Страница:
китайцы, стала бы закрывать китайские газеты или школы. Что же касалось КПМ,
то Чжоу Эньлай сказал, что "вопрос должен рассматриваться с точки зрения
исторической перспективы". Он заявил, что КНР всегда поддерживала
освободительные движения, боровшиеся против колониального гнета, и
подчеркнул, что такое движение могло добиться успеха только в результате
поддержки внутри страны, а не со стороны КНР. Следовательно, если страны
Юго-Восточной Азии и Китай будут смотреть вперед, то они смогут добиться
улучшения отношений и установления дипломатических отношений.
Начиная с 1969 года, КНР стала требовать, чтобы посещавшие страну
китайцы обращались за визами, тогда как до того их въезд в Китай был
свободным. Правительство КНР поняло, что, если Китай хотел установления
нормальных дипломатических отношений со странами Юго-Восточной Азии, в
которых проживали китайцы, то ему было необходимо отказаться от принципа
"закона крови" (jus sanguinis), согласно которому любой человек, имевший
отца-китайца, автоматически становился китайским гражданином.
В октябре 1971 года постоянный представитель Сингапура в ООН, принимая
участие в голосовании о приеме КНР в члены организации, заявил: "Существует
один Китай, и Тайвань является частью Китая... Из этого следует, что
"тайванский вопрос" является внутренней проблемой Китая, которая должна быть
разрешена китайским народом, включая людей, живущих на Тайване". В тот
период мы все еще не поддерживали каких-либо официальный контактов с КНР.
После того, как в мае 1974 года правительство Малайзии установило
дипломатические отношения с КНР, я подумал, что для Сингапура наступил
подходящий момент, чтобы инициировать официальные контакты с правительством
КНР. Я согласился с тем, чтобы в марте 1975 года Раджа посетил Китай.
Мы считали, что для китайцев наибольшую важность представлял вопрос об
отношениях Сингапура с их злейшим врагом - Советским Союзом. В октябре 1974
года заместитель министра иностранных дел КНР Сяо Гуанхуа (Qiao Guanhua)
встретился в ООН с Раджой и задал ему вопрос о советских кораблях, которые
ремонтировались в Сингапуре. Раджа ответил ему, что Сингапур - открытый порт
и потому не отказывал судам ни одной страны, желавшей отремонтировать здесь
свои корабли. Тем не менее, он также заверил Цяо, что мы не позволили бы
кому-либо использовать Сингапур для подрывной деятельности против соседних
государств и наших соседей, включая Китай. Раджа снова разъяснил нашу
позицию на встрече с Чжоу Эньлаем. Он добавил, что, поскольку наши соседи
проявляли особую чувствительность по поводу того, что большинство населения
Сингапура составляли этнические китайцы, то мы могли бы установить
дипломатические отношения с Китаем только после того, как это сделает
Индонезия. Мы должны были предотвратить любые возможные подозрения
относительного того, что родственные связи с Китаем оказывали влияние на
политику Сингапура. Чжоу Эньлай ответил, что КНР уважает права Сингапура в
качестве независимого государства. У нас была еще одна неотложная причина
для нормализации отношений с Китаем, о которой китайцы могли догадываться:
мы хотели искоренить подрывную деятельность коммунистов в китайских средних
школах и Университете Наньян. Нам также необходимо было выиграть время, пока
в составе населения сократилась бы доля жителей Сингапура, родившихся в
Китае, а потому подверженных шовинистической пропаганде и способных
оказывать влияние на различные организации, включая Китайскую коммерческую
палату. Мы уже убедились, насколько сильным был "зов крови" у людей,
родившихся в Китае.
Премьер-министр КНР Чжоу Эньлай передал мне приглашение посетить Китай
через премьер-министра Таиланда Кукрита Прамоя, посетившего Пекин в июне
1975 года. Я не ответил. В сентябре 1975 года, во время моей встречи с шахом
Ирана в Тегеране, премьер-министр Ирана Ховейда (Hoveida) также передал мне
приглашение Чжоу Эньлая, добавив, что времени для визита оставалось мало. Я
понял это таким образом, что мне следовало поехать в Пекин в самом скором
времени, иначе эта встреча могла и не состояться, - в прессе появлялись
многочисленные сообщения о том, что Чжоу Эньлай подолгу находился в
больнице. Я решил поехать, но еще до того, как нам удалось договориться о
дате моего визита в мае 1976 года, Чжоу Эньлай умер. Мы выступили с
сообщением о предполагаемом визите в середине апреля. Несколько дней спустя
Раджа еще раз заявил о позиции нашего правительства: Сингапур станет
последней страной-членом АСЕАН, которая обменяется дипломатическими
представительствами с Китаем.
Этот визит в Китай мы готовили тщательнее и обдумывали детальнее, чем
любой из моих зарубежных визитов. Мы знали от членов других делегаций,
посещавших Китай, что китайцы подходят к этим визитам очень систематично и
пытаются получить информацию от каждого члена делегации. Мы условились об
общей позиции по ключевым вопросам со всеми высокопоставленными членами моей
делегации. Во-первых, это был вопрос о дипломатическом признании и
установлении дипломатических отношений. Мы не могли отказаться от нашей
принципиальной позиции, что Сингапур должен был стать последней страной
АСЕАН, установившей дипломатическое отношения с Пекином, и мог пойти на это
только после Индонезии. Во-вторых, это был вопрос о деятельности Советского
Союза в Сингапуре. Мы не позволили бы Советскому Союзу вести любую
деятельность, направленную против Китая, но экономика Сингапура была
свободной, поэтому мы разрешил открыть в городе филиал "Московского
народного банка" (Moscow Narodny Bank) для проведения торговых операций.
Китайцы опасались, что русские покупали поддержку ведущих китайских
бизнесменов. Мы решили заверить китайцев, что Сингапур относился к сильному
Китаю без подозрений. Мы не стояли ни на просоветских, ни на прокитайских
позициях, - мы занимали прозападную позицию, потому что это было в интересах
Сингапура и его соседей. Мы были полностью осведомлены о деятельности
Советского Союза в Сингапуре и странах региона и собирались и впредь
внимательно следить за ней.
