Страница:
В помещении стало тихо. Совсем тихо — ни разу так не было с того мгновения, когда сюда ступил первый слуга с вилами в руках, намереваясь прочесать сено. Если бы сидящий там шпион каким-то чудом сумел схорониться, теперь его наверняка выдал бы звук дыхания.
— Чушь, — отрывисто сказал Даррен Флейн. — Кто ты вообще такой, щенок? Отчего Майлз Блейданс не явился на тинг сам? Отчего не прислал кого-то из своих сыновей? Если клан Блейданс так заботят вопросы чести, почему он отправляет решать их кого-то из младших? Для остальных нашлись дела поважнее, эге?
— Мой дядя, лорд Майлз, не смог прибыть по той причине, что в прошлом месяце свалился с коня и сломал себе бедро, — медленно, с едва сдерживаемой яростью проговорил Виго. — И я надеюсь, что лишь я один из благородного собрания буду вынужден объяснять своё представительство на тинге, ибо если это начнёт делать каждый, мы не управимся до утра.
— И точно, какая разница, — заметил кто-то.
— Разница есть, — отрезал лорд Флейн. — Этот мальчишка призывает вас, лорды, к войне. Не междоусобной распре, которыми все вы тешитесь со скуки, а к большой войне, в которой победителем будет либо Грегор Фосиган, либо Дэйгон Одвелл. Но не вы. И не я. Ни один из свободных бондов, потому что когда один из этих двоих подомнёт другого, не останется свободных бондов.
И вновь поднялся крик. Виго кричал, лорд Флейн кричал, лорд Ролентри говорил громко, но совсем неслышно в общем гуле, надрывались и остальные, многие из которых вскочили тоже. Своды хлева тряслись от ора. Том прикрыл глаза. Он примерно так и представлял себе всё это — и, мельком обернувшись на Адриана, усмехнулся. Мальчишка растерянно глядел на бесновавшееся собрание. Вряд ли то, что он услышал сегодня о своём клане, пришлось ему по душе. Об Эвентри говорили теперь лишь как о поводе — поводе к войне, которой одни хотели, а другие нет. Но война будет всё равно, это Том видел ясно. Весь вопрос в том, вспомнит ли в ходе её кто-нибудь об Эвентри, или нет.
— И даже если предположить! — надрывался лорд Тартайл. — Даже если предположить, что мы объединимся и ударим по Одвеллу…
— По Фосигану! — крикнул Пейреван.
— По обоим! — рявкнул Карстерс.
— …то как вы это воображаете на практике, лорды? Под чьим началом мы пойдём? Под чьи знамёна встанем? Кто поведёт нас?
— Не я, это уж точно, — сказал лорд Флейн и, схватившись за поясницу, заохал. Он стоял на ногах уже с час и как будто вспомнил, что в его возрасте это неприлично. — Не те годы…
— Тебя никто и не просит, старый хрыч! — гаркнул его недруг с другого конца стола, и Флейн погрозил ему кулаком.
— Если благородные лорды позволят, я мог бы… — начал лорд Ролентри, но прежде чем нестройный хор голосов поддержал его, ещё более нестройный выразил яростное нежелание становиться под сине-чёрные знамёна. Том вздохнул про себя. Виго был прав. Присутствие здесь было полезно — для Адриана, чтобы не питал лишних иллюзий, и для Тома, чтобы перестал терзаться чувством собственной вины за давние провинности… Нет, не он один был во всём виноват. Благородное собрание свободных бондов как было сворой брехливых псов, так ею и осталось, и ныне здесь не было человека, способного их усмирить.
— Вам легко говорить, друг мой, — нарочито громко сказал своему соседу лорд Флейн. — Вам, молодёжи, только бы бучу заварить — а расхлёбывать потом кто станет? Кому потом за всё это держать ответ?
— Мне, — сказал молодой и звонкий голос, при звуке которого Том вздрогнул всем телом и обернулся. Обернулись и остальные: одни — с удивлением, потому что говоривший не сидел за столом, а стоял в тени хлева среди слуг, а другие — потрясённо, потому что тоже узнали его.
— Мне держать ответ.
Адриан вскрикнул, и его возглас потонул в едином вздохе лордов, поднявшихся с мест. Том сгрёб мальчишку за плечо, и, силой удержав на месте, выдохнул ему в ухо:
— Стой! Ни звука! Не мешай ему!
Это главное — только ему не мешай…
«Мне держать ответ» — так сказал Анастас Эвентри, шагнув на свет, выйдя к тингу из полумрака, где он стоял всё это время, слушая, как оскорбляют его клан и память его погибшей родни. И Том был единственным здесь, кто совершенно точно знал, что этот бедный, глупый, отважный юноша ошибается. Не лжёт, но, увы, не говорит правду. В ответе за всё быть не ему — другому.
«И, — вновь подумал Том, глядя на него, — как жаль, боги, как жаль, что это не ты».
Лорды повскакивали с мест, выкрикивая его имя: кто изумлённо, кто — враждебно. Он стоял меж них с непокрытой головой, с неподвижным, спокойным лицом, с твёрдым ясным взглядом. Он был в своих цветах — те, кто не мог узнать его в лицо, без сомнения, узнали его клан. Он не собирался больше прятаться. Он знал, что скажет им.
— Наглец! Мальчишка!
— Как только посмел?!
— Ты не имеешь права быть здесь! Ты не свободный бонд!
— Отчего вы так уверены в этом, мои лорды? — спросил Анастас Эвентри невозмутимо.
Эдгар Ролентри смотрел на него слегка расширившимися глазами. Виго Блейданс стоял, тяжело опершись на стол и, как все прочие, не сводя с Анастаса взгляда, но Том не мог видеть, каким был этот взгляд. Юный лорд Эвентри поднял голову и посмотрел поверх стола на распорядителя тинга.
— Лэрд Сафларе, рад приветствовать вас. Знаю, что я нарушил установленный порядок, но соблаговолите выслушать. Я, Анастас, лорд Эвентри, пришёл сюда как глава своего клана. Клан Фосиган, с которым связал себя клятвой мой отец, не выполнил условий, на которых была дана эта клятва, и на правах главы клана я объявляю, что беру её назад. Ныне я — свободный бонд, и прошу дозволения участвовать в тинге.
Сказав это, он, как требовала традиция, преклонил колено, снял с пояса ножны и поднял их на вытянутых руках, присягая, что не обнажит меча на тинге. Он стоял так долго, очень долго, пока возмущённый гул не улёгся. Лорд Сафларе поднял руку, требуя тишины.
— Все свободные бонды призваны на тинг, — медленно проговорил он. — С этой минуты клан Эвентри призван тоже.
— Что за нелепость! — возмутился кто-то из лордов, только что предлагавший встать на сторону Одвелла. — Мальчишка простоял целый час у стены, будто шпик, и теперь требует…
— Я моложе любого из вас, — сказал Анастас, не поднимая головы. — Я позже любого из вас принял обязанность главы клана. Я дал возможность высказаться старшим. Теперь я прошу слова.
