Кликин Михаил Геннадьевич. Личный враг Бога

   Уже поздней ночью, окончательно обессилев, Глеб забрел в район новостроек. Здесь приятно пахло смолой и древесными опилками. Мягко светились в темноте дощатые стены строящихся домов с дырами незастекленных рам и дверных проемов.
   Глеб забрался в ближайший недостроенный дом и долго бродил по нему в темноте, то и дело натыкаясь на балки, запинаясь о валяющиеся под ногами доски. Он чуть не сломал себе шею, шагнув в комнату, где еще не было пола. Свалившись на ворох шуршащей стружки, он пошарил вокруг руками и, чувствуя, что от усталости больше уже ничего не может и не хочет, перевернулся на спину и мгновенно заснул, прижав к себе драгоценный меч.

Глава 5

   Водки было много.
   Сам Сергей почти ничего не пил, но гостям роздыху не давал: то и дело наполнял рюмки и красиво, со знанием дела говорил очередной тост. Не выпить было бы кощунством.
   После пятой рюмки раздался звонок. Сергей поднялся с дивана и ушел открывать дверь. Вернулся он с двумя девушками.
   — Карина, — представил он, — и Вероника. Наши соседки. А это Глеб.
   — Очень приятно, — проговорил, пытаясь привстать, Глеб.
   — Присоединяйтесь, девчата, — пригласил Иван, хлопнув широкой ладонью по кожаной обивке дивана. — А то водки море, а нас только трое. — Он расплылся в улыбке, страшно довольный тем, что сказал почтив рифму.
   У Карины были роскошные волосы и изящные руки. Она приземлилась рядом с Иваном, ладонью мазнула его по щеке, попеняла:
   — Опять ты не брился. — Голосу нее был грубый, низкий. Неприятный голос.
   — Вы подвинетесь? — мягко спросила Вероника. Глеб поднял на нее глаза. Девушка улыбалась. Улыбалась широко, но как-то тихо, словно бы немного неуверенно.
   — Да, конечно, — он заерзал, тесня Ивана. — Меня зовут Глеб. И можно на «ты», я ведь еще не настолько стар, чтобы… э-э… величать меня… значит… — Глеб запутался в словах — все-таки выпито было уже немало — и замолчал. Вероника села рядом.
   Оказалось, что у всех уже налито, а пересевший на кресло Сергей произносит какой-то тост.
   — Хорошо сказал, Сережа! — Карина захлопала в ладоши. Все чокнулись, выпили за что-то, кажется, за знакомство.
   «Утром на работу», — с тоской подумал Глеб, а потом вспомнил, что завтра суббота. Выходной.
   Он разлил по рюмкам и коротко провозгласил:
   — За встречу.
   — За встречу! — весело подхватила Карина.
   — За встречу, — улыбнулась Вероника и отбросила волосы с лица…
   Потом были какие-то провалы. Время, в котором его не существовало, из которого он выпадал. Иногда вдруг наплывала действительность, и тогда он обретал себя и в недоумении смотрел на происходящее. Так дремлющий перед телевизором человек воспринимает идущий на экране фильм — обрывками, несвязными эпизодами, не зная ни сюжета, ни взаимоотношений персонажей, видя только одни и те же лица, которые что-то делают, говорят…
   Сергей играет на гитаре. Иван пытается подпевать. Карина зажимает ему рот. Вероника звонко смеется…
   Кто-то закончил рассказывать анекдот. Все хохочут. Иван хлопает ладонью по столу, опрокидывает бутылку водки. Карина вскакивает, бежит на кухню за тряпкой…
   Вероника что-то объясняет ему. Он согласно кивает головой, но ничего не слышит, неотрывно смотрит в ее глаза и никак не может сосредоточиться на словах… Какие-то парни. Кажется, они были вместе с Иваном там, на улице. Зашли, не раздеваясь: лиц не видно, натянутые по брови вязаные шапки, поднятые воротники, одинаковые черные куртки на меху. Опрокинули по рюмке. Тихо сказали что-то Ивану. Сергей молча смотрел на них и был суров, грозно насупился. Затем парни ушли, захватив с собой огурец…
   Они с Вероникой целуются. На кухне. Дверь закрыта. Там визжит Карина, что-то хрипит Иван, пытаясь петь. Звенят струны расстроенной гитары…
   В квартире никого нет. Вероника говорит, что все вышли прогуляться. Он целует ее и все никак не может вспомнить ее имя. Губы твердые, агрессивные. Он отрывается, бормочет пьяно:
   Я люблю тебя, — но никак не может вспомнить имя, потому в голове крутится глупая мысль, которую он никак не может ухватить, так как пытается вспомнить имя девушки:
   «…Вот это у ничем нельзя заменить…»
   Они целуются долго
   «…это ничем нельзя заменить…»
   «Вероника… Вероника!»