Мы ожидали, что китайцы будут настаивать на обмене офицерами связи или
торговыми представителями, и решили дать ясно понять им, что это будет
сделано только после того, как они обменяются подобными представительствами
с Индонезией. Тем не менее, мы согласились бы с предложением, чтобы
китайский представитель "Бэнк оф Чайна" работал в его сингапурском филиале.
В то время как мы поощряли расширение торговли с Китаем и были готовы
допустить развитие таких относительно безобидных форм культурного и
спортивного обмена как визиты команд по баскетболу, настольному теннису или
трупп акробатов, но мы не хотели давать им никакого повода для ложных надежд
относительно чего-то большего. Мы также не желали вступать в конфликт с
Советским Союзом. Относительно Тайваня мы были готовы подтвердить нашу
политику признания "единого Китая", а именно, - КНР. А самое главное, так
как мы ожидали, что китайцы станут подчеркивать, что Сингапур являлся
"родственным государством", то мы решили всячески подчеркивать нашу
самобытность и независимость.
Я попросил китайскую сторону позволить продлить сроки моего визита,
чтобы у меня была возможность увидеть в Китае как можно больше. Китайцы
установили сроки визита с 10 по 23 мая 1976 года. Чтобы устранить всяческие
подозрения относительно того, что мы ехали в Китай в качестве делегации
родственников-китайцев, мы включили в состав нашей делегации, состоявшей из
17 человек, министра иностранных дел Раджаратнама (тамила, уроженца
полуострова Джафна), парламентского секретаря Ахмада Маттара (малайца),
которые должны были присутствовать на всех заседаниях. Сами переговоры
должны были вестись на английском языке.
Поскольку прямого авиарейса из Сингапура в Пекин не было, делегация
вылетела в Гонконг. Там мы пересели на поезд, который доставил нас к
пограничному пункту Ло Ву (Lo Wu), где мы пешком пересекли границу с Китаем
и пересели в специальный поезд, доставивший нас в Кантон (Canton). После
обеда мы полетели на самолете британского производства "Трайдент" (Trident)
в Пекин, где к нашему прибытию была приготовлена церемония встречи в
аэропорту. После того как военный оркестр исполнил государственные гимны
Сингапура и Китая, я осмотрел строй почетного караула из представителей всех
родов войск Народно-освободительной армии Китая. Затем нас приветствовали
примерно 2,000 школьниц в цветных костюмах, которые размахивали китайскими и
сингапурскими бумажными флагами и цветами, скандируя "Добро пожаловать"
(Huan ying, huan ying) и "Сердечно приветствуем" (Re lie huan ying, Re lie
huan ying). В аэропорту был установлен огромный транспарант, на котором
по-китайски было написано: "Решительно поддерживаем народ Сингапура" (jian
jue zhi chi xin jia po ren). Поддержки в адрес правительства Сингапура наши
хозяева не высказывали. В отличие от церемонии встречи глав государств, с
которыми у Китая были установлены дипломатические отношения, в "Жэньминь
жибао" не была опубликована передовая статья, а в аэропорту меня не
встречали представители дипломатического корпуса. За исключением этих
моментов, они оказали мне все почести, предусмотренные официальным
протоколом.
Премьер-министр Чжоу Эньлай умер в январе того же года, Дэн Сяопин
попал в опалу, в Пекине его не было. Поэтому меня принял Хуа Гофэн (Hua
Guofeng), который выглядел и действовал как жесткий руководитель службы
безопасности коммунистической страны, которым он до того и являлся. Позиции
сторон были заявлены во время официального банкета вечером 11 мая. Хуа Гофэн
похвалил нас: "В сфере международных отношений Сингапур противостоит
гегемонизму и проведению политики с позиции силы, выступает за мир и
нейтралитет в Юго-Восточной Азии, активно развивает отношения со странами
"третьего мира" и вносит положительный вклад в развитие экономических
отношений и торговли между странами". После этого он огласил стандартные
обвинения в адрес "сверхдержавы - гегемониста", не прямо, но вполне очевидно
обращаясь к Советскому Союзу, который продолжал проводить политику
проникновения и расширения своего влияния в Юго-Восточной Азии после вывода
американских войск из Вьетнама.
В ответном выступлении я сказал: "История свела вместе в Сингапуре
китайцев, малайцев и индусов. Мы гордимся нашим наследием; на основе нашего
общего опыта складывается своеобразный образ жизни. В силу географических
факторов, наше будущее в большей степени зависит от наших соседей по
Юго-Восточной Азии".
Между нами состоялись три официальные встречи общей продолжительностью
семь часов. На первой встрече, состоявшейся 11 мая в Большом Дворце Народов
и продолжавшейся три часа, Хуа Гофэн предоставил мне слово первому. Я
изложил основные факты, относившиеся к Сингапуру. Малайзия и Индонезия
подозревали, что Сингапур занимал прокитайскую позицию, из-за того, что 75%
нашего населения составляли этнические китайцы. Американцы и русские также
относились к нам с подозрением. Сингапуру приходилось бороться против этого
упрощенного восприятия: раз большинство нашего населения составляли китайцы,
то мы, якобы, должны были занимать прокитайскую позицию. Проблема
заключалась в том, что часть нашего китайского населения действительно была
настроена шовинистически. Это были представители старшего поколения жителей
Сингапура, родившиеся в Китае, но они старели, и численность этой группы
населения постепенно сокращалась. В городе жили также представители молодого
поколения китайцев, получившие образование на китайском языке, которые не
смогли выучить английский язык и найти хорошую работу. Хотя они не были так
эмоционально привязаны к родине, как те жители, которые родились в Китае,
они, в основном, были настроены прокитайски, а некоторые из них -
прокоммунистически. Нам следовало следить за тем, чтобы они не причинили
вреда Сингапуру.
Я добавил, что Сингапур не станет антикитайским. Чем сильнее становился
Китай, тем более уравновешенным становился баланс сил между США, Советским
Союзом и Китаем. Так было бы безопаснее и для всего мира, и для Сингапура.
Если бы Китай пришел к выводу, что существование независимого Сингапура не
противоречило интересам Китая, то многие разногласия между нашими двумя
странами уменьшились бы. С другой стороны, если бы китайцы решили, что
существование независимого Сингапура противоречило их интересам, или если бы
Китай стремился привести к власти в Сингапуре коммунистическое
правительство, то разногласия между нами усилились бы.
