
ограничений. Мы обязаны сделать так, чтобы никакой диктатор не смог
когда-либо придти к власти и растоптать конституцию". Я спросил ее, не
существовало ли какой-либо несовместимости между культурой и привычками
филиппинцев и политической системой, основанной на американской модели
разделения властей, что могло бы быть источником проблем и для президентов,
предшествовавших Маркосу. По ее мнению, такой несовместимости не
существовало.
Проблемы, стоявшие перед госпожой Акино, усугублялись бесконечными
попытками переворотов, армия и полиция были политизированы. Перед встречей
стран АСЕАН в январе 1987 года над страной вновь нависла угроза переворота.
Без твердой поддержки президента Сухарто встреча была бы отложена, а доверие
к правительству Акино - подорвано. Правительство Филиппин согласилось
разделить ответственность за обеспечение безопасности участников конференции
с другими правительствами стран АСЕАН, в особенности с правительством
Индонезии. Обеспечением безопасности занялся Бенни Моердани, доверенное лицо
президента Сухарто. Он расположил в центре Манильской бухты корабль
военно-морских сил Индонезии с вертолетами и десантниками на борту, готовыми
спасти глав правительств стран АСЕАН, если бы во время встречи случилась
попытка переворота. Я сомневался в том, удастся ли подобная операция, но
решил следовать их сценарию, надеясь, что демонстрация силы испугает
главарей переворота. Мы все были заперты в филиппинском отеле "Плаза" (Hotel
Plaza), стоявшем на берегу Манильского залива, так что мы могли видеть
индонезийский корабль, стоявший на якоре. Отель был полностью блокирован и
тщательно охранялся. Встреча прошла хорошо, безо всяких неприятностей. Мы
все надеялись, что эта демонстрация поддержки правительства госпожи Акино в
тот период, когда происходили многочисленные попытки его дестабилизации,
поможет разрядить ситуацию.
На самом деле, это не оказало никакого влияния на развитие ситуации.
Попытки переворота следовали одна за другой, отпугивая инвесторов, чьи
инвестиции были крайне необходимы для создания рабочих мест. Это было
досадно, потому что в стране было много способных людей, получивших
образование на Филиппинах и в США. Филиппинские рабочие, по крайней мере, в
Маниле, говорили по-английски. Причин, по которым Филиппины не могли бы
стать одной из преуспевающих стран АСЕАН, не существовало. В 50-ых - 60-ых
годах это была наиболее развитая страна региона, потому что Америка
оказывала Филиппинам щедрую помощь в послевоенном восстановлении страны. В
стране не хватало того "клея", который держит общество вместе. Верхушка
общества, помещики, относились к крестьянам так же, как помещики на
гасьендах Латинской Америки - к своим пеонам. Существовало два различных
общества: верхушка жила в исключительной роскоши и комфорте, а крестьяне с
трудом зарабатывали себе на жизнь. А их жизнь на Филиппинах была очень
тяжелой. У крестьян не было земли, и им приходилось работать на сахарных и
кокосовых плантациях. Крестьянские семьи были многодетными, потому что
церковь препятствовала ограничению рождаемости. Конечным результатом была
растущая бедность людей. Было очевидно, что Филиппины никогда не смогут
подняться без существенной помощи со стороны США. Госсекретарь США Джордж
Шульц (George Shultz) симпатизировал Филиппинам и хотел помочь им, но дал
ясно понять мне, что Соединенные Штаты могли бы добиться большего, если бы
страны АСЕАН продемонстрировали свою поддержку и внесли вклад в это дело.
США не хотели помогать Филиппинам в одиночку, будто бы это была только их
проблема. Шульц хотел, чтобы страны АСЕАН играли более важную роль в этом
вопросе, что позволило бы президенту США собрать необходимые голоса в
Конгрессе. Я убедил Шульца начать осуществление помощи в 1988 году, до
окончания второго срока пребывания Рейгана на посту президента. Ему это
удалось. Состоялось две встречи участников Многосторонней инициативы по
оказанию помощи Филиппинам (Multilateral Assistance Initiative - Philippines
Assistance Programme). Первая из них произошла в Токио в 1989 году. В
результате, были приняты обязательства по оказанию помощи Филиппинам в
размере 3.5 миллиардов долларов США. Вторая встреча была проведена в
Гонконге в 1993 году, во время правления администрации президента Буша, на
ней были приняты обязательства о предоставлении помощи в размере 14
миллиардов долларов. Но нестабильность на Филиппинах продолжалась, поэтому
доноры колебались и откладывали осуществление намеченных проектов.
Преемник госпожи Акино, Фидель Рамос, которого она поддержала, был
более практичным политиком и способствовал стабилизации обстановки в стране.
В ноябре 1992 года я нанес ему визит. В своей речи на 18-ой Филиппинской
бизнес конференции (18th Philippine Business Conference) я
сказал: "Я не верю, что демократия обязательно способствует развитию. Я
считаю, что для успешного развития государства больше нуждаются в
дисциплине, чем в демократии". В частной беседе президент Рамос сказал, что
он был согласен со мной. Британская конституция парламентарного типа
работала бы в его стране лучше, потому что партия, имевшая большинство в
Законодательном собрании, формировала бы и правительство. Тем не менее,
публично Рамос вынужден был не соглашаться со мной.
Он хорошо знал, как трудно управлять страной в условиях четкого
разделения властей по американскому образцу. Сенат уже отверг предложение
госпожи Акино о сохранении американских военных баз. На Филиппинах имелась
воинственная пресса, но это не помогло справиться с коррупцией. Отдельных
репортеров можно было купить, как и многих судей. Что-то серьезно
разладилось в обществе. Миллионы филиппинских мужчин и женщин вынуждены были
покидать свою страну и искать работу за рубежом, которая по квалификации
была намного ниже их образовательного уровня. Филиппинские специалисты,
которых мы нанимали для работы в Сингапуре, - так же хороши, как и наши, а
филиппинские архитекторы, художники и музыканты, - даже более творчески
одаренные и артистичные люди. Сотни тысяч филиппинцев уехали на Гавайи и в
США. Это было проблемой, решение которой не становилось легче от наличия на
Филиппинах конституции американского типа.
