Страница:
самом деле, вьетнамское наступление было неудачным, но средства массовой
информации убедили американцев, что это была катастрофа, с которой
американцы не могли ничего поделать, и война для них была проиграна. Через
два месяца, 31 марта Джонсон объявил: "Я не буду добиваться своего
выдвижения в качестве кандидата от своей партии, и не соглашусь, если меня
все-таки выдвинут". С этого момента Америка находилась в подавленном
состоянии, мрачно ожидая нового президента, который смог бы уйти из
Вьетнама, сохранив лицо.
С октября по декабрь 1968 года, как и планировалось, я взял короткий
отпуск и провел его в Университете Британской Колумбии (University of
British Columbia) и Гарвардском Университете, оставив во главе правительства
Го Кен Сви. Я провел несколько недель в Университете Британской Колумбии.
Находясь в клубе преподавателей университета в качестве гостя, я наблюдал за
предвыборной президентской кампанией в США по телевидению. После победы
Никсона я полетел из Ванкувера в Оттаву, чтобы встретится с Пьером Трюдо,
который ранее, в том же году, стал премьер-министром Канады. Затем я
продолжил свое путешествие в Бостон и Гарвард, где я стал слушателем
Института политики, который был филиалом Школы правительственного управления
имени Д. Ф. Кеннеди.
В Эллиот-хаусе (Eliot House) Гарвардского университета, где я находился
примерно с 200 студентами и 10 слушателями, я прошел курс "погружения" в
американскую культуру. Нейштадт подготовил для меня широкую программу
общения с американскими учеными в различных областях, в основном
охватывавших сферу правительственного управления и политическую жизнь в
Америке, проблемы экономики, производительности и мотивации. Программа была
насыщенной и включала утренние дискуссии с одной группой, рабочий обед с
другой группой, послеобеденный семинар и ужин с известными учеными. Во время
ежегодного футбольного матча между Гарвардским и Йельским (Yale)
университетами я почувствовал вкус к молодому задору американцев,
дополненному усилиями организаторов. Эффективность организации моего
обучения впечатляла. Ко мне был приставлен студент-выпускник, который
занимался подбором материалов или организацией дополнительных встреч по
моему желанию, в дополнение к уже намеченным. Служба безопасности нарушила
нормальную жизнь в Эллиот-хаусе, устроив свой штаб в гостиной, чтобы
круглосуточно обеспечивать мою безопасность. Я обедал в холле вместе со
студентами, слушателями и руководителем учреждения Аланом Хаймертом (Alan
Heimert). Меня поразили свободные, неформальные отношения между
преподавателями и студентами. Студенты отличались исключительными
способностями, и один из преподавателей признался, что спорить с некоторыми
из них бывало довольно трудно.
Преподаватели в Кембридже, в штате Массачусетс (Cambridge,
Massachusetts), отличались от преподавателей в Кембридже, в Великобритании.
Британские профессора 40-ых - 60-ых годов счастливо жили в своих "башнях из
слоновой кости", вдали от суматохи Лондона и Вестминстера. Американские
профессора, напротив, старались усилить свое влияние, налаживая связи с
правительством. Во время правления администрации президента Кеннеди
некоторые профессора постоянно перемещались между Бостоном, Нью-Йорком и
Вашингтоном. Сильной стороной британских ученых этого периода было изучение
прошлого, а не настоящего или будущего, ибо это было связано с догадками и
предположениями. У них отсутствовало прямое взаимодействие с деловыми
кругами и промышленниками, как это имело место в Гарвардской бизнес-школе
(Harvard Business School). Американцы, в отличие от англичан, не
ограничивались критическим исследованием прошлого. Сила американских ученых
заключалась в исследованиях настоящего с целью предсказания будущего.
Американские научно-исследовательские организации сделали футурологию
уважаемой научной дисциплиной, получившую название "Исследования по
футурологии" (Futuristic studies).
Я получил наибольшую пользу не от приобретенных знаний, а оттого, что
мне удалось установить контакты и завязать дружеские отношения с учеными,
которые не только являлись экспертами в вопросах современной политики, но
также обладали доступом к "нервным узлам" американского правительства и
деловых кругов. В Гарварде я был диковинкой: 45-летний азиатский политик,
взявший отпуск, чтобы "подзарядить батареи" и подучиться в академии после 10
лет пребывания у власти. Поэтому они с готовностью устраивали для меня
ужины, на которых я встречался с интересными людьми. Среди них были
экономист Джон Кеннет Гэлбрейт (John Kenneth Galbraith), специалист по
Японии, бывший посол США в Японии Эдвина Рейсхауэра (Edwin Reischauer),
специалист по Китаю Джон Фэрбэнк (John Fairbank). Я также встретился со
специалистом в области политических наук Массачусетского технологического
института Люсьеном Паем (Lucien Pye), который исследовал коммунистическое
партизанское движение в Малайе в 50-ых годах, и профессором МИТ Полом
Самуэльсоном (Paul Samuelson), - автором знаменитого учебника по экономике.
Последний объяснил мне, почему американцы все еще сохраняли такие
малорентабельные отрасли промышленности как текстильная. Наиболее ценная
дискуссия состоялась у меня с Рэем Верноном (Ray Vernon) из Гарвардской
бизнес-школы. Он дал мне настолько практичное понимание экономики
современного Гонконга и Тайваня (описанное выше), что я впоследствии
возвращался к нему каждые четыре года, чтобы узнать что-то новое.
Я познакомился со многими свежими идеями и взглядами других
высокообразованных людей, которые не всегда были правы. Они были слишком
политически корректными. Гарвардский университет твердо стоял на либеральных
позициях, ни один ученый не был готов признать, что между различными расами,
культурами или религиями существовали врожденные различия. Они
придерживались того взгляда, что все люди были равны, и что общество
нуждалось только в правильной экономической политике и правительственных
институтах, чтобы добиться успеха. Они были настолько яркими и способными
людьми, что мне было сложно поверить, что они искренне придерживались этих
взглядов и считали себя обязанными их поддерживать.