Вместо того, чтобы ответить на мои тезисы, Хуа Гофэн начал по бумаге
излагать теорию "трех миров", которая в тот период представляла собой
стандартное видение международной ситуации со стороны Китая. Язык
выступления был по-революционному суров. По его словам, текущая
международная ситуация должна была ускорить упадок сверхдержав и пробуждение
стран "третьего мира". Соединенные Штаты и Советский Союз принадлежали к
"первому миру", развивающиеся страны Азии, Африки и Латинской Америки и
других регионов мира (включая Китай и Сингапур) - к "третьему миру", а
развитые страны - ко "второму миру". Соединенные Штаты и Советский Союз
боролись за мировую гегемонию, Соединенные Штаты перенапрягли свои силы, и
русские хотели доминировать в мире. Пока это соревнование двух держав
продолжалось, мир катился по направлению к новой войне, поэтому все страны
мира должны были готовиться к подобному развитию ситуации. Тем не менее,
Китай рассматривал и США, и Россию как "бумажных тигров", реальная сила
которых не соответствовала их амбициям. Проводя политику экспансионизма и
агрессии, русские должны были потерпеть поражение. Китай был озабочен тем,
как бы в Азии "волка" (США) не сменил "тигр" (Россия). Его речь была
произнесена на том неестественном языке, который использовался китайским
радио и газетами для критики империалистов и ревизионистов.
12 мая, прямо перед началом второго раунда переговоров, китайский шеф
протокола неожиданно примчался в наш пансион, чтобы сообщить, что нас примет
Председатель Мао (Chairman Mao). Посещавшим Китай официальным лицам встречи
с ним заранее, как правило, не назначались. После того как китайцы оценивали
визитера, и приходили к выводу, что проведение такой встречи было бы
целесообразно, они незадолго до встречи сообщали гостю, что он будет
удостоен особой чести встретиться с великим китайским лидером. Моя жена и
дочь были вызваны в нашу резиденцию прямо во время осмотра
достопримечательностей Летнего дворца императрицы Довагер (Empress Dowager)
без объяснения причин. Избранные члены нашей делегации: я, моя жена и дочь,
Раджаратнам (министр иностранных дел), Хон Суй Сен (министр финансов) и
К.Ч.Ли (министр культуры), - были доставлены в закрытую резиденцию Мао.
Кортеж автомобилей свернул в окруженный старыми стенами квартал
напротив Большого Дворца Народов под названием Чжуннаньхай (Zhongnanhai),
расположенный неподалеку от площади Тяньаньмынь. Мы проехали через покрытые
лаком ворота в комплекс, застроенный невысокими виллами в китайском стиле,
расположенными вокруг озера, остановились у одной из них, нас провели
внутрь. В гостиной находился "великий кормчий" Мао Цзэ-дун (great helmsman
Mao Zedong), одетый в светло-серый маоистский костюм, поддерживаемый двумя
помощницами. Мы обменялись рукопожатиям. Затем мы сели, приняв правильные
позы, стараясь не скрещивать ноги, что, по китайским обычаям, является
выражением непочтительности. На протяжении примерно 15 минут Мао говорил
довольно-таки неразборчиво, и женщина средних лет с высоким голосом
повторяла его слова на литературном китайском языке. В нескольких случаях
она писала на листе бумаги большие китайские иероглифы и показывала их Мао,
который подтверждал, что именно это он и имел в виду. Затем его речь
переводили на английский. Тема беседы была несущественной. Китайцы оказали
сингапурской делегации эту особую честь, чтобы показать, что они уделяли нам
достаточно серьезное внимание. Мао больше не отличался тем острым
интеллектом, который столь красноречиво описывали Никсон и Генри Киссинджер
после встречи с ним в 1972 году. Я думал, что Мао было сложно не только
внятно выговаривать слова, но и ясно формулировать свои мысли. Я
предположил, что у него была болезнь Паркинсона, - в возрасте 82 лет он
выглядел хрупким физически и умственно.
На следующий день главные китайские газеты, включая "Жэньминь жибао",
поместили на первых полосах фотографию Мао, сидящего вместе со мной. На
фотографии он выглядел лучше, чем на самом деле. Годы спустя журналисты и
писатели спрашивали меня о том, каким он был. С предельной честностью я мог
только ответить: "Не знаю". Человек, которого я видел, был тенью того
человека, который командовал армией во время "Великого похода" (Long March),
превратил партизанскую армию в могучую боевую силу, вел партизанскую войну с
японцами, пока они капитулировали в августе 1945 года, нанес поражение
националистической армии Гоминдана. В конце концов, начиная с 1949 года, Мао
обеспечил пребывание КПК у власти. Он освободил Китай от бедности,
деградации, болезней и голода, несмотря на то, что миллионы людей погибли от
недоедания в результате проводившейся им политики "Большого скачка" (Great
Leap Forward) в 1958 году. Тем не менее, он не освободил китайский народ от
невежества и отсталости. "Китайский народ поднялся", - провозгласил Мао 1
октября 1949 года на площади Тяньаньмынь, но подняться высоко китайцам еще
предстояло.
В тот же день, после обеда, у нас состоялась вторая встреча с Хуа
Гофэном в Большом Дворце Народов. Он продолжал говорить на том же языке, что
и накануне, рассказывая о том, что социалистический Китай твердо поддерживал
борьбу стран "третьего мира" против империализма, колониализма и
гегемонизма. Китай также поддерживал революционную борьбу во всех странах,
при этом КПК поддерживала отношения со многими марксистско-ленинскими
партиями во всем мире, но не вмешивалась во внутренние дела других стран. По
его словам, отношения между партиями и отношения между государствами
представляли собой нечто отдельное. Я не мог понять логики этих заявлений.
Вместо прямого ответа Хуа Гофэн сказал, что действия правительства Малайзии
по отношению к КПМ и ее деятельности, и их отношения между собой являлись
"исключительно внутренним делом Малайзии".
В отношении Индокитая он подчеркнул, что "интернациональным долгом"
Китая являлась поддержка усилий народов Вьетнама, Лаоса и Камбоджи по
отражению "агрессии США". Он сказал, что попытки Советского Союза вмешаться
в конфликт и посеять разногласия между странами, вряд ли достигнут успеха,
ибо эти государства не уступят дорого доставшуюся им независимость другой
великой державе. Это был намек на борьбу в регионе между Китаем и Советским
Союзом и проблемы, назревавшие в отношениях между Китаем и Вьетнамом.