Лорд Флейн громко фыркнул, и Тому почудилась в этом с трудом сдерживаемое одобрение.
— Я даю тебе слово, лорд Эвентри, — сказал распорядитель.
— Благодарю, — ответил Анастас и поднялся с колен.
Лорды понемногу опустились на свои места. Они шушукались, но не повышали голоса — никто не хотел пропустить то, что скажет юный наглец. Подумать только, а ведь всего четверть часа назад они говорили о его клане словно о кляксе на листке бумаги, мокром месте, которое надо стряхнуть или обтереть, а потом наказать того, что пролил чернила. Только теперь, судя по всему, проливать они будут вовсе не чернила.
— Я слышал, лорды, о чём вы говорили, — сказал Анастас, обведя тинг взглядом. Он был очень бледен, лицо его оставалось неподвижным, и только яркий блеск глаз выдавал его состояние — не волнение и не страх, скорее возбуждение, граничившее с горячкой. — Я знаком с вашими резонами. Я нахожу истину в ваших словах, лорд Флейн, ибо вы печётесь о мире. И в ваших словах, лорд Ролентри, ибо вы знаете, что миру без войны не бывать. И твои слова, друг мой Блейданс, я не могу не одобрить, ибо ты печёшься обо мне. И каждый из нас печётся о себе. И каждый прав, но не может согласиться с правдой другого. Милорды, я не предложу вам сейчас своей правды.
— И на том спасибо! — фыркнул кто-то, и Анастас вдруг улыбнулся — светло и открыто, и это была первая не злая улыбка на этом тинге.
— Не радуйтесь прежде времени, мои лорды! Я не дам вам своей правды, но потребую от вас вашей. Потребую, чтобы каждый из вас сделал то, что считает верным. Всё равно — что. Но сделал. А не чесал бы языком, как мудро подметил лорд Флейн.
Том увидел, как блеснули глаза старого лиса, услышавшего эти слова, увидел ответную улыбку, посланную им юному лорду Эвентри. И подумал, знает ли Анастас о том, что пришёл сюда наживать себе новых врагов.
И ещё подумал — да, наверное, знает. Он знает, что делает. И это отличает его от всех, кто собрался здесь.
— Всем вам известно, что произошло с моим кланом. Всем известно о вероломстве Индабиранов, наученных своими хозяевами, кланом Одвелл. Вы знаете, что клан Фосиган, которому присягнул мой отец, не ответил на мои просьбы о помощи. Знаете, что хоть я и глава клана, в данный момент весь мой клан — это я сам. Род Эвентри оборвётся на мне, если один из вас сочтёт себя оскорблённым и убьёт меня этой ночью. И тогда предмет, собравший вас сегодня, утратит свой смысл. Но ответьте мне, лорды: станете ли вы тогда жалеть о том, что собрались здесь?
Он умолк. Он ждал ответа. Требовал его. Кто-то тихо буркнул: «Нет», потому что было нелепостью и оскорблением признаться, что не желал являться на тинг. Другие подхватили, один за другим, и это «нет» прокатилось над столом, будто волна. Лишь лорд Флейн так и не разлепил тонких губ, пристально глядя на Анастаса.
Юный лорд Эвентри дождался слова «нет» от того, кто сидел ближе всех к нему с края стола, и кивнул.
— А тогда, мои лорды, — сказал он, — ответьте: для чего вы здесь собрались?
— К чему ты клонишь, щенок? — не выдержал кто-то.
— Что? Не знаете? Правда не знаете? — широко улыбнулся Анастас. — Я клоню к тому, что каждый из вас знал, приходя сюда: не важно, Эвентри ли поставлены на грань уничтожения или кто другой, и не важно, по чьей вине. Важно, что это случилось и может случиться снова. Если вы не сделаете то, что считаете верным.
Он не уговаривает их, внезапно понял Том. Не убеждает. Не пытается заговорить им зубы. Он просто загоняет их в угол. Ему не нужен их поверхностный и недолговременный энтузиазм, вызванный вином и чужим красноречием. Нет, он хочет, чтобы они поверили в то, что ему нужно. Поверили сейчас — и тогда уже не смогли бы поступить вопреки собственной вере. И это было легко, ведь они уже и так верили в это — каждый сам по себе, но не решались подкрепить веру делом.
Голос Анастаса звенел в тишине.
— Я ненавижу клан Одвелл, я хочу его гибели. Я равнодушен к клану Фосиган — Гилас ему судья. Всё, чего я хочу, — восстановить свой род. Я хочу найти своего брата Адриана и отомстить за погубленных родичей. Мне всё равно, чья сила упрочится в этой войне. Но как свободный бонд, я прошу в ней помощи у вас, свободных бондов. Взамен я предлагаю достойную долю от всей добычи, которую я вырву у своего врага. И если ваша правда не расходится с моей просьбой — примите её.
Он умолк. Его никто не перебил и не остановил — молчание тянулось и дальше, словно они ждали, что он скажет что-то ещё. Том смотрел на них и думал, что же произошло, почему они слушают его, когда не могли выслушать друг друга? И понял. Анастас говорил так, как говорили на тингах много веков назад — когда их, тех, кто звал себя свободными, было не девятнадцать, а девятьсот. Говорил, взывая к тому, к чему взывали испокон веков его прадеды. И требовал то, что имел право требовать. Он не трясся за свою шкуру, не интриговал и не строил далёких планов. Он лишь хотел защитить свой клан. Сперва — мой клан…
— Сперва — мой клан, — медленно проговорил старческий голос — и все обернулись к старому лорду Шарлэйку, впервые на этом тинге подавшему голос. — Потом — боги. Потом — мой конунг. Потом — я. Ты всё верно говоришь, мальчик. Всё говоришь верно. Так, как должно тому, кто носит имя свободного бонда.
Анастас благодарно улыбнулся ему — и глубоко поклонился, до самой земли. Словно сам он не мог этого сказать, словно забыл, и ему помогли, спасли в последний миг. Если так оно и было, это уже не имело значения.
Потому что свобода, право быть и называться свободными — это то, что было единой правдой для них всех.
С края стола громыхнула кружка, стукнув дном о столешницу. Медленно, ритмично: раз, другой, третий. Потом другая. Ещё одна, и ещё. Больше не вразнобой — сплочённым хором, барабанным боем. Минута — и пятьдесят кружек гремели о дерево как одна — все, и даже кружка лорда Флейна, не сводившего с Анастаса глаз. Чётко и коротко. В единый голос.
Это был их ответ.
Лорд Сафларе поднял руку, и грохот оборвался, оглушив Тома свалившейся тишиной.
— Ладно, лорд Эвентри, — сказал распорядитель тинга. — Ты требуешь — и мы дадим тебе. Но что ты можешь дать нам? Не потом, а сейчас?
