Остапенко Юлия Владимировна. Тебе держать ответ

   — Прошу прощения, ваше высочество, — сказал Эд насмешливо. — Надеюсь, я не слишком вас смутил.
   — Я дурак, — сказал Квентин Фосиган очень тихо. — Я безголовая и трусливая тварь. Как я тебя…
   — Пустое, — отмахнулся Эд. — Сейчас надо подумать о том, как вернуть вас в замок.
   — Чтобы отец не узнал? — с надеждой спросил Квентин.
   Эд посмотрел ему в глаза.
   — Он узнает. Вам это известно не хуже, чем мне.
   Квентин потупился. Потом вскинулся, и Эд удивился тому, как ярко и решительно сверкнули его глаза.
   — Я должен вернуться за Лансом!
   — Тем дуралеем, который потащил вас в этот вшивый притон? Я потрясён, ваше высочество, клянусь честью. Если вам взбрело познать продажную любовь, неужто не могли выбрать местечко поприятнее и компаньона понадёжнее? Ей-богу, хоть бы меня попросили, что ли…
   Квентин неожиданно с силой сжал его плечо. Бывали минуты, когда он становился очень похож на своего отца.
   — Эд. Я вернусь за ним.
   — Не трудитесь, мой лорд. Ваш безмозглый друг мёртв. Вы ему не поможете, только скомпрометируете себя окончательно, а я, видит Гилас, не для того прервал ночь любви и стал грабителем и конокрадом, чтобы это всё же произошло.
   — Ланс… мёртв? — выдавил Квентин. Это явно было для него неочевидно — что ж, Эд вполне мог допустить, что полуоголённые прелести милашки Нэнни затмили для юноши разрубленную голову его друга.
   — Мертвей не бывает. Ну, вы всё ещё хотите вернуться в обитель страсти и наслаждения, где чуть было не отдали богам душу?
   — Он… не виноват, — медленно проговорил Квентин. — Это я попросил его. Я никогда не бывал в… и он предложил… Ортойя всегда верно служили нам, — угрюмо закончил он и тяжело вздохнул. Эд постарался не выдать интереса, обуявшего его при этих словах. Так это был юный Ортойя? То-то лицо знакомым показалось… занятно… может статься, эта ночь испорчена вовсе не так безнадёжно, как он было подумал.
   — Сейчас не время и не место это обсуждать, — сухо сказал он, не дав сыну конунга погрязнуть в угрызениях совести. — Поглядите-ка мне через плечо, видите кого-нибудь?
   — Нет… нет, никого.
   — Хорошо. Сейчас я посажу вас на своего коня и сяду сзади. Не удивляйтесь некоторым фамильярным жестам, которыми это будет сопровождаться.
   — Почему ты отпустил мою лошадь?
   — Вашей она будет лишь после смерти вашего батюшки, как и все лошади в округе, о будущий великий конунг, — съязвил Эд, вогнав мальчика в густую краску. — А сейчас это лошадь некоего юного лорда, которого я весьма некуртуазно стащил наземь, и, готов спорить, он теперь в отчаянии бродит по окрестностям, пытаясь её отыскать. То-то будет радости, когда они встретятся. Итак, вы готовы? Наденьте капюшон. Вот так. Сейчас.
   Он подхватил сына конунга подмышки и усадил на коня, а сам вскочил в седло позади него. Мальчишка сидел напряжённый и неподвижный, как скала. Эд усмехнулся про себя и тронул коня шагом.
   — Куда мы едем? — тихо спросил Квентин.
   — Ко мне домой. Ночь скоротаете, а завтра, когда ворота откроются, попытаетесь незаметно пройти в замок. Нехорошо, если отец прознает о вашем бегстве до того, как вы вернётесь.
   — Я не сбежал.
   — А, ну да, прошу прощения, вы совершили военную вылазку, восхитительную в своей рискованной смелости.
   Квентин смолк, не насупленно, как сделало бы большинство мальчишек его лет, а скорее понуро.
   — Эд, я очень глуп? — вполголоса спросил он.