На этом окончилась вторая официальная встреча, значившаяся в программе
моего визита. На следующий день, после обеда, были запланированы "переговоры
или отдых". Утро 13 мая ушло у нас на осмотр Великой китайской стены (Great
Wall) и гробниц династии Мин. Было тепло, сухо и пыльно, нас мучила жажда.
Экскурсия завершилась обильным китайским обедом в ресторане около гробниц
династии Мин, во время которого я выпил много пива. Мы поехали обратно на
лимузине "Красное знамя" (Red Flag), в котором не было кондиционера, и меня
начало клонить в сон.
Когда мы прибыли в наш пансион Дяоюйтай, шеф протокола уже стоял у
дверей, чтобы сообщить, что премьер-министр Хуа Гофэн ожидал нас и хотел
встретиться со мной. Утром они не предупредили нас о том, что после обеда
состоится встреча, иначе я не поехал бы на эту долгую, утомительную
экскурсию. В программе визита говорилось, что после обеда должна была
состояться либо встреча, либо экскурсия в Храм Неба (Temple of Heaven).
Поскольку они повезли нас на столь утомительный осмотр Великой китайской
стены и гробниц династии Мин, мы посчитали, что после обеда у нас будет
свободное время. Я устал от подъема на Великую китайскую стену и чувствовал
сонливость после выпитого за обедом пива и 90-минутной поездки домой по жаре
и пыли. Их тактика напомнила мне тактику коммунистов Сингапура, которые
частенько пытались взять нас измором. Я поднялся наверх, принял холодный
душ, выпил несколько чашек китайского чая и освежился, как мог. В 16 часов я
спустился вниз на двухчасовую встречу.
Мы провели некоторое время, обсуждая тонкости межпартийных и
межправительственных отношений. Я спросил: "Будете ли вы поддерживать
Коммунистическую партию Индонезии, которая хочет освободить Сингапур, или
считаете это несправедливой войной?" Он ответил: "Этот вопрос является
гипотетическим, ибо такой проблемы не существует. Вторжение Индонезии в
Восточный Тимор было ошибкой, - народ Восточного Тимора должен иметь право
выбрать собственную социальную систему и правительство". Я настаивал:
"Является ли правильным или ошибочным желание Коммунистической партии
Малайзии, именующей себя Коммунистической партией Малайи, освободить
Сингапур?" Он ответил: "Выбор собственной социальной системы и собственной
формы правления является делом народа Сингапура". Я спросил: "Прав ли буду
я, если скажу, что Китай не будет поддерживать освобождение Сингапура
Коммунистической партией Малайи, ибо такое освобождение должно быть делом
рук народа Сингапура, а не народа Малайзии?" Он выглядел озадаченным, потому
что не знал, что Коммунистическая партия Малайи хотела освободить и Малайю,
и Сингапур.
В этот момент Сяо Гуанхуа что-то в ярости набросал на листке бумаге и
передал записку Хуа Гофэну. Как и подобало жесткому бывшему руководителю
службы безопасности, он демонстративно отодвинул записку, не читая, и
сказал, что он не знал ситуации, но добавил, что где бы коммунистические
партии ни боролись за освобождение народов, они должны были победить, потому
что история - на их стороне.
Я объяснил, что КПМ провозгласила себя коммунистической партией, целью
которой было освобождение и Малайского полуострова, и Сингапура. Поэтому
было бы полезно, чтобы на каком-то этапе КНР ясно заявила о своей позиции, -
развитие отношений между правительством КНР и Сингапура является вполне
нормальным. Тем не менее, любые межпартийные отношения должны строиться
между КПК и Коммунистической партией Сингапура, стремящейся к освобождению
Сингапура, но не с коммунистическими партиями иностранных государств,
преследующими ту же цель, подобно Коммунистической партии Малайзии или
Малайи.
Хуа Гофэн вновь повторил, что иностранная держава не может навязать
социалистическую систему другой стране. Но это было не то, чего я боялся, я
оказывал на него давление с тем, чтобы он подтвердил позицию Китая
относительного того, что стремление Коммунистической партии Малайи
освободить народ Сингапура было неверным в принципе. Он уклонился от ответа,
сказав, что не знаком с предметом. Я вновь повторил свой вопрос, но Хуа
Гофэн снова отказался прояснить свою позицию.
Вместо этого он перешел в наступление, подняв главный вопрос встречи, а
именно: сотрудничество между Сингапуром и Тайванем в военной области. Хуа
Гофэн начал мягко, сказав, что между народами Китая и Сингапура существовали
давние, традиционные, дружеские отношения, а между народом Китая и жителями
Сингапура китайского происхождения существовали отношения "подобные
родственным". Он выразил надежду, что после моего визита эти отношения еще
улучшатся. После этого он вдруг стал серьезным и строгим голосом сказал, что
Сингапур поддерживает "отношения в военной области" с "кликой Цзян Цзинго на
Тайване". По его мнению, это противоречило позиции сингапурского
правительства относительно признания "единого Китая" и неблаготворно
сказывалось на развитии отношений между нашими странами.
Я не стал защищаться, заявив, что Сингапур действительно стоял на
позиции признания "единого Китая", и что Тайвань и континентальный Китай -
единое государство. Тем не менее, в то время во главе Тайваня стояло
националистическое правительство, сбежавшее туда из Китая, поэтому мне
приходилось иметь дело с теми, кто де-факто правил Тайванем. Если бы
Тайванем управляла КНР, я бы обратился с просьбой о предоставлении полигонов
для обучения войск к правительству КНР. Сингапуру необходимо было
защищаться, но, из-за ограниченных размеров нашей территории, водного и
воздушного пространства, мы вынуждены были проводить обучение наших войск в
Таиланде, Новой Зеландии и Австралии. В 1975 году, перед началом
полномасштабных учений наших войск на Тайване, министр иностранных дел
Сингапура Раджаратнам сообщил министру иностранных дел КНР Сяо Гуанхуа, что
эти действия ни в коей мере не означали изменения нашей позиции признания
"единого Китая". Сяо Гуанхуа так до сих пор ничего и не ответил Радже. Хуа
Гофэн подвел черту, заявив, что, ввиду существования в наших странах
то Чжоу Эньлай сказал, что "вопрос должен рассматриваться с точки зрения
исторической перспективы". Он заявил, что КНР всегда поддерживала
освободительные движения, боровшиеся против колониального гнета, и
подчеркнул, что такое движение могло добиться успеха только в результате
поддержки внутри страны, а не со стороны КНР. Следовательно, если страны
Юго-Восточной Азии и Китай будут смотреть вперед, то они смогут добиться
улучшения отношений и установления дипломатических отношений.