— У меня нет ничего, кроме меня самого, — ответил Анастас. — Только это я и могу дать вам, лорды. Вы не хотите идти под началом друг друга, потому что не верите правде друг друга. Так пойдите под моим, потому что у меня нет ничего, кроме моей клятвы, и мне нечего с вами делить.
Он сильно рисковал, говоря это. Они были шокированы, растеряны — но не возмущены, нет. По их неуверенным лицам Том видел, что каждый из них предпочёл бы видеть над собой скорее юного Эвентри, чем соседа по столу.
Анастас вновь оказался прав: им нечего было с ним делить.
— Что ж, по сему и быть! — гаркнул лорд Карстерс и громыхнул ножнами о стол. — Ты получишь мой меч, парень. Начнём, пожалуй, всё же с Одвелла, кочергу ему в зад, а там видно будет!
Ему хотели ответить — все, каждый, по-разному, и, может, дело не решилось бы столь легко, — но тут всё закончилось, внезапно и вдруг, и началось то, чего боялись или хотели они все. Ибо именно в этот миг сами боги повернули события так, чтобы доказать правоту и своевременность слов Анастаса Эвентри.
Крик — далёкий, пронзительный, отчаянный крик — ворвался на тинг и пронёсся над ним, сметая всё, что имело значение миг назад.
— Измена-а-а-а-а!
Все и каждый круто обернулись ко входу в хлев — туда, откуда звучал этот крик. Том обернулся резче и прежде других — и лишь теперь, слишком поздно, заметил, что остался один. Адриана больше не было рядом.
И Адриан был тем, кто кричал от дверей.
3
— Чушь, — отрывисто сказал Даррен Флейн. — Кто ты вообще такой, щенок? Отчего Майлз Блейданс не явился на тинг сам? Отчего не прислал кого-то из своих сыновей? Если клан Блейданс так заботят вопросы чести, почему он отправляет решать их кого-то из младших? Для остальных нашлись дела поважнее, эге?
— Мой дядя, лорд Майлз, не смог прибыть по той причине, что в прошлом месяце свалился с коня и сломал себе бедро, — медленно, с едва сдерживаемой яростью проговорил Виго. — И я надеюсь, что лишь я один из благородного собрания буду вынужден объяснять своё представительство на тинге, ибо если это начнёт делать каждый, мы не управимся до утра.
— И точно, какая разница, — заметил кто-то.
— Разница есть, — отрезал лорд Флейн. — Этот мальчишка призывает вас, лорды, к войне. Не междоусобной распре, которыми все вы тешитесь со скуки, а к большой войне, в которой победителем будет либо Грегор Фосиган, либо Дэйгон Одвелл. Но не вы. И не я. Ни один из свободных бондов, потому что когда один из этих двоих подомнёт другого, не останется свободных бондов.
И вновь поднялся крик. Виго кричал, лорд Флейн кричал, лорд Ролентри говорил громко, но совсем неслышно в общем гуле, надрывались и остальные, многие из которых вскочили тоже. Своды хлева тряслись от ора. Том прикрыл глаза. Он примерно так и представлял себе всё это — и, мельком обернувшись на Адриана, усмехнулся. Мальчишка растерянно глядел на бесновавшееся собрание. Вряд ли то, что он услышал сегодня о своём клане, пришлось ему по душе. Об Эвентри говорили теперь лишь как о поводе — поводе к войне, которой одни хотели, а другие нет. Но война будет всё равно, это Том видел ясно. Весь вопрос в том, вспомнит ли в ходе её кто-нибудь об Эвентри, или нет.
— И даже если предположить! — надрывался лорд Тартайл. — Даже если предположить, что мы объединимся и ударим по Одвеллу…
— По Фосигану! — крикнул Пейреван.
— По обоим! — рявкнул Карстерс.
— …то как вы это воображаете на практике, лорды? Под чьим началом мы пойдём? Под чьи знамёна встанем? Кто поведёт нас?
— Не я, это уж точно, — сказал лорд Флейн и, схватившись за поясницу, заохал. Он стоял на ногах уже с час и как будто вспомнил, что в его возрасте это неприлично. — Не те годы…
— Тебя никто и не просит, старый хрыч! — гаркнул его недруг с другого конца стола, и Флейн погрозил ему кулаком.
— Если благородные лорды позволят, я мог бы… — начал лорд Ролентри, но прежде чем нестройный хор голосов поддержал его, ещё более нестройный выразил яростное нежелание становиться под сине-чёрные знамёна. Том вздохнул про себя. Виго был прав. Присутствие здесь было полезно — для Адриана, чтобы не питал лишних иллюзий, и для Тома, чтобы перестал терзаться чувством собственной вины за давние провинности… Нет, не он один был во всём виноват. Благородное собрание свободных бондов как было сворой брехливых псов, так ею и осталось, и ныне здесь не было человека, способного их усмирить.
— Вам легко говорить, друг мой, — нарочито громко сказал своему соседу лорд Флейн. — Вам, молодёжи, только бы бучу заварить — а расхлёбывать потом кто станет? Кому потом за всё это держать ответ?
— Мне, — сказал молодой и звонкий голос, при звуке которого Том вздрогнул всем телом и обернулся. Обернулись и остальные: одни — с удивлением, потому что говоривший не сидел за столом, а стоял в тени хлева среди слуг, а другие — потрясённо, потому что тоже узнали его.
— Мне держать ответ.
Адриан вскрикнул, и его возглас потонул в едином вздохе лордов, поднявшихся с мест. Том сгрёб мальчишку за плечо, и, силой удержав на месте, выдохнул ему в ухо:
— Стой! Ни звука! Не мешай ему!
Это главное — только ему не мешай…
«Мне держать ответ» — так сказал Анастас Эвентри, шагнув на свет, выйдя к тингу из полумрака, где он стоял всё это время, слушая, как оскорбляют его клан и память его погибшей родни. И Том был единственным здесь, кто совершенно точно знал, что этот бедный, глупый, отважный юноша ошибается. Не лжёт, но, увы, не говорит правду. В ответе за всё быть не ему — другому.
«И, — вновь подумал Том, глядя на него, — как жаль, боги, как жаль, что это не ты».
Лорды повскакивали с мест, выкрикивая его имя: кто изумлённо, кто — враждебно. Он стоял меж них с непокрытой головой, с неподвижным, спокойным лицом, с твёрдым ясным взглядом. Он был в своих цветах — те, кто не мог узнать его в лицо, без сомнения, узнали его клан. Он не собирался больше прятаться. Он знал, что скажет им.
— Наглец! Мальчишка!
— Как только посмел?!
— Ты не имеешь права быть здесь! Ты не свободный бонд!
— Отчего вы так уверены в этом, мои лорды? — спросил Анастас Эвентри невозмутимо.