   — Правду сказать? Не очень. Я в ваши годы был не в пример глупее. Впрочем, у меня не было таких верных друзей… и слуг. Глядя на вас, я склонен этому лишь радоваться.
   — Это была моя идея, — упрямо сказал Квентин. — Я сам попросил его, почти заставил. Он не хотел брать меня, отказывался. Но Ланс и Фридриг столько рассказывали мне о…
   — О борделях? — подсказал Эд. — Учитесь произносить столь непотребные слова вслух, мой лорд, коль уж повадились в них хаживать.
   Судя по установившемуся после этих слов продолжительному молчанию, Квентин Фосиган крепко обдумывал услышанное. Эд, в свою очередь, получил возможность крепко обдумать сложившуюся ситуацию. Во всём случившемся было множество сторон, как отрадных, так и не очень. Без сомнения отрадным фактом было то, что он спас от позора, увечий и возможной гибели конунгова сына, что было весьма кстати по многим причинам. После памятной дуэли с Сальдо Бристансоном Эд хотя и не был предан опале, но всё же постоянно ощущал смутное неудовольствие лорда Грегора, вызванное, без сомнения, постоянным нытьём Лизабет. Одно дело, как всё это стараниями Эда выглядело — и совсем иное, чем оно на самом деле было и что некоторые не могли не понимать, даже если отчаялись доказать. Кроме того, гибель Квентина Фосигана, единственного прямого наследника лорда Грегора, именно сейчас была бы для Эда крайне, ну просто крайне нежелательна. Помимо всего прочего, тот факт, что Квентин оказался в столь опасном месте в столь неподходящее время именно стараниями отпрыска клана Ортойя, имевшего на конунга немалое влияние, тоже был весьма кстати. Так что стоило, пожалуй, не проклинать, а благословлять милашку Нэнни, пьяных головорезов и гороховый суп давешнего клиента желтогривой Оливии.
   С другой стороны, Эд не мог снять со счетов в высшей степени странное нападение, которому подвергся у входа в бордель. Кто был его мишенью — сын конунга или всё-таки сам Эд? Связано ли оно с дракой в покое милашки Нэнни, или неизвестный убийца и парочка дебоширов не подозревали друг о друге? Сходилось к тому — уж слишком по-разному они действовали, но что, если на такое впечатление и было рассчитано? Всё произошло слишком быстро, чтобы можно было сказать теперь наверняка. Эд мучительно пожалел, что не остался в «Алой подвязке» и не расследовал дело по горячим следам — но он слишком боялся за Квентина. И оказался прав — до прихода Эда он торчал на самом виду, Лордан со своими дружками наверняка заметили бы его, и наутро весь Сотелсхейм знал бы, что сын конунга шлялся ночью за крепостной стеной. Существовало слишком много людей, которые нашли бы, как этим воспользоваться.
   Пока же Эд был единственным, перед кем открывалась такая перспектива. Юный Ортойя, племянник главы клана, мёртв — и это большая удача. Эд оказался единственным заслуживающим доверия свидетелем ночных событий — вряд ли кто придаст значение версии матушки Астры, шлюх и наемников, даже если признания будут вырваны у них на дыбе. Что же касается самого Квентина, то на этот счёт Эд не беспокоился.
   Квентин Фосиган был единственным человеком в Сотелсхеймском замке и единственной фигурой в игре Эда, за которую он не беспокоился никогда.
   Они доехали до особняка Эда, никем более не остановленные и не узнанные. Неподалёку от ворот Эд спешился и, дав знак Квентину спешиться тоже, указал ему на калитку в задней стене. Они тихо прошли туда; Эд вёл коня в поводу, Квентин шагал рядом. Эд отпер калитку, ключ от которой был лишь у него и у Магдалены, и провёл сына конунга на задний двор своего дома, погруженного в сон и мрак. Здесь не горело ни единого огня, луна спряталась за изгибом крыши, окна тоже были темны.
   — Придётся вам устроиться на сеновале, мой лорд, — сказал Эд. — Сколько приключений всего за одну ночь, а?