Преподаватели Гарвардского университета, с которыми я встречался за
ужином, были остроумными людьми, обладавшими острым умом, они стимулировали
дискуссию, хотя я и не всегда соглашался с ними. Наиболее язвительным был
Гэлбрейт. За одним из ужинов я повстречался с Генри Киссинджером (Henry
Kissinger). Было просто счастливой случайностью, что за ужином, на котором
многие из присутствовавших либерально настроенных американцев подвергали
острой критике войну во Вьетнаме, я занял противоположную позицию и пояснил,
что позиция Америки была критически важной для будущего некоммунистических
стран Юго-Восточной Азии. Киссинджер был очень осторожен, подбирая слова,
чтобы оправдать американскую интервенцию во Вьетнаме. Окруженный "голубями",
он проявлял осторожность, чтобы не выглядеть "ястребом". Он говорил
медленно, с сильным немецким акцентом, и произвел на меня впечатление
человека, который не менял своего мнения в зависимости от настроений
текущего момента. Вскоре после этого Никсон объявил, что Киссинджер будет
назначен на должность советника по национальной безопасности. К тому времени
он уже покинул Гарвард. Перед тем как улететь в Сингапур, в декабре, я
встретился с ним в Нью-Йорке, чтобы выразить поддержку продолжению
американского вмешательства во Вьетнаме. Я сказал ему, что Америка вполне
могла не допустить победы коммунистов.
Я хотел встретиться с президентом Джонсоном. Билл Банди был удивлен,
что я хотел увидеть уходящего, а не вновь избранного президента. Я сказал,
что Никсону потребуется некоторое время, чтобы разобраться с назначениями в
своей администрации и определиться с повесткой дня, так что я смог бы
вернуться для встречи с ним после того, как он освоится со своей работой.
Джонсон, с которым я встретился, выглядел несчастным и меланхолично
настроенным человеком. Он сказал, что сделал во Вьетнаме все, что мог, - оба
его зятя служили в армии, и оба воевали во Вьетнаме. Ни один человек не смог
бы сделать большего. Я оставил Джонсона безутешным.
Мой следующий визит в Америку состоялся в 1969 году. 12 мая я
встретился с президентом Никсоном. Он уже встречался со мной в Сингапуре в
апреле 1967 года, во время своего тура по странам Юго-Восточной Азии,
который он совершил в ходе подготовки к президентским выборам, намеченным на
следующий год. Он был серьезным, мыслящим человеком, много знавшим об Азии и
мире. Никсон всегда стремился взглянуть на ситуацию в целом. Более часа я
отвечал в своем кабинете на его вопросы. "Культурная революция" в Китае была
в разгаре, и он спросил меня, что я думал о происходящем. Я сказал, что
единственным способом получить сведения из первых рук являлись расспросы
представителей старшего поколения сингапурцев, которым мы разрешали посещать
родственников в провинциях Гуандун и Фуцзянь на южном побережье Китая.
Насколько мы могли понять, Мао хотел переделать Китай. Подобно тому, как
первый китайский император Цинь Ши-хуанди (Qin Shihuang), который в свое
время сжег все книги, чтобы уничтожить память обо всех событиях,
происходивших до его правления, Мао также хотел стереть старый Китай, чтобы
создать новый. Но Мао писал свою картину не на чистом холсте, а по
выложенной мозаикой картине китайской истории. Когда начнется дождь, все
написанное Мао будет смыто, и вновь проступит мозаичная картина. У Мао была
лишь одна жизнь, он не располагал временем или властью для того, чтобы
уничтожить более чем 4,000-летнюю историю, традиции, культуру и литературу
Китая. Даже если бы он сжег все книги, пословицы и поговорки выжили бы в
фольклоре и памяти людей. Поэтому Мао был обречен на неудачу. (Годы спустя,
уже уйдя в отставку, Никсон процитировал мои слова в своей книге. Он также
процитировал мое высказывание о японцах. Я считал, что они обладали
способностями и энергией, чтобы достичь чего-то большего, чем стать
производителями и продавцами транзисторных радиоприемников. Только тогда я
понял, что Никсон, как и я, имел привычку делать заметки после серьезной
дискуссии).
Когда он спросил меня о причинах вражды между США и Китаем, я сказал,
что для этой вражды не существовало естественных или серьезных причин.
Естественным врагом Китая был Советский Союз, с которым у Китая была граница
протяженностью 4 тысячи миль, которая была изменена в пользу Советского
Союза всего лишь сто лет назад. Между ними были старые счеты, которые надо
было свести. Граница между Америкой и Китаем была искусственной, проведенной
по водам Тайваньского пролива. Эта граница была эфемерной и должна была
исчезнуть со временем.
Когда мы встретились в Вашингтоне в 1969 году, Никсон снова стал
расспрашивать меня о Китае. Я дал ему, в сущности, те же самые ответы. Тогда
я не знал, что он уже сосредоточил свое внимание на Китае, с целью усилить
позиции США в противостоянии с Советским Союзом.
Темой, обсуждение которой занимало большую часть времени, была ситуация
во Вьетнаме. Никсон сказал, что Америка была большим, богатым, мощным
государством, втянутым в партизанскую войну с Вьетнамом, - бедной,
малоразвитой страной, не располагавшей практически никакой технологией.
Америка потратила на войну во Вьетнаме миллиарды долларов, американские
войска потеряли там 32,600 человек убитыми и 200,000 ранеными. Терпение
американского народа и членов Конгресса США было практически исчерпано. С
каждым днем усиливалось давление с требованием вывести американские войска
из Вьетнама как можно скорее. Но Никсону следовало рассмотреть возможные
последствия вывода войск для народа Южного Вьетнама, его правительства и
армии, для соседей Вьетнама в Юго-Восточной Азии и американских союзников,
включая Австралию, Новую Зеландию, Филиппины, Южную Корею, Таиланд, а также
то, как это повлияет на ситуацию в мире в целом. Речь шла о том, могли
другие страны верить обещаниям американцев. Несмотря на то давление, которое
американское общественное мнение оказывало на Конгресс США, президенту
следовало найти наилучшее решение этой проблемы. Я чувствовал, что ему
хочется закончить войну во Вьетнаме из-за давления, оказываемого внутренней
оппозицией, но он не хотел стать первым американским президентом,
проигравшим войну. Он хотел выйти из положения, сохранив лицо.
Я выразил свое удивление по поводу утраты американцами веры в себя.