Разница заключается в культуре. Филиппинцы - мягкие люди, способные
прощать. Только на Филиппинах лидер, подобный Фердинанду Маркосу, грабивший
страну на протяжении двадцати лет, мог рассчитывать на похороны с почестями.
Лишь незначительная часть награбленного им была возвращена, тем не менее,
его жене и детям было разрешено вернуться на Филиппины и заниматься
политикой. Используя свои значительные ресурсы, они поддерживали
перспективных кандидатов на президентских выборах и выборах в Конгресс, и
вновь оказались в центре внимания в 1998 году, когда президентом был избран
Джозеф Эстрада (Joseph Estrada). Генерал Фабиан Вер (Fabian Ver), который
при Маркосе был главнокомандующим сил безопасности в тот момент, когда был
убит Акино, покинул Филиппины вместе с Маркосом в 1986 году. Когда он умер в
Бангкоке, правительство президента Эстрады похоронило его с воинскими
почестями. 22 ноября 1998 года филиппинская газета "Тудэй" (Today) писала:
"Вер, Маркос и другие члены его семьи погрузили страну в два десятилетия
лжи, пыток и грабежа. На протяжении следующего десятилетия друзья и
ближайшие родственники Маркоса один за другим на цыпочках вернулись в
страну. Несмотря на все общественное негодование и отвращение к ним, они
показали, что с деньгами все возможно". Филиппинцы страстно говорили и
писали. Чего бы они могли достичь, если бы смогли заставить свою элиту
разделять их чувства и действовать?
В середине 50-ых годов, когда я занимался адвокатской практикой в судах
Брунея, это был тихий, мирный, богатый нефтью султанат. В августе 1960 года
султан Брунея сэр Оман Али Сайфуддин (Sir Oman Ali Saifuddien) пригласил
меня, в качестве премьер-министра, вместе с главой государства Юсуфом
Исхаком, на празднование своего дня рождения. Он был спокойным человеком, с
мягкой речью и дружеской, привлекательной улыбкой. У него было мало друзей,
ибо почти все обращались к нему за деньгами. Я несколько раз встречался с
ним в Лондоне, где я вел переговоры по поводу объединения с Малайзией в
1962-1963 годах. Он никогда не был в восторге от идеи вступления султаната в
Малайзию в качестве штата. В этом случае большинство доходов от продажи
нефти шло бы федеральному правительству, и он не был уверен, что то особое
внимание, с которым относился к нему Тунку, оставалось бы таким же, если бы
Бруней вступил в состав федерации. В этом случае он стал бы лишь одним из
многих султанов Малайзии. Я объяснил ему причины, по которым Сингапур хотел
вступить в состав федерации, но при этом ни на чем не настаивал и
предоставил ему принять собственное решение. У него были свои юридические
советники, и он, в конечном итоге, принял политическое решение не вступать в
состав федерации. Ретроспективно, это было правильное решение.
Великобритания продолжала сохранять свое присутствие в Брунее с 1963 года до
февраля 1984 года, когда султанату была предоставлена независимость.
Во время одного из визитов в Сингапур, состоявшегося вскоре после
нашего отделения от Малайзии, сэр Омар широко улыбнулся и сказал: "Теперь
Сингапур - как Бруней. Так будет лучше для вас". В самом деле, у нас было
много общего: мы были маленькими странами, окруженными большими соседями. Я
не завидовал его богатству и никогда не занимал у него денег. Я давал ему
советы, только когда он просил меня об этом. Султан доверял мне. В 1967
году, когда Малайзия прекратила функционирование общего Валютного комитета,
его члены, - Малайзия, Бруней и Сингапур, - согласились, что между нашими
новыми валютами будет существовать взаимозаменяемость и паритет. Когда в
1973 году соблюдение этого порядка прекратилось, старый султан решил
сохранить эту договоренность по отношению к Сингапуру. Он был самым скромным
султаном, совершенно отличавшимся от других султанов региона. Он привил
Брунею понятие о финансовой дисциплине и приступил к накоплению огромных
активов, которые управлялись его агентами в Лондоне. ( Прим. пер.: султан
Брунея считается одним из богатейших людей мира, чье состояние оценивается
примерно в 50 миллиардов долларов США).
Когда британское правительство стало оказывать на него давление,
вынуждая его провести конституционные реформы с целью введения демократии,
тогда, чтобы потянуть и выиграть время, он в 1967 году отрекся от престола в
пользу своего старшего сына Хасанала Болкиа (Hassanal Bolkiah). Его сын был
тогда еще совсем молодым человеком, проходившим подготовку в британской
военной академии в Сандхерсте (Sandhurst). Султан провел много времени,
размышляя над тем, как сохранить роль Великобритании в качестве гаранта
безопасности Брунее. Он отказывался иметь дело с Индонезией и Малайзией. Он
не доверял Индонезии из-за поддержки ею лидера Народной партии Брунея
(Brunei People's Party) Азахари (Azahari), который возглавлял восстание в
декабре 1962 года. Он опасался малазийцев, потому что малайзийские служащие,
направленные на работу в Бруней в конце 50-ых - начале 60-ых годов,
покровительственно относились к чиновникам Брунея, обращаясь с ними как с
деревенскими родственниками. Я был достаточно осторожен, чтобы не послать ни
одного сингапурского чиновника в Бруней даже на самое короткое время, а
когда такое случалось, то их надлежащим образом инструктировали, чтобы они
обращались с жителями Брунея вежливо и с достоинством.