   — Хватит стыдить меня. Довольно, — сказал Квентин Фосиган очень тихо, и Эд смолк. В темноте он нашёл руку мальчика и сжал её. Тот ответил слабым ответным пожатием. Стараясь ни на что не наткнуться, Эд провёл Квентина к сараю и распахнул дверь. На обоих пахнуло пряным духом свежего сена. Всхрапнула лошадь.
   — Изголодался, бедняга, — заметил Эд, потрепав коня по морде. — Идите вперёд, милорд, смелее. Закопайтесь в сено, не замёрзнете. Глядишь, даже понравится. А завтра поглядим…
   — Как мне благодарить тебя, Эд?
   — Не стоит, право же, мой лорд. Благодарить будете после, когда получите выволочку. Или не получите. Ну всё, тихо, а то слуг разбудим, — сказал Эд и потянул коня за поводья. Он сделал три шага от сарая, когда Квентин сказал:
   — Эд, ты… ты действительно любовник моего отца?
   Эд остановился. Повернулся к нему. В почти непроглядной тьме они встретились взглядами — и оба знали это, ощущали, так, как будто смотрели друг на друга при ярком свете дня.
   — Квентин, — сказал Эд, широко улыбаясь, — не поверишь, но ты первый, кто прямо спросил меня об этом.
   — И всё-таки? — настойчиво повторил тот.
   — Ты изменишь своё отношение к нему или ко мне, если услышишь ответ?
   Квентин Фосиган долго молчал. Потом ответил:
   — Нет.
   — Ну так и ни к чему болтать зря. Спокойной ночи вам, мой лорд, — сказал Эд Эфрин и повёл коня к конюшне.

2

   — Входи, Эд. Мы ждали тебя, — приветливо сказал лорд Фосиган, милостивым кивком отвечая на его поклон, запоздавший на несколько мгновений, но всё же достаточно глубокий, чтобы не вызвать неудовольствия.
   Конунг был в добром духе. Это — и тот факт, что он велел Эду явиться в малый зал для совещаний, где обычно читал после обеда, если не находилось более важных дел, дало Эду основания для преждевременного оптимизма. Приказ принёс паж, и, шагая галереями Сотелсхеймского замка без малейшего конвоя, не ловя на себе взглядов, сколько-нибудь отличавшихся от тех, что на него кидали обычно, и с порога заслышав ленивую беспечность в голосе лорда Фосигана, Эд расслабился.
   Как уже было сказано, преждевременно.
   — Подойди, — повторил лорд Фосиган, и Эд подошёл.
   В зале, помимо них двоих, находились также конунгский референдий с одним из писарей, сенешал и слуга-виночерпий, смиренно стоявший недалеко от трона. Трон пустовал — конунг стоял у окна, заложив руки за спину; на его плечах была соболиная мантия, лысеющую голову обхватывал обруч. Референдий с писарем и сенешал, разумеется, стояли тоже — возле стульев, ожидая позволения сесть. Походило на то, что конунг созвал совет, а Эда вызвал между делом, напомнить, что на сегодня они запланировали пьянку, и шутливо пригрозить четвертованием, если Эд начнёт отнекиваться.
   На несколько секунд он почти поверил, что именно так дело и обстоит. Но затем дверь за его спиной вновь распахнулась, и в неё ступил человек, которому, в точности как Эду, ровным счётом нечего было делать на конунгском совете… если только совет не был созван из-за него.
   — Здравствуй, Квентин, — сказал конунг так, словно они не виделись очень давно.
   Эд позволил себе обернуться — и увидел, как наследник клана Фосиган склоняется в поклоне, куда более глубоком и церемонном, чем поклон Эда. Когда Квентин выпрямился, Эд заметил, до чего бледно и неподвижно его лицо — и понял, что неизбежный разговор с отцом ещё не состоялся, точнее, вот-вот должен был состояться. Лорд Фосиган пристально смотрел на сына, придворные прятали взгляды, в полном молчании ожидая распоряжений великого конунга.