Начиная с 1969 года, КНР стала требовать, чтобы посещавшие страну
китайцы обращались за визами, тогда как до того их въезд в Китай был
свободным. Правительство КНР поняло, что, если Китай хотел установления
нормальных дипломатических отношений со странами Юго-Восточной Азии, в
которых проживали китайцы, то ему было необходимо отказаться от принципа
"закона крови" (jus sanguinis), согласно которому любой человек, имевший
отца-китайца, автоматически становился китайским гражданином.
В октябре 1971 года постоянный представитель Сингапура в ООН, принимая
участие в голосовании о приеме КНР в члены организации, заявил: "Существует
один Китай, и Тайвань является частью Китая... Из этого следует, что
"тайванский вопрос" является внутренней проблемой Китая, которая должна быть
разрешена китайским народом, включая людей, живущих на Тайване". В тот
период мы все еще не поддерживали каких-либо официальный контактов с КНР.
После того, как в мае 1974 года правительство Малайзии установило
дипломатические отношения с КНР, я подумал, что для Сингапура наступил
подходящий момент, чтобы инициировать официальные контакты с правительством
КНР. Я согласился с тем, чтобы в марте 1975 года Раджа посетил Китай.
Мы считали, что для китайцев наибольшую важность представлял вопрос об
отношениях Сингапура с их злейшим врагом - Советским Союзом. В октябре 1974
года заместитель министра иностранных дел КНР Сяо Гуанхуа (Qiao Guanhua)
встретился в ООН с Раджой и задал ему вопрос о советских кораблях, которые
ремонтировались в Сингапуре. Раджа ответил ему, что Сингапур - открытый порт
и потому не отказывал судам ни одной страны, желавшей отремонтировать здесь
свои корабли. Тем не менее, он также заверил Цяо, что мы не позволили бы
кому-либо использовать Сингапур для подрывной деятельности против соседних
государств и наших соседей, включая Китай. Раджа снова разъяснил нашу
позицию на встрече с Чжоу Эньлаем. Он добавил, что, поскольку наши соседи
проявляли особую чувствительность по поводу того, что большинство населения
Сингапура составляли этнические китайцы, то мы могли бы установить
дипломатические отношения с Китаем только после того, как это сделает
Индонезия. Мы должны были предотвратить любые возможные подозрения
относительного того, что родственные связи с Китаем оказывали влияние на
политику Сингапура. Чжоу Эньлай ответил, что КНР уважает права Сингапура в
качестве независимого государства. У нас была еще одна неотложная причина
для нормализации отношений с Китаем, о которой китайцы могли догадываться:
мы хотели искоренить подрывную деятельность коммунистов в китайских средних
школах и Университете Наньян. Нам также необходимо было выиграть время, пока
в составе населения сократилась бы доля жителей Сингапура, родившихся в
Китае, а потому подверженных шовинистической пропаганде и способных
оказывать влияние на различные организации, включая Китайскую коммерческую
палату. Мы уже убедились, насколько сильным был "зов крови" у людей,
родившихся в Китае.
Премьер-министр КНР Чжоу Эньлай передал мне приглашение посетить Китай
через премьер-министра Таиланда Кукрита Прамоя, посетившего Пекин в июне
1975 года. Я не ответил. В сентябре 1975 года, во время моей встречи с шахом
Ирана в Тегеране, премьер-министр Ирана Ховейда (Hoveida) также передал мне
приглашение Чжоу Эньлая, добавив, что времени для визита оставалось мало. Я
понял это таким образом, что мне следовало поехать в Пекин в самом скором
времени, иначе эта встреча могла и не состояться, - в прессе появлялись
многочисленные сообщения о том, что Чжоу Эньлай подолгу находился в
больнице. Я решил поехать, но еще до того, как нам удалось договориться о
дате моего визита в мае 1976 года, Чжоу Эньлай умер. Мы выступили с
сообщением о предполагаемом визите в середине апреля. Несколько дней спустя
Раджа еще раз заявил о позиции нашего правительства: Сингапур станет
последней страной-членом АСЕАН, которая обменяется дипломатическими
представительствами с Китаем.
Этот визит в Китай мы готовили тщательнее и обдумывали детальнее, чем
любой из моих зарубежных визитов. Мы знали от членов других делегаций,
посещавших Китай, что китайцы подходят к этим визитам очень систематично и
пытаются получить информацию от каждого члена делегации. Мы условились об
общей позиции по ключевым вопросам со всеми высокопоставленными членами моей
делегации. Во-первых, это был вопрос о дипломатическом признании и
установлении дипломатических отношений. Мы не могли отказаться от нашей
принципиальной позиции, что Сингапур должен был стать последней страной
АСЕАН, установившей дипломатическое отношения с Пекином, и мог пойти на это
только после Индонезии. Во-вторых, это был вопрос о деятельности Советского
Союза в Сингапуре. Мы не позволили бы Советскому Союзу вести любую
деятельность, направленную против Китая, но экономика Сингапура была
свободной, поэтому мы разрешил открыть в городе филиал "Московского
народного банка" (Moscow Narodny Bank) для проведения торговых операций.
Китайцы опасались, что русские покупали поддержку ведущих китайских
бизнесменов. Мы решили заверить китайцев, что Сингапур относился к сильному
Китаю без подозрений. Мы не стояли ни на просоветских, ни на прокитайских
позициях, - мы занимали прозападную позицию, потому что это было в интересах
Сингапура и его соседей. Мы были полностью осведомлены о деятельности
Советского Союза в Сингапуре и странах региона и собирались и впредь
внимательно следить за ней.
Мы ожидали, что китайцы будут настаивать на обмене офицерами связи или
торговыми представителями, и решили дать ясно понять им, что это будет
сделано только после того, как они обменяются подобными представительствами
с Индонезией. Тем не менее, мы согласились бы с предложением, чтобы
китайский представитель "Бэнк оф Чайна" работал в его сингапурском филиале.