Во время частной встречи в марте 1979 года я убеждал сэра Омара,
бывшего султана (Сери Бегавана (Seri Begawan), как его стали называть после
отречения), наладить частичные связи с АСЕАН перед обретением независимости
в 1984 году. Я сказал ему, что президент Индонезии Сухарто и премьер-министр
Малайзии Хусейн Онн были дружественно и благосклонно настроены по отношению
к Брунею. Он согласился рассмотреть вопрос о получении Брунеем статуса
наблюдателя в АСЕАН, но дальше этого дело не пошло. Я объяснил ему, что мир
сильно изменился. Сэр Омар продолжал подсознательно верить в англичан,
надеясь, что они всегда поддержат его. Он не хотел согласиться с тем, что
положение Великобритании изменилось, и что у англичан не было ни
военно-морских, ни военно-воздушных сил, с которыми они могли бы придти на
помощь Брунею.
После того как премьер-министром Великобритании стала Маргарет Тэтчер,
посещавшие Сингапур британские министры стали часто заводить со мною речь о
Брунее. Они хотели убедить султана провести выборы, придать монархии
современный вид, отказаться от протектората и предоставить Брунею
независимость. Я старался изо всех сил убедить Сери Бегавана, сэра Омара и
султана начать движение по этому пути, но безуспешно. Наконец, британское
правительство решило, что, независимо от того, будет ли в Брунее избрано
демократическое правительство или нет, султанат должен взять на себя
ответственность за свое собственное будущее. Великобритания обещала
продолжать оказывать Брунею поддержку, сохраняя в султанате батальон гурков,
за который Бруней должен был платить. В 1979 году я также попытался убедить
лорда Каррингтона, вскоре после того как он стал министром иностранных дел
Великобритании, проявить твердость по отношению к тем британскими
чиновниками, которые хотели продлить срок своего пребывания в Брунее. Тем
самым они не позволяли официальным лицам Брунея, которые практически
поголовно получили образование в Великобритании, накопить опыт, в котором
они нуждались для управления своей собственной страной. После этого
разговора в данной сфере произошли серьезные перемены. К 1984 году, когда
Бруней получил независимость, местные жители уже занимали практически все
высшие должности в султанате.
В 1980 году я обсудил с президентом Сухарто вопрос о возможном
вступлении Брунея в АСЕАН после получения независимости. Сухарто сказал,
что, в том случае, если Бруней захочет вступить в организацию, он будет
только приветствовать это. Затем я попытался убедить султана пересмотреть
взгляды его отца на то, что АСЕАН не являлась важной организацией. Ему
следовало нанести визит президенту Сухарто и другим лидерам стран АСЕАН. В
конце концов, в апреле 1981 года он так и поступил. Сухарто оказал ему в
Джакарте теплый прием. Затем султан посетил Малайзию и Таиланд. Когда в 1984
году Бруней вступил в АСЕАН, то членство в этой организации не только
обеспечило ему некоторые гарантии безопасности, но и облегчило султану
общение с соседями.
С момента обретения независимости в Брунее царил мир и стабильность.
Султан стал более уверенным в собственных силах. Принц Мохамед (Prince
Mohamed) стал знающим министром иностранных дел, а высокопоставленные
брунейские чиновники набрались опыта, выполняя свои обязанности и участвуя в
международных конференциях. Сери Бегаван, который умер в 1986 году, был бы
доволен такими результатами.
Дружба между отцом султана и мною получила продолжение в дружбе между
нынешним султаном, его братьями и министрами, и премьер-министром Го Чок
Тонгом и его коллегами. Между нашими странами существуют отношения доверия,
а наши взаимные намерения являются предельно честными.
29 октября 1977 года старый вьетнамский самолет "ДС-3 Дакота" (DC-3
Dakota), выполняя рейс по маршруту внутри страны, был угнан и приземлился в
Сингапуре. Мы не могли предотвратить его приземления на авиабазе Селетар и
разрешили Вьетнаму прислать новый экипаж, чтобы вместе со старым экипажем и
пассажирами, находившимися на борту, забрать самолет обратно во Вьетнам. Мы
заправили самолет топливом, провели необходимое обслуживание. Угонщики были
преданы суду и приговорены к 14 годам тюремного заключения.
Вьетнам так и не рассчитался за топливо и обслуживание. Вместо этого на
нас обрушился бесконечный поток требований вернуть угонщиков и
предупреждений о возможных последствиях в случае, если мы откажемся это
сделать. Мы заняли твердую позицию и не позволили запугать себя, иначе
подобным проблемам не было бы конца. Отношения Сингапура с Вьетнамом,
который объединился в 1975 году, начались с противостояния.
Вьетнамцы ловко эксплуатировали опасения стран АСЕАН и их желание
поддерживать дружеские отношения с Вьетнамом. Тон их радиопередач и газетных
публикаций был угрожающим. Их лидеры казались мне невыносимыми людьми, - они
были полны чувства собственной значимости и сравнивали себя с "пруссаками
Юго-Восточной Азии". Действительно, они пережили много страданий, вынеся на
себе все ужасы, причиненные американской военной машиной, и, проявив
огромную выносливость и замечательную изобретательность в использовании
американских средств массовой информации в пропагандистских целях, победили
американцев. Вьетнамцы были уверены, что смогут победить любую страну в
мире, которая напала бы на них, даже Китай. К нам, маленьким государствам
Юго-Восточной Азии, они не испытывали иных чувств, кроме презрения. Вьетнам
заявил, что установит дипломатические отношения с каждой страной АСЕАН в
отдельности, и отказался иметь дело с организацией в целом. Вьетнамские
газеты критиковали Филиппины и в Таиланд за наличие там военных баз США и
говорили о существовании сговора в отношениях между Китаем и Сингапуром.
К 1976 году все более углублявшиеся разногласия в отношениях с Китаем
вынудили вьетнамцев послать дипломатические миссии в страны АСЕАН. Во время
поездки по странам региона министр иностранных дел Фан Хиен (Phan Hien)
говорил о мире. Первоначально он исключил посещение Сингапура из программы
своей поездки, но затем изменил свои планы и прибыл к нам в июле 1976 года.
