Остапенко Юлия Владимировна. Тебе держать ответ

   — В Сотелсхейм, — повторила Алекзайн, и он заставил себя перевести взгляд на её лицо, такое же серьёзное и спокойное, как и тогда, когда она сидела у окна, придерживая рукой раскрытую книгу. — Я понимаю, как тебе страшно. Я понимаю, ты не знаешь, с чего начать. Ты боишься. И это верно. Ты будешь бояться, пока не сделаешь, и пока не увидишь последствий того, что сделал. А потом страх уйдёт.
   «Когда я вижу последствия, я боюсь ещё больше!» — крикнул бы он, если бы её кожа не золотилась в свете свечей, если бы отблески молнии не отражались в её зрачках, если бы вода не пахла так, словно в ней совершила омовение сама Гилас.
   Не понимая и не помня, что она спросила и что нужно ответить, Адриан сказал:
   — Да, миледи.
   — Когда ты отправишься в Сотелсхейм, Адриан?
   — Завтра… Сейчас. Когда вы прикажете.
   Лёгкий смех, смешанный с плеском воды. Она перевернулась на живот и поплыла к нему, раздвигая воду сильными широкими гребками. Вода дрожала, свет преломлялся сквозь рябь и посылал цветные переливы по её обнажённой коже. Белая рука ухватилась за мраморный бортик бассейна. Сильным всплеском залило ближайшие свечи.
   — Я рада, что ты решился, — мягко сказала Алекзайн. Её подбородок и правая рука лежали на скользком от воды мраморе у ног Адриана. Ему вдруг отчаянно захотелось сбросить обувь — до такой степени, что он ощутил нестерпимый зуд в ступнях, будто не мыл их целый год или страдал от лишая. Он нервно перебрал ногами, словно взволнованный жеребец. Алекзайн смотрела на него без улыбки.
   — Не бойся. Я не оставлю тебя, — сказала его леди и одним медленным, бесконечно долгим движением выпрямилась, открыв ему своё тело, с которого потоком низвергалась золотая вода. Потом протянула руку ладонью вверх, и Адриан смотрел, и смотрел, и смотрел на её пальцы, ладонь, предплечье, сгиб локтя, ключицу, впадинку между ключицами, впадинку между грудями, груди, живот, впадинку на животе, треугольник тёмных зарослей ниже впадинки…
   Он думал, что умрёт, он думал, что уже умер. И умер. И понял это, только когда жаркая волна опрокинула и спалила его лицо, а в штанах стало мокро.
   — Дай мне полотенце, — сказала его леди.
   Адриан шагнул назад, поскользнулся и едва не упал. Не глядя нащупал мягкую ткань, ткнул её в протянутую ладонь и ринулся прочь из купальни, на пороге снова поскользнувшись и больно приложившись плечом о каменную стену. Он не оглядывался. Он был мёртв. Мёртвые не смотрят по сторонам.
   С грохотом захлопнув за собой дверь, он оказался в спальне и секунду стоял, шатаясь и вцепившись зубами в кулак. Блаженная нега разливалась по животу с той же силой, что и краска по лицу, и влага — по бёдрам. Ему хотелось плакать от стыда, отчаяния и вожделения, такого сильного, такого бурного, какого он не испытывал ни разу в жизни, даже когда подглядывал за дворовыми девушками в бане… От этого сравнения, так гнусно осквернявшего её чистую красоту, ему немедленно захотелось убить себя. Он глухо застонал, сжимая зубы крепче, и, глотнув, ощутил на языке привкус крови. С хриплым вздохом Адриан выпустил кулак изо рта и кинулся к дверям. Она сейчас оденется и выйдет. Он не мог видеть её. Он не имел права видеть её.
   Он толкнул дверь, задыхаясь, шагнул на порог, сделал несколько заплетающихся шагов, потом опрометью кинулся по коридору. У самой лестницы остановился, тяжело дыша, — и увидел худую фигурку на верхних ступеньках, прямо перед собой. И почувствовал руки. Маленькие, но грубые, торопливые, но решительные, неловкие, но такие нежные — эти руки схватили его плечи, потом лицо, потом вплелись в волосы и уже не захотели отпускать. И от хриплого, срывающегося дыхания на своей коже Адриан чувствовал, как огонь и отчаяние нахлынули на него снова — однако теперь он, кажется, знал, что с ними делать. С ней — он знал.