Эдгар Ролентри смотрел на него слегка расширившимися глазами. Виго Блейданс стоял, тяжело опершись на стол и, как все прочие, не сводя с Анастаса взгляда, но Том не мог видеть, каким был этот взгляд. Юный лорд Эвентри поднял голову и посмотрел поверх стола на распорядителя тинга.
— Лэрд Сафларе, рад приветствовать вас. Знаю, что я нарушил установленный порядок, но соблаговолите выслушать. Я, Анастас, лорд Эвентри, пришёл сюда как глава своего клана. Клан Фосиган, с которым связал себя клятвой мой отец, не выполнил условий, на которых была дана эта клятва, и на правах главы клана я объявляю, что беру её назад. Ныне я — свободный бонд, и прошу дозволения участвовать в тинге.
Сказав это, он, как требовала традиция, преклонил колено, снял с пояса ножны и поднял их на вытянутых руках, присягая, что не обнажит меча на тинге. Он стоял так долго, очень долго, пока возмущённый гул не улёгся. Лорд Сафларе поднял руку, требуя тишины.
— Все свободные бонды призваны на тинг, — медленно проговорил он. — С этой минуты клан Эвентри призван тоже.
— Что за нелепость! — возмутился кто-то из лордов, только что предлагавший встать на сторону Одвелла. — Мальчишка простоял целый час у стены, будто шпик, и теперь требует…
— Я моложе любого из вас, — сказал Анастас, не поднимая головы. — Я позже любого из вас принял обязанность главы клана. Я дал возможность высказаться старшим. Теперь я прошу слова.
Лорд Флейн громко фыркнул, и Тому почудилась в этом с трудом сдерживаемое одобрение.
— Я даю тебе слово, лорд Эвентри, — сказал распорядитель.
— Благодарю, — ответил Анастас и поднялся с колен.
Лорды понемногу опустились на свои места. Они шушукались, но не повышали голоса — никто не хотел пропустить то, что скажет юный наглец. Подумать только, а ведь всего четверть часа назад они говорили о его клане словно о кляксе на листке бумаги, мокром месте, которое надо стряхнуть или обтереть, а потом наказать того, что пролил чернила. Только теперь, судя по всему, проливать они будут вовсе не чернила.
— Я слышал, лорды, о чём вы говорили, — сказал Анастас, обведя тинг взглядом. Он был очень бледен, лицо его оставалось неподвижным, и только яркий блеск глаз выдавал его состояние — не волнение и не страх, скорее возбуждение, граничившее с горячкой. — Я знаком с вашими резонами. Я нахожу истину в ваших словах, лорд Флейн, ибо вы печётесь о мире. И в ваших словах, лорд Ролентри, ибо вы знаете, что миру без войны не бывать. И твои слова, друг мой Блейданс, я не могу не одобрить, ибо ты печёшься обо мне. И каждый из нас печётся о себе. И каждый прав, но не может согласиться с правдой другого. Милорды, я не предложу вам сейчас своей правды.
— И на том спасибо! — фыркнул кто-то, и Анастас вдруг улыбнулся — светло и открыто, и это была первая не злая улыбка на этом тинге.
— Не радуйтесь прежде времени, мои лорды! Я не дам вам своей правды, но потребую от вас вашей. Потребую, чтобы каждый из вас сделал то, что считает верным. Всё равно — что. Но сделал. А не чесал бы языком, как мудро подметил лорд Флейн.
Том увидел, как блеснули глаза старого лиса, услышавшего эти слова, увидел ответную улыбку, посланную им юному лорду Эвентри. И подумал, знает ли Анастас о том, что пришёл сюда наживать себе новых врагов.
И ещё подумал — да, наверное, знает. Он знает, что делает. И это отличает его от всех, кто собрался здесь.
— Всем вам известно, что произошло с моим кланом. Всем известно о вероломстве Индабиранов, наученных своими хозяевами, кланом Одвелл. Вы знаете, что клан Фосиган, которому присягнул мой отец, не ответил на мои просьбы о помощи. Знаете, что хоть я и глава клана, в данный момент весь мой клан — это я сам. Род Эвентри оборвётся на мне, если один из вас сочтёт себя оскорблённым и убьёт меня этой ночью. И тогда предмет, собравший вас сегодня, утратит свой смысл. Но ответьте мне, лорды: станете ли вы тогда жалеть о том, что собрались здесь?
Он умолк. Он ждал ответа. Требовал его. Кто-то тихо буркнул: «Нет», потому что было нелепостью и оскорблением признаться, что не желал являться на тинг. Другие подхватили, один за другим, и это «нет» прокатилось над столом, будто волна. Лишь лорд Флейн так и не разлепил тонких губ, пристально глядя на Анастаса.
Юный лорд Эвентри дождался слова «нет» от того, кто сидел ближе всех к нему с края стола, и кивнул.
— А тогда, мои лорды, — сказал он, — ответьте: для чего вы здесь собрались?
— К чему ты клонишь, щенок? — не выдержал кто-то.
— Что? Не знаете? Правда не знаете? — широко улыбнулся Анастас. — Я клоню к тому, что каждый из вас знал, приходя сюда: не важно, Эвентри ли поставлены на грань уничтожения или кто другой, и не важно, по чьей вине. Важно, что это случилось и может случиться снова. Если вы не сделаете то, что считаете верным.
Он не уговаривает их, внезапно понял Том. Не убеждает. Не пытается заговорить им зубы. Он просто загоняет их в угол. Ему не нужен их поверхностный и недолговременный энтузиазм, вызванный вином и чужим красноречием. Нет, он хочет, чтобы они поверили в то, что ему нужно. Поверили сейчас — и тогда уже не смогли бы поступить вопреки собственной вере. И это было легко, ведь они уже и так верили в это — каждый сам по себе, но не решались подкрепить веру делом.
Голос Анастаса звенел в тишине.
— Я ненавижу клан Одвелл, я хочу его гибели. Я равнодушен к клану Фосиган — Гилас ему судья. Всё, чего я хочу, — восстановить свой род. Я хочу найти своего брата Адриана и отомстить за погубленных родичей. Мне всё равно, чья сила упрочится в этой войне. Но как свободный бонд, я прошу в ней помощи у вас, свободных бондов. Взамен я предлагаю достойную долю от всей добычи, которую я вырву у своего врага. И если ваша правда не расходится с моей просьбой — примите её.
Он умолк. Его никто не перебил и не остановил — молчание тянулось и дальше, словно они ждали, что он скажет что-то ещё. Том смотрел на них и думал, что же произошло, почему они слушают его, когда не могли выслушать друг друга? И понял. Анастас говорил так, как говорили на тингах много веков назад — когда их, тех, кто звал себя свободными, было не девятнадцать, а девятьсот. Говорил, взывая к тому, к чему взывали испокон веков его прадеды. И требовал то, что имел право требовать. Он не трясся за свою шкуру, не интриговал и не строил далёких планов. Он лишь хотел защитить свой клан. Сперва — мой клан…
— Сперва — мой клан, — медленно проговорил старческий голос — и все обернулись к старому лорду Шарлэйку, впервые на этом тинге подавшему голос. — Потом — боги. Потом — мой конунг. Потом — я. Ты всё верно говоришь, мальчик. Всё говоришь верно. Так, как должно тому, кто носит имя свободного бонда.