Он сказал, что Вьетнам не вмешивался во внутренние дела других стран, но
провел различие между народом и правительством Социалистической Республики
Вьетнам. По его словам, народ Вьетнама поддерживал справедливое дело народов
Юго-Восточной Азии, боровшихся за независимость (под этим он подразумевал
коммунистические мятежи); а правительство Вьетнама хотело установить
двусторонние отношения с этими странами. Я ответил, что эта дипломатическая
казуистика не позволяла нам избавиться от впечатления, что такой двойной
подход представлял собой вмешательство во внутренние дела других государств.
Говоря о советской помощи Вьетнаму, я заметил, что великие державы знали,
что непосредственно воевать друг с другом было опасно, так что они
использовали третьи страны для расширения своего влияния. Разногласия же
между странами АСЕАН разрешались внутри этой организации, так что ни
Советский Союз, ни Соединенные Штаты не могли использовать их в своих целях.
Год спустя премьер-министр Фам Ван Донг (Pham Van Dong) также
первоначально не включил Сингапур в план своего визита по странам региона,
вероятно, чтобы припугнуть нас. Мы не испугались, - вьетнамцы пока что не
могли причинить нам никакого вреда. Он прибыл 16 октября 1978 года и
показался мне высокомерным и недоброжелательным человеком. Вьетнамцы были
прекрасными режиссерами. Первым к нам приехал Фан Хиен, чтобы показать нам
слащавое, улыбчивое лицо коммунистического Вьетнама. Теперь Фам Ван Донг,
пожилой человек в возрасте 72 лет, приехал показать нам, что они были
тверды, как сталь. Во время дискуссии, продолжавшейся 2.5 часа, мы расточали
любезности и говорили иносказательно, а откровенный и прямой разговор между
нами начался в машине по дороге из аэропорта.
Я начал с комплиментов по поводу желания Вьетнама работать вместе с
нами для укрепления мира, стабильности и процветания. Тем не менее,
прослушивание передач "Радио Ханоя" и чтение газеты "Нян зан" (Nhan Dan)
порождало у меня некоторые сомнения: их тон был недружественным, даже
угрожающим. Фам Ван Донг ответил, что Вьетнам - социалистическая страна, а
он - коммунист, исповедующий марксизм-ленинизм. Он приехал в Сингапур, чтобы
вести переговоры в качестве премьер-министра Социалистической Республики
Вьетнам. Вьетнам внес свой вклад в дело революции и мира в Юго-Восточной
Азии и во всем мире. По его словам, это не должно было беспокоить Сингапур.
Вьетнам - страна с населением в 50 миллионов человек; это мужественные и
образованные люди; страна богата природными ресурсами. И США, и Япония
говорили вьетнамцам, что их страна станет экономически сильной, а потому и
США, и Япония будут нуждаться в развитии торговых и экономических отношений
с Вьетнамом.
После такого уверенного вступления, отвечая на мои вопросы, он заявил,
что Пекин подстрекал 140-150 тысяч этнических китайцев, проживавших на
севере Вьетнама, покинуть Вьетнам и вернуться в Китай. Он сказал, что
вьетнамцы не понимали, почему Китай делал это. Причиной возникновения этих
проблем было отношение Китая к Вьетнаму после победы Вьетнама над Америкой.
Он сказал, что Китай продолжал свою экспансионистскую политику в отношении
Вьетнама. Пекин использовал "красных кхмеров" для организации нападений на
территорию Вьетнама и совершения ужасных преступлений. Кампания, развернутая
китайским посольством в Ханое, привела к массовому отъезду из Вьетнама людей
народности хоа, которые затем получали в Китае специальную подготовку с
целью возвращения на вьетнамскую территорию. Китайцы зарубежья всегда
чувствовали приверженность к своей родине, - это искреннее и достойное
уважение чувство, но Пекин играл на этих чувствах.
Я спросил его, станет ли Пекин проводить подобную политику в отношении
Сингапура, если откроет в городе свое посольство. Фам Ван Донг ответил, что
он так не думает, ибо в планы Китая не входило возвращение на родину всех
китайцев, живших за рубежом. Китай предпочитал оставить их там, где они жили
и использовать в качестве инструмента своей политики. Многозначительно
посмотрев на меня, он сказал, что проживающие за рубежом китайцы всегда
будут поддерживать Китай, так же как проживающие за рубежом вьетнамцы всегда
будут поддерживать Вьетнам.
После этого он перешел к экономическим взаимоотношениям, удивив меня
заявлением, что Сингапур мог бы внести вклад в восстановление Вьетнама.
Когда я мягко возразил, что мы должны получать что-то взамен за наши товары
Вирата встретился со мной в Сингапуре в январе следующего года. Он был
абсолютно бесхитростным, политически невинным человеком. Он сказал, что
госпожа Имельда Маркос будет, вероятнее всего, выдвинута в качестве
кандидата в президенты. Я поинтересовался тем, насколько реально это было,
учитывая, что имелись другие серьезные кандидаты, включая Хуана Энриле и
министра труда Бласа Опле (Blas Ople). Вирата ответил, что речь шла о
"денежных потоках": у нее было больше денег, чем у других кандидатов, чтобы
заплатить за голоса, необходимые для выдвижения партийного кандидата в
президенты, а также для того, чтобы победить на выборах. Он добавил, что,
если она станет кандидатом в президенты, оппозиция выдвинет госпожу Кори
Акино (Mrs. Cory Aquino) и попытается сыграть на чувствах людей. Вирата
сказал, что в отсутствие политической стабильности упадок экономики
продолжался.
Развязка наступила в феврале 1986 года, когда Маркос провел
президентские выборы, после которых он объявил себя победителем. Корасон
Акино, кандидат от оппозиции, возразила против этого и начала кампанию
гражданского неповиновения. Министр обороны Хуан Энриле оставил Маркоса и
признал, что подтасовка выборов имела место, а командующий филиппинской
полицией генерал - лейтенант Фидель Рамос (Fidel Ramos) присоединился к
нему. Массовое проявление "народовластия" на улицах Манилы привело к
зрелищному свержению диктатуры. Финал наступил 25 февраля 1986 года, когда
Маркос и его жена бесславно сбежали из дворца Малаканан на вертолетах
американских ВВС. Их доставили на американскую военную базу Кларк, откуда
они улетели на Гавайи. Такая мелодрама в голливудском стиле могла произойти
только на Филиппинах.