   Он сразу и без труда нашёл губами её крупный, некрасивый рот с мелкими зубками и жадным языком. Он впервые в жизни целовал женщину, впервые в жизни держал в ладонях упругое горячее тело. Впервые в жизни брал не то, чего жаждал, а то, что ему предложили взамен.
   Впервые — но далеко не в последний раз.
   Когда она обхватила его за пояс и потащила по коридору, он не стал спорить. Он даже не перестал её целовать. Только на пороге своей спальни подхватил на руки и, ногой распахнув дверь, внёс свою добычу и бросил на постель. Она разорвала на себе лиф прежде, чем он успел сделать это сам. Гром гремел над утёсом, выл ветер, швыряя на скалы чёрную воду, молния озаряла почерневшее небо синими сполохами, и в этих сполохах разные глаза Вилмы вспыхивали и гасли, прежде чем Адриан успевал в них заглянуть.
   Он просыпался за ночь дважды. В первый раз она ещё лежала рядом с ним, забросив руку ему на грудь. Адриан сонно поцеловал её во взъерошенную макушку и инстинктивно прижался крепче. Даже в дрёме он чувствовал крепкий, сочный запах пота Вилмы и исходящее от неё тепло.
   Когда он открыл глаза в следующий раз, его рука лежала поверх простыни, обнимая пустоту. Давно рассвело, после вчерашнего ненастья наступило ясное и солнечное утро. Окно было раскрыто, и большая белая птица сидела на подоконнике, внимательно глядя на Адриана круглым глупым глазом. Встретив его взгляд, птица издала гортанный крик и сорвалась в небо.
   Адриан моргнул. Потом снова. Потом медленно подтянул к себе руку, сгребая покрывало, ещё казавшееся тёплым. И почти непроизвольно ткнулся носом в пахучие складки.
   Именно в этот миг он проснулся окончательно.
   Подскочив, будто на иглах, Адриан резко сел и оглядел своё обнажённое тело и постель. И то и другое носило явственные следы того, что прошлая ночь ему не приснилась и не привиделась. Перед мысленным взглядом Адриана мелькнули губы Вилмы, приоткрытые в беззвучном стоне, её полные, по-взрослому налитые груди — и, немедленно за этим, груди Алекзайн с тёмными вишнями сосков, блестящие от воды…
   Адриан сгорбился и закрыл лицо руками. Его била дрожь.
   «О Милосердный Гвидре, — думал он. — Вот так вот. Моя первая женщина».
   Вспомнив то, что любой порядочный и благородный человек забывать не имеет права, Адриан снова вскинулся и стал торопливо перетряхивать простыни и покрывала. Однако как ни тщился, нигде не нашёл ничего, напоминающего пятна крови.
   «А вот я у неё, судя по всему, не первый», — мрачно подумал он. Потом встал и без особой надежды заглянул в бадью для умывания. К его немалому удивлению, она оказалась полна. Вода была ещё тёплой.
   «Она принесла воду, пока я спал», — подумал Адриан и ощутил что-то, совершенно ему незнакомое. Это не было благодарностью, не было страстью, — но в то же время было всем сразу и ещё чем-то бульшим.
   — Не надо было, — пробормотал он, забираясь в бадью.
   Наскоро вымывшись, Адриан оделся, придирчиво осмотрел своё отражение в медном зеркале, висевшем на стене, несколько раз провёл рукой по волосам, пытаясь придать им вид поприличнее, и пружинистой походкой вышел из комнаты. Где-то на середине коридора принялся насвистывать — настроение у него улучшалось с каждым шагом.
   «Интересно, где она сейчас может быть? — размышлял он, спускаясь — вернее, вполне по-мальчишески сбегая — по лестнице. — На кухне, небось… только бы в деревню с поручениями не услали». Мысль, что он может не увидеть её несколько часов, неожиданно сделалась дьявольски неприятной.