   Великий конунг долго смотрел на своего сына, и Эд знал, чего тому стоило не отводить взгляда — равно как и знал, как важно было его не отводить. Затем, видимо, удовлетворившись результатами испытания, лорд Фосиган лучезарно улыбнулся и сказал своим не по годам звучным голосом:
   — Что ж, все в сборе. Можно начинать.
   «Начинать что?» — подумал Эд отрешённо. Он ничего не понимал. Присутствие в этой зале его и Квентина недвусмысленно намекало на предмет разговора; однако Эд не мог предположить, что конунг вздумает делать из проделки своего сына достояние всего двора. Частные дела если и обсуждались в присутствии советников лорда Фосигана, то лишь в том случае, если дело имело государственное значение — то есть если выдвигалось обвинение в измене… коего Эд, с какой стороны ни посмотри, ни в малой степени не заслужил.
   Конунг прошествовал к трону во главе стола и сел. Выдержав положенную церемониалом паузу, принялись рассаживаться и остальные. Эд и Квентин остались на месте.
   Конунг сделал знак мальчику-виночерпию и поднял глаза. Встретившись взглядом с Эдом, тут же перевёл взгляд на Квентина.
   — Приблизьтесь, сын мой.
   — Мой лорд, — сказал Эд громко и твёрдо, — осмелюсь спросить, уверены ли вы в необходимости свершаемого?
   Что-то загремело, и всеобщие взгляды обратились к источнику шума — это референдий от возмущения уронил чернильницу, и теперь она катилась по каменному полу к ногам Эда, смотревшего лорду Фосигану в лицо и будто не замечавшему потрясённые взгляды присутствующих. Лорд Фосиган, впрочем, также игнорировал эти взгляды. Он без улыбки смотрел на Эда.
   Затем, когда молчание уже понемногу становилось зловещим, конунг указал Эду на стул в дальнем от себя конце стола. Эд поклонился и занял предписанное место. Референдий покосился на него со смесью изумления и отвращения, подавшись в сторону, хотя их разделяло четыре стула. Впрочем, об отношении этого тугодумного прощелыги к себе Эд давно знал.
   Какое-то время писарь ползал под столом, разыскивая чернильницу. Затем все наконец расселись и принялись ждать развития событий.
   — Сын мой, — в наступившей тишине негромкий голос конунга звучал мерно и чётко, — мне стало известно, что сегодняшнюю ночь вы провели вне стен замка. Это правда?
   — Правда, отец.
   Писарь попробовал кончик пера и вопросительно взглянул на референдия. Тот, в свою очередь, воззрился на сенешала, который напряжённо глядел на конунга, пытаясь уловить хоть какой-нибудь знак к началу документации допроса. Ибо что это будет именно допрос, сомнения уже пропали даже у Эда.
   В этот миг он осознал, как удачно всё складывается. И попытался сдержать улыбку — почти успешно; впрочем, смотрел на него в этот момент лишь мальчик-виночерпий.
   — Почему же, Квентин Фосиган, вы покинули стены замка, когда я, ваш отец и конунг, глава вашего клана, запретил вам делать это?
   Сенешал кашлянул, так неуверенно и естественно, что на него никто не обратил внимания.
   — Я жду ответа, сын мой.
   — Отец… милорд… я ослушался вашего приказа из-за своей глупости и тщеславия и готов понести соответствующее наказание, сообразно с вашей волей, — со спокойствием и достоинством, делающим немало чести пятнадцатилетнему мальчику, ответил Квентин.
   — Вы понесёте его, вне всяких сомнений, — так же спокойно отозвался конунг. — Что ж, в таком случае попрошу вас ответить, где вы провели эту ночь, чем занимались, кто сопровождал вас и так далее. Прошу вас при этом помнить о присутствии здесь свидетелей, на суд которых затем будет вынесена целесообразность вашего поведения. Итак, я слушаю.