Госпожа Акино была приведена к президентской присяге в обстановке
всеобщего ликования. У меня были надежды на то, что эта честная,
богобоязненная женщина поможет восстановить доверие к Филиппинам и направит
страну по правильному пути. Я посетил ее в июне того же года, через три
месяца после этих событий. Она была искренней, набожной католичкой, которая
хотела действовать в интересах страны, делая то, что, как она полагала,
делал бы ее муж, если бы он остался в живых. По ее мнению, первым делом,
надо было восстановить демократию на Филиппинах, а уж демократия решила бы
экономические и социальные проблемы. За ужином госпожа Акино посадила рядом
со мной председателя конституционной комиссии, Верховного судью Сесилию
Муноз-Палму (Cecilia Munoz-Palma). Я спросил эту ученую женщину, какие уроки
ее комиссия извлекла из опыта последних сорока лет, прошедших с момента
обретения страной независимости в 1946 году, и как она собиралась
использовать эти выводы при составлении проекта Конституции. Безо всяких
колебаний она ответила: "Наша демократия не должна иметь никаких
ограничений. Мы обязаны сделать так, чтобы никакой диктатор не смог
когда-либо придти к власти и растоптать конституцию". Я спросил ее, не
существовало ли какой-либо несовместимости между культурой и привычками
филиппинцев и политической системой, основанной на американской модели
разделения властей, что могло бы быть источником проблем и для президентов,
предшествовавших Маркосу. По ее мнению, такой несовместимости не
существовало.
Проблемы, стоявшие перед госпожой Акино, усугублялись бесконечными
попытками переворотов, армия и полиция были политизированы. Перед встречей
стран АСЕАН в январе 1987 года над страной вновь нависла угроза переворота.
Без твердой поддержки президента Сухарто встреча была бы отложена, а доверие
к правительству Акино - подорвано. Правительство Филиппин согласилось
разделить ответственность за обеспечение безопасности участников конференции
с другими правительствами стран АСЕАН, в особенности с правительством
Индонезии. Обеспечением безопасности занялся Бенни Моердани, доверенное лицо
президента Сухарто. Он расположил в центре Манильской бухты корабль
военно-морских сил Индонезии с вертолетами и десантниками на борту, готовыми
спасти глав правительств стран АСЕАН, если бы во время встречи случилась
попытка переворота. Я сомневался в том, удастся ли подобная операция, но
решил следовать их сценарию, надеясь, что демонстрация силы испугает
главарей переворота. Мы все были заперты в филиппинском отеле "Плаза" (Hotel
Plaza), стоявшем на берегу Манильского залива, так что мы могли видеть
индонезийский корабль, стоявший на якоре. Отель был полностью блокирован и
тщательно охранялся. Встреча прошла хорошо, безо всяких неприятностей. Мы
все надеялись, что эта демонстрация поддержки правительства госпожи Акино в
тот период, когда происходили многочисленные попытки его дестабилизации,
поможет разрядить ситуацию.
На самом деле, это не оказало никакого влияния на развитие ситуации.
Попытки переворота следовали одна за другой, отпугивая инвесторов, чьи
инвестиции были крайне необходимы для создания рабочих мест. Это было
досадно, потому что в стране было много способных людей, получивших
образование на Филиппинах и в США. Филиппинские рабочие, по крайней мере, в
Маниле, говорили по-английски. Причин, по которым Филиппины не могли бы
стать одной из преуспевающих стран АСЕАН, не существовало. В 50-ых - 60-ых
годах это была наиболее развитая страна региона, потому что Америка
оказывала Филиппинам щедрую помощь в послевоенном восстановлении страны. В
стране не хватало того "клея", который держит общество вместе. Верхушка
общества, помещики, относились к крестьянам так же, как помещики на
гасьендах Латинской Америки - к своим пеонам. Существовало два различных
общества: верхушка жила в исключительной роскоши и комфорте, а крестьяне с
трудом зарабатывали себе на жизнь. А их жизнь на Филиппинах была очень
тяжелой. У крестьян не было земли, и им приходилось работать на сахарных и
кокосовых плантациях. Крестьянские семьи были многодетными, потому что
церковь препятствовала ограничению рождаемости. Конечным результатом была
растущая бедность людей. Было очевидно, что Филиппины никогда не смогут
подняться без существенной помощи со стороны США. Госсекретарь США Джордж
Шульц (George Shultz) симпатизировал Филиппинам и хотел помочь им, но дал
ясно понять мне, что Соединенные Штаты могли бы добиться большего, если бы
страны АСЕАН продемонстрировали свою поддержку и внесли вклад в это дело.
США не хотели помогать Филиппинам в одиночку, будто бы это была только их
проблема. Шульц хотел, чтобы страны АСЕАН играли более важную роль в этом
вопросе, что позволило бы президенту США собрать необходимые голоса в
Конгрессе. Я убедил Шульца начать осуществление помощи в 1988 году, до
окончания второго срока пребывания Рейгана на посту президента. Ему это
удалось. Состоялось две встречи участников Многосторонней инициативы по
оказанию помощи Филиппинам (Multilateral Assistance Initiative - Philippines
Assistance Programme). Первая из них произошла в Токио в 1989 году. В
результате, были приняты обязательства по оказанию помощи Филиппинам в
размере 3.5 миллиардов долларов США. Вторая встреча была проведена в
Гонконге в 1993 году, во время правления администрации президента Буша, на
ней были приняты обязательства о предоставлении помощи в размере 14
миллиардов долларов. Но нестабильность на Филиппинах продолжалась, поэтому
доноры колебались и откладывали осуществление намеченных проектов.