   На кухне не было ни Вилмы, ни Гилберта — но над огнём покачивался котёл, в котором весьма аппетитно пыхтело и булькало. Сглотнув слюну, Адриан прошёл через кухню на задний двор, намереваясь либо разыскать Вилму там, либо найти того, кто скажет ему, где она. Даже если и в деревне — что ж, он вполне может сбегать в деревню и встретить её на обратном пути…
   Ещё не выйдя из кухни, Адриан услышал мерный протяжный свист — Гилберт всё-таки возился с чем-то во дворе. Дверь кухни была приоткрыта. Адриан толкнул её и шагнул во двор.
   — Гилберт, а где…
   Слова замерли вместе с ногой, занесённой над порогом.
   Вилма стояла у конюшни, низко опустив голову между руками, заведёнными над головой и привязанными вожжами к столбу ближайшего загона. Сорочка на ней была разорвана до пояса, и плеть в руке Гилберта хладнокровно и размеренно охаживала её по обнажённой спине. Адриан тупо смотрел на эту спину, вспоминая, как покрывал её поцелуями, мелкими и быстрыми, словно прикосновения бабочки. Теперь там, где совсем недавно прикасались его губы, алели глубокие царапины, из которых обильно сочилась кровь. Гилберт стоял, уперев ноги в землю, неподвижный, как стена, и лишь его правая рука ловко и стремительно двигалась туда-сюда, с каждым ударом всё больше расцвечивая чудовищный узор на спине первой женщины Адриана.
   А он стоял и смотрел на это. Стоял и смотрел.
   — Не сметь!!!
   Он понял, что это его голос, только когда сорвался на петушиный крик. Гилберт чуть повернул голову, приостановился на миг. Не тратя больше бесполезных слов, Адриан кинулся вперёд и повис на его предплечье, силясь вырвать плеть из сжатого кулака. Гилберт был здоровым и крепко сбитым мужиком, одного его тычка было бы довольно, чтобы Адриан пролетел через весь двор и шмякнулся об ограду. Но он ничего не сделал, лишь стоял, глядя сверху вниз на мальчишку, в бессильной злобе пинавшего его по ляжкам.
   — Пусти её! Мразь! Пошёл вон! Сейчас же!
   — Приказ миледи, — коротко изрёк гигант наконец. Адриан, ничего не слыша и не видя от ярости, ещё несколько раз отчаянно, хотя и бессмысленно пнул его… и замер.
   В наступившей тишине сдавленно всхлипнула Вилма.
   — Что… что ты сказал?
   — Он сказал, что выполняет мой приказ. И это действительно так.
   Она была здесь.
   Прекрасная, как рассвет, далёкая и недостижимая, как море под обрывом, непоколебимая, как скала над этим морем, в платье цвета морской волны, с рукавами белыми, как крылья птицы, чей взгляд Адриан встретил этим утром, Алекзайн стояла у ворот, теребя серебряный поясок, и смотрела на него. Он едва ли не впервые видел её при таком ярком свете, и видел теперь, что солнце придаёт чёрной половине её волос синеватый, а рыжей — красноватый отлив. А меж синим и красным ярко и ясно сияли фиолетовые очи, чистые, бездонные…
   Одержимые.
   Адриан подумал про её грудь. Про тёмные пятнышки сосков. И треугольник тёмных волос там… там, где у Вилмы было так…
   Он с силой оттолкнул Гилберта — даже не заметив, что кучер покорно отступил в сторону, — и шагнул вперёд, не сознавая, что сжимает кулаки.
   — За что? — хрипло спросил он. — За что?
   — Она провинилась, — сказала леди Алекзайн голосом звонким и чистым, как капель. — В чём дело, Адриан Эвентри? Неужто в доме твоего отца никогда не наказывали провинившихся слуг?
   Он промолчал, продолжая сверлить её взглядом. Она чуть-чуть улыбнулась и шевельнула пальцами, пропуская сквозь них поясок. Серебряные звенья тонко и мелодично зазвенели.
   — К тому же отчего ты здесь? Ты должен собираться в дорогу.
   — В дорогу, — эхом повторил Адриан.
   Она кивнула, не отпуская его взгляда.