Ускоренное окончание войны во Вьетнаме могло повлечь за собой
непредсказуемые и угрожающие последствия не только для Вьетнама, но и для
соседних стран, особенно для Таиланда, который полностью поддерживал США в
ходе конфликта. Вывод войск должен был осуществляться продуманно и
постепенно, с одновременным увеличением участия в боевых действиях армии
Южного Вьетнама. Решение проблемы заключалось в том, чтобы подобрать группу
южновьетнамских лидеров, которые занимались бы решением своих проблем с той
же целеустремленностью и настойчивостью, которую демонстрировал Вьетконг.
Конечная цель заключалась в превращении Южного Вьетнама в некое подобие
Южной Кореи, в которой находилось от 30,000 до 50,000 американских солдат,
что способствовало повышению боеспособности южнокорейских вооруженных сил из
года в год. Для того чтобы вывод войск был успешным, вьетнамским
руководителям в Ханое и руководству Вьетконга следовало дать ясно понять,
что США располагали неограниченным временем для осуществления медленного,
постепенного вывода войск, и что на президента США не будет оказываться
давление с целью осуществления поспешного и пагубного по своим последствиям
отступления. Ханой боролся с войной в самом Вашингтоне, ему невольно
помогали многие члены Конгресса США, науськиваемые средствами массовой
информации. Роль США должна была заключаться в том, чтобы помочь Южному
Вьетнаму бороться самостоятельно. Если бы армия Южного Вьетнама воевала и
проиграла войну, то Соединенные Штаты не несли бы за это ответственности,
при условии, что они предоставили бы Южному Вьетнаму достаточное количество
военной техники и времени. Другими словами, следовало "вьетнамизировать"
войну. Никсон проявил интерес к этой идее. Встреча, которая по программе
должна была занять полчаса, продолжалась час с четвертью. Ему нужны были
аргументы, чтобы поверить, что он мог выйти из войны так, чтобы это не
рассматривалось как поражение. Я считал, что это было возможно, и это
подняло ему настроение.
Во время нашей следующей встречи с Никсоном 5 ноября 1970 года он
выглядел усталым после напряженной промежуточной избирательной кампании. Он
начал перечислять варианты решения вьетнамской проблемы. После этого он
обратился к Китаю. Я высказал предположение, что ему следовало широко
открыть двери для торговли с Китаем по всей номенклатуре товаров
нестратегического назначения. США также не должны были блокировать
вступление Китая в ООН, учитывая, что две трети членов ООН поддерживали
вступление Китая в организацию. Негативное отношение Мао к США не должно
было обескураживать Америку, я повторил, что у Соединенных Штатов не было
общей границы с Китаем, а у русских - была.
Во время отдельной встречи в здании, примыкавшем к Белому Дому, Генри
Киссинджер спросил меня о предложении русских об использовании ими доков
военно-морской базы в Сингапуре. Как я и ожидал, он узнал от Тэда Хита об
интересе, который проявил Косыгин к использованию военно-морской базы,
пустовавшей после вывода британских войск. Я сказал об этом Хиту, чтобы
побудить его не оставлять военно-морскую базу в спешке. Я заверил
Киссинджера, что не стану принимать решение без того, чтобы вначале
проинформировать о нем Великобританию и США. Интерес, проявленный русскими к
базе, дал мне карты, которые я мог разыгрывать, - я надеялся, что американцы
могли бы побудить австралийцев оставить войска в Сингапуре. Я испытывал
удовлетворение, потому что Великобритания, Австралия, Новая Зеландия и
Малайзия входили, вместе с Сингапуром, в Оборонное соглашение пяти держав.
Сингапур "вращался" вокруг Австралии и Новой Зеландии, а они сами
"вращались" вокруг Соединенных Штатов, - это было в интересах Сингапура. "И
в интересах Соединенных Штатов", - добавил Киссинджер. Я сказал, что,
поскольку Сингапур не получал американской помощи, я мог выступать в
качестве объективного, нейтрального лица в Юго-Восточной Азии. Киссинджер
согласился с тем, что это в наибольшей степени отвечало интересам обеих
стран.
Тем временем, Киссинджер через Пакистан связался с лидерами в Пекине.
Он тайно посетил Пекин в 1971 году, чтобы подготовить почву для визита
Никсона в феврале 1972 года. Когда в январе 1972 года Никсон объявил об этом
визите, он удивил этим весь мир. Я чувствовал себя неловко, ибо ему пришлось
сделать это без предварительных консультаций с кем-либо из азиатских
союзников Америки, включая Японию и Тайвань. Этот визит, как выразился
Никсон, действительно стал "неделей, которая изменила мир".
Когда я в следующий раз посетил Америку в апреле 1973 года, ситуация во
Вьетнаме выглядела малоперспективно. Потери продолжали расти, до победы было
все так же далеко, и Конгресс США оказывал давление на администрацию
президента с целью добиться разрыва всех связей между Америкой и странами
Юго-Восточной Азии. Чу и я встретились за обедом с Робертом Макнамарой,
который тогда занимал должность президента Мирового банка, и его женой в их
доме в Джорджтауне (Georgetown). Макнамара с мрачным видом сказал, что
имелись тревожные сведения о том, что Никсон был замешан в попытках замять
"уотергейтский скандал", и что ситуация могла стать для него очень трудной.
У меня сложилось впечатление, что и Никсона, и страны Юго-Восточной Азии
ожидали впереди неприятности.
Когда утром 10 апреля я прибыл в Белый Дом, президент приветствовал
меня на крыльце. Он относился ко мне тепло и дружественно и всячески
старался выразить свое одобрение моей последовательной публичной поддержки
его позиции по вьетнамской проблеме, по которой он практически находился в
одиночестве. Чтобы сфотографироваться для прессы, он провел меня в розовый
сад Белого Дома, где мы любовались цветущими розами и райскими яблонями.
Внутри Белого Дома Никсон сказал мне, что он не рассматривал Китай в
качестве немедленной угрозы Америке. Китай мог стать силой, с которой
Америке следовало бы считаться, только через 10-15 лет, когда его ядерная
программа вышла бы на более высокий уровень развития. Он поинтересовался
моим мнением о ситуации во Вьетнаме и об условиях перемирия, согласно
которым Соединенные Штаты пообещали бы предоставить Вьетнаму помощь для
восстановления Северного Вьетнама. Я ответил, что в сложившихся
обстоятельствах это было бы наилучшим из возможных решений. Это позволило бы
ослабить зависимость Северного Вьетнама от России и Китая. А если бы Америка
не предоставила помощи для восстановления Северного Вьетнама, то он стал бы
еще более зависимым от России и Китая.