Преемник госпожи Акино, Фидель Рамос, которого она поддержала, был
более практичным политиком и способствовал стабилизации обстановки в стране.
В ноябре 1992 года я нанес ему визит. В своей речи на 18-ой Филиппинской
бизнес конференции (18th Philippine Business Conference) я
сказал: "Я не верю, что демократия обязательно способствует развитию. Я
считаю, что для успешного развития государства больше нуждаются в
дисциплине, чем в демократии". В частной беседе президент Рамос сказал, что
он был согласен со мной. Британская конституция парламентарного типа
работала бы в его стране лучше, потому что партия, имевшая большинство в
Законодательном собрании, формировала бы и правительство. Тем не менее,
публично Рамос вынужден был не соглашаться со мной.
Он хорошо знал, как трудно управлять страной в условиях четкого
разделения властей по американскому образцу. Сенат уже отверг предложение
госпожи Акино о сохранении американских военных баз. На Филиппинах имелась
воинственная пресса, но это не помогло справиться с коррупцией. Отдельных
репортеров можно было купить, как и многих судей. Что-то серьезно
разладилось в обществе. Миллионы филиппинских мужчин и женщин вынуждены были
покидать свою страну и искать работу за рубежом, которая по квалификации
была намного ниже их образовательного уровня. Филиппинские специалисты,
которых мы нанимали для работы в Сингапуре, - так же хороши, как и наши, а
филиппинские архитекторы, художники и музыканты, - даже более творчески
одаренные и артистичные люди. Сотни тысяч филиппинцев уехали на Гавайи и в
США. Это было проблемой, решение которой не становилось легче от наличия на
Филиппинах конституции американского типа.
Разница заключается в культуре. Филиппинцы - мягкие люди, способные
прощать. Только на Филиппинах лидер, подобный Фердинанду Маркосу, грабивший
страну на протяжении двадцати лет, мог рассчитывать на похороны с почестями.
Лишь незначительная часть награбленного им была возвращена, тем не менее,
его жене и детям было разрешено вернуться на Филиппины и заниматься
политикой. Используя свои значительные ресурсы, они поддерживали
перспективных кандидатов на президентских выборах и выборах в Конгресс, и
вновь оказались в центре внимания в 1998 году, когда президентом был избран
Джозеф Эстрада (Joseph Estrada). Генерал Фабиан Вер (Fabian Ver), который
при Маркосе был главнокомандующим сил безопасности в тот момент, когда был
убит Акино, покинул Филиппины вместе с Маркосом в 1986 году. Когда он умер в
Бангкоке, правительство президента Эстрады похоронило его с воинскими
почестями. 22 ноября 1998 года филиппинская газета "Тудэй" (Today) писала:
"Вер, Маркос и другие члены его семьи погрузили страну в два десятилетия
лжи, пыток и грабежа. На протяжении следующего десятилетия друзья и
ближайшие родственники Маркоса один за другим на цыпочках вернулись в
страну. Несмотря на все общественное негодование и отвращение к ним, они
показали, что с деньгами все возможно". Филиппинцы страстно говорили и
писали. Чего бы они могли достичь, если бы смогли заставить свою элиту
разделять их чувства и действовать?
В середине 50-ых годов, когда я занимался адвокатской практикой в судах
Брунея, это был тихий, мирный, богатый нефтью султанат. В августе 1960 года
султан Брунея сэр Оман Али Сайфуддин (Sir Oman Ali Saifuddien) пригласил
меня, в качестве премьер-министра, вместе с главой государства Юсуфом
Исхаком, на празднование своего дня рождения. Он был спокойным человеком, с
мягкой речью и дружеской, привлекательной улыбкой. У него было мало друзей,
ибо почти все обращались к нему за деньгами. Я несколько раз встречался с
ним в Лондоне, где я вел переговоры по поводу объединения с Малайзией в
1962-1963 годах. Он никогда не был в восторге от идеи вступления султаната в
Малайзию в качестве штата. В этом случае большинство доходов от продажи
нефти шло бы федеральному правительству, и он не был уверен, что то особое
внимание, с которым относился к нему Тунку, оставалось бы таким же, если бы
Бруней вступил в состав федерации. В этом случае он стал бы лишь одним из
многих султанов Малайзии. Я объяснил ему причины, по которым Сингапур хотел
вступить в состав федерации, но при этом ни на чем не настаивал и
предоставил ему принять собственное решение. У него были свои юридические
советники, и он, в конечном итоге, принял политическое решение не вступать в
состав федерации. Ретроспективно, это было правильное решение.
Великобритания продолжала сохранять свое присутствие в Брунее с 1963 года до
февраля 1984 года, когда султанату была предоставлена независимость.
Во время одного из визитов в Сингапур, состоявшегося вскоре после
нашего отделения от Малайзии, сэр Омар широко улыбнулся и сказал: "Теперь
Сингапур - как Бруней. Так будет лучше для вас". В самом деле, у нас было
много общего: мы были маленькими странами, окруженными большими соседями. Я
не завидовал его богатству и никогда не занимал у него денег. Я давал ему
советы, только когда он просил меня об этом. Султан доверял мне. В 1967
году, когда Малайзия прекратила функционирование общего Валютного комитета,
его члены, - Малайзия, Бруней и Сингапур, - согласились, что между нашими
новыми валютами будет существовать взаимозаменяемость и паритет. Когда в
1973 году соблюдение этого порядка прекратилось, старый султан решил
сохранить эту договоренность по отношению к Сингапуру. Он был самым скромным
султаном, совершенно отличавшимся от других султанов региона. Он привил
Брунею понятие о финансовой дисциплине и приступил к накоплению огромных
активов, которые управлялись его агентами в Лондоне. ( Прим. пер.: султан
Брунея считается одним из богатейших людей мира, чье состояние оценивается
примерно в 50 миллиардов долларов США).