   — Конечно. Завтра ты отправляешься в Сотелсхейм. Неужто ты уже забыл, что обещал мне вчера?
   Вчера… о, нет. Он не забыл. Он никогда не забудет это вчера.
   Золотистая рябь на белоснежной плоти, чёрные и красные змеи, сплетающиеся в воде…
   …его пальцы и пальцы Вилмы, сплетающиеся во мраке.
   — Отпустите её.
   — Что ж, пусть, раз ты просишь, — сказала леди Алекзайн равнодушно. — Она уже довольно наказана. Гилберт, можешь отвязать её.
   Гилберт шагнул вперёд, но Адриан остановил его уничтожающим взглядом и кинулся к обвисшей на путах девушке. Вожжи были затянуты туго, и Адриану пришлось приложить немалые усилия, чтобы растянуть узел, но он справился. Тело Вилмы осело ему на руки. Он подхватил её, размазывая кровь по своей сорочке, и Вилма вздрогнула и застонала, мотая головой. Адриан перехватил её пониже, стараясь не касаться ран, поднял на руки. Её кожа горела, как прошлой ночью, но сама Вилма отчего-то казалась намного более тяжёлой, чем когда он вносил её в свою спальню…
   Он снова внёс её в свою спальню, но на сей раз бережно уложил на кровати животом вниз. Откинул с её спины длинные спутанные волосы и с болью посмотрел на иссечённую спину. Вилма застонала снова и ткнулась лицом в подушку. Адриан заозирался в поисках чистой ткани, потом отодрал длинный лоскут от простыни, на которой четверть часа назад тщетно выискивал кровь Вилмы. Теперь на нём было довольно её крови. Смочив ткань в воде, Адриан неумело, но как мог аккуратно и старательно промыл раны на её спине. Она ворочалась, стонала и вздрагивала, а он закусывал губу, изо всех сил сдерживая глупые и злые слёзы, так и норовившие навернуться на глаза. Он не понимал. Совсем ничего уже не понимал. Он был зол, и ему было страшно.
   Вилма что-то сказала, и Адриан вскинулся:
   — Что?
   — Там у меня… — искусанные губы слушались плохо, но она закончила фразу: — Там в моей каморке сундучок деревянный… на полке… увидишь… там мазь есть. Возьми…
   — Да! Да, конечно, только ты лежи! — выпалил Адриан и бегом ринулся вниз.
   Он не знал, где находится каморка служанки, и принялся просто распахивать все двери подряд. В конце концов нашёл — в том, что по размеру могло быть скорее кладовкой, стояла узкая лежанка, над которой была прибита полка, где и находился означенный сундучок. Чтоб добраться до него, Адриан встал на лежанку с ногами, и она жалобно заскрипела под его весом — так же, как прошлой ночью скрипела кровать, когда он рвался вперёд, дальше и выше, и её колени стискивали его бёдра, толкая вперёд, торопя, снова и снова…
   «Кого она толкала на этой лежанке до меня? — подумал Адриан. — Кого? Гилберта? Того приветливого мужика из деревни? Или, может, всех приветливых мужиков из деревни?»
   …Белое тело в золотистой воде, неприступное и прекрасное, как скала, манящее и опасное, как обрыв, недоступное никому… тот лекарь, шарлатан, всего лишь читал книгу…
   Такая чистая, бесконечно чистая, бесхитростная до того, что кажется бесстыжей, а на деле — слишком невинная, чтобы стыдиться своей наготы и скрывать свою красоту. Жестокая и равнодушная в том, что касается мелочей, созданная для большего, созданная для высшего… «Для меня, — подумал Адриан и зажмурился до боли в глазах. — Для меня. Если я остановлю чёрную оспу».
   Его пальцы вслепую нащупали банку с мазью.
   Он вернулся в спальню. Вилма лежала в той же позе, в которой он её оставил. Кровь снова проступила из раны. Адриан опять промыл их, а потом осторожно нанёс мазь — почти точно теми же движениями, что гладил вчера её кожу. И Вилма вздрагивала под его руками, как и вчера.
   — Тебе очень больно? — спросил Адриан после долго молчания.