Анастас благодарно улыбнулся ему — и глубоко поклонился, до самой земли. Словно сам он не мог этого сказать, словно забыл, и ему помогли, спасли в последний миг. Если так оно и было, это уже не имело значения.
Потому что свобода, право быть и называться свободными — это то, что было единой правдой для них всех.
С края стола громыхнула кружка, стукнув дном о столешницу. Медленно, ритмично: раз, другой, третий. Потом другая. Ещё одна, и ещё. Больше не вразнобой — сплочённым хором, барабанным боем. Минута — и пятьдесят кружек гремели о дерево как одна — все, и даже кружка лорда Флейна, не сводившего с Анастаса глаз. Чётко и коротко. В единый голос.
Это был их ответ.
Лорд Сафларе поднял руку, и грохот оборвался, оглушив Тома свалившейся тишиной.
— Ладно, лорд Эвентри, — сказал распорядитель тинга. — Ты требуешь — и мы дадим тебе. Но что ты можешь дать нам? Не потом, а сейчас?
— У меня нет ничего, кроме меня самого, — ответил Анастас. — Только это я и могу дать вам, лорды. Вы не хотите идти под началом друг друга, потому что не верите правде друг друга. Так пойдите под моим, потому что у меня нет ничего, кроме моей клятвы, и мне нечего с вами делить.
Он сильно рисковал, говоря это. Они были шокированы, растеряны — но не возмущены, нет. По их неуверенным лицам Том видел, что каждый из них предпочёл бы видеть над собой скорее юного Эвентри, чем соседа по столу.
Анастас вновь оказался прав: им нечего было с ним делить.
— Что ж, по сему и быть! — гаркнул лорд Карстерс и громыхнул ножнами о стол. — Ты получишь мой меч, парень. Начнём, пожалуй, всё же с Одвелла, кочергу ему в зад, а там видно будет!
Ему хотели ответить — все, каждый, по-разному, и, может, дело не решилось бы столь легко, — но тут всё закончилось, внезапно и вдруг, и началось то, чего боялись или хотели они все. Ибо именно в этот миг сами боги повернули события так, чтобы доказать правоту и своевременность слов Анастаса Эвентри.
Крик — далёкий, пронзительный, отчаянный крик — ворвался на тинг и пронёсся над ним, сметая всё, что имело значение миг назад.
— Измена-а-а-а-а!
Все и каждый круто обернулись ко входу в хлев — туда, откуда звучал этот крик. Том обернулся резче и прежде других — и лишь теперь, слишком поздно, заметил, что остался один. Адриана больше не было рядом.
И Адриан был тем, кто кричал от дверей.
3
Анастас! Это был Анастас!
В первый миг у Адриана перехватило дыхание — от изумления, от неожиданности, от восторга, — а когда он смог выдохнуть имя своего брата, оно потонуло в общих возгласах. Все лорды, равно как и их слуги, повернулись туда, где стоял старший брат Адриана. Его лицо похудело и осунулось за то время, что Адриан не видел его, и ещё в нём появилось что-то новое — что-то, чего Адриан прежде никогда не видел не только в нём, но даже в Ричарде, даже в отце… Впрочем, нечто похожее — очень отдалённо похожее — мелькнуло в день, когда они виделись в последний раз, когда Анастас курил, глядя в небо прищуренными глазами, и говорил… о чём же он тогда говорил? О долге, кажется… Адриан не помнил. Но его прищур, его рассеянную полуулыбку — помнил как самого себя. Помнил и любил.
Он рванулся вперёд — и был немедленно отдёрнут обратно крепкими безжалостными руками.
— Стой! — прошипел Том. — Ни звука! Не мешай ему!
Адриан возмущённо вскинулся на него, ничего не понимая: как же так, ведь Том сам говорил, что ведёт его к Анастасу — так вот же он теперь, здесь, перед ними! Но тут его брат заговорил, и Адриан понял. То, что происходило здесь, имело важность, которую он, не понимая до конца, чувствовал каждой частичкой своего тела. Ни убогая обстановка, ни мерзкие запахи, ни дикие манеры свободных бондов не сбили его с толку, во всяком случае, не до конца. Адриан понимал, как важно для Анастаса, чтобы эти люди выслушали его — и прислушались к нему. Он понимал всё это, и потому, послушавшись Тома, не стал мешать Анастасу.
Но и стоять на месте он тоже не мог и не собирался.
Заметив, что Том так же поглощён происходящим, как и остальные, Адриан осторожно отступил назад, в тень. Том не обернулся; его рука, только что сжимавшая плечо Адриана, не шелохнулась. Адриан беззвучно выдохнул и принялся тихонько, бочком, пробираться к двери. Анастас стоял почти напротив них — чтобы подобраться к нему поближе, Адриан должен был обогнуть собрание, и быстро решил, что сделать это незаметно будет проще со стороны входа, где толпилось меньше народу. Он подойдёт к брату совсем близко, а когда всё кончится, сможет наконец броситься к нему, уцепиться обеими руками за его пояс, ткнуться лицом ему в грудь, ощутить его тёплую ладонь на своём затылке… И никакой Том не помешает ему сделать это!
Анастас говорил — что именно, Адриан толком не вслушивался, но вслушивались другие, так, как не вслушивались сегодня ни в одну речь. Многие переговаривались между собой, махая руками и пытаясь придвинуться ближе; тинг шевелился, гудел, будто встревоженный улей, и никто не обращал внимания на мальчика, тихо, будто мышка, пробиравшегося за их спинами. Оказавшись у дверного проёма, Адриан остановился и перевёл дыхание. От распахнутых дверей тянуло ночной свежестью. Анастаса он теперь видел хуже, чем раньше, хотя и находился к нему ближе. Прямо перед Адрианом стояли несколько людей из свиты лорда Ролентри, плечом к плечу, будто живая стена. Адриан замешкался, прикидывая, как бы лучше мимо них проскользнуть. Подумал было, не опуститься ли на четвереньки и не пробраться ли у мужчин под ногами — но не успел ни сделать этого, ни даже обдумать эту мысль как следует.
Слабый шорох за спиной даже не обратил на себя его внимания. Адриан сделал шаг в сторону, оказавшись у самого выхода — и в этот миг чья-то крепкая рука зажала ему рот.
«Том! Сволочь! Пусти!» — взвыл Адриан, но чужая ладонь на губах приглушала все звуки. Другая рука, столь же крепкая, обхватила Адриана поперёк груди, прижав руки к туловищу, и его потащили прочь, наружу, в ночную темень. Адриан упирался, как мог, но толку от этого было чуть. Он мотал головой, пытаясь освободиться, больше возмущённый, чем испуганный — и тут его выпустили, круто развернули и швырнули об стену хлева с такой силой, что весь воздух разом вырвался из его лёгких. Адриан хотел закричать — и застыл, прижатый спиной к стене, не в силах шевельнуть онемевшим языком.