Когда британское правительство стало оказывать на него давление,
вынуждая его провести конституционные реформы с целью введения демократии,
тогда, чтобы потянуть и выиграть время, он в 1967 году отрекся от престола в
пользу своего старшего сына Хасанала Болкиа (Hassanal Bolkiah). Его сын был
тогда еще совсем молодым человеком, проходившим подготовку в британской
военной академии в Сандхерсте (Sandhurst). Султан провел много времени,
размышляя над тем, как сохранить роль Великобритании в качестве гаранта
безопасности Брунее. Он отказывался иметь дело с Индонезией и Малайзией. Он
не доверял Индонезии из-за поддержки ею лидера Народной партии Брунея
(Brunei People's Party) Азахари (Azahari), который возглавлял восстание в
декабре 1962 года. Он опасался малазийцев, потому что малайзийские служащие,
направленные на работу в Бруней в конце 50-ых - начале 60-ых годов,
покровительственно относились к чиновникам Брунея, обращаясь с ними как с
деревенскими родственниками. Я был достаточно осторожен, чтобы не послать ни
одного сингапурского чиновника в Бруней даже на самое короткое время, а
когда такое случалось, то их надлежащим образом инструктировали, чтобы они
обращались с жителями Брунея вежливо и с достоинством.
Во время частной встречи в марте 1979 года я убеждал сэра Омара,
бывшего султана (Сери Бегавана (Seri Begawan), как его стали называть после
отречения), наладить частичные связи с АСЕАН перед обретением независимости
в 1984 году. Я сказал ему, что президент Индонезии Сухарто и премьер-министр
Малайзии Хусейн Онн были дружественно и благосклонно настроены по отношению
к Брунею. Он согласился рассмотреть вопрос о получении Брунеем статуса
наблюдателя в АСЕАН, но дальше этого дело не пошло. Я объяснил ему, что мир
сильно изменился. Сэр Омар продолжал подсознательно верить в англичан,
надеясь, что они всегда поддержат его. Он не хотел согласиться с тем, что
положение Великобритании изменилось, и что у англичан не было ни
военно-морских, ни военно-воздушных сил, с которыми они могли бы придти на
помощь Брунею.
После того как премьер-министром Великобритании стала Маргарет Тэтчер,
посещавшие Сингапур британские министры стали часто заводить со мною речь о
Брунее. Они хотели убедить султана провести выборы, придать монархии
современный вид, отказаться от протектората и предоставить Брунею
независимость. Я старался изо всех сил убедить Сери Бегавана, сэра Омара и
султана начать движение по этому пути, но безуспешно. Наконец, британское
правительство решило, что, независимо от того, будет ли в Брунее избрано
демократическое правительство или нет, султанат должен взять на себя
ответственность за свое собственное будущее. Великобритания обещала
продолжать оказывать Брунею поддержку, сохраняя в султанате батальон гурков,
за который Бруней должен был платить. В 1979 году я также попытался убедить
лорда Каррингтона, вскоре после того как он стал министром иностранных дел
Великобритании, проявить твердость по отношению к тем британскими
чиновниками, которые хотели продлить срок своего пребывания в Брунее. Тем
самым они не позволяли официальным лицам Брунея, которые практически
поголовно получили образование в Великобритании, накопить опыт, в котором
они нуждались для управления своей собственной страной. После этого
разговора в данной сфере произошли серьезные перемены. К 1984 году, когда
Бруней получил независимость, местные жители уже занимали практически все
высшие должности в султанате.
В 1980 году я обсудил с президентом Сухарто вопрос о возможном
вступлении Брунея в АСЕАН после получения независимости. Сухарто сказал,
что, в том случае, если Бруней захочет вступить в организацию, он будет
только приветствовать это. Затем я попытался убедить султана пересмотреть
взгляды его отца на то, что АСЕАН не являлась важной организацией. Ему
следовало нанести визит президенту Сухарто и другим лидерам стран АСЕАН. В
конце концов, в апреле 1981 года он так и поступил. Сухарто оказал ему в
Джакарте теплый прием. Затем султан посетил Малайзию и Таиланд. Когда в 1984
году Бруней вступил в АСЕАН, то членство в этой организации не только
обеспечило ему некоторые гарантии безопасности, но и облегчило султану
общение с соседями.
С момента обретения независимости в Брунее царил мир и стабильность.
Султан стал более уверенным в собственных силах. Принц Мохамед (Prince
Mohamed) стал знающим министром иностранных дел, а высокопоставленные
брунейские чиновники набрались опыта, выполняя свои обязанности и участвуя в
международных конференциях. Сери Бегаван, который умер в 1986 году, был бы
доволен такими результатами.
Дружба между отцом султана и мною получила продолжение в дружбе между
нынешним султаном, его братьями и министрами, и премьер-министром Го Чок
Тонгом и его коллегами. Между нашими странами существуют отношения доверия,
а наши взаимные намерения являются предельно честными.
29 октября 1977 года старый вьетнамский самолет "ДС-3 Дакота" (DC-3
Dakota), выполняя рейс по маршруту внутри страны, был угнан и приземлился в
Сингапуре. Мы не могли предотвратить его приземления на авиабазе Селетар и
разрешили Вьетнаму прислать новый экипаж, чтобы вместе со старым экипажем и
пассажирами, находившимися на борту, забрать самолет обратно во Вьетнам. Мы
заправили самолет топливом, провели необходимое обслуживание. Угонщики были
преданы суду и приговорены к 14 годам тюремного заключения.
Вьетнам так и не рассчитался за топливо и обслуживание. Вместо этого на
нас обрушился бесконечный поток требований вернуть угонщиков и
предупреждений о возможных последствиях в случае, если мы откажемся это
сделать. Мы заняли твердую позицию и не позволили запугать себя, иначе
подобным проблемам не было бы конца. Отношения Сингапура с Вьетнамом,
который объединился в 1975 году, начались с противостояния.