Несмотря на то, что в тот период, сразу после переизбрания на второй
строк, в условиях разгоравшегося "уотергейтского скандала", Никсона
волновали многие другие вопросы, он устроил в Белом Доме ужин в мою честь. В
Белом Доме существует особый ритуал для торжественных ужинов, который
подчеркивает величие президента. Чу и я спустились по лестнице Белого Дома
вместе с президентом и его женой, сопровождаемые несколькими офицерами
дипломатического корпуса, одетыми в украшенные медалями мундиры с золотыми
позументами. Внизу мы остановились, подождав, пока звуки фанфар привлекут
всеобщее внимание. Когда мы спускались с последнего пролета лестницы,
наступила полная тишина, - собравшиеся гости смотрели на нас. Затем
президент, его жена, я и Чу выстроились в ряд, чтобы лично поприветствовать
гостей. Это был тот же самый ритуал, в котором я принимал участие, когда в
1967 году Линдон Джонсон устроил ужин в мою честь. Но у Никсона был иной
стиль, - он пожимал руку каждого гостя с энтузиазмом и говорил слова
приветствия: "Рад снова видеть Вас", "Как приятно видеть Вас", "Как любезно
с Вашей стороны". Между словами приветствия он вставлял несколько слов
похвалы или короткий комментарий о каждом из гостей, в тот момент, когда я
обменивался с гостями рукопожатиями. В середине этой церемонии он вскользь
заметил мне: "Никогда не говорите при встрече "Как дела?". Ведь Вы уже могли
встречаться с этим человеком до того. Это продемонстрирует, что Вы не узнали
его, и он будет чувствовать себя оскорбленным. Всегда используйте
нейтральные фразы типа "Как приятно видеть Вас", "Как здорово встретиться с
Вами", "Как хорошо увидеться с Вами". А если Вы узнали человека, то скажите:
"О, как давно мы с Вами не встречались. Как приятно встретиться с Вами
снова". Он был профессионалом, но редко вел светскую беседу и никогда не
шутил, в отличие от Рональда Рейгана, чья речь была насыщена шутками.
Помощник Госсекретаря США по странам Восточной Азии и Тихоокеанского
региона Маршал Грин (Marshall Green) поинтересовался моими взглядами на
американские инициативы в отношениях с Китаем, подразумевая визит Никсона в
Китай в феврале 1972 года. Я сказал, что всецело одобрял их, за исключением
элемента внезапности. Не стань этот визит таким сюрпризом для всех остальных
государств, его благоприятные результаты были бы еще лучше. А та
внезапность, с которой состоялся этот визит, посеяла среди японцев и жителей
стран Юго-Восточной Азии тревогу относительно склонности великих держав к
неожиданным изменениям в политике, что могло затруднить положение небольших
государств.
Грин объяснил мне, что японцам удавалось хранить секреты с большим
трудом, - они сами говорили об этом. Он подчеркнул, что новые отношения с
Китаем не изменили политики Америки по отношению к любой из стран региона.
На Тайване поначалу были этим очень обеспокоены, но теперь стало ясно, что
Соединенные Штаты по-прежнему будут выполнять свои обязательства,
закрепленные в договоре с Тайванем. Руководство Кореи также было обеспокоено
этим визитом, но теперь все поняли, что отношения Кореи с США совершенно не
изменились. Вкратце, нормализация отношений с КНР не осуществлялась за
чей-либо счет, конечным результатом этого процесса должно было стать
укрепление стабильности в Азии.
Я ответил, что усиление контактов с западной цивилизацией и западной
технологией повлияет на Китай, его нынешняя изоляция не могла продолжаться
вечно. К примеру, из-за полной изоляции китайских людей от внешнего мира
члены их команды по настольному теннису, посетившие Сингапур, не желали
говорить ни о чем, кроме настольного тенниса. Я верил, что как только
китайская экономика преодолеет барьер "удовлетворения минимальных
потребностей", китайцы столкнутся с теми же проблемами, с которыми уже тогда
сталкивался Советский Союз. Население Китая захотело бы иметь выбор
доступных ему товаров, а с появлением возможности выбирать китайцы утратили
бы свое стремление к равенству.
Грин заверил меня, что Соединенные Штаты намеревались играть важную
стабилизирующую роль в Азии: "Наши вооруженные силы будут продолжать
оставаться в регионе, и мы будем полностью выполнять наши обязательства по
международным договорам". Это напомнило мне более ранние заверения Гарольда
Вильсона и Дэниса Хили о том, что вооруженные силы Великобритании будут
продолжать оставаться в Сингапуре. Я успокоил себя мыслью о том, что,
поскольку Америка, в отличие от Великобритании, никогда не зависела от своей
колониальной империи, чтобы поддерживать статус великой державы, то и
экономических причин для вывода американских войск из Азии не существовало.
Когда 9 августа 1974 года Никсон подал в отставку, чтобы избежать
импичмента, вызванного "уотергейтским скандалом", я стал опасаться за судьбу
Южного Вьетнама. В качестве одного из последних шагов на посту президента
Никсон подписал и придал законодательную силу законопроекту,
устанавливавшему потолок в размере одного миллиарда долларов США для
оказания американской военной помощи Южному Вьетнаму на протяжении следующих
11 месяцев. В течение нескольких дней, прошедших с момента его отставки,
Палата представителей Конгресса США проголосовала за то, чтобы уменьшить
размеры помощи до 700 миллионов долларов США. На плаху, на которой лежала
голова президента Южного Вьетнама Тхиеу (Thieu), стремительно опускалось
лезвие топора.