Лицо, находившееся прямо перед его лицом, принадлежало не Тому. Но Адриан знал это лицо. И эти глаза. И эти руки, уже однажды прижимавшие его к стене.
Лезвие кинжала надавило на его горло, царапая кадык.
— Вот и снова встретились, щенок, — тихо проговорил человек, которого Адриан знал под именем Элжерон. Человек, который вёз украденное им письмо… и чуть не изнасиловал его в далёком трактире фьева Гвэнтли.
Адриан хотел сглотнуть — и не мог. Казалось, прижатый к шее нож застрял поперёк гортани, не давая вдохнуть.
— Щенок, — со странным удовлетворением повторил Элжерон, с силой прижимая его к стене всем своим телом. — Я тебя сразу узнал. Из-за тебя я не выполнил поручение своего лорда и заслужил его гнев. А ты, гадёныш, заслужил мой. Жаль, нет времени тебя проучить как следует… — Грубая рука быстро и похотливо прошлась по его груди. Адриан содрогнулся, и клинок прижался к его горлу крепче, по шее побежала струйка крови. — Ты и так уже мертвяк. Но не могу отказать себе в удовольствии прирезать тебя собственноручно.
Одна его рука всё ещё прижимала нож к горлу Адриана, другая задрала на нём рубашку и шарила по груди. Не будь ублюдок извращенцем, может статься, нашёл бы своим лапам более полезное применение. Но волею мимолётной похоти он предпочёл поизмываться над жертвой напоследок, а не держать её руки.
Вжавшись спиной в стену хлева, откинув голову под нажимом лезвия, смутно слыша грохот кружек о столешницу из-за стены и ничего не видя помутившимся от ужаса взглядом, Адриан схватился обеими руками за свой пояс.
И почти сразу его пальцы наткнулись на клинок, который дал ему Том — второй раз дал, и велел больше не терять. Наткнулись, и сжали, и…
И на долю мгновения — будто вспышка молнии в помутившемся сознании: ясный день в горной глуши, полумрак хижины, обнажённый по пояс человек перед ним, его учитель, его враг, и скользкая от пота рукоятка ножа в ладони…
«Бей, — сказал ровный, убийственно ровный голос Тома в его голове. — Вот сюда, в печень. Бей».
Если вынул нож, то бей.
Адриан вынул нож и ударил.
Кровь хлынула ему на руки. Лезвие клинка, впившееся в его горло, поползло вниз, обдирая кожу. Адриан отдёрнул голову и со всей силы оттолкнул от себя тело, с хрипом оседавшее на землю. Элжерон всё ещё цеплялся за него одной рукой, но нож выронил. Адриан ударил его коленом в грудь, потом снова — всей стопой пнул завалившееся на землю тело, с яростью и ненавистью, которых никогда прежде не знал. Ублюдок был ещё жив и неловко пытался вытащить нож, оставленный Адрианом в ране. Адриан ударил его снова — подошвой в лицо. Элжерон засипел и опрокинулся навзничь, вцепившись в рукоятку оружия, торчащую из его левого бока. Потом рука на ноже обмякла, и он затих.
Адриан стоял над ним, весь в крови — на шее, на животе, на руках, — в своей крови и чужой, глядя вниз, и из его груди вырывалось шумное, сиплое дыхание, перемежавшееся всхлипами. Было темно, как в могиле, хоть глаз выколи, никакого света, и никого вокруг, ни души…
Хотя как такое могло быть?!
В следующий миг его зрение прояснилось, так резко, что стало больно глазам. Адриан увидел окружающий мир почти так же чётко, как при свете дня, так, как видит ночное зверьё — и сам на миг ощутил себя зверем, загнанным, убившим, чтобы выжить, но лишь отсрочившим свою гибель, потому что он уже обложен и враг близко…
Он увидел тело второго стражника у входа в хлев, мешком валявшееся на земле — второго, потому что первым был Элжерон, приехавший сюда со своим лордом — может быть, даже с самим Анастасом…
Анастас!
Мёртвые тела лежали повсюду, их трудно было заметить сразу, потому что огни были потушены, — но Адриан видел и их, и неподвижные фигуры вокруг хлева, поблескивавшие обнажёнными клинками в блеклом свете звёзд, ожидавшие сигнала.
И тогда он смог наконец закричать. Набрал полную грудь воздуха — и завопил, вложив в крик весь страх, пережитый за прошедшие минуты и навалившийся на него теперь непомерной тяжестью:
— Из-ме-на-а-а!
Вряд ли это было сигналом, которого ждали убийцы в ночи — но именно сигналом для них это и послужило. Мешкали они всего несколько мгновений, на время которых в хлеву и вокруг него повисла такая звенящая, такая жуткая тишина, что у Адриана от неё заложило уши.
— Вперёд! — рявкнул кто-то из тьмы. — Убить всех!
Болезненная острота зрения покинула Адриана; он увидел лишь, как размытая чёрная тень лавиной катится на него — и бросился наземь, прямо под ноги нападающим. Он кричал, но это уже не имело значения, теперь кричали все. Недолгая тишина разорвалась лязгом оружия, бранью и воплями. Адриан услышал свист меча у себя над головой, там, где мгновение назад была его грудь. Кто-то споткнулся об него, больно врезав носком сапога под ребро, и с проклятьем рухнул в темноту. Адриан снова схватился за пояс — и застонал от отчаяния, вспомнив, что оставил оружие в теле Элжерона. Над головой орали и ругались; звенели, сталкиваясь, мечи; кто-то отрывисто отдавал приказания. В несколько мгновений тинг обернулся бойней, ночь огласилась криками, разносящимися над полем. Адриана снова пнули, попав на сей раз в плечо, — и он понял, что надо немедленно выбираться отсюда, иначе его попросту затопчут. Он бросился ничком и перекатился на бок, и на том месте, где он только что лежал, немедленно возникла драка. Адриан снова перекатился, и ещё — пока не почувствовал, что над ним уже не машут и не скачут, и только тогда осмелился приподняться на четвереньки и поднять голову. Он оказался в десятке ярдов от хлева, справа от жёлтого прямоугольника входа — единственного фонаря в кромешной ночи, превратившейся в сущий ад. На фоне прямоугольной полосы света метались тени, кто-то попал в неё в тот самый миг, когда в горло ему, выйдя через затылок, впилась сталь — и завалился навзничь, и сгинул прочь, а на его месте уже были другие. Адриан вскочил и заметался, не думая о том, что любым шальным ударом ему могут снести голову.
— Анастас! — кричал он, отпихивая от себя хрипящие тела. — Анастас!