В то время как мы поощряли расширение торговли с Китаем и были готовы
допустить развитие таких относительно безобидных форм культурного и
спортивного обмена как визиты команд по баскетболу, настольному теннису или
трупп акробатов, но мы не хотели давать им никакого повода для ложных надежд
относительно чего-то большего. Мы также не желали вступать в конфликт с
Советским Союзом. Относительно Тайваня мы были готовы подтвердить нашу
политику признания "единого Китая", а именно, - КНР. А самое главное, так
как мы ожидали, что китайцы станут подчеркивать, что Сингапур являлся
"родственным государством", то мы решили всячески подчеркивать нашу
самобытность и независимость.
Я попросил китайскую сторону позволить продлить сроки моего визита,
чтобы у меня была возможность увидеть в Китае как можно больше. Китайцы
установили сроки визита с 10 по 23 мая 1976 года. Чтобы устранить всяческие
подозрения относительно того, что мы ехали в Китай в качестве делегации
родственников-китайцев, мы включили в состав нашей делегации, состоявшей из
17 человек, министра иностранных дел Раджаратнама (тамила, уроженца
полуострова Джафна), парламентского секретаря Ахмада Маттара (малайца),
которые должны были присутствовать на всех заседаниях. Сами переговоры
должны были вестись на английском языке.
Поскольку прямого авиарейса из Сингапура в Пекин не было, делегация
вылетела в Гонконг. Там мы пересели на поезд, который доставил нас к
пограничному пункту Ло Ву (Lo Wu), где мы пешком пересекли границу с Китаем
и пересели в специальный поезд, доставивший нас в Кантон (Canton). После
обеда мы полетели на самолете британского производства "Трайдент" (Trident)
в Пекин, где к нашему прибытию была приготовлена церемония встречи в
аэропорту. После того как военный оркестр исполнил государственные гимны
Сингапура и Китая, я осмотрел строй почетного караула из представителей всех
родов войск Народно-освободительной армии Китая. Затем нас приветствовали
примерно 2,000 школьниц в цветных костюмах, которые размахивали китайскими и
сингапурскими бумажными флагами и цветами, скандируя "Добро пожаловать"
(Huan ying, huan ying) и "Сердечно приветствуем" (Re lie huan ying, Re lie
huan ying). В аэропорту был установлен огромный транспарант, на котором
по-китайски было написано: "Решительно поддерживаем народ Сингапура" (jian
jue zhi chi xin jia po ren). Поддержки в адрес правительства Сингапура наши
хозяева не высказывали. В отличие от церемонии встречи глав государств, с
которыми у Китая были установлены дипломатические отношения, в "Жэньминь
жибао" не была опубликована передовая статья, а в аэропорту меня не
встречали представители дипломатического корпуса. За исключением этих
моментов, они оказали мне все почести, предусмотренные официальным
протоколом.
Премьер-министр Чжоу Эньлай умер в январе того же года, Дэн Сяопин
попал в опалу, в Пекине его не было. Поэтому меня принял Хуа Гофэн (Hua
Guofeng), который выглядел и действовал как жесткий руководитель службы
безопасности коммунистической страны, которым он до того и являлся. Позиции
сторон были заявлены во время официального банкета вечером 11 мая. Хуа Гофэн
похвалил нас: "В сфере международных отношений Сингапур противостоит
гегемонизму и проведению политики с позиции силы, выступает за мир и
нейтралитет в Юго-Восточной Азии, активно развивает отношения со странами
"третьего мира" и вносит положительный вклад в развитие экономических
отношений и торговли между странами". После этого он огласил стандартные
обвинения в адрес "сверхдержавы - гегемониста", не прямо, но вполне очевидно
обращаясь к Советскому Союзу, который продолжал проводить политику
проникновения и расширения своего влияния в Юго-Восточной Азии после вывода
американских войск из Вьетнама.
В ответном выступлении я сказал: "История свела вместе в Сингапуре
китайцев, малайцев и индусов. Мы гордимся нашим наследием; на основе нашего
общего опыта складывается своеобразный образ жизни. В силу географических
факторов, наше будущее в большей степени зависит от наших соседей по
Юго-Восточной Азии".
Между нами состоялись три официальные встречи общей продолжительностью
семь часов. На первой встрече, состоявшейся 11 мая в Большом Дворце Народов
и продолжавшейся три часа, Хуа Гофэн предоставил мне слово первому. Я
изложил основные факты, относившиеся к Сингапуру. Малайзия и Индонезия
подозревали, что Сингапур занимал прокитайскую позицию, из-за того, что 75%
нашего населения составляли этнические китайцы. Американцы и русские также
относились к нам с подозрением. Сингапуру приходилось бороться против этого
упрощенного восприятия: раз большинство нашего населения составляли китайцы,
то мы, якобы, должны были занимать прокитайскую позицию. Проблема
заключалась в том, что часть нашего китайского населения действительно была
настроена шовинистически. Это были представители старшего поколения жителей
Сингапура, родившиеся в Китае, но они старели, и численность этой группы
населения постепенно сокращалась. В городе жили также представители молодого
поколения китайцев, получившие образование на китайском языке, которые не
смогли выучить английский язык и найти хорошую работу. Хотя они не были так
эмоционально привязаны к родине, как те жители, которые родились в Китае,
они, в основном, были настроены прокитайски, а некоторые из них -
прокоммунистически. Нам следовало следить за тем, чтобы они не причинили
вреда Сингапуру.
Я добавил, что Сингапур не станет антикитайским. Чем сильнее становился
Китай, тем более уравновешенным становился баланс сил между США, Советским
Союзом и Китаем. Так было бы безопаснее и для всего мира, и для Сингапура.
Если бы Китай пришел к выводу, что существование независимого Сингапура не
противоречило интересам Китая, то многие разногласия между нашими двумя
странами уменьшились бы. С другой стороны, если бы китайцы решили, что
существование независимого Сингапура противоречило их интересам, или если бы
Китай стремился привести к власти в Сингапуре коммунистическое
правительство, то разногласия между нами усилились бы.