25 апреля 1975 года Тхиеу покинул Сайгон. 30 апреля, по мере
приближения к городу наступавших войск Северного Вьетнама, с крыши
американского посольства с Сайгоне взлетел вертолет. Это был момент,
запечатленный на незабываемой фотографии, изображавшей охваченных паникой
жителей Южного Вьетнама, цеплявшихся за перила вертолета. Несколько позже, в
тот же день, танки армии Северного Вьетнама подъехали к ограде
информации убедили американцев, что это была катастрофа, с которой
американцы не могли ничего поделать, и война для них была проиграна. Через
два месяца, 31 марта Джонсон объявил: "Я не буду добиваться своего
выдвижения в качестве кандидата от своей партии, и не соглашусь, если меня
все-таки выдвинут". С этого момента Америка находилась в подавленном
состоянии, мрачно ожидая нового президента, который смог бы уйти из
Вьетнама, сохранив лицо.
С октября по декабрь 1968 года, как и планировалось, я взял короткий
отпуск и провел его в Университете Британской Колумбии (University of
British Columbia) и Гарвардском Университете, оставив во главе правительства
Го Кен Сви. Я провел несколько недель в Университете Британской Колумбии.
Находясь в клубе преподавателей университета в качестве гостя, я наблюдал за
предвыборной президентской кампанией в США по телевидению. После победы
Никсона я полетел из Ванкувера в Оттаву, чтобы встретится с Пьером Трюдо,
который ранее, в том же году, стал премьер-министром Канады. Затем я
продолжил свое путешествие в Бостон и Гарвард, где я стал слушателем
Института политики, который был филиалом Школы правительственного управления
имени Д. Ф. Кеннеди.
В Эллиот-хаусе (Eliot House) Гарвардского университета, где я находился
примерно с 200 студентами и 10 слушателями, я прошел курс "погружения" в
американскую культуру. Нейштадт подготовил для меня широкую программу
общения с американскими учеными в различных областях, в основном
охватывавших сферу правительственного управления и политическую жизнь в
Америке, проблемы экономики, производительности и мотивации. Программа была
насыщенной и включала утренние дискуссии с одной группой, рабочий обед с
другой группой, послеобеденный семинар и ужин с известными учеными. Во время
ежегодного футбольного матча между Гарвардским и Йельским (Yale)
университетами я почувствовал вкус к молодому задору американцев,
дополненному усилиями организаторов. Эффективность организации моего
обучения впечатляла. Ко мне был приставлен студент-выпускник, который
занимался подбором материалов или организацией дополнительных встреч по
моему желанию, в дополнение к уже намеченным. Служба безопасности нарушила
нормальную жизнь в Эллиот-хаусе, устроив свой штаб в гостиной, чтобы
круглосуточно обеспечивать мою безопасность. Я обедал в холле вместе со
студентами, слушателями и руководителем учреждения Аланом Хаймертом (Alan
Heimert). Меня поразили свободные, неформальные отношения между
преподавателями и студентами. Студенты отличались исключительными
способностями, и один из преподавателей признался, что спорить с некоторыми
из них бывало довольно трудно.
Преподаватели в Кембридже, в штате Массачусетс (Cambridge,
Massachusetts), отличались от преподавателей в Кембридже, в Великобритании.
Британские профессора 40-ых - 60-ых годов счастливо жили в своих "башнях из
слоновой кости", вдали от суматохи Лондона и Вестминстера. Американские
профессора, напротив, старались усилить свое влияние, налаживая связи с
правительством. Во время правления администрации президента Кеннеди
некоторые профессора постоянно перемещались между Бостоном, Нью-Йорком и
Вашингтоном. Сильной стороной британских ученых этого периода было изучение
прошлого, а не настоящего или будущего, ибо это было связано с догадками и
предположениями. У них отсутствовало прямое взаимодействие с деловыми
кругами и промышленниками, как это имело место в Гарвардской бизнес-школе
(Harvard Business School). Американцы, в отличие от англичан, не
ограничивались критическим исследованием прошлого. Сила американских ученых
заключалась в исследованиях настоящего с целью предсказания будущего.
Американские научно-исследовательские организации сделали футурологию
уважаемой научной дисциплиной, получившую название "Исследования по
футурологии" (Futuristic studies).
Я получил наибольшую пользу не от приобретенных знаний, а оттого, что
мне удалось установить контакты и завязать дружеские отношения с учеными,
которые не только являлись экспертами в вопросах современной политики, но
также обладали доступом к "нервным узлам" американского правительства и
деловых кругов. В Гарварде я был диковинкой: 45-летний азиатский политик,
взявший отпуск, чтобы "подзарядить батареи" и подучиться в академии после 10
лет пребывания у власти. Поэтому они с готовностью устраивали для меня
ужины, на которых я встречался с интересными людьми. Среди них были
экономист Джон Кеннет Гэлбрейт (John Kenneth Galbraith), специалист по
Японии, бывший посол США в Японии Эдвина Рейсхауэра (Edwin Reischauer),
специалист по Китаю Джон Фэрбэнк (John Fairbank). Я также встретился со
специалистом в области политических наук Массачусетского технологического
института Люсьеном Паем (Lucien Pye), который исследовал коммунистическое
партизанское движение в Малайе в 50-ых годах, и профессором МИТ Полом
Самуэльсоном (Paul Samuelson), - автором знаменитого учебника по экономике.
Последний объяснил мне, почему американцы все еще сохраняли такие
малорентабельные отрасли промышленности как текстильная. Наиболее ценная
дискуссия состоялась у меня с Рэем Верноном (Ray Vernon) из Гарвардской
бизнес-школы. Он дал мне настолько практичное понимание экономики
современного Гонконга и Тайваня (описанное выше), что я впоследствии
возвращался к нему каждые четыре года, чтобы узнать что-то новое.
Я познакомился со многими свежими идеями и взглядами других
высокообразованных людей, которые не всегда были правы. Они были слишком
политически корректными. Гарвардский университет твердо стоял на либеральных
позициях, ни один ученый не был готов признать, что между различными расами,
культурами или религиями существовали врожденные различия. Они
придерживались того взгляда, что все люди были равны, и что общество
нуждалось только в правильной экономической политике и правительственных
институтах, чтобы добиться успеха. Они были настолько яркими и способными
людьми, что мне было сложно поверить, что они искренне придерживались этих
взглядов и считали себя обязанными их поддерживать.