 
   Первое, что услышал Глеб, когда пришел в себя, был гулкий перестук капель. Где-то совсем рядом капала вода, и он, не торопясь прозреть, решил, что идет вялый дождь. А потом кто-то в отдалении крикнул что-то коротко и невнятно, и глухое эхо отозвалось повторяя неразборчивое слово.
   Глеб открыл глаза. Над ним выгнулся дугой низкий каменный потолок, сплошь покрытый плесенью. Маленькая щель окна, забранная .решеткой, показывала далекое, неестественно синее небо. Даже и не небо, а лишь крохотный осколок его, картинку с его изображением.
   Глеб поднялся на локте и огляделся.
   Он лежал на охапке гнилой соломы. С трех сторон его окружали глухие каменные стены. С четвертой — прямо перед ним — находилась ржавая решетка из толстых прутьев. За ней был узкий темный коридор, на противоположной стороне которого он разглядел еще одну решетку — по-видимому, еще одну камеру.
   Голос приближался. Кто-то повторял короткое слово, и Глеб все никак не мог его разобрать.
   Он уже понял, что находится в тюрьме, и даже догадывался, за что именно его посадили, но кроме всего этого, еще что-то важное беспокоило его, что-то не давало покоя. И он не мог понять, что именно…
   — Завтрак, — Глеб наконец-то разобрал слово.
   По темному коридору за решеткой кто-то нес заключенным завтрак.
   Глеб встал. Что-то не так…
   — Завтрак… — раздалось уже совсем близко. В коридоре сделалось чуть светлей.
   — Завтрак!..
   Глеб зажмурился, на мгновение ослепленный светом факела.
   В решетку ткнулась миска с бурой баландой, в которой плавал раскисший кусок хлеба. Глеб схватил ее, и сутулый человек пошел дальше по коридору, волоча за собой скрипучую тележку с большой кастрюлей и монотонно каркая:
   — Завтрак!..
   — Эй! — окликнул его Глеб. — Меня скоро выпустят? За что меня посадили?
   В коридоре вновь стало темно. Человек, не обращая внимания на вопросы Глеба, уходил прочь.
   — Эй! — Глеб вцепился в прутья решетки, прижался к ним лицом, пытаясь высмотреть если не фигуру тюремщика, то хоть отблески факела на стенах. — Я ничего не сделал!
   — Завтрак… — раздалось совсем уже тихо.
   Вновь стало слышно, как с заплесневевшего потолка капает вода. Глеб опустился на охапку соломы и с опаской понюхал баланду. В общем-то, пахло вполне съедобно, почти аппетитно, особенно если учесть, что он вот уже второй день ничего не ел. Единственная проблема заключалась в том, что ложки ему почему-то не дали. Возможно, заключенным ложка не полагалась.
   — Эй, — сказал Глеб негромко, скорее для себя, чем для человека, разносящего еду, — а чем я буду есть?..
   Естественно, ему никто не ответил, если не считать далекого гулкого отголоска, в котором можно было с трудом разобрать что-то похожее на слово «завтрак».
   Глеб через край, бычком, стал хлебать баланду. Она была еще теплой и на удивление густой. Выхлебав все до конца, Глеб начисто вылизал миску и отставил в сторону. Пожалуй, нахождение в тюрьме имело кое-какие положительные стороны.