   Она повернула голову так, что он мог видеть краешек её лица под спутанными волосами, и слабо улыбнулась — как ему показалось, с горечью и злостью.
   — Не очень.
   — Что ты сделала? — запальчиво спросил Адриан, вспоминая, что она служанка, что она пришла вчера за ним, пока её госпожа в купальне, что она поджидала его потом на лестнице, что пружины на её лежанке скрипят и стонут… — Ну, что натворила? Украла что-нибудь? Потеряла овцу? Нагрубила миледи? Ну, что?
   Вилма прерывисто вздохнула и повернулась к нему.
   — Адриан, — тихо проговорила она, впервые назвав его по имени. — Ты же знаешь. Ты же знаешь, что.
   И снова перевернулась на живот, спрятав от него лицо.
   Адриан сидел рядом с Вилмой на постели, пока её дыхание не стало тихим и ровным. Потом осторожно, стараясь не разбудить, прикрыл её ноги покрывалом, и только тогда стянул с себя сорочку, вымазанную в её крови. Долго смотрел на полотно, теребя его в руках. Потом бросил на пол.
   Леди Алекзайн велела ему собираться в дорогу, и было сложно понять, то ли она смеётся над ним, то ли имеет в виду нечто, его скудному уму недоступное. Что собирать-то? У него не было даже рубашки на смену. От окна тянуло морским бризом, и Адриан поёжился, обхватив голые плечи руками. Шла осень, не лучшее время, чтобы бродить полуголым.
   «Ничего у меня нет, — подумал он. — Совсем ничего».
   Поколебавшись, он поднял с пола грязную рубашку и понёс её к бадье. Кровь с ткани сходила неохотно, оставляя потёки и пятна. К счастью, месяц под присмотром Тома научил Адриана азам бытового самообслуживания. Оттерев пятна, он выжал сорочку и, закинув её на плечо, вышел из комнаты — надо было найти чистую воду, чтобы прополоскать.
   Он боялся, что Гилберт или сама леди встретятся ему по дороге, поэтому прошмыгнул коридором как можно быстрее и тише. На заднем дворе уже было пусто, только лошадь леди Алекзайн всхрапывала в конюшне. Адриан с сомнением глянул в большой чан у стены, где держали воду на ежедневные нужды — сейчас чан был почти пуст, только на самом дне поблескивали остатки воды. Наполнять его входило в обязанности Вилмы, но сегодня утром она не успела выполнить эту обязанность.
   «Что ж, — подумал Адриан, — я в ответе за то, что с ней случилось. Стало быть, это моя работа».
   Он подцепил стоящие у бадьи деревянные вёдра и вышел за ворота. Ясное утро понемногу переходило в далеко не столь ясный день — ветер с моря крепчал, пригоняя с востока пока ещё размытые, но многочисленные серые облака, понемногу затягивавшие небо.
   Ручей был ниже по склону, он вился вдоль дороги в деревню, беря начало в скалах, и убегал вниз, в долину. Адриан отошёл от дома на утёсе дальше, чем требовалось — так, что здание из красного кирпича стало совсем маленьким, а гул волн, разбивающихся о скалы внизу, совсем стих. Присев на корточки меж прибрежных камней, Адриан снял с плеча рубаху и опустил её в прозрачную воду. Течение дёрнуло ткань и потащило её за собой, вспенившись розовыми пузырями. Адриан прополоскал рубаху, выкрутил и снова закинул на плечо. Всё его тело горело, и мокрая чистая ткань приятно холодила кожу. Зачерпнув воду обоими вёдрами, Адриан выпрямился и развернулся к дому над обрывом.
   На тропинке, между домом Алекзайн и Адрианом, стоял человек.
   — Здравствуй, — сказал он.
   На долю секунды Адриан испытал почти непреодолимое желание швырнуть вёдра наземь и стремглав удрать — в деревню, в горы, всё равно куда. Но он пересилил себя и ответил, к его чести, почти спокойно:
   — Что тебе надо?
   — Поговорить.
   — И только? — не удержавшись, съязвил Адриан.
   — Да, — с не свойственной ему мягкостью ответил Том. — Просто поговорить.