Преподаватели Гарвардского университета, с которыми я встречался за
ужином, были остроумными людьми, обладавшими острым умом, они стимулировали
дискуссию, хотя я и не всегда соглашался с ними. Наиболее язвительным был
Гэлбрейт. За одним из ужинов я повстречался с Генри Киссинджером (Henry
Kissinger). Было просто счастливой случайностью, что за ужином, на котором
многие из присутствовавших либерально настроенных американцев подвергали
острой критике войну во Вьетнаме, я занял противоположную позицию и пояснил,
что позиция Америки была критически важной для будущего некоммунистических
стран Юго-Восточной Азии. Киссинджер был очень осторожен, подбирая слова,
чтобы оправдать американскую интервенцию во Вьетнаме. Окруженный "голубями",
он проявлял осторожность, чтобы не выглядеть "ястребом". Он говорил
медленно, с сильным немецким акцентом, и произвел на меня впечатление
человека, который не менял своего мнения в зависимости от настроений
текущего момента. Вскоре после этого Никсон объявил, что Киссинджер будет
назначен на должность советника по национальной безопасности. К тому времени
он уже покинул Гарвард. Перед тем как улететь в Сингапур, в декабре, я
встретился с ним в Нью-Йорке, чтобы выразить поддержку продолжению
американского вмешательства во Вьетнаме. Я сказал ему, что Америка вполне
могла не допустить победы коммунистов.
Я хотел встретиться с президентом Джонсоном. Билл Банди был удивлен,
что я хотел увидеть уходящего, а не вновь избранного президента. Я сказал,
что Никсону потребуется некоторое время, чтобы разобраться с назначениями в
своей администрации и определиться с повесткой дня, так что я смог бы
вернуться для встречи с ним после того, как он освоится со своей работой.
Джонсон, с которым я встретился, выглядел несчастным и меланхолично
настроенным человеком. Он сказал, что сделал во Вьетнаме все, что мог, - оба
его зятя служили в армии, и оба воевали во Вьетнаме. Ни один человек не смог
бы сделать большего. Я оставил Джонсона безутешным.
Мой следующий визит в Америку состоялся в 1969 году. 12 мая я
встретился с президентом Никсоном. Он уже встречался со мной в Сингапуре в
апреле 1967 года, во время своего тура по странам Юго-Восточной Азии,
который он совершил в ходе подготовки к президентским выборам, намеченным на
следующий год. Он был серьезным, мыслящим человеком, много знавшим об Азии и
мире. Никсон всегда стремился взглянуть на ситуацию в целом. Более часа я
отвечал в своем кабинете на его вопросы. "Культурная революция" в Китае была
в разгаре, и он спросил меня, что я думал о происходящем. Я сказал, что
единственным способом получить сведения из первых рук являлись расспросы
представителей старшего поколения сингапурцев, которым мы разрешали посещать
родственников в провинциях Гуандун и Фуцзянь на южном побережье Китая.
Насколько мы могли понять, Мао хотел переделать Китай. Подобно тому, как
первый китайский император Цинь Ши-хуанди (Qin Shihuang), который в свое
время сжег все книги, чтобы уничтожить память обо всех событиях,
происходивших до его правления, Мао также хотел стереть старый Китай, чтобы
создать новый. Но Мао писал свою картину не на чистом холсте, а по
выложенной мозаикой картине китайской истории. Когда начнется дождь, все
написанное Мао будет смыто, и вновь проступит мозаичная картина. У Мао была
лишь одна жизнь, он не располагал временем или властью для того, чтобы
уничтожить более чем 4,000-летнюю историю, традиции, культуру и литературу
Китая. Даже если бы он сжег все книги, пословицы и поговорки выжили бы в
фольклоре и памяти людей. Поэтому Мао был обречен на неудачу. (Годы спустя,
уже уйдя в отставку, Никсон процитировал мои слова в своей книге. Он также
процитировал мое высказывание о японцах. Я считал, что они обладали
способностями и энергией, чтобы достичь чего-то большего, чем стать
производителями и продавцами транзисторных радиоприемников. Только тогда я
понял, что Никсон, как и я, имел привычку делать заметки после серьезной
дискуссии).
Когда он спросил меня о причинах вражды между США и Китаем, я сказал,
что для этой вражды не существовало естественных или серьезных причин.
Естественным врагом Китая был Советский Союз, с которым у Китая была граница
протяженностью 4 тысячи миль, которая была изменена в пользу Советского
Союза всего лишь сто лет назад. Между ними были старые счеты, которые надо
было свести. Граница между Америкой и Китаем была искусственной, проведенной
по водам Тайваньского пролива. Эта граница была эфемерной и должна была
исчезнуть со временем.
Когда мы встретились в Вашингтоне в 1969 году, Никсон снова стал
расспрашивать меня о Китае. Я дал ему, в сущности, те же самые ответы. Тогда
я не знал, что он уже сосредоточил свое внимание на Китае, с целью усилить
позиции США в противостоянии с Советским Союзом.
Темой, обсуждение которой занимало большую часть времени, была ситуация
во Вьетнаме. Никсон сказал, что Америка была большим, богатым, мощным
государством, втянутым в партизанскую войну с Вьетнамом, - бедной,
малоразвитой страной, не располагавшей практически никакой технологией.
Америка потратила на войну во Вьетнаме миллиарды долларов, американские
войска потеряли там 32,600 человек убитыми и 200,000 ранеными. Терпение
американского народа и членов Конгресса США было практически исчерпано. С
каждым днем усиливалось давление с требованием вывести американские войска
из Вьетнама как можно скорее. Но Никсону следовало рассмотреть возможные
последствия вывода войск для народа Южного Вьетнама, его правительства и
армии, для соседей Вьетнама в Юго-Восточной Азии и американских союзников,
включая Австралию, Новую Зеландию, Филиппины, Южную Корею, Таиланд, а также
то, как это повлияет на ситуацию в мире в целом. Речь шла о том, могли
другие страны верить обещаниям американцев. Несмотря на то давление, которое
американское общественное мнение оказывало на Конгресс США, президенту
следовало найти наилучшее решение этой проблемы. Я чувствовал, что ему
хочется закончить войну во Вьетнаме из-за давления, оказываемого внутренней
оппозицией, но он не хотел стать первым американским президентом,
проигравшим войну. Он хотел выйти из положения, сохранив лицо.
Я выразил свое удивление по поводу утраты американцами веры в себя.