   — Привет, парень, — раздался вдруг негромкий голос как бы из ниоткуда. Глеб вздрогнул и поднял голову. Если с ним и могли сейчас говорить, то лишь из камеры напротив. Там было темно, и Глеб совершенно ничего не мог разглядеть.
   — Ты кто? — осторожно спросил он.
   — Что, не узнал меня? — Сомнений не было — голос доносился из соседней камеры.
   — Нет.
   — Он меня не узнал! — затараторил невидимый собеседник. — Должно быть, у него столько знакомых, что он просто не помнит всех их. Да? Это так? У тебя много знакомых, парень? Так много, что ты не узнал меня?
   — Рябой Пес!
   — Наконец-то. Малыш узнал своего старого друга. Малыш еще помнит его…
   — Ты обманул меня!
   — Я? Тебя? Мы виделись всего раз, и я уже успел обмануть тебя? Невероятно. Просто невозможно!
   — Ты выставил меня дураком. Из-за тебя я оказался здесь.
   — Нет парень! Здесь ты оказался из-за себя. Только из-за себя. Не знаю, что ты там натворил, но здесь отвечают только за свои поступки. Ты что-то сделал — и вот ты здесь. Я что-то сделал — тоже здесь. А так, чтобы я что-нибудь сотворил, а посадили тебя — нет, так не бывает. Не бывает, парень! Слышишь?
   — Ты знаешь, о чем я говорю! Ты выманил у меня все деньги…
   — Я? Деньги? Парень, ты что? Я продал тебе информацию. Я ничего не отнимал у тебя. Ты сам мне отдал. Все честно. Какие вопросы?
   — Ты обманул меня…
   — Разве? Ты, должно быть, уже сходил к Утесу Плачущего Человека, нашел вход в пещеру, но не смог отыскать амулет? Его там не было? Да?
 
   — Нет. Я никуда не ходил. Меня высмеяли, когда узнали, что я дал тебе деньги за пустые россказни.
   — Ты обижаешь меня, парень. Я человек слова — это мое кредо. Я не обманщик, хотя — буду с тобой честен — иной раз приходится хитрить. Но тебя я не обманул. Неужели ты поверил этим людям? Они просто завидовали тебе. Надеюсь, ты не сказал им того, что сообщил тебе я? А, парень? Нет? Иначе — плакали твои денежки. Я уверен, что немало найдется охотников отыскать глаз Йорха. Ты не сказал им?
   — Я ничего не сказал…
   — Молодец, парень. Значит, он еще там. Лежит и ждет. Но не забывай про ящера! Ты молод, чтобы биться с ним. Ты еще молод. Наверное, я зря рассказал тебе об этом амулете — ты не готов к путешествию в дикие земли.
   — То есть ты хочешь сказать, что не обманывал меня?
   — Как ты вообще мог усомниться во мне? Рябого Пса знают все. Воспользуются его услугами. Над тобой посмеялись, парень, а ты посчитал, что Рябой Пес тебя обманул. Я не мошенник. Ведь с мошенником никто не захочет иметь дела. А я — продавец информации. Знаешь, что дороже всего стоит? Информация! Вот чем я владею. У меня нет конкурентов, парень. А ты усомнился во мне. Обидно!
   Рябой Пес говорил убедительно, и Глеб почувствовал, что вновь начинает верить ему.
   — А если ты все-таки обманываешь меня? Как мне проверить?
   — Парень! Зачем? Зачем, скажи мне? Из-за нескольких монет? — Рябой Пес звонко всплеснул руками — не то хлопнул в ладоши, не то ударил себя по бедрам. Гулкое эхо заставило Глеба вспомнить, где он сейчас находится.
   — За что тебя посадили? — спросил он.
   — Подрался. Всего чуть-чуть помахал кулаками. Совсем забыл, что нахожусь в Городе. Сколько раз давал себе зарок здесь не пить! Подрался. А уж ты-то, парень, как оказался за решеткой?
   — У меня не было денег. Я задолжал за гостиницу, потом бродил по Городу и заснул.
   — А! Это не страшно. Назначат штраф и отпустят.
   — Когда?