Вместо того, чтобы ответить на мои тезисы, Хуа Гофэн начал по бумаге
излагать теорию "трех миров", которая в тот период представляла собой
стандартное видение международной ситуации со стороны Китая. Язык
выступления был по-революционному суров. По его словам, текущая
международная ситуация должна была ускорить упадок сверхдержав и пробуждение
стран "третьего мира". Соединенные Штаты и Советский Союз принадлежали к
"первому миру", развивающиеся страны Азии, Африки и Латинской Америки и
других регионов мира (включая Китай и Сингапур) - к "третьему миру", а
развитые страны - ко "второму миру". Соединенные Штаты и Советский Союз
боролись за мировую гегемонию, Соединенные Штаты перенапрягли свои силы, и
русские хотели доминировать в мире. Пока это соревнование двух держав
продолжалось, мир катился по направлению к новой войне, поэтому все страны
мира должны были готовиться к подобному развитию ситуации. Тем не менее,
Китай рассматривал и США, и Россию как "бумажных тигров", реальная сила
которых не соответствовала их амбициям. Проводя политику экспансионизма и
агрессии, русские должны были потерпеть поражение. Китай был озабочен тем,
как бы в Азии "волка" (США) не сменил "тигр" (Россия). Его речь была
произнесена на том неестественном языке, который использовался китайским
радио и газетами для критики империалистов и ревизионистов.
12 мая, прямо перед началом второго раунда переговоров, китайский шеф
протокола неожиданно примчался в наш пансион, чтобы сообщить, что нас примет
Председатель Мао (Chairman Mao). Посещавшим Китай официальным лицам встречи
с ним заранее, как правило, не назначались. После того как китайцы оценивали
визитера, и приходили к выводу, что проведение такой встречи было бы
целесообразно, они незадолго до встречи сообщали гостю, что он будет
удостоен особой чести встретиться с великим китайским лидером. Моя жена и
дочь были вызваны в нашу резиденцию прямо во время осмотра
достопримечательностей Летнего дворца императрицы Довагер (Empress Dowager)
без объяснения причин. Избранные члены нашей делегации: я, моя жена и дочь,
Раджаратнам (министр иностранных дел), Хон Суй Сен (министр финансов) и
К.Ч.Ли (министр культуры), - были доставлены в закрытую резиденцию Мао.
Кортеж автомобилей свернул в окруженный старыми стенами квартал
напротив Большого Дворца Народов под названием Чжуннаньхай (Zhongnanhai),
расположенный неподалеку от площади Тяньаньмынь. Мы проехали через покрытые
лаком ворота в комплекс, застроенный невысокими виллами в китайском стиле,
расположенными вокруг озера, остановились у одной из них, нас провели
внутрь. В гостиной находился "великий кормчий" Мао Цзэ-дун (great helmsman
Mao Zedong), одетый в светло-серый маоистский костюм, поддерживаемый двумя
помощницами. Мы обменялись рукопожатиям. Затем мы сели, приняв правильные
позы, стараясь не скрещивать ноги, что, по китайским обычаям, является
выражением непочтительности. На протяжении примерно 15 минут Мао говорил
довольно-таки неразборчиво, и женщина средних лет с высоким голосом
повторяла его слова на литературном китайском языке. В нескольких случаях
она писала на листе бумаги большие китайские иероглифы и показывала их Мао,
который подтверждал, что именно это он и имел в виду. Затем его речь
переводили на английский. Тема беседы была несущественной. Китайцы оказали
сингапурской делегации эту особую честь, чтобы показать, что они уделяли нам
достаточно серьезное внимание. Мао больше не отличался тем острым
интеллектом, который столь красноречиво описывали Никсон и Генри Киссинджер
после встречи с ним в 1972 году. Я думал, что Мао было сложно не только
внятно выговаривать слова, но и ясно формулировать свои мысли. Я
предположил, что у него была болезнь Паркинсона, - в возрасте 82 лет он
выглядел хрупким физически и умственно.
На следующий день главные китайские газеты, включая "Жэньминь жибао",
поместили на первых полосах фотографию Мао, сидящего вместе со мной. На
фотографии он выглядел лучше, чем на самом деле. Годы спустя журналисты и
писатели спрашивали меня о том, каким он был. С предельной честностью я мог
только ответить: "Не знаю". Человек, которого я видел, был тенью того
человека, который командовал армией во время "Великого похода" (Long March),
превратил партизанскую армию в могучую боевую силу, вел партизанскую войну с
японцами, пока они капитулировали в августе 1945 года, нанес поражение
националистической армии Гоминдана. В конце концов, начиная с 1949 года, Мао
обеспечил пребывание КПК у власти. Он освободил Китай от бедности,
деградации, болезней и голода, несмотря на то, что миллионы людей погибли от
недоедания в результате проводившейся им политики "Большого скачка" (Great
Leap Forward) в 1958 году. Тем не менее, он не освободил китайский народ от
невежества и отсталости. "Китайский народ поднялся", - провозгласил Мао 1
октября 1949 года на площади Тяньаньмынь, но подняться высоко китайцам еще
предстояло.
В тот же день, после обеда, у нас состоялась вторая встреча с Хуа
Гофэном в Большом Дворце Народов. Он продолжал говорить на том же языке, что
и накануне, рассказывая о том, что социалистический Китай твердо поддерживал
борьбу стран "третьего мира" против империализма, колониализма и
гегемонизма. Китай также поддерживал революционную борьбу во всех странах,
при этом КПК поддерживала отношения со многими марксистско-ленинскими
партиями во всем мире, но не вмешивалась во внутренние дела других стран. По
его словам, отношения между партиями и отношения между государствами
представляли собой нечто отдельное. Я не мог понять логики этих заявлений.
Вместо прямого ответа Хуа Гофэн сказал, что действия правительства Малайзии
по отношению к КПМ и ее деятельности, и их отношения между собой являлись
"исключительно внутренним делом Малайзии".
В отношении Индокитая он подчеркнул, что "интернациональным долгом"
Китая являлась поддержка усилий народов Вьетнама, Лаоса и Камбоджи по
отражению "агрессии США". Он сказал, что попытки Советского Союза вмешаться
в конфликт и посеять разногласия между странами, вряд ли достигнут успеха,
ибо эти государства не уступят дорого доставшуюся им независимость другой
великой державе. Это был намек на борьбу в регионе между Китаем и Советским
Союзом и проблемы, назревавшие в отношениях между Китаем и Вьетнамом.