Ускоренное окончание войны во Вьетнаме могло повлечь за собой
непредсказуемые и угрожающие последствия не только для Вьетнама, но и для
соседних стран, особенно для Таиланда, который полностью поддерживал США в
ходе конфликта. Вывод войск должен был осуществляться продуманно и
постепенно, с одновременным увеличением участия в боевых действиях армии
Южного Вьетнама. Решение проблемы заключалось в том, чтобы подобрать группу
южновьетнамских лидеров, которые занимались бы решением своих проблем с той
же целеустремленностью и настойчивостью, которую демонстрировал Вьетконг.
Конечная цель заключалась в превращении Южного Вьетнама в некое подобие
Южной Кореи, в которой находилось от 30,000 до 50,000 американских солдат,
что способствовало повышению боеспособности южнокорейских вооруженных сил из
года в год. Для того чтобы вывод войск был успешным, вьетнамским
руководителям в Ханое и руководству Вьетконга следовало дать ясно понять,
что США располагали неограниченным временем для осуществления медленного,
постепенного вывода войск, и что на президента США не будет оказываться
давление с целью осуществления поспешного и пагубного по своим последствиям
отступления. Ханой боролся с войной в самом Вашингтоне, ему невольно
помогали многие члены Конгресса США, науськиваемые средствами массовой
информации. Роль США должна была заключаться в том, чтобы помочь Южному
Вьетнаму бороться самостоятельно. Если бы армия Южного Вьетнама воевала и
проиграла войну, то Соединенные Штаты не несли бы за это ответственности,
при условии, что они предоставили бы Южному Вьетнаму достаточное количество
военной техники и времени. Другими словами, следовало "вьетнамизировать"
войну. Никсон проявил интерес к этой идее. Встреча, которая по программе
должна была занять полчаса, продолжалась час с четвертью. Ему нужны были
аргументы, чтобы поверить, что он мог выйти из войны так, чтобы это не
рассматривалось как поражение. Я считал, что это было возможно, и это
подняло ему настроение.
Во время нашей следующей встречи с Никсоном 5 ноября 1970 года он
выглядел усталым после напряженной промежуточной избирательной кампании. Он
начал перечислять варианты решения вьетнамской проблемы. После этого он
обратился к Китаю. Я высказал предположение, что ему следовало широко
открыть двери для торговли с Китаем по всей номенклатуре товаров
нестратегического назначения. США также не должны были блокировать
вступление Китая в ООН, учитывая, что две трети членов ООН поддерживали
вступление Китая в организацию. Негативное отношение Мао к США не должно
было обескураживать Америку, я повторил, что у Соединенных Штатов не было
общей границы с Китаем, а у русских - была.
Во время отдельной встречи в здании, примыкавшем к Белому Дому, Генри
Киссинджер спросил меня о предложении русских об использовании ими доков
военно-морской базы в Сингапуре. Как я и ожидал, он узнал от Тэда Хита об
интересе, который проявил Косыгин к использованию военно-морской базы,
пустовавшей после вывода британских войск. Я сказал об этом Хиту, чтобы
побудить его не оставлять военно-морскую базу в спешке. Я заверил
Киссинджера, что не стану принимать решение без того, чтобы вначале
проинформировать о нем Великобританию и США. Интерес, проявленный русскими к
базе, дал мне карты, которые я мог разыгрывать, - я надеялся, что американцы
могли бы побудить австралийцев оставить войска в Сингапуре. Я испытывал
удовлетворение, потому что Великобритания, Австралия, Новая Зеландия и
Малайзия входили, вместе с Сингапуром, в Оборонное соглашение пяти держав.
Сингапур "вращался" вокруг Австралии и Новой Зеландии, а они сами
"вращались" вокруг Соединенных Штатов, - это было в интересах Сингапура. "И
в интересах Соединенных Штатов", - добавил Киссинджер. Я сказал, что,
поскольку Сингапур не получал американской помощи, я мог выступать в
качестве объективного, нейтрального лица в Юго-Восточной Азии. Киссинджер
согласился с тем, что это в наибольшей степени отвечало интересам обеих
стран.
Тем временем, Киссинджер через Пакистан связался с лидерами в Пекине.
Он тайно посетил Пекин в 1971 году, чтобы подготовить почву для визита
Никсона в феврале 1972 года. Когда в январе 1972 года Никсон объявил об этом
визите, он удивил этим весь мир. Я чувствовал себя неловко, ибо ему пришлось
сделать это без предварительных консультаций с кем-либо из азиатских
союзников Америки, включая Японию и Тайвань. Этот визит, как выразился
Никсон, действительно стал "неделей, которая изменила мир".
Когда я в следующий раз посетил Америку в апреле 1973 года, ситуация во
Вьетнаме выглядела малоперспективно. Потери продолжали расти, до победы было
все так же далеко, и Конгресс США оказывал давление на администрацию
президента с целью добиться разрыва всех связей между Америкой и странами
Юго-Восточной Азии. Чу и я встретились за обедом с Робертом Макнамарой,
который тогда занимал должность президента Мирового банка, и его женой в их
доме в Джорджтауне (Georgetown). Макнамара с мрачным видом сказал, что
имелись тревожные сведения о том, что Никсон был замешан в попытках замять
"уотергейтский скандал", и что ситуация могла стать для него очень трудной.
У меня сложилось впечатление, что и Никсона, и страны Юго-Восточной Азии
ожидали впереди неприятности.
Когда утром 10 апреля я прибыл в Белый Дом, президент приветствовал
меня на крыльце. Он относился ко мне тепло и дружественно и всячески
старался выразить свое одобрение моей последовательной публичной поддержки
его позиции по вьетнамской проблеме, по которой он практически находился в
одиночестве. Чтобы сфотографироваться для прессы, он провел меня в розовый
сад Белого Дома, где мы любовались цветущими розами и райскими яблонями.
Внутри Белого Дома Никсон сказал мне, что он не рассматривал Китай в
качестве немедленной угрозы Америке. Китай мог стать силой, с которой
Америке следовало бы считаться, только через 10-15 лет, когда его ядерная
программа вышла бы на более высокий уровень развития. Он поинтересовался
моим мнением о ситуации во Вьетнаме и об условиях перемирия, согласно
которым Соединенные Штаты пообещали бы предоставить Вьетнаму помощь для
восстановления Северного Вьетнама. Я ответил, что в сложившихся
обстоятельствах это было бы наилучшим из возможных решений. Это позволило бы
ослабить зависимость Северного Вьетнама от России и Китая. А если бы Америка
не предоставила помощи для восстановления Северного Вьетнама, то он стал бы
еще более зависимым от России и Китая.