   — Кто ж знает? Преступников много, а Король один. Поди разберись с каждым…
   Они говорили еще долго, не видя ни лиц друг друга, ни фигур. Глеб делился впечатлениями о Городе, рассказал о своих мытарствах, а Рябой Пес все перебивал его многословными замечаниями и советами, неоднократно поминал свое кредо и несколько раз заводил речь о талисмане, что лежит и ждет где-то в пещере на склонах Утеса Плачущего Человека. Вроде бы и немного времени прошло за разговорами, но приближающийся голос уже возвещал:
   — Обед! — и они замолчали, разделенные решетками, коридором и мраком.
   И только тут Глеб понял, что же именно все это время не давало ему покоя — он был без оружия. Он был гол. Его великолепного меча не было рядом.
   Прошел тягостный день. Кусок неба в зарешеченном оконце затянулся легкой седой дымкой, сквозь которую слабо просвечивала какая-то звезда — единственная, что смогла поместиться на столь маленьком небесном лоскутке. Судя по мягкому свечению облаков, над Городом поднялась полная луна. Впрочем, за всю ночь она даже краем своим не заглянула в чрево тюремной камеры. Она светила для свободных людей, что спали в своих домах, в гостиницах — там, где положено.
   Глеб тоже спал. Он лег сразу после обеда, на пять минут проснулся к ужину и потом вновь заснул. До самого утра.
   А в камере напротив ворчал Рябой Пес, недовольный отсутствием собеседника.
   — Завтрак! — приближался уже знакомый голос. Шаркал ногами сутулый человек, скрипела тележка. И еще что-то бряцало и позванивало.
   — Завтрак! — Сутулый человек в мешковатой одежде сунул миску в камеру напротив, к Рябому Псу и пошел дальше.
   — Эй! — крикнул встревоженный Глеб.—А мне?
   Человек уходил, но — странное дело — бряцание и звяканье приближалось. Приближалось оттуда, откуда всегда приносили еду. Кто-то шел еще.
   Глеб вдруг почему-то вспомнил, что перед тем как заколоть свинью, ее обычно не кормят, и усмехнулся этой недоброй мысли.
   Вновь заплясали отблески факелов на сочащихся влагой стенах. Перед камерой остановились три воина в доспехах, с изображением Пегаса на груди.
   — Двуживущий Глеб, — сказал один ровным поставленным голосом. — Вы нарушили закон, заночевав в неположенном месте; Король, рассмотрев ваш проступок, приговорил вас к денежному штрафу в двадцать золотых монет. В случае, если вы не сможете выплатить вышеозначенную сумму, вас обязывают в течение двух часов покинуть Город. Только полностью выплатив штраф, вы вновь получите возможность вернуться в Город. Вам все ясно?
   — В общем…Да… Но…
   — Хорошо. Вы заплатите сейчас?
   — У меня нет денег.
   — Тогда вы должны покинуть Город.
   — Ладно. Но верните мне мой меч!
   — Конфискованные вещи вы получите у выхода.
   Воин отошел в сторону, исчезнув из поля зрения. Что-то загремело, лязгнуло, и ржавая решетка стала уходить в стену, открывая проход. Замерла, напоследок хищно клацнув.
   — Выходите!
   Глеб шагнул из камеры и с любопытством огляделся по сторонам. Только сейчас он смог оценить истинные размеры тюрьмы. Длинный коридор, освещенный редкими факелами, торчащими в стенах, тянулся, насколько хватал глаз. Он слегка изгибался, и Глеб предположил, что этот тюремный туннель замкнут в кольцо — ведь человек с тележкой всегда приходил с одной стороны, и никогда не проходил назад. Примерно через каждые двадцать шагов по обе стороны коридора располагались темные камеры, отгороженные массивными решетками. Сколько из них пустовало на данный момент, а сколько было занято — об этом можно было строить самые разные предположения — все равно внутри ничего не было видно.
   — Эй, парень! Не забывай Рябого Пса! Удачи тебе! Помни — лежит и ждет!
   — Тебе удачи, — обратился Глеб в камеру соседа. — Надеюсь, ты недолго здесь просидишь.