И внезапно увидел его — рубящегося в центре битвы с двумя противниками сразу. Лезвие его меча так и мелькало, со свистом рассекая воздух, лицо тонуло в свистопляске теней.
— Ана… — крикнул Адриан снова — и очутился на земле, так и не поняв, как и отчего. То, что сбило его с ног, унеслось дальше — а когда он вскочил, Анастаса на прежнем месте уже не было, теперь там лорд Карстерс поворачивал клинок в груди поверженного врага, и на его оскаленных от напряжения зубах была кровь.
— Адриан!
Его сгребли сзади — и он яростно забился, вцепился зубами в чужую руку, а потом взвыл, когда эта рука обхватила его подбородок и рванула ему голову так, что едва не свернула шею.
— Успокойся! Это я, Том! Тихо, всё хорошо, это я!
Он застыл, потом обмяк от облегчения, но его тут же встряхнули и поставили на ноги.
— Ты ранен? Молог раздери… Адриан, ты ранен? Где?..
Он яростно замотал головой — и тут наконец увидел лицо, белое от напряжения, и понял, что это и вправду Том. Шум битвы и смерть вокруг стали внезапно далёкими и неинтересными, будто происходили боги знают где и вовсе не с ним.
— Точно не ранен?.. Иди сюда. Ну, пошли, кому говорю!
В правой руке Том держал окровавленный меч. На его лице тоже была кровь. Вцепившись свободной рукой Адриану в запястье, Том бегом кинулся прочь от хлева, к темневшему за ним бору. И только там отпустил.
В первый миг у Адриана перехватило дыхание — от изумления, от неожиданности, от восторга, — а когда он смог выдохнуть имя своего брата, оно потонуло в общих возгласах. Все лорды, равно как и их слуги, повернулись туда, где стоял старший брат Адриана. Его лицо похудело и осунулось за то время, что Адриан не видел его, и ещё в нём появилось что-то новое — что-то, чего Адриан прежде никогда не видел не только в нём, но даже в Ричарде, даже в отце… Впрочем, нечто похожее — очень отдалённо похожее — мелькнуло в день, когда они виделись в последний раз, когда Анастас курил, глядя в небо прищуренными глазами, и говорил… о чём же он тогда говорил? О долге, кажется… Адриан не помнил. Но его прищур, его рассеянную полуулыбку — помнил как самого себя. Помнил и любил.
Он рванулся вперёд — и был немедленно отдёрнут обратно крепкими безжалостными руками.
— Стой! — прошипел Том. — Ни звука! Не мешай ему!
Адриан возмущённо вскинулся на него, ничего не понимая: как же так, ведь Том сам говорил, что ведёт его к Анастасу — так вот же он теперь, здесь, перед ними! Но тут его брат заговорил, и Адриан понял. То, что происходило здесь, имело важность, которую он, не понимая до конца, чувствовал каждой частичкой своего тела. Ни убогая обстановка, ни мерзкие запахи, ни дикие манеры свободных бондов не сбили его с толку, во всяком случае, не до конца. Адриан понимал, как важно для Анастаса, чтобы эти люди выслушали его — и прислушались к нему. Он понимал всё это, и потому, послушавшись Тома, не стал мешать Анастасу.
Но и стоять на месте он тоже не мог и не собирался.
Заметив, что Том так же поглощён происходящим, как и остальные, Адриан осторожно отступил назад, в тень. Том не обернулся; его рука, только что сжимавшая плечо Адриана, не шелохнулась. Адриан беззвучно выдохнул и принялся тихонько, бочком, пробираться к двери. Анастас стоял почти напротив них — чтобы подобраться к нему поближе, Адриан должен был обогнуть собрание, и быстро решил, что сделать это незаметно будет проще со стороны входа, где толпилось меньше народу. Он подойдёт к брату совсем близко, а когда всё кончится, сможет наконец броситься к нему, уцепиться обеими руками за его пояс, ткнуться лицом ему в грудь, ощутить его тёплую ладонь на своём затылке… И никакой Том не помешает ему сделать это!
Анастас говорил — что именно, Адриан толком не вслушивался, но вслушивались другие, так, как не вслушивались сегодня ни в одну речь. Многие переговаривались между собой, махая руками и пытаясь придвинуться ближе; тинг шевелился, гудел, будто встревоженный улей, и никто не обращал внимания на мальчика, тихо, будто мышка, пробиравшегося за их спинами. Оказавшись у дверного проёма, Адриан остановился и перевёл дыхание. От распахнутых дверей тянуло ночной свежестью. Анастаса он теперь видел хуже, чем раньше, хотя и находился к нему ближе. Прямо перед Адрианом стояли несколько людей из свиты лорда Ролентри, плечом к плечу, будто живая стена. Адриан замешкался, прикидывая, как бы лучше мимо них проскользнуть. Подумал было, не опуститься ли на четвереньки и не пробраться ли у мужчин под ногами — но не успел ни сделать этого, ни даже обдумать эту мысль как следует.
Слабый шорох за спиной даже не обратил на себя его внимания. Адриан сделал шаг в сторону, оказавшись у самого выхода — и в этот миг чья-то крепкая рука зажала ему рот.
«Том! Сволочь! Пусти!» — взвыл Адриан, но чужая ладонь на губах приглушала все звуки. Другая рука, столь же крепкая, обхватила Адриана поперёк груди, прижав руки к туловищу, и его потащили прочь, наружу, в ночную темень. Адриан упирался, как мог, но толку от этого было чуть. Он мотал головой, пытаясь освободиться, больше возмущённый, чем испуганный — и тут его выпустили, круто развернули и швырнули об стену хлева с такой силой, что весь воздух разом вырвался из его лёгких. Адриан хотел закричать — и застыл, прижатый спиной к стене, не в силах шевельнуть онемевшим языком.
Лицо, находившееся прямо перед его лицом, принадлежало не Тому. Но Адриан знал это лицо. И эти глаза. И эти руки, уже однажды прижимавшие его к стене.
Лезвие кинжала надавило на его горло, царапая кадык.
— Вот и снова встретились, щенок, — тихо проговорил человек, которого Адриан знал под именем Элжерон. Человек, который вёз украденное им письмо… и чуть не изнасиловал его в далёком трактире фьева Гвэнтли.
Адриан хотел сглотнуть — и не мог. Казалось, прижатый к шее нож застрял поперёк гортани, не давая вдохнуть.
— Щенок, — со странным удовлетворением повторил Элжерон, с силой прижимая его к стене всем своим телом. — Я тебя сразу узнал. Из-за тебя я не выполнил поручение своего лорда и заслужил его гнев. А ты, гадёныш, заслужил мой. Жаль, нет времени тебя проучить как следует… — Грубая рука быстро и похотливо прошлась по его груди. Адриан содрогнулся, и клинок прижался к его горлу крепче, по шее побежала струйка крови. — Ты и так уже мертвяк. Но не могу отказать себе в удовольствии прирезать тебя собственноручно.