   Квентин сглотнул. Эд глядел на него, подперев голову рукой. Нельзя было даже допустить мысли, что события вчерашней ночи не известны ещё лорду Фосигану во всех подробностях, даром что ни с Квентином, ни с Эдом он не говорил. И с его стороны вынуждать сына каяться в не самых благовидных грехах перед посторонними, более того — официальными лицами было само по себе суровой взыскательной мерой. Не просто суровой, но и, воистину, достойной самообладания, необходимого будущему великому конунгу.
   «Браво, мой лорд, — подумал Эд. — Вы, как всегда, великолепны».
   — Я слушаю, сын мой. Где вы были?
   — Я был в борделе, великий конунг.
   Взгляд сенешала сделался умоляющим. Референдий, писарь и виночерпий, для которых новость была явным сюрпризом, разинули рты.
   — Гастинг, задокументируйте, — обратился конунг к референдию, — что мой сын, Квентин Фосиган, в ночь на двадцать восьмое серпения был в борделе… в каком именно борделе вы были?
   — «Алая подвязка», — краснея до ушей, ответил тот.
   Писарь изменился в лице и низко склонился над столом, с преувеличенным тщанием разглаживая пергамент. Эд бросил на него заинтересованный взгляд — похоже, писарю это название кое о чём говорило.
   — Итак, задокументируйте, что в ночь на двадцать восьмое серпения Квентин Фосиган был в борделе «Алая подвязка», — невозмутимо сказал конунг и взглянул на Эда. — Эд, ты знаешь этот бордель?
   — Имею несчастье, мой лорд, — весело отозвался тот, неуместным тоном всполошив присутствующих и вызвав новые возмущённые взгляды.
   — И как ты его оценишь?
   — Это зависит от критериев оценки.
   — Достойно ли это место для времяпрепровождения наследника конунгского клана?
   — Ни в коей мере, мой лорд.
   — Гастинг, — взгляд конунга пришпилил взмокшего референдия к спинке стула. — Почему вы не документируете? Вы оглохли?
   — Но… милорд… — беспрестанно облизывая губы, начал тот. — Могу ли я… вы уверены… то есть в данных обстоятельствах…
   Конунг продолжал смотреть на него. Тяжело сглотнув, референдий кивнул писарю. Тот усердно заскрипел пером. Сенешал откинулся на спинку кресла и промокнул лоб платком.
   Квентин стоял прямой, как клинок, заложив руки за спину, в точности как его отец в тот миг, когда Эд вошёл в зал. Всё же они были очень похожи. Кажется, ни один из них даже не понимал, насколько сильно.
   — Продолжайте, сын мой, — сказал лорд Фосиган.
   И Квентин продолжил. Медленно, но достаточно твёрдо, не пряча глаз и почти не запинаясь, он изложил события вчерашней ночи, начиная с того момента, когда он и Ланс Ортойя покинули замок незадолго до закрытия ворот, и заканчивая утренним возвращением через те же ворота — без Ортойи, зато с Эдом, который за ночь успел вернуться в «Подвязку» и забрать коня юного принца. Сенешал сидел отвернувшись и всем видом являя суровое осуждение, референдий то краснел, то зеленел, писарь прилежно скрипел пером, а мальчик-виночерпий слушал, разинув рот. Последнего Эд жалел всерьёз — учитывая, что всё происходящее являлось всего лишь показательной поркой, устроенной конунгом своему сыну, было маловероятно, что нечаянный её свидетель доживёт до утра. Как и писарь — хотя этот ещё и может отделаться ссылкой и заточением в далёком монастыре.
   Конунг слушал исповедь своего сына, облокотившись о подлокотник трона, изредка потягивая вино и не перебивая. Ни лицо его, ни взгляд ровным счётом ничего не выражали. Когда Квентин умолк, лорд Фосиган сказал:
   — Хорошо. Пока это всё. Вы можете идти.
   Этого Квентин явно не ожидал. Вся его показная сдержанность мигом улетучилась, он судорожно выдохнул и сгорбился, но тут же расправил плечи и начал, забывшись:
   — Как? Но…
   — Вы сказали всё, что я хотел услышать от вас, сын мой. Не думаю, что в этом деле остались подробности, на счёт которых вы можете нас просветить. Если же и так, вы будете призваны повторно, будьте покойны.