   — Пройдемте! — Глеба весьма невежливо толкнули в спину, и он был вынужден подчиниться.
   Они долго шли по коридору — впереди воин; который огласил приговор, за ним Глеб и замыкающими — два ратника с горящими факелами в руках. Монотонно, вгоняя в сон, лязгали сочленениями доспехи, стучали о каменный пол окованные железом сапоги, бряцали мечи. А они все шли и шли: мимо горящих и потухших факелов в покрытых плесенью стенах, мимо решеток камер, мимо ржавых цепей и кошмарного вида оков, валяющихся на полу…
   Они остановились возле глухой двери, и охранник, идущий первым, долго ковырялся огромным ключом в замке, прежде чем смог его открыть. Дверь распахнулась, и ослепленный Глеб закрыл глаза рукой — за дверью был солнечный день. Его подтолкнули вперед, и он едва не упал, больно запнувшись о высокий порог. В руки ему сунули что-то тяжелое и холодное, он схватил это и догадался, что ему вернули конфискованный меч. Его опять подтолкнули, он вновь чуть не упал. Слепило солнце, мешался неудобный громоздкий меч в руках. Глеб все щурился, по щекам текли слезы, засвербило в носу, он чихнул, потом еще раз, и еще, а его все вели, направляли, подталкивая, словно слепого, пока он не прозрел.
   — У вас есть два часа, для того чтобы покинуть Город. Иначе вы вернетесь туда, откуда только что вышли, — напомнил охранник и скрылся за неприметной дверью.
   Глеб остался один. Он стоял возле пестрой стены, что уходила в самое небо. Его вывели, вытолкали из ее утробы и оставили в маленьком полудиком садике, где росли колючие кусты шиповника и жесткий терновник. Сквозь заросли проглядывали дома на соседней улице, слышались голоса людей.
   Из-за деревьев вышел еще один королевский гвардеец. Он прошел мимо Глеба, внимательно посмотрев на него, подошел к двери и постучал. Ожидая, пока ему откроют, воин обернулся, привалился к стене и стал пристально и открыто разглядывать Глеба. Это было неприятно, и Глеб поспешил уйти.
   Он некоторое время бестолково колесил по переулкам, пока не наткнулся на знакомую улочку. Дело близилось к полудню, Глеб успел проголодаться, но купить еду было не на что. Впрочем, он еще мог успеть к бесплатному тюремному ужину и о ночлеге не пришлось бы беспокоиться, достаточно было пробыть в Городе лишние пять минут. Но такая перспектива его не прельщала, и Глеб спешил, не обращая внимания на голод и усталость…
   Он вышел к ближайшим воротам — северным и через них покинул Город, на прощание обернувшись и бросив взгляд на величественные росписи стены, на каменные дома с плоскими крышами, на свечи тополей, на патрули королевских гвардейцев…
   Уйти из Города было значительно проще, чем войти в него — при выходе никого не проверяли, и людской поток свободно изливался через высокую арку ворот и растекался по дорогам и тропам, ведущим во все уголки Мира.
   Перед Глебом сейчас стояли две задачи: найти место, где можно было переночевать, и суметь раздобыть деньги. Второе, пожалуй, было важней.
   До вечера оставалась еще бездна времени, и Глеб, влившись в толпу людей, влекомый ею, побрел по дороге, внимательно оглядываясь по сторонам.
   Ему не пришлось долго искать. Он увидел этого парня еще издалека и узнал в нем Новорожденного. Он и сам недавно так же стоял с открытым ртом на обочине и смотрел на восхитительное величие городской стены.
   — Эй, парень! — Глеб развернул пошире плечи, сдвинул меч чуть вперед, так, чтобы оружие сразу бросалось в глаза, положил ладонь правой руки на рукоять, левой подпер бок.
   Новичок с восторженными глазами неохотно оторвался от созерцания высящейся громады Города. Глеб, чуть косолапя, неторопливо подошел ближе.
   — Первый раз в Город? — Он хлопнул парня по плечу.
   —Да.
   — Тебе там самое место. И знаешь почему?