Вьетнамцы ловко эксплуатировали опасения стран АСЕАН и их желание
поддерживать дружеские отношения с Вьетнамом. Тон их радиопередач и газетных
публикаций был угрожающим. Их лидеры казались мне невыносимыми людьми, - они
были полны чувства собственной значимости и сравнивали себя с "пруссаками
Юго-Восточной Азии". Действительно, они пережили много страданий, вынеся на
себе все ужасы, причиненные американской военной машиной, и, проявив
огромную выносливость и замечательную изобретательность в использовании
американских средств массовой информации в пропагандистских целях, победили
американцев. Вьетнамцы были уверены, что смогут победить любую страну в
мире, которая напала бы на них, даже Китай. К нам, маленьким государствам
Юго-Восточной Азии, они не испытывали иных чувств, кроме презрения. Вьетнам
заявил, что установит дипломатические отношения с каждой страной АСЕАН в
отдельности, и отказался иметь дело с организацией в целом. Вьетнамские
газеты критиковали Филиппины и в Таиланд за наличие там военных баз США и
говорили о существовании сговора в отношениях между Китаем и Сингапуром.
К 1976 году все более углублявшиеся разногласия в отношениях с Китаем
вынудили вьетнамцев послать дипломатические миссии в страны АСЕАН. Во время
поездки по странам региона министр иностранных дел Фан Хиен (Phan Hien)
говорил о мире. Первоначально он исключил посещение Сингапура из программы
своей поездки, но затем изменил свои планы и прибыл к нам в июле 1976 года.
Он сказал, что Вьетнам не вмешивался во внутренние дела других стран, но
провел различие между народом и правительством Социалистической Республики
Вьетнам. По его словам, народ Вьетнама поддерживал справедливое дело народов
Юго-Восточной Азии, боровшихся за независимость (под этим он подразумевал
коммунистические мятежи); а правительство Вьетнама хотело установить
двусторонние отношения с этими странами. Я ответил, что эта дипломатическая
казуистика не позволяла нам избавиться от впечатления, что такой двойной
подход представлял собой вмешательство во внутренние дела других государств.
Говоря о советской помощи Вьетнаму, я заметил, что великие державы знали,
что непосредственно воевать друг с другом было опасно, так что они
использовали третьи страны для расширения своего влияния. Разногласия же
между странами АСЕАН разрешались внутри этой организации, так что ни
Советский Союз, ни Соединенные Штаты не могли использовать их в своих целях.
Год спустя премьер-министр Фам Ван Донг (Pham Van Dong) также
первоначально не включил Сингапур в план своего визита по странам региона,
вероятно, чтобы припугнуть нас. Мы не испугались, - вьетнамцы пока что не
могли причинить нам никакого вреда. Он прибыл 16 октября 1978 года и
показался мне высокомерным и недоброжелательным человеком. Вьетнамцы были
прекрасными режиссерами. Первым к нам приехал Фан Хиен, чтобы показать нам
слащавое, улыбчивое лицо коммунистического Вьетнама. Теперь Фам Ван Донг,
пожилой человек в возрасте 72 лет, приехал показать нам, что они были
тверды, как сталь. Во время дискуссии, продолжавшейся 2.5 часа, мы расточали
любезности и говорили иносказательно, а откровенный и прямой разговор между
нами начался в машине по дороге из аэропорта.
Я начал с комплиментов по поводу желания Вьетнама работать вместе с
нами для укрепления мира, стабильности и процветания. Тем не менее,
прослушивание передач "Радио Ханоя" и чтение газеты "Нян зан" (Nhan Dan)
порождало у меня некоторые сомнения: их тон был недружественным, даже
угрожающим. Фам Ван Донг ответил, что Вьетнам - социалистическая страна, а
он - коммунист, исповедующий марксизм-ленинизм. Он приехал в Сингапур, чтобы
вести переговоры в качестве премьер-министра Социалистической Республики
Вьетнам. Вьетнам внес свой вклад в дело революции и мира в Юго-Восточной
Азии и во всем мире. По его словам, это не должно было беспокоить Сингапур.
Вьетнам - страна с населением в 50 миллионов человек; это мужественные и
образованные люди; страна богата природными ресурсами. И США, и Япония
говорили вьетнамцам, что их страна станет экономически сильной, а потому и
США, и Япония будут нуждаться в развитии торговых и экономических отношений
с Вьетнамом.
После такого уверенного вступления, отвечая на мои вопросы, он заявил,
что Пекин подстрекал 140-150 тысяч этнических китайцев, проживавших на
севере Вьетнама, покинуть Вьетнам и вернуться в Китай. Он сказал, что
вьетнамцы не понимали, почему Китай делал это. Причиной возникновения этих
проблем было отношение Китая к Вьетнаму после победы Вьетнама над Америкой.
Он сказал, что Китай продолжал свою экспансионистскую политику в отношении
Вьетнама. Пекин использовал "красных кхмеров" для организации нападений на
территорию Вьетнама и совершения ужасных преступлений. Кампания, развернутая
китайским посольством в Ханое, привела к массовому отъезду из Вьетнама людей
народности хоа, которые затем получали в Китае специальную подготовку с
целью возвращения на вьетнамскую территорию. Китайцы зарубежья всегда
чувствовали приверженность к своей родине, - это искреннее и достойное
уважение чувство, но Пекин играл на этих чувствах.
Я спросил его, станет ли Пекин проводить подобную политику в отношении
Сингапура, если откроет в городе свое посольство. Фам Ван Донг ответил, что
он так не думает, ибо в планы Китая не входило возвращение на родину всех
китайцев, живших за рубежом. Китай предпочитал оставить их там, где они жили
и использовать в качестве инструмента своей политики. Многозначительно
посмотрев на меня, он сказал, что проживающие за рубежом китайцы всегда
будут поддерживать Китай, так же как проживающие за рубежом вьетнамцы всегда
будут поддерживать Вьетнам.
После этого он перешел к экономическим взаимоотношениям, удивив меня
заявлением, что Сингапур мог бы внести вклад в восстановление Вьетнама.
Когда я мягко возразил, что мы должны получать что-то взамен за наши товары