   Квентину ничего не оставалось, как отвесить поклон и удалиться в расстройстве и растерянности. Наверняка его ждала ещё дополнительная взбучка наедине, но… стоило ли устраивать весь этот спектакль, чтобы окончить его так скоро? Эд был разочарован.
   Однако его разочарованию также не суждено было задержаться надолго, потому что как только створки двери закрылись за юным Фосиганом, старший Фосиган улыбнулся и сказал:
   — Что ж, лорд Эдвард, попрошу теперь вас на лобное место.
   Эд встал. Поклонился, обошёл стол и занял место между троном и углом стола. Ближе всех к нему сидел сенешал, он слегка откинулся на стуле и смотрел на Эда внимательно и пристально, без неприязни, но и без особенно тёплых чувств.
   — Я к вашим услугам, мой лорд.
   — Не сомневаюсь. И ты оказал мне услугу — пожалуй, что даже несколько — этой ночью, не так ли?
   — Именно так, — не стал отпираться Эд.
   — Это был ваш долг, сударь, — резко сказал сенешал. Эд взглянул на него через плечо. Его слегка раздражало, что теперь он единственный в этой комнате — не считая виночерпия — стоял, тогда как остальные сидели и как будто всерьёз верили, что собрались здесь судить и порицать его. Впрочем, во взгляде конунга этих намерений не читалось.
   — Разумеется, — сказал Эд, — это был мой долг. И я могу лишь благодарить богов, что оказался в нужном месте и в нужное время для того, чтобы иметь возможность исполнить его со всем возможным рвением.
   — Что, бордель и впрямь дрянной? — полюбопытствовал конунг.
   — Хуже не бывает, — признался Эд.
   Сенешал фыркнул, писарь заскрипел пером ещё усерднее.
   — Что же ты таскаешься по таким дрянным борделям, а? — грозно спросил лорд Фосиган. Эд сокрушённо развёл руками. Референдий смотрел на них, не скрывая изумления. Если бы в таком тоне вёлся разговор между лордом Грегором и Квентином, это не удивило бы никого… но с Квентином говорили как с преступником, а с Эдом — так, словно он был конунговым сыном. Они никак не могли к этому привыкнуть, хотя должны были, ведь так было всегда…
   Почти так было всегда.
   — Ты можешь добавить что-то к сказанному Квентином?
   — Могу, мой лорд.
   — Отлично. Рассказывай.
   И он рассказал.
   Лорд Фосиган слушал его с тем же видом, с которым словесно порол своего сына. Однако остальные слушатели заметно оживились — даже сенешал. И немудрено — услышать то, что говорил Эд, ранее они никак не могли. Лишь слуга утратил интерес к разговору — беспутные выходки конунгова сына явно интересовали его куда больше, чем государственная измена.
   — Ортойя? Ты совершенно уверен, что он назвал именно это имя? — спросил конунг, пристально глядя на Эда. Тот кивнул:
   — Совершенно. И, да простит мне великий конунг, я не удивился — ведь в бордель Квентина привёл именно Ланс Ортойя. Я узнал его, ещё когда увидел мёртвого на полу, но тогда, разумеется, ни о чём не подумал. Признаться, я и вовсе был уверен, что этот человек напал на меня, а не на Квентина.
   — Что тебя переубедило?
   — Он не пытался убить или ранить меня. Только оттолкнуть.
   — Больше ты ничего не успел у него спросить? Только имя того, кто его послал?
   — Простите, мой лорд, но я всегда спрашиваю именно это, когда мне пытаются перерезать горло в подворотне, — жёстко улыбнулся Эд. — Личный интерес, знаете ли.
   — Однако ты не можешь быть уверен, что его мишенью был именно Квентин, а не ты.