   — Почему?
   — Потому, что там ты будешь под защитой Короля. Не то что здесь, где каждый может тебя обидеть. Ты же не хочешь умирать? Сколько ты в Мире — день, два? Неделю?
   — Четыре дня.
   — Довольно много. — Глеб задумчиво покивал и решился: — Вот что, парень! Если хочешь жить, гони деньги. Мне много не надо — тридцати монет будет достаточно.
   — Но… — Новичок отшатнулся. Глеб шагнул к нему вплотную. Он еще не знал, что будет делать, если парень выхватит свой игрушечный меч и бросится на него.
   — Но у меня только пять золотых.
   — Думаю, и этого хватит.
   — Но…
   — Гони деньги! — Глеб скорчил суровую рожу и требовательно протянул руку. Парень трясущимися пальцами стал послушно развязывать тряпичный мешочек, болтающийся на скромном кожаном поясе.
   — Не убивайте меня… Я в первый раз. Я еще только… Пожалуйста… — В глазах новичка уже не было восхищения и восторга. Там были одни слезы, и у Глеба вдруг что-то перевернулось в душе.
   — Ладно, — сказал он, — оставь себе. Я пошутил. — Он хотел отойти, но парень, заподозрив неладное, схватил его за руку, стал совать в ладонь монеты и все умолял:
   —У меня нет денег… Я только начал… Пожалуйста… Мне родители купили… И операция… Возьмите, только не убивайте…
   Глеб отшатнулся от него, словно от прокаженного, но парень все тащился за ним, канюча и тыча деньгами.
   По дороге, в нескольких метрах от них шли люди. Им не было никакого дела до происходящего на обочине.
   Парень вдруг отцепился от Глеба, швырнул деньги в пыль и стремглав бросился прочь. Глеб смотрел ему вслед, на тонкий нелепый мечишко, колотящийся о бедро, на мелькающие худые ноги, на тщедушную фигурку, и ему было плохо. Пожалуй, так плохо ему еще никогда не было. Ему хотелось надавать себе пощечин, хотелось закричать во всю глотку, хотелось сделать что-то… что-то… Его почти тошнило, он стал невыразимо противен сам себе. Этот новичок вывернул ему душу наизнанку. Этот парень был не из Игры. Не от Мира. Он не играл. Он жил, жил здесь по-настоящему. Он не знал правил. Он не подчинялся им. Этот-парень…
   Глеб ударил себя кулаком в грудь и еще раз — гулко, больно. Глупо и бесполезно.
   Деньги лежали в пыли. Парень убегал.
   Глеб посмотрел на бредущих людей и внезапно озлобился на них.
   Сойдя с дороги, он яростно зашагал прочь, по высокой траве, по холмам, напрямую к западу, прямо на садящееся солнце. «…а врагов делает друзьями…» Талисман.
   До самого вечера Глеб шел по холмистым лугам, держась в стороне от дорог и деревень. Когда уже стало смеркаться, он набрел на стог душистого колючего сена и залез в него, глубоко, как только смог.
   Вокруг не было ни души. Город остался далеко позади, но при желании на фоне быстро темнеющего неба еще можно было разглядеть его высокие башни.
   Глеб поворочался, делая уютную норку, прикрыл себя большой охапкой сена и, надеясь, что этой ночью никому не взбредет в голову покопаться в стогу, заснул.
   У него под боком попискивали встревоженные мыши, но он их уже не слышал.
 
   Глава б
 
   Утро. Чужая квартира. Хочется пить и болит голова. Под боком кто-то храпит. Иван. На кухне звякает посуда…
   Глеб спустил ноги с дивана. Посидел, наслаждаясь покоем. Затем поднялся, осмотрел себя. Качнулся, оперся о стол. Постоял, борясь с тошнотой.
   В комнату вошел парень. Сергей. Спросил:
   — Встал?
   —Угу.
   — Надо Ивана будить.
   — Угу… Сколько времени?
   —Два.
   — Четырнадцать?
   —Ну да.
   — А день? Воскресенье?
   — Ну, ты, Глеб, даешь! Суббота сегодня.