На этом окончилась вторая официальная встреча, значившаяся в программе
моего визита. На следующий день, после обеда, были запланированы "переговоры
или отдых". Утро 13 мая ушло у нас на осмотр Великой китайской стены (Great
Wall) и гробниц династии Мин. Было тепло, сухо и пыльно, нас мучила жажда.
Экскурсия завершилась обильным китайским обедом в ресторане около гробниц
династии Мин, во время которого я выпил много пива. Мы поехали обратно на
лимузине "Красное знамя" (Red Flag), в котором не было кондиционера, и меня
начало клонить в сон.
Когда мы прибыли в наш пансион Дяоюйтай, шеф протокола уже стоял у
дверей, чтобы сообщить, что премьер-министр Хуа Гофэн ожидал нас и хотел
встретиться со мной. Утром они не предупредили нас о том, что после обеда
состоится встреча, иначе я не поехал бы на эту долгую, утомительную
экскурсию. В программе визита говорилось, что после обеда должна была
состояться либо встреча, либо экскурсия в Храм Неба (Temple of Heaven).
Поскольку они повезли нас на столь утомительный осмотр Великой китайской
стены и гробниц династии Мин, мы посчитали, что после обеда у нас будет
свободное время. Я устал от подъема на Великую китайскую стену и чувствовал
сонливость после выпитого за обедом пива и 90-минутной поездки домой по жаре
и пыли. Их тактика напомнила мне тактику коммунистов Сингапура, которые
частенько пытались взять нас измором. Я поднялся наверх, принял холодный
душ, выпил несколько чашек китайского чая и освежился, как мог. В 16 часов я
спустился вниз на двухчасовую встречу.
Мы провели некоторое время, обсуждая тонкости межпартийных и
межправительственных отношений. Я спросил: "Будете ли вы поддерживать
Коммунистическую партию Индонезии, которая хочет освободить Сингапур, или
считаете это несправедливой войной?" Он ответил: "Этот вопрос является
гипотетическим, ибо такой проблемы не существует. Вторжение Индонезии в
Восточный Тимор было ошибкой, - народ Восточного Тимора должен иметь право
выбрать собственную социальную систему и правительство". Я настаивал:
"Является ли правильным или ошибочным желание Коммунистической партии
Малайзии, именующей себя Коммунистической партией Малайи, освободить
Сингапур?" Он ответил: "Выбор собственной социальной системы и собственной
формы правления является делом народа Сингапура". Я спросил: "Прав ли буду
я, если скажу, что Китай не будет поддерживать освобождение Сингапура
Коммунистической партией Малайи, ибо такое освобождение должно быть делом
рук народа Сингапура, а не народа Малайзии?" Он выглядел озадаченным, потому
что не знал, что Коммунистическая партия Малайи хотела освободить и Малайю,
и Сингапур.
В этот момент Сяо Гуанхуа что-то в ярости набросал на листке бумаге и
передал записку Хуа Гофэну. Как и подобало жесткому бывшему руководителю
службы безопасности, он демонстративно отодвинул записку, не читая, и
сказал, что он не знал ситуации, но добавил, что где бы коммунистические
партии ни боролись за освобождение народов, они должны были победить, потому
что история - на их стороне.
Я объяснил, что КПМ провозгласила себя коммунистической партией, целью
которой было освобождение и Малайского полуострова, и Сингапура. Поэтому
было бы полезно, чтобы на каком-то этапе КНР ясно заявила о своей позиции, -
развитие отношений между правительством КНР и Сингапура является вполне
нормальным. Тем не менее, любые межпартийные отношения должны строиться
между КПК и Коммунистической партией Сингапура, стремящейся к освобождению
Сингапура, но не с коммунистическими партиями иностранных государств,
преследующими ту же цель, подобно Коммунистической партии Малайзии или
Малайи.
Хуа Гофэн вновь повторил, что иностранная держава не может навязать
социалистическую систему другой стране. Но это было не то, чего я боялся, я
оказывал на него давление с тем, чтобы он подтвердил позицию Китая
относительного того, что стремление Коммунистической партии Малайи
освободить народ Сингапура было неверным в принципе. Он уклонился от ответа,
сказав, что не знаком с предметом. Я вновь повторил свой вопрос, но Хуа
Гофэн снова отказался прояснить свою позицию.
Вместо этого он перешел в наступление, подняв главный вопрос встречи, а
именно: сотрудничество между Сингапуром и Тайванем в военной области. Хуа
Гофэн начал мягко, сказав, что между народами Китая и Сингапура существовали
давние, традиционные, дружеские отношения, а между народом Китая и жителями
Сингапура китайского происхождения существовали отношения "подобные
родственным". Он выразил надежду, что после моего визита эти отношения еще
улучшатся. После этого он вдруг стал серьезным и строгим голосом сказал, что
Сингапур поддерживает "отношения в военной области" с "кликой Цзян Цзинго на
Тайване". По его мнению, это противоречило позиции сингапурского
правительства относительно признания "единого Китая" и неблаготворно
сказывалось на развитии отношений между нашими странами.
Я не стал защищаться, заявив, что Сингапур действительно стоял на
позиции признания "единого Китая", и что Тайвань и континентальный Китай -
единое государство. Тем не менее, в то время во главе Тайваня стояло
националистическое правительство, сбежавшее туда из Китая, поэтому мне
приходилось иметь дело с теми, кто де-факто правил Тайванем. Если бы
Тайванем управляла КНР, я бы обратился с просьбой о предоставлении полигонов
для обучения войск к правительству КНР. Сингапуру необходимо было
защищаться, но, из-за ограниченных размеров нашей территории, водного и
воздушного пространства, мы вынуждены были проводить обучение наших войск в
Таиланде, Новой Зеландии и Австралии. В 1975 году, перед началом
полномасштабных учений наших войск на Тайване, министр иностранных дел
Сингапура Раджаратнам сообщил министру иностранных дел КНР Сяо Гуанхуа, что
эти действия ни в коей мере не означали изменения нашей позиции признания
"единого Китая". Сяо Гуанхуа так до сих пор ничего и не ответил Радже. Хуа
Гофэн подвел черту, заявив, что, ввиду существования в наших странах