   Он изменился, и довольно сильно. Адриан не сразу сообразил, в чём именно, — а когда понял, удивился, до чего людей преображает одежда. Том отказался от крестьянского рубища, в котором щеголял у себя дома, и вырядился как вполне пристойный и даже обеспеченный путешественник: в стёганую куртку с высоким воротом, облегающие кожаные брюки и сапоги с широкими отворотами. Одежда была не броской, но добротной и хорошо сшитой. «Любопытно, кого это он раздел на большой дороге», — подумал Адриан с неприязнью. Но факт оставался фактом — приодевшись, Том вполне походил на купца или даже знатного лорда, путешествующего инкогнито и без привлекающей внимание помпы. За собой он, впрочем, по-прежнему не очень следил — сапоги были заляпаны грязью, а зачёсанные назад волосы лежали кое-как, спадая на лицо от малейшего порыва ветра.
   И всё же Адриану казалось, что теперь этот человек выглядит так, как должен выглядеть. Всё, что Адриан видел прежде, было маскарадом — и маскарадом были бы любые яркие и торжественные одежды, вздумай Том их на себя нацепить, даже если они полагались ему по рангу. И кто знает — может, именно оттого, что сейчас этот странный человек выглядел, казалось, самим собой, Адриан не почувствовал при виде его того страха и гнева, которые должен был ощутить.
   Радости, впрочем, не почувствовал тоже.
   — Ты, я вижу, окреп, — сказал Том насмешливо. — Рад, что хоть часть моей науки не прошла даром.
   Адриан осознал, что по-прежнему стоит, держа на весу полные воды вёдра. Невольно смутился, поняв, что выглядит довольно глупо, и поставил их на землю. Улыбка Тома стала шире, и Адриан только теперь понял, что этим жестом выразил согласие поддержать разговор, за которым явился Том. И от этой мысли разозлился по-настоящему.
   — Мне не о чем с тобой говорить, — выпалил он, понимая, что это заявление опоздало, что от этого он выглядит ещё глупее, злясь на себя и всё равно не в силах говорить иначе.
   Улыбка Тома не исчезла — напротив, казалось, он вот-вот расхохочется Адриану в лицо. Адриан стиснул кулак. Какого беса! Обстоятельства переменились, он больше не пленник этого сумасшедшего. И он действительно окреп — как знать, может, теперь и сумеет постоять за себя.
   — Охотно верю, — сказал Том наконец, когда Адриан уже готов был разразиться проклятиями в его адрес. — Но мне есть о чём поговорить с тобой. И я советую тебе выслушать…
   — Или что? — бросил Адриан. — Снова по морде мне надаёшь? Ну, давай! Попробуй!
   Лицо Тома наконец померкло. Впрочем, не от растерянности или недовольства. Просто он, казалось, посерьёзнел, и странные весёлые огоньки исчезли из его глаз.
   — Я пришёл к тебе от твоего брата.
   Кулак Адриана, дрогнув, разжался.
   — От… Анастаса?!
   — Да.
   — Так он жив! Я знал, что он жив!
   — Он сказал то же самое, услышав о тебе. Ну так что, тебе всё ещё не о чем со мной говорить?
   Адриан медленно покачал головой.
   — Я слушаю тебя.
   — Большое спасибо за одолжение, — насмешливо отозвался Том. — Как ты понимаешь, я видел его и говорил с ним. Он в достаточно хреновом положении. Хуже не бывает, я бы сказал.
   — Он цел? Не ранен?
   — Был ранен, но не опасно. И это не самая большая из нынешних его тревог. Твой клан в беде, мальчик. В очень большой беде. Вы двое — все, кто остались.
   Том смолк, будто предлагая Адриану закончить его мысль. Но Адриан молчал. Они по-прежнему стояли на расстоянии друг от друга, разделённые дюжиной шагов. Том стоял, скрестив руки на груди, и не пытался двинуться с места. Просто глядел на Адриана, без упрёка, без вызова… почти так же, как Алекзайн.
   И совсем не так, как она.
   — Чего ты от меня хочешь… Том? — проговорил Адриан наконец, понимая, что от него ждут хоть какой-то реакции.