   —Слава богу. А девчонки. Где?
   — Утром ушли спать. Пойдем, я тебя чаем отпою. Потом можешь в ванну залезть. И не стесняйся, будь как дома…
   Ивана они так и не растолкали. К вечеру тот и сам проснулся…
   — Значит, договорились, — сказал Сергей, прощаясь, — присоединяешься к нам.
   Глеб нахлобучил шапку. Проверил — на месте ли перчатки.
   — О чем договорились?
   — Не помнишь, что ли? Вчера весь вечер проговорили.
   — Не помню.
   — Ну, как же! Сторожевой Мост. Таверна… Что, в самом деле ничего не помнишь?
   — Нет.
   — Про то, что надо объединяться? Про альянс?
   —Это да. Об этом я и раньше думал.
   — Вот и давай. Приходи к Сторожевому Мостy. Возле него стоит маленькая таверна. Мы будем ждать тебя там. Будем объединяться…
 
   Проснулся он рано.
   Теперь он знал, что в маленькой таверне на перекрестке у Сторожевого Моста его будут ждать друзья.
   Он разворошил сено и спиной вперед вывалился из стога. Стряхнув с одежды труху и сухие травинки; он заправился, похлопал себя по бедрам, по бокам, потоптался на месте, разогреваясь. Сильно хотелось есть, но он уже привык к постоянному чувству голода, свыкся с ним и старался просто не обращать на него внимания.
   В таверне его накормят.
   Глеб нагнулся, зачерпнул полные пригоршни росы и растер холодную влагу по лицу.
   Выпрямившись, он прикинул направление и, более не мешкая, поспешил на встречу с друзьями.
   Он наткнулся на ручей в полдень. Маленькая прозрачная речушка змеилась меж пологих возвышенностей, и если Глеб не ошибался, то, следуя ее изгибам, он должен был выйти как раз к Сторожевому Мосту.
   Держась чуть в стороне от ручья, но не теряя из виду струящейся по каменным перекатам и песчаным отмелям воды, он направился вниз по течению.
   Прямо из-под ног, из высокой травы выпархивали маленькие серые пичуги. Они взлетали высоко в небо и оттуда верещали, кружа над головой потревожившего их человека. Стрекотали кузнечики, смолкая ненадолго, когда Глеб проходил рядом. По холмам гулял ветер, неровный и теплый, словно сонное дыхание незримого великана, шевелил, волновал траву, и Глебу казалось, что в густых зарослях кто-то ворочается, ползет, перебегает, следуя за ним…
   Не прошло и двух часов, как на его пути встала маленькая роща. Глеб раздвинул ветви кустов и шагнул под сень белоствольных берез и тревожно перешептывающихся осин. Здесь было прохладно. Ветер поверху ворошил кроны деревьев, но внизу воздух был недвижим. Сквозь листву пробивались солнечные лучи и разбрызгивались по изумрудной траве подлеска живыми серебряными пятнами…
   Он почти сразу заметил это дерево. На маленькой светлой полянке, окруженной со всех сторон березами и осинами, росла невысокая яблоня. И ее гнущиеся к земле сучковатые ветви были отягощены краснеющими шарами спелых яблок, один вид которых вызывал обильное слюноотделение.
   Глеб сглотнул, услышав, как забурчал проснувшийся желудок, и подошел к дереву вплотную. Он протянул руку, подставил ладонь под румяное яблоко, едва коснулся его, и оно само упало ему на ладонь, тяжело отвалилось с дрогнувшей ветви, словно только и ждало момента, когда голодный путник подставит руку. И тотчас пронзительно тонкий звук на пределе слышимости повис в воздухе. Как будто вместе с ножкой яблока оборвалась тонкая стальная нить, звонкая струна.
   Глеб насторожился. Но тихий звук уже угас, и, решив, что эту звенящую, почти неслышимую ноту пропело какое-то мелкое животное, насекомое или птаха, Глеб успокоился, отцепил от пояса, чтобы не мешали, ножны с мечом и сел прямо под яблоней, вытянув гудящие от усталости ноги.