   — Не могу, мой лорд. Но посудите сами. Ланс Ортойя приводит Квентина Фосигана в бордель. В один из самых дрянных и дурно охраняемых борделей, прошу ещё раз заметить… и, если необходимо, задокументировать, — добавил Эд, слегка поклонившись в сторону сцепившего челюсти референдия. — Ланс Ортойя, младший, если не ошибаюсь, племянник лорда Микаэля Ортойя — далеко не первое лицо в клане, жизнью которого не столь страшно рискнуть. Именно в эту ночь они идут именно в этот бордель и выбирают именно эту шлюху… прошу прощения, мой конунг… эту даму, и именно с ними затевают ссору завсегдатаи борделя.
   — Ты уверен, что они завсегдатаи?
   — О да, мой лорд, — беспечно отозвался Эд. — Я там часто бываю, так что могу быть уверен.
   — А кого-нибудь из Ортойя ты там прежде видел?
   — Нет, мой лорд. Никогда.
   Сенешал уже не менее пяти минут гримасничал, пытаясь подать конунгу сигнал, но тот упорно игнорировал его, неотрывно глядя на Эда.
   — Я слежу за твоей мыслью. Продолжай.
   — Итак, даже если предположить, что ссора в борделе была случайностью, то предположить такое о нападении на улице уже намного сложнее. Стрела не попадает дважды в одно яблоко, мой лорд. Квентина ждали при выходе — на случай, если ему удастся уцелеть в драке. Убийца у двери должен был лишь подстраховать на случай, если инсценировать пьяную драку не удастся — что и произошло по вине вашего покорного слуги.
   — Домыслы, — отрезал референдий. Эд помнил, что он состоял в отдалённом родстве с Ортойя, хотя и не принадлежал к их клану, и его волнение можно было понять.
   — Я бы согласился с благородным лордом, мой конунг, если бы не выбил из убийцы признание. Имя Ортойя он, повторюсь, назвал вполне внятно.
   — А затем умер, — задумчиво проговорил конунг.
   Эд развёл руками.
   — Прошу прощения. В последнее время мне часто не счастливится на слишком сильные удары.
   Сенешал, водивший дружбу с Бристансонами, вспыхнул и выпрямился. Конунг медленно перебирал пальцами, как всегда делал в большой задумчивости. Эд молча ждал вердикта.
   — Эдвард Фосиган, — сказал он, — в присутствии этих свидетелей вы обвиняете клан Ортойя в покушении на убийство моего сына и наследника, лэрда клана Фосиган, а следовательно, в измене?
   Эд ждал этого вопроса. Не в первый раз — и, он надеялся, не в последний. «Ты говорила, чтобы я поторопился, Алекзайн… что ж, делаю, что могу. И пока выходит недурно».
   Он сделал вид, будто медлит, а затем сказал то, чего от него ждали:
   — Я не могу выдвинуть такого обвинения, мой конунг. Но я могу свидетельствовать, что человек, напавший на меня и вашего сына, назвал своим заказчиком Ортойя. Более я ничего не могу сказать.
   Конунг вздохнул. Он казался разочарованным. Эд мог понять его — уж от кого, а от Ортойя он не ждал удара. И был, в целом, прав, но это уже не имело значения. Эд знал нрав лорда Фосигана, знал его и сенешал, и побледневший референдий, и послушно скрипевший пером писец. И все они знали, что немало благородных лордов в правление Фосигана сложили головы по куда менее тяжкому обвинению.
   Конунг встал и, хрустя пальцами, прошёлся по зале. Подол его соболиной мантии волочился по полу.
   — Жаль, — тяжело вздохнул он, ни к кому не обращаясь. — Как жаль, что этот убийца мёртв. Не мешало бы подвергнуть его пытке. У тебя и впрямь несчастливая рука, Эд.
   — Но, великий конунг, ведь… — начал было сенешал, однако референдий перебил его:
   — Да позволено мне будет напомнить, что, буде и впрямь присутствовал преступный заговор, не помешало бы подвергнуть допросу держательницу этого… этого прискорбного заведения, а также мужчин и женщин, бывших свидетелями происшествия…