Одна его рука всё ещё прижимала нож к горлу Адриана, другая задрала на нём рубашку и шарила по груди. Не будь ублюдок извращенцем, может статься, нашёл бы своим лапам более полезное применение. Но волею мимолётной похоти он предпочёл поизмываться над жертвой напоследок, а не держать её руки.
Вжавшись спиной в стену хлева, откинув голову под нажимом лезвия, смутно слыша грохот кружек о столешницу из-за стены и ничего не видя помутившимся от ужаса взглядом, Адриан схватился обеими руками за свой пояс.
И почти сразу его пальцы наткнулись на клинок, который дал ему Том — второй раз дал, и велел больше не терять. Наткнулись, и сжали, и…
И на долю мгновения — будто вспышка молнии в помутившемся сознании: ясный день в горной глуши, полумрак хижины, обнажённый по пояс человек перед ним, его учитель, его враг, и скользкая от пота рукоятка ножа в ладони…
«Бей, — сказал ровный, убийственно ровный голос Тома в его голове. — Вот сюда, в печень. Бей».
Если вынул нож, то бей.
Адриан вынул нож и ударил.
Кровь хлынула ему на руки. Лезвие клинка, впившееся в его горло, поползло вниз, обдирая кожу. Адриан отдёрнул голову и со всей силы оттолкнул от себя тело, с хрипом оседавшее на землю. Элжерон всё ещё цеплялся за него одной рукой, но нож выронил. Адриан ударил его коленом в грудь, потом снова — всей стопой пнул завалившееся на землю тело, с яростью и ненавистью, которых никогда прежде не знал. Ублюдок был ещё жив и неловко пытался вытащить нож, оставленный Адрианом в ране. Адриан ударил его снова — подошвой в лицо. Элжерон засипел и опрокинулся навзничь, вцепившись в рукоятку оружия, торчащую из его левого бока. Потом рука на ноже обмякла, и он затих.
Адриан стоял над ним, весь в крови — на шее, на животе, на руках, — в своей крови и чужой, глядя вниз, и из его груди вырывалось шумное, сиплое дыхание, перемежавшееся всхлипами. Было темно, как в могиле, хоть глаз выколи, никакого света, и никого вокруг, ни души…
Хотя как такое могло быть?!
В следующий миг его зрение прояснилось, так резко, что стало больно глазам. Адриан увидел окружающий мир почти так же чётко, как при свете дня, так, как видит ночное зверьё — и сам на миг ощутил себя зверем, загнанным, убившим, чтобы выжить, но лишь отсрочившим свою гибель, потому что он уже обложен и враг близко…
Он увидел тело второго стражника у входа в хлев, мешком валявшееся на земле — второго, потому что первым был Элжерон, приехавший сюда со своим лордом — может быть, даже с самим Анастасом…
Анастас!
Мёртвые тела лежали повсюду, их трудно было заметить сразу, потому что огни были потушены, — но Адриан видел и их, и неподвижные фигуры вокруг хлева, поблескивавшие обнажёнными клинками в блеклом свете звёзд, ожидавшие сигнала.
И тогда он смог наконец закричать. Набрал полную грудь воздуха — и завопил, вложив в крик весь страх, пережитый за прошедшие минуты и навалившийся на него теперь непомерной тяжестью:
— Из-ме-на-а-а!
Вряд ли это было сигналом, которого ждали убийцы в ночи — но именно сигналом для них это и послужило. Мешкали они всего несколько мгновений, на время которых в хлеву и вокруг него повисла такая звенящая, такая жуткая тишина, что у Адриана от неё заложило уши.
— Вперёд! — рявкнул кто-то из тьмы. — Убить всех!
Болезненная острота зрения покинула Адриана; он увидел лишь, как размытая чёрная тень лавиной катится на него — и бросился наземь, прямо под ноги нападающим. Он кричал, но это уже не имело значения, теперь кричали все. Недолгая тишина разорвалась лязгом оружия, бранью и воплями. Адриан услышал свист меча у себя над головой, там, где мгновение назад была его грудь. Кто-то споткнулся об него, больно врезав носком сапога под ребро, и с проклятьем рухнул в темноту. Адриан снова схватился за пояс — и застонал от отчаяния, вспомнив, что оставил оружие в теле Элжерона. Над головой орали и ругались; звенели, сталкиваясь, мечи; кто-то отрывисто отдавал приказания. В несколько мгновений тинг обернулся бойней, ночь огласилась криками, разносящимися над полем. Адриана снова пнули, попав на сей раз в плечо, — и он понял, что надо немедленно выбираться отсюда, иначе его попросту затопчут. Он бросился ничком и перекатился на бок, и на том месте, где он только что лежал, немедленно возникла драка. Адриан снова перекатился, и ещё — пока не почувствовал, что над ним уже не машут и не скачут, и только тогда осмелился приподняться на четвереньки и поднять голову. Он оказался в десятке ярдов от хлева, справа от жёлтого прямоугольника входа — единственного фонаря в кромешной ночи, превратившейся в сущий ад. На фоне прямоугольной полосы света метались тени, кто-то попал в неё в тот самый миг, когда в горло ему, выйдя через затылок, впилась сталь — и завалился навзничь, и сгинул прочь, а на его месте уже были другие. Адриан вскочил и заметался, не думая о том, что любым шальным ударом ему могут снести голову.
— Анастас! — кричал он, отпихивая от себя хрипящие тела. — Анастас!
И внезапно увидел его — рубящегося в центре битвы с двумя противниками сразу. Лезвие его меча так и мелькало, со свистом рассекая воздух, лицо тонуло в свистопляске теней.
— Ана… — крикнул Адриан снова — и очутился на земле, так и не поняв, как и отчего. То, что сбило его с ног, унеслось дальше — а когда он вскочил, Анастаса на прежнем месте уже не было, теперь там лорд Карстерс поворачивал клинок в груди поверженного врага, и на его оскаленных от напряжения зубах была кровь.
— Адриан!
Его сгребли сзади — и он яростно забился, вцепился зубами в чужую руку, а потом взвыл, когда эта рука обхватила его подбородок и рванула ему голову так, что едва не свернула шею.
— Успокойся! Это я, Том! Тихо, всё хорошо, это я!
Он застыл, потом обмяк от облегчения, но его тут же встряхнули и поставили на ноги.
— Ты ранен? Молог раздери… Адриан, ты ранен? Где?..
Он яростно замотал головой — и тут наконец увидел лицо, белое от напряжения, и понял, что это и вправду Том. Шум битвы и смерть вокруг стали внезапно далёкими и неинтересными, будто происходили боги знают где и вовсе не с ним.
— Точно не ранен?.. Иди сюда. Ну, пошли, кому говорю!
В правой руке Том держал окровавленный меч. На его лице тоже была кровь. Вцепившись свободной рукой Адриану в запястье, Том бегом кинулся прочь от хлева, к темневшему за ним бору. И только там отпустил.