   — Разве не понятно? Я хочу проводить тебя к твоему брату. Если ты согласишься.
   Последнее замечание вырвало у Адриана нервный смешок.
   — Вот как! Если я соглашусь? Что, ты решился сменить тактику?
   — Похоже на то, — кивнул Том спокойно. — Большой искус, конечно, просто натянуть тебе мешок на голову, но, боюсь, это не принесёт должного результата. Ты упрям, как бес, и всё равно сбежишь.
   — Конечно, сбегу, — с вызовом сказал Адриан.
   Том слегка улыбнулся.
   — Но дело даже не в этом. Я… был не прав.
   — Да неужто?! И пришёл за моим прощением? Сколь благородно с твоей стороны!
   — О прощении я ничего не говорил. Я был не прав в том, что разлучил тебя с Анастасом. Ты нужен ему… и он ещё больше нужен тебе.
   — Снова ты будешь решать, что мне нужно? — ощерился Адриан.
   — А что, в данном случае ты со мной не согласен?
   Адриан открыл рот и закрыл. Лишний раз он убеждался, что спорить с этим человеком невозможно. От него можно только удирать сломя голову…
   Или делать так, как он говорит.
   — Адриан, — сказал Том тихо, — я же не ставлю тебе ультиматум. Я просто предлагаю тебе пойти со мной. Решить. Сделать выбор. И держать ответ за него.
   Он никогда прежде с ним так не говорил. Адриан заколебался на мгновение — а потом вспомнил, кто он, где он, кому он уже отдал своё слово. И когда он ответил, в его голосе больше не было злости и вызова — лишь неуверенность и смятение.
   — Я… не могу. Я… уже обещал… сделать кое-что.
   Том смотрел на него.
   — Я не могу сейчас уйти, — после долгого молчания сказал Адриан.
   И поднял голову, глядя на человека, который — если, конечно, верить ему — пришёл с тем, о чём до недавнего времени Адриан мечтал больше всего на свете. Вернуться домой… снова увидеть Анастаса, кинуться к нему, попросить прощения за то, что запер тогда калитку. И быть рядом с ним. И не бояться, не терзаться мучительными раздумьям о том, что делать дальше — просто поступать, как велит тот, кого любишь и кому веришь…
   А что же Алекзайн? Разве он не любил её, не верил ей?
   …стон Вилмы, кровь — не та, неправильная кровь на простыне, — блеск воды на белой коже, чёрные и красные пряди, сплетающиеся на ветру…
   Он любил её и верил ей, но что-то тут было не так.
   Молог подери, что? Что тут могло быть не так, если самое дивное существо в мире, богиня, ангелица просила его спасти мир ради неё? Что тут, к мологовым пащенкам, могло быть не так?!
   — Вижу, она уже как следует тебя обработала.
   Адриан вскинулся, с изумлением поняв, что забыл, где и с кем находится. Том глядел на него в упор, сведя брови к переносице, и даже тень насмешки исчезла из его глаз.
   — Что? Обработала?.. Кто? О чём ты говоришь?
   — Думается мне, ты прекрасно знаешь, о чём я говорю, — мрачно сказал Том и коротко кивнул на красный дом, видневшийся выше по тропе за его спиной. Адриан снова сжал кулаки. Да как он смеет так о ней…
   …кровь Вилмы. Его первой женщины. У которой он был далеко не первым, но всё равно ему пришлось сегодня смывать со своей одежды её кровь. Потому что она…
   — Адриан, я сказал, что тебе надо выбрать. И я не шутил. Не давил на тебя. Я сказал то, что ты сам знаешь. Потому что, — на долю мгновения Том почти улыбнулся, — ты вроде бы действительно не дурак… не полный дурак, хочется верить. Ты просто сам не знаешь, чего хочешь. И я больше не могу тебя силовать. И помочь тоже не могу, пусть бы и хотел. Просто знай, что твой клан, твоя семья, твой брат нуждаются в тебе. И, хотя тебя наверняка не особо интересует моё мнение, ты должен сам понимать, что вряд ли человек, способный забыть и предать своих близких, может спасти мир.