Несмотря на то, что в тот период, сразу после переизбрания на второй
строк, в условиях разгоравшегося "уотергейтского скандала", Никсона
волновали многие другие вопросы, он устроил в Белом Доме ужин в мою честь. В
Белом Доме существует особый ритуал для торжественных ужинов, который
подчеркивает величие президента. Чу и я спустились по лестнице Белого Дома
вместе с президентом и его женой, сопровождаемые несколькими офицерами
дипломатического корпуса, одетыми в украшенные медалями мундиры с золотыми
позументами. Внизу мы остановились, подождав, пока звуки фанфар привлекут
всеобщее внимание. Когда мы спускались с последнего пролета лестницы,
наступила полная тишина, - собравшиеся гости смотрели на нас. Затем
президент, его жена, я и Чу выстроились в ряд, чтобы лично поприветствовать
гостей. Это был тот же самый ритуал, в котором я принимал участие, когда в
1967 году Линдон Джонсон устроил ужин в мою честь. Но у Никсона был иной
стиль, - он пожимал руку каждого гостя с энтузиазмом и говорил слова
приветствия: "Рад снова видеть Вас", "Как приятно видеть Вас", "Как любезно
с Вашей стороны". Между словами приветствия он вставлял несколько слов
похвалы или короткий комментарий о каждом из гостей, в тот момент, когда я
обменивался с гостями рукопожатиями. В середине этой церемонии он вскользь
заметил мне: "Никогда не говорите при встрече "Как дела?". Ведь Вы уже могли
встречаться с этим человеком до того. Это продемонстрирует, что Вы не узнали
его, и он будет чувствовать себя оскорбленным. Всегда используйте
нейтральные фразы типа "Как приятно видеть Вас", "Как здорово встретиться с
Вами", "Как хорошо увидеться с Вами". А если Вы узнали человека, то скажите:
"О, как давно мы с Вами не встречались. Как приятно встретиться с Вами
снова". Он был профессионалом, но редко вел светскую беседу и никогда не
шутил, в отличие от Рональда Рейгана, чья речь была насыщена шутками.
Помощник Госсекретаря США по странам Восточной Азии и Тихоокеанского
региона Маршал Грин (Marshall Green) поинтересовался моими взглядами на
американские инициативы в отношениях с Китаем, подразумевая визит Никсона в
Китай в феврале 1972 года. Я сказал, что всецело одобрял их, за исключением
элемента внезапности. Не стань этот визит таким сюрпризом для всех остальных
государств, его благоприятные результаты были бы еще лучше. А та
внезапность, с которой состоялся этот визит, посеяла среди японцев и жителей
стран Юго-Восточной Азии тревогу относительно склонности великих держав к
неожиданным изменениям в политике, что могло затруднить положение небольших
государств.
Грин объяснил мне, что японцам удавалось хранить секреты с большим
трудом, - они сами говорили об этом. Он подчеркнул, что новые отношения с
Китаем не изменили политики Америки по отношению к любой из стран региона.
На Тайване поначалу были этим очень обеспокоены, но теперь стало ясно, что
Соединенные Штаты по-прежнему будут выполнять свои обязательства,
закрепленные в договоре с Тайванем. Руководство Кореи также было обеспокоено
этим визитом, но теперь все поняли, что отношения Кореи с США совершенно не
изменились. Вкратце, нормализация отношений с КНР не осуществлялась за
чей-либо счет, конечным результатом этого процесса должно было стать
укрепление стабильности в Азии.
Я ответил, что усиление контактов с западной цивилизацией и западной
технологией повлияет на Китай, его нынешняя изоляция не могла продолжаться
вечно. К примеру, из-за полной изоляции китайских людей от внешнего мира
члены их команды по настольному теннису, посетившие Сингапур, не желали
говорить ни о чем, кроме настольного тенниса. Я верил, что как только
китайская экономика преодолеет барьер "удовлетворения минимальных
потребностей", китайцы столкнутся с теми же проблемами, с которыми уже тогда
сталкивался Советский Союз. Население Китая захотело бы иметь выбор
доступных ему товаров, а с появлением возможности выбирать китайцы утратили
бы свое стремление к равенству.
Грин заверил меня, что Соединенные Штаты намеревались играть важную
стабилизирующую роль в Азии: "Наши вооруженные силы будут продолжать
оставаться в регионе, и мы будем полностью выполнять наши обязательства по
международным договорам". Это напомнило мне более ранние заверения Гарольда
Вильсона и Дэниса Хили о том, что вооруженные силы Великобритании будут
продолжать оставаться в Сингапуре. Я успокоил себя мыслью о том, что,
поскольку Америка, в отличие от Великобритании, никогда не зависела от своей
колониальной империи, чтобы поддерживать статус великой державы, то и
экономических причин для вывода американских войск из Азии не существовало.
Когда 9 августа 1974 года Никсон подал в отставку, чтобы избежать
импичмента, вызванного "уотергейтским скандалом", я стал опасаться за судьбу
Южного Вьетнама. В качестве одного из последних шагов на посту президента
Никсон подписал и придал законодательную силу законопроекту,
устанавливавшему потолок в размере одного миллиарда долларов США для
оказания американской военной помощи Южному Вьетнаму на протяжении следующих
11 месяцев. В течение нескольких дней, прошедших с момента его отставки,
Палата представителей Конгресса США проголосовала за то, чтобы уменьшить
размеры помощи до 700 миллионов долларов США. На плаху, на которой лежала
голова президента Южного Вьетнама Тхиеу (Thieu), стремительно опускалось
лезвие топора.
25 апреля 1975 года Тхиеу покинул Сайгон. 30 апреля, по мере
приближения к городу наступавших войск Северного Вьетнама, с крыши
американского посольства с Сайгоне взлетел вертолет. Это был момент,
запечатленный на незабываемой фотографии, изображавшей охваченных паникой
жителей Южного Вьетнама, цеплявшихся за перила вертолета. Несколько позже, в
тот же день, танки армии Северного Вьетнама подъехали к ограде